Рассказы беженцев северная корея: Истории беженцев из Северной Кореи. Фотогалерея :: Общество :: РБК

Содержание

«Еда была моей мечтой». Беженцы о жизни в КНДР

«Я родился 1 октября 1994 года. Отец оставил нас, когда мне было пять лет, а моя мать умерла через шесть лет от голода. Я просил еду у прохожих на улице, борясь с голодом и холодом», — рассказывает о своей жизни в КНДР Чарльз. В 14 лет он уехал в Китай к отцу, а через 9 месяцев после его отъезда полиция арестовала всю семью и депортировала в Корею.

«Меня отправили в трудовой лагерь, хотя мне было всего шестнадцать. На завтрак, обед и ужин выдавали кукурузу. Через восемь месяцев меня наконец освободили. Я был просто кожа да кости, чуть не умер от голода. Я начал работать на угольной шахте, это позволяло мне покупать рис. Работа была очень рискованной — я видел, как люди теряли конечности. Я боялся и не мог не думать, что скоро потеряю руку или ногу».

Проработав в шахте год, Чарльз при помощи правозащитников сбежал через Китай в США.

«Моя семья была очень бедна. Моя сестра и я собирали растения в горах и на берегах рек.

Мы три часа шли на рынок, чтобы продать там травы, корни и шишки и купить кукурузную муку. […] В 22 года я уехала из родного города в Хамхын, надеясь найти там работу. Я тайно продавала зажигалки и подержанный винил. Это было незаконно. Иногда мне приходилось ночевать на улице. […] Через некоторое время я попыталась уехать в Пхеньян. В Северной Корее вам нужно специальное разрешение на переезд из города в город, у меня его не было. Меня поймали и отправили в тюрьму на 10 дней. […] Мне казалось, что моя жизнь была безнадежной и жалкой. Я пошла к реке возле автобусной станции, чтобы покончить жизнь самоубийством. Но внезапно подумала: “Почему я должна умереть? Зачем? Я не сделала ничего плохого”», — вспоминает Юн Ха, которая сейчас живет в Южной Корее.

«В 1970-е годы Северная Корея действительно была экономически сильнее Южной. Голод 1990-х доказал, что у нас не лучшая страна на Земле, как провозглашало правительство. […] В Корее моей постоянной мечтой было достать еды и иметь ее достаточно. Еда была моей любовью, моей настоящей мечтой. В Америке же еды было вдоволь, и моя мечта уже была осуществлена», — рассказывает Джозеф Ким, которому удалось сбежать из КНДР в Китай, а оттуда в США. Он не сразу согласился уехать в Америку: «В Северной Корее говорили, что Соединенные Штаты — наш враг и когда-нибудь мы его уничтожим».

«Нет возможности узнать о мире вокруг. Просто законодательно запрещено выходить на связь с внешним миром. Даже радио нельзя слушать без санкции государства», — говорит Джон Хен Му, который сбежал из Пхеньяна в 2003 году. В интервью журналисту Роману Суперу он рассказал, что из 63 человек, которые учились с ним в школе, осталось только тринадцать: «Семьи некоторых детей отправили в ссылку, об этом сообщалось. А кто-то просто пропал и все. Никто ничего про этих людей не знает».

Базовые продукты питания и одежду в Северной Корее выдавали по карточкам. «У рабочих людей была своя норма — например, семьсот грамм риса, у студентов своя норма — триста грамм риса. Всем по потребностям. Проблема была в том, что [в провинции] нормы не соблюдались. […] Одежду выдавали редко, тоже ориентируясь на норму. Например, набор нижнего белья и носки можно было получить единовременно на всю семью. Один раз в квартал. Обувь реже. Выдавали и ткань. Все строго фиксировалось: такой-то человек за такой-то срок взял столько-то трусов, столько-то метров ткани. В восьмидесятые одежду стабильно выдавали. В девяностые были большие перебои с распределением». В 90-е Джон Хен Му покупал в Китае подержанные велосипеды и одежду и перепродавал в Северной Корее. Он успел заработать 87 000 долларов.

«Я по-настоящему испугался за свою жизнь, узнав, что все мои компаньоны по бизнесу просто в какой-то момент пропали без вести, а потом мне рассказали, где и как их убили силовые структуры, курирующие бизнес в КНДР. За то, что у моих компаньонов появилось много долларов. Большие валютные суммы в частных руках представляют угрозу для власти», — рассказал Джон Хен Му. Он сбежал из страны в Китай, а оттуда через Филиппины в Южную Корею. Его родные думают, что он умер: «Это единственный безопасный вариант для них. Если бы они знали, что я жив и бежал, и не сказали бы об этом властям, их могли бы жестоко наказать».

«”Отряд 109” работает и днем, и ночью. Просто приходит к кому-нибудь домой и начинает обыск. Если дома никого нет, просто так ворваться они не имеют права, но если есть хоть кто-то, они могут свободно войти внутрь. Я не уверен, есть ли у них другие обязанности, но их основная задача — проверять телевизоры и радиоприемники», — рассказывает 

Чанг-док о правительственных агентах, которые проверяют, не смотрят ли жители запрещенные иностранные фильмы и передачи. Он уехал из КНДР в 2013 году.

«В школе надо мной издевались только потому, что я родился в Китае. Меня называли “китайской девочкой”. После окончания учебы я не мог служить в армии или стать членом Трудовой партии из-за места, где я родился», — говорит Ким Икс Икс. В 1994 году мужчина сбежал в Китай, где прожил 10 лет, но в 2004-м на него донесли и отправили обратно в Северную Корею. Кима должны были отправить в лагерь для политических заключенных, но он дал взятку, и его приговорили к шести месяцам в трудовом лагере.

«В лагере я должен был залезать на вершину горы, срубать деревья и относить древесину вниз. Это было тяжело, потому что стволы деревьев были больше, чем я мог обхватить рукой. Мы должны были вставать на заре и начинать работать еще до завтрака. Каждый день мы выживали на крупе и каштанах, которые весили не больше 100 граммов, и пресном супе. Везде меня окружали живые мертвецы». После освобождения Ким сбежал в Южную Корею.

Еще один Ким, который дважды сбегал из страны, с четвертой попытки получил временное убежище в России. Ким — сирота. В 1996 году колледж, где учился 17-летний Ким, закрыли, и парень оказался на улице без денег и какой-либо возможности заработать. Он бежал от голода в Китай, где прожил нелегально около десяти лет. Потом Ким решил перебраться в Россию. Он воспользовался советской картой и по ошибке попытался перейти границу Китая с Казахстаном, а не с Россией. Там его поймали китайские пограничники и депортировали в КНДР. Ким оказался в трудовом лагере. Заключенные занимались тяжелым ручным трудом по 20 часов в сутки, их плохо кормили, а за малейшую погрешность жестоко избивали. Ким и еще несколько заключенных совершили побег. Некоторых вскоре поймали и казнили, а Киму удалось спрятаться у знакомых. Когда активные поиски беглецов прекратили, Ким ушел в Китай, где жил по поддельным документам еще 5 лет. Весной 2013 года он перешел границу с Россией в Амурской области и попросил пограничников проводить его в убежище: кореец где-то прочитал, что в Сибири есть лагерь для беженцев. Кима арестовали за незаконное пересечение границы. Вскоре адвокатам удалось освободить его из-под стражи. А комитет «Гражданское содействие», занимающийся помощью беженцам, помог ему переехать в Москву и получить убежище.

«Наша работа была тяжелее, чем у скотины. Мы должны были расчистить горный склон, чтобы на нем можно было устроить террасированные поля. Мы расчищали этот склон голыми руками. В июле, когда мы собирали картошку, самые маленькие картофелины мы ели сырыми прямо на месте, вместе с налипшей на них грязью. […] Вся Северная Корея — это одна большая тюрьма. Люди все время голодны. Там нечего есть, не осталось даже крыс, змей и диких растений», — говорит Пак Чжи Хен о своей жизни в лагере. Она сбежала из Северной Кореи в Китай из-за голода, разразившегося в стране в 90-х годах. Через 6 лет о женщине донесли властям и депортировали на родину, где как «экономического перебежчика» отправили в трудовой лагерь. Когда Чжи Хен заболела столбняком, поранив ногу, ее выпустили из лагеря. Она убедила контрабандистов перевезти ее обратно в Китай. Оттуда она и еще несколько человек пешком дошли до монгольской границы. Сейчас Чжи Хен с мужем и детьми живет в Великобритании.

Сбежавшая из ада

14 июня на сайте Радио Свобода было опубликовано интервью с бывшим гражданином Северной Кореи, которому в 2003 году пришлось бежать из родного Пхеньяна в Сеул. Захватывающая история взлета, падения и спасения господина Джона, рассказанная журналисту Роману Суперу, вызвала большой резонанс: интервью прочитали более 120 тысяч человек.

Радио Свобода продолжает тему кризиса корейского полуострова еще одним уникальным материалом. Нашему журналисту Роману Суперу удалось оказаться в редакции маленького малоизвестного южнокорейского онлайн-издания Daily North Korea, в которое несколько лет назад пришла работать Кан Ми Джин – перебежчица из северокорейской провинции Янгандо. В отличие от предыдущего героя, госпожа Кан не скрывает свое лицо и настоящее имя. В КНДР она росла в хорошей состоятельной семье, окончила университет и устроилась на престижную работу. Но ее жизнь и отношение к режиму круто изменились с появлением дочери, вместе с которой она чуть было не попала в рабство и в конце концов в 2009 году бежала через Китай в Сеул.

Северная Корея

– Расскажите о себе. Как вас зовут?

– Меня зовут Кан Ми Джин.

– Сколько вам лет?

– Мне 49 лет.

– Это ваше настоящее имя?

– Да.

– Почему вы не изменили имя и разрешили вас сфотографировать? Почему согласились рассказать о себе? Вы не боитесь?

Беженка из Северной Кореи Кан Ми Джин

– Я не скрываю свое лицо, потому что хочу показать на своем примере, что изменить свою жизнь можно практически при любых обстоятельствах. Я согласилась с вами поговорить, потому что хочу привлечь внимание всего мира к проблемам, которые рождает разделение Кореи на Юг и Север. Прежде всего – это проблема соблюдения прав человека. Те условия, в которых оказываются многие северокорейцы, недопустимы в современном мире. Система, которая много лет калечит человеческие судьбы и превращает людей в рабов, недопустима в современном мире. Не может в двадцать первом веке человек быть рабом, у человека должны быть базовые права – это нормально.

– Давайте начнем с самого начала. Вы родились в Пхеньяне?

– Нет, я родилась в провинции Янгандо, в городе Хесане. На севере провинция граничит с Китаем.

– Это маленькая провинция?

– Не такая уж маленькая. Около семисот тысяч человек там живет.

– Из какой вы семьи? Кто ваши родители?

– Мой отец работал в пункте снабжения продовольствием. Он отвечал за распределение продуктов питания в провинции.

– Полагаю, это очень хлебная, блатная должность, когда народ существует во многом благодаря карточной системе распределения продуктов.

– Да, работа в центре распределения товаров была желанной. Хорошая должность.

– Значит, в девяностые, когда в Северной Корее свирепствовал голод, у вас не было проблем с едой?

– Тогда у всех были проблемы с едой. Но наша семья была богаче многих других семей, это факт.

– Вы это каким-то образом подчеркивали? Это вообще было принято в Северной Корее – кичиться зажиточностью перед соседями?

Телевизор в моей жизни появился, когда я покинула родительский дом

– Нет, что вы. Наоборот. Мой отец мог позволить вести более красивую жизнь, чем позволял на самом деле. Бытовой техники у нас практически не было. Мы вели себя очень и очень скромно. Мы и телевизор не стали покупать, хотя могли. Телевизор в моей жизни появился, когда я покинула родительский дом.

– Где работала ваша мама?

– Моя мама много лет занималась маленькими детьми, работала в яслях.

– Какое у вас образование?

– Я окончила трехлетний колледж, затем поступила в университет там же, где и жила, в Янгандо.

Северная Корея

– Куда вы устроились, когда окончили университет?

– Я устроилась в местный комитет северокорейского демократического союза женщин.

– Звучит угрожающе.

– Угрожающе звучит моя следующая должность. За четыре года до побега из Северной Кореи я стала командиром взвода 380-й воинской части Янгандо.

– Чем вы занимались в вашей 380-й воинской части?

– Это была особенная воинская часть. По сути, я работала на специальной базе, которая регулировала и обеспечивала безопасность торговых отношений с заграницей.

– Вы контролировали валютные потоки, которые проникали в страну?

– Да, в том числе.

– Общаясь с вашим соотечественником – господином Джоном – я понял, что вместе с валютой в Северную Корею с начала нулевых годов начала проникать и западная культура, информация о внешнем мире. Это так?

Я лично держала в руках и листовки, присланные из Южной Кореи

– Информация и отголоски другой культуры начали проникать раньше. Уже в восьмидесятые годы мы довольно много, хотя и не без страха слушали запрещенное радио. Уже тогда я лично держала в руках и листовки, присланные из Южной Кореи.

– Что было в этих листовках? Южнокорейская пропаганда?

– Какая-то элементарная информация о мире, которая теперь кажется банальной и смешной.

– Получается, что северокорейцы узнавали о мире из двух источников: радио и листовки из Сеула?

– Да, в основном так.

– Больше никакой запрещенки не было?

– Была, но до нее было сложнее добраться. Я смотрела немецкие фильмы, советские фильмы, было китайское видео. И южнокорейские фильмы тоже удавалось смотреть. Но южнокорейские фильмы были под самым большим запретом. Потому эти фильмы были и самыми желанными. Я их смотрела время от времени, по ночам, даже ближе к утру, когда никто точно не застукает. Мы узнавали какие-то крохи о мире и с удивлением и грустью сравнивали все это с нашей жизнью в Северной Корее.

Северная Корея

– Вы уже тогда – в восьмидесятые – начали подумывать о побеге?

– Мысли стали появляться уже тогда. Было два больших события, которые на меня повлияли. Первое – это летняя Олимпиада в Сеуле в 1988 году. Второе – тринадцатый Всемирный фестиваль молодежи и студентов, который проводился в Пхеньяне, куда приехало много разных людей. После этих мероприятий во мне отчетливо начал прорастать интерес к Южной Корее, к южнокорейской культуре, к южнокорейскому обществу.

– В какой момент этот интерес к Югу уперся в потолок и пробил его?

– Это все долго копилось. Мне кажется, что я очень многое сделала для Северной Кореи. Я усердно и хорошо работала. Я не делала никому ничего плохого и старалась жить честно и правильно, но атмосфера вокруг была совершенно неприемлемой.

– Вы имеете в виду идеологию, чучхе?

– Прежде всего я имею в виду человеческие отношения в обществе и отношение силовых служб к людям. Я имею в виду вымогательство взяток, я имею в виду наглость начальников и чиновников на каждом шагу, я имею в виду постоянную ложь, в которой рождаются, взрослеют, стареют и умирают люди.

– У вас вымогали деньги? Вы же были командиром взвода. Кому в голову могло прийти вымогать деньги у вас?

У меня начались в какой-то момент серьезные трения с властями из-за того, что я вела себя дерзко, не давала взяток, я пошла на принцип, а это было уже реально опасно

– Как только силовые структуры видят, что ты выбиваешься из общей бедной прослойки населения (а я выбивалась), так на тебя одна за другой начинают валиться всякие мелкие и крупные неприятности. И тут же появляется человек в погонах, который предлагает эти неприятности решить. За деньги, разумеется. Понимаете? Такое сплошь и рядом было. Являюсь я командиром взвода или кем-то другим – неважно совершенно. У меня начались в какой-то момент серьезные трения с властями из-за того, что я вела себя дерзко, не давала взяток, я пошла на принцип, а это было уже реально опасно.

Северная Корея

– Знаете, говорят, что ко всему можно привыкнуть. Почему вас это так раздражало? У вас ведь было больше еды, чем у других, вы контролировали внешние торговые отношения, а значит, имели доступ к товарам, денег у вас было больше, чем у других. Плохо, что ли?

Основная причина моего побега – это желание дать моей дочке лучшее образование и вообще – лучшее будущее

– У меня появилась своя семья, я много времени стала уделять воспитанию дочери и все чаще начала задумываться, что не хотела бы, чтобы этот фон был частью и ее жизни тоже. Это самое важное. Основная причина моего побега – это желание дать моей дочке лучшее образование и вообще – лучшее будущее, представление о котором я имела по фильмам, листовкам и радиопередачам.

– У вас тогда перед глазами уже были примеры успешных побегов из Северной Кореи?

– Да, были. Я знаю, что в нашем районе жили женщины, которые без особых проблем бежали из Северной Кореи. Но были и такие, кого поймали. Их задерживали, допрашивали и приговаривали к тюремным срокам.

– Вы психологически были готовы к тюремному сроку?

– Я готовилась к побегу. Я тщательно продумывала план. И, как мне казалось, я его придумала идеально.

– Вы решили бежать с дочерью?

– Да, я решила бежать вместе с дочерью и ради дочери. И в этом была главная проблема.

– Почему?

– Для северокорейской женщины самый очевидный и в каком-то смысле простой способ убежать – это продаться в рабство в Китай.

– Это метафора?

– Нет. В 2009 году, когда мы бежали, продажа северокорейских женщин в Китай была отлажена очень хорошо. Это настоящий бизнес.

– Вы так спокойно об этом говорите.

– Для вас это новость?

– Думаю, примерно для всех это новость.

Продажа женщин из Северной Кореи в Китай – это просто факт

– Нет, все, кто занимается этой проблемой профессионально, хорошо знают, что продажа женщин из Северной Кореи в Китай – это просто факт. В общем, я решила воспользоваться этой лазейкой и продать себя в Китай.

– Что значит продать себя? Есть некий черный рынок человеческих судеб?

– Можно и так это назвать. Рынок действительно есть. Есть участники рынка. У этого рынка есть правила.

– Расскажите, как это работает.

– В Северной Корее есть специальные «брокеры» – контрабандисты, которые занимаются торговлей людьми. Они обладают крепкими связями с разными высокопоставленными военными чиновниками и за деньги совершают всю эту процедуру «под ключ». Ты платишь им вознаграждение, они тебя продают в Китай, договариваясь с кем надо. В 2009 году, когда я бежала, расценки были такие: за молодых женщин до тридцати лет китайцы платили двадцать тысяч юаней. А за тех, кто постарше, от трех до пяти тысяч юаней.

– Получается три тысячи долларов за молодую девушку. И семьсот баксов за женщину постарше.

Северная Корея

– Если сделка совершалась, северокорейский «брокер» передавал женщину контрабандисту, который перевозил ее в Китай. В Китае местные посредники продают женщину на своем черном рынке – в любой уголок страны.

– И вы решили продать себя китайцам вместе с маленькой дочкой? Они и детьми были готовы заниматься?

– Это первое, что приходит в голову женщине, которая хочет бежать из Северной Кореи. Да. Главное – оказаться за пределами страны, все остальное уже можно решить в Китае, там гораздо проще.

– Вы нашли такого «брокера» и предложили себя?

– Я нашла «брокера», предложила себя, но он отказался иметь со мной дело из-за дочки. Он был готов продать меня одну, но с дочкой – нет. Тогда я нашла другого «брокера», но он тоже отказался иметь дело с детьми. Всего было пять «брокеров», с которыми я разговаривала. И все отказались. А одна бежать я не могла. Так я поняла, что этой лазейки у меня нет. Я начала искать другие пути для побега.

– Как вы их нашли?

Я точно определила район, где мне нужно было оказаться, отметила его на карте, собрала вещи, взяла дочь

– Связи и взятки. Я вышла на дружественных пограничников. Они поделились со мной очень полезной информацией: рассказали мне, что такого-то числа во столько-то часов такой-то дозор будет находиться там-то и там-то. А если дозор будет находиться там-то и там-то, то в другой точке на границе несколько часов дозора не будет. Я точно определила район, где мне нужно было оказаться, отметила его на карте, собрала вещи, взяла дочь. Так мы успешно пересекли границу и бежали в Китай.

– Китай был для вас трансферной зоной? Вы же на самом деле стремились в Сеул?

– Да, конечно. Но мы задержались на какое-то время в Китае: там я встречала разных людей, в том числе и других беженок из КНДР. Я познакомилась с удивительной женщиной Ким Кен Ок. Она умудрилась дважды бежать из Северной Кореи. Она вышла замуж за китайского корейца, жизнь стала налаживаться, но китайские власти ее депортировали обратно. Ей пришлось отсидеть в тюрьме два года в КНДР. Освободившись, она опять бежала, примерно тогда же, когда и мы с дочкой. Оказавшись снова в Китае, Ким Кен Ок связалась со своим мужем, но тот за два года успел жениться на другой женщине.

Северная Корея

– Как вас в итоге приняла Южная Корея?

– Этот побег очень сильно измотал нас. Оказавшись в Сеуле, мы выдохнули. И прием показался нам очень теплым. Я ничего не сделала для Южной Кореи, я не посадила здесь ни одного дерева, я не брала в руки лопату, не успела пролить ни одной капли пота, не платила налоги, а страна все равно отнеслась ко мне как к своей. Для меня это был радушный прием. Не могу сказать ничего плохого.

– Вам не было тяжело адаптироваться к капитализму?

– По-разному было. Поначалу меня очень многое удивляло. По-детски удивляло. Все казалось другим.

– Ну что, например?

Меня удивляло, что круглый год из крана течет горячая вода, а свет может гореть в любое время суток

– Да все, даже родной корейский язык оказался в Сеуле другим, загроможденным большим количеством заимствованных слов. Меня поразило, что один и тот же язык у одного народа может быть таким разным. Меня удивляли культурные различия. Меня удивляло, что круглый год из крана течет горячая вода, а свет может гореть в любое время суток, если его включить. И еще меня удивляло, что за работу, оказывается, должны платить деньги, на которые реально купить разные продукты и разную одежду. Сейчас это уже смешно, а в 2009 году меня это все поражало.

– Вам удалось устроиться в Сеуле на работу?

– Да, мне повезло с этим. Очень повезло. Я знаю случаи, когда беженцы из КНДР не могли устроиться и найти себя в новой реальности. Они бежали обратно в Северную Корею, по самым разным и непростым причинам.

– Куда вы устроились?

– Приехав в Сеул, я, как и все перебежчики, оказалась в государственной школе – «Ханавон». По-английски это называется Settlement Support Center for North Korean Refugees. Там людям помогают перестроиться на другой лад, обучают их базовым навыкам, которые пригодятся в капиталистическом мире. В этой школе я узнала, что такое интернет. Много чего узнала. И решила попробовать заняться журналистикой. Я захотела рассказать Южной Корее и всему миру про жизнь в Северной Корее. Этим я и занимаюсь теперь в онлайн-издании Daily North Korea.

Северная Корея

– Как вы думаете, в Северной Корее когда-нибудь появится интернет?

В Северной Корее и непрослушиваемой телефонной связи-то нет. Все четко контролируется

– При этом режиме – никогда. Интернет для режима будет означать смерть. Если северокорейцы получат интернет, они тут же полезут искать информацию о Ким Чен Ыне. Они ее получат и очень удивятся. Режиму это не нужно. Никакого интернета. В Северной Корее и непрослушиваемой телефонной связи-то нет. Все четко контролируется. Каждое слово.

– Вы вышли замуж в Южной Корее?

– Нет, я не замужем. У меня есть только дочь, с которой мы и бежали.

– Помимо журналистики вы занимаетесь правозащитной деятельностью?

– Да, я стараюсь это делать. Я рассказываю миру реальные истории, которые происходят в Северной Корее сейчас. Не в средние века, а сейчас. Я, например, рассказываю миру историю тридцатидвухлетней Ри Кенсиль, родившейся в Северной Корее, в городке Хверен. Ее обманом продали контрабандистам в Китай, когда ей было девятнадцать лет. В китайской провинции Шаньдун она попала в сексуальное рабство, над ней издевались семь месяцев, после чего ей удалось бежать в поселение китайских корейцев. Позже она переехала в Сеул. Я знаю немало таких историй. Это все ужасно.

– Вы хотите объединения Кореи?

– Вы не найдете человека, который хочет этого больше, чем я.

– Вы считаете, что это реально?

– Я считаю, что это возможно, да.

– Госпожа Кан, должна ли южнокорейская демократия что-то позаимствовать у чучхе? Есть такие вещи?

– Нет, если мы говорим о системе, то заимствовать у чучхе не нужно ничего. В социалистической системе нет ничего хорошего.

Северная Корея

– В социалистической системе, может, и нет ничего хорошего. Но вот в России как-то принято ностальгировать по этой системе. Даже люди, которые Советский Союз ненавидят, нет-нет да и вспомнят добрым словом какую-нибудь деталь из советского молочного детства. Какая-то эстетическая тоска по прошлому есть. Вы не успели соскучиться по юности, проведенной в красной стране?

– Нет-нет, я не скучаю по системе. Вообще не скучаю ни капельки. Я скучаю по своим добрым друзьям, я скучаю по своим школьным учителям, скучаю по землякам, с которыми взрослела. По конкретным людям – скучаю. По системе – нет, конечно не скучаю. Я бежала от нее, рискуя жизнью.

– У вас остались родственники в Северной Корее? Поддерживаете ли вы с ними связь?

Контакты родственников между Югом и Севером – это очень опасная и неправильная затея

– Родственники есть, но любые связи с ними оборваны. Я даже не пытаюсь с ними контактировать, так будет лучше для всех. И безопаснее. Контакты родственников между Югом и Севером – это очень опасная и неправильная затея.

– Если представить, что у вас есть возможность вернуться в Северную Корею на несколько дней, что бы вы сделали там за это время?

– Если представить такое волшебство, я бы… Я бы хотела встретиться с друзьями и рассказать им о своей новой жизни. Я бы хотела рассказать друзьям, знакомым, тем, с кем вместе училась, да просто всем людям в КНДР, что южнокорейский жизненный уклад и южнокорейское общество не имеют совершенно ничего общего с теми рассказами, которые распространяет северокорейская пропаганда. И еще – я хотела бы посетить могилу отца. Пожалуй, что все.

«Товарищи! Я сдаюсь!» Истории тех, кто бежал из КНДР через демилитаризованную зону | Будущее

Объединенная зона безопасности на границе между Северной и Южной Кореей. Фото: Kim Hong-Ji / Reuters

Границу между Северной и Южной Кореей называют одной из самых опасных в мире. Две страны, которые формально живут в состоянии перемирия (после войны 1950-х годов они так и не заключили мирного договора), разделяет демилитаризованная зона – полоса шириной в несколько километров. Это кратчайший путь для тех, кто хочет сбежать с севера на юг, но пользуются им лишь единицы.

Участки этой территории заминированы (хотя в последнее время на фоне некоторого сближения Северной и Южной Кореи некоторые из них начали разминировывать). Там выставлены заграждения, некоторые – под напряжением. Вдоль дорог с южной стороны размещены бетонные конструкции – при вторжении с севера они могут быть взорваны, чтобы преградить путь наступающим танкам. По слухам, заминированные сооружения могут находиться и с северной стороны.

Большинство из тех, кто решает сбежать из Северной Кореи – где более трети населения, по данным ООН, сталкивается с угрозой недоедания, а базовые права и свободы обеспечиваются за взятки, – выбирают окружной путь, транзитом через Китай и другие страны. Он тоже опасен, хотя там беглецы могут воспользоваться помощью наемных проводников и подпольных организаций, переправляющих беженцев в Южную Корею.

Но некоторые все же пытаются пересечь границу. Один из самых известных за последнее время – северокорейский солдат О Чон Сон (драматичная видеозапись его побега, совершенного в конце 2017 года, обошла мировые новости). Он угнал джип, прорвался через Объединенную зону безопасности, где пограничные силы двух стран ближе всего примыкают друг к другу, а когда машина застряла, выбрался оттуда, преследуемый бывшими сослуживцами, и под обстрелом добежал до южной стороны. Солдат получил несколько ранений, но врачам удалось его спасти (позднее он заявил, что не винит тех, кто в него стрелял, и на их месте поступил бы так же).

Такие беглецы – не всегда противники режима. Иногда их побег – скорее случайность, чем результат тщательно разработанного плана. Вот истории некоторых из них.

Интервью с беженцем из Северной Кореи

В 2012 году журналист Роман Супер завербовался в российское общество изучения идей чучхе, чтобы с группой лояльных Северной Корее людей – а не как турист – побывать в самой закрытой стране мира. После этой поездки, подробно описанной на сайте Радио Свобода, журналист задался целью во что бы то ни стало отыскать беженцев из КНДР в любой точке мира, чтобы сверить свои впечатления от Северной Кореи, окутанной неправдоподобными слухами и мифами, с реальными знаниями об этой стране от бывших граждан КНДР (настоящим гражданам общаться с иностранцами запрещает закон). Задача оказалась практически неподъемной. Перебежчики из Северной Кореи, опасаясь быть вычисленными властями КНДР, общаться с журналистами не торопятся. А рассказы тех перебежчиков, кто соглашается на интервью западным СМИ, как правило, напоминают пропагандистские байки. Однако спустя четыре года поисков Роману Суперу все же удалось отыскать беженца из Пхеньяна, который согласился на откровенный и неангажированный разговор.

Окраина большого города. Узкая тихая улица, зажатая с двух сторон малоэтажными жилыми домами, палатками с фастфудом, мастерскими и магазинчиками с сигаретами и пивом. Мы с переводчицей – русскоязычной кореянкой из Петербурга, переехавшей в Сеул учиться, находим нужный адрес, поднимаемся на указанный в письме этаж, звоним в дверь. Нас встречает низкорослый худой кореец в очках в тонкой оправе. Он первым протягивает руку и вежливо провожает нас в комнату:

– Вы журналист из России?

– Да, меня зовут Роман.

– Вы действительно прилетели в Сеул из России, чтобы записать со мной интервью?

– Да, а что вас смущает?

– Возможно, ваша цель, которая мне до сих пор до конца не понятна.

– До меня с перебежчиками из Северной Кореи общался, кажется, только один журналист из России. Я хочу, чтобы таких интервью было больше, чем одно. Многим интересно, какая жизнь в КНДР на самом деле. Других целей у меня нет.

– Хорошо. Включить для вас кондиционер?

Мужчина предлагает присесть за стол и без промедления начинает длинный и наполненный драматичными историями рассказ о своей счастливой и безбедной жизни в Северной Корее, из которой ему пришлось бежать почти четырнадцать лет назад в Сеул.

Без лица

Беженец из Северной Кореи Джон Хен Му

–​ Я смогу вас сфотографировать для этого интервью?

– Нет, ни в коем случае, исключено. Только спину. Извините, но вы поймете из моего рассказа, почему так.

–​ Сколько вам лет?

– Мне 60 лет.

–​ Как вас зовут?

– Меня зовут Джон Хен Му.

–​ Это настоящее имя?

– Это мое второе имя, которое я взял себе после второго рождения, когда в 2003 году бежал из Северной Кореи.

–​ Где вы родились?

– Родился я в Пхеньяне. Там же закончил университет. У меня хорошее высшее образование.

–​ Из какой вы семьи?

– Родители обычные люди. Не элита. Никаких должностей в политике они не занимали. Но и не были чернорабочими. Во времена японской оккупации отец и мать перебрались с юга страны на север, осели и остались там жить. То есть изначально мои родители из Южной Кореи. Моя мать тридцать лет работала в ассоциации женщин Северной Кореи. Отец всю жизнь работал в университетах: сначала в художественной академии, потом поменял еще два учебных заведения. В общем, всю жизнь преподавал.

–​ Семья скромно жила? У вас была дома какая-то бытовая техника? Автомобиль?

– В Северной Корее в семидесятые годы не было права частной собственности. И никаких лазеек на этот счет не существовало вообще. Было очень-очень строго с этим. Сильно позже – в девяностые – ситуация начала меняться: появились четыре категории людей, кому позволялось владеть личным автомобилем.

–​ Кто же эти счастливчики?

– Вернувшиеся на родину японские корейцы. Сотрудники дипломатических служб. Те, кто получил машину в подарок от руководства страны. И последняя категория – это дети высокопоставленных лиц. У моей семьи не было машины.

–​ Ну а бытовая техника дома у вас была? Телевизор был?

– Все необходимые бытовые приборы у нас в доме были. Был и холодильник, и в какой-то момент появился даже телевизор. Столица все-таки.

–​ Была ли возможность улучшить жилищные условия в обход запрета на частную собственность? Например, не купить более просторную квартиру, а поменяться.

– До девяностых годов ничего с жильем нельзя было сделать: ни купить, ни поменять. Запрет никуда не делся и в девяностые, но люди втайне от партии начали эту проблему решать. Начало формироваться подобие черного рынка недвижимости. Государство знало об этом, иногда показательно наказывая участников рынка. Но рынок при этом только развивался. При Ким Чен Ире за пределами Пхеньяна продажа и покупка квартир стала довольно частым явлением.

–​ С электричеством все было в порядке?

– С электричеством в Северной Корее вообще все было в порядке: и в семидесятые, и в восьмидесятые, и в начале девяностых годов. Абсолютно стабильное электричество. Проблемы начались в середине девяностых. Сначала стали отключать на час. Потом на четыре часа. Потом по полдня могло быть темно. Сначала эти проблемы коснулись провинции. Потом и в Пхеньяне потемнело. Насколько я знаю, до сих пор регулярные перебои с электричеством есть в столице.

–​ Господин Джон, у нас в России есть такое слово – «оттепель»…

– Весна?

–​ Это не про погоду. Это про политический климат. Оттепель – это смягчение государства, некоторая демократизация режима. Есть понятие «заморозки» – это закручивание гаек. В КНДР уместны такие термины? Что-то подобное вы чувствовали или ваша жизнь протекала более-менее в одной политической атмосфере?

– В Северной Корее тоже наблюдались такие явления. Мы все это чувствовали. Я помню жизнь при молодом Ким Ир Сене. Это был очень жесткий режим. Когда Ким Ир Сен стал старше, где-то после шестидесяти, он стал смягчаться. Это не явно, но проявлялось. Но с Россией сравнивать эти изменения нельзя все равно. В КНДР рисунок перемен совсем другой: нет четкого разделения на оттепель и заморозки.

–​ Почему? Объясните.

– Как только мне начинало казаться, что в КНДР случилась оттепель, всегда происходило что-то, что приводило к еще более серьезным заморозкам. Ким Ир Сен становился совсем стареньким, он смягчался, появился намек на оттепель, но тут приходит Ким Чен Ир, который с большим энтузиазмом этот намек уничтожал.

Кто был жестче: Ким Ир Сен или Ким Чен Ир? Есть у северокорейцев общее мнение на этот счет?

– Сейчас большинство северокорейцев в возрасте будут говорить с ностальгией, что при Ким Ир Сене было лучше, что не было таких уж жутких репрессий. Сам я так не считаю. Во время жесткого периода правления Ким Ир Сена я был ребенком и репрессий на себе не испытал. Но я вспоминаю свое окружение, друзей родителей, знакомых людей, многие из которых пострадали.

–​ Как пострадали?

– Из шестидесяти трех человек, которые учились со мной в школе, осталось только тринадцать.

–​ Куда делись остальные?

– Кто куда. Семьи некоторых детей отправили в ссылку, об этом сообщалось. А кто-то просто пропал и все. Никто ничего про этих людей не знает. Поэтому у меня язык не поворачивается сказать, что при Ким Ир Сене было лучше, чем при Ким Чен Ире. Если сравнить жестокие периоды правления двух этих людей, разницы особенной не будет. Как это все сравнивать? Количеством пропавших или ликвидированных людей? Если мы берем этот показатель, то при Ким Ир Сене было хуже. Простите, могу я сам задать вам вопрос?

–​ Конечно.

– Сколько вам лет?

–​ Тридцать один год.

– Вы почти не застали Советский Союз.

–​ По касательной. Задел кусочек.

– Чтобы вы понимали масштаб, проведу параллель. Ким Ир Сен и Ким Чен Ир были в десять раз суровее Сталина.

Партиец с фигой в кармане

Пхеньян

–​ Господин Джон, когда вы начали работать? После окончания университета?

– Да, я закончил учиться. А уже через год начал работать.

–​ Кем?

– Я устроился в гостиницу. Работал некоторое время поваром, что для мужчины было не так уж престижно. Но потом прервался на службу в армии.

–​ Сколько вы служили в армии?

– Три года. После службы в армии я, наконец, смог стать членом партии.

–​ Почему наконец?

– Потому что партийная принадлежность очень помогает в работе. Благодаря партии я очень быстро продвинулся по службе: я вернулся трудиться в гостиницу, но уже не на кухню, а одним из управляющих. Меня партия направила на эту должность.

–​ Что входило в ваши обязанности?

– Я занимался заселением и выселением гостей.

–​ Вам, очевидно, приходилось часто сталкиваться с иностранцами.

– Да.

–​ Вы узнавали от них что-нибудь про внешний мир?

– Нет, исключено. Я говорил им «здравствуйте», «как ваши дела», «до свидания». Больше – не позволяла инструкция. Да и иностранных языков я не знал, чтобы можно было нормально общаться. Если иностранцы говорили по-корейски, обсуждать что-то действительно интересное мы не могли из-за запрета начальства.

–​ Знает ли простое население – не из гостиницы и не чиновники – о том, что происходит за пределами Северной Кореи? Хотя бы в общих чертах, примерно.

– Подавляющее большинство не знает. Нет возможности узнать о мире вокруг. Просто законодательно запрещено выходить на связь с внешним миром. Даже радио нельзя слушать без санкции государства.

–​ Нельзя и не слушают – это разные вещи, согласитесь.

– Соглашусь. Прежде это правило нарушали единицы. В двухтысячных появилось много контрабанды из Китая: диски с фильмами, usb-карточки с южнокорейскими сериалами. Это была настоящая подпольная культурная революция. После того как тебе десятки лет показывают одну и ту же передачу, кино из Сеула – это праздник. Для большинства это все недоступно. Находясь здесь – в Сеуле – я спрашиваю у беженцев из КНДР, смотрели ли они южнокорейские фильмы в Северной Корее? Почти все отвечают, что смотрели. Но это не вполне репрезентативная публика. Это меньшинство.

–​ Вы сами слушали запретные радиопередачи, находясь в Пхеньяне?

– Да. Втихаря я ловил запретные волны.

–​ Если бы вас застукали, то что бы было?

– Зависит от разных факторов. Но как правило – тюрьма.

–​ Вам лично знакомы люди в Северной Корее, которым безоговорочно и искренне нравится положение дел в стране?

– Нет ничего безоговорочного в народе. При Ким Чен Ире говорили, что все стало хуже, чем было при Ким Ир Сене. При Ким Чен Ыне говорят, что все стало хуже, чем было при Ким Чен Ире. Сейчас в северокорейском обществе социальный разрыв между богатыми и бедными самый высокий за всю историю КНДР. С поступлением в страну гуманитарной помощи из ООН и из Южной Кореи этот разрыв стал только увеличиваться.

–​ Почему?

– Потому что элиты, которые занимаются распределением гуманитарной помощи, коррумпированы. Большинство вещей достается только своим. Эти свои продают гуманитарную помощь на черном рынке тем, кому она предназначается бесплатно, и таким образом богатеют.

–​ Классика жанра: богатые богатеют, бедные беднеют.

– Именно так. Но в КНДР богатые – это один процент от всего населения.

–​ Граждане эту несправедливость понимают?

– Кто-то понимает. Но есть огромное количество людей, которые на это приводят свои аргументы. Самый распространенный связан с воспоминанием девяностых годов: вот был же страшнейший голод в стране, а сейчас его нет, поэтому сейчас стало лучше!

–​ Господин Джон, скажите, работая в гостинице, вы считались состоятельным северокорейцем?

– По тем временам это считалось, во-первых, престижным, во-вторых, нормально оплачивалось. Люди, узнавая, где я работаю, называли меня успешным, да. К тому же рядом всегда была еда.

Трусы, носки и соевая паста

Пхеньян

–​ Люди, у которых еды рядом не было, рассчитывали на продуктовую карточную систему?

– Да.

–​ Расскажите, как работала эта система.

– Существовало два типа карточек: продуктовые, на которые приобреталась еда, и те, на которые можно было получить одежду. У каждого гражданина были свои нормы. У рабочих людей была своя норма – например, семьсот грамм риса, у студентов своя норма – триста грамм риса. Всем по потребностям.

–​ В целом нормы были пригодные для жизни?

– Да, но проблема была не в нормах. Проблема была в том, что нормы не соблюдались. В Пхеньяне за этим следили и выдавали людям еду так, как надо. В провинциях я своими глазами видел, что правила не соблюдаются, людям давали меньше, чем положено. Хотя стандарты по всей стране были одинаковые.

–​ Что давали по карточкам?

– Базовые продукты. Соевая паста, рис, сахар.

–​ Как быть с другими продуктами? Мясо? Молоко?

– Продукты, которые не входили в обязательную корзину, можно было купить за деньги. Но какое-то минимальное разнообразие было только в Пхеньяне.

–​ Одеждой карточная система обеспечивала лучше?

– Одежду выдавали редко, тоже ориентируясь на норму. Например, набор нижнего белья и носки можно было получить единовременно на всю семью. Один раз в квартал. Обувь реже. Выдавали и ткань. Все строго фиксировалось: такой-то человек за такой-то срок взял столько-то трусов, столько-то метров ткани. В восьмидесятые одежду стабильно выдавали. В девяностые были большие перебои с распределением.

–​ Когда в КНДР появилась возможность заниматься бизнесом? Ведь если карточная система не справлялась, то государство должно было дать возможность людям как-то заработать самим, верно?

В девяностые годы северокорейские граждане были большими капиталистами, чем южане

– Нет какой-то конкретной даты, когда эта возможность появилась. Частное предпринимательство началось тогда, когда в стране стало заканчиваться продовольствие, предметы первой необходимости. Люди пошли в сторону бизнеса исключительно из-за острой необходимости, чтобы не умереть с голода, а не из любви к частному предпринимательству. В девяностые годы, когда свирепствовал голод, это уже вовсю процветало. Я бы даже сказал, что в девяностые годы северокорейские граждане были большими капиталистами, чем южане. Только в КНДР партия этого не признавала. Северная Корея вводила систему частного бизнеса по образцу СССР. Все по возможности пытаются что-то продавать, но официально этого нет. Валюта запрещена, но на черном рынке она точно есть. В 2002 году, когда открылся индустриальный комплекс в Кэсоне, партия признала, что в Северной Корее появилась новая предпринимательская система. Мы с друзьями тогда шутили: «Новая система? Какого черта? Она уже давно старая». В общем, если говорить официально, то торговые взаимоотношения между людьми появились в июле 2002 года. По факту – гораздо раньше.

–​ Вы воспользовались ситуацией? Начали что-то покупать и что-то продавать?

– Да. И это все в итоге печально кончилось.

Деньги как предчувствие

Пхеньян

–​ Расскажите об этом подробно.

– Все бизнесмены в Северной Корее государством посчитаны, все про всех все знают. В КНДР у власти существует четкое правило: если человек, по мнению государства, стал зарабатывать слишком много, то этот бизнесмен рано или поздно садится в тюрьму. Исключения из этого правила мне лично не известны. Потому что, по логике государства, честно заработать много денег человек не может. Эта логика является достаточным основанием для тюремного срока. Или устранения.

–​ Каким бизнесом вы занялись?

– Я занялся торговлей, как и остальные северокорейские бизнесмены.

–​ Где вы покупали товар?

– В Китае.

–​ Что вы покупали?

– Абсолютно все, что только можно было потом продать в КНДР. Я покупал все, что могло принести деньги. Я торговал поддержанными велосипедами, поддержанной одеждой. Я научился покупать одежду в Китае просто за бесценок. Это одежда, которую списывают крупные магазины. Пакеты до отказа набивают такой одеждой, выкачивают из них воздух. Этими пакетами наполняют стокилограммовые тюки. Я покупал такой тюк за сто долларов. И потом продавал его в КНДР.

–​ Где вы взяли первоначальный капитал?

– Работая в гостинице, мне удалось обзавестись какими-то связями, накопить денег и поменять их на валюту. Я помню первую вещь, которую купил на валюту у иностранца. Это был японский складной зонтик.

–​ Простите, с кем вам удалось обзавестись связями?

– В нашу гостиницу очень часто приезжали делегации японских корейцев. Однажды я подарил одному такому японцу коробку с женьшенем, а он мне в качестве благодарности подарил триста долларов. Так все и началось.

–​ Сколько денег вы успели заработать, занимаясь бизнесом в Северной Корее?

– Я заработал 87 000 долларов. И еще 1 300 000 японских иен.

–​ Это колоссальные деньги для страны, где зарплата у людей – несколько долларов в месяц.

– Именно так. Понимаете, у меня изначально и мысли-то бежать из Северной Кореи не было. У меня был хороший доход. Мне удавалось практически не участвовать в политической жизни страны. Была еда. Зачем мне бежать? Но мне просто не оставили выхода. Я по-настоящему испугался за свою жизнь, узнав, что все мои компаньоны по бизнесу просто в какой-то момент пропали без вести, а потом мне рассказали, где и как их убили.

–​ Уточните, кто и за что их убил?

– Силовые структуры, курирующие бизнес в КНДР. За то, что у моих компаньонов появилось много долларов. Большие валютные суммы в частных руках предоставляют угрозу для власти. Особенно если этими деньгами делятся с государством не так, как государство этого хочет. И я точно знал, что следующим, за кем они придут, буду я. Это был вопрос времени: завтра, послезавтра, через неделю, но точно придут.

–​ И вот вы – успешный северокорейский бизнесмен, узнавший, что за вами скоро придут, – начали вынашивать план побега?

– Да, и вынашивать его нужно было очень быстро. Я начал паниковать.

Вынужденная смерть

Пхеньян​

Вы были к этому моменту женаты?

– Был. У нас с женой было двое детей.

–​ Вы решили бежать вместе с ними?

– Нет, конечно.

–​ Почему?

– Потому что вероятность того, что все вместе при побеге мы бы погибли, была очень высокой. Я не мог так рисковать. Одному-то бежать из Пхеньяна (это же не рядом с границей) практически невозможно, а всей семьей – невозможно и все.

–​ Вы не колебались, оставляя семью?

– У меня выбора не было.

–​ И как же вы объяснили родным, что вам нужно уйти из семьи и уйти из страны?

– Никак. Я сделал так, чтобы они думали, что я умер. Это единственный безопасный вариант для них. Если бы они знали, что я жив и бежал, и не сказали бы об этом властям, их могли бы жестоко наказать.

–​ И после побега вы никогда не общались с семьей?

– Никогда.

–​ Как вы думаете, вы свою семью увидите еще когда-нибудь?

– Если только режим Северной Кореи рухнет. Я думаю, что он рухнет. Но на это может уйти много времени. Скорее всего, я не доживу, поэтому семью не увижу.

–​ Вы женились повторно? Обзавелись новой семьей в Южной Корее?

– Нет.

–​ Вы сказали, что ваша семья думает, что вы умерли. Именно умерли, а не пропали без вести?

– Они думают, что я умер. Я сделал документы, которые говорят о том, что я погиб в автокатастрофе.

–​ Каким образом вы сделали такой документ?

– Я дал взятку.

–​ Кому?

– Чтобы вам было понятнее, приведу аналогию. Вот у вас есть полиция, а есть разведывательные службы. Я дал взятку полиции, чтобы мне сделали свидетельство о смерти. Но в разведывательной службе напротив моей фамилии, скорее всего, стоит знак вопроса.

–​ Сколько вы за это заплатили? Большая взятка?

– Примерно 50 долларов. В семидесятые-восьмидесятые годы это было невозможно. Сейчас можно и такое сделать.

–​ В двухтысячные в Северной Корее за деньги стало можно сделать почти все?

– Как видите.

–​ Что вам еще удавалось сделать в Северной Корее за деньги? Хочу понять масштаб коррупции.

– Да много всего. Например, в КНДР все совершеннолетние мужчины, закончившие учебу, должны работать. Работать легально, официально, имея все полагающиеся документы. Когда я занялся бизнесом, то никакой официальной работы у меня не было, что, как вы понимаете, незаконно.

–​ Вы были тунеядцем.

– Да, и чтобы от этого нежелательного статуса избавиться, мне нужно было прикрепиться к какому-нибудь предприятию. Я прикрепился нелегально, с помощью взяток. В КНДР на заводах всем сотрудникам четыре раза в год дают различные бонусы в виде подарков. Я сказал одному из руководителей завода, что готов обеспечить всех его сотрудников такими подарками, если он меня на своем заводе зарегистрирует. Таким образом я как бы работал на заводе, но на самом деле занимался бизнесом. На другом предприятии я пообещал директору три тонны гороха, и меня за это сделали как бы своим сотрудником. Дело это опасное, партия за такое преследовала людей.

Опасная дорога от товарища к господину

Северная Корея

Итак, вы решили бежать. Сделали свидетельство о смерти. Ушли из дома. Что было дальше? Расскажите, как именно вы бежали из КНДР.

– Я поехал в город, который находится на границе с Китаем. Связался со своим знакомым, который жил в Китае. Мы поехали друг другу навстречу. Я пересек границу как челночник, притворился, будто я еду за очередной партией товара. В Китае я сел в машину к своему подельнику. Был апрель, в горах лежал снег, помню, что было ужасно холодно.

–​ Сколько времени вы провели в Китае?

–​- Четыре месяца. Мне понадобилось столько времени, чтобы купить поддельный южнокорейский паспорт. Вернее, в настоящий чужой паспорт специальные люди ювелирно вклеили мою фотографию. Это стоило денег. Мне нужен был этот паспорт для того, чтобы проникнуть в посольство Южной Кореи в Китае. Я проник. И сдался, рассказав всю правду. Через какое-то время меня отправили на Филиппины. Это обычная практика, перебежчиков почти всегда отправляют в Южную Корею через какую-то другую страну, не напрямую. На Филиппинах я провел два часа в аэропорту, просто пересев на самолет до Сеула.

–​ Что с вами происходило дальше?

– В аэропорту Сеула меня встречали люди из спецслужб. Меня посадили в автобус и отвезли на допрос.

–​ Теплый прием.

– Обычная практика. У меня забрали все вещи для пристального изучения. Южную Корею интересовали два главных вопроса: действительно ли я являюсь беженцем из КНДР и не являюсь ли я шпионом.

–​ Вас проверили, допросили и все? Добро пожаловать в Южную Корею?

– Нет. После проверок и допросов я на три месяца попал во что-то вроде техникума по переподготовке. Государство должно было меня адаптировать к другой жизни.

–​ И как вас адаптировали? Вас учили пользоваться компьютером?

– В том числе. Беженцев в этом техникуме учат приспосабливаться к жизни в Южной Корее. Для этого прежде всего нужно освободиться от прежних идеологических установок. Людям, всю жизнь прожившим в социалистическом обществе, трудно перестроиться на капиталистический режим существования. Эта адаптация – очень непростая вещь. Во всех смыслах. Быт очень сильно отличается. Север на уровне партии всю жизнь говорит тебе четко, что ты должен делать, и ты не принимаешь никаких решений. Юг вынуждает тебя принимать все решения самому. Поначалу это невероятно трудно понять, принять и применить к жизни.

–​ Эти три месяца вас кормили и вам предоставляли бесплатное жилье?

– Да.

–​ А потом?

– А потом сам.

–​ То есть вам всего за три месяца нужно научиться жить заново?

– Да. Беженцам продолжает какое-то время помогать государство, но основные жизненные заботы ложатся на самих людей.

–​ Когда вы летели из Филиппин в Сеул, вы примерно себе представляли, как вы будете жить, чем станете заниматься? Вас кто-то ждал в Южной Корее, кто мог бы помочь?

– Нет, меня никто не ждал. И я ничего не понимал и не представлял. Я думал только о том, что мне нужно спастись. Какое-то осознание пришло, когда закончились трехмесячные курсы. Тогда я понял, что столкнулся с совершенно новой реальностью и новыми проблемами. Я начал искать работу, чтобы выжить.

–​ Успешно?

– По-разному. Я же ничего своими руками никогда не делал. В КНДР я работал в гостинице, потом занимался бизнесом. В Сеуле я попробовал заниматься ювелирным делом, но не смог. Потом мне повезло, и я устроился работать на радиостанцию.

Джон Хен Му показывает радиостудию Роману Суперу

Мы коллеги. Что за радиостанция?

– «Радиостанция народного объединения». Я помогаю готовить передачи, которые вещаются за рубеж.

–​ В КНДР?

– Да.

–​ Таким образом, вы оказались по ту сторону радиоприемника. Раньше вы тайно слушали эти вражеские радиопередачи в Пхеньяне. А теперь сами пропагандируете северокорейцам демократию из Сеула?

– Выходит, что так.

–​ У вас есть уверенность, что в Северной Корее в 2016 году это радио все еще возможно услышать?

– Уверенности нет, есть надежда. Никакого способа прорекламировать нашу радиостанцию в Северной Корее, как вы понимаете, нет.

–​ Вам известны случаи, когда беженцы из КНДР не справлялись с новой жизнью в капиталистической стране и бежали обратно в Северную Корею?

– Да, есть такие люди. Но в основном северокорейцы бегут из Южной Кореи обратно в КНДР не потому, что не справляются. А по двум другим причинам. Первая причина – это семья. Люди выходят на связь с близкими, это очень быстро раскрывается, семье начинают поступать реальные угрозы, тогда беженцы возвращаются, чтобы смягчить государственный удар по родным. Вторая причина – это проблемы северян с законом в Южной Корее.

–​ Что ждет северокорейцев, вернувшихся обратно в КНДР?

– Их ждет процедура, похожая на ту, которой беженцы подвергаются в Сеуле. Их тщательно допрашивают, проверяют, не выдали ли они южанам секреты государственной важности, проверяют, не шпионы ли это. Потом их отправляют на перевоспитание: на этот раз выбивают из головы всю капиталистическую дурь, чтобы заново внушить социалистическую. Это все продолжается год. И потом, по итогам решающего собеседования, государство говорит, что делать с человеком: кого-то отпускают, кого-то сажают, кого-то ликвидируют.

Дивный новый мир

Сеул

–​ Господин Джон, расскажите, что вас поразило больше всего в новой капиталистической жизни? Вы оказались в Сеуле, и что вас удивило по-настоящему?

– Много всего.

–​ Ну например.

– Нам в Северной Корее всю жизнь рассказывали, что Южная Корея находится в полном подчинении у американцев. Нам говорили, что в Сеуле на улице проще встретить американца, чем корейца. Я приехал в Сеул и с удивлением обнаружил, что это не так.

–​ Что еще?

Первым делом, добравшись до интернета, я завел себе почту

– На уроках географии в школе нам говорили, что горы есть только в Северной Корее, а в Южной их нет. Я приехал в Сеул и увидел, что это вранье. Здесь очень много гор, красивых гор, покрытых зеленью. А вот в КНДР горы менее зеленые, кстати.

–​ Вы знали, что такое интернет, до переезда? Слышали что-то про это?

– Я знал, что что-то такое существует. Но я никогда не пользовался даже просто компьютером.

–​ Какой был первый сайт в интернете в вашей жизни?

– Первым делом, добравшись до интернета, я завел себе почту. Меня научили на курсах.

–​ В социальных сетях вы есть?

– Да, у меня есть разные социальные сети. Но я их только читаю, не пишу ничего, чтобы меня не вычислили.

–​ А чего вы боитесь? Вы до сих пор живете в страхе?

– Страх никуда не уйдет до конца жизни, я думаю.

–​ Чего именно вы боитесь? Что вас выкрадут северокорейские спецслужбы?

– Нет, я опасаюсь, что моя жена и двое детей могут пострадать из-за меня. Если партия узнает, что я живой, да еще и в Южной Корее, у родных будут большие проблемы. Пока я «мертв», они живы. Это то, о чем я думаю каждый день.

Единая Корея

Пхенья​н

Вы хотите объединения двух Корей? Вам эта идея все еще кажется реальной?

– Я уверен, что это возможно. Это реальная вещь. Но для этого нужно влиять на режим. Если это не получается делать изнутри, нужно делать это снаружи.

–​ Что молодое поколение граждан Южной Кореи думает про объединение?

– Оно об этом либо не думает. Либо считает, что это невозможно. Либо боится этого.

–​ Я хорошо понимаю это. Кому нужны 25 миллионов инопланетян, которых нужно учить жить заново, за которых нужно платить, которых нужно кормить?

Северокорейцы – это очень простой, доброжелательный, спокойный, трудолюбивый и, как вы видите, терпеливый народ

– Это чушь. Это глупая недальновидная мысль. Люди, которые так говорят, забывают, что вообще-то в Северной Корее тоже есть дома, есть земля, есть вода, есть территории, есть ресурсы, которые можно прекрасно освоить. Объединяя две Кореи, получить можно гораздо больше, чем потерять. Еще я часто слышу опасение от южан: вот, мол, приедут голодные бандиты нарушать наш общественный порядок! Так говорят люди, которые ничего не знают о северокорейцах. Северокорейцы – это очень простой, доброжелательный, спокойный, трудолюбивый и, как вы видите, терпеливый народ.

–​ Вы говорили, что некоторое недовольство среди населения Северной Кореи есть. Люди потихоньку ворчат по поводу того, что раньше жилось лучше. Вы сказали, что социальный разрыв катастрофический, и предпосылки для объединения Корей есть. Тут возникает резонный вопрос: в Северной Корее есть какие-то очертания диссидентского подполья? Недовольные люди где-то собираются больше двух одновременно?

– Этот вопрос задают мне все. Все без исключения. Южнокорейцы мне говорят: «Вот мы добились демократии тоже не без трудностей, мы добились свободы кровью, а вы там что молчите?» Но сравнивать ситуации в Сеуле и Пхеньяне нельзя. В Пхеньяне диссидентские движения просто невозможны. Юг, несмотря на жесткое авторитарное прошлое, уже давно мог позволить себе суд, мог рассчитывать на внимание мирового сообщества, мог обеспечить элементарные права граждан с помощью институтов. Южане не отправляли людей в концлагеря без суда и следствия в таких масштабах. Южане не убивали людей из-за больной мнительности власти. А если такое и случалось, то международное сообщество тут же на это реагировало. В КНДР фактически нет суда, нет институтов. Да и международной реакции на этот беспредел тоже нет.

–​ Все-таки есть. Международные организации часто выражают обеспокоенности по поводу прав человека в КНДР…

– Есть международный интерес, но реального давления и влияния на бесчеловечный режим нет. Поэтому никто в Северной Корее вслух критически не высказывается. Последствия у этого будут понятно какие.

–​ Революция невозможна?

– Переворот изнутри невозможен. Сейчас в Северной Корее уже третий лидер. И все это время недовольства у людей копятся. Копятся, копятся, копятся, но наружу этот «газ» не выходит. Боюсь, что этот газ выйдет только тогда, когда кто-то снаружи поднесет зажженную спичку. Вот тогда перемены будут неизбежны.

–​ Спичку? Вы имеете в виду войну?

– Например.

–​ Как думаете, если случится война, северокорейцы будут сражаться за Ким Чен Ына?

– Конечно нет. Люди не будут сражаться даже за божественного Ким Ир Сена. Одно дело – безмолвно плыть по течению в ситуации, когда говорить страшно. Другое дело – воевать. Никто не будет воевать. Но, воспользовавшись военной ситуацией, наружу выйдет недовольство. Наружу начнут выходить и слова.

–​ Простите, но война не поможет никому, кроме, как вы говорите, недовольных северокорейцев. Все остальные от нее пострадают.

– Война не нужна никому, кто хочет сохранить статус-кво: ни Китай, ни США, ни Южная Корея даже не заикаются о такой войне. И Ким Чен Ын это прекрасно понимает и чувствует себя прекрасно: нет войны – есть его власть.

Желтое море слез

Пхеньян

Вы говорите, что не пойдут корейцы воевать за чучхе. А я вам напомню одну историю, которая меня лично поразила. Когда умер Ким Чен Ир, мир облетели кадры, на которых тысячи корейцев бьются в истерике и обливаются слезами горя. Скажите, эти слезы – чистая постановка? Или это слезы искренней скорби? Ну нельзя же заставить такую толпу заплакать по команде.

– Слезы лили разные люди. Там были искренние слезы, этого нельзя отрицать. Там были слезы карьеристов, которые пытались таким образом выслужиться. Этого тоже отрицать нельзя. Там были люди, которые просто патологически боятся не проявлять лояльность. Разные люди. Не стоит думать, что все люди в Северной Корее испытывают одновременно одинаковые эмоции. Эмоции разные. Но проявляется сейчас только то, что безопасно проявлять.

–​ А вы тогда плакали? И вообще, вас когда-нибудь принуждали проявлять сильные чувства по отношению к власти?

Эта пропаганда буквально с молоком матери приходит к человеку и сопровождает его всю жизнь

– Я не плакал. Я и цветы к монументу Ким Ир Сена никогда не возлагал. Но на самом деле мог бы. Расскажу вам, как эти слезы и цветы воспитывает северокорейская власть. Первое слово, которое ребенок произносит вслух в КНДР, это «мама». Второе слово – это слово восхваления Ким Ир Сена. Эта пропаганда буквально с молоком матери приходит к человеку и сопровождает его всю жизнь. Это религия. В религиозных семьях дети воспитываются в конкретной традиции. В Северной Корее эта религиозная традиция называется чучхе.

–​ Господин Джон, есть что-то, по чему вы скучаете? Ведь у чучхе не могут быть только минусы. Должны быть и плюсы.

– Нет, я не скучаю по чучхе. Нет у этого плюсов никаких.

–​ Я был в Северной Корее, господин Джон. И я плюс нашел. Вот вы когда-нибудь сталкивались с преступностью на улице в Северной Корее?

– Действительно, в смысле общественной безопасности Северная Корея находится на самом высоком уровне в мире. Можно оставить ребенка в коляске у магазина, сходить что-то купить и спокойно вернуться, зная, что с ребенком ничего не произойдет. Ни в одной другой стране нет такого.

–​ Вот и я об этом говорю.

Мне совершенно не нравится южнокорейская демократия. В том виде, в котором она существует, это пародия

– Особенно иностранца в КНДР никто никогда не тронет пальцем. Я и по себе помню, что иностранцы казались мне небожителями. Неспокойно было разве что в период большого голода, в девяностые. Когда человек три дня не ест, он может слегка сойти с ума и ударить тебя ночью по голове камнем, чтобы своровать у тебя еду. Такие случаи бывали, но только за пределами столицы. В Пхеньяне всегда четко патрулируются улицы, уличная преступность просто невозможна. Но я не могу при этом скучать по чучхе. Мне, спустя 14 лет жизни в Южной Корее, чучхе продолжает сниться в страшных снах.

–​ Что вам снится?

– Мне снится, что меня вычислили северокорейские спецслужбы. Снится, что они преследуют меня, снится, что моя семья в опасности.

–​ Вы довольны политической и экономической системой Южной Кореи?

– Мне совершенно не нравится южнокорейская демократия. В том виде, в котором она существует, это пародия. Но у этого есть оправдание. В других странах демократиям сотни лет. В Южной Корее демократия только начинается, поэтому у нее масса недостатков. Но я вынужден терпеть все эти недостатки, потому что я счастливчик, я здесь оказался. И я благодарен.

Путин парализовал Пхеньян

Ким Чен Ир приветствует Владимира Путина в Пхеньяне​

Господин Джон, вы теперь пользуетесь интернетом, готовите радиопередачи, следите за мировыми новостями. А вы что-нибудь знаете о России?

– Честно говоря, о России я думаю в последнюю очередь. Я хорошо знаю, кто такой Путин. Я знаю, что внутри страны его поддержка растет столь же быстро, сколь быстро растет количество внешних недоброжелателей. Но не более того.

–​ Вы поддерживаете политику российского президента?

– Я поддерживаю мысль о том, что сильное государство – это то государство, в котором хорошо живется людям. Мне кажется, что в России сейчас о реальных людях думают меньше, чем о мифах советского прошлого.

–​ Вас возмущает, что Россия поддерживает отношения с Северной Кореей и не осуждает режим Ким Чен Ына?

– Забавно, но когда Путин совершал визит в Пхеньян, я как раз был там. У вашего президента была обширная программа, он должен был посетить несколько мемориалов. Из-за этого весь город на три часа просто парализовало. Люди не могли не просто выйти из дома, люди не могли пошевелиться. Буквально. Я не преувеличиваю.

–​ Слушайте, это успех. Наш родной Владимир Путин смог парализовать и удивить даже Пхеньян.

– Я повторю, я не очень много думаю о России. Гораздо больше я думаю о Китае. Это единственная страна, которая реально может повлиять на Северную Корею. Никаких серьезных связей у Москвы с Пхеньяном нет. Москва гораздо больше сотрудничает с Сеулом.

Чучхе, я люблю тебя

Пхеньян​

Господин Джон, я вижу, что вы устали, хотя вопросов к вам у меня еще миллион. Позвольте задать еще хотя бы несколько.

– Да-да.

–​ Сколько беженцев из КНДР живет в Южной Корее?

– Около тридцати тысяч человек.

–​ Это обособленный круг людей? Это отдельная диаспора? Или эти тридцать тысяч человек интегрируются, рассеиваются и никак не отличаются от всех остальных?

– Большинство северокорейцев все-таки держатся вместе. Это диаспора. Есть случаи, когда беженцы очень хорошо вписываются в общество и растворяются. Но большинство кучкуются. Вообще, я заметил одну интересную вещь: тот, кто хорошо жил в Северной Корее, хорошо живет и в Южной Корее. Тот, кто плохо жил в Северной Корее, плохо живет и теперь. Общественный строй, система – это очень важно. Но внутренние проблемы человека – важнее.

–​ Какое бегство из КНДР распространено сильнее: экономическое или политическое?

– Девять к одному. Девять – экономика. Один – политика. Большинство людей бежит от нищеты, бежит за лучшей жизнью.

–​ Это правда, что в Южной Корее существует закон, запрещающий гражданам общаться с северокорейцами? Это расценивается как шпионаж?

– Вы говорите о законе о национальной безопасности. Да, такой закон есть, такая уголовная статья есть.

–​ В Южной Корее является подсудным делом даже высказываться в поддержку идей чучхе. По данным на 2011 год, по этой статье в Южной Корее было возбуждено 51 уголовное дело. А до 1994 года, насколько я знаю, южнокорейские автомобильные концерны на всякий случай не выпускали красные машины. Еще я доподлинно знаю, что в страну не пускают тех, у кого находят в багаже книги, купленные в Северной Корее. Вам не кажется, что это такое же чучхе, только с обратным знаком?

Тот, кто хорошо жил в Северной Корее, хорошо живет и в Южной Корее. Тот, кто плохо жил в Северной Корее, плохо живет и теперь

– Сейчас этот закон не такой суровый, как раньше. За любой контакт с северокорейцем вас не арестуют. Вас начнут подозревать, если только для этого есть существенные основания, если вы замышляете что-то преступное против Южной Кореи в пользу Северной. Поверьте, Северная Корея за контакты с южанами карает гораздо строже. Что касается поддержки чучхе, то да, южнокорейцам законодательно запрещено проповедовать эту идеологию. Ее можно изучать, но не пропагандировать.

Цой жив

Пхеньян

У меня последний вопрос, господин Джон. Оказавшись в Южной Корее, вы узнали, кто такой Виктор Цой?

– Конечно. Я узнал о нем в интернете. Читал про него статьи. Меня удивило, что кореец в России смог достичь такого успеха. Конечно, я знаю о нем. Я слушал его музыку.

–​ Тогда точно все не зря. Цой жив.

– Да.

Роман Супер

Радио Свобода

Случайные заметки Андрея Ланькова — LiveJournal

(Recent Entries) (Archive) (Friends) (Profile) (My Website)
Navigate: (Previous 10 Entries)

Feb.

24th, 2019

04:58 pm —

новые выступления

Два новых видео моих выступлений:

Во-первых, выступил у Бориса Кагарлицкого, в видеопрограмме известного левого сайта «Рабкор»
https://www.youtube.com/watch?v=CyG7Lpdwa5c

Во-вторых, выступил в МГИМО. Качество записи не самое хорошее, но разобрать можно. По совету хороших людей даю ссылку на кем-то выложенный исправленный вариант. Большое спасибо тому, кто нашёл время повозиться с исходником, который выкладывался Корейским клубом — не знаю, кто этим озаботился, но огромное ему (ей?) спасибо за потраченное время и усилия: звук в предлагaемом внизу варианте в целом удалось довести до более-менее допустимых стандартов.
https://www.youtube.com/watch?v=eka2uMfC_EI

Dec. 11th, 2018

10:55 am —

Царь нонешний хороший, и его батюшка был хороший, а вот с боярами только почему-то нам не везёт

Беседую с северокорейским беженцем. Редкий случай – молодой парень, с кое-каким образованием, ощутимо толковый, бежал на Юг сознательно (больше года планировал и готовил побег с друзьями), и даже мотивы отчасти политические – задолбал контроль, запреты на всё, отсутствие внятных личных перспектив из-за относительно плохого сонбуна. Поскольку он работал на рыболовных судах, и даже унаследовал от отца небольшой корабль, то и говорим мы о сугубо специализированной вещи – стихийной приватизации рыбной промышленности. И вдруг – интересное замечание.

«Да ничего плохого в идее социализма и коммунизма нет. Хорошая идея, в целом – правильная. Проблема – в чиновниках, в номенклатуре. Если бы они не воровали, жили бы скромно, и, главное – докладывали бы Руководителю и Полководцу правду, то проблем бы не было. Ведь Руководитель почти не знает, как трудно живёт народ, о взятках не знает, о том, как всё развалили. И Полководец (отец Руководителя – А.Л.) не знал. Если бы знал, если бы ему докладывали реальную ситуацию, то дела бы шли куда лучше. Проблема – не в социализме, а в том, что чиновники у нас в основном плохие».

Что-то слышится родное…

Jan. 8th, 2017

04:42 pm —

рабоче-крестьянская миграция

11 ноября прошлого года произошло мало кем замеченное, но несколько знаковое событие: с прибытием в Сеул из Китая очередной группы северокорейцев, численностью в семь человек, суммарное количество прибывших в Южную Корею северокорейских эмигрантов превысило 30 тысяч человек. Статистика по прибытиям ведётся с августа 1953 года, причём в ней учитываются только, так сказать, «человеко-прибытия». За это время многие умерли (хотя не так много, как можно подумать, потому что 96% из эти 30 тысяч прибыло в течение последних 15 лет, и только 4% прибыло в Южную Корею до 2000 года), заметное количество уехало в другие страны, так что в целом в Южной Корее находится где-то 27-28 тысяч бывших северян.

Проблем у них много, в основном из-за отсутствия навыков, полезных в современном пост-индустриальном обществе, и связей, которые в Южной Корее значат очень многое. Вдобавок, накладывается низкий уровень образования, не слишком уважительное отношение к закону, подозрительное отношение к мигрантам со стороны большинства южнокорейцев. Для последних мигранты – представители страны, во-первых, враждебной (чтобы не говорила правая пропаганда, народ на Юге давно воспринимает Север не как «оккупированную коммунистическими бандитами нашу территорию, народ которой страдает под их пятой», а просто как чужую и враждебную страну), а во-вторых – очень бедной (а к бедным странам и их жителям отношение в Корее как к коллективным лузерам). За последние пять лет 16 человек бежали обратно, а 158 человек сейчас находятся в тюрьме. Самая распространённая статья – предсказуемо, наркотики, за которые сидит 38 человек («предсказуемо» потому, что на Севере наркотики сейчас существенно более распространены, чем на Юге).

Об этом негативе сейчас любит говорить северокорейский официоз, который при Ким Чен Ыне перестал замалчивать факт существования миграции, и начал активно рассказывать, как мигранты в Южной Корее страшно страдают. Доля правды в этих рассказах есть, но всё-таки большинство мигрантов драят туалеты и собирают деньги, каждую копеечку копят, чтобы только оставшихся в КНДР детишек, стариков и прочих родственников побыстрее в капиталистический ад доставить (миграция с Севера на Юг в наши дни – дело на 100% коммерческое, никакой политики, есть деньги заплатить «брокерам» — привезут кого угодно, а нет денег – извини).

Говоря о миграции с Севера на Юг, несколько моментов, которые для россиян являются контр-интуитивными.


  • Миграция носит рабоче-крестьянский и женский характер. 71% всех находящихся в РК северокрейских мигрантов составляют женщины, а среди вновь прибывших  в последние два года их доля вообще составляет 80%. При этом только 7% имеют высшее и ещё 8% — среднее специальное образование. Типичная мигрантка (таких около половины) – бывшая крестьянка или работница, 30-50 лет от роду, со средним или, чаще, незаконченным средним образованием.

  • По-настоящему миграция началась только около 2000 г. — в связи с частичной потерей контроля над передвижением населения внутри Северной Кореи, а также разнообразными изменениями в Китае. До этого мигрантов было очень мало, несколько десятков в год — в девяностые, 5-6 человек в год — до этого (сейчас — около полутора тысяч в год).

  • Политические мотивы играют второстепенную роль. Даже в ходе опроса в 2016 г. политические мотивы — среди прочих — упомянуло только 17,5% мигрантов. Типичная ситуация – человек (обычно женского полу, так как женщине уйти проще, и риск меньше) уходит в Китай на заработки, а там находит возможность перебраться в Южную Корею сам, и со временем часто перетягивает семью. При этом обычно в тот момент, когда будущая мигрантка уходит в Китай, никаких эмиграционных планов по поводу Южной Кореи у неё нет (исключение — всё более частые случаи «цепной миграции», когда человек заранее отправляется на Юг, к уже перебравшимся туда родственникам).

  • Подавляющее большинство мигрантов никакой политикой в Южной Корее не занимаются, а зато активно занимаются малоквалифицированным трудом. В отличие от мигрантов в Европу и прочие Америки, им не надо доказывать, что они подвергались преследованиям по политическим мотивам. Сам факт того, что они имели гражданство КНДР, является достаточным (и единственным) основанием, для получения как южнокорейского гражданства, так и стандартного – весьма щедрого – социального пакета.

  • Южнокорейское правительство на деле не поощряет миграцию, хотя и не может отказаться от практики автоматического предоставления мигрантам гражданства и социальной помощи. Исключение – мигранты из числа северокорейской элиты, которых официальный Сеул в целом приветствует и привечает (хотя и с ними не всё так однозначно). Рядового северокорейца, который придёт в южнокорейское посольство или консульство в Китае просить об отправке в Сеул, просто выставят на улицу – и не факт, что особо вежливо. Официальная мотивировка – нежелание портить отношения с Китаем, реальная – нежелание иметь дело с беженцами, которые немало стоят бюджету.

  • В силу этого миграция – коммерческая операция, которой занимаются посредники. Они получают деньги за доставку человека в Таиланд или иную третью страну, где южнокорейские дипломаты вынуждены принимать будущих мигрантов. Деньги обычно выплачиваются родственниками, часто – другими членами семьи, которые уже находятся на Юге («цепная миграция»).


Вот история мигрантки, с которой ознакомился на днях. Интересно именно своей типичностью.
( читайте дальше, коли интересно — типичная историяCollapse )

Nov.

20th, 2016

06:32 pm —

весь Пхеньян только о Пугачёвой и говорил

Недавно пообщался с одним северокорейским эмигрантом, родители которого относились к наследственной высшей номенклатуре, но который сам пошёл, так сказать, «по линии культуры и искусства», и около 10 лет назад нелегально перебрался в Китай, а потом – и в Южную Корею. Интересный услышал я от него рассказ о гастролях Аллы Пугачёвой в Пхеньяне в 1989 (?) г. Гастроли эти, кстати, мой собеседник считает одним из двух-трёх эпохальных событий, изменивших северокорейскую эстраду. Он тогда сам был в зале и слушал Аллу Борисовну.

«Билеты продавались спекулянтами по 100 долларов! Вы представляете, что такое в Пхеньяне в конце восьмидесятых – 100 долларов? Это безумные деньги, на них целая семья могла жить несколько месяцев. Все мы ждали чуда, и увидели нечто потрясающее. Ну, сама музыка, мелодии. И звук – громкость казалось необычной, и создавал совсем особую атмосферу, к которой мы совсем не привыкли. И манера поведения на сцене – жесты, свободные движения. Всё это было и необычным, и ярким, и этому хотелось подражать. Уже на следующий день все в городе стали петь песни, которые звучали на концерте. Особенно «Миллион алых роз». Весь Пхеньян только о Пугачёвой и говорил – а уж на музыкантов впечатление этим концертом было произведено огромное»

Воспроизвожу близко к тексту, по записи.

Вообще на протяжении всей своей истории, даже в сталинские времена, именно Советский Союз и Россия были для КНДР основным источником новых, либеральных веяний в литературе и искусстве. Хорошо выразился по этому поводу чудом уцелевший (мать сумела вытащить в СССР) сын одного из крупнейших северокорейских поэтов и драматургов пятидесятых. Он сказал и о своем отце, поплатившемся свободой и жизнью за просоветские и пророссийские симпатии, и о его окружении: «Для них Парижем была Москва». Хорошо сказано.

Oct. 5th, 2014

02:53 pm —

на новой исторической родине…

В последнем номере 현대북한연구 прочитал статью Ли Су-чжон о тех проблемах, с которыми сталкиваются северокорейские беженцы в местах компактного проживания в Сеуле (이수정. 접촉지대와 경계의 (재)구성 : 임대아파트 단지 남북한 출신 주민들의 갈등과 협상).

Тут надо отметить, что по сложившейся практике прибывшему в Южную Корею гражданину КНДР (который в момент прибытия просто по факту прибытия автоматически и безоговорочно превращается в гражданина РК) полагается, среди всего прочего, и помощь в аренде жилья. В  давние времена жилье беженцам давали в собственность и бесплатно, но с начала 1990-х годов речь идёт о предоставлении им того, что в других странах называется «социальным жильем». На практике это небольшие квартиры в многоэтажных жилых домах.

Поскольку в Южной Корее изо всех сил стремятся не создавать территориальных гетто, как правило, в таких домах население максимально смешанное. Живут там как северокорейские беженцы, так  и  представители южнокорейской бедноты, имеющие право на получение социального жилья, равно как и «обычные» южнокорейцы. Надеюсь я не задену ничьих социальных чувств и никого не обижу, если замечу, что в Корее, в отличие от многих известных мне стран, подобное соседство у респектабельной публики вызывает лишь умеренное неприятие – южнокорейцы с низкими доходами, как правило, не отличаются ни склонностью к бухлу, ни к наркоте, ни прочими  антисоциальными привычками – это просто люди с низкими доходами, и всё.

Ли Су-чжон отмечает (впрочем, это и так хорошо известно всем, кто в теме), что северокорейские беженцы практически всегда стремятся жить в Сеуле. Поскольку субсидируемое жилье выдаётся им государственными органами, то во многих случаях свободы выбора у них нет и поначалу им приходится ехать в провинцию, однако на практике получается, что в течение нескольких лет они всеми правдами и неправдами стремятся к тому, чтобы переехать в Сеул — порою, даже в ущерб себе. Скорее всего, (Ли Су-чжон об этом не пишет, это моё мнение, основанное на собственных наблюдениях и разговорах) дело тут в том, что на беженцев по-прежнему влияет северокорейское отношение к столице. Пхеньян в Северной Корее – это местный вариант рая, и уровень жизни, и уровень возможностей там в разы выше, чем в провинции.

Интересно, однако, не это (всё это хорошо известно тем немногим, кто интересуется данной темой), а те наблюдения, которые сделала Ли Су-чжон по поводу трений, которые возникают между северокорейскими беженцами и южанами в таких многоквартирных домах. Основа этих наблюдений – её разговоры с южнокорейцами, там живущими – людьми, напоминаю, в основном происходящих из низкодоходных и не слишком образованных слоев современного южнокорейского общества.

Если попытаться обобщить те жалобы, которые прозвучали в интервью Ли Су-чжон, то можно сказать, что для южан (не самых образованных и успешных южан, повторяю) их северокорейские соседи выглядят простоватой и иногда, не побоюсь этого нелюбимого мною слова, несколько жлобской деревенщиной. Южан, например, раздражает свойственная их соседям привычка переговариваться с появившимися во дворе знакомыми воплями из окна (даже в том случае, если упомянутое окно находится на 10-м этаже). Встречаются жалобы на любовь северян к шумным застольям, которые могут затягиваться до глубокой ночи и сопровождаются шумом и гамом. Вообще несоблюдение тишины – это одна из проблем. Жалуются и на привычку северян мусорить, склонность не соблюдать чистоту на лестничных клетках и в иных общественных местах (последнее обвинение весьма серьёзно: те, кто в Корее бывал – знает,  в какой хирургической чистоте там содержится большинство лестничных клеток в апатхы, то есть современных многоквартирных домах). Высказываются и обиды на свойственную (действительно, свойственную – сам многократно в этом убеждался) северянам непунктуальность, склонность опаздывать, забывать о своих договоренностях.

В общем,  при знакомстве с этими заявлениями ощущается нечто знакомое. Примерно так горожане во втором и третьем поколении всегда относятся к «понаехавшим» горожанам в первом поколении. Такое отношение, конечно, многое говорит о том, как относятся друг к другу жители двух корейских государств, но мне почему-то кажется, что в долгосрочной перспективе оно дает и некоторые основания для оптимизма. В конце концов, деды и даже отцы нынешних – спокойных вежливых и не слишком склонных к откровенности – южнокорейских горожан в своё время вели себя примерно так же.

Mar. 19th, 2013

05:24 pm —

предсказуемое

Для тех, кому интересно. Опубликованы новые данные по экономическому положению северокорейских беженцев в Южной Корее. Раз в год такую статистику собирает 북한인권정보센터 (Информационный центр по проблемам прав человека в Северной Корее) и публикует в виде отчёта. Картина не слишком изменилась по сравнению с прошлым годом. Весьма невесёлая картина.


  • Уровень безработицы среди северокорейских беженцев в Южной Корее на декабрь 2012 года составил 19,9%, то есть примерно в 10 (десять) раз выше среднего по стране (стр.58)

  • Средняя зарплата у тех, кто работу всё-таки имеет, составила 1 млн.264 тыс. вон, то есть около 1100 долларов – примерно в два раза меньше средней по стране (стр.80)

  • С другой стороны, 47,6% северокорейских беженцев в Южной Корее отправляют деньги родственникам в Северную Корею. О среднем размере переводов данных нет, но 60% уложились в диапазон 0,5-1,5 млн вон. (~450-1350 долларов) (стр.108)


2012 북한이탈주민 경제활동 동향: 취업, 실업, 소득. 서울: 북한인권정보센터, 2013.

Mar. 15th, 2012

11:03 pm —

бег

В «Слоне» появился мой текст о северокорейских беженцах в Китае. Скоро напишу куда более подробный текст на эту тему, который, в частности, вывешу здесь. А пока — читайте.

<…>

Большинство тех, кто не знаком с реальной ситуацией, подразумевает, что беженцы из Северной Кореи напоминают тех диссидентов, которые в семидесятые легальными и нелегальными путями уходили на Запад из СССР и стран Восточной Европы. Однако эта аналогия работает плохо и, скорее, мешают понять ту ситуацию, что сложилась вокруг северокорейских беженцев.

Часто подразумевается, что беженцы в своем большинстве направляются из Северной Кореи в Южную. Однако лишь немногие из беженцев покидают Северную Корею с намерением перебраться в Сеул. В своем подавляющем большинстве беженцы – не политические, а экономические мигранты. Изначальной целью большинства из них является не Южная Корея, а Китай. Фактически мы имеем дело не с политической эмиграцией, а с движением гастарбайтеров.

Кому интересно — читать дальше на «Слоне»

Jun. 28th, 2011

06:29 pm —

на пути к объединению

Маленький и свежий (сегодняшний) эпизод по поводу отношений северян и южан. Разговор с тётушкой лет 45-50, беженкой с Севера, замужем за местным, южанином (что бывает редко). Несколько месяцев назад крупная сеульская телекомпания решила сделать передачу о браках между северянами и южанами. Поскольку северокорейская эмиграция в основном (на 75-80%) женская, то на практике это означало передачу о браках между южнокорейскими мужчинами и северокорейскими женщинами. За участие в программе пообещали 2 млн. вон, то есть примерно 2000 долларов – сумма немалая, чуть меньше среднемесячной южнокорейской зарплаты. Большинство найденных телевизионщиками тётушек с ходу согласилось – что и не удивительно, если принять во внимание масштабы вознаграждения. Однако почти все вскоре отказались. Причина — протесты мужей. Они решительно не хотят, чтобы их соседи, сослуживцы и приятели увидели программу и узнали, что они женаты на северянках. Это – признак лузера, быть женатым на северянке — почти как быть женатым на (не-западной или не-японской) иностранке, на вьетнамке какой-нибудь. «Не смог мужик нормальную бабу себе найти, согласился на третий сорт». Кстати, своё происхождение беженцы часто скрывают, по возможности выдают себя за корейцев из Китая, а в идеале – за выходцев из провинции (помогает объяснять странности дикции).

Sep. 1st, 2010

09:59 am —

побеседовали…

В начале августа дал интервью газете «Российские корейцы». Для тех, кто меня читает регулярно — почти ничего нового. Но всё же выкладываю…


Группа крови


Последние события на Корейском полуострове, до предела обострившие ситуацию,  только подлили масла в огонь многолетнего противостояния народа одной крови. Но парадокс в том, что время только укрепляет идеологические устои как Севера, так и Юга, тем самым делая все более тонкой и слабой генетическую составляющую единой нации.  Прогрессирующий прагматизм Сеула только усиливает неприятие Пхеньяном исходящих с Юга идей об объединении. 

 Но все ли так безнадежно? С этого вопроса «РК» начали интервью с профессором сеульского университета Кукмин Андреем Ланьковым.

А.Л.: Думаю, в ближайшие год-два все достаточно безнадежно, обе стороны стоят на своем. Юг решил урезать выдачу бесплатной помощи северянам, те же хотят, чтобы объем односторонней помощи оставался неизменным и даже увеличивался. Результатом, конечно, стала конфронтация. С другой стороны, Юг достаточно последовательно отказывается даже от тех (немногих) возможностей компромисса, которые ему предлагает Север.

Если  называть вещи своими именами, то можно сказать, что в августе-сентябре 2009 года Северная Корея, поняла, что тактика прямого давления и шантажа не работает, и попыталась договориться с Сеулом  показав свою готовность пойти на какие-то уступки. Южнокорейское правительство демонстративно эти подходы проигнорировало, и Север решил, так сказать, «поддать жару», увеличить  градус конфронтации. Так что, думаю, в ближайшие пару лет отношения между Севером и Югом будут достаточно напряжёнными, хотя очевидно, что обоюдная словесная истерика не приведёт к разрыву экономических отношений. Показательно, что, несмотря ни на что, Кэсонская промышленная зона работает как прежде и даже растёт.

РК: Андрей Николаевич, какие только рецепты умиротворения не предлагаются в мире. Какой близок Вам?

А.Л.: Эффективных рецептов просто нет. Вообще я полагаю, что ситуация здесь достаточно грустная, никакого лёгкого и всех удовлетворяющего решения северокорейская проблема в принципе не имеет. Все возможные решения  достаточно неприятны и болезненны, от любого решения кто-нибудь да пострадает безвинно. Поэтому по большому счету всем более или менее выгодно сохранение статус-кво, хотя оно тоже и неприятно, и болезненно (впрочем, неприятно и болезненно сохранение статус-кво в первую очередь для простых северокорейцев, а их мнением никто не интересуется, и их судьбой никто особо не озабочен).

РК: Что на самом деле скрывается за обязательной риторикой, сопровождающей идею объединения?

А.Л.: Парадоксально, но на настоящий момент в Корее, несмотря на все обязательные клятвы в своём стремлении к единству, объединения не хочет ни Север, ни Юг. Подавляющее число южных корейцев, если вы их спросите, скажут, что они хотят объединения. Однако они ничего другого сказать не могут, их ведь с детского сада учили, что объединение  — это хорошо, так что спрашивать их о желательности объединения — это примерно то же самое, что спрашивать верующего христианина о том, хочет ли он второго пришествия. Конечно, скажет он «хочу», как же быть может иначе?
 
Однако, когда с тем же южнокорейцем начинаете говорить в неофициальной обстановке, то вы обычно услышите немаловажную оговорку: «Да, я хочу объединения в принципе, но лучше бы оно случилось попозже, желательно – и вовсе не при моей жизни». Причина понятна, сейчас экономический разрыв между двумя Кореями огромен, и все боятся того, что объединение по германскому сценарию (а другого сценария объединения, если подходить к ситуации реалистически, сейчас никак не просматривается) разрушит южнокорейскую экономику или, по крайней мере, серьёзно подорвёт благосостояние населения Юга. Это население, привыкшее жить богато и свободно, конечно, не готово идти на такие жертвы – отсюда и отсутствие какого-либо энтузиазма по поводу объединения.
( дальше?Collapse )

Aug. 30th, 2010

10:26 am —

из Москвы пишут

В развитие вчерашнего постинга о беженцах и их проблемах. ИМХО, лучшим фильмом о беженцах является «Кроссинг» («Переправа»). Фильм хороший и на редкость точно отражает ситуацию. Интересен он и тем, что всерьёз о Северной Корее на Юге фильмов не снимают. Есть несколько шпионских триллеров-стрелялок, да пара-другая комедий, где из, в общем-то, крайне невесёлой ситуации пытаются выжать смехуёчки (иногда, впрочем, удачно). На этом фоне «Переправа» резко выделяется.

Так вот, дали мне знать, что к фильму один хороший человек сделал русские субтитры, а потом  выложил его в сети. По адресу

http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3111921

О чём и сообщаю всем интересующимся.

Navigate: (Previous 10 Entries)

Корейские байки. Как рассказы о КНДР отличаются от реальности | В мире | Политика

21 января в Южную Корею с официальным визитом прибыла делегация из КНДР. Семь человек из северокорейского музыкального коллектива «Самчжиён», который примет участие в олимпийских мероприятиях в Южной Корее, в течение двух дней осматривали будущие места выступлений. Однако особое внимание к делегации было приковано даже не из-за того, что это был первый за 4 года визит северян на Юг, а из-за того, что делегацию возглавляла певица Хён Сон Воль. Она стала знаменитой в 2013 году, когда южнокорейские СМИ рассказали о её романе с Ким Чен Ыном и об «ужасной гибели»: якобы северокорейский лидер приказал расстрелять певицу за концерт, на котором она выступила в чересчур откровенном платье. Погибшей ее считали вплоть до нынешнего «чудесного» воскрешения.

Эта история хорошо демонстрирует тот факт, что и обвиняемый в «тотальной пропаганде» северокорейский режим сам часто становится жертвой такой же пропаганды и информационных «вбросов».

«На Западе КНДР называют „государством-изгоем“, в США еще при Буше-младшем ее включили в „ось зла“, — напоминает АиФ.ru заведующий отделом Кореи и Монголии Института востоковедения РАН Александр Воронцов. — Отсюда ярая пропаганда, которую ведут как в США, так и в Южной Корее. Демонизации Пхеньяна способствует и закрытость его режима, а также образ готовой на всё страны, который культивируют сами северные корейцы. Поэтому неудивительно, что в этих условиях вокруг КНДР плодятся мифы, которые широко расходятся в СМИ, насколько чудовищными бы они ни были».

АиФ.ru решил вспомнить самые страшные и забавные мифы о КНДР, которые в результате оказались выдумками.

Задавленная танком любовница

В августе 2013 года южнокорейская газета «Чосон Ильбо» опубликовала новость о публичном расстреле в КНДР 10 человек за распространение порнографии. Среди расстрелянных якобы была и «бывшая возлюбленная» Ким Чен Ына, северокорейская певица Хён Сон Воль. Её и других членов коллектива «арестовали за чересчур вольный танец». Артистку обвинили в съёмках и распространении порнографии. Приговор якобы был приведен в исполнение на глазах у других музыкантов и членов их семей, которых отправили в лагерь.

Еще более смачную версию той же истории рассказала северокорейская перебежчица Лим Хи Ён. Она представилась дочерью высокопоставленного военного офицера и рассказала, что певицу вместе с другими девушками из ансамбля казнили у неё на глазах: раздавили танком. Наблюдать за ужасной казнью, по словам перебежчицы, согнали 10 тысяч человек, в том числе школьников.

Нельзя сказать, что южнокорейские журналисты сильно удивились, когда в минувшее воскресенье узнали в главе северокорейской делегации «расстрелянную любовницу» Ким Чен Ына. Вопросов о пережитой смерти ей никто не задавал. Впрочем, на другие вопросы Хён Сон Воль также отвечала только улыбкой. Однако в беседе с южнокорейскими чиновниками она отметила хорошую готовность спортивных комплексов к Олимпиаде и поблагодарила их за гостеприимство.

Лим Хи Ён отказалась прокомментировать свои слова о казни «любовницы». Теперь приходится думать, что и другие её истории о КНДР были лишь байками. А она рассказывала, например, что в обслугу Ким Чен Ыну набирают молоденьких девочек, которые составляют его гарем; что он тратит тысячи долларов для закупки себе на обед изысканных деликатесов из Китая, пока его народ голодает; что он панически боится заговоров и переезжает с места на место каждый день, чтобы никто не знал о его реальном местонахождении.

Футбольный тренер, оказавшийся в концлагере

В 2010 году сборная КНДР по футболу отобралась на чемпионат мира в Южной Африке. К команде из одной из самых закрытых стран мира изначально было приковано повышенное внимание прессы. Вопросы на пресс-конференции перед матчами тренеру задавали почти исключительно про политику. Местные СМИ писали, что из-за скромного бюджета игрокам сборной якобы приходится тренироваться в простом тренажерном зале вместе с другими людьми (хотя тренировочную базу сборным предоставляет ФИФА за свой счет).

Выступление КНДР на чемпионате мира было не слишком удачным. Команда проиграла все три игры (1:2 Бразилии, 0:7 Португалии и 0:3 Кот-д’Ивуару) и вернулась домой. После этого в корейских СМИ со ссылками на некие данные разведки начали появляться сообщения о том, что игру со сборной Португалии государственное телевидение КНДР прервало после счета 0:3 и сообщило о победе своей команды. А тренера КНДР Ким Джон Хуна якобы после неудачи отправили в «концлагерь», где он «занимался четырнадцатичасовым принудительным трудом».

В реальности после поражения сборной Ким Джон Хун занял тренерский мостик команды «25 ноября», которая при нем трижды стала чемпионом страны (2011, 2013, 2015).

Затравленный собаками «серый кардинал»

Чан Сон Тхэк — дядя Ким Чен Ына — считался вторым человеком в стране после своего племянника. Он занимал высокие посты еще при Ким Чен Ире, потом помогал его наследнику войти в курс дел. В 2013 году он был обвинен в коррупции и разгульном образе жизни и задержан. В суде его обвинили в попытке захвата власти. Чан Сон Тхэк был приговорен к смертной казни.

О том, как именно была осуществлена смертная казнь, ходит множество легенд. По одной из версий, «серого кардинала» отдали на растерзание 120 голодным собакам. По другой — сожгли заживо. Согласно третьей — расстреляли из зенитного орудия. Кроме того, южнокорейские СМИ сообщали, что вместе с ним была уничтожена вся его семья, включая младенцев. Членов семьи бывшего чиновника якобы расстреляли на глазах у соседей.

Позднее выяснилось, что байка про растерзание голодными собаками была подхвачена южнокорейскими СМИ после выпуска шоу китайского комика. Северокорейские власти на официальном уровне подтвердили только факт расстрела Чан Сон Тхэка. «Зверскую казнь» членов семьи посол КНДР в Великобритании назвал «спланированной пропагандистской акцией».

Черное пятно на карте

Одна из самых известных фотографий Северной Кореи демонстрирует отнюдь не монументальные виды Пхеньяна или горные красоты курорта Масикрен. «Фотография со спутника» показывает, как на фоне сияющей огнями Южной Кореи КНДР кажется гигантским черным пятном. По версии опубликовавшей фото радиостанции «Свободная Азия», так КНДР выглядит из космоса из-за жесткой экономии электричества. Фотография, по версии радиостанции, была предоставлена агентством NASA.

Однако внимательные читатели сайта радио, разглядывавшие снимок, заметили, что в непроглядный мрак погружена не только КНДР, но и Владивосток, и китайские города на границе. Выяснилось, что сотрудники радио несколько перестарались. Взяв реальный снимок NASA, они переусердствовали с закрашиванием иллюминации на севере полуострова и случайно затемнили и куски России и Китая. «Электричество в КНДР действительно экономят, однако ситуация не такая страшная: в последние годы в стране было введено в действие несколько новых ГЭС, а также появилась система ветряков. Освещение в провинции по ночам тусклое, но оно не отсутствует вовсе», — рассказывает АиФ.ru Воронцов.

Смертная казнь за селфи

Одним из самых знаменитых снимков летней Олимпиады в Рио-де-Жанейро 2016 года стало селфи южнокорейской и северокорейской гимнасток Ли Ын Джун и Хон Джон Юн. Две девушки встретились на соревнованиях и сделали фото на память. Снимок облетел все мировые издания как пример дружбы между жителями двух стран, разделенных политикой и идеологией.

Правда, на следующий день после публикации снимка британское издание Dailystar написало, что невинная фотография может грозить северокорейской гимнастке суровым наказанием вплоть до смертной казни после возвращения на родину. «Голодающие жители страны оказываются в тюрьме за кражу продуктов, а то и просто за просмотр южнокорейских фильмов или за чтение Библии», — писали британские журналисты. Они посчитали, что за селфи с врагом спортсменку и вовсе могут расстрелять.

Однако, вопреки страшным прогнозам британской газеты, Хон Джон Юн наказана за фотографию не была. Она закончила выступления за сборную и вошла в состав северокорейской федерации художественной гимнастики. В новом качестве гимнастка уже присутствовала на нескольких официальных мероприятиях.

Северная Корея глазами современных фотографов

Мэтт Пэш (Великобритания). Женщины Пхеньяна. 2012. «Как фотографу мне пришлось нелегко. Фотографировать людей обычно не разрешалось, да и вообще вся фотосъёмка тщательно контролировалась. Многие живые фотографии я сделал «подпольно», используя телеобъектив или снимая «от бедра», чтобы не привлекать внимания. Меня не покидало ощущение, что я и вся наша группа постоянно находится под наблюдением, и что ничего не проходит незамеченным», — рассказал о работе в КНДР фотограф. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Мэтт Пэш Элис Велинга (Нидерланды). Не отступая. Северная Корея. 2013-2014. «Во время нашей поездки я постоянно ощущала, как же трудно пробиться сквозь предрассудки, навязанные мнения… Было сложно отделить реальность от пропаганды, особенно в первые дни», — прокомментировала Элис. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Элис Велинга Матьяж Танчич (Словения). Дворец Школьников Кесон. 2014. «Если вы забьёте в поисковик «Северная Корея», то на вас со всех сторон посыплется информация об экстремизме, пропаганде, крайностях, угнетении и ужасах, царящих в этой стране. Я был готов ко всему, к любой крайности. Но, к своему удивлению, я не там увидел этих крайностей. Я увидел… обычную жизнь. И это шокировало вдвойне», — добавил фотохудожник. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Матьяж Танчич

Северная Корея глазами современных фотографов

Мэтт Пэш (Великобритания). Женщины Пхеньяна. 2012. «Как фотографу мне пришлось нелегко. Фотографировать людей обычно не разрешалось, да и вообще вся фотосъёмка тщательно контролировалась. Многие живые фотографии я сделал «подпольно», используя телеобъектив или снимая «от бедра», чтобы не привлекать внимания. Меня не покидало ощущение, что я и вся наша группа постоянно находится под наблюдением, и что ничего не проходит незамеченным», — рассказал о работе в КНДР фотограф. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Мэтт Пэш Элис Велинга (Нидерланды). Не отступая. Северная Корея. 2013-2014. «Во время нашей поездки я постоянно ощущала, как же трудно пробиться сквозь предрассудки, навязанные мнения… Было сложно отделить реальность от пропаганды, особенно в первые дни», — прокомментировала Элис. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Элис Велинга Матьяж Танчич (Словения). Дворец Школьников Кесон. 2014. «Если вы забьёте в поисковик «Северная Корея», то на вас со всех сторон посыплется информация об экстремизме, пропаганде, крайностях, угнетении и ужасах, царящих в этой стране. Я был готов ко всему, к любой крайности. Но, к своему удивлению, я не там увидел этих крайностей. Я увидел… обычную жизнь. И это шокировало вдвойне», — добавил фотохудожник. © Центр фотографии им. братьев Люмьер / Матьяж Танчич

Отношения двух Корей / Travel.

Ru / Страны и регионы

Военно-демаркационная линия, которая отделяет Северную Корею от Южной, всегда тщательно охранялась и после Корейской войны была практически непроницаема для перебежчиков. Только очень подготовленный и очень везучий человек мог преодолеть несколько километров минных полей, колючей проволоки, контрольно-следовых полос, избежав, вдобавок, столкновений с многочисленными патрулями. В то же самое время граница КНДР с союзным Китаем, по большей части проходящая по рекам Амноккан (Ялу) и Туманган (Тумэнь), никогда не была оборудована столь же тщательно — это КНДР было просто не по карману. Контрабандная торговля, равно как и нелегальное движение через границу, происходили в этом районе всегда, хотя особо это обстоятельство и не афишировалось. Технически переход границы особого труда не составляет: Туманган на большей части своего протяжения — достаточно мелкая река, которую во многих местах можно перейти вброд. Зимой, когда Амноккан и Туманган замерзают, пересечь границу еще проще. Все возможные трудности связаны не с условиями местности, а с действиями пограничников и, следовательно, зависят от желания и возможности властей охранять границу.

С начала 1990-х годов ситуация в китайско-корейском приграничье стала осложняться. Экономический кризис в КНДР привел к тому, что правительство заметно ослабило контроль над населением, стало терпимее относиться к частной торговле и поездкам по стране без официального разрешения. Вдобавок, кризис привел к ослаблению и без того не слишком строгой охраны границы, к росту коррупции как среди северокорейского чиновничества, так и среди пограничников и военных. Наложились на него и реформы в Китае, а также установление дипломатических отношений между КНР и Южной Кореей. Поскольку в Манчжурии живет около 2 миллионов этнических корейцев, многие из которых имеют родственников в КНДР, сведения об этих переменах быстро попадали на Север. В результате движение через корейско-китайскую границу — как легальное, так и нелегальное — стало быстро возрастать.

Тем временем, наступил 1995 год — возможно, самый трагичный во всей северокорейской истории. Катастрофические наводнения в Северной Корее вызвали беспрецедентный неурожай, за которым последовал крупномасштабный голод. Пик голода пришелся на 1997-1998 годы. Масштабы этого бедствия сложно определить и по сей день, оценки количества жертв колеблются от нескольких десятков тысяч до нескольких миллионов. Однако бесспорно одно: голод 1996-1999 годов был величайшей гуманитарной катастрофой, которая, вдобавок, осталась почти незамеченной мировым общественным мнением. С особой силой бедствие ударило по северным приграничным провинциям КНДР. В результате уже в 1996 году в Китае появились первые северокорейские беженцы, спасающиеся от голодной смерти. Скоро их количество стало измеряться десятками тысяч, а в скором времени — и сотнями тысяч.

По данным проведенного весной 1999 года исследования, численность беженцев весной тогда составляла от 143 тысяч (минимальная оценка) до 195 тысяч (максимальная оценка) человек. По опубликованным в августе 2000 года оценкам Верховного Комиссариата ООН по вопросам беженцев, в Китае нелегально находилось примерно 100 тысяч граждан КНДР. Наконец, в сентябре 2000 г. газета «Чунъан ильбо», которая традиционно отличается неплохой осведомленностью о северокорейских делах, сообщила, что в Китае находится «до 300 тысяч» беженцев из Северной Кореи.

Среди беженцев преобладают женщины, которые составляют три четверти от их общего числа. Основными районами расселения являются деревни этнических корейцев КНР, причем чем выше процент корейского населения в том или ином населенном пункте, тем больше там и доля беженцев. Поскольку среди беглецов преобладают женщины, то неудивительно, что значительная их часть по прибытии в Китай вступает в брак с местными жителями.

В большинстве случаев такой брак заключается при участии связанных с организованной преступностью местных посредников, которых часто называют «торговцы людьми». В некоторых случаях посредники через родственников устанавливают контакт с девушкой и ее семьей еще в то время, когда та находится в Северной Корее. После этого посредники организуют доставку потенциальной невесты до границы, переход ею Амноккана или Тумангана и путешествие по китайской территории. В таких случаях речь идет о вполне добровольном решении, хотя и продиктованном бедственным экономическим положением семьи. Чаще, однако, беженки попадают в руки брачных посредников и их партнеров-бандитов уже в Китае, после перехода границы. Временами женщины идут на такой контакт вполне добровольно и даже сами активно ищут его, ведь для беженки возможности трудоустройства очень ограничены, и брак является едва ли не самым надежным способом найти средства к существованию.

Посредники продают свой «товар» в жены местным жителям. Цены, упоминаемые в опубликованных материалах, колеблются в весьма широком диапазоне — между 1 и 10 тысячами юаней, но кажется, что наиболее типичная цена женщины 20-29 лет — 3-4 тысячи юаней (400-600 долларов). Сумма эта выплачивается по получении «товара» и целиком поступает в распоряжение посредников. Происходит это даже в тех случаях, когда будущая невеста и ее семья сами изъявили согласие на такую сделку — интерес северокорейской семьи заключается в том, что таким образом дочь спасается от угрозы голодной смерти, а дома становится одним ртом меньше. Встречаются упоминания и о продаже беженок в публичные дома, но такие случаи, по-видимому, остаются относительной редкостью — не в последнюю очередь потому, что секс-индустрия в бедных провинциях китайского Северо-Востока особо не развита.

В качестве покупателей беженок выступают местные жители, по преимуществу — те из них, кому по разным причинам сложно найти себе жену: крестьяне-бедняки, вдовцы с детьми, пьяницы, наркоманы, инвалиды. Есть среди них и китайцы, и этнические корейцы. В некоторых случаях проблемы возникают и не по вине мужчин: в большинстве сел Манчжурии массовый отъезд в город молодых женщин привел к острейшему «дефициту невест». Разумеется, китайскими властями такие браки не признаются, ведь нелегально находящаяся на территории КНР кореянка не может зарегистрировать брак с гражданином КНР официально. Поэтому с юридической точки зрения речь идет о простом сожительстве, в лучшем случае — скрепленном какими-то традиционными свадебными обрядами и, таким образом, вполне легитимном для односельчан, но не для государственных учреждений. Сказывается это и на юридическом положении детей, которых, как правило, вообще нельзя формально зарегистрировать — со всеми вытекающими из этого последствиями.

Как видно из многочисленных интервью, очень многие беженки довольны своими новыми мужьями, говорят о них с теплотой и благодарностью, и порою выражают желание оставаться с ними до конца дней своих. В прессе неоднократно описывались случаи, когда депортированные обратно в КНДР женщины вновь — и часто с немалым риском — пересекали границу и возвращались к своим мужьям. С другой стороны, многие из проданных женщин оказываются в полной зависимости от пьяниц или игроков, которые часто их избивают и попрекают каждым куском хлеба. Нередко все это кончается бегством кореянки, которая либо пытается найти какую-нибудь работу, либо же опять (добровольно или нет) оказывается сначала в руках брачных посредников, а потом — в доме следующего мужа. Жаловаться властям и невозможно, и просто опасно: во-первых, кореянки в своем большинстве не владеют китайским языком, а, во-вторых, боятся депортации, которой подобная жалоба наверняка и закончится.

Остальные беженцы зарабатывают на жизнь разнообразной поденной работой. Наиболее типичными занятиями являются работа официанткой в столовой, подсобным рабочим в ресторане или на стройке, домашней прислугой, батраком у богатого крестьянина. 18% обследованных весной 1999 года беженцев получало за свой труд деньги, а 12,4% — работало просто за кров и питание. К последней группе надо добавить и 10,7% беженцев, которые живут в Китае у своих родственников — можно предположить, что они также активно помогают по хозяйству приютившей их семье, фактически отрабатывая таким образом свое питание и кров. Как правило, в качестве работодателей выступают этнические корейцы, что и понятно: китайским языком беженцы, как правило, не владеют.

В целом нанимать беженцев на работу небезопасно. В пограничных провинциях действует система штрафов — от 1 до 5 тысяч юаней — за укрывательство беглецов или наем их на работу. Однако нельзя не отметить, что в своем большинстве беженцы с огромной симпатией говорят об отношении к ним местного населения — как корейского, так и китайского. В интервью с беженцами часто можно прочесть о том, как, несмотря на все официальные запреты, совершенно незнакомые им местные жители снабжали их едой и одеждой, помогали добраться до нужного места, брали на работу даже тогда, когда особой необходимости в рабочих руках не было, давали на несколько дней приют в своем доме обессилевшим от голода путникам. Вот рассказы, выбранные в самом буквальном смысле слова наугад: «Мы вчетвером (четыре беженки, только что переправившиеся через Туманган — А.Л.) подошли к одному из домов. Ворота были закрыты, но хозяин зажег свет и пригласил нас войти. Мы рассказали о нашем положении, и [хозяин] сказал, что, раз дела обстоят так, мы можем поесть и остаться на ночь». Вот другой пример — потерявшая при переправе через Туманган дочь беженка выбралась на китайский берег: «Когда рассвело, меня увидел старик, который пришел к реке ловить рыбу. Он подошел ко мне, выслушал мой рассказ, и отдал мне ту еду, которая у него была. Он дал мне 10 юаней и объяснил, как добраться до места». Подобных историй в интервью с беженцами можно найти сотни.

На первый взгляд, наиболее логичным решением проблем для большинства беженцев был бы уход в Южную Корею. Однако такие случаи носят единичный, исключительный характер. Вызвано это рядом причин, самой важной (но не единственной) из которых является откровенное нежелание самой Южной Кореи видеть беженцев у себя. Поскольку беженцы находятся на территории КНР нелегально, выехать в Южную Корею официальным путем, с надлежащим образом оформленными документами, они не могут. В тех случаях, когда беженцу удается каким-то образом установить контакт с южнокорейским посольством или консульством, его встречают там отнюдь не с распростертыми объятиями, хотя Сеул по-прежнему официально считает, что все граждане «самопровозглашенной» КНДР являются, по определению, гражданами Южной Кореи. Понятно, что подобная осторожная позиция во многом вызвана желанием избежать проблем в отношениях с Китаем. Однако у пассивности Сеула есть и иные, более серьезные, причины: ясно, что беженцы — в своей массе малообразованные крестьяне — имеют очень мало шансов на то, что им удастся успешно ассимилироваться в южнокорейское общество. Оказавшись в Южной Корее, они, скорее всего, станут дополнительным источником социальных проблем и на всю жизнь останутся на казенном довольствии. Подтверждением этому служит опыт тех перебежчиков, которые добрались до вожделенного Сеула: на конец 1999 г. примерно 50% всех находившихся в Южной Корее перебежчиков с Севера были безработными.

Из этого правила возможны три исключения. Во-первых, южнокорейские организации и «органы» охотно помогают перебраться в Сеул тем из беженцев, которые представляют какую-то разведывательно-информационную или пропагандистскую ценность. Во-вторых, шансы имеют и те беженцы, у которых в Сеуле или в странах Запада есть родственники, готовые помочь с переходом границы и обеспечить дальнейшее путешествие по китайской территории (удовольствие это не из дешевых, а успех отнюдь не гарантирован), и похлопотать об оформлении необходимых для въезда в Южную Корею документов. В-третьих, известно и несколько случаев, когда беженцам удавалось просто поднять шум и привлечь, таким образом, к себе благожелательное внимание южнокорейской прессы. После этого властям не оставалось ничего другого, как впустить их в страну.

Однако большинство беженцев вовсе не планирует отправляться в Южную Корею (возможно, потому, что понимает несбыточность подобных планов). Заметная их часть хотела бы осесть в Китае и со временем как-то легализоваться там, в то время как другая часть воспринимает свое пребывание в Китае как временное. Их цель — спастись от голода, продержаться до конца трудных времен, а по возможности — и подзаработать немного денег, чтобы помочь своей семье, бедствующей в Северной Корее. Несколько оправившись от голодовок, и обзаведясь небольшими сбережениями, такие беженцы отправляются в обратный путь.

Отношение китайской полиции и администрации к беженцам меняется в зависимости от политической конъюнктуры. Власти КНР отказываются официально признать за северокорейцами статус беженцев, и рассматривают их как обычных нелегальных иммигрантов, которые находятся на территории КНР незаконно и посему подлежат депортации. Несмотря на такую официальную позицию, в большинстве случаев китайская полиция смотрит на присутствие северокорейских нелегалов сквозь пальцы. В целом терпимо относятся местные власти и к деятельности южнокорейских общественных (главным образом — религиозных) организаций, которые занимаются помощью беженцам. Тем не менее, китайская сторона время от времени проводит операции по «зачистке» поселков, выявлению и высылке беженцев. В частности, такая кампания проводилась весной 2000 года и привела, по сообщениям южнокорейской печати, к депортации примерно 10 тысяч человек за период с 15 марта по 15 июня.

Вплоть до начала 1990-х годов переход границы считался в КНДР тяжким государственным преступлением, за которое полагалось суровое наказание — до расстрела включительно. Однако после 1996 года северокорейские власти существенно смягчили свою политику в отношении пойманных беглецов — вероятнее всего, из-за их крайней многочисленности и явного отсутствия политических мотивов в их поведении. По сути, нелегальный переход границы сам по себе в КНДР сейчас воспринимается как достаточно мелкое правонарушение. Хотя есть отрывочные сведения о показательных расстрелах перебежчиков, эта мера применяется лишь в порядке исключения, к тем из них, кто (с основаниями или без оных) был обвинен в шпионской и подрывной деятельности. Большинство же из тех, кого задерживают при переходе границы, отделывается лишь коротким заключением в специальном проверочном центре. Такая же судьба ожидает и тех, кто попадает в руки китайской полиции и депортируется обратно в Северную Корею. От неудачливых перебежчиков требуют признания в сотрудничестве с южнокорейским спецслужбами и иных серьезных грехах, но делают это, похоже, без особого рвения, так что большинство задержанных, пройдя проверку, через несколько недель выходят на свободу (и, случается, тут же опять переходят границу).

С внешнеполитической точки зрения беженцы представляют из себя немалую проблему для всех заинтересованных сторон (при этом о самих беженцах всерьез беспокоятся только некоторые общественные организации). Для Пхеньяна, их существование является лишним напоминанием о полном крахе пресловутой «чучхейской экономики» и бедственном положении подавляющего большинства народа. Кроме того, беженцы, возвращаясь в Северную Корею, приносят с собой нежелательную информацию о жизни в других государствах. У властей Китая наличие на территории страны многих десятков, а, возможно, и сотен тысяч нелегальных иммигрантов также не вызывает особого восторга. Южнокорейские власти также находятся в непростом положении. С одной стороны, им приходится что-то делать для беженцев, которые являются их соотечественниками и даже, теоретически, гражданами. С другой стороны, принимать беженцев у себя южнокорейские власти не хотят, отлично понимая, что этот акт гуманизма в перспективе обойдется им весьма дорого.

А.Н.Ланьков

01.01.2000

Источник: Travel.ru

8 историй о северокорейских перебежчиках и пленах, которые сломают вам сердце

Этот пост содержит партнерские ссылки. Когда вы совершаете покупку по этим ссылкам, Book Riot может получать комиссию.

Когда начали выходить истории о северокорейских перебежчиках и пленах, мир начал получать представление о жизни в КНДР.

Мы давно знали, что Корейская Народно-Демократическая Республика не является ни демократией, ни республикой. Но именно то, что происходит в закрытой стране Северной Кореи, на протяжении десятилетий было окутано секретом.

Мир смутно знал о голоде в конце 90-х. Гуманитарные группы воочию были свидетелями душераздирающего прибытия истощенных северокорейцев, бегущих в Китай в поисках еды. Что-то большее, чем трава, кора и соленая вода.

Нет, эти прочтения не для тех, кто хочет сбежать от действительности и хочет развлечься. Ни при каких обстоятельствах.

Это ужасные истории, раскрывающие самые гротескные нарушения основных прав человека.

Информационный бюллетень

Подпишитесь на нашу рассылку Book Deals и получите скидку до 80% на книги, которые вы действительно хотите прочитать.

Спасибо за регистрацию! Следите за своим почтовым ящиком.

Регистрируясь, вы соглашаетесь с нашими условиями использования

В Америке мы говорим об ужасных злоупотреблениях в нашем собственном прошлом: рабстве, Следе слез, эксплуатации коренных народов. Как члены свободного мира, мы говорим об ужасах Холокоста, ужасающем существовании советских лагерей. Это были вопиющие бедствия в нашей истории человечества. Они говорят об огромной способности людей злоупотреблять властью и плохо обращаться с уязвимыми и бессильными.

Не пора ли поговорить подробнее о народе Северной Кореи, который уже почти 70 лет терпит эти зверства?

Северная Корея — это больше, чем просто пристанище нестабильного нарцисса, который заставляет 25-миллионную нацию поклоняться ему. Это самая пострадавшая страна на планете, полная неисчислимых страданий огромного числа людей.

Эти истории о перебежчиках и пленах откроют вам глаза и лишат вас дара речи. Они заставят вас увидеть тяжелое положение северокорейского народа и помогут увидеть в КНДР нечто большее, чем место с ядерными боеголовками, нацеленными на свободный мир.Северная Корея — самое закрытое государство в мире, но больше не благодаря этим храбрым людям, которые рискнули и перенесли пытки, чтобы сбежать из королевства отшельников.

«Чтобы выжить: путешествие северокорейской девушки к свободе», авторы Йонми Пак и Марианн Воллерс

The Observer метко назвал эту книгу «проницательной и разрушительной». Енми Пак родился в самой репрессивной стране мира. Она боролась за побег, используя единственный доступный ей выбор: торговцев людьми и контрабандистов.Добавьте к этому испытанию ее смертельную прогулку по пустыне Гоби в Монголию, и это даст вам представление о путешествии, которое предприняла эта 21-летняя девушка, чтобы получить шанс на свободу.

Девушка с семью именами: Побег из Северной Кореи Хёнсо Ли с Дэвидом Джоном

«Хёнсо Ли довела человеческие последствия глобального бездействия для Северной Кореи до порога мира… Несмотря на все трудности, она сбежала, выжила и имела смелость высказаться», — говорит Саманта Пауэр, постоянный представитель США в ООН.Разочаровавшись в своей стране, Хёнсо сбежала, когда ей было 17 лет. Двенадцать лет и две жизни спустя она вернулась, чтобы спасти свою мать и брата благодаря ужасно дорогостоящему и опасному избавлению.

Звезды между Солнцем и Луной: жизнь одной женщины в Северной Корее и побег на свободу Люсия Джанг и Сьюзан МакКлелланд

Редкий взгляд на удивительную стойкость простого человека из сельской местности Северной Кореи. Люсия Джанг пережила голод 1990-х годов, разрушительное время, когда более миллиона ее соотечественников умерли от голода.Она сбежала и рассказывает свою мучительную историю о душевной боли и утрате, но также о триумфе и свободе.

«Тысяча миль к свободе: мой побег из Северной Кореи» Ынсун Ким с Себастьяном Фаллетти, перевод Дэвида Тиана

Отец и дедушка Ынсун умерли от голода, когда ей исполнилось 11 лет. Не желая постигнуть подобную судьбу, мать Ынсун взяла ее и ее сестру в Южную Корею — предательское путешествие, которое заняло девять лет. Сначала Ынсун жила без дома со своей семьей, терпела торговцев людьми, страдала в северокорейском трудовом лагере и пересекала пустыню пешком, чтобы достичь свободы.

«Каждая падающая звезда: правдивая история о том, как я выжил и сбежал из Северной Кореи» Сонджу Ли

Вынужденный жить на улице в детстве, Сонджу Ли выжил в Северной Корее благодаря воровству, попрошайничеству и дракам. В его мемуарах рассказывается о том, каково было быть одному, каждый день голодать, бояться тюремного заключения и обрести новую семью «братьев». В конечном итоге эта правдивая история рассказывает о силе надежды перед лицом непреодолимых невзгод.

Под одним небом: от голода в Северной Корее к спасению в Америке Джозеф Ким со Стефаном Талти

Джозеф Ким рассказывает историю о том, как он пытался выжить на улице в детстве, попрошайничеством и воровством, чтобы не умереть от голода.В своем отчаянном побеге из Северной Кореи он встречает добрую христианку, которая укрывает его и помогает подключиться к азиатской подземной железной дороге. Благодаря их доброжелательности он находит надежду, веру и новую жизнь в Америке, став одним из немногих северокорейцев, которых привезли в США в качестве беженцев.

Где-то внутри: пленение одной сестры в Северной Корее и борьба другой за ее возвращение домой Лаура Линг и Лиза Линг

Когда сестра Лизы Линг, Лаура Линг, была схвачена во время выполнения задания в Северной Корее, это стало большой новостью.Если вы его пропустили, переживите всю драму от начала до конца прямо здесь. Somewhere Inside рассказывает о том, как Лора преследовалась северокорейскими солдатами и содержалась в секретном государстве в течение нескольких месяцев. Благодаря усилиям сестры и ее контактам с влиятельными людьми Лора чудом избежала приговора к 12 годам каторжных работ в лагере для заключенных.

Бегство из Северной Кореи: вызов и надежда в самой репрессивной стране мира Майк Ким

У тысяч перебежчиков не будет возможности рассказать свои истории с помощью собственной книги, но Майк Ким делится коллажем историй, которые он услышал и записал, работая с беженцами на китайской границе в течение четырех лет.Он рассказывает об их опыте голода, секс-торговли и тюремных пыток, предлагая обширный обзор того, какой была жизнь этих беглецов. К счастью, нотка надежды пронизывает всю книгу, проливая свет на мужество перебежчиков и людей, которые им помогают.


Для получения дополнительной информации о том, как выйти за рамки чтения, посетите организации на передовой, помогающие северокорейским беженцам: Liberty in North Korea и Crossing Borders, религиозную неправительственную организацию. Следите за последними новостями о Северной Корее в Twitter @NKnewsorg.

перебежчиков из Северной Кореи: Познакомьтесь с молодыми людьми, бежавшими из Северной Кореи в Южную Корею

Чтобы насладиться сайтом CBBC Newsround в лучшем виде, вам необходимо включить JavaScript.

СМОТРЕТЬ: Девушки, которым удалось сбежать из Северной Кореи

Ежегодно более 1000 человек убегают из Северной Кореи — одной из самых секретных стран в мире.

Они делают это, потому что в Северной Корее люди должны жить по очень строгим правилам. Многие люди, в том числе дети, пытаются сбежать, чтобы иметь больше свободы в своей жизни.

Многие бегут через Китай в надежде попасть в Южную Корею — менее строгого соседа Северной Кореи.

Newsround побывал в Южной Корее, чтобы встретить молодых людей, которым удалось бежать и которые сейчас живут в Южной Корее.

Узнайте больше о проблеме ниже.

Северная Корея против Южной Кореи

Северная Корея граничит с Южной Кореей. В течение многих лет две страны не всегда ладили друг с другом.

После ужасной войны между ними в 1950 году, которая длилась три года, два государства традиционно были врагами.

Узнайте больше о Северной Корее

Какова жизнь в Северной Корее?

В Северной Корее проживает более 25 миллионов человек, но их жизнь очень сильно контролируется государством.

Они должны соблюдать очень строгие правила. Например, им может потребоваться разрешение только на поездку.

Телевизоры и радио контролируются государством, а это означает, что новости и сообщения, которые северокорейцы слышат в средствах массовой информации, строго контролируются государством.

Сокил Парк, который работает в благотворительной организации под названием Liberty в Северной Корее, которая помогает людям сбежать из Северной Кореи, сказал Newsround: «Если вы ребенок в Северной Корее, то вы не использовали бы Интернет.

«У вас не будет доступа к Facebook, YouTube или любым другим социальным сетям. Вы не так много будете знать о внешнем мире.

«Если вы попытаетесь смотреть южнокорейские телепрограммы или фильмы из Америки или где-либо еще, то правительство Северной Кореи может очень сурово наказать вас.»

Многие люди очень бедны и вынуждены полагаться на помощь, чтобы насытиться.

Чтобы наслаждаться сайтом CBBC Newsround в лучшем виде, вам нужно включить JavaScript.

СМОТРЕТЬ: Айшах узнает, что это как вырасти в Северной Корее (август 2017 г.)

Но северокорейцев, которые выступают против своего лидера или правил, которые они должны соблюдать, могут жестоко наказать — иногда даже убить.

Согласно сообщениям, сотни тысяч людей были сажать в тюрьмы и трудовые лагеря за несогласие с правительством.

Хотят они того или нет, но северокорейцы должны уважать и восхвалять лидера страны Ким Чен Ына, и в его честь проводится множество общественных мероприятий. Но трудно понять, что люди на самом деле думают, потому что им запрещено говорить свободно.

Люди ввозят контрабандой в Северную Корею предметы, которые правительство не может контролировать, например ноутбуки и USB-накопители. Это позволило многим северокорейцам заглянуть во внешний мир.

Многие люди хотят покинуть Северную Корею и жить в странах, где у них будет больше свободы.

За последние 70 лет около 33 000 человек смогли выбраться и поселиться в Южной Корее.

Каково покинуть Северную Корею?

Уехать из Северной Кореи непросто. Это очень рискованно, и путешествие может быть опасным.

Сокил объясняет: «Это путешествие длиной в тысячи миль. Вы должны пройти весь Китай, и если китайская полиция поймает вас как северокорейского беженца, они отправят вас обратно в Северную Корею, где вы можете столкнуться с ряд суровых наказаний.

«Это очень рискованно, очень сложно, и поэтому северокорейским беженцам практически невозможно совершить это путешествие без поддержки какой-либо организации».

Что такое перебежчик?

Вы могли слышать, как людей, сбежавших из Северной Кореи, называют «перебежчиками». Это имя, данное тому, кто покинул свою страну, чтобы жить в другой, которая обычно действует иным политическим образом.

Newsround встретил двух студентов-подростков и одного ютубера — всех, кому удалось сбежать из Северной Кореи и обосноваться в соседней Южной Корее.

Читайте их истории ниже.

История Дианы

Диане было два года, когда она приехала в Южную Корею с мамой. Пока им удалось сбежать, ее брат и отец, которые пытались уйти с ними, были пойманы и отправлены обратно.

Она говорит: «Моя мама была настолько смелой, что несла на руках маленького ребенка, чтобы поехать в Южную Корею на свободу».

Диане (справа) было два года, когда ее мать сбежала из Северной Кореи с Дианой на руках

Диана рассказала Newsround, что до сих пор существует некоторая стигма, связанная с Северной Кореей, так что это был первый раз, когда она сказала ее история публично.

«Я действительно боялась говорить людям, что я северокореец, потому что люди плохо отзываются о северных корейцах, например,« они тупицы »или« они шпионы », — говорит она.

«Большинство людей так думают. Я даже не сказал своим корейским друзьям, что я северокореец. Я надеюсь, что однажды смогу сказать им, что я северокорейский».

Несмотря на это, Диана чувствует благодарность.

«Мне очень повезло, что я приехала сюда, когда была маленькой», — говорит она. «Я узнал больше, я получил свободу раньше, чем другие.»

История На Ён

Три года назад На Ён было 17 лет, когда она взяла свою младшую сестру через горы в Китай, чтобы сбежать.

» Еды было очень мало [в Северной Корее] и Я чувствовала себя безнадежной, — говорит она. — Нам никто не помог, поэтому я чувствовала себя совершенно одинокой в ​​этом мире.

Во время путешествия На Ён пришлось спать в снегу и даже есть его, чтобы выжить.

«Не было никакого убежища, кроме гор», — говорит она. «Жить было негде.Мы не могли постучать в чью-либо дверь в Китае, потому что мы рискуем быть отправленными обратно ».

На Ён и Диана теперь ходят в школу, которая помогает им справиться с тем, через что они прошли.

Для некоторых, прибывающих в Южная Корея, может быть трудно приспособиться к такой новой жизни.

Сокил говорит, что друзья, совершившие путешествие, объяснили, что это похоже на «выход из машины времени».

«Вы должны многому научиться. основные современные вещи, например, как печатать на компьютере, как пользоваться банкоматом, даже как пользоваться банковским счетом и общественным транспортом », — говорит он.

На Ён тоже это испытало. «Самым удивительным было количество машин», — сказала она.

Есть также аспекты ее жизни в Северной Корее, по которым она скучает. «Когда я была ребенком, я помню, как играла с друзьями до поздней ночи», — говорит она. «Мы бы устраивали снежки, играли в игры с мячом и занимались такими вещами, как классики. Я очень скучаю по этому.

« Здесь все смотрят в свои телефоны и не разговаривают друг с другом ».

Она объясняет это взамен за свою свободу в Южной Корее у нее теперь гораздо больше ответственности.

«Вот, например, если я не буду много работать в школе, я не смогу поступить в университет, а потом заработать много денег. Я чувствую, что эта свобода связана с огромной ответственностью».

Jun’s story

Чтобы наслаждаться сайтом CBBC Newsround в лучшем виде, вам необходимо включить JavaScript.

ЧАСЫ: сбежал из Северной Кореи — «Я люблю рассказывать свою историю»

Джун сбежал из Северной Кореи, когда ему было 17 лет.

До бегства он никогда не видел компьютер и не пользовался Интернетом, но теперь он ютубер в Южной Корее.

«Я никогда не использовал Google, YouTube или Facebook», — объясняет он. Но теперь он использует платформу, чтобы поделиться своей историей на английском языке, потому что, по его словам, он хочет, чтобы мир знал, какова там жизнь.

«Я люблю рассказывать свою историю людям», — говорит он.

В первый раз, когда Джун попытался покинуть Северную Корею, он прошел через Китай, но был пойман и отправлен обратно.

Жизнь осложняется тем, кто пытался уйти, поскольку они классифицируются как «враждебные».

«Я не мог вернуться в среднюю школу после того, как меня поймала полиция в Китае, потому что в Северной Корее у всех есть« классы ».Я был «враждебным классом» в Северной Корее, поэтому все избегали меня », — объясняет он.

Джун считает важным, чтобы он рассказал свою историю, теперь, когда он смог покинуть Северную Корею

« Я пытался добывать еду каждый день. . У меня не было моей мамы в Северной Корее, потому что она уже сбежала в 2004 году. Я просто пытался выжить каждый день ».

Однако поездка в Китай показала ему, на что была похожа жизнь во внешнем мире, и заставила его еще больше решил покинуть Северную Корею.

«В 2008 году я попробовал еще раз, потому что я много чего видел в Пекине.Я никогда не видел столько машин и высоких зданий.

«Я мог съесть много еды в Пекине. Впервые я смог съесть столько риса! Я подумал, что это своего рода мечта», — говорит он.

Джун сейчас живет и учится в Южной Корее.

«Мне кажется, я живу на небесах — в раю», — говорит он. «Но теперь я должен нести ответственность за то, что говорю, слышу и делаю.

« Но я могу делать все, что хочу, прямо сейчас. Это счастливая жизнь ».

Щелкните здесь, чтобы посмотреть все истории Newsround из Южной Кореи.

Истории северокорейских беженцев

За последние четыре года Северная Корея перешла от ядовитой враждебности к хорошей игре на международной арене. Это очень предсказуемо. Иногда неясно, пытается ли Северная Корея быть львом или ягненком, и очень мало известно о текущих планах или мотивах страны. Во времена повышенной неопределенности будущее Северной Кореи остается непостижимым, как никогда. Ниже приводится сводка последних шагов, предпринятых страной.

Тихий экономический кризис

2020 год начался с того, что лидер Северной Кореи Ким Чен Ын возобновил заявления о том, что нация снова будет процветать благодаря активным усилиям, направленным на «фронтальный прорыв, чтобы сорвать санкции врагов». Эти усилия будут включать увеличение доходов страны с помощью незаконных и законных средств — отправка северокорейских рабочих через границу для работы в Китае, привлечение китайских туристов и контрабанда в Северной Корее и из нее.Только в прошлом году торговля Северной Кореи с Китаем выросла на 15 процентов. Правительство Северной Кореи балуется всем: от незаконного экспорта угля до многомиллиардных киберхищений.

Но коронавирус резко остановил экономический подъем Северной Кореи. По данным The New York Times , к марту экспорт страны в Китай упал на 96 процентов в стоимостном выражении. За занавесом изоляции и безвестности пошатывается и без того ослабленная экономика страны, которая в значительной степени зависит от поддержки Китая в обходе санкций.Как правительство Северной Кореи предотвратит попадание страны в разрушительный кризис и попытается ли правительство предотвратить такую ​​экономическую спираль в 2020 году, неизвестно.

Громкий межкорейский взрыв

9 июня KCNA, государственное информационное агентство Северной Кореи, сообщило, что страна прервет всякую связь с Южной Кореей в ответ на посланные через нее воздушные шары-курьеры. граница с юга в течение нескольких лет, многие из которых содержат анти-северокорейские листовки, написанные северокорейскими перебежчиками.В докладе лидеров Южной Кореи назвали «отвратительной трепой», совершающей «враждебные действия», которые «ущемляли бы достоинство высшего руководства [Северной Кореи]».

13 июня набирающая силу пресс-секретарь Северной Кореи Ким Ё Чен, сестра Ким Чен Ына, опубликовала угрозу через KCNA. «Осуществляя свою власть, санкционированную Верховным лидером … я дал указание подразделениям, ведающим делами с противником, решительно провести следующее действие».

Три дня спустя северокорейские официальные лица снесли Межкорейский совместный офис связи в Кэсоне, Северная Корея.В 2003 году структура, расположенная на границе между Севером и Югом, контролировала более сотни заводов, на которых работало более 100 южнокорейских сотрудников и 50 000 северокорейцев. Вдали от былой славы пустующее здание оставалось оболочкой былых надежд на сотрудничество.

В центре внимания новый громогласный лидер

Ким Ё Чен занял центральное место в выступлениях многих аналитиков руководства правительства Северной Кореи. Как описывает ее профессор корееведения Университета Тафтса Сон Юн Ли, в стране загадочных лидеров Ким Ё Чжон «менее заметен, но не менее значим.

В течение последних двух лет Ким Ё Чен сопровождала своего брата на встречах на высшем уровне с президентом Южной Кореи Мун Чжэ Ином, на встречах с президентом Китая Си Цзиньпином и даже на исторической конференции с президентом Трампом. Ким Ё Чжон в настоящее время является главой Департамента организации и руководства, департамента правительства Северной Кореи, через который определяется ключевой персонал как для армии, так и для бюрократии. Ранее в этом году во время загадочного исчезновения Ким Чен Ына она стала международным представителем Северной Кореи.

Сегодня она — голос Северной Кореи в условиях международной напряженности. После недавнего отказа от дипломатии США с Северной Кореей Ким Ё Чен заявил: «Мы не собираемся угрожать Соединенным Штатам… если они не коснутся нас и не причинят нам вреда, все пойдет нормально».

Неясно, является ли завуалированное заявление предупреждением или вызовом

По словам Ли Сон Хена, аналитика южнокорейского института Седжонга, Северная Корея возобновила свои усилия, чтобы действовать как дестабилизатор для Соединенных Штатов.В США коронавирус, его экономические последствия, гражданские беспорядки и предстоящие выборы дали Северной Корее возможность нанести удар по самому заметному внешнеполитическому достижению президента Трампа — его дипломатии с Северной Кореей. По мнению аналитиков, эти усилия могут быть направлены на то, чтобы заставить президента Трампа ослабить санкции в отношении Северной Кореи перед выборами в США.

Страдания и безмолвие

Перебежчики из Северной Кореи в Южной Корее оказались между позорными оскорблениями со стороны Северной Кореи и растущим презрением со стороны народа Южной Кореи.Как недавно сообщила The Korea Times, северокорейцы в Южной Корее быстро становятся «врагами государства» как на Севере, так и на Юге.

Перебежчиков из Северной Кореи публично называют «человеческими отбросами» и «дворнягами», которые предали свою страну на Севере. Общественные деятели и пропагандисты устраивают массовые митинги, осуждая отсутствие патриотизма и уважения к своей Родине. Семьи северокорейцев, бежавших на юг, сталкиваются с более тяжелыми последствиями.

На Юге государственная поддержка северокорейцев сокращается.Рост напряженности между Севером и Югом из-за листовок, рассылаемых через границу северокорейскими активистами на юге, вызвал неожиданную реакцию. Правительство Южной Кореи недавно приступило к ликвидации двух крупных групп перебежчиков, которые рассылали через границу листовки с помощью воздушных шаров. Полиция принимает меры против этих организаций за переправку товаров в Северную Корею без разрешения. Общественные организации, возглавляемые северокорейцами, заставляют замолчать в ответ на их анти-северокорейские взгляды.

«С начала правления Мун Чжэ Ин в мае 2017 года государственная поддержка групп перебежчиков, критикующих режим Кима, практически прекратилась», — отметил глава Всемирного института исследований Северной Кореи в Южной Корее Ан Чан Иль, который сам является перебежчиком из Северной Кореи.

Служение невидимому

Туманная неопределенность пронизывала работу компании Crossing Borders с момента ее начала в 2003 году. обстоятельства, которые находятся вне нашего контроля.Но наши надежды разделить сострадание с нуждающимися в помощи северокорейцами не изменились.

Пока будущее остается неизвестным, компания Crossing Borders продолжает свои усилия по обслуживанию северокорейских беженцев и перебежчиков в Китае и Южной Корее. Совсем недавно организация Crossing Borders официально завершила церемонию открытия, чтобы официально открыть Elim House, убежище для перебежчиков из Северной Кореи в Южной Корее. В 2020 году было так много проблем, но мы верим, что очень скоро двери этого убежища откроются для тех, кто больше всего в нем нуждается.

Пожалуйста, помогите Crossing Borders, даже в эти трудные времена, чтобы предложить северокорейцам постоянную и неизменную милость и доброту.

Рассказывая истории перебежчиков из Северной Кореи

Жизнь северокорейского перебежчика жестоко разделена на две части: до и после. Те, кто убегает, обменивают почти полную изоляцию своей страны на безумие свободы. Но в процессе их история стирается.

Именно этот беспорядочный переход Тим Франко, фотограф, живущий между Южной Кореей и Китаем, решил исследовать в новой серии портретов под названием «Unperson.Рифф на оруэлловскую конструкцию из романа «1984», его работа исследует «испарение» прошлого перебежчиков, которое оставило многих в подвешенном состоянии, свободном, но неполном. «[Северная Корея] — их дом, они оставили людей», — сказал г-н Франко. «Даже если они живут в современной стране, они никогда не будут полностью счастливы в Южной Корее».

Артист, пианист и охранник лагеря для политических заключенных, которого до сих пор преследует собственная жестокость, были среди тех, кто сидел за г-на Франко. Их отзывы различаются по деталям, но большинство из них сожалеет.Хотя их рассказы невозможно подтвердить, г-н Франко считает, что некоторые рассказы могут быть слегка преувеличены — возможно, потому, что в Южной Корее рассказы о бегстве становятся валютой. Встраивание в новое общество может быть болезненным; недоверие и безразличие затрудняют поиск работы. В результате, по словам г-на Франко, многие перебежчики вынуждены извлекать выгоду из своего побега, писать книги или появляться в телешоу.

Г-н Франко перевел это исследование идентичности в сам фотографический процесс.Работая со старой деревянной камерой 4×5, моментальной пленкой Fuji и серией химических процедур, г-н Франко восстановил негатив с проявленного отпечатка, аналоговый материал, которого не должно быть. По его словам, это долгий и рискованный бизнес, перекликающийся с опасным путешествием северокорейского мигранта. В результате получается «нечеткий, грязный и несовершенный» с царапинами на поверхности, в то время как процесс отбеливания создает жуткую зеленую границу (которая может разъедать изображение, если нанесено неточно).

«Это действительно подходит», — сказал г.- сказал Франко. «Они чувствуют, что попадут в идеальный мир… но это далеко не так».

Следующие истории написаны фотографом на основе интервью с теми, кого он фотографировал, и отредактированы для краткости и ясности.


Ан Мён Чхоль

Однажды ночью 1994 года мир Ан Мён Чхоль перевернулся с ног на голову. Вооруженный АК-47 и несколькими пистолетами и в форме тюремного надзирателя, он сбежал на джипе к реке Тюмень, которая отмечает границу с Китаем.Он переплыл реку, избавляясь от оружия, которое тянуло его вниз, и через полчаса наконец достиг китайской стороны реки.

Восемь лет назад он получил свою первую работу охранником в лагере для политических заключенных. В первый день ему сказали оставить свою человечность позади, что все осужденные были предателями или шпионами врага и что даже общение с ними считалось серьезным преступлением. Избиения и убийства были обычным делом, и довольно скоро он начал практиковать свои навыки тхэквондо на нескольких осужденных.После восьми лет службы он обнаружил, что его отец покончил жизнь самоубийством, вместо того, чтобы столкнуться с последствиями негативных высказываний о режиме. Всю его семью увезли в лагерь для задержанных, и он наконец понял, почему среди осужденных было так много семей. Тогда он решил, что это будет его последняя ночь в Северной Корее.


Ли Со Ён

1997 год, возможно, был самым ужасным в период голода в Северной Корее. Ли Со Ён пошел в армию добровольно, надеясь на лучшее будущее, регулярное питание и возможность вступить в Рабочую партию.Но она столкнулась с совершенно другой реальностью. Голод дошел до армии, и новобранцы получали только половину рациона, смешанного с дикой травой, в то время как сексуальные домогательства и насилие были повседневной угрозой.

После 10 лет службы в армии она услышала о перебежчиках в Южную Корею и решила уехать. При первой попытке пересечь реку Тюмень она была в нижнем белье, держа над головой единственный комплект сухой одежды, ноги кровоточили от зазубренных камней, и на китайской стороне ее встретили торговцы людьми.Она отказалась идти с ними и была брошена обратно в реку, чтобы снова попасть в плен на северокорейской стороне. После года в тюрьме ей удалось собрать достаточно советов от сокамерников, чтобы наконец сделать вторую успешную попытку.

Сейчас она живет на юге и все еще пытается идентифицировать себя перед своими южнокорейскими соседями. Предрассудки в обществе, ее сильный акцент и страх перед северокорейскими шпионами все еще заставляют ее чувствовать, что она еще не полностью нашла свое место.

Чхве Сон Гук

Он хотел быть частью северокорейской элиты, чтобы встречаться с девушкой своей мечты, но Чхве Сон Гук не был богат и не имел хороших связей.Когда южнокорейские драмы стали популярными на черном рынке Северной Кореи, он увидел возможность. Он основал небольшую студию портретов, где клиенты могли заменять лица актеров на экранах популярных запрещенных телевизионных драматических фильмов своими собственными. Эта идея оказалась удачной и очень прибыльной. Вскоре ему удалось заработать достаточно денег, чтобы открыть один из первых компьютерных классов в Пхеньяне. В 2006 году его арестовали за контрабанду фильмов. Преступление было серьезным, но некоторые из его клиентов были влиятельными государственными чиновниками, и его легко отпустили.Но его выслали из столицы, и вдруг все его дела оказались напрасными. Он не получит девушку своей мечты.

Это был момент, когда он решил перейти на юг. Хотя он оставил Северную Корею и правила режима позади, культура свиданий в Южной Корее в конце концов оказалась не такой уж иной.


Пак Су Ён

Пак Су Ён был частью новой элиты. Между большими банкетными залами, частными горячими источниками и роскошными курортами ее образ жизни сильно отличался от того, что многие ассоциируют с Северной Кореей.Когда в страну открылись первые торговые пути, она вскоре заполучила видеокассету с южнокорейским фильмом «Зеленая рыба». Ее сразу поразила чувственность и уровень интимности, которые можно было показать за пределами ее страны. Она также была очарована разнообразием макияжа, используемого южнокорейскими женщинами, особенно темной помадой, которую носят актрисы. На Севере был разрешен только один цвет. Однако она поняла, что, смешав этот цвет с тенями для век, она может получить тот же оттенок, что и в фильме, и новая тенденция быстро распространилась среди элиты Северной Кореи.Но чем больше фильмов и драм она открывала, тем больше росло ее любопытство и тем больше она жаждала любви, которую могла только мельком увидеть на экране телевизора.

Когда она перебралась на юг, она впервые узнала о невзгодах и трудностях, с которыми сталкивается большинство северокорейских перебежчиков, и ей стало так стыдно, что она оставалась неопределенной в отношении своей собственной истории в течение многих лет. Сейчас она является владельцем компании по сватовству, помогая перебежчикам из Северной Кореи найти любовь на юге.

Хан Сон-и

С самого раннего возраста Хан Сон-и мечтал стать звездой. Выросшая в северо-восточной части Северной Кореи, она могла наблюдать за Китаем с другой стороны реки Амнок. В этих регионах северокорейцы имеют больший доступ к импортным товарам и китайским телеканалам. Так она открыла для себя феномен K-pop. В 17 лет она решила сбежать и осуществить свою мечту. Богатство ее семьи облегчило ей подготовку к поездке, и после 10 дней в автобусах через Китай, Лаос и Таиланд она наконец добралась до Сеула.Она довольно быстро нашла свое место в местном телешоу, в котором серьезные интервью смешаны с развлечением и рассказывают истории и трудности жизни в Северной Корее. Сейчас ее узнают на улице, а владельцы ресторанов угощают ее бесплатными блюдами. Она сделала это.

Многие перебежчики из Северной Кореи зарабатывают на жизнь тем, что рассказывают свои истории через телешоу, публичные выступления или книги. Для Хан Сон-и это вызвало путаницу в ее личности. Ее северокорейская жизнь сделала ее знаменитой: южнокорейский паспорт позволил ей стать звездой.


Ким Чхоль-ун

Ким Чхоль-ун родился в столице Северной Кореи и вел привилегированную жизнь. Его родители занимали государственные должности, и его музыкальный талант был признан с раннего возраста. В 1995 году его даже отправили учиться в Московскую государственную консерваторию им. П.И. Чайковского. Когда он вернулся в Северную Корею, он стал самым молодым музыкантом, присоединившимся к Национальному симфоническому оркестру.

В 2001 году Ким Чхоль Ун был влюблен. Он планировал использовать музыку, чтобы сделать предложение своей девушке, и разучивал пьесу одного из своих любимых композиторов Ричарда Клайдермана.Но воспроизведение иностранной музыки в Северной Корее запрещено, поскольку разрешена только официальная пропагандистская музыка, и у кого-то не потребовалось много времени, чтобы сообщить о нем. Он был арестован Управлением государственной безопасности и был вынужден написать письмо с самокритикой. Это испытание изменило его точку зрения, и несколько недель спустя он переправился через реку Тюмень в Китай в поисках свободы.

Когда после прибытия в Южную Корею он проходил службу национальной безопасности, он начал понимать, что ему повезло, что он жил так же, как и на Севере, и что после этого события он больше не сможет вернуться.Он ведет менее привилегированную жизнь на Юге, и часть его скучает по старой северокорейской жизни.


Следуйте @ nytimesphoto в Twitter. Тим Франко также есть в Instagram . Вы также можете найти Lens на Facebook и Instagram .

Что произойдет, если вас поймают после попытки побега

  • 32-летний перебежчик из Северной Кореи по имени Скотт Ким рассказывает жестокую историю о том, что случилось с ним после того, как он был пойман в Китае после побега из изолированной страны.
  • Ким сказал, что его доставили в лагерь для задержанных, где с ним и его сокамерниками «обращались как с животными».
  • После трехкратного побега из Северной Кореи Ким добрался до Южной Кореи, где теперь владеет компанией по продаже автомобильных и железнодорожных запчастей

Скотт Ким впервые сбежал из Северной Кореи в 2001 году в возрасте 17 лет. время, он и его мать хотели только перебраться через границу в Китай, чтобы поесть горячие блюда.Выросший во время смертельного голода в Северной Корее в конце 90-х, Ким провел большую часть своего детства, голодая.

Сегодня Ким владеет бизнесом по продаже автомобильных и железнодорожных запчастей в Южной Корее. В настоящее время он работает над англоязычными мемуарами о своем опыте с помощью Teach North Korean Refugees (TNKR), волонтерской организации в Сеуле, помогающей перебежчикам развивать навыки английского языка.

Но прошли долгие и опасные шесть лет в Китае и Северной Корее, прежде чем он добрался до Сеула.

Большинство северокорейцев дезертируют, пересекая северную границу Северной Кореи в Китай через реки Тюмень или Ялу. Затем они должны перебраться через бескрайние просторы Китая к его южной границе с Лаосом или Вьетнамом. Оттуда они переправляются в Таиланд или Камбоджу и идут в посольство Южной Кореи, чтобы попросить о помощи. Это путешествие может стоить до 5000 долларов, которые необходимо заплатить «брокерам» в каждой стране за организацию побега.

Платить 5000 долларов, чтобы добраться до Южной Кореи или Соединенных Штатов, было далеко не для Кима и его матери.Вместо этого он и его мать жили как иммигранты без документов и работали на ферме. Но через год после побега из Северной Кореи сосед Кима сообщил о своем статусе в полицию, которая доставила его и его мать обратно в Северную Корею. Ким доставили в изолятор, где власти определяют, куда отправлять перебежчиков в следующий раз.

«Когда мы добрались до центра заключения в Северной Корее, мы потеряли все человеческие права», — сказала Ким Business Insider. «С нами обращались буквально как с животными.Нам приходилось ползать по полу, чтобы переходить с места на место ».

Кима поместили в камеру с 20 другими перебежчиками. В углу был один туалет, и негде было лечь. День и ночь перебежчики сидели на нем. землю.

«Это было наше наказание за то, что мы были грешниками. Я не знаю, почему мы были грешниками », — сказал он.

Когда ему или другим перебежчикам приказали идти по коридору в кабинет начальника тюрьмы, их заставили ползать на руках и ногах. Полицейские били их перчатками и палками. как они пошли.

Приблизительно 100 000 или более северокорейцев в настоящее время живут в центрах содержания под стражей, политических тюрьмах или трудовых лагерях, где они подвергаются каторжным работам, пыткам и голоду.

Ким описывает свой опыт во время встречи президента Дональда Трампа с лидером Северной Кореи Ким Чен Ыном, которого обвиняют в убийстве собственного народа. Но когда его спросили о нарушениях прав человека северокорейским диктатором, Трамп оказался апологетом действий диктатора.

Лидер Северной Кореи Ким Чен Ын встречается с президентом США Дональдом Трампом во время исторического саммита 12 июня 2018 года в Сингапуре. Кевин Лим / The Strait Times / Handout / Getty

Когда Кима поймали впервые, ему повезло.

Несмотря на то, что один из крупнейших лагерей перевоспитания Северной Кореи находится в Чонгори, недалеко от его родного города в Мусане, Кима отправили в центр южнее. Поскольку его никто не знал — а в то время не существовало Интернета и телефонной связи — он мог лгать о своем возрасте.Он сказал охранникам, что ему всего 15 лет, и он был в Китае в поисках своей матери.

Вместо того, чтобы отправить его в один из жестоких трудовых или политических лагерей страны, его отправили в медицинский центр для детей-сирот. Вскоре после прибытия он сбежал и вернулся в Китай, где устроился работать сельскохозяйственным рабочим недалеко от Хелунга, города на северо-востоке Китая.

«Каждый день я сажал, обрабатывал и заготавливал горы. Кукуруза, бобы, картофель», — сказал он. «Жизнь была лучше, потому что я не голодал.Я мог есть и быть сытым за едой. Еды было достаточно для меня … Когда я уезжал из Северной Кореи, я голодал ».

Ким был пойман во второй раз, когда он навестил друга в Китае в поисках своей матери. Сосед снова сообщил о нем в полицию. Во второй раз, когда его отправили обратно в Северную Корею, ему не повезло. Его отправили в концлагерь недалеко от его родного города. Оттуда его отправили в трудовой лагерь, где он месяцами рубил деревья на горе.

Однажды он сбежал, когда понял, что все его сослуживцы были на вершине горы, рубя рубки, а он был внизу.Он убежал так быстро, как только мог, пока не нашел поезд, который мог бы отвезти его на север, чтобы снова пересечь границу с Китаем.

Через некоторое время в Китае его поймали в третий раз и отправили в лагерь для политических заключенных — худшее место для отправки, так как заключение там бесконечное. Он сбежал из лагеря, подкупив власти через брокера, который помог ему пересечь границу с Китаем в последний раз.

Через шесть лет Ким воссоединился со своей матерью и перебрался в Южную Корею

Сеул, Южная Корея Чунг Сон-Джун / Getty Images

В Китае он вернулся к работе, чтобы выплатить долг брокеру.Однажды ему позвонила женщина из Северной Кореи из Мусана и сказала, что он должен навестить свою мать. Она умирала от рака. Впервые за много лет они увидели друг друга.

«Когда я открыл дверь дома моей матери, я замер и ничего не мог сказать, потому что моя мать выглядела совершенно иначе», — сказал он. «На ней не было жира, и все ее тело выглядело как треугольник, я просто вышла на улицу и долго плакала, а потом снова вернулась, и я обняла маму, и мы вместе плакали.»

Несколько дней спустя друг его матери предложил его матери возможность бежать в Южную Корею через Лаос и Камбоджу. Брокер проводил группу; у них было дополнительное место.

Мать Кима, неспособная ходить, сказала Киму, что он должен пойти и получить образование. Она сказала, что когда он устроится, он сможет привести ее и помочь другим нуждающимся. Он решил уйти.

В ночь перед тем, как Ким и группа перебежчиков должны были перейти границу с Лаосом, ему позвонили и сообщили, что его мать умерла.Человек по телефону сказал, что должен вернуться на похороны.

«Повесив трубку, я ничего не мог сказать, я просто плакал всю ночь. Я очень, очень хотел вернуться, но я думал, что если я вернусь туда, я ничего не смогу для нее сделать», — он сказал. «Я решил поехать в Южную Корею, полагая, что моя мать согласится с моим решением».

В 2007 году, через шесть лет после первого побега, Ким наконец добрался до Южной Кореи.

Как молодая девушка сбежала из тюрьмы Северной Кореи

Северная Корея — самое секретное и репрессивное государство на земле, антиутопический кошмар, из-за которого книга Джорджа Оруэлла 1984 кажется безобидной.Новости просачиваются редко. Цензура тотальная. Но в фильме « Тысяча миль к свободе: мой побег из Северной Кореи» фильм Ынсун Ким дает нам редкую возможность заглянуть в повседневную жизнь за «бамбуковым занавесом».

Выступая из своего дома в Сеуле, Южная Корея, где она сейчас живет со своей матерью и мужем, она описывает, как в возрасте 11 лет, после того как ее мать ушла из дома одна в поисках еды, она написала завещание; как изучение «Конглиш» было одной из самых больших проблем, с которыми она столкнулась в Южной Корее; и — хотя он может быть психопатом — почему новый лидер Северной Кореи Ким Чен Ын может внести изменения в свою страну.

Ваша книга начинается с необычной истории о вашей матери и сестре, которые отправились искать пропитание во время великого голода в Северной Корее. Расскажите, что случилось, когда вам было 11 лет.

Многие люди умерли из-за недоедания, в том числе мои бабушка и дедушка. В 1997 году скончался и мой отец. Моя мама продавала или обменивала все из нашей квартиры, пока у нас ничего не осталось. Поэтому она решила отправиться в город на поиски еды. Она оставила меня дома, но забрала мою старшую сестру, которая на два года старше меня.Она сказала, что вернется через три дня, но если поест раньше, то вернется раньше. Она дала мне 15 северокорейских чон — достаточно, чтобы купить всего один кусок тофу — и ушла.

Прошло три дня, потом четыре, потом пять. Я ждал, когда она вернется домой, но на шестой день у меня совсем не осталось сил, и я подумал, может быть, сегодня мой последний день. Я не боялся смерти. Я видел столько людей умирающих за это время. Что меня огорчило, так это то, что я чувствовал, что моя мама не хочет меня. Она забрала мою другую сестру, но за мной не вернулась.Я решил написать завещание в 11 лет.

Я хотел сказать, что буду скучать по маме, что даже если она вернется домой после моей смерти, я хотел, чтобы она знала, что я чувствовал, ожидая ее. Но на шестой день она вернулась. Я был счастлив, хотя она приехала с пустыми руками. Но она не сдалась. Она не оставила меня в покое. Первые слова, которые она сказала, были: «Давай умрем вместе». Но я все еще был счастлив.

Сначала вы сбежали, и к вам подружился торговец людьми, который продал вашу мать, но вы пишете, что вам повезло.Вы можете объяснить?

Моя история распространена среди северокорейских беженцев. Многие северокорейские женщины сталкиваются с торговлей людьми в Китае. Но нас не разлучили, хотя нас продали китайцу. Таким образом, мы могли разделить печаль и проблемы, даже когда мы были в Китае. Даже когда нас репатриировали в Северную Корею, я был с мамой. Вот почему я говорю, нам повезло. Мы не расстались. И сегодня мы живем в одной квартире.

Мы жили в провинции Хамгён, в деревне Ундок в северной части Северной Кореи.Первый раз мы сбежали зимой. Весной мы могли есть траву или воровать еду с ферм. Но зимой еды воровать было некуда. У нас не было возможности выжить. Вот почему мы решили сбежать. Река сильно промерзла, но мы пересекли ее.

В 1997 году сильная засуха и приливная волна повлияли на производство продуктов питания и вызвали массовое недоедание в Северной Корее.Этот маленький ребенок сфотографирован в приюте Хамхунг в провинции Южный Хамгён.

В Китае мы были куплены торговцем людьми, а затем репатриированы в Северную Корею.Нас считали предателями, поэтому мы жили нищими на улице, спали под мостами или на рынке. Но мы вкусили свободы. Два месяца спустя, весной, мы снова сбежали. В конце концов мы добрались до Шанхая, где прожили почти четыре года. Затем через друзей мы нашли способ поехать в Южную Корею.

Одна из вещей, которые меня по-настоящему поразили, — это ваше осознание того, что ваше правительство промыло вам мозги. Можете ли вы описать, что значит верить в политического лидера настолько полно, что критика немыслима?

Нам промыли мозги даже в животике наших матерей.Более 90 процентов песен, которые мы были вынуждены петь, были о семье Ким или лейбористской партии. Северная Корея похожа на воскресную церковь. Поклонение семье Ким — это нормально. Если вы не сбежите из церкви Кима, вы никогда не сможете критиковать систему. Они учат вас не спрашивать. Вы можете сказать «Да» только вечеринке или семье Ким. Нет «Почему?» Если вы спросите, вы исчезнете.

Сейчас вы живете в Южной Корее. Каковы основные различия между культурами Юга и Севера?

Северная и Южная Корея используют корейский, но для северокорейских беженцев самое сложное — это языковая разница.В Южной Корее говорят на «конглиш». Много слов разные.

Связь тоже совсем другая. Северные корейцы общаются более открыто; Южнокорейцы общаются косвенно. Например, если северокорейский беженец проходит собеседование, и владелец говорит: «Я позвоню вам, если вы нам понадобитесь», северокорейский беженец будет месяц ждать, пока компания позвонит. Затем он сам позвонит в компанию и скажет: «Вы сказали, что позвоните мне, но вы этого не сделали, что случилось?»

Когда лидер Северной Кореи Ким Чен Ын хлопает в ладоши, все остальные тоже.Его могущественный режим контролирует мышление своих граждан — и практически все, что они делают.

В Южной Корее, если вам не звонят, значит, вы не получили работу.Юмор тоже разный. Даже сегодня, если я посмотрю комикс, я не буду смеяться, потому что мне это не смешно.

Одна большая проблема для северокорейских беженцев заключается в том, что их можно считать шпионами, поэтому таких людей, как ваша мать и вы, держали в течение нескольких дней для допроса. Как вы думаете, это законное беспокойство?

Они задают вам очень подробные вопросы: когда вы родились, в какой школе ходили, что выучили, помните ли вы какую-нибудь песню, которую выучили в школе, каждую деталь.И они поймают вас, если вы врете. Но я считаю, что это необходимо. Есть не только северокорейские шпионы. Многие китайцы-корейцы скрывают свою настоящую личность и делают вид, что имеют южнокорейское гражданство. Поэтому необходимо проверить, настоящий ли вы северокорейец или нет.

Вы описываете процесс перевоспитания, когда вы прибыли в Южную Корею, который почти похож на обратное «промывание мозгов». Расскажите нам, что вам нужно было узнать, прежде чем вы смогли войти в южнокорейское общество.

Я узнал о капиталистической системе, когда был в Китае.Китай говорит, что это коммунистическое или социалистическое общество, но это не так. Так что сначала поселиться в Южной Корее было несложно.

северокорейских беженцев путешествуют на минивэнах по горным дорогам на юге Китая. Они войдут в Лаос, пересекут реку Меконг в Таиланд и будут помещены в центр временного содержания иммигрантов перед отправкой в ​​Южную Корею.

Самым трудным было одиночество, потому что у нас там не было родственников.Но это было новое место, и мы должны были научиться — как ребенок, делающий первые шаги, — как ходить на рынок, как задавать вопросы — всему. Когда я пошел в среднюю школу, самым запутанным было узнать о Корее. В Северной Корее мы узнали, что Южная Корея вторглась. Здесь нас учили, что Северная Корея вторглась в Южную Корею.

Беженцы — большая тема в наши дни. Как вы относитесь к притоку беженцев из таких стран, как Сирия или Эритрея? Как бы вы хотели, чтобы правительства обращались с беженцами?

Побег из дома непросто описать несколькими словами.Несмотря на то, что я действительно ненавижу правительство Северной Кореи и семью Ким, я скучаю по своему родному городу, потому что это мой родной город. Но мне пришлось уехать, чтобы выжить. Уехать из родного города — большое дело для всех беженцев. Северокорейские беженцы по-прежнему сталкиваются с торговлей людьми в Китае, как и многие другие беженцы. Так что, я надеюсь, мир будет уделять больше внимания всем беженцам, а не только северокорейцам.

До побега и образования вы не были политиком. Что изменилось для вас и почему?

В Северной Корее у нас есть глаза, но мы не можем видеть.У нас есть уши, но мы не слышим. У нас есть рты, но мы не можем сказать, что неправильно или правильно. Но теперь я обрел свободу, поэтому знаю, насколько это важно. Я считаю, что небольшое движение может изменить мир, поэтому северокорейские беженцы обязаны быть политическими и что-то делать для Северной Кореи. Я надеюсь, что моя книга повысит осведомленность о Северной Корее и станет семенем перемен.

Что вы хотите сказать миру о Северной Корее и ваших соотечественниках и женщинах, которые все еще там? Ким Чен Ын изменит ситуацию?

Северная Корея — большая тюрьма.Там люди живут, но у них нет прав человека. Поэтому нам нужно открыть тюрьму и дать людям свободу. Это проблема не только Северной Кореи. Это глобальная проблема. Я действительно надеюсь, что люди не будут просто игнорировать Северную Корею.

«Я обрела свободу, поэтому я знаю, насколько она важна», — говорит автор, здесь она показана в Соединенных Штатах, где она училась.

Я считаю, что небольшое движение может привести к огромным изменениям в Северной Корее. Он уже меняется быстрее, чем когда-либо прежде.Видео и USB-накопители постоянно ввозятся контрабандой из Южной Кореи, и через эти средства массовой информации молодые люди узнают о других мирах за пределами Северной Кореи и имеют свои собственные идеи.

Ким Чен Ын уродлив. У него большой живот и странные волосы. Но он, похоже, приближает Северную Корею к капитализму. В Северной Корее открываются такие вещи, как копировальные магазины и другие американские вещи. Раньше Северная Корея действительно ненавидела западные вещи. Сейчас многие люди пользуются этими вещами. Даже если он психопат, он пытается что-то изменить.

Следуйте за Саймоном Уорроллом в Twitter .

Подземная железная дорога Северной Кореи

Сложность работы благотворительных организаций с брокерами создала проблемы. Четыре источника в Метрополитене говорят, что с 2017 года участились споры между беженцами и брокерами. Известно, что брокеры-мужчины насилуют женщин-беженцев. Мошенничество с целью лишить северных корейцев их средств на переселение — обычное дело. Однако несколько источников в Подземной железной дороге указали, что без брокеров никакое спасение не может быть успешным.

В конечном счете, самонадеянный характер Подземной железной дороги — который был справедливо отмечен при ее создании — также ограничил ее эффективность в долгосрочной перспективе. Кажется, что немногие спасательные организации знают, что делают их коллеги, и каждая имеет отдельное соглашение о рукопожатии с брокерами. Немногие НПО обращаются к беженцам по прибытии в Южную Корею. Хотя большинство организаций настаивают на том, что они осуществляют надзор за брокерами, на практике этот контроль кажется ограниченным, и сами брокеры заявили, что они могли действовать безнаказанно.Правила или даже более четкие ожидания между брокерами и благотворительными организациями могут помочь избежать конфликтов. «Если бы у нас была государственная поддержка, чтобы сделать это на законных основаниях, многие из этих проблем исчезли бы», — сказал один брокер. И цели двух групп не настолько различны, чтобы не находить взаимовыгодного решения. Два брокера рассказали, что их привлекала работа по тем же причинам, что и активистов, хотя они признали, что им также необходимо зарабатывать на жизнь элементарным заработком. «Я чувствую, что спасаю людей от ада», — сказал один из них.Активисты и брокеры сошлись во мнении, что брокеры не разбогатели на работе, зарабатывая всего несколько сотен долларов за каждое спасение.

Когда я уезжал из Сеула в начале этого года, я сомневался, не злоупотребляла ли Ким средствами NGI. Но в беззаконной подземной железной дороге то, что было оправдано для спасения жизней, часто зависело от того, кто звонил. «Я видел жертвы, на которые Ким пошел в течение 20 лет», — сказал Ёнджа Ким, объяснив, что NKHR не обнаружил никаких финансовых нарушений с Кимом и продолжит работать с ним.

С другой стороны, NGI теперь нанимает новых брокеров. «Мы больше не могли доверять Стивену после того, как он с самого начала не понимал, куда уходят деньги», — сказал Бэ, которого никогда не устраивал учет Кимом средств NGI. Бэ добавил: «Мы считаем, что несправедливо просить северокорейских беженцев платить за их побег». Бэ работал над тем, чтобы беженцы, которые заплатили брокерам, получали компенсацию.

Когда с Фейт связались для последнего раунда проверки фактов, примерно через месяц после выдвижения ее первоначальных обвинений, ее гнев против Кима смягчился, и теперь она полагала, что он, вероятно, использовал спорные деньги для своего служения, а не для себя. .«Я думаю, что все это было сделано с добрыми намерениями, — сказала она, — но его способ может вводить в заблуждение других». В конечном счете, тайна, окутывающая Подземную железную дорогу, мешает даже людям в ней рассказать о том, что произошло, не говоря уже о таком постороннем, как я. Лучшее, что я мог сделать, — это рассказать историю каждого и позволить миру судить о том, что произошло.

В последний раз, когда я встречался со Стивеном Кимом в кафе в Сеуле, его измученное лицо выдавало потери, нанесенные ему скандалом. Мифическая аура, таинственная улыбка исчезли.Было много такого, чего я никогда не узнал бы о нем, но теперь он казался мне совсем недавно человеком: человеком одновременно героическим и ущербным.

В конце концов, я больше всего сомневался в Киме, когда он пытался создать миф о «Супермене». Трагедия, конечно, заключалась в том, что его история не нуждалась в приукрашивании. На самом деле все, чего он добился, было тем более невероятным, что он обычный человек. Человеческое несовершенство всех активистов, которых я встречал, помогло сделать то, что они достигли, таким выдающимся.В конце концов, самым важным было то, что Фейт и тысячи других северокорейцев оказались на правой стороне свободы.

В начале 2019 года Фейт отправилась на автобусе в демилитаризованную зону, хорошо охраняемую нейтральную зону, разделяющую две Кореи, всего в 35 милях к северу от Сеула. Пока иностранцы и южнокорейцы пялились и фотографировали с туристической точки, она смотрела на низкие горы Северной Кореи. Она не могла не думать о семье, которую оставила там, хотя у нее было мало шансов когда-либо увидеть их снова.Если только они не сбежали по Подземной железной дороге.

Последний рассказ Дуга Бока Кларка « » для GQ «Американский заложник: нераскрытая история Отто Вармбьера» появился в августовском выпуске 2018 года. Его первая книга, The Last Whalers, была опубликована в январе 2019 года. Эта статья была написана при поддержке Пулитцеровского центра по сообщениям о кризисах.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *