«Венера в мехах» Романа Полански. Пятиминутный путеводитель по фильму
Изощрённое противостояние режиссёра и актрисы во время репетиции спектакля «Венера в мехах» превращается в игру двух любовников, которая, если приглядеться со стороны, может оказаться и ироничным божественным вмешательством. Аскетичный по форме и эротический по содержанию, фильм является ещё одним размышлением об отношениях мужчины и женщины.
«Венера в мехах» Романа Полански. Пятиминутный путеводитель по фильму
Драматург Тома безуспешно ищет актрису для своего режиссёрского театрального дебюта. Ему нужна актриса, которая была одновременно и Вандой из романа Захера-Мазоха, и Венерой, которая несёт погибель мужчинам. Когда к Томе приходит на прослушивание вульгарная и не очень молодая актриса со жвачкой во рту, он не сразу придаёт значение тому, что её тоже зовут Ванда.1. Авторы
Роман Полански даже на восьмом десятке лет не перестал быть режиссёром, которому мастерски удаются ироничные исследования тёмных сторон человеческой натуры.
2. Сценарий
В основе фильма не только роман Захера-Мазоха, в честь которого определённые проявления человеческой натуры стали называть мазохизмом. Есть ещё и пьеса американца Дэвида Айвза, постановка которой шла на Бродвее. Полански несколько переделал пьесу. В том числе, перенёс действие из комнаты для прослушивания в театр, а самих героев сделал французами.
3. Визуальный ряд
За исключением открывающего и закрывающего кадров фильма, где мы «входим» и «выходим» из театра, всё действие происходит внутри театрального пространства: зрительного зала и сцены. Герои сами меняют освещение сцены, а в кадре всё время либо один из них, либо оба. Поскольку фильм театрален, то и смотрится он как телеспектакль, в чём есть и особый режиссёрский умысел, и, возможно, экономия средств.
4. Актёры
На главную мужскую роль Полански позвал одного из наиболее востребованных французских актёров (и теперь режиссёров) Матье Амальрика. Он сделал ему свою причёску, и Амальрик вдруг стал выглядеть, как сам Полански в молодости. Чтобы дополнить этот автобиографический эффект, в пару к Амальрику поставлена мать двоих детей Полански Эмманюэль Сенье, которой не впервой играть у Полански образы роковых женщин.
5. Актуальность
Фильм шёл в завершении каннского конкурса, подводя черту под ним и давая критикам подытожить, что весь конкурс оказался посвящён историям любви, каждый раз более или менее извращённой. Учитывая же, что Полански постоянно разворачивает тему от персонажей к художнику, который их выдумывает, место фильма в Каннах выбрано не случайно.
Роман Полански изваял «Венеру в мехах» | Статьи
На российские экраны вышла «Венера в мехах» классика мирового кино Романа Поланского — одна из тех необязательных, но приятных картин мэтров, которые приобретают должный вес и значение только в контексте всей предыдущей фильмографии.
В старом, обветшалом театре драматург Тома (Матье Амальрик) ведет прослушивание на роль в своем режиссерском дебюте, сценической адаптации известного романа Леонарда Захер-Мазоха «Венера в мехах». Однако ему впору кусать локти — похоже, перевелась порода властных и утонченных женщин, все актрисы одна другой пошлее. Напоследок заявилась та, что хуже всех. Разбитная, вульгарная и на редкость необразованная. По иронии судьбы, тоже Ванда, как и героиня книги (Эммануэль Сенье).
Но вот неожиданная метаморфоза. Тома удивленно протирает глаза. Стоило девушке выплюнуть жвачку и взойти под софиты — и вот она, самая настоящая аристократка. Текст роли как будто написан для нее (и знает она его как будто наизусть).
Потрясенный драматург берется читать пьесу за Северина фон Кузимского и, как его герой, стремительно подпадает под влияние Ванды, которая оказалась не так проста и, возможно даже, не совсем человек.
Новый фильм Романа Поланского можно рекомендовать всем, кто не хочет читать одиозную книжку, но ею интересуется — сюжетные коллизии первоисточника переданы точно. В основе элегантного сценария — пьеса модного американского драматурга Дэвида Айвза, которая уже несколько лет собирает аншлаги на Бродвее.
Для режиссера это второй подряд опыт обращения к театральным бестселлерам — в предыдущей картине «Резня» он удачно перенес на экран черную сатиру на буржуазную семью француженки Ясмины Реза. Хотя раньше в особой любви к театру замечен не был — если не брать во внимание весьма откровенный «Макбет» по Шекспиру и политический триллер «Смерть и дева» по Дорфману.
Тем не менее Полански всегда тяготел к единству времени и действия, начиная с самого первого фильма «Нож в воде», где почти все события разворачиваются во время прогулки на яхте по Мазурским островам.
Однако гораздо чаще открытых пространств у него встречаются угрожающе нависшие потолки и темные стены. Клаустрофобия — навязчивый мотив многих его картин, особенно сильный в таких шедеврах макабра, как «Отвращение» и «Жилец». Там бедные герои не могут найти покоя в своих душных квартирах. В распоряжение Тома целый театр, но ему, поверьте на слово, придется не легче.
Поланскому как немногим свойственна сардоническая усмешка — черным юмором проникнуты почти все его даже самые мрачные картины. Словесные пикировки Тома и Ванды откровенно смешны, пока не становится слишком поздно. Многообещающее прослушивание превращается в дуэль полов за право повелевать и подчиняться, что тоже для Поланского не новость — и раньше его герои отчаянно стремились выяснить, кто из них раб, а кто — хозяин, кто мучитель, а кто — жертва.
При желании в «Венере в мехах» можно найти множество отсылок к предыдущим картинам режиссера, однако значение его новой картины не ограничивается занимательным ребусом для заядлого поклонника.
В свои 80 лет Полански продолжает с немыслимой легкостью плести интригу, но просто упражняться в стиле ему и не к лицу и не по рангу.
Чем дальше Тома и Ванда продвигаются по тексту, чем больше нарастает накал страстей, тем сильнее проступает сквозь фривольную комедию автобиографический сюжет. Не случайно таинственную Ванду играет супруга режиссера Эммануэль Сенье, а Матье Амальрик, блистающий в роли амбициозного и самолюбивого Тома, похож на Поланского, как близкий родственник.
И что же это тогда такое? Вынесенный на обозрение публики акт семейной трагикомедии? Отчасти, наверное, да. Пара Сенье—Полански существует уже больше 20 лет, однако юношеский задор ее пока не покидает. В то же время, если принять во внимание концовку картины, то «Венера в мехах» не в меньшей степени предстает как ерническая, но вроде бы искренняя исповедь типичного мужчины в главных грехах своего племени — безусловном лицемерии, распущенности и излишней доверчивости.
Р. Полански.
‘Венера в мехах’.Посмотрел фильм выдающегося кинорежиссера Романа Полански «Венера в мехах» (2013). В Главных ролях: Эмманюэль Сенье и Матье Амальрик. Как не трудно догадаться литературной основой слала бессмертная работа Леопольда Захер-Мазоха «Венера в мехах». Но к сожалению, стоит признать, что Полански придумал этот фильм, который можно назвать и телеспектаклем не сам, а воспользовался пьесой Дэвида Айвза. Возможно, Полански, как режиссер и привнес в нее свою душу и сердце, но боюсь, что привнес он только свою жену.
Фильм был номинирован на «Золотую пальмовую ветвь» Каннского кинофестиваля. Фильм получил семь номинаций на «Сезар» и один приз в номинации «Лучший режиссер». Фильм открывал программу Каннского кинофестиваля, но главный приз не получил. Скандал вокруг имени Полански и вскандал с фильмом, который пока последний в творчестве режиссера, но есть шансы, что пока- он снимает сразу две картины.
Фильм, как я уже писал предельно камерный и в целом является телевизионной версией спектакля.
Участвуют двое- режиссер-постановщик, который начал подбирать актеров для постановки своей пьесы и девушка, которая пришла на пробы с большим опозданием. Она приходит, когда постановщик и автор пьесы уже готов уйти домой, он жалуется своей подружке, что актрисы полное и унылое. Нет в современных женщинах ни стили, ни шарма и не могут они понять вещи сложнее, чем смайлики в телефонах (как он прав). Вот тут-то и является вульгарная бабища, кажется прямо с панели. Тем не менее она уговаривает устроить ей пробы и в качестве подающего реплики партнера использует самого постановщика. Тут обнаруживается и знание роли случайной актрисой и набор костюмов и понимание образа, который говорит так много, что я бы заподозрил маньякчку и сбежал, но как сбежать от своей мечты?
Не трудно догадаться, что, используя вульгарность, как современное внутреннее содержание преображалась на сцене в настоящую Ванду Дунаеву, а наш режиссер в Северина. Понятно, что они не смогли прекратить пробы и очень далеко зашли в своей игре.
Мазох-Захер и даже близко не подходил к той пропасти, что ниши актеры обнаружили. Дело совсем не в том, что мальчик получил от строгой тетеньки по попке или не в том, что режиссер не получил. Дело в том, что Ванда и Северин, как это всегда бывает две стороны одной медали. Как и мужчина и женщина… Эпиграф «Боги прогневались и отдали его в руки женщины…»… Выглядит поверхностным. Вся ситуация малореальной и даже попытка героини прикинутся частным детективом на задании от жены не кажется откровением. Люди ведь очень странные существа. Можно вспоминать типичные американские популярные пьесы типа Э.Ассу «Крутые виражи». В целом это особая школа драматургии и особое отношение к театру.
Театр — это место чуда и волшебства, все за его пределами не имеет смысла и в общем именно такое кино и радует, финал кино в варианте Полански мне ближе, чем бесконечный «Валериан и город тысячи планет» Люка Бессона.
Над фильмом работали:
Роман Полански. Мы писали о его фильмах «Тэс», «Девятые врата», «Неистовый», «Отвращение», «Горькая луна», «Ребенок Розмари» и будем продолжать.
Не знаю, что еще добавить об этом талантливом человеке.
Эмманюэль Сенье, жена Романа Полански. Снималась в его фильмах: «Горькая луна», «Неистовый» и конечно «Девятые врата». Играла в фильме Франсуа Озона «В доме». С Матье Амальриком играла в фильме Шнабель «Скафандр и бабочка». Снималась и у Годара, который и открыл ее для кино в фильме «Детектив».
Матье Амальрик. Три «Сезара» и две «Золотые пальмовые ветви», что это если не полное признание? Пальмовые ветви за фильмы: «Барбара»- специальный приз (главная и роль и режиссура Матье Амальрик) и фильм «Турне» за режиссуру и номинация на «Золотую пальмовую ветвь». «Сезары» все актерские: «Бабочка и скафандр», «Короли и королевы» и «Как я обсуждал…мою сексуальную жизнь».
Кино оставляет странные ощущение уже тем, что это не совсем кино, ну и конечно тема, которая является ТЕМОЙ в жизни каждого мужчины и женщины в той или иной степени до поры до времени.
Le plaisir. «Венера в мехах», режиссер Роман Поланский
Каннский кинофестиваль под редакцией Тьерри Фремо познал мгновения фанфар и поражений.
Еще не так существенно, но все же абсолютизм вкуса уже не возводится в десятую степень, и вместо былых восторгов и бурных споров по поводу кино все больше в воздухе витает сомнений вокруг программ. И хотя, как мы стараемся себя убедить, подпорченный конкурс в итоге оказался все же спасен вердиктом жюри, это как-то не особенно утешает.
Конечно, можно оправдать посредственный конкурс, сославшись на неурожайный год, но тенденция такова, что козырные тузы режиссерских имен все чаще оборачиваются крапленой картой. Канн заметно охладевает к неистовому Ларсу фон Триеру и спешит отречься, оградить себя от его радикальных выходок, допущенных с прессой.
Итак, все те же мастера, все тот же принцип дерзкого смешения искусства для избранных с культурными фильмами для масс, но кино выходит иное. Оно все больше делается с оглядкой на ожидаемый результат. В нем все учтено заранее, и вы почти безошибочно считываете лежащий в основе алгоритм актуальной темы, искусства, авторской индивидуальности.
Смотрим новые фильмы Эскаланте, Фархади, ван Вармердама или Джармуша с чувством равнодушия, пугающим нас самих. Мы просто отмечаем, как один пытается стать еще более радикальным, другой усложняет витиеватость гуманистического посыла, у третьего ситуации все более абсурдны, а ирония четвертого обостренно меланхолична. Зато куда-то ускользают чувственность и трепет, и вместо них перед нами предстает физически тренированное тело, качественный продукт, безошибочно потакающий вкусам культурной прослойки зрителей, которые ориентируются на интеллектуальные колонки в тиражируемых глянцевых изданиях.
О том, что искусство кино медленно, но неумолимо трансформируется в товар, свидетельствует еще одна любопытная традиция, заявившая о себе недавно в Канне. Фестивальные старожилы помнят знаменитые возгласы «Рауль!», сопровождавшие начальные титры фильма с долгим и томительным перечнем компаний-производителей. Имел ли этот возглас отношение к знаменитому Раулю Руису, теперь не так важно. Скорее, это было знаком особого предвкушения — знакомства с фильмом под стать руисовскому, от которого можно ожидать чего угодно — провала или успеха.
Это был особый язык иронического обожания-подтрунивания над интеллектуальной природой фильма. Теперь уже никто не поминает бедного Рауля, но традиция переросла в предмет нового культа. Каннский зритель аплодирует начальному титру с названием дистрибьюторской компании. Он заранее считывает фильм, убедившись, что за его судьбу на рынке отвечает Wild Bunch или Memento, МК2, Celluloid Dreams или The Match Factory — гаранты фестивального качества, прокатчики-производители и одновременно декларанты интернациональной моды.
И не случайно все чаще можно слышать, что «Золотая пальмовая ветвь» в руках Абделатифа Кешиша — это прежде всего победа компании Wild Bunch, обошедшей своих менее везучих конкурентов и удачно угадавшей художественную конъюнктуру дня. А вот и следствие подобного подхода: широкий зритель увидит сокращенную версию «Жизни Адель», подвергнутую по требованию самого автора стилистической правке, лишенную «шероховатостей и длиннот» оригинала, идеально подготовленную к международному прокату.
Но даже если изменения пойдут на пользу фильму, в любом случае это будет другой фильм. Потому что, и в этом я не сомневаюсь, он будет обязательно «окультурен» титрами (вступительными или завершающими — здесь уже не важно) и, таким образом, лишится своего глобального обаяния или, если хотите, принципиального авангардизма. Смысла, по сути. Каннский вариант картины Кешиша не имел никаких заставок — он начинался и обрывался сам по себе, визуально давая почувствовать, как реальность именно что вторгается в кино. Это был своего рода радикальный жест, продвигающий дальше идею тотального уничтожения стенок между воображаемым и действительным, драмой и документом, игрой и существованием. Это вторило жизни, и, главное, фильм и вправду принимал формы чистейшего глотка воздуха, вбирающего все подробности, дотошности, мелочи этого удивительного бытийного процесса. Фильм так и должен был вынести за скобки всякое авторство, всякое присутствие лицедейства и технологий, ибо такой «жертвой» он мог бы приблизиться к идеалу.
Но нам с самого начала твердили, что это «кино с колес», что здесь важна мякоть содержания, а не оболочка и что в конечном итоге анонимному шедевру не быть. Кешиш, Леа Сейду, Адель Экзархопулос и, конечно, Wild Bunch будут впечатаны в титры, но не приведет ли это к тому, что вместе с водой выплеснут младенца?
Не случится ли то, что и здесь мы лишимся своего маленького удовольствия, которое стоит всей глобальности авторских запросов? Этот le plaisir, который управляет всеми кровотоками искусства, занимает в каннской программе все меньшее место. Но, к счастью, не выжит еще окончательно. Нам еще бывает несказанно хорошо в компании авторов, избегающих сальериевского пафоса, работающих с моцартовской легкостью без оглядки на тенденции и вкусы.
Один из таких редких даров Каннский фестиваль представил под занавес. Фильм Романа Поланского «Венера в мехах». Эта камерная картина не претендует на звание великой. Она не этапная ни для самого автора, ни для мировой киноистории.
Но она обязательна к просмотру, ибо заряжена энергией и полна режиссерского энтузиазма. Конечно, Поланский мог, обратившись к классическому тексту Захер-Мазоха, претендовать на некий программный труд, эдакое итоговое высказывание на тему сексуальных и психических девиаций, на которые всегда был щедр его кинематограф. Однако он как раз счел нужным не идти на поводу ожиданий. Он не стал связывать себя обязательствами и предпочел абсолютную свободу — во избежание всякого рода сравнений себя с апологетом классика садомазохизма. Таким образом Поланский снял «Венеру в мехах», не вступая в полемику с ее автором, и при этом не стал рабом ее буквы. Его «Венера…» имеет косвенное отношение к классическому тексту, поскольку представляет экранное прочтение оригинальной пьесы Дэвида Айвза, которая, в свою очередь, так же вольна в обращении с первоисточником и больше работает с идеями, чем просто с текстом самого романа.
«Венера в мехах»
Всякая попытка сравнительного анализа непременно уведет в сторону.
Поланский избегает такого рода критики — ведь тут он неуязвим. Этот скромный фильм режиссер снял ради своей жены Эмманюэль Сенье. Он преподнес ей роль, преподнес полтора часа ежесекундного присутствия в кадре. Он продемонстрировал свое чувство — не сентиментальное и пошло-романтическое — чувство художника, влюбленного в свою модель. Он подарил ей радость лицедейства, возможность быть новой в каждой сцене, изображать простушку, блудницу, графиню, дьяволицу и богиню, подчеркивая в актрисе редкостное сочетание вульгарности и благородства.
Предоставив Эмманюэль Сенье полный карт-бланш, Поланский позволил и себе принять слегка торжествующий взгляд соглядатая, сдобренный фирменным лукавством и самоиронией. Но, наблюдая за метаморфозами актерского мастерства, режиссер не умер в актрисе. Он остался ее демиургом, воспользовавшись своим уникальным даром творить магию кино.
Помимо Эмманюэль в центре внимания режиссера оказывается и замкнутое пространство действия — крошечное помещение частного парижского театрика, которое трансформируется с той же частотой, с которой меняются ипостаси героини «Венеры…».
Здесь творческая одержимость Романа Поланского вновь превращает его в Ромека, восторженного студента Лодзинской киношколы, жадно постигающего азы кинематографической науки.
Изолированное пространство, минимум актеров и максимум кинематографа — перед юным школяром уже стояла такая задача. И в ранних короткометражках, включая «Толстого и худого», «Млекопитающих», и в знаменитом полнометражном дебюте «Нож в воде» Поланский добивался виртуозных результатов, выстраивая изощренные шедевры на основе обычных технических заданий.
Театр — сакральный храм искусства — претерпевает череду метаморфоз. Пустующая сцена в безлюдном зрительном зале театрально оживает. В ход идет вся театральная машинерия — огни рампы и свет софитов обостряют тени и придают пространству подмостков новые очертания. Они имитируют минималистскую декорацию гостиной, превращаются то в некое подобие психоаналитического кабинета, то в зловещий закуток из готического романа, то в языческое капище. Все эти внешние изменения идут внахлест драматургическим поворотам и оживляют герметичное пространство, в котором задействовано всего два персонажа.
И хотя партии ведущих скрипок отданы Эмманюэль Сенье и Матье Амальрику (актрисе и режиссеру), личность Поланского — везде и всюду, в малейших нюансах режиссуры, которая к вящему удовольствию растворяет излишне нарочитую сценическую условность в безраздельном киноискусстве.
В финале остроумная театральная пьеса начинает источать флюиды кинематографического саспенса. Читка «Венеры в мехах» выходит за рамки безобидной игры, и ситуация достигает того зловещего предела, когда болезненный и томный слог Захер-Мазоха перестает быть просто текстом, а Ванда — Сенье от слов переходит к делу. Именно в этот момент торжествует гений Поланского, с упоением раскрывающий перед нами инфернальную сторону жизни.
«Венера в мехах»
Как когда-то в ранней «Усмешке…» или в «Бале вампиров», безобидная шутка обрывается гротеском ужаса, который начисто преображает пейзаж сюжета. Кино Поланского примечает даже в самых ничтожных деталях печать дьявольского присутствия, и вот оно уже мерещится в каждой вещи, в игре света и тени, в стремительном пробеге камеры и крещендо саундтрека.
Оно исходит от героев, которые сбрасывают людские маски и начинают походить на аллегорические фигуры палачей и жертв, повелителей и рабов инстинктов. Такова суть реальности, проглядывающая сквозь бутафорию культуры, морали, идеологии и гуманизма. Ее нутро внушает страх и парализует волю, но мы не в силах противиться этому дыханию преисподней. Зло абсолютно, но радикально добро. И пока гримасам сатаны противостоит насмешка Романа Поланского, ничто не потеряно в «этом лучшем из миров».
«Венера в мехах»
La Vénus à la fourrure
По пьесе Дэвида Айвза и роману Леопольда фон Захер-Мазоха
Автор сценария, режиссер Роман Поланский
Оператор Павел Эдельман
Художник Брюно Виа
Композитор Александр Деспла
В ролях: Эмманюэль Сенье, Матье Амальрик
R.P.Productions, A.S.Films, Monolith Films
Франция — Польша
2013
клубок вульгарности и щуплый режиссер – Москва 24, 15.05.2014
Роман Полански. Фото: ИТАР-ТАСС
15 мая на экраны кинотеатров выходит новый фильм Романа Полански «Венера в мехах». Впечатлениями от картины по роману Леопольда фон Захера-Мазоха делится ведущий программы «Утро» Иван Распопов.
Режиссеру Тома нужна актриса в возрасте, в котором в свое время дамы «успевали завести мужей, детей, любовников и даже туберкулез», а вместо этого к нему на прослушивание в театр весь день приходили бестолковые молодые дурехи, которые могут выражать свои мысли в только социальных сетях и в лучшем случае в стиле «миу-миу». Когда потерявший всякую надежду постановщик собирается уходить домой, в театр буквально врывается она — клубок вульгарности, простоты, энергии, напористости — и… рот, надувающий пузыри из жвачки. Опоздавшая актриса Ванда буквально силой удерживает щуплого режиссера и, не давая ему опомниться, переходит в атаку — сама начинает кастинг.
Вообще-то Тома драматург, и эту свою пьесу по знаменитому роману Леопольда фон Захера-Мазоха «Венера в мехах» решил ставить сам, чтобы не испортили.
Поэтому и актриса ему нужна ого-го! Хотя на первых порах между претенденткой на место главной героини и начинающим режиссером возникает недопонимание, в том числе и стилистическое: «Слушай, а как твое вот это выражение «если Вам угодно» перевести на современный язык? — интересуется она. — Типа того, наверное, получится!?» И по существу: «Это не садомазо порнушка», — уверяет Тома. «А по мне порнушка и мазохизм! Я то знаю, я в театре работаю!» – парирует напористая дама.
Действительно, от имени Захера-Мазоха и берет свое начало термин «мазохизм». А все проблемы и фантазии героев его пьесы (и, как потом выясняется, фильма) родом из детства. Кстати, картина «Венера в мехах» снята по мотивам одноименной пьесы Дэвида Айвза — эта бродвейская постановка уже три года собирает полные залы. Не знаю, как там, в Нью-Йорке, а в фильме случился бенефис жены режиссера Романа Полански Эмманюэль Сенье, которая на пару с Матье Амальриком разыграла новую версию «Мужчины и женщины». При этом Полански заставил (или позволил) сыграть супруге все, что только можно.
«Амплитуда трансформации» Ванды на театральной сцене поражает до глубины души. Из хамоватой простушки она превращается в светскую даму, а полное непринятие «высокого штиля» героя Амальрика оборачивается глубоким погружением в материал и пониманием мельчайших деталей. Как-то незаметно героиня Эмманюэль Сенье уже начинает давать режиссеру советы и поправлять его. Именно она заставляет автора пьесы выйти на сцену и играть с ней на пару. «У вас замечательно получается! Вы прирожденный актер!» — то ли в шутку, то ли всерьез раззадоривает Ванда служителя Мельпомены.
В какой-то момент становится непонятно, где заканчивается игра, а где начинается реальность. Флирт и страсть выходят за пределы четко очерченных ролей. Венера в мехах начинает верховодить не только в пьесе, но и за ее пределами. И вот-вот в ее руках появится… плеть! Воля автора сломлена и, кажется, ему нравится быть униженным, оскорбленным и побитым. Сладкая боль — поддай еще немного.
Тома все время отбивается от нападок Ванды и уверяет, что написал пьесу, совсем не интересуясь идеями садомазохизма.
В этом персонаже легко узнается сам Роман Полански, который в интервью говорил, что «идея мазохизма, которой пронизан весь фильм, в реальной жизни его не привлекает». Но мы-то знаем, что художник блестяще справляется с задачей, только тогда, когда знает тему изнутри. И это, кажется, тот самый случай.
Хотя на прошлом Каннском фестивале, где и была представлена лента, знаменитый обладатель золотых ветвей, медведей и десятка других статуэток сетовал о другом. Он жаловался, что в современном мире все забыли, что такое романтика, что если ты даришь женщине цветы, то это воспринимается как оскорбление! И тут же добавил, что идея о равноправии полов является идиотской, а противозачаточные таблетки «поменяли место женщин в мире» и сделали их мужеподобными (он еще не знал, кто выиграет на «Евровидении» в 2014 году!) Такого неполиткорректного заявления толерантная Европа выдержать не смогла, и разразился страшный скандал.
В общем, снимать кино о садомазохизме, извращенцах, убийцах гораздо безопаснее, чем говорить об этом в интервью.
В кино ты художник, а «заскоки» и «зайцы» в голове у творца – дело вполне нормальное. Критики даже объяснят нам, простым зрителям, что автор имел ввиду. А вот напрямую это, в интервью, говорить… это как-то не comme il faut.
Иван Распопов
Вокруг меха – Власть – Коммерсантъ
Полански уже за восемьдесят: считаные режиссеры за всю историю мирового кино сохраняют в таком возрасте профессиональную форму. А те, кто сохраняет, впадают, в лучшем смысле слова, в неслыханную простоту — Полански из их числа.
В финале новеллы Борхеса «Смерть и буссоль» убийца обещал своей жертве, которую заманил в выстроенный им воображаемый лабиринт: «Когда я буду убивать вас в следующий раз, я вам обещаю такой лабиринт, который состоит из одной-единственной прямой линии, лабиринт невидимый и непрерывный».
Полански, похоже, созрел для строительства именно такого экранного лабиринта.
В его предыдущем фильме «Резня» (2011) действовали четыре персонажа, запертые волей насмешливого рока в бруклинской квартире.
За внешний мир отвечала пара панорам.
В «Венере в мехах» двое — режиссер Тома Новачек (Матье Амальрик) и, скажем так, актриса (Эмманюэль Сенье) — заперты в парижском театре, а самого Парижа, почитай что и нет: игрушечный бульвар, игрушечная коробочка театра. Подобное позволил себе разве что Джозеф Манкевич в своем финальном фильме «Сыщик» («Игра навылет») (1972), где свел в экранной дуэли героев «священных монстров» Лоуренса Оливье и Майкла Кейна.
В следующем фильме Полански, несомненно, будет действовать один-единственный герой.
Простота молодых духом патриархов часто находит свое воплощение в образах театра. Дамиано Дамиани завершил свою режиссерскую биографию, поставив в восьмидесятилетнем возрасте «Убийство в день праздника» (2002). Презрев, словно объявив несущественными, кровавые страсти, которым были посвящены его лучшие фильмы, классик политического триллера воспел стихию свободной игры, актерства, для которого даже смерть — лишь предмет реквизита.
В 2011 году сняли свой — пока что последний — фильм «Цезарь должен умереть» братья-классики 82-летний Витторио и 80-летний Паоло Тавиани.
Они, тоже некогда мэтры политического кино, а затем классицисты-экранизаторы, сделали сюжетом репетиции и постановку шекспировского «Юлия Цезаря» силами заключенных римской тюрьмы строго режима Ребиббия. Соединили две шекспировские максимы: «Весь мир — тюрьма» и «Весь мир — театр».
О фильме Полански до его премьеры на Каннском фестивале говорили, что классик-космополит экранизирует роман Леопольда фон Захер-Мазоха, львовского классика, от имени которого, собственно говоря, и был образован термин «мазохизм». Это выглядело правдоподобно. Отношения между героями Полански часто носили характер садо-мазохистской игры, а супружеская пара Оскара и Мими, сыгранной той же Сенье, из «Горькой луны» (1992), вообще, казалась реинкарнацией пары Северин—Ванда из «Венеры в мехах».
Да, это выглядело правдоподобно и в силу своего правдоподобия — безнадежно пошло. Отдавало, как, скажем, «Темные аллеи» Ивана Бунина, чем-то старчески-похотливым. Не говоря уже о том, что все предыдущие экранизации «Венеры в мехах» недаром были выдержаны в эстетике трэша.
Немыслимо всерьез переносить на экран этот претенциозный текст: «Быть твоим рабом! — воскликнул я,— твоей неограниченной собственностью, лишенной собственной воли, которым ты могла бы распоряжаться по своему усмотрению и которая поэтому никогда не стала бы тебе в тягость. Я хотел бы — пока ты будешь пить полной чашей радость жизни, упиваться веселым счастьем, наслаждаться всей роскошью олимпийской любви — служить тебе, обувать и разувать тебя».
Полански, конечно же, обманул всех. Его «Венера в мехах» — фильм-матрешка, в котором оригинальный текст Захер-Мазоха — лишь одна из куколок.
В основе фильма — пьеса Дэвида Айвза о режиссере, отчаявшемся найти и таки нашедшем на свою голову исполнительницу роли Ванды в постановке его собственной пьесы по мотивам романа Захер-Мазоха. Таким образом, захер-мазовскую пошлятину несут актеры, играющие актеров. Что, в свою очередь, отстраняет оригинальный текст и чудесным, но логическим образом позволяет ему зазвучать в полную силу. Так и у братьев Тавиани реальность сцены преображала уголовников, играющих в древних римлян, в уголовников, играющих актеров, играющих древних римлян, или даже актеров, играющих уголовников, которые играют актеров, в свою очередь играющих римлян..jpg)
Второй уровень отстранения в фильме Полански — то, что идеальной, юной, прекрасной, богатой, врожденно аристократичной и ледяной Вандой оказывается оторва в собачьем ошейнике, чулках и кожаном прикиде, вломившаяся в театр с трехчасовым опозданием, когда кастинг давно как безрезультатно завершился и Тома уже обещал по телефону своей невесте купить чего-то там к ужину. Ближе к финалу его мобильный телефон полетит со сцены в пустой зал, как летел в аквариум телефон персонажа «Резни».
Эта утрата персонажами своих электронных протезов, удостоверяющих их социальный, как в «Резне», или семейный, как в «Венере в мехах», статус, объединяет оба фильма в дилогию сатирического толка. В «Резне» Полански жестоко и бодро расправился сразу с двумя социальными стратами истинных ньюйоркцев: с обслуживающим интересы корпораций классом юристов и с «политически корректными» интеллектуалами. И те и другие обнажали даже не в критических, а так, в водевильных обстоятельствах свое, как сказал бы Владимир Маяковский, «мурло мещанина».
В «Венере в мехах» настал черед идти на плаху парижскому «креативному классу». Весь из себя такой нервный, творческий, велеречивый Тома оказывается пустышкой, резиновой куклой, ничтожно самовыражающейся на средства богатой невесты. В уморительном эпизоде Ванда, уложив Тома на психоаналитическую кушетку прямо на сцене, без труда угадывает, и где его невеста училась, и где расположено семейное поместье ее родителей, и даже как зовут ее лабрадора — если не Бурдье, то Деррида.
Но поначалу, еще не преобразившись ни в захер-мазоховскую госпожу Ванду, ни в психоаналитика, «кожаная» Ванда объясняет свое опоздание тем, что поезд метро застрял в туннеле, воспользовавшись чем, некий попутчик пытался ее «трахнуть». Она, по-людоедски работая челюстями, жует резинку и делает минимум по одной ошибке в каждой фразе.
Ее преображение в идеальную Ванду можно трактовать как «парадокс об актере», чье человеческое бытие никак не детерминирует бытие сценическое. Более того, чем ничтожнее человек, тем более он подходит на роль актера — сосуда, принимающего любое содержание.
Особую прелесть такой трактовке придает всем известная ненависть Эмманюэль Сенье к театру. Что поделать, трудное детство. Северина в детстве порола тетушка и две служанки — вот он и жаждет розог. Сенье — внучка знаменитого театрального актера Луи Сенье, вот и ненавидит театр.
Однако, с другой стороны, «кожаная» Ванда — уже идеальная «Венера» Захер-Мазоха. Она похожа на подержанную порноактрису — тем лучше. Ведь если в каком-то жанре еще и возможно воплощение «всерьез» фантазий, казавшихся в конце XIX века изысканно-дерзкими, то только в жанре брутального порно. Благодарность, которую возносит своей госпоже выпоротый Северин,— непременный ныне звуковой ряд десятков, сотен тысяч BDSM-роликов.
Сенье не только внучка своего деда, но и жена Полански. Он уже не раз придавал героям своих фильмов портретное сходство с самим собой, а Амальрика в роли Тома превратил просто в откровенную автокарикатуру. Трудно припомнить другого режиссера за всю историю кино, который решился бы на такое.
Более того, «Венера в мехах» — иронический каталог мотивов едва ли не всех фильмов, снятых Полански за полвека с лишним.
Его дебют назывался «Нож в воде» (1962). В первых же кадрах «Венеры» бутафорский ливень поливает Париж, а нож приставит к горлу Тома в очередной раз преобразившаяся теперь уже в мстительную вакханку из трагедии Софокла Ванда. Не тот ли это нож, который сжимала обложенная со всех сторон сатанистами героиня Миа Фэрроу в «Ребенке Розмари» (1968)? Бархатный пиджак, который Ванда припасла для Тома, заимствован из реквизита «Бала вампиров» (1967), а в платье, в которое облачается она сама, могла бы щеголять Тэсс из фильма 1979 года. Гримирует Тома, превращая его в женщину, Ванда так же, как поступала героиня Франсуазы Дорлеак со своим мужем в «Тупике» (1966). Ну а финальный вопль отчаяния Тома резонирует с воплем «Жильца» (1976), сыгранного самим Полански. Напрямую пародируется не только садо-мазохизм «Горькой луны», но и вульгарный психоанализ, наложивший свою печать на «Отвращение» (1965).
Ну а huis-clos (действие в замкнутом пространстве, из которого героям никакими силами не вырваться) — это фирменная черта стиля Полански. Но и она в «Венере в мехах» подана почти в издевательской версии.
Полански между тем не пересмешник, и вся эта масса самоубийственных для другого режиссера издевок над собственным творчеством не может не служить пьедесталом для некой идеи, к которой Полански относится безусловно всерьез. Эта идея — Ванда. Вечная, уж простите за пафос, но иначе это никак не выразить, женственность. Да, такая вот женственность, какая уж есть. Но вечная.
Интервью — Роман Полански, режиссер
Досье:
1933 18 августа родился в Париже. 1954 Дебютировал как актер в фильме Анджея Вайды «Поколение». 1962 Снял свой первый фильм, триллер «Нож в воде». 1966 Выиграл «Золотого медведя» в Берлине за фильм «Тупик». 2002 Снял картину «Пианист», за которую получил «Золотую пальмовую ветвь» в Каннах и «Оскар» за режиссуру.
Мы медленно, но верно погружаемся в эпоху, сходную с той, что человечество переживало до века Просвещения.
Пуританство завоевывает мир. Лицемерие масс-медиа — лишь одна из иллюстраций этого факта, но наглядная
В прокат выходит новый фильм великого Романа Полански «Венера в мехах». Он поставлен не по одноименной книге Леопольда Захер-Мазоха, а по пьесе Дэвида Айвза, в которой всего два персонажа: режиссер и актриса. Она приходит на прослушивание, а он разыгрывает вместе с ней историю садомазохистской любви. В главных ролях Полански задействовал свою жену Эмманюэль Сенье и Матье Амальрика. Накануне премьеры «Венеры в мехах» обозреватель «Пятницы» задал несколько вопросов самому Полански.
— В «Резне» у вас было всего четверо персонажей, в «Венере в мехах» их уже двое.
— А в моем первом фильме, «Нож в воде», их было трое. Не думайте, что чем меньше актеров, тем проще. Наоборот. Но я люблю испытывать себя, иначе мне скучно.
— Что дальше? Монофильм, с одним актером?
— Это вряд ли. Двое — это конфликт. А конфликт с самим собой? Мастурбация какая-то.
— Почему вы остановились именно на этих артистах?
— Вы что, знаете кого-то лучше? Эмманюэль я решил взять на роль в самом начале, когда пьесу читал. Насчет актера думал дольше. Но знал, что полдела уже сделано!
— А почему герой Амальрика в фильме так похож на вас? Это автопортрет?
— Есть определенные параллели. Я тоже начинал в театре, мне было 14 лет: я играл главную роль в одной советской пьесе, «Сыне полка» по Валентину Катаеву, и у меня был сумасшедший успех. Иногда я испытываю ностальгию по тем временам. Сейчас я редко работаю в театре, но случается: иногда оперы ставлю. Обожаю сам запах театра. Давно хотел сделать фильм, действие которого от начала до конца происходило бы в театре. Но на этом элементы автобиографии заканчиваются. А с Амальриком я познакомился с подачи Стивена Спилберга, у которого тот играл в «Мюнхене». Когда я ему позвонил, Матье ужасно обрадовался: «Давно хотел познакомиться, все говорят, что я на вас ужасно похож». Получилось смешно.
— Как и фильм. Что привлекло вас в пьесе Дэвида Айвза?
— Ее потрясающая ирония, особенно в отношении сексуальных сцен. Мне нравится идея смехотворной актрисы-неудачницы, которая отчасти еще и богиня, спустившаяся с небес, чтобы наказать смертного. Потрясающая находка — роль, в которой женщина может быть смешной и в то же время угрожающей.
— Каково снимать в одном павильоне? Закрытым пространствам так или иначе посвящены лучшие ваши картины — «Отвращение», «Тупик», «Жилец».
— Я не имел в виду никаких отсылок к другим картинам, но (что поделать) все эти фильмы действительно снял один и тот же человек, пересечения неизбежны. Клаустрофобия — вообще мой конек. Однако, согласитесь, я и на воздухе поработал немало. «Пиратов» помните? А «Китайский квартал», «Пианист». Такое у меня впервые: всего два актера в одном пустом театре. Непросто было сделать так, чтобы публика не заснула и чувствовала напряжение, смеялась, задавалась вопросами и искала на них ответы.
— Режиссер в вашем фильме регулярно выходит из себя. Вы тоже так себя ведете на площадке?
— Герой Матье может взорваться, если что-то сделано неправильно, разрушено, испорчено. Он ведет себя, как будто он у себя на кухне, и его по-человечески можно понять. Но я выхожу из себя лишь в случае тотальной неудачи. Не помню ни разу, чтобы она происходила из-за актеров. Да и понимаете, я в этой профессии уже давно. У меня есть определенная репутация, и всем актерам она прекрасно известна. Плюс, я стараюсь снимать только хороших актеров. А они отличаются от плохих тем, что умеют играть. Я даю им играть. Веду себя как дирижер с оркестром: если музыканты хороши, то он незаметно ими управляет, но ему заранее известно, что музыка будет сыграна превосходно. Что здесь может не получиться?
Больше всего я люблю находиться на съемочной площадке. Мне нравятся, например, горные лыжи, но никакое удовольствие от спуска с горы не сравнится с радостью от съемок кино — причем не заказного, а такого, которое я придумал сам и делаю для себя.
Нет, монтаж это тоже прекрасно, но выматывает больше. На площадке другое: ты работаешь изо всех сил, выкладываешься по полной, а энергия не убывает, как бы много часов ты там ни провел. Потом, можно пойти домой и отдохнуть. От монтажа отдохнуть не получится: лично я продолжаю монтировать про себя везде — за рулем, в душе. Это же потрясающе: приняв правильное решение, ты можешь полностью изменить будущий фильм.
— Недавно вы изменили один старинный фильм: документальную картину «День чемпиона», которую вы спродюсировали. Откуда возник этот странный проект?
— Эта история началась в 1968-м, в Каннах — тот самый фестиваль, который был прерван посередине. Я тогда был в жюри. Там участвовал документальный фильм «Королева», о конкурсе красоты трансвеститов в Нью-Йорке; режиссера, очень талантливого, звали Фрэнк Саймон. Думаю, если бы фестиваль все-таки закончился, он получил бы приз: отличный был фильм. А я в те годы очень увлекался гонками и дружил с гонщиком Джеки Стюартом: мечтал снять о нем документальный фильм, но не очень понимал как.
Когда Джеки собирался участвовать в гонке в Монте-Карло, он пригласил меня заснять это, но я не мог — работал тогда над другим проектом. И я предложил Фрэнку Саймону сделать это. Фильм был сделан, показан в Берлине, прошел почти незамеченным, а потом был потерян и забыт. Недавно мне позвонили из Лондона: «У нас хранится технический негатив фильма о гонках, который вы спродюсировали, и мы чистим архивы. Хотите его? Или выбрасывать?» Я подумал секунду, забрал фильм, а потом решил реставрировать, перемонтировать и доделать его, сняв новый материал! Так получился «День чемпиона». Прекрасная картина, напоминающая мне о счастливых 1970-х и о гонщиках, гладиаторах той эпохи.
— Это был самый счастливый период вашей жизни?
— Не только моей, но всей западной цивилизации: 1960-1970-е, зазор между появлением противозачаточных таблеток и возникновением СПИДа. Свобода секса, которую вдруг получили мужчины и женщины, отражена в фильмах, книгах, музыке, моде той эпохи.
— Как, по-вашему, изменился мир с тех пор?
— Мы медленно, но верно погружаемся в эпоху, сходную с той, что человечество переживало до века Просвещения.
Пуританство завоевывает мир. Лицемерие масс-медиа — лишь одна из иллюстраций этого факта, но наглядная. Слово fuck, казалось бы, уже можно использовать не только в речи, но и в кино, но как только фильм попадает на общественное телевидение или оказывается в программе какой-то авиалинии, неприличные слова приходится запикивать. И знаете что? С каждым годом список запрещенных слов все больше. Теперь нельзя говорить bitch и son of the bitch, но также запрещено слово witch, ведь его могут случайно принять за bitch! Нельзя говорить слова «оргазм» или «мастурбация», это само собой. Но и цифру «69» произносить нельзя!
— Вы, по счастью, живете и работаете в Европе.
— Да, но Америка на сегодняшний день занимает половину рынка.
— Что вы испытываете, когда приезжаете на большой фестиваль представлять новый фильм? Особенно сейчас, после того, как на одном из таких фестивалей вас арестовали?
— Я чувствую себя, как в зоопарке, причем не с той стороны решетки, с которой хотел бы оказаться.
Но есть в этом и что-то восхитительное. Замыслы некоторых фильмов родились у меня именно на фестивалях. Чтобы не ходить далеко, «Венеру в мехах» я задумал в Каннах. Агент сунул мне пьесу со словами «почитай на досуге». И вот я стою в «Карлтоне», делать нечего, до следующего мероприятия еще час, и от скуки принялся за чтение. А потом вдруг понял, что хохочу в голос. Кстати, книгу Леопольда Захер-Мазоха «Венера в мехах» я так и не успел прочесть и не тороплюсь. Меня совершенно не интересует садомазохистский аспект отношений мужчины и женщины.
— Но песню The Velvet Underground «Venus in furs» вы точно слышали. Почему решили не включать ее в фильм? Или музыку Альбана Берга?
— Просто ни песня, ни музыка Берга мне не подошли. К тому же у меня прекрасные взаимоотношения с композитором Александром Депла. Он очень удивился, когда узнал, что мне понадобится много музыки: он знал, что в фильме будет много диалогов. Но я хотел, чтобы моя картина была не реалистической, а двойственной, сюрреалистической.
Он мне, конечно, очень помог: его музыка уносит зрителя куда-то в другой мир. А по поводу Альбана Берга… Это идея для моего героя, а не для меня. «Для интерлюдий я хотел бы использовать Берга», — говорит он. «Круто!» — реагирует актриса. Он сразу радуется: «О, вы знаете Берга?» — «Нет, а кто это?» — простодушно интересуется она.
— В этом диалоге и многих других ощущается ваше особенное отношение к Эмманюэль Сенье — вашей актрисе, жене, музе на протяжении четверти века. Как она изменилась за эти годы в профессиональном отношении?
— Она растет и развивается, как любая хорошая актриса. Но хорошие роли ей почти не предлагают. От многих она, конечно, отказывалась, но ей редко предоставлялась возможность показать свои способности по-настоящему. А ведь она начинала в театре… Вот я и подумал, что сыграть театральную актрису, которой в жизни не очень везло, она сможет лучше многих.
— Зато вас точно невозможно назвать недооцененным. Что вы чувствуете, когда вам вручают очередной приз? Не устали от них?
— Получать их мне нравится, а иметь — безусловно, лучше, чем не иметь.
Иногда ты получаешь признание от людей, которые для тебя особенно важны: не скрою, мне было приятно получить «Оскар» от Американской академии. И, конечно, «Золотую пальмовую ветвь». Но, перебирая награды, я никогда не пересматриваю фильмы, за которые они мне достались. Это выводит меня из равновесия: всегда вижу — что-то следовало бы улучшить, а это невозможно.
Обзор и краткое содержание фильма «Венера в мехе» (2014)
Попутно мы узнаем их истории, их изгибы, их страхи и стремления. Их отношения связаны с сексом и искусством, но в основном они связаны с властью. В версии реальности этой пьесы (и в фильме симпатична) женщины являются гражданами второго сорта в социальном отношении, но превосходят мужчин в своей способности вызывать трепет и причинять страдания. Это сексистский взгляд, который подвергается сомнению в самой пьесе, даже когда она одевает свою главную леди в обтягивающие кожаные ботинки и сапоги на шпильках и натягивает ее на героя фильма, который никогда не кажется более живым по-мальчишески, чем когда он унижается.
.«Нет ничего более чувственного, чем боль», — говорит он ей вначале, ища на ее лице признаки признания и восторга. «Ваша идеальная женщина может быть жестче, чем вы думаете», — предупреждает она его. Его глаза говорят: попробуй меня.
В роли драматурга Томаса Новачека Амальрик (звонящий молодой Полански) тренирует свой лягушачий голос и большие глаза. Он идеально подходит для роли придурка, которого художественный успех превратил в самодовольную звезду. То, как Томас небрежно руководит героиней Seigner Вандой Джордан в первых нескольких сценах — снисходительно к ней, говоря над ней — будет правдой для любой женщины, которая провела время в мире театра или кино.И то, как сценарий легко входит и выходит из разных режимов исполнения, интригующе хитро. Вы не всегда знаете, играют ли Томас и Ванда самих себя или вымышленных главных героев Северина фон Кушемски и Ванду. Есть даже пара мест, где Томас и Ванда тоже кажутся конструкциями — человеческие устройства для брекетинга для игры внутри пьесы и пьесы внутри пьесы внутри пьесы.
Несмотря на то, что изначально Ванда заявляет о почти полном незнании пьесы, драматурга и почти всего остального, она, как говорится, продолжает отклоняться от книги, но все же прибивает свои реплики.Откуда она так хорошо знает текст? Откуда она так много знает об исторических источниках пьесы и о драматурге? Как она догадалась принести кожу? Кто кого играет и с какой целью?
Немногие снятые пьесы строго придерживались физических ограничений своего сценического источника, но все же производили полностью кинематографический опыт. Мои любимые — «What Happened Was …», «12 разгневанных мужчин» и «Ваня на 42-й улице» (которые, как и «Венера в мехе», переходят в «драматические» ситуации и выходят из них без смены костюма, декораций и т. Д. визуальный стиль).Это не один из лучших примеров простой адаптации. Полански, один из самых изобретательных и экономных режиссеров в истории кино, снимает здесь все до скучно и просто. Образец повторяющегося кадра / обратного кадра больше заинтересован в том, чтобы запечатлеть игру, чем в ее комментировании, усилении или даже представлении.
: Venus in Fur
Роман Полански делает акцент на личном и делает повествовательную структуру игры в игре Venus in Fur в более запутанный зал зеркал, чем это изображено на странице.В фильме, адаптированном режиссером и Дэвидом Айвсом из одноименной постановки последнего в 2010 году, в фильме снимаются Эммануэль Сенье в роли Ванды, дерзкой, все еще борющейся, но уже не молодой актрисы с сомнительным резюме, и Матье Амальрик в роли Томаса, писателя. постановщик пьесы по роману Леопольда фон Захер-Мазоха 1870 года, опять же одноименного и с зеркальной структурой, очень похожей на фильм.
Учитывая, что Сенье была замужем за Полански 25 лет, а Амальрик легко мог бы сойти за младшего брата режиссера, нельзя не задаться вопросом, может ли развиваться сексуальная динамика на экране, которая действительно является смыслом существования фильма. имеют какое-то отношение к повседневной жизни Чез Полански.Поскольку фильм — художественная литература и, следовательно, не доказывает ничего, кроме него самого, человек чувствует себя виноватым даже за то, что позволил этой мысли прийти в голову.
И все же кастинг подталкивает фантазию к нашим лицам, так же как Ванда наталкивается на Томаса, паря над ним так, что ее сладострастные груди, выплескивающиеся из ее декольте, перекрывают его поле зрения.
Venus in Fur открывается посреди грома и молний, камера движется по пустынному парижскому бульвару, движимая звуками диссонирующей польки, похожей на кабаре (запасная партитура Александра Деспла обеспечивает темную подоплеку повсюду).Не теряя ни одной доли, он входит в театр и остается там, huis clos, до насмешливо гротескного завершения. Мастерски поставленная и смонтированная камерная пьеса, фильм терпит неудачу только в последнюю минуту своей значимости. Восхищает кинопроизводство, а не усталое откровение о том, что некоторые мужчины хотят, чтобы их доминировала красивая женщина, и неубедительное феминистское обновление Ванды — что такая женщина обязана хотя бы для того, чтобы доказать, что желание подчинения принадлежит самому мужчине. а не к ненасытным женским поискам власти и мести.
Поначалу Ванда не кажется воплощением фантазии интеллектуального, но не особенно интроспективного Томаса. Она влетает в театр, пропитанная бурей (по-видимому, скорее жертва, чем властитель природы), как раз в тот момент, когда Томас собирает вещи после долгого и бесплодного дня прослушиваний. Хотя она утверждает, что у нее назначена встреча, ее имени нет в списке вызовов. Однако у нее есть копия сценария, полученная таинственным образом, поскольку Томас настаивает, что она никому не выдавалась, и по какому-то странному совпадению то же имя — Ванда — как роковая женщина из пьесы Томаса.Возможно, потому, что он заинтригован этими маловероятными обстоятельствами, и, что более вероятно, потому, что она так настойчиво настаивает на прослушивании, Томас соглашается позволить ей прочитать и, поскольку режиссер ушел домой, прочитать часть Северина напротив нее.
Если предполагаемая реальная Ванда — грубоватая вульгарка (французская версия одной из «настоящих домохозяек» Нью-Джерси), то ее превращение в культурную, вкрадчивую куртизанку XIX века из романа Захера-Мазоха ошеломляет Томаса и заставляет он полностью ее.
Не говоря уже о том, что она приходит подготовленной не только с ее собственным рваным костюмом и «блестящими кожаными сапогами» (Томас настаивает на том, что Лу Рид не является источником его пьесы), но и с венским смокингом 1869 года, который идеально подходит Томасу. По мере того, как Томас и Ванда работают над пьесой, фильм становится все более плавным в своих переходах между сценической фантазией и жизнью как фантазией, а также в борьбе за власть между metteur en scène и актрисой. Картина Полански « Венера в мехе« »не является ни глубокой, ни эротичной (по крайней мере, для этого зрителя), но это замечательно остроумный и щедрый подарок от режиссера двум своим звездам.У Сенье более сложная роль — Ванда написана очень широкими мазками — и если она начинает шатко, то в конце концов находит место истины и силы. Амальрик, как обычно, великолепно проигрывает, даже в финале гендерного секса, где он превращается не в Ванду, согласно сценарию, а в Полански в The Tenant .
В «Венере в мехе» Полански адаптировал сексуально заряженную пьесу
«Венера в мехе», ловкая экранизация романа Полански по пьесе Дэвида Айвза, может вызвать оживленную дискуссию после просмотра.Это о сексе или власти? Искусство или жизнь? Природа театра или логика желания?
Почему выбирают? И почему исключить возможность того, что фильм также посвящен самому господину Полански? Работая над французским переводом пьесы (который получил широкое признание, когда он шел на Бродвее и за его пределами несколько лет назад), г-н Полански отметил текст своими отпечатками пальцев. Одного из двух персонажей — великолепно изменчивой актрисы Ванды — играет его жена Эммануэль Сенье. Ее фольга — писатель и театральный режиссер по имени Томас — играет Матьё Амальрик в спектакле, который очень близок к олицетворению Полански.Не стал ли рост мистера Амальрика короче, его нос острее, или же его стрижка и манеры просто создают иллюзию того, что мы наблюдаем чуть более старое воплощение парня, который разрезал ноздрю Джеку Николсону в «Чайнатауне»?
Г-н Полански, изгнанник и беглец, переживший Холокост и сексуальный преступник, редко продавал откровенные автобиографии.
Но в некоторых из его лучших фильмов создается впечатление, что он одновременно лихорадочно и аналитически рассчитывает со своими собственными демонами. Одна из его характерных забот — клаустрофобия.Снова и снова — в «Отталкивании» и «Младенце Розмари», в «Пианистке» и «Карнаже» — он сосредотачивается на персонажах, которые оказались в ловушке пространств, физических и эмоциональных, которые они не могут ни контролировать, ни выбраться.
Томас и Ванда почти все время «Венеры в мехах» находятся в пустом парижском театре. Она опоздала на прослушивание, наткнувшись на залитую дождем улицу, со всплеском оправданий и излишних слов. Томас, жаждущий вернуться домой к своей невесте и разочарованный актрисами, которых он видел до сих пор, не уверен, следует ли баловать Ванду или прогнать ее.Он заинтригован тем, что она разделяет свое имя с персонажем его пьесы, сценической адаптации романа Леопольда фон Захер-Мазоха 1870 года «Венера в мехах», хотя он также встревожен ее вульгарным незнанием ее тем.
«Это же С-энд-М порно, верно?» она спрашивает. (Как и большинство вещей, по-французски это звучит намного грязнее.) Он настаивает, что это прекрасная история любви. Но опять же, зачем выбирать?
И, несмотря на отсутствие изысканности, Ванда знает пьесу наизусть, настолько, что Томас (и публика) могут начать подозревать, что она сошла со страниц, как мадам Бовари в «Эпизоде Кугельмасса» Вуди Аллена.«Одно из прелестей пьесы мистера Айвза и ловкости мистера Полански — это то, как она прыгает внутри пьесы и выходит из нее. По мере того, как отношения между актрисой и режиссером становятся все более сложными, граница между их реальной и искусственной личностями извивается и стирается. Ванда и Томас продолжают превращаться в Ванду и Кушемски, мечтательного аристократа в центре басни Захера-Мазоха.
Их отношения странные, как коробка со скрепками, одновременно архетипичные и своевременные.Захер-Мазох, как и маркиз де Сад, теперь более известный своей фамилией, чем писательством, отфильтровал свой рассказ об эротическом унижении и блаженной боли через нравы своего времени и места.
«Венера в мехе» делает то же самое, подвергая историю Захера-Мазоха и ее собственных персонажей давлению современной сексуальной политики. Когда Ванда называет сексизм оригинала, с ней трудно спорить, хотя, безусловно, можно поссориться из-за феминистских и женоненавистнических подтекстов мистера Мистера.Фильм Полански.
Что не вызывает сомнений, так это безудержная виртуозность, которую мисс Сенье и мистер Амальрик привносят в материал. Он является одним из самых надежных — а также одним из наименее предсказуемых — воплощений галльского интеллектуализма под принуждением. Она совсем другое: вихрь свирепого ума и хитрого инстинкта, неуловимый и притягательный. И она решает вопрос, о чем на самом деле «Венера в мехах». Речь идет об актерской игре и вуайеристическом восторге, чувственном и интеллектуальном в равной мере, который исходит от просмотра происходящего.
Роман Полански Самобичек с Венерой в мехе
Эммануэль Сенье и Матьё Амальрик в фильме «Венера в мехе».
Фото: Гай Феррандис / Sundance Selects
Нетрудно догадаться, почему Роман Полански был вынужден снять фильм по блестяще глупой пьесе Дэвида Айвза « Венера в мехе». Рассказ о высокомерном сценаристе-режиссере, которого все больше выхолощает актриса, проходящая пробы. Проект предлагает пикантную роль для его жены, Эммануэль Сенье, и возможность для него — учитывая его сходство с актером Матье Амальрик — стилизовать свое собственное возмездие .Итак, Венера в мехе одновременно извращенна и может считаться формой самобичевания. Еще одна немаловажная вещь: это позволяет ему продемонстрировать с минимумом средств свое превосходное мастерство.
Помимо перевода пьесы на французский язык, Полански и соавтор сценария Ивс придерживаются источника.
Панковская актриса по имени Ванда (Сенье) опаздывает в пустой театр на прослушивание и просит драматурга Томаса (Амальрик) позволить ей прочесть роль «Ванды» ( quelle coïncidence! ) в театральная версия основополагающей новеллы Леопольда фон Захер-Мазоха 1870 года, Венера в мехах , на основании которой был выведен заветный диагноз мазохизм .
Далее следует одна безумная драматическая кривая возврата за другой. Оказывается, Ванда знает сценарий намного лучше, чем предполагают ее ранние бормотания, и, между прочтениями строк, настолько уверенными, что они оставляют писателя с открытым ртом, она бросает вызов доминатрисе Томаса (и Захера-Мазоха). «Ванда», — утверждает Ванда, — это своего рода мужская проекция, которая одновременно переоценивает силу женщины и оправдывает женоненавистничество, удерживающее ее на своем месте.
Аргументы Айвса крайне противоречивы.С одной стороны, Ванда осуждает Томаса за то, что он писал о женщинах, не видя мир их глазами. С другой стороны, она все-таки мифический разрушитель.
Пьеса лучше всего представляет собой шутку как над феминистской деконструкцией, так и над мазохистскими фантазиями художника-мужчины. Это воодушевляющее доказательство того, что, как и большая часть работ Айвза, пародия может подняться до уровня искусства. Завершением дела на сцене Нью-Йорка стала актриса Нина Арианда, которая согласовывала все фантастические переходы, казалось, не беспокоясь: дитц, командирский актер, болтливая аспирантка и богиня-мстительница — все находились в одном великолепном континууме.Как ее антагонист, Хью Дэнси смотрел на нее с большим ужасом, чем на Ганнибала Лектера.
vulture.com/_components/clay-paragraph/instances/ambrose-bfd920c138eaf7b56393c36f25416905-5-0-0@published» data-word-count=»88″> В руках Полански Venus in Fur держит экран, но слепок приглушает ослепление. Сенье усердно трудится, чтобы заслужить пьедестал, которым является Ванда, и в этом вся загвоздка: как бы она ни была прекрасна, вы видите ее пот. В первых сценах она напомнила мне любительницу Элизу Дулиттл, но в роли доминатрисы Захера-Мазоха она гораздо лучше справляется с ролью доминантки Захера-Мазоха, ее дикция высока, а кокетство — хитрое. Амальрик более убедителен, но слишком уж болван.Эротическое па-де-де, которое я видел на сцене, превращается в двух несовместимых актеров в разных сферах. Отчасти слабость Амальрика — дело рук Полански. Актера иногда изображают как Бенджамина в Выпускник, — маленькую фигуру, затмеваемую женской плотью.
Но направление само по себе остроумно, элегантно и находчиво. Каждая композиция, каждое движение камеры вызывает убывающую мощь Томаса и контроль Ванды над пространством. Режиссеру всегда нравился Большой Гиньоль, и он привносит радость любителя вампиров в кадры слежения, которые открывают и закрывают фильм — уводя нас в театр и из него, как если бы это был склеп, — в то время как композитор Александр Деспла поставляет восхитительный danse macabre. Если вы не видели спектакль на сцене и не знаете, что вам не хватает, эта Venus in Fur обладает ее демоническим мазохистским шармом.
* Эта статья опубликована в номере журнала New York Magazine от 16 июня 2014 г.
Фильм Романа Полански: Венера в мехе
Никогда не связывайся с богиней. Это урок Venus in Fur, резвой и напряженной экранизации постановки Романа Полански по пьесе Дэвида Айвса 2010 года, которая вернула кинк на бродвейский путь до Kinky Boots .
По скандальному роману 1870 года о «боль как сексуальное удовольствие» австрийского писателя Леопольда фон Захер-Мазоха (имя и тезка для фетиша), « Венера в мехе» изображает сексуальное противостояние между Томасом (Матьё Амальрик), самоуверенным театром. режиссер и загадочная актриса по имени Ванда (Эммануэль Сенье, настоящая жена Полански).
Как и в пьесе, Полански сохраняет действие в одном месте — в пустом театре, на этот раз в Париже, а не в Нью-Йорке. После долгого дня прослушивания актрис для его адаптации романа Захера-Мазоха, Томас вслух недоумевает, что невозможно найти симпатичную молодую женщину с классическим образованием и не столь глупую, как ящик с камнями.
Кто-то на горе. Олимп, должно быть, слышал его, потому что Ванда врывается с грохотом грома, насквозь промокшая и бормоча всхлипывающую историю о своем опоздании.
Татуированная, жующая жевательная резинка и одетая как проститутка, Ванда на первый взгляд кажется никому не представляющим божественного существа, не говоря уже о уравновешенном дворянине XIX века из романа Захера-Мазоха.
Она уговаривает Томаса позволить ей читать — она даже вытаскивает из сумки платье из благотворительного магазина и смокинг — и поворотом шиньона превращает себя в Ванду — совпадение, это — крутая, капризная светская львица, которая принимает друзей S&M игры аристократа Северина как кнут до мурашек.
Томас заворожен, как и мы, публика. Как Ванда в пьесе, она величественно сексуальная, запретная и непристойная. Она знает пьесу наизусть и, кажется, сошла со страниц романа, как Афродита с моря. Но затем, в следующий момент, она ломает характер и превращается в грубую шутливую личность, ломая голову над тем, что роман и пьеса — это «S&M порно», и осуждает сочинение Томаса как банальное или сексистское.
С ней не поспоришь, но в Venus in Fur интригует то, что это не полемика о женоненавистничестве и укоренившемся фанатизме против женщин — Олеанна в поясе с подвязками.
Это более изощренный, запутанный диалог о сексуальной политике и власти, который постоянно меняет перспективы между реальным и воображаемым, пока границы не станут интригующим образом размытыми.
Это похоже на разыгрывание фантастики в озорной будуарной игре. Это похоже на игру в театре.
С наступлением ночи отношения Ванды и Томаса становятся все более сложными и опасными, и они продолжают превращаться в Ванду, Северин и обратно, даже в какой-то момент меняя гендерные роли.Сама по себе инерция их противостояния увлекает вас — все это так рискованно, грязно, игриво и весело.
Добавление еще одного тревожного слоя — это выбор Полански в качестве режиссера. Он сексуальный преступник и скрывается от правосудия, живущий в изгнании в Париже. Он также пережил Холокост с кошмарным прошлым, и его фильмы всегда были пронизаны его одержимостью болью, сексом и ограничениями.
______________
Настоятельно рекомендуется
Венера в мехе
Оригинальная пьеса Дэвида Айвза,
экранизация Айвза и Романа Полански
От режиссера Романа Полански
Продолжительность спектакля 1 час 30 минут
В кинотеатрах: E Street Cinema с 11 июля
Также доступен онлайн VOD
______________
[/ wpcol_1third id]
Он, кажется, вставил себя в центр сцены в Venus in Fur в качестве третьего персонажа, противостоящего своим хорошо известным личным демонам.
Его борьба с комплексом Мадонна-Блудница воплощена в характере бравурного выступления Ванды и Сенье — вся уверенная сексуальность, раскаленный интеллект и инстинкт, как если бы мы всегда на два удара опережали всех нас, простых смертных.
Но на самом деле Полански фигурирует в двойном изображении Амальрика. Он похож на режиссера с коротко остриженными волосами, большими умоляющими глазами и миниатюрным лицом. Тем не менее, он не просто притворяется, делая Томаса высокомерным интеллектом, не сдерживаемым его желаниями и предсказуемостью.
Вместе они кружатся и кружатся, как крапивник, ухаживающий за павлином. Виртуозность их игры так же волнует, как и живописная операторская работа Полански — смелая манера письма на грунтованном холсте.
Без сомнения, Venus in Fur спровоцирует дискуссии после фильма о том, о чем он на самом деле. Это о сексуальной силе и доминировании? Изысканный парадокс боли и удовольствия? Или это то, как жизнь и искусство сводятся к игре?
Учитывая игру Сенье, версия фильма предлагает еще одну возможность — уважать божественное во всех женщинах.
Или иначе.
——————
Местное примечание: Эрика Салливан получила в 2012 году премию Хелен Хейс за выдающуюся ведущую женскую роль за постановку пьесы « Венера в мехе », получившую признание критиков Studio Theatre.
Venus in Fur: «Полански много вписывается в эту неудобную комедию интеллектуальных игр»
| Рейтинг | 3,5 из 5 |
|---|---|
| Директор | Роман Полански |
| Язык | Французский, Немецкий (с японскими субтитрами) |
| Открытие | дек.20 |
Роман Полански, недовольный тем, что его жена-актриса Эммануэль Сенье сыграла жестокую и знойную доминатрикс в «Горькой луне» (1994), повторяет трюк с «Венерой в мехах». Но если первый фильм был трагедией, то на этот раз фарс.
Как и в превосходной «Резне» (2011), Полански снова адаптирует пьесу (Дэвида Айвза) и работает в замкнутой среде пустого театра.
Зайнер играет загадочную фетишистскую актрису по имени Ванда, которая опаздывает на прослушивание с режиссером (Матье Амальрик), который отбирает сценическую адаптацию основополагающего произведения Леопольда фон Захер-Мазоха о литературе S&M «Венера в мехах».Контролирующий, слегка высокомерный режиссер наконец-то убеждается позволить Ванде прочесть главную роль жестокой госпожи, но вскоре обнаруживает, что играет именно он, и в конечном итоге целует эти блестящие кожаные сапоги. Подавленные желания, пересечение искусства и ид, желание подчинения как побега, мужское создание женских фэнтезийных фигур — Полански много втягивает в эту неудобную комедию интеллектуальных игр. И тот факт, что он бросает Амальрика — которого в реальной жизни часто принимают за Полански — напротив своей жены, — всего лишь еще один выстрел в уже загруженном коктейле.
| График проверки | Венера в мехе |
|---|---|
| Название Японии | 毛皮 の ヴ ィ ー ナ ス |
| Рейтинг | 3,5 из 5 |
| Директор | Катарина Гаджик |
| Время работы | 96 мин. |
| Язык | французский, немецкий |
| Жанр | Короткий |
В соответствии с руководящими принципами COVID-19 правительство настоятельно требует, чтобы жители и посетители проявляли осторожность, если они решают посещать бары, рестораны, музыкальные заведения и другие общественные места.
Во времена дезинформации и слишком большого количества информации качественная журналистика как никогда важна.
Подписавшись, вы можете помочь нам понять историю.
ФОТОГАЛЕРЕЯ (НАЖМИТЕ, ЧТОБЫ УВЕЛИЧИТЬ)
Amazon.com: Венера в мехах: Матьё Амальрик, Эммануэль Сенье, Роман Поланкси: Кино и ТВ
Еще в глубокой древности я пошел на пьесу под названием «Венера в мехах» в The Place, которая в 1970-х или начале 1980-х была маленьким театром в центре Лондона, с репутацией постановщика рискованных и авангардных работ.
Я не могу найти в Интернете никаких ссылок на это, равно как и не могу найти сейчас рецензию, написанную в The Times моим уважаемым другом и коллегой, покойным и очень оплакиваемым Бернаром Левином, который так ненавидел это, что ушел в перерыве. Моя реакция была совершенно иной: эта адаптация основополагающего романа Леопольда фон Захер-Мазох 1870 года произвела на меня сильное впечатление, как и сам роман.
ВЕНЕРА В МЕХАХ (Основные моменты мировой литературы)
, к которому я впоследствии обратился.Левин всегда выражал свои взгляды прямо: в данном конкретном случае он, на мой взгляд, был совершенно неправ. Драма на сцене пробила все мои защиты.
У меня есть видео, но у меня больше нет оборудования, чтобы пересмотреть его, итальянский эротический драматический фильм с тем же названием.
Дьявол во плоти (Venere in Pelliccia) (Венера в мехах) (хотя он был также известен как Дьявол во плоти и имел различные иностранные названия) Массимо Далламано с некой Лаурой Антонелли в роли героини Ванды, Венеры в мехах.
Я должен сказать, что особого впечатления это не произвело! Но я вижу, что он датируется 1969 годом, и у него было много проблем с цензурой.Итак, что касается переосмысления Романом Полански психологической травмы Захера-Мазоха в 2013 году, это двуручный фильм, действие которого происходит в ветхом и заброшенном театре в Париже, любопытно, что он носит немного другое название Венера в мехе и играет главную роль в роли актрисы Ванды. жена Эммануэль Сенье, которая 21 год назад сыграла огромную роль в выдающейся пьесе Полански «Горькая луна»
Горькая луна [1992] [DVD ], еще один из его фильмов, посвященных сексуальным извращениям. «Венера в мехе» Полански основана на пьесе американца Дэвида Айвза, который сам был вдохновлен романом Захера-Мазоха. Единственные два персонажа — Томас Новачек (Матье Амальрик) и Ванда Журден. Томас безуспешно пробовался на роль актрисы на роль Ванды фон Дунаев, главной героини его новой пьесы по роману. Когда он собирался уйти, появляется растрепанная Ванда, опаздывающая на прослушивание на несколько часов, просит, чтобы ее выслушали.
Похоже, она знает большую часть сценария Томаса наизусть, и в дальнейшем режиссер и актриса, кажется, отражают стереотипы Захера-Мазоха, а границы между реальностью и фантазией становятся все более размытыми.
Полански и фетиш идут рука об руку — или мех, — и он мастерски режиссирует такие материалы. Seigner и Amalric создают перформансы из верхнего ящика, а новое изобретение Айвза добавляет несколько слоев очарования. Но тема Захера-Мазоха в такой же степени связана с обменом властью, как и с тем, что мы теперь называем мазохизмом. В самом деле, роман иногда воспринимается как антифеминистский, потому что, хотя Ванда теоретически берет на себя управление и подвергает героя / жертву Северина фон Кусиемски высшему унижению, она сама может также рассматриваться как истинная жертва манипуляций Северина: он (возможно, ) «сверху снизу», с Вандой, его не более чем страстная фантазия в мехах, которой манипулировали, чтобы она сыграла эту роль для его собственного извращенного сексуального удовлетворения.