Виктор пивоваров художник – Пивоваров, Виктор Дмитриевич — Википедия

Виктор Пивоваров Картины работы биография художника Галерея произведений 

Открыть доступ

В.Д.ПИВОВАРОВ

Род. 1937

Виктор Дмитриевич Пивоваров родился 14 января 1937 года в Москве. Окончил Московское художественно-промышленное училище им. М. И. Калинина (1957) и Московский полиграфический институт (1962).

Оформил более 50 книг, сотрудничал с журналами «Мурзилка» «Весёлые картинки». С 1982 года живет и работает в Праге.

Виктор Пивоваров — одна из важнейших фигур московского концептуализма, ключевого этапа развития российского послевоенного неофициального искусства наряду с Ильей Кабаковым и Андреем Монастырским.

 

Виталий Пацюков:

«В 1970-х годах Виктор Пивоваров создает абсолютно новую форму в искусстве – «альбом», где литературная фраза и визуальный образ открывают особое единство, сложный организм словесного и изобразительного смысла.

Фактически, художник в своих технологиях обнаруживает скрытые возможности в механизмах культуры – визуальную философию, заставляя «видеть» знаменитую фразу чеховского Вершинина из «Трех сестер»: «Господа, давайте философствовать».

Весь предметный мир в искусстве Виктора Пивоварова начинает разговаривать, обретая слово, как в сказках Андерсена. В этих стратегиях слово, в свою очередь, материализуется в предмет – в видимый образ.

Пересекаясь и расходясь, слово и образ составляют актуальную парадоксальную связь, новую целостность, именно ту единую теорию поля, где частица (слово) и волна (образ) формируют в своем диалоге полноту вселенной».

 

1. Пивоваров Виктор «Синие очки безумного милиционера» 1970 Темпера, холст 70х125 2. Пивоваров Виктор «Столь долгое присутствие» 1972 Оргалит, эмаль 130х170 3. Пивоваров Виктор «Прогулка» 1970 Темпера, холст 105х140 4. Пивоваров Виктор «Композиция с красным квадратом» 1974 Оргалит, эмаль 5. Пивоваров Виктор «Чёрное яблоко. Из цикла «Семь разговоров» 1978 Оргалит, эмаль 170х130 6. Пивоваров Виктор «Длинная-длинная рука» 1972 Оргалит, эмаль 114х137 7. Пивоваров Виктор «Говорит Москва. Из цикла «Квартира 22» 1992-1995 Оргалит, холст, эмаль 113х84 8. Пивоваров Виктор «Три кило картошки… Из цикла «Квартира 22» 1992-1995 Эмаль, холст 77х88 9. Пивоваров Виктор «Из цикла «Заблудившийся Данте» 2001 Бумага, акварель, тушь 31х23 10. Пивоваров Виктор «Покой и воля» 2001 Холст, масло 140х110 11. Пивоваров Виктор «Иллюстрации к книге Г.-Х. Андерсена «Оле-Лукойе» 1969 Бумага, акварель 17х22,2 12. Пивоваров Виктор «Иллюстрации к книге Г.-Х. Андерсена «Оле-Лукойе» 1969 Бумага, акварель 17х22,2 13. Пивоваров Виктор «Из альбома «Холин и Сапгир ликующие» 2005 Картон, акварель, цветной карандаш, белила 63х45 14. Пивоваров Виктор «Из цикла «Меланхолики». Зелёный забор» 1988 Бумага, акварель, уголь, белила 25,3х32 15. Пивоваров Виктор «Из цикла «Меланхолики». Стол и дом» 1987 Бумага, акварель, уголь 25,3х32 16. Пивоваров Виктор «Из цикла «Меланхолики». Глаз» 1987 Бумага, акварель, уголь 25,2х32,7 17. Пивоваров Виктор «Из цикла «Меланхолики». Снег и сон» 1988 Бумага, акварель, уголь 22,2х29,3 18. Пивоваров Виктор «Из цикла «Время розы» 1988 Оргалит, холст, масло, ассамбляж 46х67 19. Пивоваров Виктор «Из цикла «Посвящения». Владимиру Васильеву» 2004 Холст, масло 65х87 20. Пивоваров Виктор «Из цикла «Посвящения». Маме» 2005 Холст, масло 65х90

cultobzor.ru

Художник Виктор Пивоваров: «Кроме музеев, я ни к чему не приспособлен»

Поражает его многожанровость: живопись, рисунок, скульптура, альбомы (параллельно с Ильей Кабаковым придумал этот ключевой для московского концептуализма жанр, представляющий картинки с пространными текстами), иконы, «свитки», керамика, проза, мемуаристика, поэзия… Скорее всего, работа Пивоварова над иллюстрацией подарила нам в его лице еще и писателя, на счету у которого как минимум семь изданий. В них автор-философ простым, чистым языком нередко рассуждает о высоком, задается вселенскими вопросами. На некоторые из них в книгах он так и не ответил. Мы решили задать ему эти вопросы (ВЫДЕЛЕНЫ В ТЕКСТЕ) при встрече. И получили ответы… Весьма искренние — как всё у Пивоварова.

При щедром таланте он еще и великий ремесленник (в высшем смысле этого слова). Досконально изучал детали своего мастерства, учась в московских Художественно-промышленном училище им. Калинина и Полиграфическом институте. В том числе эти знания отличают Пивоварова от многих представителей неофициального искусства.

В начале 1980-х он переехал в Чехию, где интегрировался в новое художественное поле (не/официальные выставки, дружба с местными художниками). Причислять его к чешским или советским мастерам не стоит. Хоть Пивоваров и вышел из этих сред, он умудрился остаться от них независимым.

С женой Миленой. Фото из личного архива.

В Москву на церемонию награждения «Инновации» он прилетел из Праги с красавицей женой Миленой (отношения между ними самые нежные). Встречаемся для интервью в «Гараже», где в прошлом году по всему музею растянулся его «След улитки» (выставка, в параллели с которой ГМИИ им. Пушкина развесил цикл из восьми картин Пивоварова «Потерянные ключи», в том числе за эти проекты его удостоили «Инновации»). Разговор выпал на 51-й день рождения сына Пивоварова, концептуалиста младшего поколения Павла Пепперштейна (псевдоним, который мальчик, вдохновившись «Волшебной горой» Томаса Манна и героем романа по фамилии Пепперкорн, взял себе в 14 лет). После интервью семья отметила праздник в музейном кафе, где из картин — только репродукции работ Пивоварова.

С Дмитрием Александровичем Приговым, сыном Павлом и Игорем Холиным в 1985 году в Праге. Фото из личного архива.

— Виктор, вы считаете, что лучшие художники ХХ века — в то же время писатели: Дмитрий Александрович Пригов, Владимир Сорокин, Павел Пепперштейн. По отношению к сыну это объективно?

— Я ориентируюсь не только на свое мнение, но и на его общественное признание. Паша — гуру среди молодежи. Его книжки расхватывают, а выставки проходят в значимых музеях мира.

— Вы считаете Павла своим учеником?

— Между нами не было отношений учителя и ученика. Я ничему его не учил. Он просто жил и рисовал рядом со мной. Это была его школа. Учитель обычно выше ученика, передает ему свои знания, опыт, секреты. А у нас — общая жизнь и дыхание одним воздухом, художественным и литературным. Вместе читали, вместе ходили по выставкам.

— А сейчас?

— Сейчас он совсем взрослый мальчик. И живем мы в разных странах. Увы.

— Вас часто можно встретить в музее?

— Ни к чему другому я не приспособлен. В отличие от сына, который любит пожить и умеет это, я жить не умею… Мне не интересны тусовки, море, курорты, путешествия… Люто это ненавижу. Могу жить только в своей мастерской и в музее — любом: современном, ультрасовременном, старом. Только там есть воздух, которым могу дышать.

Картина «След улитки», показанная в прошлом году в ГМИИ им. Пушкина. Фото из личного архива.

— Чего не хватает нашим храмам искусства?

— Музей начинается с архитектуры, с пространства. В этом деле немецкие музейные архитекторы лидеры. Они начали движение новых музейных пространств, потом его подхватили итальянцы, французы, англичане. Русские пытаются, но двигается это медленно… Вот через дорогу Новая Третьяковка. Думал, что с приходом Трегуловой там что-то изменится, но в главном холле и сегодня такое же уныние, как 10 лет назад.

— Видимо, вы не были там на громких выставках.

— Да, на громких выставках я не был, но видел их на фото и видео, и похоже, что некоторые известные выставочные архитекторы занимаются самовыражением, выпячивают прежде всего себя. Роль же музейного дизайнера — оставаться незаметным, создать пространство, в котором и зрителю, и искусству хорошо. Когда берешь в руки хорошую вещь — не думаешь, какой дизайнер ее сделал. Она тебе нравится, потому что симпатична или удобна. Когда архитектор на первом месте — это дурной тон. Это болезнь, которая, возможно, когда-нибудь пройдет.

— В мастерской вы проводите больше времени, чем в музеях. Причем многие годы вы не выбрасываете бумажки, связанные с работой. Как это выглядит?

— Бумажек не так уж много, и они лежат аккуратно себе в папочках, много места, как картины, не занимают. У меня вообще все на своих местах. Творческий беспорядок — не моя история. Порядок, правда, странный, если нужно что-то найти, то куда-то все пропадает. Раньше бумажек было больше, но естественным путем часть их пропала при переезде из Москвы в Прагу. Другая часть исчезла. У меня была мастерская на Маросейке. Перед отъездом я переписал ее на свою ученицу. Спустя полгода девушку оттуда выгнали. Незаконченные картины отвез к себе в мастерскую Илья Кабаков, а иллюстрации, архивные бумажки, письма и эскизы хранила моя ученица. Вскоре она вышла замуж за моего близкого приятеля и уехала с ним за границу. После ее смерти ее муж, ничего не говоря мне, весь архив продал. Вещи из него начали всплывать на черном рынке в Москве. Как только я попытался выяснить, что к чему, маклеры сняли все с продажи. Ко мне ничего не вернулось!

Картина «Лампочка перегорела», показанная в прошлом году в «Гараже». Фото из личного архива.

— Как обстоят дела с картинами в вашей пражской мастерской?

— Их там сейчас слишком много. Чаще всего работаю циклами, которые стараюсь сохранить целиком. Одно время распродавал их частями и очень жалею — серии распались. Купить целый цикл почти никто не может, потому что иногда это 20–30 картин. Но меня это полностью устраивает. Я вообще терпеть не могу продавать, поэтому практически не сотрудничаю с коммерческими галереями. Осознаю, что это ненормально. Но в советское время работа для души, т.е. картины, была отделена от того, что ты делаешь для существования (у меня это были иллюстрации). У западных художников такой шизофрении нет, поэтому они рады продажам. Я же избирателен и капризен в этом деле, но как-то существую.

— И как?

— Слава богу, не нуждаюсь. Пишу не переставая; сойду с ума без работы. В этом смысле я несвободный человек, и несвободен я прежде всего от самого себя.

С Ильей Кабаковым в мастерской на Маросейке. 1970-е годы. Фото из личного архива.

— ЧТО ДЛЯ ВАС ПРИЗНАК СВОБОДЫ?

— Непривязанность ни к чему. Я знал только одного максимально свободного человека — это мой друг Игорь Холин (выставка «Холин и Сапгир. На правах рукописи» идет сейчас в «Гараже». — К.К.). Он был и свободным, и гениальным. Есть у меня и в Праге такой гениальный и свободный друг. Он художник, поэт, музыкант, актер, танцор, певец, архитектор, иллюстратор — все может! Зовут его Франтишек Скала. Когда человек так распахнут в искусстве, мне представляется он свободным. И в жизни, и в творчестве.

— Вы только что были удостоены премии «Инновация». Как вы это восприняли?

— Видимо, это следует понимать как признание. И я благодарен судьбе, что занял в русском искусстве какое-то, пусть скромное, место. Судьба каждого художника с точки зрения признания его зрителем, обществом, историей — страшно тяжелый путь. Кому-то везет, как Пикассо, который с первых шагов стал знаменит во всем мире. А некоторые проходят свой земной путь незамеченными. Русским художникам вообще труднее, чем другим. Обратите внимание, как поздно завоевали признание Малевич, Филонов, Петров-Водкин…

Картина «Умиление», показанная в прошлом году в «Гараже». Фото из личного архива.

— Тем не менее вы — один из основоположников московского концептуализма. Хотя это понятие сегодня затаскано.

— Мне все равно, кем меня считают. Как говорится, назови хоть груздем, но в кузовок положи. Не сопротивляюсь этому определению, тем более что имею отношение к московскому концептуализму. Его сегодня превратили в бренд и используют для определенных целей, рекламных и пропагандистских. Это неизбежно и в общем правильно. Отношусь к этому спокойно.

— Так как вы сам себя определяете?

— Когда центру Помпиду передавали большую коллекцию российского современного искусства второй половины ХХ века, в том числе мои работы, меня спросили, к какому стилю их отнести и на какую полку поставить. Я написал, что я экзистенциалист.

— Некоторые называют ваши работы холодными и рассудительными…

— Это ошибка. Меня это не задевает, поскольку явно исходит от людей, не имеющих достаточной подготовки для восприятия искусства.

Картина «Московская вечеринка» 1971 года из Третьяковки. Фото из личного архива.

— Как советуете подготовиться к просмотру ваших работ?

— Достаточно быть открытым и избавиться от стереотипов.

— А почитать что-нибудь? Ваши работы без определенных знаний не раскрыть. Вот, к примеру, «Автопортрет в молодости», который висел на прошлогодней вашей выставке в ГМИИ. Понятно, что это реминисценция картин Кранаха и Дюрера, но тут же — животные из монолога Нины Заречной: «Люди, львы, орлы и куропатки…». Что об этом скажете?

— Для меня это просто животные. У Кранаха все они имеют символическое или аллегорическое значение. Я же работаю не с символами, а с образами, хотя это понятия близкие. Символ имеет жесткую интерпретацию, а образ открыт. Ты можешь трактовать его как угодно.

Вообще же, что касается животных, главный мотив множества моих рисунков и картин — человек с собакой на поводке. Если вдуматься, то непонятно, кто кого ведет. Это соединение в единой связке анимального и человеческого для меня очень важно.

Картина «Автопортрет в юности», показанная в прошлом году в ГМИИ им. Пушкина. Фото из личного архива.

— То есть вы пишете и от ума?

— Если бы я мог описать процесс возникновения идеи, то на первом месте стоит интуиция. Это главный мотор и импульс. Интуицию невозможно объяснить. Откуда она приходит, непонятно. Но она настолько безошибочна, что точно фиксирует состояние души в настоящий момент и состояние времени, в котором живешь. Только потом могут подключаться рациональные факторы.

— Последняя серия, которую вы закончили, называется «Душа медузы или любовь к философии». А КАК ИЗОБРАЗИТЬ ЖИЗНЬ ДУШИ?

— Изобразить душу невозможно, поскольку она не обладает формой. Но именно эта невозможность бесконечно интригует и притягивает. Нет, изобразить жизнь души я и не пытался, но, может быть, как-то к этому прикоснулся.

— Как это?

— Я дружу в Праге с одним человеком, он тяжелый инвалид с детства, очень верующий, его часто можно встретить в разных пражских костелах. Мне казалось, он поэт, хотя он, видимо, просто интересующийся поэзией. Однажды я сказал ему, что вышла книжка Велимира Хлебникова, и порекомендовал с ней познакомиться. Добавил, что в ней только те стихотворения, которые поддаются переводу, что Хлебникова перевести практически невозможно. На что он ответил: «Мне не важно, какой перевод. Для меня главное — прикоснуться». Вот и я надеюсь, что, может быть, прикоснулся.

— Вы сказали, что этот человек верующий. Вы сами когда-то писали иконы. Собирались расписывать церковь. В каких вы отношениях с религией?

— Я совершенно не церковный человек, мне посредники в общении с Высшим, если такое существует, не нужны, и в этом смысле я свободный. Я несвободен от искусства, особенно классического.

Виктор Пивоваров. Фото: Вацлав Йирасек

— ЧТО ЗАСТАВЛЯЕТ СОВРЕМЕННОГО ХУДОЖНИКА ОБРАЩАТЬСЯ К КЛАССИЧЕСКОМУ ИСКУССТВУ?

— Мои коллеги по-разному относятся к классическому искусству. Некоторые — как к материалу, с которым можно «работать», некоторые как к «старью», как к чему-то ненужному. Для меня старое искусство — живой собеседник. Когда я работал над серией картин, выставленных позже в Пушкинском, мне показалось, что я могу вести беседу со старыми мастерами в новом качестве. Все-таки до того момента я настолько к ним не приближался.

— ИСКУССТВО СОВРЕМЕННОЕ ИЛИ КЛАССИЧЕСКОЕ ДЛЯ ВАС — ОДНО ПОЛЕ КУЛЬТУРЫ?

— Безусловно. Когда я хочу понять, о чем говорит современное искусство, я применяю тот же аналитический инструментарий, что и к старому искусству. А нынешняя компьютеризация только в помощь. Она открывает большие возможности для познания.

Иллюстрация к Андерсену. Фото: Из личного архива

— Вам не кажется, что сегодня как никогда стираются грани между видами искусства?

— Этот процесс проходит уже давно. Еще в конце 1950-х — начале 1960-х годов классические жанры искусства в своей медиальной чистоте перестали работать. Перестали выражать новые смыслы. И что произошло? Искусство устремилось на границы с литературой, музыкой, театром, кино. Там оно и обрело новые возможности выражения.

— О чем думаете в последнее время?

— Нетрудно догадаться.

— О смерти?

— (Кивает.)

— И как?

— Примерно так, как это описано у анонимного египетского автора XXII века до новой эры. Этот древнейший литературный текст называется «Разговор разочарованного со своим Ба». Ба — это дух, или душа. Так вот, этот Ба говорит, что после смерти человека ждет неизвестность, что рассчитывать на что-то и надеяться на что-то не имеет смысла. Лучше наслаждаться каждой минутой земного существования и не задумываться о том, на что все равно невозможно найти ответа.

www.mk.ru

Что нужно знать о творчестве московского соцартиста — The Village

«Детский дискурс»

Работы Виктора Пивоварова знакомы даже далёким от искусства людям. Его иллюстрации видели все, кому в детстве хоть раз покупали журнал «Весёлые картинки», логотип которых придумал художник. Как и многие представители неофициального искусства в СССР, Пивоваров работал книжным иллюстратором  — в том числе делал рисунки к советским изданиям сказок «Оле Лукойе», «Чёрная курица, или Подземные жители» и другим. На выставке в «Гараже» комната старушек из «Чёрной курицы» восстановлена куратором Екатериной Иноземцевой по иллюстрации Пивоварова.

Важное отличие Виктора Пивоварова от, например, Ильи Кабакова, также зарабатывавшего книжной иллюстрацией, состоит в том, что Пивоваров считал работу над детскими книгами полноправной частью своего художественного творчества, а Кабаков всегда говорил об иллюстрации как о работе «для других», противопоставляя её занятиям искусством, то есть работе «для себя». По мнению же Пивоварова, детская книга была для многих одной из отдушин в жестокой советской культуре. Он разделял всю культуру на «массовую», «высокую» и «детскую». Во «Влюблённом агенте» Пивоваров писал, что в нём сходятся «детская» и «высокая» культуры, и первая должна подняться на один уровень со второй. Детский взгляд, для которого характерно отсутствие разделения на смотрящего и рассматриваемое, сохраняется во многих работах Виктора Пивоварова. Это делает его самым романтичным из «романтических» концептуалистов. Одна из самых ярких иллюстраций детской оптики художника — работа «Длинная-длинная рука». Её герой неожиданно обретает возможность дотянуться до чего угодно, не покидая стен собственной квартиры.

Кроме того, после переезда вместе с женой Миленой в Прагу детские воспоминания стали для Виктора Пивоварова важной опорой в незнакомом мире. На выставке можно встретить сразу несколько работ, навеянных детством художника. Например, на картине «Лампочка перегорела» изображена комната в коммунальной квартире, где маленький Витя Пивоваров жил со своей мамой.

www.the-village.ru

Виктор Пивоваров — о политик-арте, снах и смерти — The Village

— Может быть, слишком много всего одного и того же?

— Значит, что ты не видишь, что буквально рядом, в двух сантиметрах или двух миллиметрах, находится нечто, о чем ты вообще не знаешь ничего и что не менее интересно и богато, чем то, что тебе наскучило. Конечно, мы живем в рутинном и повторяющемся мире, но достаточно чуть-чуть нарушить рутину, я не знаю: лечь мордой в траву и посмотреть на нее в упор, и ты уже в другом измерении.

— Какие сны вам снятся?

— Я их не запоминаю, и вообще неохота, чтобы они снились. А то иногда бывают тревожные сны. Для меня сны не очень важная часть жизни.

— Какой-нибудь из снов одинокого человека вам снился?

— Что-то подобное было. У меня есть несколько снов, которые запомнились на всю жизнь. Один из них такой: мы жили в панельном доме, а напротив тоже был панельный девятиэтажный дом, который стоял одиноко, на фоне неба. И мне приснилось, что за этим домом по небу летели огромные животные: слоны, волки, зайцы. И все это на фоне заходящего золотого солнца. Это был очень сильный образ. Еще мне запомнился один очень эротический сон. Мне приснилось, что я плаваю в бассейне с арбузом и этот арбуз раскрылся.

— Этот сон как-то повлиял на ваше творчество?

— Не знаю, повлиял ли сон, но образ раскрытия есть в одной из картин моего цикла «Сады монаха Рабиновича», где тоже есть эротический контекст. [На картине написано] «раздвинуть лепестки».

— Какие у вас основные версии того, что будет после смерти?

— Ну и вопросы вы мне задаете, я должен сказать! (Смеется.) Я же вам сказал, что я ни в чем ничего не понимаю. В отношении этого тоже.

— А если бы вы могли решить, что там будет, что бы вы сделали?

— (Пауза в 40 секунд.) Я хотел бы, чтобы там со мной постоянно была моя любимая жена. Такое у меня скромное желание.

www.the-village.ru

Пивоваров Виктор Дмитриевич | Плим

Пивоваров Виктор Дмитриевич (настоящее имя Пивоваров Виталий Дмитриевич)  — живописец, книжный и станковый график.

Родился в Москве 14 января 1937 года.

После 8-го класса Пивоваров поступил в Московское художественно-промышленное училище им. Калинина (1951-1957), готовящее художников для народных промыслов. После училища подал документы в Суриковский институт, но не был принят: экзаменаторы увидели нечто «формалистическое» в его работах. В 1957 г. поступил в Московский Полиграфический на художественный факультет, которым руководил Андрей Гончаров, ученик В. А. Фаворского, не имевший предубеждений против широты художественного мировоззрения.Пивоваров окончил отделение книжной графики Московского Полиграфического института в 1962 г.

После окончания института несколько лет он посвятил книжной иллюстрации, прежде всего детских книг. Одной из первых книг для детей, проиллюстрированной им, стала книга его жены, Ирины, «Всех угостила». Это был творческий дуэт двух очень талантливых людей. Ирина Пивоварова тоже по образованию художник, неожиданно для себя начала писать стихи и рассказы для детей, которые с удовольствием иллюстрировал её муж.

Снискал репутацию одного из лучших рисовальщиков-иллюстраторов для детей, сотрудничал в журналах для детей “Веселые картинки” и “Мурзилка”. Позже, одновременно с «большим искусством», Виктор Пивоваров продолжил занятие детской книжной иллюстрацией, оформив за свою жизнь более 50 книг, изданных огромными тиражами. Несколько поколений советских детей воспитывались на его прекрасных иллюстрациях. Практически все сказки Андерсена, стихи Овсея Дриза, «Чёрную курицу» дети увидели глазами Виктора Пивоварова.          читать

В отличие от Кабакова, Булатова с Васильевым, Пивоваров не считал свой труд в детской иллюстрации чем-то дополнительным, вынужденным, лишь тем, что давало средства на занятия «настоящим искусством». «Из многих высказываний Кабакова возникает впечатление, что работа в книге была для него рабским оброком, из-под палки. Близки к такому пониманию и Булатов с Васильевым. Мне кажется, что это не совсем так. Правда, однако, что Кабаков и Булатов работали в жанре объективированной иллюстрации, то есть дистанцированной от автора. А я занимал позицию персоналистскую и в иллюстрации, и в живописи. Поэтому мне до определенного времени казалось, что я смогу полностью реализовать себя в иллюстрации, тем более в какой-то момент мне стали предлагать очень хорошие книги. И я оформлял их с огромным наслаждением. Но потом понял, что это не всё: полностью я не реализуюсь, и мне необходимо освободиться от „чужого текста“, искать свой».

Существуют два Пивоварова. Один — книжный график, иллюстратор любимейших детских книг. Другой — один из основателей — вместе с Ильёй Кабаковым, Эриком Булатовым, Эдуардом Гороховским, Андреем Монастырским — московской концептуальной школы. Пивоваров и Кабаков в конце 1960-х — 1970-е годы придумали новый концептуальный жанр — альбомы, то есть серии картин, в которых изображение неотделимо от текста. В этом жанре Пивоваров работает до настоящего времени. «Альбом — совершенно бесперспективный жанр. Его трудно выставлять, его очень трудно продать, его не собирают коллекционеры. Его очень трудно издать, потому что он теряет свою специфику: он вышел из книги, а если вернется в книгу, он становится иллюстрацией. Тем не менее я продолжаю в этом жанре работать — именно потому, что это очень интересный разговор со зрителем. Зритель может как бы войти в его пространство, и при этой скорости, то есть при поверхностном таком внимании, из альбома он может понять, вычитать больше, чем из картины, которая очень герметична. К ней, так сказать, нужно ключи подобрать, время и так далее.»

Виктор Пивоваров признавался, что художник-иллюстратор детской книги с трудом уживался в нем с концептуалистом: «Я, как каждый человек, раздвоен: иллюстрации опирались на одну мою часть, а картины — на другую». И в то же время художник подчеркивал, что и рисунки к детским книгам, и альбомы растут «из одного корня».

В 1982 переехал в Чехословакию. Живет и работает в Праге.

Уезжая в Прагу, художник обратился в Детгиз с официальным письмом: мол, не предатель родины, уезжаю по своим личным мотивам в дружественную Чехословакию, прошу оставить в действующем резерве издательства. Не оставили. В результате Виктор Пивоваров переключился на литературу взрослую, проиллюстрировал Хлебникова, Пастернака, Вагинова, Холина и Хармса.

С современным переизданием детских книг с иллюстрациями Пивоварова ситуация достаточно сложная. «Отчасти проблема с переизданием заключается в том, что оригиналы примерно 10 книг находились в моей мастерской, когда я был в Праге. Картины спас Кабаков, а все — что на бумаге, забрала моя ученица, замечательный книжный иллюстратор Лидия Шульгина. Она вышла замуж за художника Эстиса, и они уехали в Германию. Там она хранила мой архив. После ее смерти в 2000 году мои книжные иллюстрации вдруг стали появляться на аукционах в Москве. Я попытался выяснить, как это случилось, и тут же работы бесследно исчезли с продаж. Так что оригиналов нет, а пытаться переиздать с советских книг при том несовершенном качестве печати — дело хлопотное и почти невозможное».

Автор трех книг: «Влюбленный агент» (2000), «Серые тетради» (2002), «О любви слова и изображения» (2004).

Крупные выставки Пивоварова регулярно проходят в Москве и других городах. Работы находятся в коллекциях Третьяковской галереи, ГМИИ им. Пушкина в Москве, в Русском Музее в Санкт-Петербурге.

Семья:
Жена — Ирина Михайловна Пивоварова (3 марта 1939 — 10 августа 1986) — русская детская писательница, иллюстратор.
Сын — Павел Витальевич Пепперштейн (род. 29.05.1966 г.) — художник, литератор, критик, теоретик искусства, создатель арт-группы «Инспекция «Медицинская герменевтика»».

Источник: artru.info, www.chitaem-vmeste.ru, library.krasno.ru,  stengazeta.net,  stengazeta.net

«Во время войны, когда у ребят не было ни книжек, ни игрушек, я видел одного мальчика, который собирал разноцветные лоскутки, щепочки и чурочки и делал из них себе куклы.

Ну что же здесь особенного, скажете вы. А я вам скажу, что в этом есть особенное. Ведь у этого мальчика была какая-то пища и одежда, был дом и своя постель, были родители и товарищи. Но этого, оказывается, мало.

Нужно что-то еще. И это что-то — маленькая тряпичная кукла и смешные чурочки, которые становились то столом, то стулом, то кроватью для куклы. Оказывается, этому мальчику необходимо было каким-то образом повторить себя, свой дом, свои вещи, только в маленьком виде. Повторить и играть.

Я думаю, что это повторение, изображение окружающих нас вещей и игра с ними есть искусство. Когда играешь, то любая чурочка может быть чем угодно. Захочешь — она будет лодкой, захочешь — самолетом.

Рисунки в детских книжках часто похожи на волшебную веселую игру. Но ребята сразу все понимают, потому что они художники, они умеют и любят играть и легко понимают язык игры.

А еще художники и дети любят то, чего не бывает совсем, — драконов, волшебников, деревянных мальчишек, гномов и говорящих животных — все, что рождается фантазией и мечтой, все, что как будто уж совсем не является необходимым для человека и без чего, оказывается, он не может прожить.»

Журнал «Мурзилка», № 2, 1979 г.

Источник:   kidpix.livejournal.com

Душа листа: В.Таубер о В.Пивоварове
Виктор Пивоваров: «Немного напоминает мечту»
Вообразилия Виктора Пивоварова
Виктор Пивоваров о Генрихе Сапгире
Никита Алексеев «Легальный иностранец»
Виктор Пивоваров: «Мы были на третьем месте в мире после Playboy и National Geographic»
Статья о Пивоварове В. Д. в Википедии         

Среди лучших работ В. Пивоварова в детской книге:          читать

*Сказки, о которых стоит подумать. Из творчества народов Азии и Африки / В обраб. М. Моисеевой; Худож. В. Пивоваров. — М.: Знание, 1962. — 94 с.: ил.
*Пивоварова Ирина Михайловна Всех угостила. — М.: Малыш, 1964
*Сеф, Р. Необычный пешеход. М.: Детская литература, 1965
*Антонов Иван. Золотой конверт. Малыш. 1966
*Родриан, Фред Кристина-Ласточка. — М.: Дет. лит., 1967. — 16 с.: илл.
*Пивоварова Ирина Михайловна Тихое и звонкое. — М.: Дет. лит., 1967. — 8 с.: ил.
*Сапгир, Генрих Вениаминович Леса-чудеса / Г. В. Сапгир ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1967. — 28 с. : ил.
*Скудра, Феликс Едет солнышко по небу / Ф. Скудра ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Малыш, 1967. — 14 с.: ил.
*Чуковский, Корней Иванович Тараканище / К.И. Чуковский; Худож. В.Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1968. — 16 с.: ил.
*Пивоварова Ирина. Паучок и лунный свет. Малыш. 1968
*Пивоварова Ирина Михайловна Тикитак: Стихи / Художник В. Д. Пивоваров. — М.: Малыш, 1968. – 12 с.: ил.
*Сеф, Роман (Роальд Семёнович Фаермарк) Если ты не веришь / Р. Сеф ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1968. — 16 с.: ил.
*Андерсен, Ханс Кристиан Оле-Лукойе / Худож. В. Пивоваров. – М.: Дет. лит., 1969. – 32 с.: ил.
*Чуковский Корней Иванович Мой Уитмен. — М.: Прогресс, 1969. — 304 с.: ил.
*Карем, Морис Радость / Пер. с фр. В. Берестов; Худож. В. Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1970. – 16 с.: ил.
*Путилина, Валентина Васильевна Приключения Дук-Ду: [рассказы] / В. Путилина ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1971. — 60 с.: ил.
*Сапгир, Генрих Вениаминович Про Фому и про Ерему : стихи / Г. В. Сапгир ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1971. — 24 с.: ил.
*Сапгир, Генрих Вениаминович Красный шар : стихи / Г. В. Сапгир ; Худож. В. Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1973. — [32] с.: ил.
*Погорельский, Антоний (Алексей Алексеевич Перовский) Черная курица, или Подземные жители. Волшебная повесть для детей / Худож. В. Пивоваров. — М.: Детская литература, 1973. — 94 с.: ил.
*Сеф, Роман (Роальд Семёнович Фаермарк) Необычный пешеход : [стихи] / Р. Сеф ; Худож. В. Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1973. -17 с.: ил.
*Андерсен Г.Х. Сказки. Истории. М.: Детская литература, 1973
*Дриз, Овсей Овсеевич Зелёная карета / Худож. В. Пивоваров . — М.: Советская Россия, 1973. — 24 с.: ил.
*Пивоварова Ирина Михайловна Жила-была собака : Сказки / Худож. В. Пивоваров. — Москва: Новое лит. обозрение, 1973.- 96 с.: ил. — (Сказки НЛО)
*Пивоварова Ирина Михайловна Два очень смелых кролика / Худож. В. Пивоваров. — М.: Советская Россия, 1975. – 32 с.: ил.
*Дриз, О. Мальчик и дерево, стихи в переводе с евр. Г. Сапгира. М.: Детская литература, 1976
*Андерсен Г.Х. Сказки / Г. Х. Андерсен ; Худож. В. Д. Пивоваров. — М. : Моск. рабочий, 1976. — 296 с. : ил.
*Леонтьев, Алексей Алексеевич Что такое язык / А.А. Леонтьев; Худож. В. Пивоваров, Э . Гороховский. — М.: Педагогика, 1976. — 96 с. : ил. — (Б-чка дет. энциклопедии «Ученые — школьнику»).
*Лопес Кофиньо, Мануэль Старушки с зонтиками: Сказка: Для дошк. возраста / Пересказали с исп. Б. Симорра и Г. Балл; Худож. В. Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1976. — 18 с., ил.
*Пивоваров, Виктор Дмитриевич Большое и маленькое / Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1978. — 15 с. : цв.ил.
*Сапгир, Генрих Вениаминович Карманный комарик : стихи / Г. В. Сапгир ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1978. — 20 с. : ил.
*Незвал, Витезслав Анечка — Невеличка и Соломенный Губерт : Повесть-сказка [Для ст. дошкол. и мл. школ. возраста] / Витезслав Незвал; Пересказал с чеш. А. Эппель; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1980. — 343 с.: ил.
*Заходер, Борис Николаевич Моя Вообразилия / Худож. В. Пивоваров . – М.: Дет. лит., 1980. – 143 с.: ил.
*Сергиенко, Константин Константинович Картонное сердце : повесть-сказка / К. Сергиенко ; Худож. В. Пивоваров . — М. : Детская литература, 1981. — 64 с.: ил.
*Скандинавские сказки: Переводы с дат., швед., норв., исланд. / Сост. Е. Суриц; Вступит. статья В. Каверина; Худож. В. Пивоваров . – М.: Худож. лит., 1982. — 318 с.: ил.
*Красный прекрасный цветок: Стихи венгерских поэтов Закарпатья / пересказ Р. Заславского ; Худож. В. Пивоваров. — М. : Детская литература, 1983. — 50 с.: ил.
*Силверстайн, Шел Щедрое дерево : [Для дошк. возраста] / Шел Силверстейн; Пересказал с англ. В. Рамзес; Худож. В. Пивоваров. — М.: Дет. лит., 1983. — 39 с. : ил.
*Рахлис, Лев Яковлевич Чтобы все росло вокруг / худож. И. Кабаков, В. Пивоваров . — М. : Дет. лит., 1989. — 40 с. : ил.
*Холин, Игорь Сергеевич Жители барака : [Стихи] / Игорь Холин; Худож. В. Пивоваров. — М. : Прометей, 1989 (1990). — 32 с.: ил.
*Сахарнов, Святослав Владимирович Леопард в скворечнике : Сказки : [Для ст. дошк. возраста] / С. Сахарнов; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1990. — 57,[2] с. : ил.
*Петрушевская, Людмила Стефановна Лечение Василия, и другие сказки : [Для детей] / Людмила Петрушевская; Худож. В. Пивоваров. — М. : Всесоюз. творч.-произв . об-ние «Киноцентр», 1991. — 63,[1] с. : ил.
*Сапгир, Генрих Вениаминович  Полосатые стихи : [Для дошк. возраста] / Г. Сапгир; Худож. В. Пивоваров. — М. : Дет. лит., 1991. — [24] с. : ил.
*Достоевский, Федор Михайлович Бесы : [Роман в 3 ч.] / Ф. М. Достоевский; [Ст. В. А. Туниманова; Коммент. Т. И. Орнатской; Худож. В. Пивоваров]. — СПб. : Гуманит. агентство «Акад. проект», 1994. — 671 с. : ил. — (Русская классика с комментариями).    

Книги с иллюстрациями Пивоварова В. Д. в Лабиринте

Книги с иллюстрациями Пивоварова В. Д. в Озоне

Книги с иллюстрациями Пивоварова В. Д. в моем блоге

Пивоварова И. М. «Паучок и лунный свет»   в Лабиринте,  в Озоне

Заходер Б. В. «Моя Вообразилия»   в Лабиринте,  в Озоне

Андерсен Г. Х. «Оле-Лукойе»   в Лабиринте,  в Озоне

Погорельский А. «Чёрная курица, или Подземные жители»    в Лабиринте, в Риде, в Озоне

Кофиньо Л. М. «Старушки с зонтиками»   в Лабиринте,  в Озоне

Путилина В. В. «Приключения Дук-ду»   в Лабиринте,  в Озоне

Сапгир Г. В. «Леса-Чудеса»   в Лабиринте,  в Озоне

Пляцковский М. С. «Галоша»   в Лабиринте,  в Озоне

Незвал В. «Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт»  в Лабиринте 

Рекомендую следующие книги с иллюстрациями Пивоварова В. Д.
     в Лабиринте
    в Лабиринте,  в Озоне       в Лабиринте, в Озоне

booksplim.ru

Картины Виктора Пивоварова — Художественная галерея

Миры фентези [91] Пейзажи миров фэнтези, сказочные миры,воины, драконы, замки, безумные маги и чародеи. Военная тактика гномов и эльфов, работы художников на тему фэнтези, картинки и анимация. Нежные ангелы, воинственные амазонки, русалки и необычные животные.

Готика и фентези. Картинки и фотографии [113] Картинки и фотографии на тему готики и фентези. Загадочные девушки в чёрном. Готические розы и куклы. Забавные гномы и эльфы. Пейзажи фэнтези. Величественные драконы в анимации.

Рассказы о нечистой силе и волшебных существах [185] Рассказы о нечистой силе и волшебных существах Мифы и правда о вампирах. Правда или вымысел? Морские чудища и магия Вуду, классификация демонов и оборотни. Иерархии ангелов. Откуда берутся зомби и характеристики мифических существ.

Мистические явления [277] Необычные и странные явления природы. Рассказы очевидцев о привидениях, известные клады и артефакты. Мистические истории и необъяснимые факты.

Нелепые факты [280] Взгляд художника на обычные вещи: оригинальные решения в архитектуре и интерьере, витражное искусство и необычная посуда, бумажные и стеклянные скульптуры,знаменитые ювелирные украшения и другие идеи для творческой личности

Мрачная готика [31] Готические традиции Франции и Великобритании. Загадочные личности — Владислав Дракула и кровавая графиня Эржбет Батори. Легенды о вампирах, исторические предания и литературные образы. Смерть и пугающий фотоарт.

История Франции [79] Формирование государства — от древних народов к современным французам: мифы и легенды кельтов и галльских племен,средневековое рыцарство и история королевских династий, Парижская коммуна и наполеоновские завоевания. Быт и особенности французской кухни, история виноделия во Франции.

Города Франции [126] Легенды и тайны Парижа, достопримечательности провинций Шампань и Прованс. Жемчужины знаменитого Лазурного берега: карнавалы и пляжи Ниццы, фестивали в Каннах и Сен-Тропе, соборы и музеи Марселя и Тулона. Княжество Монако — одна из самых маленьких стран мира.

Дворцы и замки Франции [84] История знаменитых замков с завораживающей архитектурой и мистической атмосферой: величественный Шамбор, грациозный Блуа, очаровательный королевский Фонтебло, суровый Иф и многие другие. История знаменитого Лувра, внутренее убранство музея и экспонаты. Легенды и мифы долины Лауры.

Короли и императоры Франции [64] История королевских династий: Валуа, Бурбоны, Капетинги. Людовик XIV Великий- Король-Солнце. Филипп III Смелый. Людовик IX Святой.Королевы и их фавориты. Мария-Антуанетта и Мария Медичи. Династия Наполеонов. Тайны мушкетеров.

Легенды Франции [70] Героические сказания Франции — Песнь о Роланде, Песнь о Сиде. Роман о Лисе. Романтическая история Тристана и Изольды. Пугающие легенды: Жеводанский зверь, Замок Дьявола и история барона Жиля де Рэ, или Синей Бороды. Народные сказки.

Музеи Франции [19] Знаменитый Лувр — история коллекционирования, характеристика залов и наиболее известные экспонаты. Персональные музеи — творчество Пикассо и Сальвадора Дали. Площади Монмартра. Восковые фигуры музея Гревен и многое другое.

Храмы и соборы Франции [66] Готическая традиция во Франции: Шартрский, Амьенский и Руанский соборы и Собор Парижской Богоматери. Пантеон, базилики и храмы, посвященные святым и мученикам. Православные соборы во Франции: Собор Александра Невского в Париже и Церковь Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца в Ментоне.

История Великобритании [83] Великобритания от первых монархов до современности. Королевские династии: Стюарты, Тюдоры, Йорки. Английский абсолютизм, суд и казнь Карла I, революция и установление республики. Реставрация монархии. Правление Маргарет Тэтчер. Знаменитые войны и сражения: война Алой и Белой розы, битва при Гастингсе и Креси.

Исторические личности Великобритании [64] Биография прославленных монархов: трагическая история Дианы Спенсер, справедливое правление Вильгельма Завоевателя, знаменитые походы Ричарда Львиное Сердце, судьба Елизаветы II. Экспедиция Джеймса Кука. Величайший политик Черчилль, выдающийся военачальник Кромвель и другие известные британцы.

Достопримечательности Великобритании [80] Красивейшие места Великобритании. Старинные замки, сады и парки. Палата Лордов, Лондонский Сити,дворцы и соборы в готическом стиле. Музей мадам Тюссо. Пейзажи Темзы. Лондонский Тауэр.

Легенды и мифы Великобритании [104] Легенды, мифы и сказки Великобритании. Мистическае истории о призраках и красавицах. Рассказы о колдунах и феях, таинственные истории. Эльфы и гномы.Сказания о Беовульфе и Робин Гуде.

Мифы и легенды народов мира [56] Мифы, саги, былины и легенды народов мира. Русские святцы, мир Славян глазами художников. Мифы о сотворении мира, Кельтские сказания.

История и культура Японии [123] История Японии с древнейших времен до наших дней: загадочные археологические находки, история старинных династий, религиозные и мистические воззрения японцев, особенности письменности и литературы, легенды и страшные сказки. Национальное своеобразие: чайные церемонии, исторические факты о знаменитых самураях и гейшах, современный быт и традиции японской кухни.

Галерея фоторабот [391] Фотографии на любой вкус. Фотопроекты Екатерины Рождественской. Пейзажи и натюрморты. Великолепное разнообразие цветов. Фотографии PIN-UP, моря, озёра и замки.

Художественная галерея [689] Собрание картин русских и зарубежных художников. Старинные иконы и гравюры. Произведения старинных и современных авторов

Красивое оформление для сайтов и блогов [215] Клипарты, линеечки, блинги, фоны для коллажей и рамочки. Всё для украшения Вашего сайта или блога. Замки и крепости в картинках. Картинки с комментариями. Скрап-наборы и уголки.

Курсовые работы и не только они… [30] Уникальные курсовые работы по психологическому анализу произведений. Тайна месторождения Пушкина. Биография Дюма-отца. Русские пословицы на открытках и объяснение жестов. Правописание, древнесловянская буквица в иллюстрациях. Особенности психологизма в русской литературе.

Праздники,которые мы празднуем [51] Исторические и современные, религиозные и мистические праздники народов мира. Их происхождение, история празднования и традиции разных народов. Идеи для Хэллоуина, новогодние и рождественские обряды, пасхальные обычаи и многое другое.

Самое удивительное в искусстве [10] Удивительные и необычные произведения искусства. Уникальные коллекции изделий из стекла,ритуальные маски и эпатажные украшения в стиле стимпанк.

Мистика [12] Авторские произведения на мистические темы. Байки из шкафа для монстров и вурдалаков. Секреты таинственного наследства и сны разума.

Фанфики по квестам [9] Фанфики на темы игр и литературных произведений. Сцены из семейной жизни вампиров.

Юмор [10] Юмористические произведения и рассказы. Романтика средневековья. Вольные интерпретации сказок Колобок на современный лад и литературные дракончики

Проза [17] Рассказы о любви и дружбе. Сказки, рассказы, мечты и размышления.

Фентези [17] Муки творчества и вдохновение любви в произведениях в стиле фэнтези. Рассказы о встречах с нечистой силой.

Миры кота Баяна [23] Таинственные и мистические Миры кота Баяна. Философские размышления и пьесы.

vision7.ru

ВИКТОР ПИВОВАРОВ: fleur_marie — LiveJournal

Наверняка те, кто были детьми в 60-70-е годы, а также их родители, помнят чудесные книги, оформленные художником Виктором Пивоваровым. Чудесные в полном смысле слова. Картинки, созданные им, погружали нас в волшебный мир, где все — травинка, облако, птичка, домик — были частичками удивительной сказки. Возможно, кто-то забыл имя автора этих иллюстраций. Но тысячи и тысячи людей впервые прикоснулись к магии окружающего нас мира благодаря Пивоварову.

Значительно меньше тех, кто знает другого Пивоварова — одного из самых значительных современных российских художников. Хотя у Виктора никогда не было раздвоенности между рисованием «для детей» и «для взрослых» — или «для себя». В начале 70-х в Москве возникла группа художников и литераторов, получившая название «Группа Сретенского бульвара»: у многих ее членов мастерские были именно в этом районе. Илья Кабаков, Виктор Пивоваров, Эрик Булатов, Олег Васильев, Владимир Янкилевский, Эдуард Штейнберг, Генрих Сапгир, Игорь Холин, Эдуард Лимонов. То есть те, кто очень сильно повлиял на последующее развитие наших искусства и словесности. Потом их пути разошлись.

Виктор Пивоваров уже много лет живет в Праге. В мастерской на втором этаже его дома на окраине чешской столицы мы с ним и разговариваем. Что значит быть русским художником в Чехии? Что такое чешская культура? Что значит быть очень крупным художником и при этом почему-то оказаться в тени других имен?

Умопомрачение

— Виктор, сколько уже времени вы в Праге? Время идет так быстро, столько всего изменилось, кажется, что прошла вечность с времен вашего отъезда.

— С 1982 года. Семнадцать лет.

Я уже не помню, в первые годы после отъезда вы возвращались в Москву?

— Да, конечно, даже раза два в год. Тогда все было подешевле, мне это удавалось. Сейчас выходит только раз в год, да и то если кто-то заплатит. И потом, я ведь стараюсь в Москву сейчас ездить с выставками.

— Когда вы сюда приехали, Чехословакия была коммунистической страной. Я помню, в Москве тогда многие удивлялись поступку Виктора Пивоварова: если уезжали — так в Америку, в Париж, в Германию. В Израиль…

— Ну, так это же был абсолютно бред собачий. Я вообще не хотел никуда уезжать. Я человек невероятно пассивный, ужасно тяжелый на подъем. И чтобы я куда-то вообще переехал — для этого нужна была страшная страсть, помрачение рассудка. Что и было. И вот это помрачение меня сюда привело. С Миленой мы познакомились за три года до моего переезда. И я выдержал эти три года. Меня пару раз выпускали в Прагу, Милена иногда приезжала в Москву. Но за три года я, стремясь к ней, прошел этот учрежденческий ад, хождение по советским конторам. И переехал.

Это был очень серьезный, тяжелый удар, которого я в то время и не осознавал. Можно смело говорить о переломе. Я начал с нуля. Я вроде бы способен рефлексировать собственную работу, но сейчас вижу, что тогда я мало что осознавал. Другое дело, что к этому нулю я уже стал подходить там, дома. Меня перестали удовлетворять концептуальные рефлексии, я стал в конце 70-х делать то, что называл «пустой абстракцией». Мне надоело перенасыщенное текстами, спекуляциями, бесконечными отсылками и кукишами в кармане московское концептуальное искусство. Я поставил перед собой задачу сделать «пустую картину». То, что я тогда делал, эти геометрические абстракции, в какой-то степени предвосхищали Neo-Geo, художественное направление, возникшее в Америке лет пять спустя. Но я и на этом не остановился… Я наделал несколько десятков таких «пустых картин», мне этого показалось мало…

— У вас была идеосинкразия только на концептуальную переосложенность тогдашнего искусства? Вас не раздражали социальные спекуляции, тогда очень актуальные, то, что скопом обозвали «соцарт»?

— Дело в том, что я внутренне был от этого защищен. Меня такие вещи никогда всерьез не интересовали. И это, надо сказать, потом отразилось на моей судьбе, потому что концептуальный соцарт был единственным «вывозным» искусством, звучавшим в мире.

Поскольку у меня ничего такого не было, а то, что я делал, всегда носило очень персональный характер, — по мне это ударило. Отсутствие интереса к социальным спекуляциям обошлось дорого.

— Это на самом деле так. В обойме «отцов-основателей» современного российского искусства прославились всемирно те, кто работал с социумом — Илья Кабаков, Эрик Булатов, Комар и Меламид. Вы и замечательный художник Иван Чуйков, которого эти темы не интересовали, остались в тени.

— Есть еще один художник, про которого нельзя забывать, Олег Васильев. Многие годы соавтор Булатова по детской иллюстрации. Тоже мало кому интересный — а художник замечательный… Сейчас их судьба разделила: Васильев — в Нью-Йорке, Булатов в Париже. А как феномен, особенно ранние вещи, — Васильев близок к гениальности. То, чем он занимается, — это совершенно реальное изображение жизни, которое в любую секунду может рассыпаться. Оно настолько просвечено каким-то странным светом, что изображенная реальность может развалиться в клочья. Мне это близко. В своих работах я ведь занимаюсь этой постоянной возможностью исчезновения сущего. Поэтому я был очень рад, когда Милена здесь, в Праге, недавно сделала выставку «Полет, уход, исчезновение», которая потом с успехом проехала по Германии. И Васильев в ней участвовал. Исчезновение… Мне кажется, что жизнь — как тончайшая пленка, которую можно сорвать за уголок, и под ней окажется что-то совсем другое. Так вот, начало моей жизни здесь было очень драматичным. Само собой, была очень тяжелая проблема вживания в местный быт, но прежде всего — мне было очень трудно снова и по-другому начать работать.

Русский изгой в Праге

— Виктор, я позволю себе спросить вас об очень банальной вещи. После 68-го здесь наверняка бытовал будничный антируссизм. Появляется вдруг какой-то художник из Москвы… Как это было?

— Первая реакция всегда — ты русский. Представитель какого-то государства, этноса, политической истории. Потом, когда с тобой знакомятся, это уходит на второй план. Тебя принимают как личность. Я как личность никогда не испытывал на себе русофобии. Конечно, она здесь есть и останется еще очень многие и многие годы. Вроде бы у молодежи она уже не актуальна, но тем не менее… Как русский — я иногда встречался с этим. Как личность — никогда. Я попал в Праге приблизительно в тот же круг, что в Москве, — в круг тогда еще неофициальных художников.

— Он был очень похож, этот круг, на Москву? У вас уникальный опыт: вы видели на закате коммунистического режима и советских маргиналов, и чешских.

— Нет, не похож. Дело в том, что в Москве мы были изгоями изначально. Случались попытки пробить стену молчания, выставиться, социализироваться. Тем не менее печать изгойства стояла изначально. А здесь было иначе. Был очень тяжелый период 50-х с процессами и казнями, а потом страна начала развиваться в сторону мягкого социализма, что и кончилось «пражской весной».

К 68-му году чешские художники этого круга оказались в статусе официальных художников. После оккупации они стали неофициальными. И, конечно, их сознание было совершенно другим. Они обиделись: были представителями этой культуры, этого государства, и вдруг они — ничто. А мы никогда не обижались, потому что изначально знали, что мы не имеем отношения к официальной культуре. Что у нас совершенно иные задачи. Я уж не говорю о стороне чисто эстетической. Пусть Чехия — провинция, но это часть европейской культуры. Русское искусство того времени, хотя и не существовало в вакууме, совсем нет, информация какая-то для тех, кто ее хотел получить, была, — все-таки находилось в куда большей изоляции. Чехам удалось развить очень сильную индивидуальность в рамках европейской культуры.

— Я, к сожалению, плохо знаю современное чешское искусство. Конечно, есть большие имена — Докупил, Кунц, но они все давно на Западе. А то, что видишь в журналах и на выставках, очень мило, но непроходимо провинциально и вторично.

— Мне об этом не так просто говорить. Дело в том, что… Прежде всего — понятие провинциальности.

— Виктор, я еще хочу добавить, что российскому-то искусству здесь хвалиться нечем. Оно становится с каждым годом все провинциальнее. И потому, что страдает манией величия, и потому, что у нашего искусства нет объективных причин претендовать на многое. Нет инфраструктуры, власти грешат чудовищным вкусом и соответственно поддерживают Бог весть что.

— Я повторяю: мне очень трудно ответить на этот вопрос.

Прежде всего, я стараюсь не размышлять в этих категориях. Мне кажется, что категории «провинциальное — не провинциальное» не очень плодотворны. Я вижу, что чешские художники, которых я знаю и уважаю, дико талантливы. К сожалению, их имена мало что вам скажут. Но это ведь тоже не критерий. И я знаю превосходно, что если бы западная арт-система их взяла в оборот, если бы они бесконечно репродуцировались в важных журналах, преподносились на главных ярмарках и так далее, то они ни в коем случае не смотрелись бы провинциальными. Они столь же мастерски работают в европейской культуре, как какой-нибудь Базелиц или Кифер. Поэтому — возможно, я заблуждаюсь, но — прения по поводу провинциальности совершенно бессмысленны. Провинциалы обычно считают себя более столичными штучками, чем жители столиц.

И, видимо, этот вопрос вообще не ко мне. Ведь я здесь живу — значит, не могу все это увидеть так остро.

Своя белая ворона

— Вы гражданин Чехии? И насколько вы срослись со здешней ситуацией?

— Да, я гражданин Чехии. Два года. Мне уже 60. Из-за будущей пенсии, прочих подобных вещей. Просто нужно было это сделать, иначе будет очень тяжело. А сросся ли? И да, и нет. У меня никогда не было изоляционистского отношения к Чехии. А в то же время я никогда не ощущал себя частью этой культуры. Я всегда себя чувствовал белой вороной.

Так и в России я ведь тоже был белой вороной. Здесь я, конечно, белая ворона, но как бы уже своя белая ворона, наша… Это вполне точное описание моей ситуации. Что же касается моих стараний не быть в изоляции, не отстраняться, то просто достаточно посмотреть, сколько текстов я уже опубликовал о чешских художниках, сколько я с ними вместе выставлялся, и ясно, что я — «наша белая ворона». Я всегда старался и стараюсь не замыкаться на своих проблемах. Правда, сейчас в Чехии это становится сложнее.

— Почему?

— Сразу после «бархатной революции» здесь все было очень легко. Постепенно стало жестче. Так вот, на четыре ведущих выставочных зала в центре города был объявлен конкурс — кто будет в их художественном руководстве. И я вместе с еще двумя чешскими коллегами принял участие в этом конкурсе. И я, ну как бы это сказать… В общем, все это делал я сам. Чешские коллеги, с которыми я нахожусь в дружеских отношениях, были, скорее, для формальности, меня без них вообще не подпустили бы к конкурсу. Мы выиграли, но просуществовала наша галерея, называвшаяся PP Art, недолго.

— Какой у нее был статус?

— Это был выставочный зал местного бывшего союза художников, вроде МОСХа в Москве. За полгода существования мы сделали шесть выставок, которые вполне прозвучали — особенно та, которая называлась «Новая интимность». Она оказалась началом нового периода чешского искусства, сейчас это уже видно. Ее последствия заметны в работах других художников, в ней не участвовавших. Потом этот дом по реституции вернулся хозяину, нас всех оттуда в одночасье выбросили. Это ведь был удивительный промежуток времени, как «перестройка» в России, когда никто еще толком не знал, что можно, а что нет, что кому принадлежит, сколько стоит… В последние годы все стало намного сложнее, но у меня до сих пор переизбыток энергии, я бы мог заниматься галерейной деятельностью. Но я вижу, что упираюсь в стену.

— Вы «их белая ворона». Но даже если белая ворона стала привычной, если видишь ее ежедневно, она в обычную ворону все равно не превращается?

— Да, наверное, это так. Белая ворона раздражает. Это ее функция. Она не такая, лезет в какие-то дела, у нее странные интерпретации происходящего, она свои какие-то странные контексты пытается ввести…

— А если бы белая ворона была не русского, а американского, скажем, происхождения?

— А было бы то же самое. В Чехии культура очень гомогенная, здесь почти нет иностранцев. Сейчас их становится больше, но они погоды не делают. Однако, мы это знаем и по Москве: появись в Москве хоть какой гений иностранец, что бы было? Приняли бы его очень хорошо, со всей русской душой. Восхищались бы им. Но — он был бы обречен быть «вне наших дел».

И здесь так же происходит. После Москвы я не воспринимаю эту ситуацию как оригинальную. Я могу себя поставить на место чеха в Москве — было бы точь-в-точь то же. Я не знаю, может быть, в Париже, в Нью-Йорке, которые всегда были «интернациональными кастрюлями», как-то по-другому. Но для москвича в Праге ничего нового в этом отношении нет.

— Я долго жил в Париже. Это, конечно, кастрюлька. «Приехал — живи». Хоть бы у тебя пять голов и семь хвостов. Но не порти наши французские рецепты жизни. Стать ингредиентом этого рецепта очень трудно.

— И что в этом плохого? Национальная кухня, какой бы она ни была, заслуживает уважения.

Воспоминание детства

— Думаю, что для вас не новость то, что как авангардного художника вас знают очень не многие. А вот как иллюстратора книг, прежде всего детских, помнят сотни тысяч. Уже два поколения советско-русских детей выросли на ваших картинках. Ваша покойная жена, Ирина, была одним из лучших детских писателей. Ваш сын, Павел Пепперштейн, замечательный мастер постконцептуальной литературы и изобразительного искусства, с его «Медицинской Герменевтикой», явно многому научился у отца и матери. Как вам в этой экзистенциальной раздвоенности?

— Ну, дело в том, прежде всего, что Паша, росший в семье, чему-то научился. Одна нервная кровь течет в наших жилах. Он, видимо, унаследовал от меня и Иры необычайную обостренность отношения к детству. Вокруг детства крутится все, что я делаю. Я не знаю, насколько точно слово «инфантильность», «детскость». Важнее постоянное воспоминание и переобдумывание детства. Это немножко другое. И особенно по отношению к так называемой «взрослой культуре», которая детство на свой порог не пускает. Заслуга членов «Медгерменевтики», безусловно, в том, что они прошибли дверь в то, что считалось «взрослой культурой», показали, что детство не глупее деяний взрослых. Вопросы «детского», «маленького» — не менее важны, чем все «взрослые» мегапроекты — от построения «Царства Божьего» до строительства Рая на Земле.

Я, естественно, знал пристрастие русской культуры к «взрослости», к мачистской мужественности или к совершенно не понятой женственности. Но это явно проблема не только русской культуры. Посмотрите на Америку: то же самое! Эта как бы сила, как бы энергия, эта как бы мужественность и как бы женственность… Но в любом случае область маргинальности, куда засунули и детство, никогда не приветствовалась общепринятой культурой.

— А как же Льюис Кэрролл с «Алисой», без которого нашу европейскую культуру уже не представишь?

— Конечно, это есть. К счастью. Но мы ведь все происходим из романтизма, из братьев Гримм. Эта проблематика впервые была поставлена там. Это один из ручейков, вытекавших из большой реки романтизма. А ему жизни не давали. Он существовал в маргинальном гетто детства.

— У вас никогда не было искушения вернуться к иллюстрации?

— Я никогда не переставал этим заниматься. Моя судьба в этом смысле складывалась так: когда я переехал в Чехословакию, я почувствовал, что мне больно расставаться с этим занятием. Я ведь книжное дело очень люблю. В отличие от Ильи Кабакова, блестяще зарабатывавшего деньги при помощи иллюстрации — а он многократно и откровенно говорил, что детская книга для него одновременно мучение и способ прокормиться — мне всегда нравилось работать с книгой. Конечно, здорово, что я неплохие деньги зарабатывал иллюстрациями, но важнее, что я всегда любил эту профессию. Это огромный кусок моей жизни.

Когда я собрался уезжать, обратился в «Детгиз» с официальным письмом: дескать, я не предатель родины, еду по личным эротическим делам в братскую Чехословакию и прошу меня оставить в действующем резерве их издательства. Это не сработало. Лет двенадцать ничего не происходило. Потом все-таки лед тронулся, и году в 89-м мне предложили работу. Я сделал три новые книжки, переиздали моего Андерсена. А потом «Детгиз» начал разваливаться. Так что четвертая книжка, «Фелонские мудрецы» Овсея Дриза, уже не вышла. Она была полностью готова, видимо, так и лежит.

А что касается моей иллюстраторской судьбы здесь — в детскую книгу меня не пустили. И очень жестко.

— По стилевым соображениям? Чешская детская иллюстрация имеет мощную традицию, с ней, наверно, трудно работать?

— Думаю, что стилевой аспект играл роль, но важнее опять-таки то, что я — белая ворона. Странный транслятор общечеловеческих идей для чешских детей. А насчет стиля — ведь я сам учился на чешской детской книге… Но здесь это очень чувствительная область. Чуть-чуть другое — и уже не то, не проходит.

И, конечно, есть национальные проблемы. В главном чешском издательстве «Альбатрос» мне откровенно сказали: «У нас и для чехов-то мало работы, а уж русскому…» В детскую иллюстрацию путь мне закрыт. Тем не менее я в Чехии сделал несколько книг, о которых в России мог только мечтать. Никогда в жизни мне там не дали бы эти книги иллюстрировать. Я здесь сделал очень богато иллюстрированную книгу Велимира Хлебникова, книгу стихов Бориса Пастернака, прозу Вагинова и книгу Даниила Хармса. Она не вышла: это как раз попало на ломку общества в Чехии. Вообще-то показательно: все издали, а Хармса — нет.

— Но авторы — все русские…

— Да. И здесь возражений не было. Русский художник, почему же нет, может иллюстрировать русского автора. Ну и вот, опять возвращаюсь к иллюстрации, — я не переставал ею заниматься. А кроме того, я ведь сделал иллюстрации к книге стихов Игоря Холина, вышедшей в Москве. Он — гениальный поэт, у меня ощущение, что мои картинки не мешают его стихам. Помните: «Умерла в бараке 47 лет. Детей нет. Работала в мужском туалете… Для чего жила на свете?»

Так что с книгой я не разрываю. Я уж не говорю о том, что мои последние работы, «Урок китайского языка», просто втаскивают зрителя в мир детской книги, в мир фантазии. Втаскивают за хвост, за уши и за копыта. В этот мир, изгнанный из нашей культуры. Я рисую персонажей, возникших внутри картины, в которой они живут. Это не «постмодернизм», а внутренняя жизнь картины.

— Слово «постмодернизм» стало настолько бессмысленным, что им вовсю пользуются наши политики. Вас это определение в какой-то мере интересует?

— Так ведь нас так называли. И Пригова, и Сорокина, и «Медгерменевтику» — весь круг. Но я же сказал, что вечное цитирование чужих слов меня не интересует.

Магия Швейка

— Мы живем в «многополярном мире». Вы со времен Брежнева живете в стране, находящейся совсем рядом с Россией, и при этом малознакомой. Мы знаем Гашека, хорошо если Чапека, ботинки «Батя» и фильмы студии «Баррандов». Что же все-таки такое Чехия, ее культура для русского, живущего в Праге?

— Есть несколько обстоятельств, объясняющих, почему русские часто смотрят на чехов свысока. Прежде всего, то, о чем я не люблю говорить — высокомерие «большого» по отношению к «маленькому».

Но есть и более важное — это опыт социалистического искусства «меньших братьев». Он настолько отравил наше восприятие Чехии, Словакии, Польши, Болгарии, Румынии и так далее, что уже трудно многим русским прорубиться через глупые предубеждения. Что мы знали? Какие-то ужасные восточноевропейские романы в «Иностранной литературе», выставки художников того же свойства. Даже умная публика оказалась отравленной этим социалистическим дерьмом. И перестала верить, что в этих странах есть удивительные мастера.

Как я вижу Чехию? Я не буду ее сравнивать с Россией, Америкой, Францией или Германией. И даже с соседней Польшей. Там, вы знаете, больше сорока миллионов жителей. В Чехии — десять. Пускай это звучит по-идиотски, но по большому гамбургскому счету Польша не дала ни одного художника, находящегося на Олимпе мирового искусства. Чехия дала одного, Франца Купку, основателя абстрактного искусства вместе с Кандинским и Малевичем.

Вот еще маленький пример: что касается музыки — чешская слава велика. Дворжак и Сметана, гениальные музыканты, при этом мало исполняемые в России. Вы знаете, как часто их играют в Вене, Лондоне и Нью-Йорке? Вот-вот. А в Москве? Я не понимаю, как они могли возникнуть здесь, в этой крошечной стране. Это не умещается в сознании: два гиганта мирового значения, живущие почти одновременно в этой «провинции». А ведь есть еще два великолепных композитора, в России почти не известных, Яначек и Мартину, известные везде, кроме России. Некоторые имена чешских писателей вы назвали. Я не буду дальше развивать эту тему. Но для такой маленькой страны это очень много. Короче, Чехия — важная часть европейской культуры. Это ясно. И важно просто быть открытым по отношению к ней. Я уверен, что русский художник может очень многому научиться благодаря «провинциальной» чешской культуре.

— Вы живете в страннейшем городе. Здесь и Швейк был, и герой Кафки в таракана превратился, здесь и немыслимая архитектурная красота, и заросшие бурьяном пустыри, как у нас где-нибудь во Владыкине. Вы не думаете, что вы попали под магию Праги?

— Не буду говорить про магию времен императора Рудольфа или про раввина Лева, создавшего Голема. Давайте про Швейка, на которого, как на гоголевских персонажей из Петербурга, примеривают Прагу.

Швейк кончился. Эта ментальность, описанная Гашеком, еще иногда угадывается у стариков, а у нового поколения ее нет вовсе. Чехи избавились от швейковской «антологичности», от малостранского «дзена», они не имеют с этим ничего общего. Они хотят жить как любые европейцы и вполне способны этому научиться. Швейка они оставляют себе как важного персонажа общемифологического свойства — а это тоже будь здоров, куда более мощные культуры такого персонажа не имеют.

— Да, я не уверен, что Евгений Онегин, дядя Степа или Анна Каренина могут со Швейком состязаться. И Дон Кихота у нас нет. Но Швейк уж больно неоднозначен, не так ли?

— Конечно. Странный и иногда очень несимпатичный человечек. Но только так я могу ответить на вопрос о чешской культуре. Одна из ее важнейших парадигм — юмор, и, надо сказать, довольно странный. Это страна юмора — здесь огромное количество юмористических театров и кабаре. Здесь все пронизано смехом и издевательством, которые понять чужаку очень трудно.

Но, мне кажется, ментальность чехов меняется.

— В худшую или лучшую сторону?

— Как всегда, и так, и так. Я думаю, неплохо, что «швейкование», умение изворотливо обходить все опасности и благодаря жизнеутверждающему цинизму вечно оказываться на поверхности пропадает из чешской ментальности. Это хорошо как литература и ужасно в жизни.

Равновесие

— Виктор, у меня к вам несколько болезненный вопрос. В середине 70-х в Москве сформировалась очень мощная группа художников, чье влияние на последующее развитие русского искусства было колоссальным. Кабаков, Булатов, вы. В результате получилось так, что Кабаков оказался каким-то генералиссимусом, всемирно прославился, разбогател. Булатов тоже вполне успешен, хотя, на мой взгляд, его поздние работы намного слабее того, что он делал раньше. Я, и не только я, совершенно убежден, что по формату вы ничем не уступаете Кабакову или Булатову и имеете право на намного большее. Вам не обидно?

— Обида есть. Я не хочу этого скрывать, это было бы нечестно. У меня есть ощущение вытеснения. Про себя в такой ситуации говорить очень рискованно, но я приведу пример. Такое впечатление, что вообще проще говорить не о степени таланта или участия в культуре, а о степени вытеснения.

Посмотрите, что происходит с Юрием Витальевичем Мамлеевым, великолепным писателем, который по совершенно непонятным мне причинам на протяжении многих лет вытесняется из культурного поля зрения. Никто его не отрицает. Все согласны с тем, что он замечательный писатель. Но никогда в табели о рангах, составляемой литературными критиками, людьми, которые решают, кому дать какую-то премию, кто чего заслуживает, — его имя не появляется. Почему его прямой ученик Володя Сорокин достиг таких высот известности, а Мамлеев остается в тени?

Я не знаю, не могу этого объяснить. Но определенное ощущение подобного типа есть у меня и по отношению к себе. Я, правда, должен сразу оговориться: я крайне неоригинален в этом ощущении.

— А может быть, дело в том, что вы не оказались в Москве в нужное время, во времена перестройки, когда была огромная волна моды на советское искусство?

— Конечно, это важно. Но я боюсь, что корни глубже.

Если честно, я прекрасно знаю, почему все так произошло со мной. Но я не хотел бы об этом говорить, это слишком интимные вещи. Единственное, что могу сказать, — никогда в размышлениях на эту тему я не обвиняю кого-то другого. Да, с одной стороны, были какие-то прагматические обстоятельства, о которых вы упомянули: «нужное время, нужное место». А с другой стороны, я думаю — есть что-то во мне, что я не всегда могу осознать, но что и сделало эти обстоятельства возможными. Если искать корень положения — я уверен, он во мне самом.

Я стараюсь достичь равновесия. Как мне представляется, я достаточно ясно понимаю, что происходит. И ищу опору в жизни и творчестве, даже сознавая, что я неудачник.

— Неудачник? Но ведь вы делаете превосходные работы — так, может быть, это все-таки важнее? Так уж необходимо иметь выставку в Третьяковке или в нью-йоркском Музее современного искусства?

— Да нет, музеи-то меня, честно, не очень волнуют.

Самое болезненное — это непризнание близким кругом.

Я уже говорил: сознание изгойства во мне всегда сидело, так что в музеи я не очень лезу. Когда я был в Москве в последний раз, то зашел к Яну Бруку, заместителю директора Третьяковки. Ну, о чем с ним говорить? Совершенно не о чем. Это человек с другой планеты. Как я могу чего-то хотеть от подобных людей? Я знаю, что Володя Янкилевский очень стремился выставиться там. Это его дело. Ну да, в сознании до сих пор сидит, что Третьяковка, Пушкинский музей — это вершина признания. Психологическое оправдание жизни художника. Выставился там — можно умирать. У меня по этому поводу горечи нет. Непризнание близкими — другое дело.

— Виктор, а как вам удается прожить?

— Ну, все-таки иногда что-то продается. А так — конечно, скромно. Милена работала в здешнем художественном журнале, сейчас он закрылся, так что время не самое веселое.

— Меня удивляет вот что. Мне представляется, что просто из прагматических, даже шкурных соображений наши «генералы» должны были понимать, что им выгодно не вынимать из стены кирпичи. Больше сильных художников — сильнее весь феномен. Дом ведь может обрушиться. Это не так?

— Наверное, так… Знаете, вообще то, о чем мы говорим, для любого художника область очень больная, тревожная, невротическая. Но иногда мне на очень долгие периоды удается найти равновесие. Потом происходит очередная грандиозная выставка, куда меня не зовут, и я снова, к моему ужасу, начинаю думать обо всем этом. Что же с этим делать… А так — самое главное для меня работать. Когда я много работаю, я о внешних сторонах моей биографии — забываю.

Журнал «Иностранец«
Никита Алексеев, 15/04/1998

fleur-marie.livejournal.com