Читать книгу «Боуи» онлайн полностью📖 — Саймона Кричли — MyBook.
© Simon Critchley, 2014
© Луконина Т., перевод, 2017
© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2017
© Фонд развития и поддержки искусства «АЙРИС»/IRIS Foundation, 2017
Мой первый сексуальный опыт
Позвольте начать с неловкого признания: за всю жизнь никто не доставлял мне большего удовольствия, чем Дэвид Боуи. Конечно, это наверняка многое говорит о качестве моей жизни. Поймите меня правильно. Приятные моменты были, иногда даже с участием других людей. Но если говорить о постоянном, неизменном удовольствии, повторяющемся на протяжении десятилетий, ничто и близко не сравнится с тем, что дал мне Боуи.
Как и для многих простых английских ребят, для меня все началось с выступления Боуи с песней Starman на легендарном шоу Би-би-си «Top of the Pops» 6 июля 1972 года; его посмотрело более четверти населения Британии. У меня прямо челюсть отвисла, когда я смотрел на это рыжеволосое создание, положившее женственную руку на плечо Мику Ронсону.
Через несколько дней Шейла, моя мать, купила сингл «Starman», потому что ей нравились и песня, и прическа Боуи (до переезда на юг Англии мама работала парикмахером в Ливерпуле и с убежденностью профессионала утверждала, что с конца 80-х Боуи носил парик). Я помню немного зловещий черно-белый фотопортрет Боуи на обложке, снятый снизу, и фирменную оранжевую этикетку RCA Victor на сингле-сорокапятке.
Сам не зная почему, оставшись наедине с нашим маленьким монопроигрывателем в комнате, которая называлась столовой (хотя мы в ней не ели – с чего бы, ведь там не было телевизора), я сразу же перевернул пластинку, желая послушать вторую сторону. Отчетливо помню свою физическую реакцию на Suffragette City. Явное телесное возбуждение от этих звуков было почти невыносимым.
Думаю, эта песня была похожа на… секс. Не то чтобы я много понимал про секс. Я был девственником. Я еще ни разу не целовался, да мне и не хотелось. Но когда звуки гитары Мика Ронсона раскатились по моему нутру, я ощутил в теле что-то сильное и необычное, чего еще не испытывал. Где этот город суфражисток? Как мне туда попасть?
Мне было двенадцать. Жизнь началась.
Эпизодические явления
Есть такая теория, которую называют концепцией нарративной идентичности. Суть в том, что жизнь каждого человека – что-то вроде истории, с началом, серединой и концом. Обычно есть какие-то определяющие травматические переживания в детстве и кризис или несколько кризисов в середине жизни (секс, наркотики – подойдет любая зависимость), из которых герой чудесным образом выбирается. Кульминацией таких жизнеописаний, как правило, бывает искупление, за которым следуют развязка, и на земле мир, и в человеках благоволение. Жизнь индивида предстает как некое единство, когда он может рассказать о себе последовательную историю.
Кроме того, я думаю, что идентичность – штука очень хрупкая. В лучшем случае это череда эпизодических явлений, но никак не грандиозное нарративное единство. Как утверждал Дэвид Юм, наш внутренний мир складывается из не связанных между собой «пучков восприятий», наваленных, словно кучи грязного белья, в комнатах нашей памяти. Возможно, поэтому метод нарезки Брайона Гайсина, когда текст нарезают ножницами и как бы в случайном порядке склеивают фрагменты (а Боуи, как известно, заимствовал этот метод у Уильяма Берроуза), оказывается гораздо ближе к реальности, чем любая вариация натурализма..jpg)
Эпизоды, которые образуют в моей жизни какую-то структуру, на удивление часто сопровождаются текстами и музыкой Дэвида Боуи. Только он складывает их во что-то цельное. Конечно, есть и другие воспоминания, другие истории, кроме этих эпизодов, и в моем случае все усложняет амнезия, вызванная серьезной производственной травмой, которую я получил в восемнадцать лет. Однажды у меня рука застряла в станке, и после этого я многое забыл. Но Боуи – мой саундтрек. Мой постоянный незримый спутник. И в радости, и в горе. Его и моих.
Самое удивительное, что я такой не один. Тех, кому Боуи дал почувствовать сильную эмоциональную привязанность – целый мир; он освободил нас, помог нам обнаружить других себя, более эксцентричных, более честных, открытых и интересных. Сейчас, оглядываясь назад, можно сказать, что Боуи был мерилом прошлого, его триумфов и триумфальных провалов; проверял и стал пробным камнем возможного будущего, более того – он требовал лучшего будущего
Не хочу показаться напыщенным.
В конце концов, я никогда этого парня не встречал – в смысле, Боуи – и сомневаюсь, что когда-нибудь встречу. (Честно говоря, не так уж и хочется. Я бы до смерти перепугался. Что ему сказать? Спасибо за музыку? Это уже ABBA какая-то.) Но я чувствую, что мы с Боуи как будто очень близки, хоть и понимаю, что это все сущие фантазии. Я также понимаю, что это коллективные фантазии, разделяемые огромным количеством преданных поклонников, для которых Боуи не просто рок-звезда или набор плоских медийных штампов о бисексуальности и тусовках в барах Берлина. Он тот, кто сделал жизнь чуть менее обыденной на очень долгое время.
Скверный урок искусства
[3]После того как в 1968 году Валери Соланас стреляла в Энди Уорхола, он сказал: «До того, как в меня стреляли, я всегда подозревал, что не живу, а просто смотрю телевизор. Теперь я в этом уверен». Меткий немногословный комментарий Боуи к этому заявлению Уорхола в одноименной песне с альбома «Hunky Dory» 1971 года предельно точен: «Энди Уорхол, голубой экран – никак их не различить» [Andy Warhol, silver screen / Can’t tell them apart at all].
Ироничный взгляд художника на себя и на свою аудиторию парадоксальным образом обнаруживает искусственность на все более сознательном уровне. Боуи нередко задействует эту уорхоловскую эстетику.
Невозможность различения Энди Уорхола и голубого экрана трансформируется у Боуи в постоянное ощущение, что он сам застрял в своем же фильме. В этом пафос песни Life on Mars?, в начале которой внимание «девочки с волосами мышиного цвета <…> приковано к голубому экрану». Но в последнем куплете обнаруживается, что сценарист фильма – сам Боуи или его лирический герой, правда, мы никак не можем их различить:
But the film is a saddening bore
’Cause I wrote it ten times or more
It’s about to be writ again.
(Но этот фильм – невыносимая тоска,
Ведь я писал этот сценарий много раз
И сейчас напишу снова.)
Жизнь и кино, сливаясь воедино, вступают в сговор с мотивом повторения и порождают меланхолическую смесь скуки и ощущения, что ты в ловушке.
Ты становишься актером в своем же фильме. Вот как я понимаю смысл строк из песни Quicksand, которые часто неверно истолковывают:
I’m living in a silent film
Portraying Himmler’s sacred realm
Of dream reality.
(Я живу в немом кино,
Изображающем священное
государство Гиммлера —
Мир грез.)
Боуи демонстрирует, что хорошо знаком с гиммлеровским пониманием национал-социализма как проявления политического искусства, как художественной или, скорее, архитектурной конструкции, а кроме того – как кинематографического действа. По выражению Ханса-Юргена Зиберберга, Гитлер был ein Film aus Deutschland – фильмом из Германии[4]. Боуи сказал, что Гитлер был первой поп-звездой. Однако если застрять в фильме, не будет душевного подъема – наоборот, последуют депрессия и инертность в стиле майора Тома:
I’m sinking in the quicksand of my thought
And I ain’t got the power anymore.
(Утопаю в своих мыслей зыбучих песках
И ни над чем я больше не властен.)
В песне Five years, узнав, что Земле вскоре придет конец, Боуи поет: «И было холодно, и лил дождь, и мне казалось, что я актер»[And it was cold, and it rained and I felt like an actor]. Так и в одной из моих самых любимых его песен The Secret Life of Arabia (умопомрачительно, с дикой неистовостью перепетой великим, ныне почившим Билли Маккензи совместно с British Electric Foundation) есть строки:
You must see the movie
The sand in my eyes
I walk through a desert song
When the heroine dies.
(Ты видишь кино,
Песок в моих глазах.
Я иду по пустыне песни,
Когда умирает героиня.)
Мир – это съемочная площадка, и фильм, который здесь снимают, мог бы называться «Меланхолия». Одна из лучших и самых безрадостных песен Боуи, Candidate, начинается с прямого утверждения притворства: «Мы притворимся, что идем домой» [We’ll pretend we’re walking home], далее следует строка: «Эти декорации удивительны, даже пахнут как улица» [My set is amazing, it even smells like a street].
Искусство преподносит скверный урок: урок совершенной неаутентичности. Все – череда повторов, постоянная реконструкция событий. Фальшивки, обнажающие иллюзорность реальности, в которой мы живем, и сталкивающие нас с реальностью иллюзии. Мир Боуи – это антиутопическая версия «Шоу Трумана», больной мирок, изображенный в грубых городских пейзажах разрухи из Aladdin Sane и Diamond Dogs или, менее навязчиво, – пустынными звуковыми ландшафтами Warszawa и Neköln. Выражаясь словами Игги Попа из песни с альбома «Lust for Life» (название, впрочем, позаимствовано из фильма Антониони 1975 года, но отсылки к Боуи также подразумеваются), Боуи – пассажир, который едет по убогим задворкам города под ясным чистым небом.
Потрясающе
В чем секрет способности Боуи устанавливать контакт с обычными мальчиками и девочками – и особенно, пожалуй,
Саймон Кричли «Боуи» — Digital-журнал The Mood
В конце марта издательство Ad Marginem совместно с МСИ «Гараж» выпустили в продажу книгу о великом музыканте Дэвиде Боуи.
Это эссе американского философа Саймона Кричли, написанное незадолго до смерти культовой рок-звезды (10 января 2016 года), в котором он, как фанат с многолетним стажем (с 12 лет, между прочим), признается в любви к музыканту и разбирает буквально построчно его самые популярные хиты. Советуем читать, параллельно включая сами песни. Вот, некоторые цитаты из книги:
«Позвольте начать с неловкого признания: за всю жизнь никто не доставлял мне большего удовольствия, чем Дэвид Боуи. Конечно, это наверняка многое говорит о качестве моей жизни. Поймите меня правильно. Приятные моменты были, иногда даже с участием других людей. Но если говорить о постоянном, неизменном удовольствии, повторяющемся на протяжении десятилетий, ничто и близко не сравнится с тем, что дал мне Боуи».
«Отчетливо помню свою физическую реакцию на «Suffragette City». Явное телесное возбуждение от этих звуков было почти невыносимым. Думаю, эта песня была похожа на… секс.
Не то чтобы я много понимал про секс. Я был девственником. Я еще ни разу не целовался, да мне и не хотелось. Но когда звуки гитары Мика Ронсона раскатились по моему нутру, я ощутил в теле что-то сильное и необычное, чего еще не испытывал. Мне было двенадцать. Жизнь началась».
«Миллионы неловких маленьких Гамлетов, которые жили, не зная любви, в аду разобщенных деревушек, городков и мегаполисов, услышали это и поразились тому, что их простили. Нам нужно было лишь протянуть руки. И мы протянули. Мы купили альбом».
«Не хочу показаться напыщенным. В конце концов, я никогда этого парня не встречал — в смысле, Боуи — и сомневаюсь, что когда-нибудь встречу. (Честно говоря, не так уж и хочется. Я бы до смерти перепугался. Что ему сказать? Спасибо за музыку? Это уже ABBA какая-то.) Но я чувствую, что мы с Боуи как будто очень близки, хоть и понимаю, что это все сущие фантазии. Я также понимаю, что это коллективные фантазии, разделяемые огромным количеством преданных поклонников, для которых Боуи не просто рок-звезда или набор плоских медийных штампов о бисексуальности и тусовках в барах Берлина.
Он тот, кто сделал жизнь чуть менее обыденной на очень долгое время».
Зачем читать «Почему Боуи важен» Уилла Брукера и еще две книги о великом музыканте
За одну жизнь, говорил сын Дэвида Боуи Данкан Джонс, мой отец прожил двадцать. Это правда, как правда и то, что поклонники Дэвида Боуи вольны выбирать между ними: любить Изможденного белого герцога, но не Аладдина Сейна, ценить Боуи времен Life on Mars, но не популярные эксперименты 80-х, видеть величие только в берлинских альбомах или истинное сверхвеличие в том, как он обошелся с собственной смертью, превратив ее в мюзикл, перформанс, самосбывающееся пророчество, послание, которое только предстоит разгадать. В любом случае относиться к Боуи без любви кажется невозможным, а любить Боуи — значит придумывать его лично для себя, как и он сам себя придумывал: инопланетянина, короля гоблинов, грустного клоуна, изощренного интеллектуала. Про Боуи можно написать миллион книг, и мы стоим только у подножия этой будущей Вавилонской башни.
Однако уместить под одной обложкой рассказ об этой огромной любви и столь сложно сконструированной жизни может не каждый. Книга «Почему Боуи важен» исследователя и имперсонатора Боуи Уилла Брукера затрагивает именно этот главный нерв непосредственного любовного чувства. Он важен, потому что был грандиозной рок-звездой ХХ века. Но прежде всего потому, что, однажды заглянув в его разные глаза, уже невозможно от них оторваться.
С этого, наверное, стоит начать — Уилл Брукер, автор этой книги, не просто университетский профессор, который взялся натягивать тексты Дэвида Боуи на идеи Ролана Барта и Михаила Бахтина. Он еще и знаменитый фанат-имперсонатор Боуи, который провел целый год, как оказалось, последний год жизни музыканта, пытаясь повторить жизнь Боуи — жить там, где жил он, гримироваться косметикой, которую он использовал в 70-х, носить рубашки времен молодости музыканта, менять прически и музыкальные стили. Часовой документальный фильм «Быть Дэвидом Боуи» можно увидеть на YouTube.
Опыт имперсонаторства, проживания чужой жизни — не центральный в книге Брукера, хотя мог бы быть. Сам он говорит: «Пытаясь раствориться в его личности, я создавал более смелую, дерзкую и яркую версию самого себя». И даже предлагает это как рецепт: принять частичку Боуи в себя, чтобы самому стать другим. В конце концов всякий раз, слушая его песни, пытаясь их интерпретировать, мы принимаем их в себя и сами немного становимся Боуи.
Вопрос, вынесенный в заглавие этой книги, звучит как риторический. И все-таки сомневающиеся есть. Уилл Брукер рассказывает, как в год смерти Боуи отправился преподавать курс лекций о нем в Кингстонский университет. Его юные студенты наслаждались экспериментами с одеждой и прическами и открыто говорили о гендерной идентичности, сексуальности и прочем, размывающем границы нормы. Казалось бы, Дэвиду Боуи, одному из первых заявившему о своей бисексуальности, всю жизнь экспериментировавшему с собственным образом, пионеру квира — не избежать статуса кумира? Обнаружилось же, что студентов Боуи скорее раздражает, чем восхищает — тем, что использовал заявления о гомосексуальности для раскрутки и вовремя открестился от нее в 1983-м, тем, что за всей его великолепной двойственностью и странностью в итоге обнаружился никакой не инопланетянин, обычный белый мужчина, живущий обычной жизнью с женой-супермоделью на Манхэттене и в общем довольно обычный на самом деле.
Однако в случае Дэвида Боуи нет и никогда не было никакого «на самом деле». Он всю жизнь конструировал себя, выбираясь из неудачи. Это первое, что хочет сказать о своем герое Уилл Брукер, — несправедливо по отношению к самому Боуи будет продолжать играть в «инопланетянина, спустившегося на Землю» после его смерти. «То, что выросший в Бромли парень сумел создать образ всемирной звезды глэм-рока, безусловно, вдохновляет куда больше, чем если бы Боуи просто прибыл из космоса в готовом виде». Он был именно человеком, придумавшим себя целиком, — и это первая причина, по которой он нам важен.
Причина вторая — многозначность его текстов. Сам Боуи пел о своем сознании как о складе, и, начиная разбирать любой его текст, мы, следуя дорогой постмодернистских отсылок, неизбежно уходим совсем в другие миры. В этих песнях, словно в бахтинском замке, сложена вся мировая культура. Тут можно вспомнить, как сам Боуи в нулевых взахлеб восхищался интернетом, рассказывая, как не спал всю ночь, читая статью за статьей.
Можно сказать, что его тексты предвосхищали современное зависание в «Википедии», они все были открыты достаточно пытливому уму.
Причина третья — та самая гендерная неоднозначность образов Боуи. И пусть его заявленная в интервью 1972 года гомосексуальность и была игрой, она повлекла вполне реальные культурные перемены, а сама двойственность Боуи, постоянная смена масок, показала, как избежать остановки и ранней смерти от забронзовения: постоянно становиться кем-то другим. Эта игра Боуи заменяла даже политическую позицию, он предлагал слушателям и зрителям своего бесконечного перформанса смыслы совсем иного порядка, не слишком связанные с изменчивой повесткой.
И тут, в общем, и четвертая причина, почему для нас опять важен Боуи. Главным его талантом был талант ускользать от интерпретаций. В финале жизни, в песнях (и клипах) альбома Blackstar ему удалось погрузить в бесконечную сеть интрепретаций свою собственную смерть. Послушав Blackstar, остро хочется понять, что это было, что это значит.
Но исследователь может тут рассказать только одно — как это придумано. И это тоже ответ — не о том, что смерти нет, а о том, что все наше понимание вырастает из жизни. Нет инопланетян — только земляне, нет голосов мертвых — только живые, и если нам удалось заглянуть хотя бы глазом за эти пределы, этот взгляд и есть победа.
Выставка David Bowie. Rock’n’roll with me
27 октября, 12:00–17:00
28 октября – 16 декабря, 12:00–20:00
Обратите внимание: 13 декабря выставка открыта до 18:00. 14 декабря выставка открыта с 13:00
27 октября в Павильоне на острове Новая Голландия откроется выставка работ британского фотографа и продюсера Джеффа МакКормака, на которых задокументирована его дружба и совместные путешествия с Дэвидом Боуи.
Джефф МакКормак, он же Уоррен Пис — один из самых близких друзей Дэвида Боуи. В течение трех лет с 1973 по 1976 гг. МакКормак сопровождал Боуи в турах как бэк-вокалист, танцовщик и перкуссионист.
За это время он принял участие в записи шести альбомов Боуи, первым из которых был Alladin Sane, а последним — Station to Station. Он также выступил соавтором в композициях David Bowie. Rock‘n’Roll With Me с альбома Diamond Dogs и Turn Blue с альбома Игги Попа Lust for Life.
На выставке будут представлены более 70 фотографий и документальный фильм Боуи и МакКормака The Long Way Home, снятый во время путешествия из Японии в Москву — сначала на корабле, а затем на Транссибирском экспрессе. В этом фильме снятые Дэвидом Боуи на 16-миллиметровую камеру виды России чередуются с непринужденными фотографиями Джеффа МакКормака.
В рамках выставки David Bowie. Rock’n’roll with me в Новой Голландии также пройдет большая параллельная программа: дискуссии с участием Джеффа МакКормака, Артемия Троицкого и Фрэнсиса Уэйтли, показ фильма «Дэвид Боуи: последние пять лет», встреча с переводчиком Дмитрием Симановским, а также вечеринка в Kuznya House с участием диджея и музыканта Расти Игана (Великобритания).
Скачать буклет выставки.
Куратор: Ольга Бориссова
Вход свободный.
Расписание параллельной программы:
27 октября
18:30 Дискуссия: Джефф МакКормак и Артемий Троицкий. Количество мест ограничено. Требуется предварительная регистрация.
23:00 Вечеринка Blitz Kids Night: a tribute to David Bowie с участием музыканта Расти Игана (Великобритания) и Артемия Троицкого в Kuznya House
28 октября
20:00 Показ фильма «Дэвид Боуи: пять лет» (режиссер Фрэнсис Уэйтли. 2013). Дискуссия с участием Фрэнсиса Уэйтли и арт-критика Олеси Туркиной. Требуется предварительная регистрация.
15, 22 ноября
Показ фильма «Человек, который упал на Землю»
13 декабря
19:30 Переводчик Дмитрий Симановский представляет книгу Саймона Кричли «Боуи», вышедшую в рамках совместной издательской программы Музея «Гараж» и издательства Ad Marginem. Показ фильма «Дэвид Боуи: последние пять лет» (режиссер Фрэнсис Уэйтли, 2017). Требуется предварительная регистрация.
Вход на мероприятия параллельной программы бесплатный. Количество мест ограничено. Требуется предварительная регистрация.
В Петербурге покажут снимки Дэвида Боуи — Культура
САНКТ-ПЕТЕРБУРГ, 9 октября. /ТАСС/. Несколько десятков снимков британского фотографа и продюсера Джеффа Маккормака, на которых запечатлен его близкий друг — культовый музыкант Дэвид Боуи, представят на выставке в Павильоне на острове Новая Голландия. Как сообщили организаторы, в рамках экспозиции, которая откроется 27 октября, также покажут видеодневник их путешествия в транссибирском экспрессе в Москву.
Спецпроект на тему
«Фильм Боуи и Маккормака Long Way Home [Долгая дорога домой] — дневник их поездки в транссибирском экспрессе в Москву. Боуи использовал 16-миллиметровую кинокамеру, а Маккормак фотографировал. Получились путевые заметки странствующих музыкантов: и, если Боуи преимущественно снимал русских, то Маккормак, в основном, фотографировал Боуи», — рассказали устроители.
Отмечается, что в течение трех лет — с 1973 по 1976 год — Маккормак, он же Уоррен Пис, сопровождал Боуи в турах как бэк-вокалист, танцовщик и перкуссионист. За это время он принял участие в записи шести альбомов музыканта, первым из которых был Alladin Sane, а последним — Station to Station. Он также выступил соавтором в композициях David Bowie. Rock»n»Roll With Me с альбома Diamond Dogs и Turn Blue с альбома Игги Попа Lust for Life.
Наряду с выставкой фотографий и кинопоказами, на острове Новая Голландия будет работать тематическая параллельная программа. Так, в конце октября и на протяжении ноября будут проходить дискуссии о творчестве культового британского исполнителя с участием Маккормака, режиссера Фрэнсиса Уэйтли, кинокритика Марии Кувшиновой и других.
Кроме того, 15 декабря состоится встреча с переводчиком Дмитрием Симановским, который расскажет о книге Саймона Кричли «Боуи». Выставка будет доступна для посетителей до 16 декабря включительно.
Дэвид Боуи — обладатель многочисленных музыкальных наград, в том числе престижной премии Grammy. В 2004 году журнал Rolling Stone поставил его на 39 место в рейтинге «100 величайших исполнителей рок-музыки всех времен» и на 23 в рейтинге «100 величайших вокалистов всех времен». Последний альбом певца Blackstar вышел 8 января 2016 года, в день рождения исполнителя. Музыкант скончался 10 января того же года на 70 году жизни.
Становление Дэвида Боуи | Музыкальная жизнь
Две истории Дэвида Боуи оказались доступны российской публике одновременно: в начале января в российский прокат вышла кинолента британского режиссера Гэбриела Рэнджа «Дэвид Боуи: человек со звезды» (на языке оригинала – «Stardust»), а издательство Individuum опубликовало перевод книги британского профессора Уилла Брукера (всемирно известного как Профессор Боуи) «Почему Боуи важен». Вне обстоятельств того, за что и почему фильму уже изрядно досталось со стороны кинокритиков и ценителей творчества Боуи, интересна другая сторона этой истории.
И фильм, и книга ставят во главу угла вопрос, который, касательно Боуи, звучит вроде как даже банально: кем он был на самом деле? Уилл Брукер называет своего персонажа «самым переменчивым героем в истории поп-культуры». Зигги Стардаст, Аладдин Сэйн, Изможденный Белый Герцог, Пуговичные Глаза, Майор Том, да и сам псевдоним Дэвид Боуи – только отдельные «маски»-репрезентации человека, который родился под именем Дэвид Джонс. И Уилл Брукер и Саймон Кричли в своих исследованиях ссылаются на философские тексты Делёза, Деррида, Барта, Бахтина и других, то говоря о становлении, которое подразумевает непрерывную переходность, то о «ничто», которое может парадоксальным образом меняться и обновляться, не будучи чем-то определенным, то о технике «зачеркивания» – своеобразном мосте между отсутствием и присутствием. Человек-мост, человек-карнавал, человек-ничто, человек, упавший на Землю, – все это попытки назвать, дать определение, поймать и зафиксировать то, что этого настойчиво и последовательно избегает.
Фильм предпринимает свою попытку исследования на тему «настоящего» в Боуи. Действие разворачивается с момента американского турне в поддержку только что вышедшего альбома The Man Who Sold The World до рождения Боуи в образе Зигги Стардаста. При столкновении с «ненастоящим» Лу Ридом (лидером культовой The Velvet Underground) ненастоящий Боуи-персонаж произносит: «Ну, быть рок-звездой или притворяться рок-звездой – какая разница?» Лос-Анджелес описывается как город, который не имеет отношения к реальности. Энди Уорхол – фальшивка. В фильме разные герои все время навязчиво спрашивают героя: «Значит, вы в душе – настоящий рок-н-ролльщик?», «Кто ты, Дэвид, как артист?», «В чем твоя константа?» На этом фоне разворачивается настоящая драма – история психической болезни Терри, брата Дэвида, которая вводит еще одну коллизию: правда быть психом (в фильме это одна из причин неудачи альбома The Man Who Sold The World) или правда играть психа? Правда быть кем-то или правда играть кого-то? Играя, ты как бы все время «переодеваешься» без цели стать кем-то раз и навсегда, но при этом ты не избавляешься от предыдущего, ты как бы поглощаешь его. В этом смысле Дэвид Боуи – это скорее все его персонажи в одновременности: осуществленные и неосуществленные. Твой путь и твоя дорога – это не движение от цели А к цели Б, это и есть само движение, вбирающее в себя весь предыдущий опыт и направленное в весь будущий опыт.
Фильм Гэбриела Рэнджа – это своего рода фильм о дороге, сам находящийся «в дороге» (с отсылкой к любимому Боуи роману Керуака), фильм о становлении изменчивости в Боуи. Насколько убедительными средствами – вопрос скорее к режиссеру, но сама тема становления и непрерывного странствования, не прерываемого даже последним вздохом, – тема, в результате которой мы не можем сказать наверняка: мы знаем Дэвида Боуи. Поскольку сказать: «Я знаю, кто такой Дэвид Боуи» – означало бы остановить его осуществление, закрыть тему и исключить возможность что-либо к ней прибавить. Поэтому можно лишь остановиться в некоторой точке, которая одновременно и воспоминание, и присутствие, и обещание будущего.
Самоуверенный и уязвимый: «Боуи» — книга о музыканте-революционере
В Москву приехал автор книги о Дэвиде Боуи Саймон Кричли, чтобы рассказать, что связывает его с великим музыкантом и как знакомство с его музыкой изменило жизнь мальчика из британской провинции. По случаю разбираемся, что можно узнать, прочитав его «Боуи».
Книга, вышедшая в рамках совместной программы музея современного искусства «Гараж» и издательства Ad Marginem, — это эссе о текстах, темах и смыслах в творчестве британского музыканта.
Саймон Кричли не журналист и не музыковед, а его книга — не биография и не исследование. Это эссе философа и давнего и исключительно преданного поклонника Боуи, который в первой же строке пишет: «Позвольте начать с неловкого признания: за всю жизнь никто не доставлял мне большего удовольствия, чем Дэвид Боуи». Для университетского профессора, который ведет собственную, посвященную философии колонку в The New York Times, «Боуи» — исключение из правил. Описать отношения музыканта и автора просто как «кумир — поклонник» нельзя — потеряется слишком много смыслов, столь важных для самого Кричли. Их он подробно расписывает, объясняя, как именно его жизнь изменилась в 12 лет — тогда, когда он впервые услышал Боуи. Речь идет о выступлении музыканта на шоу BBC Top of the Pops в 1972 году. Самоуверенный и уязвимый, искушенный и странный, каким увидел его мальчик из британской провинции, Боуи исполнял «Starman».
Кричли понимает, что был не единственным таким мальчиком, чье восприятие мира изменилось так неожиданно. «Тех, кому Боуи дал почувствовать сильную эмоциональную привязанность, — целый мир; он освободил нас, помог нам обнаружить других себя, более эксцентричных, более честных, открытых и интересных», — пишет он, тут же разделяя «преданных поклонников» и тех, для кого музыкант превратился в поп-икону, о которой они знают несколько заштампованных временем фактов.
Для Кричли же Дэвид Боуи стал абсолютом, поэтому попыток проанализировать его влияние на поп-культуру или расписать факты биографии он не делает. Его цель — рассуждения, укладывающиеся в короткие главы с заголовками наподобие «Мое занудное хайдеггерианство», «Гамлет в космосе» или «Королевское величие абсурда». Объясняя, чем так увлек его странный человек с загадочным знанием на лице, он формулирует: «Он тот, кто сделал жизнь чуть менее обыденной на очень долгое время».
В книге легко увидеть немало недостатков, ведь автор анализирует тексты песен Боуи исключительно пристрастно, делая порой неоднозначные выводы, согласиться с которыми можно не всегда. Но в этом же и ее достоинство. Человеку, определившему философию не увлечением, а профессией, всегда есть что сказать о смыслах. Воспользовавшись тем, что он умеет не только слушать, но и понимать, а понимая — формулировать, Кричли, например, приравнивает антиутопические образы Боуи к словам и образам из финала «Смерти Дантона» немецкого поэта и драматурга Георга Бюхнера. И тут же вспоминает обладателя премии Бюхнера Пауля Целана и его речь «Меридиан», произнесенную при получении этой награды.
Разбирая альбомы и композиции, Кричли не забывает и критиковать. Как и у любого поклонника, у него есть право разочаровываться. «Я ходил посмотреть на него в июле 1983-го на сцене Нэшнл Боул в Милтон-Кинси, когда с ним играли Карлос Аломар и Эрл Слик. Билеты стоили целое состояние. На концерте мне было невыносимо скучно. Помню, я досадовал, что потерял очки и не могу почитать „Бытие и время“ Хайдеггера, которые я взял с собой. Вот, пожалуй, и все. Не стоит забывать, что фанатеть от Боуи временами было непросто», — пишет он, чтобы рассказать о неудачах «Tonight» и «Never Let Me Down». «Боуи почему-то решил, что делать каверы и убивать песни, написанные с Игги, как, например, „Neighborhood Threat“, — хорошая идея. Это было кошмарно, удар в самое сердце. Но подождите, это не все, стало еще хуже».
Искренностью и желанием объяснить, почему Боуи превратился для него в целый мир, автор располагает к себе и своим рассуждениям, в которые то и дело проникают факты его собственной биографии. Вот он пришел к приятелю, живущему на Манхэттене, и узнал, что его квартира находится прямо под квартирой Боуи. Но отвечая еще в начале книги (а писать ее Кричли начал после выхода альбома «The Next Day») на собственный вопрос о том, хотел бы он с ним повстречаться, Саймон Кричли отзывается неуверенностью: как себя повести? Что сказать человеку, который изменил твою жизнь, тому, с кем ты — как это странно — не знаком, хотя и чувствуешь такую близость? И вот уже нет никакой разницы между философом и профессором Новой школы социальных исследований и миллионами других, о которых он неоднократно вспоминает. Людей разных профессий, говорящих на разных языках и думающих о разном. Тех, кто однажды впервые услышал «Starman», «Space Oddity» или любую другую композицию странного человека с печатью знания на лице.
Мнение | Что бы сделал Дэвид Боуи?
Пять лет. Где мы сейчас?
Первый трек из альбома Боуи 1972 года «The Rise and Fall of Ziggy Stardust and the Spiders From Mars» называется «Five Years». Это создает апокалиптическую сцену: только что пришла новость о том, что Земля умирает, и у нас осталось пять лет, чтобы плакать. Рассказчик в ответ подталкивает к перегрузке органов чувств, слышит и видит все одновременно, пока его «мозг не заболеет, как будто склад, в нем не было свободных мест.«Всех, всех толстых тощих и высоких и невысоких людей нужно как-то втиснуть в его голову.
А потом все становится по-настоящему странным: девочка сбивает маленьких детей, солдат со сломанной рукой пристально смотрит на колеса «кадиллака», полицейский становится на колени и целует ноги священника. Тогда это:
И было холодно, и шел дождь, я чувствовал себя актером
И я подумал о Ма, и я хотел вернуться туда.
Так или иначе, ошеломляющая непосредственность познания конца света вызывает чувство нереальности и изолированности, впечатление от мира как съемочной площадки и себя как актера в кино.Как будто слишком много реальности ведет к деперсонализации, ощущению жизни иллюзией.
Боуифилам этот сценарий знаком, он появляется в бесчисленных песнях за полвека, которые отделяют «Space Oddity» от «I Can’t Give Everything Away», последнего трека на «Blackstar ». Но, пожалуй, наиболее ярко он проявляется в альбоме «Diamond Dogs» 1974 года, который изначально задумывался как мюзикл по мотивам «1984» Оруэлла, еще одной из любимых книг Боуи.«Diamond Dogs» начинается с того, что Боуи декламирует «Легенду будущего», где город, совсем не похожий на Манхэттен, стал Городом Голода. Весь общественный порядок рухнул, и толпы диких мальчиков, похожих на Берроуза, бродят по разрушенному ландшафту, где
Блохи размером с крысу сосали крыс размером с кошку
И 10 000 человек разделились на небольшие племена
Жаждут самых высоких из бесплодных небоскребов
Как стая собак, нападающих на стеклянные фасады Love-Me Avenue
А затем, переходя к заглавной песне, Боуи кричит: «Это не рок-н-ролл.Это геноцид! » Гитарный рифф, похожий на Stones, включается, и мы уходим.
Но трек на «Diamond Dogs», который лучше всего отражает то, где мы сейчас находимся, — «Candidate», который снова представляет разрушенный мир, исчезнувший в кинематографической иллюзии:
Мой сет потрясающий, он даже пахнет улицей.
В конце есть бар, где я могу встретиться с вами и вашим другом.
В таком фальшивом мире, в нереальном городе появляется кандидат и говорит: «Я заключу с тобой сделку.«С исчезновением идеала все становится выгодным.
Через пять лет после смерти Боуи антиутопический мир, который описывает его музыка, кажется ближе, чем когда-либо. Тотальная сенсорная перегрузка мира, невыносимое давление реальности вызывает в нас чувство нереальности, фальсификации, сделок и краж. Ощущаемая хрупкость идентичности заставляет нас уходить из мира в изоляцию, в уединенное место, населенное только виртуальными другими людьми, аватарами и карикатурами. Заговоры соревнуются, чтобы заполнить вакуум смысла.
Единственный способ выжить перед лицом этого мира — это отступить от него в наши личные изгороди и подозрительно вглядываться в окна и экраны, чувствуя себя одинокими и жаждущими любви. Можно подумать, что это мир, в котором Боуи чувствовал бы себя как дома.
Но Боуи не чувствовал бы себя оптимистичным или оправданным. Против мертвой иллюзии, разложившейся реальности и мерзких тел всегда есть противодействие воображению, отталкивающее нереальную реальность.Искрящийся, снисходительный интеллект Боуи говорит с нами в нашем одиночестве и тянется, чтобы коснуться нашей жизни. Все, что нам нужно сделать, это послушать его и протянуть ему руку. Как он говорит в «Самоубийстве в рок-н-ролле»: «Вы не одиноки». Ты замечательный.
Саймон Кричли — профессор философии Новой школы социальных исследований и автор нескольких книг, в том числе готовящегося к выходу «Лысого: 35 коротких философских сокращений», сборника его работ для The New York Times.Он является модератором The Stone.
Сейчас в печати: « Современная этика в 77 аргументах » и « Каменный читатель: современная философия в 133 аргументах » с эссе из серии под редакцией Питера Катапано и Саймона Кричли, изданного Liveright Books.
The Times обязуется опубликовать различных писем редактору. Мы хотели бы услышать, что вы думаете об этой или любой из наших статей.Вот несколько советов . А вот и наш адрес электронной почты: [email protected] .
Следите за разделом мнения New York Times на Facebook , Twitter (@NYTopinion) и Instagram .
Тихий | Особенности | Том на хребте
Что делает Боуи достойным такой страстной похвалы и философских рассуждений?
Моя цель в Bowie очень проста: попытаться найти концепции, которые отдают должное искусству Боуи способами, которые не относятся ни к музыкальной журналистике, ни к психологии копейки, ни к биографии, ни к дерьмовой социальной истории.Я до сих пор не думаю, что у нас есть язык, который должным образом придает огромное значение поп-культуре, правильно ее описывает и возвышает. Для меня и для многих миллионов других мир впервые открылся как набор возможностей через поп-музыку, особенно музыку Боуи. Боуи — самый важный артист за последние шесть десятилетий, и кому-то просто нужно сказать это и попытаться объяснить, как его песни оправдывают это утверждение. Это то, что я пытаюсь сделать в книге.
Какие три песни Боуи вы бы взяли на необитаемом острове и почему?
Это абсолютно невозможный вопрос, и вы это знаете.Позвольте мне немного схитрить и просто выбрать три из одного альбома. В данный момент я пишу что-то вроде писателя Рика Муди, и он хотел, чтобы мы подумали об альбоме Боуи 1979 года, Lodger . Из этого альбома я бы взял эти три трека: (i) «Red Sails», это великолепный Neu! Вдохновленный барабанный моторный ритм, смешанный со странными эмбиентными гармониями и странно прекрасной строкой «Sailor can’t dance as you». (ii) «Boys Keep Swinging», очевидное празднование того, что они мальчишка и лопаются вишенки, но, как показывает чудесное тянущееся видео к песне, это своего рода перформативная пародия и подрыв мужественности.это определенно странная песня, раскрывающая пустоту мальчиков, играющих в мальчишки. (iii) «Repetition» — это трек, следующий за «Boys» на Lodger . Это о мальчике, который продолжает кидаться на жену.
Работы Боуи изобилуют социальными комментариями, но он всегда относится к вещам косвенно, что многие люди упускают. Недавний пример — внутренний монолог серийного убийцы в День святого Валентина. Но «Повторение» гораздо более прямолинейно и связано с повторяющимися циклами мужского насилия в отношении женщин, особенно мужей против жен.Момент настоящего блеска в треке (и я хотел бы спросить Боуи об этой песне) заключается в том, что вся лирика рассказана в далекой, безличной форме от третьего лица: «Джонни — мужчина, и он больше ее». но есть момент, когда Боуи переключается на второго человека, чтобы умолять Джонни: «Не бей ее». вы можете пропустить это на первых двух слушаниях, но это то, что структурирует всю песню. Единственное, что может остановить эти циклы домашнего насилия, — это заповедь, призыв, который всегда должен быть от второго лица, например, «не убивай».Это не закон, это этическое требование.
Послушайте, это, наверное, слишком много, и я мог бы выбрать как минимум три песни для каждого альбома Боуи. это будет очень захламленный необитаемый остров. Но мне нравится беспорядок.
ДИСТОПИЯ — ПОЛУЧИТЕ ЭТО ЗДЕСЬ, ВЕЩЬОдин из самых странных моментов в истории британской популярной музыки — кавер-версия песни Питера Нуна «Oh! You Pretty Things », которая довольно хорошо попала в британские чарты в 1971 году. Никто (чье имя прекрасно разделяется на« никто »- немного похоже на ответ Одиссея циклопу Полифему) был фронтменом группы со странным названием, но чрезвычайно успешной. Германовские отшельники.Никто не проявил поистине бравурного непонимания лирики Боуи, которая изобилует отсылками к произведению Ницше Заратустра . Точнее, в песне утверждается бесполезность homo sapiens и необходимость уступить место homo superior . По общему признанию, все это оформлено в довольно дешевой британской версии будущего для BBC, Doctor Who . Но суть ясна: пришельцы-инопланетяне пришли, чтобы увести наших детей в нечеловеческое будущее.Для нас кошмар начался, и «мы закончили наши новости».
Самое смешное, опасаясь радиоцензуры, Нун заменил Боуи «земля — сука» на явно более оптимистичное «земля — это зверь» (но сука — это зверь, вы могли бы пошутить). Фундамент, постоянство, основа самой важной работы Боуи — то, что мир испорчен, истощен, стар и покончил с собой. Земля — умирающая собака, которая ждет своего избиения от нового хозяина. Видение Боуи постоянно антиутопично. Это можно услышать в преапокалиптической меланхолии «Пятилетки» или даже в постапокалиптических видениях, таких как «Суббота на машине».В последнем случае выжившие после ядерной катастрофы живут в огромных куполах в западной пустыне США, используя старые фильмы, чтобы воспроизвести то, что, по их мнению, было обычной жизнью до войны, «как в видеофильмах, которые мы видели». Но, конечно же, в этом инсценировке создается не прошлое, а клише романтических фильмов 1950-х годов, где «Его всегда звали Бадди».
Но наиболее глубокое и расширенное антиутопическое видение появилось после введения метода разрезания Гайсина в Diamond Dogs в апреле 1974 года, что Питер Доггетт назвал «темным исследованием культурной дезинтеграции» Боуи.«Какие бы оценки мы ни делали о музыкальном развитии Боуи, Diamond Dogs — это смелый концептуальный шаг на новую территорию.
На мой взгляд, это альбом, в котором Боуи наконец избавляется от призрака Зигги и начинает насыщенную и быструю серию эстетических преобразований, которая продлится до Scary Monsters в 1980 году. The Rolling Stones, особенно благодаря чудесно колючей и слегка изогнутой имитации гитары Боуи Кейта Ричардса, альбом проталкивает мимо того, чем был рок-н-ролл, срезая и искалечив его, прежде чем увезти на кладбище: «Это не рок-н-ролл». ‘ рулон.Это геноцид ».
Я помню, как смотрел на обложку альбома, где Боуи, наполовину немецкий дог, наполовину человек, выглядел часами в витрине нашего местного музыкального магазина. Затем в кабине для прослушивания (в то время такие места все еще существовали) я услышал вступительный трек «Future Legend», где вой волков пробегал по мелодии из «Bewitched, Bothered and Bewildered», который я знал. с одного из альбомов моей матери Sinatra.
Вдохновленный картиной Берроуза Wild Boys , с мародерскими бандами, вооруженными восемнадцатидюймовыми боуи-ножами, которые режут два пути, предчувствие пригородных мальчиков и девочек, которые выйдут на улицы разных разрушающихся британских городов в буйные дни панка, Diamond Собаки начинается с пророчества «Легенды будущего.Слова Боуи также имеют двоякое значение:
И в смерти
Пока последние несколько трупов гниют на слизистой проезжей части
Ставни приподняты в дюймах в здании воздержания
Высоко на холме браконьера
И красные глаза мутанта смотрят вниз на Город Голодов Больше нет больших колес
Блохи размером крыс сосали крыс размером с кошку И десять тысяч человек разделились на маленькие племена
Жаждут самых высоких из бесплодных небоскребов Как стаи собак, нападающих на стеклянные фасады проспекта Любви
Раздирая и перематывая норку и блестящую чернобурку, теперь гетры
Фамильный знак из сапфира и потрескавшегося изумруда Сегодня наступил год алмазных собак.
Боуи видит мир как разрушенный: полный цивилизационный крах. Вот фотография городского пространство до джентрификации (блаженство быть живым в этих сумерках), пространство преступности и перевернутого потребительства. Бродяги носят бриллианты, мех чернобурки превращается в гетры, геральдические эмблемы из драгоценных камней превращаются в богатый мусор, который можно украсить причудливыми людьми.
ЛЕС ТРИКОТЕЗ АльбомыБоуи часто имеют следы отбрасываемых музыкальных стилей, как изношенные шкуры, наряду с предчувствием чего-то нового, что найдет свое отражение в будущих работах.В Diamond Dogs песни «Rebel, Rebel» и «Rock ‘n’ Roll with Me» относятся к тому прошлому, и, возможно, задушевная гитара вау-вау с влиянием Айзека Хейса из «1984» указывает на Young Американцы . Но настоящими нововведениями являются девятиминутный эпизод «Sweet Thing», «Candidate» и «Sweet Thing (Reprise)» и кошмарно блестящий «We Are the Dead» (и мы могли бы также создать хороший аргумент для «Chant из Ever Circling Skeletal Family »; на оригинальной виниловой версии Diamond Dogs , которой я владел в 1970-х, игла застревала в конце трека, издавая бесконечное и все более тревожное« братан, братан, братан, бро, бро, бро, бро, бро, бро, бро »).
В мире мертвых алмазных собак Хеллоуина Джека (одного из персонажей на альбоме) секс больше не является каким-то трансгрессивным возбуждением. Это «причиняет боль незнакомцу». Его изображение, как и картина Бэкона, — это «портрет во плоти, плывущий на поводке». Если это мир плоти, тогда эта плоть умирает. Мы находим здесь почти параноидально-шизофреническую картину мира как вымершего, гниющего и нуждающегося в искуплении. Это тот мир, который мы находим в восхитительно странных заблуждениях президента Шребера в Мемуарах моей нервной болезни или в обитателях Р.Бесплатное убежище Д. Лэйнга в Кингсли-холле в Лондоне в конце 1960-х: «Разве вы не можете сказать, что я умер? Я чувствую запах гниения плоти ».
Возможно, есть и некоторые воспоминания о мире шизофренического сводного брата Боуи, Терри Бернса, от которого он так рано узнал (о джазе, о Джеке Керуаке, о блуждании по захудалому Сохо в Лондоне) и который после того, как он много лет находился в психиатрической больнице, почему-то думал, что Дэвид сможет его спасти. Терри Бернс покончил с собой в последние дни 1984 года на железнодорожной станции Южный Колсдон, к югу от Лондона, положив голову на рельсы и ожидая прибытия поезда.Боуи вызвал семейную вражду и бурю в СМИ тем, что не явился на похороны. Он не хотел превращать это в цирк. Записка на букете Боуи была чрезвычайно острой: «Вы видели больше вещей, чем мы можем себе представить, но все эти моменты будут потеряны — как слезы, смытые дождем».
Часто говорят, что в Боуи есть что-то от психотического, в чем я весьма сомневаюсь. Боуи не был сумасшедшим. Если такие психотические наклонности существуют, то — как у Джойса в «Поминки по Финнегану » или как у Арто в его «Театре жестокости» — они сублимированы в искусство.Благодаря его искусству, может быть, он не сумасшедший или не такой уж сумасшедший. Постоянные ссылки на безумие, паранойю и заблуждение, особенно в ранних треках с альбома The Man Who Sold the World , представляют собой музыкальную трансформацию его ужасов, даже сумасшедшего, заключительного, собачьего пения к «All the Madmen»: « Зейн, зане, зане. Ouvrez le chien ».
Тем не менее, сумасшедший, мертвый сводный брат — это своего рода тень, и история безумия в семье, как, кажется, было в случае с матерью Боуи, Маргарет Мэри Бернс, — ужасная вещь.Мы мертвы. Воздух полон их криков.
«Как хорошо в снежную бурю, замораживающей мозг?» — спрашивает Боуи. Это волнующая мрачность видения Боуи в Diamond Dogs , которая тянет меня своими грязными когтями. Когда главный герой трека «Candidate» ходит по съемочной площадке, которая «даже пахнет улицей», он хвастается:
Кто-то нацарапал на стене: «Я чувствую запах крови les tricoteuses».
Кто писал скандалы в других барах.
Трикотаж были повстанческими парижанками из рабочего класса, которые приветствовали казни во время террора 1793–1794 годов, наблюдая за хирургически точной работой мадам Гильотины. «Кандидат» строится с устрашающей лирической силой, рисуя картину мира эксплуатации, разложения и изнасилования:
Пока солнце не поразит любовью убогих молодых рыцарей
Которые прижимают тебя к земле, дрожа от страха.
Мир — это проституированный сексуальный ад, определяемый случайным ультра-насилием.Песня заканчивается жалобно и отчаянно:
Думаю, мы могли бы спуститься вниз еще раз
С тобой рядом со мной все будет хорошо
Купим наркотики и посмотрим группу
Потом прыгнем в реку, держась за руки.
Единственная возможная связь в отчаянном, разрушенном мире, единственный остаток любви, — это принять наркотики и заключить договор о самоубийстве, как немецкий писатель Генрих фон Клейст и Генриетта Фогель, покончившие с собой на берегу Ванзее. за пределами Берлина, выпив кофе, который им принесли из соседнего кафе.В мире без любви любовь может быть спасена только смертью.
ВЕЛИЧЕСТВО АБСУРДАЯ хочу вернуться к намеку на les tricoteuses и сделать здесь небольшой скачок, или, по крайней мере, сделать небольшой шаг. Когда я слушаю Diamond Dogs и думаю об антиутопическом видении Боуи, я думаю о произведении Георга Бюхнера «Смерть Дантона» (Дантонс Тод) . Эта необычная игра определяется послереволюционным чувством отчаяния, бездействия и всепроникающего нигилизма.Незадолго до казни заключенный Дантон говорит, что
Все упаковано и роится. Ничто убило себя ( das Nichts hat такой ermordert ). Созидание — это его рана. Мы его капли крови, а мир — могила, в которой он гниет.
Такова, я думаю, антиутопия Боуи, определяемая смертоносной диалектикой Просвещения. Мы заявляем, что Бог мертв, и превращаемся в богов только для того, чтобы лучше убивать, более эффективно истреблять. Мы стали язычниками.Дантон продолжается,
В мире царит хаос. Небытие — это мировой бог, ожидающий своего рождения ( das Nichts ist das zu gebärende Weltgott ).
Смерть Дантона заканчивается тем, что Люсиль — очень похожая на Офелию — поднимается по ступеням гильотины, где спят стражники. Она кричит: «Да здравствует король! ( Es lebe der König! ) ». Это похоже на самоубийственный жест, и можно представить, что ее быстро убивают, хотя Бюхнер оставляет публику, чтобы сделать такой вывод.Тем не менее, Поль Целан в своей справедливо известной речи «Меридиан», произнесенной при получении премии Бюхнера в 1960 году, находит в словах Люсиль другой смысл. Он настаивает на том, что «Это акт свободы. Это шаг ». Если этот шаг может показаться реакционной защитой древнего режима , то Целан возражает,
Но это не так. Позвольте мне, выросшему на трудах Петра Кропоткина и Густава Ландауэра, настаивать: это не дань уважения какой-либо монархии, любому вчерашнему дню, которое стоит сохранить.Это дань величию абсурда, который свидетельствует о присутствии людей. У этого, дамы и господа, нет окончательного названия, но я считаю, что это так. . . поэзия ( die Dichtung ).
Удивительно, но Целан ставит действия Люсиль под эгиду анархизма взаимопомощи Кропоткина и более пьянящего мистического анархизма Ландауэра. Чуть позже Целан добавляет к этой мысли то, что он называет «топологическим» измерением. Сделать шаг Люсиль — значит увидеть вещи «в топовом свете».«Таким образом, акт свободы, являющийся поэзией, утопичен:
.Мы подошли к открытому и свободному. И, наконец, приближение Утопии.
Поэзия — это шаг, акт свободы по отношению к миру, определяемому величием абсурда, человеческому миру. Таким образом, антиутопия Бюхнера — это условие утопии. Моя единственная настоящая мысль о Боуи состоит в том, что его искусство — тоже такой шаг. Он освобождает нас от окаменевшей и мертвой цивилизации. Нельзя ремонтировать дом, падающий со скалы.Антиутопия Боуи в равной степени утопична.
Я думаю, эта мысль проливает другой свет на видение мира и мировой политики Боуи. Рассмотрим такой трек, как потрясающий «It’s No Game», который появляется в двух версиях («Часть 1» и «Часть 2») в качестве подставки для книги Scary Monsters . Тони Висконти показал, что, что удивительно, обе версии имеют одну и ту же минусовку, хотя на этом сходство заканчивается. Где вторая версия плоская, прямая и бесстрастная, первая версия показывает Боуи во всей его мощной театральности, сопровождаемую угрожающим голосом Мичи Хироты на японском языке и безумной гитарной партией Роберта Фриппа.Трек заканчивается криком Боуи «Заткнись» из-за, казалось бы, бесконечного повторяющегося гитарного рифа Фриппа.
То, что описывает Боуи, — это бюхнеровский мир террора. Первая строка «Силуэты и тени наблюдают за революцией» описывает томление и разочарование постреволюционной ситуации. Как намек на посмертно выпущенный хит Эдди Кокрена 1960 года, больше не существует «трех шагов в рай». Все, что осталось, — это «большие головы и барабаны — полный и языческий». «Так где же мораль?» — спрашивает Боуи.«Людям сломаны пальцы». В последнем куплете «Части 2», заключает Боуи,
Дети по всему миру
Вешают на стены верблюжье дерьмо
Ковры делают на беговых дорожках
Или разбирают мусор.
Итак, где мораль во всем этом верблюжьем дерьме? Поп-звезды, такие как ужасный Боно, должны трансформироваться в более тонкие версии Салмана Рушди и высказывать либеральные банальности о состоянии мира и о том, что мы можем сделать, чтобы исправить это. Но здесь Боуи опровергает такое либеральное самодовольство, подвергая его простой, интуитивной критике.Недорогие ковры, которыми мы обставляем наш дом, делают те, кто живет в хижинах из верблюжьего дерьма. Вместо того, чтобы развлекаться, играя с какой-то мошеннической политической программой, Боуи просто заявляет: «Это не игра». Дерьмо это серьезно.
Следующий трек на Scary Monsters , «Up the Hill Backwards», начинается со слов «Вакуум, созданный приходом свободы, и возможностей, которые он, кажется, предлагает». Подобно крику Люсиль в конце «Смерть Дантона », эта фраза звучит как консервативная критика Французской революции Эдмундом Бёрком.Но если следовать логике Целана, это не дань уважения какой-либо монархии или вчерашнему дню, за исключением величия абсурда, которым является мир людей. Такова поэзия в понимании Целана, поэзия Боуи.
Bowie уже вышел, опубликовано OR Books
‘Это крики проклятых!’ Жуткий мир искусственного интеллекта дипфейк-музыки | Музыка
«Настало время Рождества! Пора в джакузи! » поет Фрэнк Синатра. По крайней мере, похоже на него. С легким свингом, жизнерадостным дружелюбием и сдержанными росчерками духовых и струнных инструментов это могло сойти за давно потерянное демо Sinatra.Даже голос — этот богатый тон, однажды описанный как «все legato и сожаления» — устрашающе знаком, даже если он качается между клавишами и иногда звучит так, как будто он был записан на дне бассейна.
Речь идет не о подлинном треке, а о убедительной подделке, созданной «компанией по исследованиям и внедрению» OpenAI, чей проект Jukebox использует искусственный интеллект для создания музыки, дополненной текстами, в различных жанрах и стилях исполнителей. Вместе с Синатрой они сделали так называемые «дипфейки» Кэти Перри, Элвиса, Саймона и Гарфанкеля, 2Pac, Селин Дион и других.Обучив модель с использованием 1,2 млн песен, взятых из Интернета, вместе с соответствующими текстами и метаданными, она может выводить необработанный звук длительностью несколько минут в зависимости от того, что вы ей скармливаете. Введите, скажем, Королеву, или Долли Партон, или Моцарта, и вы получите приблизительное значение на другом конце.
«С точки зрения инженерной мысли это действительно впечатляет», — говорит д-р Мэтью Йи-Кинг, электронный музыкант, исследователь и академик из Goldsmiths. (OpenAI отказался от интервью.) «Они разбивают аудиосигнал на набор музыкальных лексем — словарь, если хотите, — на трех разных уровнях времени, давая вам набор основных фрагментов, достаточных для воссоздания музыки. что было подано.Затем алгоритм может переставить эти фрагменты в зависимости от введенного вами стимула. Так что дайте ему, например, немного Эллы Фицджеральд, и он найдет и соединит воедино соответствующие части «словаря», чтобы создать что-то в своем музыкальном пространстве ».
Каким бы замечательным ни было техническое достижение, есть что-то ужасающее в некоторых образцах, особенно тех, что уже давно умерли художниками — грустные призраки, теряющиеся в машине, бормочущие банальные клише. «Крики проклятых» — это один комментарий под образцом Синатры; «ЗВУКИ ЕБАНЫЙ ДЕМОНИК» — говорится в другом.Мы в Жуткой Долине.
Музыка Deepfake будет иметь самые разные последствия для музыкальной индустрии, поскольку все больше компаний применяют алгоритмы к музыке. Проект Google Magenta, заявленный как «изучение машинного обучения как инструмента в творческом процессе», разработал несколько API с открытым исходным кодом, которые позволяют создавать композиции с использованием совершенно новых, генерируемых машиной звуков или совместного творчества человека и ИИ. Многочисленные стартапы, такие как Amper Music, производят музыку для мультимедийного контента, созданную на основе искусственного интеллекта, с глобальным авторским правом.Даже Spotify балуется; ее исследовательскую группу по искусственному интеллекту возглавляет Франсуа Паше, бывший глава лаборатории компьютерных наук Sony Music.
Нетрудно предвидеть, как такие дипфейки могут привести к проблемам этики и интеллектуальной собственности. Если вы не хотите платить по рыночной цене за использование музыки известного исполнителя в фильме, телешоу или рекламе, вы можете создать свою собственную имитацию. Тем временем потоковые сервисы могут дополнять жанровые плейлисты похожими по звучанию артистами с искусственным интеллектом, которые не получают гонорары, тем самым увеличивая прибыль.В конце концов, будут ли стриминговые сервисы, радиостанции и прочее все больше избегать оплаты людям за музыку?
Юридические отделы музыкальной индустрии внимательно следят за развитием событий. Ранее в этом году Roc Nation подала DMCA запрос на удаление анонимного пользователя YouTube за использование искусственного интеллекта для имитации голоса и ритма Джей-Зи в рэпе Шекспира и Билли Джоэла. (Оба варианта невероятно реалистичны.) «Этот контент незаконно использует ИИ для имитации голоса нашего клиента», — говорится в заявке. И хотя в конечном итоге видео были восстановлены «в ожидании получения дополнительной информации от истца», дело — первое в своем роде — продолжается.
Jay – Z, который видел версию AI, в которой он читал рэп Шекспиру и Билли Джоэлу. Иллюстрация: Guardian Design / wireimageRoc Nation отказалась комментировать юридические последствия олицетворения ИИ, как и несколько других крупных лейблов, с которыми связался Guardian: «Как публичная компания, мы должны проявлять осторожность при обсуждении будущих проблем», — сказал он. один анонимно. Даже британский отраслевой орган BPI отказался официально заявить о том, как отрасль будет вести себя в этом дивном новом мире и какие шаги могут быть предприняты для защиты артистов и целостности их работ.IFPI, международная организация по торговле музыкой, не ответила на электронные письма.
Возможно, причина в том, что, по крайней мере, в Великобритании есть опасения, что на самом деле нет оснований для правовой защиты. «В отношении музыки есть два разных авторских права», — говорит Руперт Скеллетт, глава юридического отдела Beggars Group, в которую входят инди-лейблы 4AD, XL, Rough Trade и другие. «Один в нотной записи и тексте — то есть в песне — и отдельный в звукозаписи, чем и занимаются лейблы.И если кто-то не использовал фактическую запись — если они создали симулякр с использованием ИИ, — у вас не будет никаких судебных исков против них с точки зрения авторских прав в отношении звукозаписи.
Могут быть потенциальные основания для иска в отношении «выдачи» записи, но, по словам Скеллетта, бремя доказывания является обременительным, и такие действия с большей вероятностью увенчаются успехом в США, где существует правовая защита. против выдачи себя за известных людей в коммерческих целях, и где дела о плагиате, такие как захват имущества Марвина Гэя против Blurred Lines, оказались успешными.В законодательстве Великобритании нет таких положений или прецедентов, поэтому даже коммерческое использование дипфейков, если создатель явно указал на их характер, может быть неприменимым. «Это будет зависеть от обстоятельств каждого дела», — говорит Скеллетт.
Когда Дэвид Боуи поет что угодно — это необычайная сила и ответственность.Mat Dryhurst
Тем не менее, некоторые восхищаются творческими возможностями. «Если у вас есть статистическая модель миллионов песен, вы можете спросить алгоритм: что вы не видели?» — говорит Йи-Кинг.«Вы можете найти это пустое место, а затем создать что-то новое». Мэт Драйхерст, художник и подкастер, который потратил годы на исследования и работу с ИИ и сопутствующими технологиями, говорит: «Ближайшая аналогия, которую мы видим, — это сэмплирование. Эти модели открывают новое измерение и представляют разницу между сэмплированием фиксированной записи голоса Боуи и тем, что Боуи поет все, что вам нравится, — исключительная сила и ответственность ».
Deepfakes также ставит более глубокие вопросы: что делает конкретного исполнителя особенным? Почему мы реагируем на определенные стили или типы музыки и что происходит, когда их можно создавать по запросу? Йи-Кинг представляет машины, способные генерировать для вас идеальное музыкальное произведение в любое время на основе выбранных вами настроек — что уже было впервые реализовано стартапом Endel — а также поп-звезд, использующих модель прослушивания ИИ, чтобы предсказать, какие песни будут быть популярным или на что откликаются разные демографические группы.«Просто накормите людей оптимизированным звуковым потоком, — говорит он, — чтобы артистов полностью исключили из цикла».
Но если мы потеряем чувство эмоционального вклада в то, что делают артисты — и в человеческую сторону творчества, — мы потеряем нечто фундаментальное для музыки. «Эти системы обучены человеческому самовыражению и будут расширять его», — говорит Драйхерст. «Но недостающий кусок головоломки — найти способы компенсировать людям, а не заменять их».
Давайте поспорим: критик Дэвида Боуи и навязчивая борьба за сводящий с ума блеск «Lodger»
В этот последний момент многие читатели в U.С. знает работы Саймона Кричли, философа, общественного интеллектуала и провокатора, известного в мире литературы и теории. Он преподает в Новой школе и часто пишет для New York Times, имея прямое отношение к одной из наиболее примечательных недавних серий, «Камень».
Кричли опубликовал большое количество книг по широкому кругу этических и философских вопросов, а также сотрудничал и / или сотрудничал с такими выдающимися деятелями философии и литературы, как Славой Жижек и Том Маккарти.«Книга мертвых философов» Кричли вошла в список бестселлеров в 2009 году и является отличным стартовым сборником для людей, которые хотят познакомиться с его работами.
Менее известно о Кричли, однако, о масштабах его увлечения популярной музыкой. Он пришел благодаря своим обширным знаниям обычным способом, растрачивая молодость, имея достаточно карманных денег, чтобы приглашать подолгу в музыкальные магазины (до, во время и после панк-революции в Англии), но с растраченной юности он иногда счел нужным подвергнуть популярную песню такому же критическому исследованию, которое он использовал, например, в отношении Шекспира и Фрейда.В связи с этим он недавно опубликовал «Боуи», сборник размышлений о творчестве Дэвида Боуи, с особым вниманием к вопросам идентичности, сексуальности и постмодернистской нестабильности работы Боуи как автора текстов, автора песен и исполнителя.
Это великолепная и обманчиво тонкая книга, в которой не требуется больше времени для чтения, чем для того, чтобы послушать песню Дэвида Боуи, но в которой есть совокупное чувство откровения относительно того, что делает Боуи особенным и почему это так. что его работа, кажется, приносит больше, чем больше времени вы проводите там.Книга восхитительна, легко читается, в ее забавном, трогательном и страстном поле исследования поднимаются отрывки из Ницше, Раскина, Ролана Барта и Делёза, словно облачные облака.
Однако справедливо сказать, что я не всегда соглашался с «Боуи », — книгой Кричли, даже несмотря на то, что я безмерно восхищался всем, и я был удивлен, обнаружив, например, что Кричли не обязательно нравится альбом Боуи 1979 года «Lodger» в такой степени, как я. Поэтому я предложил ему обсудить эту тему, которая будет изложена ниже и которая была начата по электронной почте в конце лета, когда футбольное поле было очищено от иностранных участников.В ходе этого обмена, должен добавить, я узнал, что Кричли также пишет и записывает себя, что часто бывает с людьми, которые так много знают о музыке. Вы можете послушать его работы здесь. — Рик Муди
Рик Муди: Приведите, пожалуйста, исторический контекст, в котором вы впервые узнали о «Квартиранте».
Саймон Кричли: Мне было 19. Я помню, как сидел на полу в доме моей девушки (ее родители были в отъезде, и мы только что собрались вместе — она тоже любила Боуи), и обложка альбома была разложена перед нами. , со странно искаженным изображением тела упавшего и сломленного Боуи на обложке.Я помню, как переворачивал его снова и снова, ища то, чего не слышал. Как и вы, меня сбили с толку «Heroes», такие треки, как «Blackout» и «Joe the Lion». Что мне понравилось в « Heroes » , так это многослойная интенсивность звука. Я думал, что все должно так звучать. Я слышал это на таких треках, как «Red Sails», но этого было недостаточно. Итак, моей первой реакцией было разочарование. Ты тоже, да?
Я только что проверил точную дату выпуска: 18 мая 1979 года.Я знал, что это был 1979 год, но то, что это был май, имеет еще больше смысла, потому что у меня в памяти все еще есть воспоминания о том, как я впервые был в Лондоне (поездка, которую я совершил сразу после окончания средней школы), и обнаружила, что метро сильно переутомлено. с рекламой «Квартирника». Меня это как-то впечатлило. Боуи, в берлинский период «Low» и «Heroes» не пользовался особой популярностью в США, и я не могу представить, чтобы у нас на шее было много штукатурок плакатов «Lodger». В Лондоне релиз был событием.Это было свидетельством того, что там дела обстоят лучше.
Это правда, да, « Heroes » имел для меня огромное значение. Даже инструментальная сторона мне была невероятно интересна. (Недавно я погрузился в мою полную одержимость всем, что касается Брайана Ино, и я полагал, что Ино имел непосредственное отношение к «Moss Garden» и др., Как он сделал с «Warszawa» на «Low ».) И все же. правда, моя первая реакция на «Квартиранта» была путанной. Я бы не стал называть разочарованным, потому что я не сразу понял «Низкий», и я пришел к выводу, что, возможно, Боуи был просто умнее меня, и если бы я не сразу понял эту идею, я мог бы работа с идеей.»Low» в конце концов подарил мне свои прелести. Мне сейчас очень нравится этот альбом. (И я помню, что услышал его в тот же день, когда впервые услышал «Animals» Pink Floyd, который, по моему мнению, был лучшим альбомом, но который теперь мне не нравится изрядно.) Я определенно не сразу получил «Lodger». . И я очень старался. Связано ли ваше немедленное сопротивление с расцветом подростковой любви? Я имею в виду, это был просто плохой альбом обольщения ? Вы подвергали ее в тот день построчному анализу? И что именно вы подразумеваете под «интенсивностью слоистого звука»?
История часто бывает тихой, правда? За две недели до выхода «Квартиранта» Тэтчер выиграла свои первые всеобщие выборы.Я только что получил работу по уборке туалетов в местном бассейне. Я думаю, что это был конец апреля того года, и я помню, как спасатели и босс в бассейне говорили о выборах и совершенно не заботились о том, кто победил: лейбористы, либералы, консерваторы. Все это было похоже на ту же дерьмовую бурю в конце 70-х. Я не голосовал. Мы были панками, но нигилистами. Экономика упала со скалы, на улицах был мусор, города рухнули. Жизнь была серой, тесной и скучной. Но катастрофа тоже была грандиозной.Я также помню множество маршей / демонстраций крайне правых, национального фронта и британской национальной партии.
Как мы ошибались насчет Тэтчер. Но хватит об этом. Мы же не занимаемся социологией? Но это проливает некоторый свет на заявления Боуи несколькими годами ранее о том, что Британии нужен фашистский лидер и что он станет отличным премьер-министром. Может быть, это были побочные эффекты кокаина, но было ощутимое ощущение, что весь послевоенный проект Лейбористской партии по восстановлению, национальная служба здравоохранения и все остальное провалились.Это был антиутопический контекст для музыки Боуи, особенно среди детей из рабочего класса.
Недавно я пересмотрел «Control» Антона Корбайна. Мне он не понравился, когда я впервые увидел его, потому что я сравнивал его с «Круглосуточными тусовщиками», которые мне очень понравились. Но это отличный фильм, когда дело доходит до создания контекста для Боуи. На первом кадре Ян Кертис возвращается из магазина звукозаписи с альбомом Боуи и слушает его в своей маленькой дерьмовой спальне в своем маленьком дерьмовом домике.Что я могу сказать, так оно и было.
В отличие от вас, я сразу получил «Low», вероятно, потому что я слушал всю эту немецкую электронную музыку (Tangerine Dream, Faust, Klaus Schulze, Neu!) И таких людей, как Терри Райли («Радуга в изогнутом воздухе») и К тому времени, как вышел «Low», я был глубоко увлечен Ино. Так что инструментальные части «Low» казались уточнением того, что Ино делал в тихих частях «Another Green World» и, конечно же, «Discreet Music», которая является произведением абсолютного гения.
Что касается первой стороны «Heroes», которая была плотно наложена, это было явное ощущение от всех этих слоев инструментовки на твердом бэк-бите с Деннисом Дэвисом и Джорджем Мюрреем на барабанах и басу, лучшей ритм-секции Боуи. Я просто помню, как я думал, что — это то, как должна звучать музыка , не понимая почему.
Моя новая девушка, с которой я был много лет, была глубоко увлечена Боуи, не так глубоко, как я, но довольно глубоко. Так что прослушивание альбома было чем-то, что мы делали вместе, чтобы быть вместе, если в этом есть смысл.Вы знаете, как по сути делятся некоторые драгоценные музыкальные произведения. Я люблю это. Мы полюбили Боуи и Roxy Music, которых она любила больше меня, особенно «Manifesto», который, кажется, вышел в марте 1979 года.
Как бы то ни было, поговорим о музыке на «Lodger»? Это был ваш выбор, который, на мой взгляд, был непростым и интересным. Итак, что у тебя на уме? Одна вещь, которую я припоминаю сейчас, заключалась в том, что альбом изначально должен был называться «Planned Accidents», что идеально описывает наклонную стратегию Боуи.
Я хочу сказать, что слушать Дэвида Боуи для меня всегда значит ошибаться насчет Дэвида Боуи. Когда мне что-то действительно нравится (например, сначала мне понравился «Давай потанцуем»), я часто ошибаюсь, а когда мне что-то действительно не нравится, я часто чувствую, что в этом тоже ошибаюсь. Я давно не любил «молодых американцев», и теперь считаю, что это очень интересно.
(Возможно, та же логика распространяется и на ваш проект. Я считаю, например, что в вашей книге вам совсем не нравится Tin Machine, но я готов защищать сотрудничество Ривза Гэбрелса с Дэвидом Боуи, и мне очень нравится Ритм-секция братьев по продажам (в конце концов, она работала на «Lust For Life»), и среди альбомов Tin Machine есть песни, которые представляют интерес.Я думаю, что ненависть к Tin Machine больше связана с историей, чем с самой Tin Machine. Настала очередь Боуи быть катастрофой. И длилось это 10 лет. (Пока, возможно, «1. Outside» не станет продолжением берлинских альбомов.)
Поэтому, хотя я очень старался сначала полюбить «Квартиранта» и потерпел неудачу, я с опозданием пришел к выводу, что он в некотором роде великолепен. Фактически, прямо сейчас я бы сказал, что мне это нравится намного больше, чем что-либо в ближайшие пять лет или около того, в том числе, e.g., «Scary Monsters» (хотя «Ashes to Ashes» действительно потрясающе). Итак: Я хочу защитить «Квартиранта». И я хочу попытаться понять, что вас тогда беспокоило, и выяснить, беспокоит ли это вас по-прежнему.
Одна вещь, которая, как ни странно, беспокоила меня в то время, была: текст без рифм. Теперь я знаю, что на «Low» и «Heroes» лирика не рифмована (что обычно означает: сокращение), но по какой-то причине я внезапно понял, что текст на «Lodger» не был рифмован.«Он начинается с самого начала с« Fantastic Voyage », у которого очень странное начало. Музыка немного напоминает« On Some Faraway Beach »Ино из« Here Come the Warm Jets », такого рода госпел / кантри. партия фортепьяно, с некоторыми синтезаторами, удерживающими струнную секцию, а затем эта строка: «В случае / Это фантастическое путешествие / должно превратиться в эрозию / и мы никогда не стареем».
Это очень странный способ открытия альбома . Даже «Лев Джо» и / или «Всегда разбивать одну и ту же машину», казалось, имели небольшой рассказ .Но это полностью следует за разделением языка . К заключению. Все в «Фантастическом путешествии» противоречит здравому смыслу: «Помни, что это правда / Достоинство ценно / Но наши жизни тоже ценны». Рассказчик верит в унижения, до тех пор, пока оно самосохраняется. А еще есть ядерная атака, тоже на заднем плане. Наряду с мостом «Мы учимся жить с чьей-то депрессией». Я полагаю, что это в высшей степени архаичное самовыражение разновидности «побочных эффектов кокаина».Похоже, у него нет точного припева, похоже, что в нем нет точных куплетов, возможно, это было запланированных происшествий, на которые были наложены тексты на поздних этапах процесса.
Очень странная вступительная композиция. Но сейчас, в это время жизни, в период отчаянно-среднего возраста жизни, я нахожу это волнующим, брехтианским, ироничным, забавным и странно паническим образом, который у меня ассоциируется с альбомом в целом. Это тревожная песня, изображает веселым, попсовым.
Я наконец-то заснул прошлой ночью, но это уже другая история. Еще я продолжал слушать «Квартиранта» и думать о том, что ты сказал. А затем, на четвертом треке, «Yassassin» (трек, который мне не очень нравится из-за битов рэгги белого мальчика. Я очень разборчив в своем регги, хотя в треке есть что-то из серии этнографических подделок Джана), в момент откровения Филипа К. Дика туман рассеялся, и Боуи спел: «Я не угрюмый парень».
И тогда я подумал, что именно поэтому вы хотите поговорить о «Квартире ».« Ты не угрюмый парень и не хочешь им быть, что также восходит к подарку твоего отца на выпускной — поездке в Лондон, подарку, который ты на каком-то уровне не хотел, где ты видел плакаты» Жилой . « Господи, я вываливаю на вас всю психоаналитику. От подарков отказались, и они получили, и отказались получать. Отравленные дары.
Я угрюмый парень? Решительно. Но когда я слушаю песни Боуи, моя капризность выражается убежденностью. Я часто пересматриваю свои взгляды, но трек просто поражает меня, и я с ним.Большие пальцы вверх или вниз.
Я полностью согласен с тем, что вы сказали о Tin Machine выше. Я купил все это, когда оно вышло, и не хочу очернять работу Боуи с Ривзом Гэбрелсом, большая часть которой великолепна. Но я полагаю, что для искупления должно быть падение, верно? Итак, 80-е стали падением Боуи, а 90-е — медленным путем к искуплению, кульминацией которого стал шедевр «1. Outside», а затем «Heathen» — венец славы, Боуи в образе Христа, торжествующего, окруженный ореолом света. свет, объявляющий последний суд.Именно так «Heathen» восприняли в Великобритании в конце 2001 года. Просто он должен был быть таким хорошим, особенно потому, что он был выпущен как раз после событий 11 сентября, когда людям нужно было что-то сильное. И «язычник» — это хорошо. Но так же, на мой взгляд, «Reality», альбом следующего года, который не получил таких же похвал.
Давайте посмотрим на «Квартиранта»? Во-первых, действительно интересны различия между нашими реакциями. Я не знаю почему, может быть, я просто так запрограммирован, но я всегда находил, что самые абстрактные, образные лирики Боуи в стиле Эзры Паунда сразу же имеют для меня смысл.Внезапное начало «Фантастического путешествия» имело для меня полный смысл, но я понимаю, что вы имеете в виду. Это действительно странная серия слов, и стойкий отказ от рифмы и повествования странен, хотя Боуи для меня полностью соответствовал всему, что я читал, когда начал по-настоящему читать (Элиот, Паунд, Льюис, Джойс, Вульф … — ты знаешь). Не думаю, что когда-либо понимал повествование. Мне всегда кажется фальшивкой.
Я пытался возродить свои первые впечатления от «Жильца», и эти взгляды можно пересмотреть, и они должны быть пересмотрены, но это был «большой палец вверх» для «Фантастического путешествия», а затем пауза перед поднятием большого пальца на «Красные паруса». «Диджей», «Оглянись в гневе», «Мальчики продолжают качаться» и «Повторение.«Move On», даже без его смущающего расового профилирования «Африка — сонный народ, / у России есть свои всадники», просто не работает для меня, хотя мне нравится ощущение Бо Диддли на треке. «Яссасин» — это большая проблема, и я никогда не могу определиться с этим «Полет в африканской ночи». «Red Money» просто не слушается, потому что в нем используется тот же минусовочный трек, что и в «Sister Midnight» Игги. Я знаю, что Боуи написал музыку и проделал всю работу над «The Idiot», но вокал Игги настолько совершенен. Мы могли бы поговорить о каверах Игги Боуи, хотя я нахожу их немного болезненными.Я действительно любил Игги.
Но я бы хотел поговорить о последовательности от «красных парусов» до «повторения». Я сохраню это на будущее при обмене. Но при повторном прослушивании этих треков я вспоминаю слово «клаустрофобия». В этих треках нет воздуха, особенно «DJ», и мне это нравится. Это как якобинская драма или Трауэршпиль. Большая часть музыки, которую я люблю, вызывает клаустрофобию. Я чувствую себя Яном Кертисом прямо перед тем, как он повесился, слушая «Идиота». Я знаю, это должно звучать странно.
Конечно, и не только ради этого, я хочу защитить и «African Night Flight», и «Yassassin». На самом деле, мне очень нравится «African Night Flight». Это одна из моих любимых песен на альбоме. Во-первых, изогнутый аналоговый синтезатор. Это винтажный писк аналогового синтезатора Eno. Это то, что мне нравилось в прежние времена в Ино, — его стремление заставить свой синтезатор звучать как какое-то животное. «African Night Flight» — также единственная песня в берлинской трилогии, когда я уверен, что слышу пение Ино — в хоральной секции «asanti».Поскольку я убежден, что большая часть «Lodger» была написана в студии с использованием инструкций в стиле Ино (Карлос! Ты играешь на барабанах!), Мне кажется, что песня «африканская» только на более поздней стадии ее развития. развитие, как способ описания того, что музыка уже делала, и, таким образом, думать об этом как о комментарии к Африке или как о каком-то экзотическом преломлении Африки — значит быть критически редуктивным.
Между тем, мы знаем, что путешествия Ино были ответственны за многое из того, что он делает.(На самом деле, когда я был подростком — почти в тот же момент, когда я впервые услышал «Lodger» — я провел интервью для своей школьной радиостанции с Крисом Францем и Тиной Веймут из Talking Heads. Я был очень взволнован встречей с ними. Но даже больше, чем встреча с ними, я был очень взволнован встречей с кем-то, кто знал Брайана Ино. Думаю, в то время они работали над «Fear of Music». И Франц сказал что-то во время интервью о том, что Ино черпает идеи из путешествий.) «Move On» полностью посвящен путешествиям, и даже название альбома отсылает от путешествия в его постоянстве.Таким образом, безудержное культурное присвоение является частью иронической, брехтианской дистанцированности этого явления, его культурного беспокойства. Между прочим, я тоже очень сопротивляюсь «Move On». У него есть только одно достоинство, или имевшееся в то время, фазовращатель на электрогитаре, но это редкий пример чего-то, что датируется альбомом Боуи. Я думаю, что есть небольшой сдвиг фазы и на второй стороне «Heroes», но это не одна из самых прочных инженерных уловок Ино, и в остальном, в этом случае, песня тонкая, с некоторыми текстами, которые не рекомендуют себя история.
«Yassassin», с другой стороны, на самом деле является ближневосточной песней, в которой присутствует регги, а не примером регги, в котором, как оказалось, есть ближневосточная скрипка. Может быть, фигура Карлоса Аломара в стиле регги была придумана так, чтобы она не казалась востоковедом со всеми ее турецкими нотками. Для меня с пением отлично подходит для «Yassassin», и я не всегда люблю напев Боуи 1976–1981 годов. «Move On» немного напевает, и есть моменты здесь и в других местах. Мне всегда казалось, что Боуи немного прячется за пение.Когда он не был уверен в своей способности создавать пафос, он напевал. (Для меня «Station to Station» — это альбом великих триумфов, но также и напыщенный провал, а именно «Wild Is the Wind», когда я впервые обнаружил, что меня беспокоит пение.) немного панк-энергии на «Lodger «, , как и на «Heroes», и, возможно, поэтому вы продолжаете находить здесь аналогию Яна Кертиса. Но я бы сказал, что «Lodger» — это в некотором смысле больше нью-йоркский панк, чем лондонский, поскольку в британском панке присутствовало своего рода благородство романтических традиций, байроническое качество, но нью-йоркский — не волна 1978 года. -1979 (который Ино только что задокументировал в «No New York» ), был гораздо более нигилистическим.Это было анти-романтично, и это отразилось в абсолютной грязи некоторых из них — «Подросток Иисус и придурки», ДНК и так далее. В пении на «Яссасин» есть этот панк-аспект. Здесь нет вибрато. Никакого пения. Как Том Верлен, или Джонни Тандерс, или Арто Линдсей.
Может быть, то, что вы описываете как отсутствие четкости звука, которое я теперь лучше слышу и понимаю, является признанием этого культурного различия. Это больше влияние Ино на звук и его пребывание в Нью-Йорке, а не влияние Тони Висконти, которому всегда не уделяется должного внимания в «Low» и «Heroes».« записывал тех сессий Висконти, а не Ино.
Другой способ описать этот англо-американский разрыв, да, — это отметить различия между нами двумя, участвующими в этом обсуждении. Я, американец, описываю альбом «Lodger ,» , который, по моим воспоминаниям, относится к моей первой поездке в Лондон, а вы, гражданин Великобритании («субъект»), описываете в Америке альбом, который для вас является типично британский. Сам Боуи подчеркивает этот пробел, это разделение на общий язык в своей ленте «Я боюсь американцев», которую он периодически запускает, хотя он живет в Нью-Йорке и жил здесь некоторое время, а недавно снял его очень хороший альбом The Next Day в Нью-Йорке.Он знает о 9/11 больше, чем вы или я, потому что он жил к югу от Хьюстон-стрит в 9/11. Это примерно столько же Нью-Йорка, сколько вы можете получить. Англо-американский разрыв — это признание того, что две вещи неразрывно связаны между собой в театре критики Боуи.
Таким образом, здесь мы, без сомнения, согласны: я думаю, что «Красные паруса» поразительны и великолепны. Я тебя туда сейчас отпущу. . .
Прежде чем я дуну в «Красные паруса» ветром или горячим воздухом, позвольте мне отметить важный для меня момент.Я философ, да? И мы должны быть в разумном бизнесе, приводить аргументы, быть строгими, разоблачать необоснованные предположения. Вы знаете, что такое. Проблема в том, что это случается нечасто. На самом деле очень трудно изменить мнение людей с помощью аргументов, особенно философов. Я не могу вспомнить ни одного случая за последнее десятилетие в Новой школе, когда кто-то выступал с философской лекцией, и первый вопрос звучал так: вы полностью правы, я ошибался в своих основных предположениях, мне нужно вернуться и пересмотреть мои взгляды.
Еще более остро, когда дело доходит до наших эстетических суждений, мы склонны цепляться за свои взгляды из-за какого-то странного беспокойства, или мы делаем не-утверждения, такие как Это было интересно в ответ на некоторую работу, которую мы видели в начале шоу. Что, черт возьми, означает интересный ? Ничего особенного.
Напротив, в отношении спорта и музыки применяются разные наборы условностей, и это меня действительно интересует (интересует?). Я большой футбольный фанат и фанатично верю футбольному клубу «Ливерпуль» и верю команде и, прежде всего, болельщикам.Но это не делает меня догматиком. Я постоянно встречаюсь с людьми на улице (обычно, когда я ношу свою ливерпульскую экипировку — грустно, я знаю, но это правда) и разговариваю со сторонниками других команд, где мы обсуждаем, что произошло в той или иной игре, тактике и т. Д. перспективы на оставшуюся часть сезона, трансферы. Дело в том, что это глубоко рациональная деятельность. Приводятся аргументы, взвешиваются доказательства, и вы можете увидеть точку зрения другого, даже точку зрения болельщика «Манчестер Юнайтед».Это потому, что мы спокойно относимся к нашим основным убеждениям, когда речь идет о таких видах спорта, как футбол. Нам не угрожают и не тревожат тревогу.
Я думаю, что это похоже на музыку. Послушайте, мы оба большие поклонники Боуи. Скажем так, за последние 40 лет нет более важного музыкального исполнителя, чем Боуи. Допустим, мы с этим согласны. Но тогда мы могли бы встретить на вечеринке кого-нибудь, кто думает об обратном, скажем, фаната Zeppelin, или фаната Флойда, или даже фаната Little Feat.И мы могли бы начать спор, представить доказательства, изложить аргументы, но также выслушать аргументы другого. В конце разговора наши основные предположения, скажем, о величии Боуи, принципиально не изменились бы, но мы бы узнали кое-что, что могло бы заставить нас пойти домой и придерживаться «физических граффити» или «темной стороны луны». или даже «Feats Don’t Fail Me Now» и сказать себе: Да, этот человек был прав. Это очень хорошо.
Часть того, что я хочу делать с поп-музыкой, и для меня важно придерживаться этого термина — «поп-музыка», музыка, которая популярна на –, чтобы показать, что она достойна нашего самого изысканного эстетического внимания ( для меня нет ничего более эстетически важного, чем эти маленькие, часто ребячливые трехминутные песни: они открывают миры, они делают жизнь сносной, особенно когда вы молоды, но в моем случае намного позже, до настоящего момента) как мы думаем о различных сферах нашей деятельности.Если бы мы думали о политике, изобразительном искусстве или философии так, как мы думаем о поп-музыке, то это был бы огромный шаг в правильном направлении. Можно страстно придерживаться ряда убеждений в отношении такого артиста, как Боуи, но это не делает вас догматиком.
Итак, после того, как я изложил свое мнение о «Lodger» и о том, какие треки я считал хорошими и менее хорошими, вы высказали свое мнение о «African Night Flight» и «Yassassin», и я вернулся и послушал их снова, и я вижу почему ты говоришь то, что говоришь.Я ошибался насчет «Африканского ночного полета». Синтезаторная волнистость Eno — это гениально, и это странное различие между медлительностью ритм-трека и сверхбыстрым вокалом, который вовлекает в песню. Это все время звучит не во времени. А насчет «Яссасина» вы правы, ну, в общем, до определенной степени. Я думаю, вы правы насчет пения Боуи и проблемы с его постоянным пением, которое иногда является своего рода прикрытием, за которым он прячется, возможно, из-за фундаментальной неуверенности в его голосе.Боуи следует кричать чаще.
Так что я немного передумал. Это то, что я пытался донести. Мы делаем это с музыкой, и мне очень хотелось бы, чтобы мы делали то же самое в других наших делах.
В Великобритании / США. вещь, да, согласен. Боуи — типичный житель Нью-Йорка. То есть человек, который находит место, будучи не на своем месте. Это означает, что нельзя находиться в одном месте, например, в Англии, или в другом, например, в США. Нью-Йорк позволяет вам быть обоими, и ни то, ни другое, и это его уникальное притяжение для меня, его гравитационное поле, которое меня не истощает и не утомляет.В этой связи я думаю также о Квентине Криспе и Джоне Ленноне, который сказал, что Нью-Йорк напомнил ему Ливерпуль. Когда я прищуриваюсь, глядя на поезд Q, пересекающий Манхэттенский мост, я точно знаю, что имел в виду Леннон. Это дом вдали от дома, дом, который освобождает вас от дома.
Послушайте, я искренне ненавижу Англию. Мне кажется, что это тупо и тесно. И я знаю, что эта ненависть — всего лишь оборотная сторона разочарованной любви, но единственная область англичан, которая делает меня шовинистом (кроме Чосера, Милтона, Джулиана Норвичского, Шекспира, Блейка и Кольриджа.Вы понимаете.) — это популярная музыка. Англия для меня живет как серия музыкальных воспоминаний и клише, но также и как некоторые реальные возможности. Я думаю, что так обстоит дело с Боуи: я ненавижу Англию, я больше не хочу там жить. Но когда дело доходит до музыки, Англия мечтает об этом, как так хорошо утверждал Джон Сэвидж много лет назад. Мне нравятся мечты, но не реальность.
«Red Sails» — это трек, который я чаще всего играл, слушая «Lodger». Думаю, это восходит к тому моменту, когда я купил Neu! 75 в 1975 году.Я пропускал обед, оставался голодным и тратил деньги на покупку альбомов. «Neu! 75» была одной из моих самых гордых вещей, с чудесной, блестящей черно-белой обложкой на развороте. Это не просто драм-н-бэйс Клауса Дингера, заимствованный из Neu !, (послушайте «Hero» и особенно «E musik», который просто пророчествует обо всем, что впоследствии произошло в музыке в течение следующих десятилетий), пустой motorik beat, который превращает рок-н-ролл в великолепно пустой Trauerspiel. Долг Neu! также присутствует в мягких мелодичных синтезаторных и гитарных партиях, которые очень близки к работе, которую проделал Майкл Ротер с Neu! и на его сольных альбомах, таких как «Sterntaler» 1977 года.Итак, когда я впервые услышал «Red Sails», это было похоже на защиту этой малоизвестной группы, которая, казалось, нравилась только мне.
Но моменты, которые просто убивают меня на «Red Sails», — это небольшой мелодичный вокальный пробег, когда Боуи говорит: «Сейлор не может танцевать, как ты», и его голос почти срывается, а затем следует настоящий или синтетический крик. Это заставляет меня вздрагивать от восторга каждый раз, когда я это слышу. Другой момент — хоровой крик: «Внутренние районы, внутренние районы, мы собираемся отплыть во внутренние районы.Это открывает все, что происходит в следующие тридцать секунд или около того. У нас есть такая строчка: «Это далеко, далеко, фа фа далеко, далеко далеко / Это очень далеко, фа фа да да да да да». А потом Боуи просто считает «1, 2», затем делает паузу перед цифрой «3, 4», а затем издает неземной вопль. Вой паруса.
И снова слегка забавное ориенталистское тщеславие этого трека исчезает в конце в чистом фонетическом ряду означающих самого очевидного типа: «1,2,3,4» или «да да». Вся энергия трека, кажется, растворяется в собственном притворстве и переворачивается на 180 градусов во что-то невероятно интересное.
Я сегодня очень болтлив. Единственное, что я хотел упомянуть, это то, что «Фантастическое путешествие», очевидно, является намеком на одноименный фильм 1966 года, который представляет собой чудесно сконструированную притчу о миниатюризации и уменьшении размеров подводных лодок. Боуи, должно быть, видел это. Фильм — это своего рода фантазия о внутреннем пространстве в отличие от обычных фантазий о космосе. Я бы связал это с чувством клаустрофобии и внутренней депрессии, которое характерно для этой песни и большей части «Lodger». Действительно, странно, что, когда Боуи говорит о космосе, от «Space Oddity» в 1969 году до «Dancing Out in Space» в 2013 году, он действительно говорит о внутреннем пространстве.
Последнее, что я хочу подчеркнуть, — это гендерное измерение в «Квартире », , которое проявляется в двух конкретных моментах. в «Boys Keep Swinging» мы видим явное празднование того, что мы мальчишка и лопаются вишенки, но, как показывает чудесное затягивающее видео на песню, это своего рода перформативная пародия и подрыв мужественности. Это определенно странная песня, раскрывающая пустоту мальчиков, играющих в мальчишку.
Следующий за ним трек «Повторение» посвящен домашнему насилию.Это о мальчике, который продолжает кидаться на жену. Работы Боуи изобилуют социальными комментариями, но он всегда относится к вещам косвенно, что многие люди упускают. Недавний пример — внутренний монолог серийного убийцы в «День святого Валентина». Но «Повторение» гораздо более прямолинейно и связано с повторяющимися циклами мужского насилия в отношении женщин, особенно мужей против жен. Момент настоящего блеска в треке (и я хотел бы спросить Боуи об этой песне) заключается в том, что вся лирика рассказана в далекой, безличной форме от третьего лица: «Джонни — мужчина, и он больше ее.Но есть момент, когда Боуи переключается на второго человека, чтобы умолять Джонни: «Не бей ее». Вы могли пропустить это на первых двух слушаниях, но это то, что структурирует всю песню. Единственное, что может остановить эти циклы домашнего насилия, — это заповедь, призыв, который всегда должен быть от второго лица, например: «Не убивай». Это не закон, это этическое требование.
В «Red Sails» есть синтезаторный рифф, который начинается в 1:47, и он работает как струнная секция, как один из тех гамбитов Джорджа Мартина, в которых инструментальная секция так хорошо скомпонована, настолько мелодична, что кажется еще один зацеп в песне, и это то, что заставляет песню взлетать для меня.Он начинается с действия «Красный парус / Красный парус! / Красный парус / Немного реакции!» раздел, и он уступает место той части, о которой вы говорите, разделу со словом салат. Что начинается со слов «внутренние районы». Слово «салат» мне очень интересно, поскольку оно совпадает с чудовищным гитарным соло Адриана Белью. Я думаю, это один из самых драматичных разделов на альбоме, но вы правы (и в этом смысле я согласен с вашими размышлениями о редкости философского примирения) в том, что ритм-секция странным образом похоронена в этой записи.Ударная игра в этом отрывке из «Red Sails» поразительно хороша, но вы бы не знали. Это много раз перемешано. Если вы собираетесь иметь эту великолепную фанковую ритм-секцию (и я бы также выделил Джорджа Мюррея, который фанк, не делая излишнего поппинга Ларри Грэма), вы должны быть в состоянии услышать , услышать их!
Я бы назвал раздел «словесный салат» в «Красных парусах» концом темы путешествия в «Квартире », , которая в значительной степени ограничена первой стороной, и эта одиссея заканчивается тем, что у меня есть в последнее время думал об этом как о образе невыразимости . Мне нравится, когда песни не знают, что делать, потому что все, что нужно сказать лирически, уже было сказано, и поэтому абстрактный регистр, то есть музыкальный регистр, должен взять верх (лучший момент из этого, или один из лучших — в песне Big Star «What’s Going Ahn», где Алекс Чилтон поет «Всегда нечего сказать», а затем оставляет последнюю строку куплета пустой). Боуи говорит «да да да да да», а затем просто оставляет остальное место Белью.Этого уже нельзя сказать!
Как вы правильно заметили, вторая сторона — это сторона маскулинности, , и, поскольку мы оба были мальчиками, находившимися на грани мужественности на момент ее выпуска, само собой разумеется, что эта сторона будет иметь большое влияние для себя). Он начинается с «DJ», что на самом деле является одним из ярких моментов альбома (видео здесь). Я почти уверен, что струнная часть — это отчасти камергер Боуи, который был использован для превосходного эффекта на двух предыдущих альбомах Berlin.Звук более рок-н-ролльный, ритм-секция в хорошей форме и в основном слышна. Я полагаю, что Белью и камергер, и какая-то настоящая скрипка — все они функционируют за пределами допустимого гармонического словаря для рок-н-ролла, и тогда тексты, казалось бы, имеют дело с идиотизмом поп-машины, особенно с мужской культурой в мире. какой рок-н-ролл бывает. Как и в случае с той песней на «Scary Monsters «, «Teenage Wildlife», которую люди думают, это перевертывание птицы в отношении Гэри Нумана, можно представить, что «DJ» направлен на конкретного диджея где-то, но кого это волнует? Меня никогда не интересует такая прозрачная автобиография.В своей книге вы утверждаете, что автобиография Боуи встречается реже, чем мы думаем, и я, вероятно, в некоторой степени возьму этот вопрос, потому что я думаю, что часто, когда вещи кажутся менее автобиографическими, они являются более автобиографическими (например, Ален Роб-Грийе для меня — очень автобиографический писатель, и Чарльз Бернштейн кажется мне очень автобиографичным), и поэтому я представляю, что сторона мужественности «Квартиранта» заключается в том, чтобы населять серию мужских «я» таким же образом, как и эта сторона. о населенном ряду «чужих культур».”
«Look Back in Anger» не интересная песня для меня, потому что она основана на тенденции напевания, хотя мне нравится ритм, который является далеким родственником щебетания ритма телетайпа «Lust For Life». но этого недостаточно. Меня снова интересует «Boys Keep Swinging» с ритмами Джерри Ли Льюиса и очень ироничной лирикой. «Когда ты мальчик / Другие парни проверяют тебя / Ты заводишь девочку / Когда ты мальчик». Что значит качели в названии? Все это предвещает очень зловещее «Повторение», которое следует за этим.Все это от Дэвида Боуи, который в популярной прессе якобы был андрогином, бисексуалом или, возможно, геем. Очень загадочный комментарий обо всех подводных камнях современной мужественности. И здесь отличное гитарное соло, как бы указывающее на роль, которую великие гитарные соло играют в построенной мужественности. На самом деле соло настолько велико, что оно случается дважды. Если я не ошибаюсь, это два разных соло, составленных, как одно в студии. «Repetition» с его грувом No Wave (это почти мог быть Джеймс Уайт и Блэки) продолжает тему.«Repetition» немного напоминает мне фальшивый джаз, который Лу Рид исполнял на «The Bells», тоже очень недооцененном альбоме.
Мне, вероятно, нравится «Red Money» больше, чем вам, потому что на самом деле «The Idiot» мне нравится меньше, чем «Lust For Life», и я не возражаю против того, чтобы украсть старую песню, если это возможно. быть созданным из этого (я был за кулисами на концерте в прошлом году, когда я услышал, как один автор песен на тот момент, один, которого я очень уважаю, сказал: «Если бы люди только знали, сколько наших песен являются нашими другими песнями задом наперед!») , и мне кажется, что Боуи делает с минусовками больше интересных вещей, чем Игги с ними.Я думаю, что Боуи мелодист лучше, чем Игги. В мелодии Боуи есть немного R&B (это пентатоника), несколько хуков, тогда как у Игги больше панка и элементалей.
Какой аромат целого? В своей книге вы говорите о «Lodger », «»: «Я помню, как сидел один, скрестив ноги, на полу квартиры моей мамы, глядя на искаженное изображение жертвы несчастного случая, Боуи на обложке, и пытался полюбить альбом больше». Я согласен с первым ответом на него, но я думаю, что время было для меня невероятно благосклонным к «Lodger», и я обнаружил, что в нем есть только несколько песен, которые мне не нравятся («Move On» и «Look Back In» Anger »), и для меня общий привкус экспериментальной игры и анти-поп-переориентации структуры поп-песен приветствуется, и в некотором смысле более авантюрный, чем , чем некоторые из« Low »и« Heroes ».«Ему было наплевать, что кто-то думает, ему даже наплевать на то, что думал Брайан Ино, а это примерно настоящая свобода. Он хотел заниматься искусством. А искусство находится вне таксономии искусства. Поначалу об искусстве трудно говорить или оценивать, потому что искусство не относится к определенному набору стандартов, это категория, выходящая за рамки стандартов.
Ирония «Lodger» — это самая важная черта здесь, и она распространяется на идеи о том, как сделать поп-песню и как сделать хорошую запись.Плохой звук , как можно предположить, является частью обоснования, как Боуи и Игги Поп просто дали Тони Висконти демо для «The Idiot» и посоветовали ему каким-то образом сделать из этого пластинку. «Запланированные несчастные случаи» слишком буквальны для названия, или, если вы собираетесь сделать запланированных происшествий , техника для альбома, техника должна распространяться и на само название. «Запланированные аварии» напоминают мне первоначальное название «Радуга гравитации» Томаса Пинчона, которое, как вы, вероятно, знаете, было «Бездумные удовольствия».«Я думаю, что« Mindless Pleasures »выдал слишком много. Вероятно, названия должны быть намеками на содержание, но не раскрывать его полностью.« Let’s Dance »дает слишком много, поэтому это популярный альбом. вещи прочь, значит, вы ухаживаете за массовой аудиторией.
Все всегда говорят, что «Scary Monsters» — последний великий альбом Боуи, но я думаю, что на «Scary Monsters» есть три хорошие песни, а «Lodger» в основном великолепен. С каждым годом все больше.Потому что это часть жанровой традиции, в которую входят «Аладдин Разумный», «Бриллиантовые псы», «Низкий», «Реальность» и «Следующий день». Я думаю, что опасность для Боуи состоит в том, чтобы предполагать, что все это серьезно, и опасность в том, чтобы предполагать в отношении Боуи, что все это иронично, и когда он находится между вещами, например, с полом и сексуальностью, тогда он проявляет свою тонкость и хитрость. . .
Последний ответ был действительно хорош, Рик. Как бы то ни было, как сказал Лу Рид в конце одного из своих альбомов «Нью-Йорк», я думаю: «Воткните вилку мне в задницу и переверните меня; Я задолбался.«Я закончил, но позвольте мне пощупать корки от пары вещей, которые вы сказали.
Что такого замечательного в этом обмене, так это то, что мы оба очень заботимся о Боуи и оба знаем музыку, но есть так много, чего не хватает. Так что я просто вернулся к тому моменту в 1:47 на «Red Sails» с партией струнно-синтезаторной, и вы правы: она полностью поднимает трек и переносит его в другое место, куда более интенсивное.
И это где-то нигде, в том смысле, что то, что происходит в конце «Red Sails», — это возбуждение, которое, кажется, сопровождает исчерпание песни, когда нечего сказать.Именно в этот момент, когда что-то превращается в ничто, повествование превращается в чистый образ или серию фонем (да да / фа фа) и чистый звук, ПРОИСХОДИТ музыка. Ничто другое не может этого сделать. Поэзия, проза, изобразительное искусство, культура, садоводство, шелководство. Я мог бы продолжить. ничто из этого не может сделать этого. Может быть, секс можно, но это должен быть ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хороший секс.
Несколько вещей, которые вы сказали в последнем ответе, действительно поразили меня и подсказали мне дисциплину такого художника, как Боуи, его аскезию и его точное использование наклонного направления в качестве стратегии для создания своего искусства.То, что я имею в виду, восходит к тому, что вы говорите об автобиографии и идее о том, что чем менее автобиографичным является сочинение или музыка, тем более автобиографичным она может стать. Я думаю, что логика бесконечного чревовещания Боуи, его занятия разными персонажами и разными голосами: Скотт Уокер, Тони Ньюли, Марк Болан …
Итак, вы помните, что Т. Первым названием Элиота для «Пустоши» была та странная фраза, которую он позаимствовал у Диккенса: он делает полицию разными голосами .Это название гораздо лучше, но я полагаю, что Элиот был слишком заинтересован в деньгах и продажах, как вы предлагаете насчет «Let’s Dance». Но я думаю, что Боуи поступает с полицией разными голосами, и он делает это, потому что сидит на острие бритвы, которое отделяет серьезность от иронии. Как вы говорите, смотреть на Боуи серьезно или иронично — это полное непонимание. Он и то, и другое одновременно: абсолютно серьезный, абсолютно игривый. На киноэкране Энди Уорхола их совершенно не отличить.
Итак, вы правы, выбор «Жилец» в качестве титула идеален в том смысле, что поддерживает эту косвенную дисциплину. Запланированные аварии слишком сильно уступает. Это становится просто еще одним утомительным обсуждением метода. Есть что-то угрожающее в самом слове «Lodger », что-то совершенно изворотливое. Коварный жилец. Но жилец — это еще и серийный убийца, угроза соседства, Джек Потрошитель. Также очевидно, что это намек на одноименный фильм Хичкока 1927 года, подзаголовок которого — «История лондонского тумана».
В наших концах — наши начала. Или наоборот. Или оба сразу.Begending. Но я думаю о вас, когда вы рассказываете о лондонском тумане в 1979 году, путешествуя по метро и видя искаженные фотографии несчастных случаев с обложки альбома Боуи. И я думаю о себе тогда, когда мне было 19 лет, покрытым прыщами, я пытался найти что-то в «Жильце», чего он не мог бы дать мне в то время. Забавно, мне потребовалось 35 лет, чтобы наконец заговорить со мной, как радио-призрак из прошлого, требующий кровавой жертвы. Но ожидание того стоило.
BOWIEODYSSEY70 Саймона Годдарда — рецензия на книгу BowieOdyssey70
BowieOdyssey70
Саймон Годдард
Омнибус Пресс
Опубликовано 29 октября
BowieOdyssey70 Саймона Годдарда начинает десятилетнюю биографическую серию, в которой рассказывается о стремительном взлете подростка из Бекенхэма Дэвида Джонса до Боуи: глобальное явление.Отзывы Бриони Хегарти о фильме «Громче, чем война».
Книга Один из эпических BOWIEODYSSEY перемещает начало метаморфозы. Музыкальный автор Саймон Годдард черпал вдохновение у Боуи в своей публикации 2013 года «Зиггиология — краткая история Зигги Стардаст». Теперь он пересматривает канон художника в амбициозном проекте, в котором переплетаются эволюция эпохи и звезды. BOWIEODYSSEY70 — первый из десяти релизов, по одному на каждый год 70-х. Сериал наверняка насытит поклонников Боуи, которые теперь лишены своего подвижного кумира.
На пороге десятилетия Дэвид Боуи — недавно провозглашенный светило поп-музыки, сияющий в ауре хита 1969 года «Космическая странность». Не в последнюю очередь, подлинный аккаунт Годдарда включает в себя искусно созданные взаимодействия с персонажами из молодого Дэвида Джонса, которые способствуют, но в конечном итоге не делают финальной версии постановки: «Звезда Боуи». Создавая диалог и перспективу на стене, автор убедительной, повествовательной научно-популярной литературы приоткрывает завесу иллюзий.
Молодой Боуи неуверен в своем направлении и открыт для влияния.Демонстрируя несосредоточенный манифест художника, Годдард подробно описывает интересы, которые варьируются от буддизма до Энди Уорхола и искусства пантомимы. Он играет ключевую роль в фолк-клубе The Beckenham Arts Lab. Несмотря на эту широкую палитру, Дэвид скрывает целеустремленный и несколько безжалостный персонаж под харизматичной, кажущейся небезопасной внешностью. Консорт Энджи играет ключевую роль в создании бренда Bowie; ее драйв абразивный, но необходимый фактор. Следуя параллельной траектории, у друга и соперника Марка Болана есть сильная соратница в лице жены и менеджера Джун Чайлд.В контексте времени сильные женщины не особенно ценятся мужчинами.
На обложке книги Боуи смотрит прямо в объектив камеры. Дальнейшие изображения служат для того, чтобы показать, как он постепенно принимает видимость искусственности. Приняв позу, в подставках для книг он откидывается на шезлонг (проект обложки будущего альбома). На фотографиях, развернутых по центру, Дэвид отражает Грету Гарбо в дымящемся гламурном стиле. Яркий цветной портрет осенью 1970 года запечатлел Давида в голубом пальто с поясом на фоне витража, смотрящего в небеса.Картина предполагает выход из куколки. Среди других монохромных снимков, которые задают атмосферу того времени: улицы Сохо, фестиваль на острове Уайт, протест против миди-юбок в США и недавно обрученные мистер и миссис Джонс.
В новую эру, которая еще не утвердила свою музыкальную идентичность, Годдард ссылается на журналы для подростков и важнейшую музыкальную прессу, вызывая нетерпеливый аппетит к переменам. И наоборот, он документирует, что, хотя Top Of The Pops является флагманом молодежной культуры и стержнем успеха, хит-парад не обязательно отражает это.Читатель трясется от популярных героев года. Рольф Харрис занимает первое место в новогодних чартах синглов с «Рождественским безумием», «Два маленьких мальчика», а Джимми Сэвилл — третье место среди подростков, избранных местным членом парламента. Лондонская сцена кажется маленькой и удобной для навигации, но сами улицы остаются бескомпромиссно сложными. Демонстрируя это, Годдард не уклоняется от мрачной цитаты о гомофобном насилии; порядок дня.
В квартире 7, Хэддон-холл в пригороде Бекенхема, Дэвид и его заговорщики строят свое будущее.Примечательно, что в течение года гитарист Мик Ронсон впервые появляется в истории Боуи. Примечательно, что старший брат Дэвида Джон — смутный и трогательный персонаж; считается настоящим гением и вдохновением.
В музыкальном плане в этот первый год десятилетия Боуи не может добиться этого сложного второго хита. Несмотря на слова ободрения в прессе, синглы «The Prettiest Star» и «Memory Of A Free Festival» не продаются. «Мир Дэвида Боуи», асинхронный сборник его песен 60-х, также проваливается.Краткое воплощение в жизнь лидера электрической группы Hype не впечатляет, хотя они могут оказаться предшественниками глэм-рока.
Кульминация повествования наступает с выходом американского альбома Metrobolist в ноябре 1970 года. Мы видим пик разочарования Боуи, когда его искусно созданная концепция альбома вырывается из его рук сотрудниками лейбла. Следя за деньгами, они переименовали пластинку «Человек, который продал мир». Более того, что добавляет оскорбления к травме, нигде не видно потрясающих изображений Дэвида, великолепного в сине-золотом платье «Свойственно мистеру Фишу» (его воссоздание «Благословенного дамозеля» Россетти).
Вернувшись в Великобританию, Дэвид Боуи зализывает свои раны. Звезда Марка Болана уверенно растет, поскольку Ride A White Swan входит в десятку лучших.
Годдарду удается разжечь читательский аппетит; большая часть действий еще не развернута в отношении последующих публикаций.
Вы можете купить BowieOdyssey70 в Омнибус Пресс. Они также есть в Facebook, Twitter и Instagram.
Слова Бриони Хегарти. Подробная информация от Bryony в ее авторском архиве
Your Memories Of A David Bowie Song: Все рассмотренные песни: NPR
Когда мы попросили вас вспомнить песни Дэвида Боуи, многие из них попали в решающий сборник Changesonebowie , который находится в библиотеке NPR. Ники Уокер / NPR скрыть подпись
переключить подпись Ники Уокер / NPRКогда мы попросили вас вспомнить песни Дэвида Боуи, многие из них оказались в решающей компиляции Changesonebowie , которая находится в библиотеке NPR.
Ники Уокер / NPRНаша любовь к песне часто связана с цепочкой воспоминаний — когда текст или мелодия на мгновение заставляли мир казаться больше, более полным возможностей. Когда артистов, которые создавали музыку, больше нет с нами, может возникнуть ощущение, что часть того момента тоже потеряна.
Через несколько дней после смерти Дэвида Боуи друзья, родственники и фанаты обратились в социальные сети, чтобы отдать дань уважения этой музыкальной иконе.Чтобы вспомнить его жизнь, мы попросили слушателей записать свои любимые воспоминания о прослушивании песни Боуи. Вот их слегка отредактированные ответы, полученные в голосовой заметке.
«Он думал, что я настоящий».Роуз, 23 года, рассказывает, что песня «Rebel, Rebel» значила для них, когда они были подростками, которые нарушили гендерные нормы.
Саймон о фильме «Под давлением»
«Это напоминает мне, что значит быть молодым человеком и просто жить без каких-либо запретов.’«Под давлением» всегда будет напоминать 33-летнему ирландцу Саймону Грею ночь, проведенную в дублинском клубе. Он говорит, что песня спасла его от приступа апатии в начале 20-х годов.
«Мы лежали под небом и наблюдали за полярным сиянием … и оно, казалось, идеально подходило для этого момента».Иногда песня выявляет абсурдное и глубокое сразу. 23-летняя Ана Вомак из Рочестера, штат Нью-Йорк, вспоминает, как слушала «Space Oddity» в поездке, чтобы увидеть северное сияние, и о том детском туалетном юморе и потусторонней красоте, которые последовали за этим.
Патрик в фильме «Космическая странность»
«Любимой песней детей была« Космическая странность », и они просто кричали ее во все горло».Как развлечь мальчиков в сельском летнем лагере Вермонта? «Заставьте их петь» Space Oddity «каждое утро, — говорит 32-летний Патрик Мюррей из Вашингтона, округ Колумбия,
. «Стать свидетелем того, как эта песня настигает мою маму, было таким прекрасным моментом».Белл, 29, из Сан-Франциско, Калифорния., вспоминает, как смотрела, как ее мать временно забывала о боли инвазивной хирургии рака и раскачивалась под «Let’s Dance».
Боуи — CornellCast
Поделиться интерактивная стенограмма запросить стенограмму / субтитры живые субтитры | MyPlaylistHENT DE VRIES: Добрый день. Меня зовут Хент де Вриз. Для протокола, так как мы это будем записывать. Для меня большое удовольствие и особая честь представить сегодняшнего пленарного лектора профессора Саймона Кричли, профессора философии Ханса Йонаса в Университете Новой школы в Нью-Йорке.Профессор Кричли изучал философию в университетах Эссекса в Великобритании и Ниццы на юге Франции под руководством выдающихся учителей как континентальных, так и аналитических традиций мысли. Выдающиеся личности, такие как Роберт Бернаскони и Джей Бернштейн, Франк Койффи и Онора О’Нил, а во Франции Доминик Жанико. И теперь мы знаем Мишеля Хаара и [НЕРАЗБОРЧИВО]. После работы в качестве постдокторанта по литературе в Кардиффском университете он был назначен в Эссекс, где быстро поднялся по служебной лестнице на факультете философии.В 2004 году он переехал в США в Новую школу социальных исследований. Как вы, возможно, знаете, знаковое учреждение в европейском воображении и интеллектуальной иммиграции в Соединенные Штаты. Учреждение, в котором он несколько лет возглавлял кафедру философии, а с 2011 года занимает престижную кафедру Ганса Йонаса, названную в честь одного из известных немецких философов-эмигрантов. Друг и коллега Ханны Арендт, специалист по гностицизму и философским концепциям жизни, среди прочего, профессор Кричли также помогал на выдающихся должностях в Сиднейском университете Нотр-Дам, Университете Осло, юридической школе Кардозо в Нью-Йорке. постоянный преподаватель в Тилбургском университете, Нидерланды, моей бывшей родной стране, и в европейской летней школе для выпускников в Зас-Фе в Швейцарии.Я, например, внимательно следил за работой Саймона с 1992 года. В этом году я прочитал его основополагающую и первую книгу, опубликованную в Блэкпуле и озаглавленную «Этика деконструкции». Это была самая первая книга, в которой проводилось глубокое сравнение философии Эммануэля Левинаса и Жака Деррида, и книга, которую я, честно говоря, хотел бы написать, и мне потребовалось бы много лет, чтобы наверстать упущенное, чтобы смириться с ее аргументами. его общие последствия и прокладывание собственного скромного пути по его следам.Однако Саймон добрался до этого первым и тем самым установил характерный образец. Я думаю, это кое-что говорит о его интеллектуальной личности и стойкости, его ненасытном любопытстве и его огромной энергии во всех философских, этических, политических и литературных вопросах. Среди современных философов, как уверенно, так и аналитически подготовленных, философов, с которыми я, по крайней мере, знаком, Саймон выделяется своим сейсмографическим сенсориумом, авантюрным интеллектом, свободным духом и чистой решимостью обозначать тенденции и противоречия, ловушки и затруднения в современной жизни. поскольку он видит их вокруг себя, не беспокоясь о необходимости принадлежать к философской школе или, если на то пошло, сформировать ее.В его плодовитых и постоянно расширяющихся трудах философскому канону уделяется столько же внимания, сколько и феноменам популярной культуры — от дресс-кода до телевидения и спорта. Я с любовью вспоминаю серию обсуждений и просмотров, которые Саймон организовал в Нью-Йорке во время последнего чемпионата мира по футболу под точной, а также запоминающейся цитатой в конце цитаты «Человек с мячами, искусство чемпионата мира 2010 года». И я знаю, что эта тема снова у него в голове в эти дни. Также обратите внимание на последнее сообщение, которое Алиса только что отправила всем нам.За прошедшие годы профессор Кричли написал впечатляющее количество книг. И он редактировал важные тома, среди которых я бы упомянул «Очень мало, почти ничего», изданные Рутледжем в 1997 году; сборник основополагающих эссе под названием «Этика, политика, субъективность», опубликованный Verso в 1999 и 2009 годах; Континентальная философия, очень краткое введение Оксфорда в 2001 г .; О юморе, опубликованном Routledge в 2002 году; и «Вещи просто созданы» издательством «Рутледж» в 2002 году, книга с глубокими размышлениями о поздних стихах Уоллеса Стивенса и о кинематографии Теренса Малика.Среди отредактированных томов есть также том основных философских сочинений Левинаса, редактируемый в соавторстве с Робертом Бернаскони и Адрианом Пеперзаком, а также Кембриджский компаньон Эммануэля Левинаса, редактируемый таким же образом с Бернаскони. После этого были опубликованы два сборника интервью под названием «Как перестать жить и начать беспокоиться в 2010 году» и «Невозможные объекты», опубликованные в 2011 году. И картина почти завершена. А вот две-три работы заслуживают особого упоминания. На мой взгляд, книга Саймона «Бесконечно требовательная», опубликованная Verso в 2007 году, представляет собой аргумент «Tour de force», в котором без особых усилий сочетаются идеи из разных источников, чтобы привести веские доводы в пользу эмпатической и решительной этики политического анархизма.Это важное программное заявление, переведенное примерно на восемь языков. Вместе с его более поздней книгой «Вера неверных», которую я с огромной пользой перечитываю в эти дни, опубликованной Verso в 2012 году, и книгой, которая на самом деле впервые привлекла мое внимание, когда мы оба выступали на конференции в CUNY Graduate Center. в Нью-Йорке, где Саймон представил сильную главу из нее. Эти работы, «Бесконечно требовательный» и «Вера неверных», представляют одновременно синтетический и аналитический ум Кричли в лучшем виде, точно так же, как они выражают его гладкое, элегантное, трогательное и юмористическое письмо на самом глубоком и наиболее дорогом уровне артикуляции.Среди прочего, чтение Саймона Кричли также подслушивает Беккета, если не Джойса, или, в более широком смысле, трагический тон и мелодию, даже если литература вообще не является темой — и мы попробуем это на вкус как минимум позже на этой неделе . Еще одна последняя, возможно, окончательная решимость, если хотите, работы Саймона последовательно и все в большей степени относится к психоанализу. С одной стороны, это взгляд на философию как на «навязчивую деятельность» без кавычек, включение данных в понятия.Но с другой стороны, и трагедия. Трагедия, которую он пишет в своих классических интерпретациях, предлагает нечто вроде цитаты «[НЕВНЯТНО] философского дискурса». И вы услышите об этом больше на семинаре, если это тот семинар, который вы посещаете. В качестве примера можно привести книгу о Шекспире и многом другом, недавно опубликованную совместно с Джеймисоном Вебстером, замечательным психоаналитиком и его супругой, под названием Stay Illusion, the Hamlet Doctrine, опубликованную издательством Pantheon Books and Vintage в 2013 и 2014 годах.Эта книга также произвела огромный фурор. Я помню, как был на презентации книги в Бруклинском БАМе, где похвалу книге буквально пела Кортни Лав. И если вдуматься, немногие из нас, гуманистов и социологов, получают рецензии в Wall Street Journal, как эта книга заслуженно. Еще меньше людей по философии попало в список бестселлеров New York Times, как и книга Саймона «Книга мертвых философов», которая, кстати, была переведена на 17 языков и вошла в список бестселлеров в марте 2009 года.Это подводит меня к моему заключительному пункту. Что вызывает глубокое восхищение, так это способность Саймона сочетать академическую строгость и высочайший стандарт логического и морального мышления с ролью, ясностью ума, простой речью, а также смелостью публичного интеллектуала; рисковать, иногда выкладываться на все сто, не жертвуя никакими научными обязательствами, эрудицией и эстетическим вкусом, которые он по праву высоко ценит. Саймон не только редактор блока New York Times «Камень», который значительно поднял уровень философски обоснованных дебатов в этом журнале и в этом контексте.Он также отвечал за серию эссе, опубликованных в британской газете The Guardian, об эпохальном [НЕВНЯТНО] Бытии и времени Мартина Хайдеггера, нелегких делах. Нам посчастливилось получить на этой неделе зрелищные превью двух его новейших книг: «Театр памяти», выходящие из лондонских изданий Фитцкарральдо, которые мы прочитаем и обсудим в предстоящий четверг, и Боуи, выходящие из OR Books в Нью-Йорке и США. Лондон, а также в наступающем сентябре или этой ранней осенью, о котором мы услышим больше сегодня, так как этот Боуи является его титулом.Пожалуйста, присоединитесь ко мне и поприветствуйте профессора Саймона Кричли. [АПЛОДИСМЕНТЫ] САЙМОН КРИТЧЛИ: Замечательное вступление. Это было вау. Спасибо, Курица. И приятно быть здесь. Микрофон вроде работает. ОК. Взрыв iPhone. У меня есть компьютер. Обычно я не использую технологии. ОК. Причина, по которой я сделал это на этой неделе, состоит в том, что есть две эти две книжки. Эта книга называется Боуи. Раньше это называли чем-то более умным, но потом сказали, что это не подойдет Google. Так они сказали, почему бы не назвать его Боуи? Я сказал, что должна быть книга под названием Боуи.Они сказали, что книги под названием Боуи нет. Есть много книг по имени Дэвид Боуи. Итак, Боуи. И книга под названием «Театр памяти», это действительно странно, и я не знаю, что с этим делать. Я имею в виду, что возвращение к тому, что Хент говорил о философии, — это навязчивая деятельность и своего рода истеризация философского дискурса, с чем я согласен, если они оба имеют дело, скажем, с разными аспектами бессознательного материала. И они оба исходят из своего рода интереса к замечанию, которое природа делает с самого начала за пределами добра и зла, где он говорит, что вся философская работа — это более или менее замаскированные бессознательные мемуары.Так что, если подумать, на каком-то уровне автобиографичность. Я пытаюсь обдумать это двумя разными способами. Две книги не связаны во времени. Между ними несколько лет. Но [НЕРАЗБОРЧИВО] эхо разносится взад и вперед. Во всяком случае, Боуи. Посмотрим, все ли работает. Итак, Боуи. «Мой первый сексуальный опыт. Позвольте мне начать с довольно смущающего признания…» Неужели это слишком много? У нас бум. Неужели там слишком много бумов? Как нам немного уменьшить его? Можем мы? Это один из них? Я не хочу заглушать людей.Я не говорю так громко. Мы собираемся попробовать и выключить его. Я буду говорить тихо. (Шепчет) «Мой первый сексуальный опыт». [СМЕХ] «Позвольте мне начать с довольно неприятного признания». Это хорошо. «Ни один человек не доставил мне большего удовольствия на протяжении всей моей жизни, чем Дэвид Боуи. Конечно, может быть, это многое говорит о качестве моей жизни. Но не поймите меня неправильно. Были хорошие моменты, некоторые даже с участием других людей. Но с точки зрения постоянной, устойчивой радости на протяжении десятилетий ничто не может сравниться с тем удовольствием, которое доставил мне Боуи.Все началось так же, как и для многих других обычных английских мальчиков и девочек с выступления Боуи «Звездного человека» в культовой программе BBC Top of the Pops 6 июля 1972 года, которую, вероятно, смотрит четверть британского населения. У меня отвисла челюсть, когда я увидел, как это рыжеволосое существо в кошачьем костюме безвольно обняло Мика Ронсона за плечо. Меня поразило не столько качество песни, сколько шок от вида Боуи. Это было потрясающе. Он казался таким сексуальным, таким знающим, таким хитрым и таким странным.Казалось, он понял, что одновременно дерзкий и уязвимый. Его лицо было как дверь в мир неизведанных удовольствий. Несколько дней спустя моя мама, Шейла, купила копию «Star Man», потому что ей понравилась песня и волосы Боуи. Она была парикмахером в Ливерпуле перед тем, как приехать на юг, и имела обыкновение догматично утверждать, что Боуи носил парик с конца 1980-х годов. «Не думаю, что он был. Но она всегда говорила, что по телевидению он носит парик. Она всегда обвиняла меня в том, что я облысел, как агрессию против нее, но это уже другая история.«Я помню слегка угрожающую черно-белую портретную фотографию Боуи на обложке, снятую снизу, и оранжевую этикетку RCA Victor на 7-дюймовом сингле. По какой-то причине, когда я был наедине с нашим крошечным монофоническим проигрывателем в том, что мы называли столовой комната — не то, чтобы мы там ели. Не было телевизора — Я немедленно перевернул сингл, чтобы послушать сторону B. Я очень хорошо помню физическую реакцию, которую я испытал, слушая «Suffragette City». шум был почти невыносимым.Думаю, это звучало как секс, не то чтобы я знал, что такое секс. Я была девственницей. Я даже никого не целовал. Я никогда не хотел. Когда гитара Мика Ронсона столкнулась с моими внутренними органами, я почувствовал в своем теле что-то сильное и странное, чего я никогда раньше не испытывал. Где был город суфражисток? Как я туда попал? Мне было 12 лет, началась моя жизнь. Две эпизодические вспышки. Есть мнение, которое некоторые называют нарративной идентичностью. Это идея о том, что жизнь человека — это своего рода история с началом, серединой и концом.Обычно есть ранний определяющий травмирующий опыт, кризис или кризис посередине. Секс, наркотики, любая форма зависимости послужат тому, от чего человек чудесным образом излечится. Такие жизненные истории обычно завершаются искуплением, прежде чем оканчиваются миром на Земле и доброй волей ко всем людям. Единство своей жизни согласовывалось с последовательностью истории, которую можно рассказать о себе. Люди делают это постоянно. Это ложь, лежащая в основе идеи мемуаров, таков смысл существования того, что осталось от издательской индустрии, которую подпитывает ужасный, грязный мир курсов творческого письма.Против этого и с Симоной Вейл я верю в глубокое творческое письмо, которое движется по спирали все возрастающих отрицаний, пока ничего не достигнет. Я также считаю, что идентичность — очень хрупкое дело. В лучшем случае это последовательность эпизодических всплесков, а не какое-то великое повествовательное единство. Как давно установил Дэвид Хьюм, жизнь состоит из разрозненных связок восприятий, которые лежат вокруг, как грязное белье в комнатах нашей памяти. Эпизоды, которые придают моей жизни некоторую структуру, во многом обеспечиваются словами и музыкой Дэвида Боуи.Он связывает мою жизнь вместе, как никто другой, кого я знаю. Конечно, есть и другие воспоминания и другие истории, которые можно было бы рассказать. В моем случае это осложнилось амнезией, возникшей после серьезной промышленной аварии, которая произошла, когда мне было 18 лет. Но Боуи был моим саундтреком, моим постоянным тайным спутником в хорошие и плохие времена, в мои и его. Поразительно то, что я не думаю, что я одинок в этом свете. Существовал мир людей, для которых Боуи был разрешенной мощной эмоциональной связью, позволяющей им стать каким-то другим типом себя, чем-то более свободным, более странным, более честным, более открытым и более захватывающим.Оглядываясь назад, можно сказать, что Боуи стал своего рода пробным камнем для своего прошлого, его славы и его славных неудач, но также и для определенного постоянства в настоящем и для возможности будущего, даже для требования лучшего будущего ». Думаю, я должен сказать, что в этом тексте есть всевозможные намёки на музыку Боуи, которые не выложены. Если вы знаете эти намеки, вы их поймете. Если нет, вы можете послушать это и узнать. Решать вам. Например, есть песня «Лучшее будущее».«Я не имею в виду, что это звучит как высокомерие. Послушайте, я никогда не встречал этого парня, я имею в виду Боуи. Сомневаюсь, что когда-нибудь встречусь. в ужасе. Что бы я сказал? Спасибо за музыку? Это так ABBA. Но я чувствую необычайную близость с Боуи, хотя я знаю, что это полная фантазия. Хотя я также знаю, что это общая фантазия, присущая огромному количеству преданных поклонников для которого Боуи не какая-то рок-звезда или серия плоских штампов в СМИ о бисексуальности в барах Берлина.Он тот, кто ужасно долгое время делал жизнь немного менее обычной. 3, «Грязный урок искусства». После того, как Энди Уорхол был застрелен Валери Соланас в 1968 году, он сказал: «До того, как меня застрелили, я подозревал, что вместо того, чтобы жить, я просто смотрю телевизор. После того, как меня застрелили, я уверен в этом». Проницательный комментарий Боуи из 10 слов к заявлению Уорхола в одноименной песне из «Hunky Dory» в 1971 году смертельно точен: «Энди Уорхол, киноэкран, не может их различить». Ироническое самосознание художника и его аудитории может быть только тем, что их неподлинность повторяется на все более осознанных уровнях.Боуи неоднократно мобилизует эту эстетику Уорхола. Неспособность отличить Энди Уорхола от киноэкрана превращается в постоянное ощущение Боуи, что он застрял в своем собственном фильме, например, в самом деле «Жизнь на Марсе», которая начинается с «Девушка с мышиными волосами, которая зацепилась за фильм». Серебряный экран.» Но в последнем куплете сценарист фильма раскрывается как сам Боуи или его персонаж, хотя их совершенно невозможно отличить друг от друга. «Но фильм — печальная книга, я писал ее 10 и более раз.Его вот-вот напишут снова «. Повторение. Слияние жизни с фильмом вступает в сговор с шаблоном повторения, чтобы вызвать меланхолическое чувство скуки и ловушки. Человек становится актером в своем собственном фильме, и это мое чувство Часто неправильно понятые строки Боуи в «Зыбучих песках». Я живу в немом фильме, изображая его священное царство реальности снов ». Боуи демонстрирует острое понимание Гиммлером понимания национал-социализма как политической уловки, как художественного и особенно архитектурного сооружения, а также как кинематографического зрелища.Гитлер, по словам Ханса-Юргена Сиберберга, был [ГОВОРИТ НА НЕМЕЦКОМ], фильм из Германии. По словам Боуи, Гитлер был первой поп-звездой. Но застревание в фильме вызывает не восторг, а депрессию и бездействие в духе майора Тома. «Я погружаюсь в зыбучие пески своих мыслей, и у меня больше нет силы». Через пять лет, получив известие о скорой смерти Земли, Боуи поет: «Было холодно, шел дождь, и я чувствовал себя актером». Точно так же в одной из моих самых любимых песен Боуи «Тайная жизнь Аравии» с возмутительно яростным кавером покойного великого Билли Маккензи и Британского фонда электората Боуи поет: «Вы должны посмотреть фильм, песок в моих глазах.Я прохожу песню в пустыне, когда умирает героиня. «Мир — это декорации. И снятый фильм вполне можно назвать меланхолией. В то время как лучшие и самые мрачные песни Боуи« Candidate »начинаются с явных притворных заявлений. «Мы притворимся, что идем домой». Затем следует строчка «Мой набор потрясающий. Здесь даже пахнет улицей ». Итак, грязный урок искусства — это неаутентичность на всем протяжении, серия повторений и реконструкций. Подделки, которые отбрасывают иллюзию реальности, в которой мы живем, и которая сталкивается с реальностью иллюзии.Хотя его мир похож на антиутопическую версию Шоу Трумэна, больное место мира ярко выражено в разрушенных фиолетовых пейзажах разумных и алмазных собак Аладдина. И более тонко, в пустынных саундскейпах «Warszawa» и «Neukoln». Если заимствовать идиому Игги Попа, она позаимствована у Антонио из его фильма 1975 года: «Боуи — пассажир, который едет по разорванной заднице города под ярким и пустым небом». 4, «Нечто утопическое». Боуи олицетворял нечто утопическое, какой-то другой способ существования в пригородах Бромли, Бекенхема, Биллерикей, Бейзингстока, Брейнтри или Бигглсуэйд.Да, есть место под названием Biggleswade. Это не было, повторяю, не каким-то отражением уличной жизни. Почему нам это могло быть интересно? Жизнь была рутинной, серой, тесной и скучной. Наши родители были глубоко морально сбиты с толку из-за того, что 1960-е имели романы, разводились и носили брюки-клеш. Нам просто было скучно. Скучающий. Как пели Баззкоки в Spiral Scratch: «Пусть представители высшего среднего класса празднуют уличную жизнь после зимних лыжных поездок с родителями или поездки на Volvo по [НЕВНЯТНО].«Боуи представлял собой нечто иное, особенно для умных недовольных обычных мальчиков и девочек. Это было что-то невероятно гламурное и странное. Он отвергал улицу. Как справедливо пишет Джон Сэвидж, «Боуи не был приверженцем какого-либо реализма». Его успех был связан с скрытым, малобюджетным изобилием научной фантастики, больше Майкла Муркока, чем Айзека Азимова, больше Quartermass in the Pit, чем Star Trek. Это был шаблон для разрушенных ландшафтов, по которым бегали космические мальчики и девочки из глэм-панка и пост-панка, одетые в возмутительные, часто самодельные и немного дрянные наряды.Это было то, что Николас Пегг назвал в избранной фразе: «апокалипсис в родных графствах, полный молочных баков и психиатрических больниц, которые в то время окружали Лондон». Как отмечали другие, Боуи разговаривал с чудаками и уродами, но оказалось, что нас было много. Это заставило вас задуматься, кто именно, где инсайдеры? Много-много позже Боуи нашел новое слово, чтобы назвать их язычниками. Мы просто не хотели быть язычниками. 5, «Я хайдеггерианский мальчик». Если искусство Боуи неаутентично, если F означает фальшивка, как мог бы выразиться Орсон Уэллс, то является ли это F фальшивкой? Я помню, как много лет назад читал интервью с Робертом Фриппом, в котором он рассказывал о том, как смотрел Боуи в студии в конце 1970-х.Боуи слушал трек и очень внимательно, неоднократно, целенаправленно и долгое время пытался вызвать нужные эмоции в своем голосе. Что может быть более надуманным и фальшивым, чем это? Разве настоящая музыка не должна исходить прямо из сердца через голосовые связки в наши ожидающие, похожие на раковины уши? Тем не менее, как отмечали другие, гений Боуи заключается в тщательном согласовании настроения, музыки и голоса. Если бы я был еще более хайдеггеровским мальчиком, чем я, а я, мы могли бы говорить о связи между голосом [НЕ-АНГЛИЙСКИЙ] и настроением [НЕ-АНГЛИЙСКИЙ].Как та основная деятельность, для которой мир открывается нам и раскрывается, причем эмоционально, а не рационально. Гений Боуи, таким образом, заключается в интерпретации. Интерпретация в смысле [НЕ-АНГЛИЙСКИЙ] или [НЕ-АНГЛИЙСКИЙ] и что-то еще, чтобы оно соответствовало нам или звучало для нас звучно так, чтобы вы могли ударить как сильно, так и мягко ». Это важный момент, я думаю, для меня. «Нам нужно добавить важное предостережение к этой мысли. Музыка, подобная музыке Боуи, — это не способ каким-то образом эффективно вернуть людей к некой заранее установленной гармонии с миром.Это было бы буквально банально и обыденно. Скорее, Боуи допускает своего рода переживание мира, переживание настроения, эмоций или [НЕ-АНГЛИЙСКОГО], которое показывает, что все в мире [НЕ-АНГЛИЙСКИЙ] не согласуется или не согласуется с самим собой. В этом смысле музыка — это диссонанс с миром, но она может допускать определенную демунданизацию, отстраненность, которая может позволить нам видеть вещи в утопическом свете. Любой, кто слушал Боуи на протяжении многих лет, полностью знаком с его почти водевильными или пантомимными качествами, почти водевильными или пантомимными качествами его основных персонажей.У каждого персонажа есть свой отличительный голос, от нахального мокни кокни Тони Ньюли или даже кровавого смеющегося гнома до херувимского англо-сюрреализма Сида Барретта и богатого basso profundo великого, величайшего Скотта Уокера. Если вы не ученики Скотта Уокера, тогда вам следует учиться немедленно. Я имею в виду, есть одна вещь, которую вы можете послушать, если вы интересуетесь музыкой, — послушать Скотта Уокера. Игги Попу с более высоким голосом: «Я не самый большой поклонник некоторых имитаций Игги Боуи — «хриплому белому соул-мальчику, и квази-оперным песням или даже гимнам, как в« Word on a Wing ».Так что все эти голоса играют в Боуи. Он переходит от этого дерзкого насмешливого кокни к Сиду Барретту, от Скотта Уокера к Игги Попу, к мальчику с белой душой, к квази-опере и гимну. И вариации этих и других персонажей появляются в альбоме за альбомом. Мы не глупы. Мы знаем, что они подделки. Так как же во всей этой подделке проявляется что-то правдивое? Кто-то может ответить, что это так. И ты просто чувствуешь это или нет. В конце концов, о вкусах не спорят, особенно о безвкусице, особенно среди философов.Ссылаясь на знаменитую фразу из «Changes»: «Я поворачиваюсь к себе лицом, но никогда не видел, как другие должны видеть фальшивку. И я слишком быстр, чтобы пройти этот тест», — говорит Боуи. . Повернуться лицом к себе — не значит противостоять своей подлинной субъективности. Ничего не видеть, даже мельком. Уорхол — это серебряный экран. Повесьте его на стену. За ней ничего не скрыто. Другие могут посчитать это подделкой. Но Боуи слишком быстр, как он высокомерно, но довольно точно сообщает. Он уже перешел в какую-то новую форму.» И то, что я пытаюсь сделать в книге, — это попытаться изобразить некоторые из этих новых форм, в которых он обитает, в частности, в период между 1972 и 1980 годами, когда он постоянно перемещается каждые шесть-восемь месяцев, теряя форму и приобретая новую форму. с необычайной дисциплиной. Поэтому я считаю, что в центре творчества Боуи — это не то, что обычно ассоциируется с творчеством рок-звезды, — это эстетическая дисциплина, а в его случае — дисциплина, касающаяся формы. Как я уже сказал, Боуи не был рок-звездой.Он просто появился как рок-звезда. На самом деле он поступил не так. «Моя гипотеза состоит в том, что гений Боуи позволяет нам разорвать внешнюю связь, которая, кажется, связывает подлинность с истиной. В творчестве Боуи была правда, мрачная правда, жесткая правда, ощутимая правда. Но эта правда неаутентична, полностью самодостаточна. -сознательный и полностью сконструированный «. 6, «Антиутопия. Получите это. Вещь». «Одним из самых странных моментов в истории британской популярной музыки является кавер-версия песни Питера Ноуна« Oh, You Pretty Things », которая неплохо попала в британские чарты в 1971 году.Никто, чье имя чудесно не раскрывается ни на кого, мало похоже на ответ Одиссея циклопам, не был фронтменом странно названного, но чрезвычайно успешного «Германа и отшельников». Никто не проявил по-настоящему бравурного непонимания лирики Боуи. Лирика Боуи изобилует отсылками к Заратустре Ницше, Алистеру Кроули и другим. Точнее, песня утверждает бесполезность homo sapiens и необходимость уступить место homo superior. Правда, все это оформлено в довольно дешевой британской версии будущего Доктора Кто BBC с дрянными сетами и плохими нарядами.Но суть ясна. Внеземные пришельцы пришли, чтобы увести наших детей в нечеловеческое будущее. Для нас кошмар начался, и мы закончили выпуск новостей. И что самое смешное, боясь радиоцензуры, Нун заменил фразу Боуи «Земля — сука» на явно более оптимистичную «Земля — зверь». Основа, константа, основа самой важной работы Боуи — то, что мир испорчен, истощен, стар и покончил с собой. Земля — умирающая собака, которая ждет своего избиения от нового хозяина.Видение Боуи полностью и неизменно антиутопическое. Это можно услышать в преапокалиптической меланхолии «Five Years» или даже в таких постапокалиптических видениях, как «Drive In Saturday». В «Поездке в субботу» выжившие после ядерной катастрофы живут в огромных куполах в западной пустыне США, используя старые фильмы, чтобы воспроизвести то, что, по их представлениям, была обычная жизнь до войны, как в видеофильмах, которые мы увидел. Но, конечно, то, что создается в этой реконструкции, — не прошлое, а просто штампованный кусок романтических фильмов 1950-х годов, где его всегда звали Бадди.Но наиболее глубокое и расширенное антиутопическое видение появилось после введения техники нарезки в «Алмазных псов» в 1974 году, что Питер Доггетт назвал «темным исследованием Боуи в культурной дезинтеграции». Какими бы ни были суждения о музыкальном развитии Боуи, «Diamond Dogs» — смелый культовый концептуальный шаг на новую территорию. На мой взгляд, это альбом, в котором Боуи наконец избавляется от призрака Зигги и начинает насыщенную и быструю серию эстетических преобразований, которые продолжатся до «Scary Monsters» в 1980 году.Несмотря на очевидные и повторяющиеся акты уважения к Rolling Stones, в частности, через чудесно колючие и слегка изогнутые имитации гитары Кейта Ричардса, альбом проталкивает мимо всего, чем был рок-н-ролл, разрезая и искалечив его, прежде чем увезти на кладбище. Это не рок-н-ролл. Это геноцид. Вдохновленный «Бешеными парнями» Берроуза — а примерно в это же время произошла эта встреча Берроуза и Боуи, фактически, в 73-м — по мотивам «Диких парней» Уильяма Берроуза с мародерскими бандами, вооруженными 18-дюймовыми ножами Боуи, которые режут два пути, предчувствие мальчики и девочки из пригорода, в праведные дни панка он ударил по улицам разваливающихся британских городов.«Diamond Dogs» начинается с пророчества будущей легенды ». Посмотрим, работает ли это. [МУЗЫКА — ДЭВИД БОУИ, «ЛЕГЕНДА БУДУЩЕГО»] Это первый трек на «Diamond Dogs». И в момент смерти, когда последние несколько трупов гнили на скользкой улице, ставни приподнялись на дюйм в здании трезвости, высоко на холме Браконьерка. И красные глаза мутанта смотрели на Город Голода. Больше никаких больших колес. Блохи размером с крысу сосали крыс размером с кошку. И десять тысяч человек разделились на небольшие племена. Желание самого высокого из бесплодных небоскребов.Как стаи собак, нападающие на стеклянный фасад Love-Me Avenue. Рыхление и переупаковка норки и блестящей чернобурки, теперь гетры. Фамильный знак из сапфира и треснувшего изумруда. В любой день наступит год Алмазных Псов. Это не рок-н-ролл! Это геноцид! «Рыхление и переупаковка молока и блестящей чернобурки, теперь грелки. Семейный значок из сапфира и треснувшего изумруда. В любой день наступит год Алмазных Псов». «Боуи видит мир как разрушенный. Полный цивилизационный коллапс.Вот фотография городского пространства до джентрификации. Блаженство — быть живым на том рассвете, в пространстве преступности и перевернутого потребительства. Бродяги, где мех чернобурки становится утеплителем. геральдические эмблемы драгоценных камней превращаются в богатый мусор, который можно украсить причудливыми людьми «. 7, «Треугольники». Может, я скажу это слово. Это ведь не доска? Нет? ОК. Трикофеи. T-R-I-C-O-T-E-U-S-E-S. «Альбомы Боуи часто содержат следы отбрасываемых музыкальных стилей, например, изношенные шкуры вместе с предчувствием чего-то нового, что найдет свое отражение в будущих работах.В «Diamond Dogs», «Rebel, Rebel» и «Rock and Roll With Me» относятся к тому прошлому, и, возможно, проникновенный Исаак Хейс под влиянием дикой, дикой гитары 1984 года указывает на «Young Americans». Но настоящими нововведениями являются девятиминутный эпизод «Кандидат на сладкое» и «Отсрочка сладостей» и кошмарно блестящий «Мы — мертвые», хотя можно также сделать хороший аргумент в пользу «Напев вечно кружащейся скелетной семьи». . » Если вы знаете «Напев вечно кружащейся скелетной семьи».«Это не то. Это начало« Кандидата ». Ой, послушайте, нет, нет, нет. Погодите. Я делаю это на своем iPhone. Здесь нет сексуальных технологий. Я просто поиграю в самом конце. На этом альбом заканчивается. [МУЗЫКА — ДЭВИД БОУИ, «КАНДИДАТ»] Некоторое время так и происходит. [ПРОПУСКАЯ] И на этом все заканчивается. И на 12-дюймовой виниловой версии это продолжалось и продолжалось, и продолжалось, как будто пластинка застревает. И вы просто оставите это в покое, что для меня как бы подчеркивает то, что я говорил сегодня утром о повторении и Марке Э.Смит и Mighty Fall, и повторение, повторение, повторение трех R. И пытаюсь насиловать это. И Боуи является той точкой, производящей своего рода повторяющуюся петлю, которая все больше беспокоит. «В мертвом мире« Алмазной собаки »Хеллоуина Джека, одного из персонажей альбома, секс больше не является каким-то трансгрессивным возбуждением, он причиняет боль незнакомцу. Его образ, как картина Бэкона, — это портрет во плоти. кто идет на поводке. Если это мир плоти, то эта плоть умирает.Мы находим здесь почти параноидальную шизофреническую картину мира как вымершего, гниющего и нуждающегося в искуплении. Это тот мир, который мы находим в восхитительных заблуждениях президента Шрайвера или обитателях бесплатного убежища Арти Ланге в Кингсли-Холле в Лондоне в конце 1960-х годов. «Разве ты не можешь сказать, что я мертв? Я чувствую запах гниения». Возможно, он также немного помнит мир шизофренического сводного брата Боуи, Терри Бернса, от которого он так много узнал в столь раннем возрасте; и кто почему-то думал, что Дэвид сможет спасти его после того, как его брат был помещен в психиатрическую больницу на много лет.Терри покончил с собой в последние дни 1984 года. А Боуи вызвал семейную вражду, бурю в СМИ, не посетив похороны. «Похоже, он не хотел превращать это в цирк. Многое из того, что мы узнали о литературе, было от его сводного брата Терри. «Часто говорят, что в Боуи есть что-то от психотического, в чем я весьма сомневаюсь. Боуи не был сумасшедшим парнем. Если такие психотические наклонности существуют, то, как и в случае с Джойсом в« Поминках по Финнегану », они сублимированы в искусство. Благодаря его искусство, может он и не сумасшедший.Может, мы и не сумасшедшие. Постоянные ссылки на безумие, паранойю и заблуждение, особенно в ранних треках «The Man Who Sold The World», — это музыкальное преобразование ужасов безумия, даже сумасшедшее завершающее собачье пение «All the Madmen», «Зейн». , Зейн, Зейн, ouvre le chien «. Итак [НЕРАЗБОРЧИВО]: «Зейн, Зейн, Зейн, открой собаку». Что это значит? (Шепчет) Понятия не имею. «Тем не менее, безумный мертвый сводный брат — это своего рода тень. И история безумия в семье, как в случае с матерью Боуи, Маргарет Мэри Бернс, — ужасающая вещь.Мы мертвы. Воздух полон их криков. «Как хорошо в снежную бурю, замораживающую мозг?» — спрашивает Боуи. Это волнующая мрачность видения Боуи в «Diamond Dogs» тянет меня своими грязными когтями. Как говорит главный герой «Кандидата», прогуливаясь по съемочной площадке, которая даже пахнет улицей, он хвастается, что кто-то нацарапан на стене, я почувствовал запах крови les tricoteuses, которые писали скандалы в других барах. Les tricoteuses были повстанческими парижанками из рабочего класса, которые наблюдали и приветствовали казни во время террора 1793 года в 1794 году и наблюдали за хирургически точной работой мадам гильотины.Кандидатские сборки. Если вы знаете этот трек, к концу он строится с необычайной накаленной клаустрофобией. Я не буду играть целиком. Это примерно три минуты. И такие вещи не работают в этом контексте, я знаю об этом. Но я хочу немного поиграть. Он строит, строит и строит. [МУЗЫКА — ДЭВИД БОУИ, «КАНДИДАТ»] Есть там кто-нибудь? Любое время? Трес Бутч скулит: «Эй, грязный, я хочу тебя. Когда это хорошо, это действительно хорошо. А когда плохо, я распадаюсь.«Ну, на улице, где ты живешь, я не мог поднять голову, потому что отдал все, что имел, в другой постели. На другом этаже, в задней части машины. В подвале церкви с приоткрытой дверью. Думаю, мы должны искать другой вид. Но мы не можем перестать пытаться, пока не сломаем наши умы. Пока солнце не капает кровью убогих молодых рыцарей. Которые прижимают вас к земле, дрожа от страха. Я Думаю, мы могли бы отправиться в круиз еще раз. С тобой рядом со мной все будет хорошо. Мы купим немного наркотиков и посмотрим на группу.Затем прыгайте в реку, держась за руки. Люди не слушают тексты песен, но они важны, верно? Солнце бьет любовью по убогим рыцарским огням. Они прижимают вас к земле, дрожа от страха. «Думаю, мы еще раз отправимся в круиз. С тобой рядом со мной все будет хорошо. Мы купим немного наркотиков и посмотрим на группу. И прыгнем в реку, держась за руки». Так что единственная возможная связь в отчаянном разрушенном мире — это своего рода договор о самоубийстве. 8, «Величие абсурда». «Я хочу вернуться к иллюзии les tricoteus и сделать здесь небольшой прыжок, или хотя бы сделать небольшой шаг.Когда я слушаю «Diamond Dogs» и думаю об антиутопическом видении Боуи, я думаю о смерти Дантона Георга Бухнера. Эта выдающаяся работа, «Смерть Дантона» Бюхнера, характеризуется постреволюционным чувством отчаяния в действиях и повсеместным нигилизмом. Незадолго до казни, по словам заключенного Дантона, все было упаковано и кишело. Пустота уничтожила сама себя. Созидание — это его рана. Мы его капли крови. И мир, могила, в которой он гниет. Такова, я думаю, антиутопия Боуи, определяемая смертоносной диалектикой Просвещения.Мы заявляем, что Бог мертв, и превращаемся в богов только для того, чтобы лучше убивать, более эффективно истреблять. Мы стали язычниками. Дантон продолжает, мир — хаос. Небытие — это еще не родившийся бог мира. Теперь «Смерть Дантона» Бюхнера заканчивается тем, что Люсиль, очень похожая на Офелию, поднимается по ступеням гильотины, где спят стражи. И она кричит: да здравствует король. Это похоже на суицидальный жест. И можно представить, что ее быстро убивают, хотя Бюхнер оставляет публику, чтобы сделать вывод.И все же Поль Целан в своей справедливо известной речи на меридианах, произнесенной при получении премии Бюхнера в 1960 году, находит в словах Люсиль другой смысл. Он настаивает на том, что этот «да здравствует король» является актом свободы. Это шаг. Если этот шаг может показаться реакционной защитой старого режима: «Да здравствует король», то Целан парирует — это Целан. Это цитата, которая почему-то пришла мне в голову, когда я думал о Боуи. Целан говорит, это реакция? «Но это не так. Позвольте мне, выросшему на трудах Петра Кропоткина и Густава Ландауэра, настаивать на том, что это не дань уважения какой-либо монархии и вчерашнему дню, достойному сохранения.Это дань величию абсурда, который свидетельствует о присутствии людей. У этого, дамы и господа, нет окончательного названия, но я считаю, что это поэзия «. Удивительно, но Целан помещает поступок Люсиль в категорию [НЕРАЗБОРЧИВО] [НЕВНЯТНО] Взаимопомощи Кропоткина и более пьянящего мистического анархизма Ландауэра. Чуть позже Целан добавляет к этой мысли то, что он называет топологическим измерением. Сделать шаг Люсиль — значит увидеть вещи в утопическом свете. Следовательно, акт свободы, то есть поэзия, утопичен, говорит Целан.Мы вплотную подошли к свободному открытому пространству и, наконец, к утопии ». Это немного похоже на то замечание Оскара Уайльда, где он говорит, что карты мира, не включающие утопию, бесполезны, потому что они не включают то место, которое люди продолжают приходить. «Поэзия — это шаг, акт свободы, сделанный по отношению к миру, определяемому величием абсурда, человеческому миру. Таким образом, антиутопия Бюхнера — это условие утопии». Мой тезис в этом вопросе о Боуи заключается в том, что искусство Боуи также является таким шагом.«Это освобождает нас от цивилизации, которая по сути мертва. Нельзя ремонтировать дом, падающий со скалы. Антиутопия Боуи в равной степени утопична. И я думаю, что это проливает другой свет на видение мира и мировой политики Боуи. Рассмотрим такой трек, как «It’s No Game», который присутствует в двух версиях на «Scary Monsters». Я просто проиграю крошечные кусочки этого, просто чтобы показать … Хорошо. «Это не игра, часть 1, часть 2». Я сыграю крошечный фрагмент. Это первая часть, начало.И с этого альбом начинается. [МУЗЫКА — ДЭВИД БАУИ, «ЭТО НЕ ИГРА, ЧАСТЬ 1»] Силуэты и тени наблюдают за революцией. Больше никаких бесплатных шагов в рай. Это не игра. Затем Часть 2. Силуэты и тени наблюдают за революцией. Больше никаких бесплатных шагов в рай. Та же минусовка. Это потрясающе. Первая версия показывает Боуи в его самой мощной театральной манере, в сопровождении угрожающего голоса за кадром на японском языке Мичи Хироты и безумной гитарной партии Роберта Фриппа. Я собираюсь сыграть тебе это, потому что это просто весело.Так заканчивается первая часть, когда Боуи кричит «заткнись» поверх Фриппа. [МУЗЫКА — ДЭВИД БАУИ, «ЭТО НЕ ИГРА, ЧАСТЬ 1»] Замолчи! Замолчи! «То, что Боуи описывает как бухнарский мир террора, первая строка -« силуэты и тени наблюдают за революцией »описывает томление и разочарование постреволюционной ситуации. С намеком на посмертно выпущенный хит Эдди Кокрена 1960 года, трех уже не существует. шаги к небу … Все, что осталось, — это большие головы и барабаны, полный ход и язычество.»Так где же мораль?» — спрашивает Боуи. У людей сломаны пальцы. И в заключительном куплете второй части, заключает Боуи, «дети всего мира кладут на стены верблюжье дерьмо. Они делают ковры на беговых дорожках или занимаются сортировкой мусора». Так где же мораль в верблюжьем дерьме? Поп-звезды, такие как ужасный, ужасный Боно, должны трансформироваться в более тонкие версии Салмана Рушди, либерального банального высказывания о состоянии мира и о том, что мы можем сделать, чтобы исправить это. Но здесь Боуи опровергает такое либеральное самодовольство, полагая его простой интуитивной критикой.Недорогие ковры, которыми мы обставляли свой дом, делают люди, живущие в хижинах из верблюжьего дерьма. Вместо того, чтобы развлекаться, играя в какую-то мошенническую политическую программу, Боуи просто заявляет, что это не игра. Следующий трек на «Scary Monsters» называется «Up The Hill Backwards». И он начинается со слов: «Вакуум, созданный приходом свободы и возможностей, которые она, кажется, предлагает». Подобно крику Люсиль в конце «Смерти Дантона», эта строка звучит как консервативная критика Эдмунда Берка Французской революции.Но, согласно логике Целана, это не дань уважения какой-либо монархии или вчерашнему дню, за исключением величия абсурда, которым является мир людей. Такова поэзия в смысле Целана, поэзия Боуи ». 9, «Солнце. Огонь. Дождь. Я. И ты». «Что-то прекрасное и совершенно неожиданное произошло утром во вторник, 8 января 2013 года, в 66-й день рождения Боуи. Я встал с постели в холодную бруклинскую середину зимы, чтобы найти сообщения от моих старых друзей-фанатов Боуи, Кита Анселл-Пирсона и Джон Симмонс.Новая песня Боуи с потрясающим видео Тони Урсулы только что появилась в Интернете без какого-либо анонса. Он назывался «Где мы сейчас?» И я смотрел это с тихим недоверием. К 15:00 песня заняла первое место в [INAUDIBLE] в Великобритании. Песня о прошлом, особенно о его пребывании в Берлине в конце 1970-х. Самый плодотворный его творческий период. Сам Боуи однажды признался в интервью, что ничто из того, что он записал, не может сравниться с творчеством того периода.«Где мы сейчас?» — это эпизодический акт памяти, рассыпание фрагментов, объединенных в названии мест ». Мы просто должны сделать здесь некоторую техническую магию. И я даю вам это, верно? У нас есть пара минут. — «через названия мест, таких как Потсдамская площадь, ночной клуб Dschungel, универмаг KaDeWe и Бозебрюкке, бывший пограничный переход в Восточном и Западном Берлине. Боуи описывает себя как человека, потерянного во времени, который идет по мертвых. Я не могу объяснить, какое влияние на меня произвело это видео вместе с перспективой выхода нового альбома, первого за 10 лет, на следующий день, обложка которого «- если вы видели обложку -» — это иконоборческое уничтожение обложки «Героев» 1977 года.Альбом был выпущен 8-го марта, предварительно заказанный продукт, который, к сожалению, вставил себя в мой iPhone утром того дня. Конечно, удивительно то, что этот альбом вообще существует. Но помогает то, что он действительно хорош. Я имею в виду , это сделало меня счастливым. Боуи еще не был мертв, далеко не так, как и мы, пока было солнце, дождь, огонь, я и ты. На следующий день Боуи выпустил четыре увлекательных видео. Но не было ни интервью, ни объявления дат турне, ни объяснений, ни шумихи в СМИ.Единственное, что Боуи сделал с момента выпуска альбома, — это отправил писателю Рику Муди 42 слова, оставленных оправданными в электронном письме. «Вот и все. 42 слова, которые включают такие слова, как нервный, трагический, хтонический, турбулентность. А затем moody медитирует над этими словами, и это действительно очень хорошо. Это онлайн. Я могу дать вам URL. Но это все. «Итак, Боуи спродюсировал альбом и ничего более. Лично мне не нужен Дэвид Боуи, который появляется на тупых чат-шоу с неосведомленными и неуважительными ведущими, болтающим со своим лучшим дерзким акцентом кокни и изучающим уклонения.Но мне нужна его музыка. Последнее недавнее воспоминание. Другим крупным событием Боуи в 2013 году стала выставка «David Bowie Is» в Музее Виктории и Альберта в Лондоне, которая проходила с 23 марта по 11 августа. Это был огромный, огромный успех ». Его открытие в Чикаго в сентябре. Сейчас он в Берлине. Он идет в Париж. Он был в Сан-Паулу и так далее. «Толпа у V и A была огромной. Когда я появился однажды утром в начале июня прошлого года, очередь была такой длинной, что я фактически отказался от попыток попасть внутрь.Но потом я нашел способ незаметно проникнуть внутрь, внимательно следя за парой особых гостей, это были женщина и ребенок, которых проводили мимо охранников в выставочное пространство. Выглядя как довольно старая версия святого семейства, я просто немного отставил, опустил голову и вошел. Что было поразительно, так это количество вещей, которые сохранил Боуи, даже ключи от его квартиры в Берлине с 1977 года. Я имею в виду, кто это делает? Он все сохранил. Кульминацией выставки стал огромный зал с множеством видеоматериалов, простирающийся вокруг трех стен, фрагменты живых выступлений 1970-х годов.Место было забито. Но, к счастью, я нашел место и просидел там 40 минут, впитываясь в конце одного цикла видео и целиком следующего. Он закончился достаточно удачно, записав «Rock And Roll Suicide» из выступления Hammersmith Odeon в июле 1973 года. Песня закончилась. Загорелся свет. А вокруг меня люди просто улыбались. Они были просто счастливы. Это было замечательно. Я не хочу, чтобы Боуи останавливался, но он остановится, и я тоже ». Но не раньше, чем я покажу вам видео, которое Тони Урсула снял для« Where Are We Now », вышедшего в прошлом году.Итак, мы можем заняться светом. И мы посмотрим, сработает ли это. [МУЗЫКА — ДЭВИД БОУИ, «ГДЕ МЫ ТЕПЕРЬ?»] Пришлось сесть на поезд от Потсдамской площади. Вы никогда не знали, что я сделаю это. Просто ходят по мертвым. Сидя в Dschungel на Нюрнбергерштрассе. Человек, потерянный во времени возле КаДеВе. Просто ходят по мертвым. Где мы сейчас? Где мы сейчас? В тот момент, когда вы знаете, вы знаете, вы знаете. Двадцать тысяч человек. Кросс Бозебрюке. На всякий случай скрестим пальцы. Прогулка по мертвым. Где мы сейчас? Где мы сейчас? В тот момент, когда вы знаете, вы знаете, вы знаете.Пока есть солнце. Пока есть солнце. Пока идет дождь. Пока идет дождь. Пока есть огонь. Пока есть огонь. Пока есть я. Пока есть ты. Мне сейчас нравится этот бит. Вот и все. HENT DE VRIES: Спасибо, Саймон. [АПЛОДИСМЕНТЫ]
ИксМы получили ваш запрос
Вы получите уведомление по электронной почте, когда будут доступны стенограмма и подписи. Процесс может занять до 5 рабочих дней. Пожалуйста, свяжитесь с Cornellcast @ Cornell.edu, если у вас есть вопросы по этому запросу.
Это выступление — отрывок из готовящейся к выходу книги Саймона Кричли под названием «Боуи», опубликованной в сентябре 2015 года (O / R Books, Нью-Йорк). Кричли доказывает важность музыки Боуи для того, как мы думаем о взаимосвязи между поп-культурой и восприятием истины.
Представлено Хентом де Врисом, профессором семьи Расс в гуманитарных и философских науках Университета Джона Хопкинса.
.