Ты уже знаешь о чем бы ни говорилось в книге в центре внимания: Ежегодная пресс-конференция Владимира Путина • Президент России

как российское кино 90-х осмысляло и мифологизировало действительность

АТ: Естественно, в любой художественной конструкции полевые мыши бесконечно менее обаятельны и привлекательны, чем динозавры-титаны. Да и что вообще говорить про полевых мышей. В жизни-то все наоборот. Полевые мыши — это «Мерседесы», которые ездят, а не взрываются, это сауны, в которых парятся, а не насилуют, это нормальная жизнь.

ПЛ: Почему менее привлекательны? Наоборот. Это титаны подземные, живут в темноте, а боги — они какие-то более светлые! Такие маленькие, изящные, ироничные. Смотрят сверху и иронизируют. Но все у них ясно и прозрачно, чего как раз не переносят титаны.

ЛК: Как-то не вяжется эта мифологема света и ясности, которые сопутствуют богам, свергнувшим титанов, с тем, что привычно думает и говорит о чекистах (питерских в том числе) интеллигентная публика. Если помните, ходили даже слухи, что спецслужбы сами в своих политических целях взорвали дома в Москве, а свалили на чеченцев. Вступив в борьбу с хитрыми и изящными богами-чекистами, титан Березовский тоже поддержал эту версию.

ПЛ: Чушь! Чекисты взорвали дома, ЦРУ запустило самолеты в торговый центр, а евреи организовали Освенцим. Я не верю в теорию заговора, что все подстроено людьми. Мне гораздо ближе провиденциальные соображения Пушкина о том, что миром управляет «огромная обезьяна, которой дана полная воля». Во всяком случае, не хватает воображения, чтобы представить, как чекисты в здравом уме и твердой памяти взрывают дома с живыми людьми, чтобы потом обвинить кого-то.

АТ: В России всегда такой бардак, что организовать в государственном масштабе суперпреступление и не засыпаться, по-моему, просто невозможно. Это только интеллигенция способна порождать подобные зловещие фантомы в своем разгоряченном мозгу.

Что же касается Бориса Абрамовича и его борьбы, то, думаю, больше всего он виноват в противодействии нормальной жизни. Инстинкты олигарха, титана смутного времени заставляют его играть против установления общих и понятных для всех правил, он сущностно не может смириться с прозрачностью экономики, с неизбежностью налогового бремени, то есть реальными предпосылками жизни с чистого листа, прощения за прежние грехи и экономической амнистии, в которой он, Березовский, как раз должен быть заинтересован больше чем кто-либо. Он слишком привязан к своему прошлому, чтобы найти место в настоящем.

ПЛ: Нечто подобное происходит и с интеллигенцией, которая всю дорогу мечтала о демократии, а пришла демократия, и интеллигенция ее не узнала. Оказалось, что демократия — для тех, кто умеет торговать, а не Аннинского читать, что она лишает интеллигенцию элитарности и обрекает на, в общем-то, бесславное существование. Посмотрите на Америку, на эти резервации для интеллектуалов: красивая местность, университетские городки, замкнутые кампусы и минимальное влияние на общественную жизнь — вот она, демократическая перспектива для интеллигенции. И свет, который приносят маленькие боги, тоже светит не для интеллигенции. Во всяком случае, этот свет ее не согревает, а безжалостно пронизывает, обнаруживает в том числе и классическую, и интеллигентскую ложь, разрешение себе того, что порицается в других. Не стоит воображать, что демократия и свет — это безраздельное счастье. Наоборот, это очень серьезное и опасное испытание.

АТ: Что бы ни говорили о новой власти, лично я поддерживаю победу «средних», и дай им бог здоровья. В историческом смысле они глубоко положительны. Но с ними тоже связана одна существенная опасность. Они слишком увлекаются местью, им слишком хочется свести счеты с олигархами. А жажда мести явно плохой мотор для нормальной жизни. Хотя, конечно, всему есть свое объяснение: естественно, что Брат время от времени стучит в сердце Путина, обыкновенного дворового парня из Питера, который прошел по всем ступеням — от ЧК до Собчака. Чтобы стать по-настоящему «средним», Путину еще надо бороться. И не с Березовским, а с самим собой.

ЛК: Вот именно. Не слишком ли мы торопимся, отпевая вместе с олигархами интеллигенцию и объявляя наступление нового царства — торжества мифологии и идеологии нормальной жизни, триумф трудолюбивых полевых мышей. Может быть, месть не рудимент, а скрытое существо новой власти, может быть, мы вовсе не застрахованы от левого реванша и нам еще понадобятся сильные герои в придачу с интеллигенцией и ее прославленными антисоветскими настроениями?

АТ: А сильные герои никуда не денутся. Их не будет в жизни, потому что нормальная жизнь скучна и негероична, но они останутся в искусстве, которое будет работать на замещение — выдумывать катастрофические ситуации и экстремальных героев. На этом Голливуд стоит.

ПЛ: Чем лучше жизнь, тем больше страху нагоняет экран. А в трудные времена — наоборот. После 11 сентября в американском кино явно пропало желание уравновешивать преуспеяние кинострессами. Хотя, конечно, никто еще толком не проанализировал, как повлияли картонные катастрофы и подвиги из фильмов категории Б на происшедшие события. Может быть, здесь тоже подводные камни тотальной демократии. Заправщик бензоколонки в Техасе, покупая билет в кино, невольно заказывает зрелище не только на экране.

ЛК: И все-таки — кто заказывает мстителя Брата, почему он прогуливается во властных коридорах? Ведь, как справедливо отметила критика, в фильме «Брат 2» братья строчат из чапаевского пулемета. Не угрожает ли нам тихая реставрация левой идеологии под прикрытием борьбы богов с титанами?

АТ: Не думаю. В этой борьбе социальные инстинкты подогревают скорее личную неприязнь, чем идеологическую. А левая идеология, она как была до коммунистов, так и останется после них — никуда не денется. Достаточно посмотреть на Западную Европу. Главное, чтобы эта идеология не была единственной, монопольной, самой популярной, господствующей. Мы, в России, кажется, очень робко, очень осторожно, с большими оговорками можем сегодня на это надеяться. И именно благодаря «средним». Их идеология возникла в последние два года почти стихийно, снизу, никем специально не сочиненная, благодаря тому, что жизнь в стране уже качественно изменилась. Но возникла эта идеология «средних» не на пустом месте. В истоке — тот первичный здравый смысл, который с переменным успехом власть демонстрировала еще в 90-е. Тогда по-настоящему оформленная идеология была только у левых, у самых разных — от коммунистов до Явлинского. И власть противостояла этому левому безумию как могла, не будучи идеологически вооруженной. Все ее пресловутые поиски национальной идеи — от бессилия. Сегодня уже совсем иная картина. Левые резко ослабели и чаще всего сдаются без боя, потому что чувствуют силу встречной идеологии, которая уже появилась у нынешней власти.

ПЛ: В 90-е оттого и сходили с ума, что все решительные экономические действия и вся стихия первоначального накопления пришли в полное противоречие с идеалами коммунизма, которые для большинства еще не утратили свое значение, с одной стороны, деньги по-прежнему стыд, а с другой — всем очень захотелось денег.

АТ: Если говорить о кино, то настоящую опасность реванша демонстрирует вовсе не «Брат 2». Интеллигенция на него напустилась, а, по-моему, это нормальное жанровое кино. Куда страшнее яростный левый манифест ныне покойного Петра Луцика «Окраина» (1998), который интеллигенция почему-то страстно возлюбила. Вот это действительно кино с душком, сколько бы мне ни говорили про стеб и пародию.

Главы из книги Виктора Агамова-Тупицына «Вечность вечна, потому что беспечна. Андрей Монастырский и группа “Коллективные действия”»

Пятая книга из издательской серии «ГАРАЖ.txt» — интеллектуальный диалог классиков московского концептуализма Андрея Монастырского и Виктора Агамова-Тупицына.

В основу книги «Вечность вечна, потому что беспечна. Андрей Монастырский и группа “Коллективные действия”» положена многолетняя переписка философа и поэта Виктора Агамова-Тупицына с поэтом, художником, основателем группы «Коллективные действия» и главным теоретиком московской концептуальной школы Андреем Монастырским (они познакомились в 1969 году). Представленные главы рассказывают, чем отличается «плохое» искусство от «хорошего» и зачем вообще пишутся книги, представляют текст как симулякр секса, а также помогают понять (или не понять) замысел той самой «Ветки» Монастырского.

---

4. Гуляй-поле, или Парламентаризм. Переписка 2008-2010 

Only a fidelity offers the possibility of what I call “betrayal”. 
Алан Бадью 

Андрей Монастырский: Витя! Как ты можешь прокомментировать заявление Иосифа Бакштейна, что Кабаков — последний великий художник.

 

Виктор Агамов-Тупицын: Слово «великий» — такое же рыночное изделие, как «духовность». Другое дело — Давид Бурлюк, считавший, что «поэзия — потрепанная девка, а красота — кощунственная дрянь». Давай поговорим о побочных эффектах институционализации и о том, насколько соизмеримы эго художника и эго завоевателя. 

А. М.: Под Наполеоном за 20 лет его военной деятельности было убито 20 лошадей, когда он на них сидел. 

В. А.-Т.: Под тобой за 40 лет половой деятельности не погибло ни одной боевой подруги… 

А. М.: В приватном разговоре со мной ты сказал, Что Эмилия для Ильи [Кабакова] является тем, чем был о. Святой Елены для Наполеона. Что ты имел в виду? 

В. А.-Т.:

Чтобы это понять, см. в приложений — ботинки Кабакова, сфотографированные мной в московском отеле «Балчуг Кемпински», где мы с ним жили на одном этаже. Ботинки выставлялись на ночь, Чтобы их чистили, и всякий раз, проходя мимо, я вспоминал, во что были обуты апостолы на «Тайной вечере» Леонардо, а также картину ван Гога, на которой изображена обувь, привлекшая внимание Хайдеггера.  

Ботинки Ильи Кабакова в отеле «Балчуг Кемпински», Москва. 2009.
Фото: Маргарита Мастеркова-Тупицына

А. М.: Были на Кабакове в «Гараже». Особенно запомнились картины со светом — там, где квадратный вырез для света в нижнем правом углу в пейзаже со сбором урожая, и с угловым вырезом — тоже  в нижнем правом углу, где спальня в пионерлагере. Очень хорош целый зал «Кабакова», где — как бы в ящиках — огромные белые холсты с карандашными рисунками на них. Собственно, эта часть — ключевая для всей концепции, поскольку все залы «Спивака» — фрагменты тех самых карандашных рисунков, прорисованные красной краской (сталинская живопись). Но самое сильное впечатление на меня произвели три «картины» (скорее, изделия) «Розенталя», это «По краю», «Бердянская коса» и «Крылья держат щель». Дело в том, что это гениальные ранние работы Кабакова, наполненные всеми возможными смыслами и энергией (экзистенциальной).

В. А.-Т.: Любой музей, даже самый лучший, автоматически задает гламурный контекст, в котором любая негламурная вещь сразу же становится «уцененным товаром». И если Илья действительно этого хотел, то его изощренность превысила мои ожидания.

А. М.: «Ворота» в Пушкинском мне понравились. Нужно посмотреть на «Ворота» в контексте работы Дюшана Étant Donnés, которую он делал 20 лет для Филадельфийского музея искусства. В отличие от Дюшана, в «Воротах» нет целеполагания, они открыты в обе стороны, и что с одной, что с другой — одно и то же.

Винсент ван Гог. Ботинки. 1886. Холст, масло.
Музей ван Гога, Амстердам (Фонд Винсента ван Гога)

В. А.-Т.: Я видел эту инсталляцию Дюшана в Филадельфии. Причем несколько раз. Отсутствие цели — важный момент, т. е. как бы классический ход концептуализма, но на этом одном нельзя, как мне кажется, выстраивать систему оценок. В отличие от Étant Donnés, «Ворота» — экспозиция с нулевым уровнем интенсивности. Обнуление — формат бытия. Полу-транзит, полу-финал. Это как у А. Введенского в «Разговоре о сумасшедшем доме», где «нас осталось немного и нам осталось недолго».

А. М.: Высказывание, что и по ту, и по эту сторону одно и тоже — буддийская концепция Нагарджуны («трансцендентное имманентно»). Вот что имелось в виду. В приложении фотографии работ из собрания Паниткова. Замечательные работы 1980-х годов, особенно Игоря Чацкина, Сергея Ануфриева и Юрия Лейдермана.

В. А.-Т.: Я прекрасно помню все эти работы (сделанные еще до потери «невинности», т. е. перед тем как автономное искусство стало товаром). Самое лучше время: дереифицированная [«развеществленная»] эстетика в преддверии конца. Как «чахоточная дева» у Пушкина. С одной стороны, захолустная имперскость, а с другой — ностальгия по чистоте помыслов. Таков скрытый подтекст «Южнорусского концептуализма», учитывая, что теперь нормативная художественная жизнь — это «апофеоз свинины». Я имею в виду кустодиевские черты постсоветской индустрии культуры.

А. М.: Спасибо за журнал Parkett c твоей статьей Immaculate Conceptualism.

Сегодня открылась выставка Вадима Захарова в «ДжиЭмДжи». Посылаю фото. Там представлена некая борьба между сакральным и секулярным (в виде красных клиньев, вбитых в иконные троны).

В. А.-Т.: Что касается Вадика, то он, вообще говоря, прекрасный перформансист, у него всегда получались необычайно живые, убедительные работы в жанре видео и фотографии, которые имели отношение к акционистским проектам. Да, стеклянный кабинет Адорно вo Франкфурте был неплох, но сколько я видел подобных вещей в других «местах пристежки» (points de capiton). У Дэмиана Хёрста в роли Адорно выступала тигровая акула… Ты, конечно, со мной не согласишься из этических соображений. Друзья — священные коровы. Му-у-у-у-у…

В 2009 году, в Париже, мы с Пашей Пепперштейном записали разговор, в котором обсуждались перспективы московского концептуализма, и у меня создалось впечатление, что концептуализм сам по себе является моделью этой иллюзорной перспективы. Мой вопрос: существуют ли, помимо нее, какие

—либо иные перспективы, внеположные самой модели? Или же она замкнута на созерцании своей структурности?  С точки зрения Паши, «концептуализм, как и любое существо, живущее не только во времени, но и в пространстве, располагает множеством перспектив, причем самых разных, доколе оно здесь присутствует. Даже если существо умерло, у него все равно есть несколько перспектив. Например, его можно сжечь или похоронить в земле, где оно постепенно распадется. Или, по логике архаических племен, расчленить на фрагменты и раздать оставшимся в живых, чтобы все съели по кусочку. Разные могут быть варианты. Но поскольку концептуализм — не человек, то, как правильно сказал Андрей Монастырский, говорить о том, живо это явление или мертво, вообще не имеет смысла. Оно может казаться совершенно безжизненным, но в следующий момент оказаться живым. Еще один вариант — награждение концептуалистов орденами и званиями, присвоение дачных участков и другие, не менее прекрасные перспективы. Остается предположить, что так будет продолжаться, пока не загнется какая

—нибудь там цивилизация. Как эта, так и “другие” перспективы включают в себя бальзамирование и мумификацию».

А. М.: Только что ушли Илья и Эмилия Кабаковы, которые у меня тут были в гостях (вчера Дмитрий Медведев вручил ему орден Дружбы народов). Записали с ним диалог.

В. А.-Т.: Какие темы обсуждались в диалоге?

А. М.: Говорил в основном Илья. У него сейчас основная тема (тезис), что в России главное — это неудача (метафизически). Здесь всегда царствовала и царствует Неудача (что в высшем смысле, конечно, и есть удача). Я думаю, он как интуитивист мистически считал мои ламентации о бытовых неудачах с квартирами (шум от соседей) и развернул это дело в метафизику.

В. А.-Т.: Он многое развернул в метафизику, включая коммунальный быт, коммунальную речь и другие составляющие коммунального этноса. По сути дела, он этнограф или антрополог, и этом смысле действительно представляет страну, в которой жил до эмиграции в США и которой теперь нет. «Нет», как ты знаешь, скрипичный ключ метафизики, часть ее лексикона. Проблема Кабакова в том, что после отъезда из России в 1988 году этот 55-летний альтернативный художник («художник-партизан», как сказал бы Карл Шмитт) стал заниматься совершенно иной, непривычной для него деятельностью, а именно — выставочной карьерой на институциональной сцене. Однако анархист не может стать членом парламента, потому что парламент и гуляй-поле — суть вещи несовместные.

Эту пропасть нельзя преодолеть без потерь. Период самореализации, или самоовеществления (self-reification), разрушителен для любого художника, если он, конечно, не феникс, способный возродиться из пепла. В случае Ильи энергия и талант оказались частично растраченными на ознакомление западного потребителя с чуждыми для него культурными кодами, которые по существу так и остались невостребованными. То же самое можно сказать о многих талантливых (и не только российских) художниках. А что касается разговоров о России в терминах перманентной неудачи (которая в высшем смысле — удача), то вкус к рефлексии Ильей еще не утрачен, хотя к его ситуации это прямого отношения не имеет в том смысле, что эмпирический горизонт стал пародией на интенциональный, а интенциональный на эмпирический.

А. М.: Вот мои рассуждения о природе московского концептуализма: «Сердце России» — не Красная площадь, а памятник Грибоедову в центре района, где сосредоточен «московский концептуализм».

В нем главное — «ум», умозрительное. Именно «умозрительностью» русская культура отличается от западной. Из-за этого в России такое ужасное (по сравнению с Западом) состояние телесности, реальности — ужасные дороги, ужасные сортиры, ужасное поведение людей и т. д. Умозрительность связана с фантазиями, мечтаниями о том, чего нет и не может быть.

В. А.-Т.: Я понимаю ход твоих мыслей или, точнее, «крестный ход» умозрительности в твоих рассуждениях, и ты, как всегда, убедительно изложил свою позицию. Но я «пуще всех печалей» боюсь стереотипизации, и мне кажется, что ни в России, ни на Западе нет и никогда не было гомогенности, связанной с природой телесности и с природой умозрительности. Все фрагментарно; мы — содержимое калейдоскопа; сознание и традиции — гетерогенны; и миром правит гетерократия. Но также как Запад не идентичен Западу, Россия не идентична России. Но горе от умозрительности заслуживает отдельного памятника.

А. М.: Да, совершенно согласен. Ведь я все раздуваю, гипертрофирую (это такой диагноз). То, что на самом деле только как ветерок, я вижу как ураган и т. п.

В. А.-Т.: Помню реакцию американских студентов на мою критику в адрес правительства США, когда   я преподавал в Нью-Йорке. Некоторые из них советовали мне вернуться обратно в СССР. То, что я получил американское гражданство раньше, чем они родились, не играло роли. И вот почему. Их преимущество определялось местом рождения (born in the USA), и этой «естественной» платформы было более чем достаточно для формирования национальной идентичности, какой бы искусственной она не была. Приобщившись к ней, я мог бы изжить в себе чувство вины за «неудачный» адрес в свидетельстве о рождении и стать частью того, к чему апеллировали мои оппоненты. «Естественная» платформа — не только место рождения, но и место захоронения. Эсхатология национальной идентичности соединяет их в единое целое — иначе не было бы традиции перевозить любимые трупы из заграничных могил в отечественные. Во избежание хлопот, связанных с транспортировкой праха, вояжер (турист, эмигрант, беглец) должен заблаговременно вернуться туда, где родился. Шкалу отчуждения учреждают на кладбищах.

А. М.: Только что слушал разговор о современном искусстве по радиостанции «Свобода», где жовиальными голосами произносились слова «инсталляция», «видеоинсталляция» и т. д. Вслушиваясь в эти журналистско-гламурные интонации, становится ясно, что современное искусство полностью закончилось не только само по себе, но и на уровне дискурса терминов типа той же «инсталляции», «перформанса», «тотальности», «актуальности» и т. д. Все эти термины стали абсолютно пусты — за ними теперь стоит только шоу-бизнес и гламурная журналистика. Дело тут даже не в деньгах, не в коммерции: тут произошла более глубокая девальвация. Я и сам уже не первый год наблюдаю за самим собой как бы со стороны: наши акции с 1995 года ведь тоже не могут быть (и не являются) событиями в искусстве, поскольку этого искусства давно нет. К ним можно относиться только как к дисциплинарной практике, к тому, что просто поддерживает традицию. Только через феноменологическое редуцирование текста (от которого давно уже рябит в сознании), через отказ от дискурса, который использует слова типа «инсталляция», «перформанс», «акция», «тотальное», «актуальное» и т. д., можно найти какие-то начала искусства. Вчера в павильоне «Космос» на ВДНХ перед глазами промелькнуло (недолго, но отчетливо) это внетекстовое, чисто пластическое искусство, когда из опрокинутой черной пирамиды, подвешенной на тросе к вершине купола (как маятник Фуко) сыпался песок на черный квадрат на полу и рисовал на нем орбиты, дуги и линии.
Из всех нас давно уже сыпется песок, но он все же что-то рисует, поэтому сопротивляться не нужно. Кстати, прочти диалог с Панитковым из 10 тома «Поездок за город».

В. А.-Т.: Прочел. Ужас в том, что я был знаком со всеми персонажами, фигурирующими в вашем диалоге. С кулинарной точки зрения — это какая-то паюсная икра памяти, все спрессовано до удушья: планктон утраченного времени, имен и событий… У Коли Паниткова есть замечательный термин — «божья мошкара». К сожалению, воспоминания современников неминуемо превращают нас всех без разбора в «божью мошкару». Вы с Колей здесь ни при чем — это закон жанра.

А. М.: Дело в том, что в прошлом все хорошо, включая главное — то небытие, откуда мы появились, то есть небытие как освобождение. Короче, «надо думать в прошлое».

В. А.-Т.: Для меня прошлое — паштет, и я не хочу быть сервирован с ним на одном блюде. Достаточно того, что ландшафт культуры на моих глазах покрывается ракушечником попсы и что мы все (даже самые лучшие из нас) рано или поздно станем неразличимой фактурой общих мест, в которые нас заталкивает сегодняшний день и по которым он нас размазывает, как по стене. Замечательные тексты 1970-х, 1980-х годов «записывают сверху», т. е. покрывают слоями мелководных и низкорослых орнаментаций, превращающих их в подножный корм, что, кстати, происходит с литературными и художественными объектами, предназначенными для узкого круга. Наивно думать, будто мы избежим той же участи. Вот почему я не спешу погрузиться в паюсную икру воспоминаний. В ней слишком тесно — там слизь и ложь.

Группа «Коллективные действия». Акция «За КД-2». 1988.
На фото: Маргарита Мастеркова-Тупицына, Андрей Монастырский, Николай Панитков. Архив «Коллективных действий»

А. М.: Смотря как писать воспоминания. Нужно писать для узкого круга, а лучше — для самого себя, тогда можно избежать влипания в фарш.

В. А.-Т.: Ты зря думаешь, будто мемориальный елей можно приватизировать, сделать достоянием узкого круга. Мемориальная рефлексия не оскорбительна только тогда, когда в ней — в создаваемом ей пространстве — есть место для медитации. Как правило, это воспоминания одиночки о своем одиночестве. Присутствие иных персонажей и иной событийности играет орнаментальную роль, как, впрочем, и сам субъект воспоминаний о прошлом. Его мемориально- мнемоническое «я» — всего лишь наблюдательный пункт, и в этом смысле оно не менее орнаментально, чем все остальное. Но когда «люфта» нет, и когда люди, слова и события вдавливают себя друг в друга, как в твоем диалоге с Панитковым, этот краснознаменный хор покойников звучит устрашающе. Всякий раз, когда мы упоенно обмениваемся сувенирами памяти, мы похожи на упырей. И последнее: для вас с Панитковым метафизика — почти то же самое, что св. Игнатий де Лойола для иезуитов. Панитков воспринимает ее ритуально, в терминах послушания. Метафизика для него — народное средство для отпугивания вампиров. В диалоге это слово встречается не менее 30 раз. Заклинательный характер его употребления делает метафизику мистикой. Нельзя сказать, что в мистике нет метафизики, однако обратная ситуация, связанная с присутствием мистики в метафизике, — нежелательна. Тем более что отделение одного от другого восходит к эпохе Просвещения.

А. М.: Когда живешь среди земляных бесов и они прыгают у тебя над головой — это одна метафизика, а когда живешь среди культурных людей — другая. Вот посмотри для сравнения: вид из космоса на окрестности улицы Кондратюка и вид на улицу Аспай в Бохуме — это очень показательно. И прочти про «вокализацию» меня соседями.

В. А.-Т.: На самом деле лучшее лекарство от шума — это шум, но свой, с помощью которого удается заглушить чужой. Секрет в том, что свой шум, даже если он громкий, предпочтительнее чужого, поскольку свой шум мы контролируем (он в нашей власти), а чужой — нет. Мы оба, ты и я, чудовищные control freaks, и нас бесит, когда мы теряем контроль над своими «зонами безопасности». Поэтому  приходилось  бороться с неподконтрольным звуком с помощью звука, мной контролируемого — т. е. посредством классической музыки, которую я включал перед сном, а также днем, чтобы спокойно работать. Однажды, проснувшись посреди ночи и обнаружив, что что-то звучит, я начал злиться, пока не сообразил, что это «моя» музыка! Сразу же наступило облегчение, и я радостно заснул. То есть это чистая психология, плюс территориальный инстинкт. Террор звуков претерпевает трансфигурацию, благодаря которой «низкий» террор становится поводом для «возвышенного террора» (с твоей стороны). Понятно, что усилия, направленные на борьбу с шумом, если и могут принести облегчение, то только временное. Прочти мою статью «Институт тотальных поставок».

А. М.: Пришли, с удовольствием прочту. А ты просмотри описание трех последних акций и  напиши  о них честно и негативно. Ведь ты наверняка считаешь, что о покойниках надо писать или ничего, или хорошо. Напиши критично, что это такое на твой взгляд.

В. А.-Т.: Во-первых, атмосфера погоста — позитивная атмосфера, и портреты умерших вызывают такое же умиление, как житие святых. Во-вторых, ты не покойник, а «леший», хотя «леший» в каком-то смысле покойник, т. к. родился покойником… Но об этом в другой раз. Как ни странно, ты меня всегда вдохновляешь на литературные «поползновения». И не только ты сам, но и твой четвероногий друг Салют, в соавторстве с которым написан мой текст про ложных щенков.

Книги в основном пишут не для того, чтобы «вводить новые ценности без острой необходимости». Причина — в усыновлении (или удочерении) собственного «я», в результате чего автор становится не только отцом, но и ребенком самого себя. Вот и приходится заботиться о себе как о незадачливом отпрыске — ленивом, но подающим надежды. Психоаналитический аспект «самоусыновления» как бы не в счет, хотя ничем иным нельзя объяснить ту самозабвенность, с которой мы покровительствуем своим творческим проявлениям и прихотям. В кинологии сходную роль играют «ложные щенки». Ложные или нет, лишь бы не прерывать ощущение беременности самим собой! Впрочем, родовые схватки бывают не только виртуальными. Для писателей возможность «ощениться» связана с публикацией книг, и когда я общаюсь с издателями по этому поводу, мои усилия продиктованы не тщеславием, а родительской ответственностью.

Слева: Андрей Монастырский. Pagan-Gosagro. 2008.
Архив Андрея Монастырского.
Справа: Андрей Монастырский. Золотые заклепки на фотографии Виктора Агамова-Тупицына в городе Бордо (Франция, 2014). 2014.
Собрание Маргариты Мастерковой-Тупицыной и Виктора Агамова- Тупицына

Моей за меня. Самоубийство из той же оперы: я себя породил, я себя и убью. Платон считал, что тело — «застенок души». Высказывание Ницше о темнице языка (Zuchthaus der Sprache) гармонирует с мнением Платона, особенно теперь, когда «речевая телесность» и «тело языка» стали расхожими понятиями. Согласно Лакану, беcсознательное структурировано как язык, являясь — по сути — узником своей структурности, с чем у Платона и Ницше, «судя по всему», не возникло бы разногласий. Хайдеггер, убежденный в просветляемости бытия в языке, уверял, что истина и есть бытие в его языковой открытости: бытие — «складка», которую оно образует с сущим. Фактически это целый склад «складок», сгибаемых и разгибаемых вскладчину — при посредничестве Другого. «Складке» посвящена книга Жиля Делёза Le Pli (1986).

А. М.: А ты прочел про «Ад старости»?

 
Вверху: Андрей Монастырский у фонтана «Дружба народов» на ВДНХ, Москва. 1994.
Собрание Маргариты Мастерковой-Тупицыной и Виктора Агамова-Тупицына.
Внизу: Андрей Монастырский. Фонтан. 1996.
Вид инсталляции на выставке «Андрей Монастырский» в Московском музее современного искусства. 2010. Архив «Коллективных действий»

В. А.-Т.: Прочел и вспомнил строчку из Александра Введенского: «Уральская местность. Ад».

Момент схождения «в Ад старости» — это звездный час. Потому что старость = звездность: star — звезда («звезда бессмыслицы» у Введенского). Интересно, что ситуация с бесоногим мальчиком (мальчиком-бесом-Богом) — это своего рода «Смерть в Венеции». У Томаса Манна герой влюбляется в мальчика, в то время как автобиографический персонаж Монастырского его ненавидит — не его, конечно, но это не столь важно. Важно, что эпидемия холеры перекликается с эпидемией чумы: смертельные дозы того и другого приводят в одном случае к любви, а в другом — к ненависти. Террор звуков претерпевает трансфигурацию, благодаря которой «низкий» террор становится поводом для «возвышенного террора» (с твоей стороны). Вот та мораль, которую я извлек из чтения «воспоминаний о шуме». Напиши про мою статью. Я прочел про ад старости, а ты прочти про ад «тотальных поставок».

А. М.: Да, я прочел статью внимательно! Уже два раза. Прекрасный философский поэзис!

Посылаю фото книги «Поездки за город» — с 6-го тома по 11-й: их держит в руках издатель — Герман Титов из Вологды (коллекционер). Когда соберешься в Москву?

В. А.-Т.: Не знаю, зачем. Я давно замкнулся в своем письме, каким бы оно ни было, тем более что «повышение по службе» мне более не угрожает. Вся моя так называемая «карьера» ограничивается тем, что из 250 написанных текстов все напечатаны. Каждая новая книга — это урна с прахом. А что еще нужно автору? Но самое существенное — Маргаритины поездки, связанные с ее кураторской деятельностью и позволяющие нам путешествовать вдвоем, тем более что я научился работать в поездах и гостиницах. И мне, и ей иногда хочется положить конец оседлому существованию и жить исключительно в отелях. Препятствие — книги, а также архив и коллекция работ московских художников. Любовь к отеческим гробам… Прибереги для нас «6-11».

7. Мартовская корреспонденция. 2013 

Виктор Агамов-Тупицын: Ты недавно осудил орнитоблудие, поскольку услышал по новостям о массовом падеже птиц, из чего следует, что отношения с птицами и птеродактилями у тебя не антагонистические, а агонистические. То есть «прагматическая демократия» вместо мордобоя и поножовщины. Три дня назад (в Лондоне) я сделал на конференции доклад о различии между агонистическим и антагонистическим применительно к культуре, и теперь смотрю на искусство исключительно с этих позиций. 

Андрей Монастырский: Именно в щели между этими двумя системами и ментальностями у меня все и происходило с самого начала августа (текст «Страсти по пестрой птичке», еще не законченный), то есть конфликт «ума» — безумия, который так и не разрешился экзистенциально, как это было бы раньше. Но и в той, и в другой системе созерцаний не очень просматривается личность, Индивидуальность: есть либо агапе как любовь ко всем в христианстве, либо взаимозаменяемость в смысле тел и ложных «я» в яб-юмах ваджраяны. Жизнь проходит в проеме между этими идеальными пространствами. 

В.А.-Т.: То, к чему мы все привыкли, 
это quickie или quickly, 
жизнь всего лишь унция 
на весах Конфуция.

Твой коллаж про «орнитоблудие» перекликается с моей «орнитологией духа» (аллюзия на гегелевскую «Феноменологию духа»). Оппоненты Лакана считали, что он подменил ее феноменологией желания (desire). Скорее всего, под влиянием Александра Кожева. Desire — имя проститутки, которую в Зимбабве недавно съел лев, решивший либо покончить с «желанием», либо присвоить его раз и навсегда в виде пищи. Думаю, это был сфинкс, то есть Herr Lövin — «господин львица» в переводе с немецкого. Звучит как Герловин (наш бывший приятель). Совпадение? Вразуми.

А. М.: Надо подумать. Во всяком случае женщины, в которых я был влюблен и мне не давали, инспирировали на написание гигантских текстов. А те, кто давал, — ноль, ничего не написал о них… Что это значит? Текст как акция!!!

В. А.-Т.: Текст как симулякр секса? А «не давали» — это закон природы. Если бы «давали» только умным, талантливым, красивым и настырным (монастырным), то мир перестал бы существовать. Господь наладил это дело таким образом, что привлекательные женщины «дают», казалось бы, самым неподходящим партнерам в ущерб подходящим, которые в свою очередь трахаются с кем попало, благодаря чему возникает феномен всеохватного и эгалитарного продолжения рода. Но когда «дают» и это не увенчивается продуцированием текстов, то причина, вероятно, в том, что половой акт по определению — акт творчества. Миллионы сперматозоидов, которые ты выплескиваешь в женский космос, суть потенциальные писатели и поэты, тем более что некоторым из них уже препоручено написать замечательные книги — те, что ты сам не успел написать, т. к. транжирил время на секс. К тому же семя, из которого произрастет текст, тоже текст. Когда моя дочь Маша публикует книги, я считаю себя их соавтором (спермодонором текста). Сопричастность как сублимация? Позиции у нас разные, но выводы иногда совпадают. Посмотри, как Марсель Дюшан разрешил проблему размножения своего образа в 1917 году.

А. М.: А ты смотри фотографии работ наших общих знакомых.

Множественный портрет Марселя Дюшана. 1917

В. А.-Т.: Я неоднократно признавался в том, что люблю «плохое» искусство больше, чем «хорошее». С «хорошим» мы чаще всего согласны, и оно не наводит на размышления: аффирмация не продуктивна… А вот «плохие» работы более перверсивны в том отношении, что мы все же пытаемся их как-то обустроить в своем сознании. Возникает борьба с собственным я, борьба с «эстетическим априори», тогда как реакция на «хорошее» искусство бессюжетна, в ней нет драмы. Что касается твоего фотоколлажа, то рядом с [художником Урсом] Люти ты выглядишь как Минотавр, который был единоутробным братом Ариадны — той, что помогла Тесею выйти из лабиринта. Похоже, что линия жизни — тоже нить Ариадны.

А. М.: Очень точно про плохое и хорошее искусство! Да, если что-то не нравится — оно-то и раскрывает перспективу для ума и чувства, прокладывает даль, дорогу вперед. А то, что нравится, висит, как летающая тарелка. Будем на стороне плохого искусства! Плохого не как метод, а реально плохого! А то пиздец, сам метод станет хорошим произведением   и летающей тарелкой… А я тут изучаю круг «красных», это интересно как стиль и тематика.

В. А.-Т.: «Деньги делают глупого похожим на умного. Деньги ублажают душу. Деньги прокладывают путь в высшее общество. Деньги побеждают врагов. Деньги участвуют в разделе мира. Деньги вершат суд и повелевают судьбами. Деньги открывают врата в рай. Деньги, помноженные на деньги, поднимают настроение  и  рассеивают  сомнения»  (Никколо де  Росси, 1290–1348). Трудно поверить, что автор столь современного (!) текста про деньги жил в XIV веке. Правда, в оригинале это звучало несколько иначе. Текст мы нашли в палаццо Строцци (Флоренция).

А. М.: Цитата — супер!!! Но: деньги не ублажают душу, деньги не открывают врата в рай (а наоборот, хотя… смотря что понимать под раем), деньги — да, поднимают настроение, но совсем не рассеивают сомнения! Известно множество адских болезней, которые не вылечишь никакими деньгами, а также смерть, включая смерть владеющего деньгами. Так что это просто финансовая обсессия у де Росси. У меня так тоже бывает.

В. А.-Т.: Как раз наоборот. У де Росси чудовищная ирония по поводу этой обсессии и вообще власти денег, что не очень характерно для литературных вкусов его эпохи. Я ведь перевел этот текст с английского подстрочника, где сарказм очевиден. Наверное, в моем переводе он слегка завуалирован, что сделало текст менее однозначным. Словом, если де Росси с тобой согласен, это моя вина. Если хочешь, помести на фейсбук снимок, где Авдей Тер-Оганьян (слева) требует убрать его работы из Лувра, а справа Маргарита на том же месте после своей лекции на выставке «Русский контрапункт» (Лувр, 2010), где я тоже выступал и (вдобавок) был модератором.

А. М.: Да, поместил на фейсбук. Отличный снимок — пусть Рита посмотрит! Как ты думаешь, если Большой взрыв был началом вселенной (бытия вообще? наличия?), то что именно взорвалось? И где? По-моему, это бред.

Андрей Монастырский, Коллаж с Урсом Люти.
Фото: Дарья Новгородова

В. А.-Т.: Обратись к Виталию Комару. Big Bang его любимая тема. Скорее всего, большие взрывы — системное явление. Уран был оскоплен Кроносом (в момент оргазма?) с помощью серпа, полученного от праматери Геи. Греки считали, что взрыв кровавой «урановой» спермы положил начало обновлению мира. Урановые рудники — единственное тому подтверждение, но именно они могут привести к новому большому взрыву. Гефест — бог рудников и кузнечного дела. Его орудие — молот, который в сочетании с серпом Геи образует критическую массу, ставшую причиной большого взрыва в 1917-м. Рабочий и колхозница Мухиной — предвестники взрывных работ, советских и постсоветских, включая «атомное православие». Вопрос — что происходит в других мирах? Миметология здесь ни при чем, однако есть шанс, что на макроуровне все то же самое. У нас просто  не хватает воображения, чтобы придать этому внятное толкование. Роль «лириков» узурпируют физики, объясняющие теорию большого взрыва в терминах имперсональных реалий. Поэты, как мы с тобой, привыкли думать, будто вселенские катаклизмы случаются либо в наказание, либо в назидание. Нам кажется, что большой взрыв не мог произойти без учета наших интересов. То есть, «пусть нас тогда не было, но мы все равно в этом замешаны».

А. М.: Нет, но ты как ученый должен все же понимать, что если идет речь о взрыве, то должно быть указано, что взрывается! Разве нет? Что взорвалось при большом взрыве?

В. А.-Т.: Для тебя акт взрыва неотделим от вопрос «что было до этого, а также что и почему распалось на части». Тут сказывается опыт постапоплексического сознания. Казалось бы, разум — модель мироздания. Но тут вдруг инсульт, взрыв мозговых сосудов, и в случае выживания — утрата памяти о прошлом, о предыдущих больших взрывах, своих и чужих. Есть мнение, насаждаемое индустрией культуры, что акт творчества — художественный взрыв, а овеществление — синоним сотворения мира. Однако большой взрыв потому и большой, что взрывает (ретроактивно!) любые попытки его объяснения. По Аристотелю все физическое сделано из «первичной» материи — hyle, хотя это не столько материя, сколько импульс. Телеология импульса в неизбежности (и даже обязательности!) взрыва. Бытие-к-взрыву — это будни импульса. Большой взрыв — кульминация нехватки реального, вселенская революция, которой мы подражаем, устраивая октябрьские перевороты. Ты настаиваешь на приоритетности вопроса о «до» (архе). Но прошлое — такая же утопия, как и будущее, тем более что приоритеты устанавливают не оса или орхидея (не путать с архедеей), а те общие закономерности, которые их связывают. Ведь если у множественности нет ни объекта, ни субъекта, а только детерминации, величины, измерения и т. п., то не должно быть и трансцендентальной субъективности под названием Бог. Однако эгалитаризм (при всей его социальной значимости) слишком мелководен для решения таких проблем. Лозунг egalité сыграл свою роль в умерщвлении Людовика XVI в 1793 году, но статус Бога не в его компетенции. Разумеется, я мог бы наговорить с три короба о черных дырах, о коллапсировании «всего» в «ничто» и о вселенских взрывах, однако для «взрывных работ» нужен материал. Не материя, а именно материал. Например, «ничто» очень высокой плотности, включая апофатическое «ничто», ответственное за рождение божественного из духа молчания (как у Кейджа). Есть шанс, что конденсация и импульс благоприятствуют «очтоживанию ничто», т. к. они не только формообразующие, но и сущностнообразующие феномены.

В космогонической сказке про колобка дед и баба «по амбарам мели и по сусекам скребли», чтобы из ничего получилось что-то. Но если «ничто» — это отсроченное «что», то большой взрыв — мина замедленного действия. Недавно перечитал твой стих про Колбасную улицу, где есть фраза «свечусь, как яйца у быка». Сразу захотелось колбасы и водки. В следующей жизни стану цыганом с глазами навыкате. Как яйца у быка в твоем сочинении. Бадью был неправ, когда (подражая Платону, ополчившемуся на Парменида) упрекал тех, кто «препоручил философию поэме».

У философии нет выхода, т. к. она не обладает полнотой знания. Иначе у поэзии не было бы шансов. И наоборот — дефицит знания компенсируется поэзией.

15. МеждуРечье. Март-июнь 2018 

Андрей Монастырский: Посмотри, узнаешь ли ты кого-нибудь на этой старой фотографии. 

Виктор Агамов-Тупицын: Да, узнаю Губанова, [Сергея] Бордачева, тебя с Никитой (Алексеевым) и Машей Константиновой, Аиду Хмелеву, Алису Тилле, Алешу Паустовского и еще двух-трех безвозвратно утраченных персонажей. То время при всех его ужасах было эмоционально и эстетически напряженным (плотным) для представителей нашего круга, тем более что за его пределами простиралась пустыня. Может, так и должно было быть, тем более что окружающая нас пустота приводила к нагнетанию Плотности Внутри и среди нас. Я тут вспомнил, как в 1990-м начал печататься в философском журнале Parallax (Англия), где регулярно публиковались Делёз, Гваттари, Деррида, Лиотар, Нанси и Агамбен. Их и мои статьи появлялись в одном и том же номере, и когда я познакомился с Феликсом Гваттари на конференции в Нью-Йорке, меня несколько удивила его благосклонность в мой адрес. Через несколько месяцев мы с Ритой прилетели в Париж, и Феликс привел нас к Делёзу. Однако Жиль был уже смертельно болен, и общение оказалось кратковременным. А что касается Агамбена, то наша дочь Маша училась философии у него и Бадью в Швейцарии. Она хвалила обоих, но рассказывала про Агамбена, как он приходил на студенческие вечеринки и обжимал студенток во время танцев. Ему тогда уже было за 70. 

А. М.:  Вот эпоха титров,
вот ежи в норе,
сколько нужно литров
чтобы жить в нуле?
Нужно восемь тигров
несколько коробок
миллионы литров
миллиарды пробок
Складочность Делёза
алмаз-авеню 
розовую розу
синюю свинью.

Андрей Монастырский. Ветка (1995)

«Ветка» — акционный «музыкальный объект» (инструмент) одноразового использования для получения звука разматывающегося скотча. Однако она задумана таким образом, что этот звук присутствует только как возможность. Во всяком случае, при первом показе этого объекта со стороны зрителей не было попыток размотать скотч с помощью ветки (потянув ее вниз) — причем если это сделать, то объект будет разрушен. Можно сказать, что данный объект — это одновременно и партитура возможного аудиодискурса. Партитурность его построена таким образом (через текст о Штокгаузене и Веберне), что у зрителя в принципе и не должно возникнуть желание потянуть за ветку, поскольку заданная в тексте интонация указывает, что результатом всякого действия с веткой будет «что-то не то», «не та музыка» и т. п.

Таким образом, мы имеем дело с объектом, построенным на самой границе эйдоса и мелоса. Одно- временно здесь созерцаются и образ ветки (изобразительная предметность), и звук «пойманной тишины» (дискурсивный горизонт возможности музыки).

(Текст справа от доски с веткой: КАКОЙ БЫ ОТРЫВОК ИЗ СТАТЕЙ ШТОКГАУЗЕНА О ВЕБЕРНЕ Я БЫ ЗДЕСЬ НИ ИСПОЛЬЗОВАЛ, ВСЕ РАВНО ЭТО БЫЛА БЫ, КАК ГО- ВОРИТСЯ, «НЕ ТА МУЗЫКА», «НЕ СОВСЕМ ТО» И Т. Д.)

Андрей Монастырский. Кепка. 1983.
Архив Андрея Монастырского и «Коллективных действий»

Андрей Монастырский. Ветка. 1995.
Архив Андрея Монастырского

В. А.-Т.: Дядя Андрей, в недавнем письме ты употребил понятие «засаленность». На мой взгляд — засаленность лучше, чем «засахаренность». Засахаренными становятся наши классики — Илья [Кабаков] и Эрик [Булатов]. Меня с ними объединил один и тот же вольер под названием эмиграция. Говоря о предпосылках, приведу сюжет из собственной биографии. Как-то раз, году в 1967-м, зашел я в любимый мной с детства Алексеевский парк (возле Ново-Алексеевского женского монастыря), «ностальгично» разлегся на траве, снял рубашку и обнажил волосатую грудь. Вскоре ко мне подошла 5-летняя девочка и спросила: «Дядя, вы обезьяна?».

«Да, обезьяна», — признался я. «Из зоопарка сбежали?» — «Ну, сбежал», — ответил я ей, еще не зная, что предопределил свое будущее, а именно — предстоящую эмиграцию из советского зоопарка в западный.

А. М.: Этой девочкой была твоя будущая жена?

В. А.-Т.: Я не знаю, что было в начале начал, даже если бы знал, все равно промолчал.

А. М.: Сегодня ночью в сновидении получил наказание за «засаленность», о которой вчера написал. Мне снился кошмар, что мне приходится спать в какой-то квартире с огромным количеством небольших свиней типа поросят, но больших — их сотни, и они меня кусают и везде натыканы. Ведь засаленность — это от «сало», а сало от свиней.

В. А.-Т.: Биографическая биомасса: биополитическая природа новой парадигмы власти состоит в том, что biopower — это форма правления, которая регулирует социальную жизнь изнутри, из ее исподних глубин и пределов, следуя за ней, интерпретируя, абсорбируя и реартикулируя ее. Как только власть становится всецело биополитической, «все социальное тело в общем и целом оказывается сформированным машиной власти и виртуально в ней усовершенствованным». Мне все чаще кажется, что Бог — это Время. Не зря ведь у древних греков Кронос (он же Хронос) был не просто хтоническим божеством, а богом всех богов и их прародителем. Своих божественных отпрысков (будущих олимпийцев) он то проглатывал, то выблевывал. Время и по сей день подвергает нас той же процедуре. Когда нам внушают, будто вечная жизнь — Содом, я отвечаю, что меня это не касается, так как:

б е с с м е р т и е
есть постоянство
во в р е м е н и,
но не в пространстве.

Для художника/зрителя его внутренний мир (мир № 1) — это «темный музей» или «музеологическое бессознательное» (в моей терминологии), а «эмпирическая реальность» (мир № 2) — экспозиционное пространство, причем хорошо освещенное. Соответственно, каждого из нас можно назвать экскурсантом, циркулирующим из первого мира во второй, из второго в первый. «Двоемирность» этого экзистенциального опыта нашла преломление в «пиратской акции» Вадима Захарова (1983), где он сфотографировался с черной повязкой (прикрытием) для одного из глаз, а также  в «Экскурсии с завязанными глазами», которую организовал Юрий Альберт в Лувре (15 октября 2010), где зрители блуждали по залам музея вслепую, как если бы он действительно был «темным». В тексте «Эпистолярный обмен» я обменялся с Монастырским впечатлениями об инсталляции «Тьма» (Центр современного искусства «Винзавод», январь 2007), где Андрей вывесил на стене небольшой текст. Его удаленность от входа исключала возможность прочесть написанное, не приближаясь  к нему вплотную. Однако при попытке подхода свет автоматически выключался. Узнав об этом, я принес с собой карманный фонарь. Идея сработала, лишний раз подтвердив тот факт, что для раскрытия сокровенных тайн иллюминация не должна быть всеобщей. Мы до сих пор не знаем, что было в начале — слово или взгляд. У созерцания есть компромат на речь, у речи — на созерцание. Впрочем, как уже говорилось, Андрей и сам рассказывает об акции «Тьма» в главе «Эпистолярный обмен». Далее — в тезисной форме:

1. Карнавальное отождествление советского с пост-советским превращает критику в фарс, тем самым способствуя идиоматизации власти под видом ее идиотизации.
2. Искусство нас обманывает, делая вид, что оно камикадзе. А мы обманываем искусство, соглашаясь, что так оно и есть. Победы концептуализма неотделимы от его потерь. В настоящее время интерес к объекту возобновляется с той только разницей, что теперь объектификации подлежит не само пространство, а фигуры ориентации в нем. Вот почему ностальгия по утраченному объекту — характерная черта позднего концептуализма. 
3. В начале 1980-х годов, когда я пытался убедить своих собеседников в Нью-Йорке («имперских левых», как их теперь называют), что их подозрения по поводу консерватизма московских неофициальных художников, отказавшихся служить идеалам мировой революции, безосновательны, они так и остались при своем мнении.
4. Вчера услышал (по телевизору), как журналист вдруг назвал правду «ценным товаром». Не потому ли, что «истина» и «Ложь» — товарные единицы? Проблема, однако, в том, что Чистая правда (правда без примесей, правда из первых рук, правда, в которой нельзя усомниться) в принципе недостижима. В то время как правда, к которой мы апеллируем, — утопия, ложь, не подлежащая редукции, и нам, В общем-то, все равно, чистая она или нет, прозрачная или матовая. Не пора ли обустроить «чистую ложь» в рамках метафизического дискурса? 

Постскриптум 

Помню в Нью-Йорке зимой по снегу
мы шли за Васильевым, за Олегом,
как вдруг, поравнявшийся с ним прохожий,
врезал ему кулаком по роже.
Мы граппу в тот день привезли из Италии,
и граппой Олегу лицо отмывали.  

советы психологов на случай поражения на олимпиаде

Ежегодно на олимпиадах выступает огромное количество школьников, но при этом побеждают единицы. И, конечно, всем, кто не попал в число счастливчиков, сложно не расстраиваться, а фраза «главное – участие» в этот момент вряд ли утешит. Мы поговорили с психологами Центра педагогического мастерства Марианной Войцик, Никитой Власовым и Юлией Горбуновой о том, как не потерять интерес к любимому предмету после поражения, и записали их советы.

Перед психологами, которые работают с олимпиадниками, стоят две задачи: повысить количество успешных выступлений и сделать так, чтобы соревнование принесло участнику пользу вне зависимости от того, какой у него результат. Когда в 2014 году в Центре педагогического мастерства появилась психологическая служба, оказалось, что одно из основных направлений работы – это именно работа с неудачей. Причем чем выше поднимаешься, тем дороже тебе дается эта неудача. Так для многих ребят проще принять то, что они не прошли в финал, чем то, что прошли, но при этом не заняли какого-нибудь места. Хотя, на самом деле, добраться до завершающего этапа – это уже достижение.

При этом, конечно, даже в случае провала на олимпиаде можно избежать психологической травмы и даже выйти из этой ситуации победителем. Вот несколько советов, которые могут помочь:

…при подготовке к олимпиаде

• Подумай (или даже запиши на листочке), какие выгоды ты получаешь от участия в соревновании. Причем именно от участия, а не от победы: попробуй посмотреть на олимпиаду не с точки зрения «затащил или слил», а с позиции «поучаствовал или поучаствовал и получил приятный бонус в виде хорошего результата».
• Участие действительно дает множество плюсов. Во-первых, сама подготовка к соревнованию – это колоссальный опыт, тебя тренируют лучшие педагоги, ты получаешь дополнительное внимание учителей. Во время олимпиады ты, можно сказать, попадаешь в элитное общество: тебя окружают ребята твоего же уровня, у тебя есть возможность пообщаться со взрослыми, которые занимаются интересующими тебя вещами. А если речь идет еще и о выездном этапе, то можно не только подружиться со сверстниками из разных уголков страны, но и познакомиться с каким-то новым городом. И, конечно, олимпиада – это не какой-нибудь летний лагерь, ты здесь не ребенок, за которым нужно постоянно присматривать, а полноправный участник, который приехал показать, на что способен. Так что это еще и отличная возможность почувствовать себя самостоятельным.
• Не сравнивай себя с другими: сравнивай себя с собой же и старайся показать максимальный для себя результат. Выше головы, конечно, не прыгнешь, но попробовать всегда можно.
• Безусловно, олимпиада – это соревнование, но важно вступать в борьбу, а не в драку: видеть в других участниках достойных соперников, уважать то, что они тоже готовились и работали. И, в конце концов, именно здоровая конкуренция делает олимпиаду более захватывающей и дает тебе шанс проявить себя еще ярче, показать все свои качества, что невозможно сделать, если у тебя слабые противники.
• Поддерживай своих товарищей по команде. Хорошо, если это делает педагог, но ведь у него часто не хватает времени на всех. Так что стоит отбросить страх и стеснение и выразить свою поддержку вслух. Конечно, на олимпиадах, чаще всего, индивидуальный зачет, но, на самом деле, дружеская атмосфера внутри команды поможет каждому.
• Если тебе не хватает поддержки, ты не чувствуешь ее, то ты можешь обратиться к родителям, друзьям, педагогам и психологам. Для начала стоит просто поделиться с ними своими переживаниями, например, сказать: «Я очень нервничаю. Я боюсь, что если я плохо выступлю, то на меня будут ругаться в школе».

…на олимпиаде

• Допустим, ты посмотрел на задания и все они показались тебе слишком сложными. Не надо впадать в панику и думать, что «я не знаю, я не смогу!» Лучше всего для начала успокоиться и прийти в себя с помощью простого дыхательного упражнения: подышать животом. Делаешь глубокий вдох и выдох в два раза длиннее вдоха. Подыши так десять раз, скажи себе: «Все спокойно, олимпиада только начинается, еще ничего не произошло. Некоторые задания кажутся мне сложными, возможно, даже все. Что ж, тем интереснее будет с ними разобраться, попробую сделать то, что смогу». Даже если действительно все они слишком трудные, ты можешь повертеть их с разных сторон, потратить отведенные три часа на исследование, максимально глубоко проникнуть в суть этих заданий и отстраниться от всего, что будет после.
• На втором-третьем часу олимпиады приходит усталость. Тебе, возможно, кажется, что ты сделал все, что мог, ты опустошен и больше у тебя ничего не получится. В это время надо выйти в туалет, даже если нет такой необходимости, умыться прохладной водой, если чувствуешь, что засыпаешь, или теплой, если, наоборот, взбудоражен. Можно подвигаться, поприседать, ввести организм в тонус.
• Когда олимпиада подходит к концу и ты чувствуешь, что нужен последний рывок, чтобы все перепроверить, можно активировать себя с помощью нескольких простых упражнений. Например, хорошо помогает интенсивное растирание пальцев от периферии к центру: таким образом ты собираешься, стимулируешь ряд зон головного мозга, твое внимание концентрируется на том, что происходит в данную секунду с твоим телом. Еще один эффективный метод – это сильно натереть мочки ушей. Кроме того, ты можешь встать, походить, выйти из кабинета, попросить открыть форточку. Помни, что олимпиада проводится для тебя и главное тут – это твои потребности, не надо стесняться.

…во время объявления результатов

• Чтобы меньше волноваться во время объявления баллов или конечных результатов, нужно быть абсолютно уверенным, что ты сделал все, что в твоих силах, ты ничего не мог изменить. А для этого на туре нужно работать, сосредоточиться на заданиях, а не думать, что же там будет потом.
• Как только ты узнал свои баллы, хорошо побыть какое-то время одному. Например, посмотреть свой результат и пойти прогуляться или закрыться в номере, просто переварить эту информацию. Тут у каждого свои приемы: можно что-то нарисовать, можно выместить свою агрессию и, например, порвать какую-нибудь газетку. Если ты чувствуешь, что у тебя эйфория, то можно побегать-попрыгать. Главное, дать выход своим эмоциям.
• Проанализируй, о чем говорит твой результат. Допустим, тебе кажется, что у тебя нет шансов на победу: подумай о плюсах и минусах, которые есть в этой ситуации. И тут стоит сосредоточиться на том, что плюсы действительно существуют, и не потому, что ты не выиграл, а потому, что ты участвовал. Это, опять же, уникальный опыт, новые друзья, впечатления от путешествия в новый город.
• Помни о том, что олимпиада – это отчасти все-таки случай, некое стечение обстоятельств. Попались такие задания, а могли попасться другие. Ты был в таком состоянии, а мог быть и в другом. Сделать все невозможно, нельзя быть на 100% готовым к соревнованию. Нужно не забывать: специфика олимпиад в том, что это не просто школьная программа, а нечто сверх этого, и организаторы могут придумать что-то необычное. Например, в этом году на финальном этапе всероссийской олимпиады по МХК были задания, которые касались мира Гарри Поттера и Властелина Колец. И для многих детей это стало отдушиной, помогло пережить неудачное выступление. Они нашли выход своим эмоциям: «Как это, олимпиада по мировой художественной культуре, и тут задания не про Станиславского и Дега, а про Хогвартс», им это показалось смешным и нелепым, появились шутки в духе «Я провел 35 часов в Третьяковке, но не перечитал “Гарри Поттера”». И ребят никто не останавливал, потому что было понятно: таким образом им проще пережить свое поражение.
• После объявления результатов, как правило, участники разъезжаются не сразу, им приходится все равно общаться друг с другом еще какое-то время, поэтому хорошо, если организаторы проведут этот этап разумно. Например, в прошлом году на финале всероса по химии сначала выдали дипломы, а потом была церемония закрытия и представление. Ребята сидели в темном зале и у каждого была возможность остаться наедине с собой и пережить то, что только что произошло, успокоиться.

…после олимпиады

• Не надо отождествлять себя со своим результатом. Многие люди рассуждают так: «Я – это мой интеллект, а мой интеллект – это мой результат». Следуя этой логике, если плохо выступил на олимпиаде, значит, ты ноль. Но это неправда. Во-первых, олимпиада не измеряет интеллект: она измеряет конкретные знания по конкретным вопросам в конкретный момент времени. Во-вторых, у человека кроме интеллекта есть еще чувства, эмоции, переживания, есть творческое мышление.
• Проанализируй свое выступление на олимпиаде и подумай, как сделать так, чтобы в следующий раз было лучше. Основательно подойди к подготовке: структурируй всю информацию, которую ты должен освоить, создай таблицу с отметками: какие темы уже пройдены, а какие – еще нет. Составь когнитивную карту: распиши всю систему знаний в рамках своего предмета и найди, в каких направлениях у тебя пробелы, определись с планом занятий.
• Часто ребята говорят: «Я так хотел сделать подарок школе, все так ждали моей победы, это так важно для меня!». Это неверный, нездоровый подход. Не забывай, что твой результат и ожидания твоих учителей – это разные вещи. Они не имеют права требовать от тебя каких-то успехов, ты не должен оправдывать их ожидания. Единственный человек, который имеет право тебя оценивать, это ты сам. И, как уже говорилось, в олимпиаде очень важны не только знания и смекалка, но и везение.
• Помни о том, что олимпиады не всем подходят и не всем нравятся, и это нормально. Ты можешь попробовать себя в этом направлении, но может оказаться, что у тебя не подходящий для этого занятия склад характера, мышления, личности. И это не плохо, это значит, что ты просто другой человек. Например, олимпиады в большинстве своем сейчас нацелены именно на ребят, которые обладают большим объемом знаний, а творческих заданий в них не всегда много.
• Не забывай о том, что любая школьная олимпиада – это всего лишь проба пера, главные достижения в жизни все-таки несколько другие. Возможно, тут тебе повезет больше!

Почему новое поколение такое несчастное — Сноб

Современные дети и подростки все чаще испытывают фрустрацию. И потому задают взрослым неудобные вопросы, которые ставят в тупик не только их, но и психологов

Иллюстрация: Veronchikchik

— Здравствуйте! Меня зовут Маргарита. Я ваша ровесница.

«Это почему-то должно быть для меня важным?» — мысленно удивилась я, но вслух ничего не сказала. Может быть, она сама потом объяснит.

— Я бабушка. У меня трое детей и шесть внуков.

— Круто! — высказалась я, зависти не скрывая, потому что видела: моя зависть будет ей приятна. — О котором из ваших внуков мы сегодня будем говорить?

— Обо всех!

— Обо всех не получится, — твердо сказала я и выразительно посмотрела на часы.

— Тогда обо мне самой! «О времени и о себе» — помните?

«О господи! — мысленно вздохнула я. — Моя сверстница, бабушка шести внуков в экзистенциальном кризисе, взывающая к моему пониманию…»

— Может быть, все-таки кого-нибудь из внуков выберете? — я сама услышала жалобность в своем голосе. Она тоже услышала, конечно.

— Хорошо, давайте тогда про старшего…

— Давайте-давайте, — радостно и поспешно закивала я.

Маргарита закатила глаза, вытерла платочком углы губ и поправила перманент. Теперь я ее не торопила, потому что договоренность уже была достигнута.

— Моего старшего внука зовут Вениамин, Веня. Ему шестнадцать лет. У моей старшей дочки четверо детей…

— А у двух других по одному? — я почему-то уже мысленно распределила ее внуков по двое на каждого ее ребенка и теперь испытывала странный дискомфорт от нарушения мною самой придуманной пропорции.

— Нет. У меня две дочки и сын. У старшей дочки четверо детей. У сына двойняшки. А младшая дочь сказала, что детей рожать никогда не будет, потому что положить лучшую часть своей единственной жизни на вскармливание и взращивание личинок кажется ей совершенно непривлекательным занятием. Тем более что старшая сестра и братец уже обеспечили передачу нашего семейного генофонда следующему поколению. 

— Что ж, тоже позиция, — я пожала плечами. — В конце концов, людей на планете действительно очень много…

— Вы знаете, — Маргарита наклонилась ко мне и существенно понизила голос, как будто нас кто-то мог подслушать и ей этого очень не хотелось. — Я теперь сама иногда думаю, что она права…

— Но помилуйте, Маргарита! — искренне удивилась я. — Вы-то ведь давно уже сделали свой выбор и давно вырастили своих детей. Вас это теперь касается только теоретически. А если вас утомляет помощь в выращивании внуков, вы всегда можете от этого отказаться: это дети ваших детей, и именно ваши дети, а не вы, несут за них ответственность.

— Да ничего меня не утомляет! И не в этом вовсе дело!

— А в чем тогда?

— Моя старшая дочка несчастна!

— Объясните.

— Веня у нас у всех был первый, и мы, конечно, все в него вкладывались по полной — мама, папа, дядя, тетя, бабушки и дедушки с обеих сторон. Он очень быстро развивался. Уже в три года знал буквы, а в три с половиной  начал…

— Дальше все понятно, — сказала я. — Переходите к следующему блоку вашего рассказа.

— Потом Веня поступил в престижную гимназию…

— Тоже понятно. Когда снизилась успеваемость? В пятом классе? Позже? С рождением у матери кого-то из следующих детей?

— Никогда не снизилась, — Маргарита с удивлением взглянула на меня. — Вениамин и сейчас один из лучших учеников в своем классе.

Ага. Я ошиблась в своих предположениях. Тем лучше.

— Что же вас беспокоит в нем сейчас?

— Он сам несчастен и делает несчастными всех окружающих.

Я оказалась в затруднении. Обычно люди в возрасте Маргариты понятиями «счастлив — несчастлив» уже не очень-то и оперируют, предпочитая конкретику: достаток, здоровье, социальное окружение, успехи в работе или учебе. Но для нее эти понятия явно значимы. И эта ее прошлая заявка: «Тогда будем говорить обо мне…»

— Маргарита, а вы сами считаете себя счастливой?

— Вот! Вот! Вы сразу угадали суть! — явно обрадовалась Маргарита. — Я так и знала!

— Какую суть? Что вы знали? — в полной обескураженности спросила я и сдалась. — Объясните мне, что вы имеете в виду.

— Я сама долго над этим думала, и с мужем мы говорили. Почему в нашем поколении почти все сейчас довольны своей жизнью, хотя она нас не особо и баловала с самого начала. А эти все сейчас вырастают в холе и неге, и все равно недовольны — депрессии у них там всякие, апатии и прочее. У меня есть сестры, и старшие подруги, и младшие, у них и дети, и внуки, и все они почти на них жалуются: катаются как сыр в масле, но все им не так, все им родители, взрослые, мир в целом чего-то недодали.

— Может быть, вернемся к Вениамину? — осторожно предложила я, почему-то вспомнив Грету Тунберг и решив, что банальных обобщений с меня пока достаточно.

— У третьего ребенка моей дочки, Кости, была родовая травма. И он сейчас немного отстает в развитии. Но с ним, конечно, много занимаются, и родители, и специалисты, и прогресс есть, дефектолог сказал, что, может быть, он даже в обычную школу сможет пойти.

— У Вениамина плохие отношения с Костей?

— Никаких у него с ним отношений. Веня его просто не видит, как будто табуретка такая в коридоре стоит. Но где-то год назад он дочери сказал: я бы хотел за границей дальше учиться, у нас многие из класса собираются, даже кто глупее меня. Дочь не работает, потому что с Костей надо много заниматься, и тогда она уже Люсенькой беременна была. Она ему говорит: ты же понимаешь, мы себе этого по деньгам позволить никак не можем. Если ты потом сможешь сам, или грант какой и подрабатывать там… Он сразу ушел молча и дверью хлопнул. А еще после, когда Люсенька уже родилась, сказал: ну вот непонятно, зачем это — плодиться как кролики и вкладываться в неполноценных. Неужели непонятно, что лучше меньше количеством, но лучше качеством и уж дать нормальные возможности… У дочери после этого молоко на неделю пропало, Люсенька плакала ночами. Мы с дедом пытались с ним поговорить, а он нам: да бросьте вы, все разумные люди так считают! Мне в гимназии даже учительница сказала: «Если бы у тебя при твоих данных были соответствующие стартовые возможности… но, конечно, твоей семье следовало бы подумать об этом заранее». Дед так взбеленился, что пошел в эту гимназию разбираться. Учительница, конечно, сразу отреклась от всего: мальчик неверно меня понял! Но я тут, если честно, верю Вене, а не ей.

И всем им все время кажется, что чего-то не хватает. Даже Люсенька уже ручкой на братьев и сестру машет: уходите! Моя мама!

А я вспоминаю, как мы с сестрами росли. Я средняя была, мама у нас контролером ОТК работала, а папа — экскаваторщиком. Если они на нас и смотрели вообще, так это чтоб поругать за что-нибудь: двойку принесли или посуду не вымыли, или с улицы не пришли вовремя. И мне потому очень нравилось, что у меня еще две сестры — вся ругань на троих делилась. А если что покупали кому-то, так мне тоже от того доставалось. Старшая сестра даст велосипед покататься и кофточку поносить, а младшая — игрушку поиграть. Мне всегда казалось, что у меня всего хорошего втрое, а плохого — разделить на три. И все мне во дворе и в классе завидовали, потому что тогда в Ленинграде у большинства ни братьев, ни сестер не было — в одиночку росли. А папа нам всегда, особенно если выпьет (трезвый-то он больше молчал), только одно и говорил: учитесь, бестолочи, пока государство позволяет! Если не будете учиться, то будете всю жизнь на стройке или на фабрике горбатиться, а если выучитесь хорошо, то будете все ходить в белых халатах и только пальцем с маникюром на кнопки нажимать… Вот тридцать лет, как папа умер, а как сейчас у меня этот палец с маникюром…

— Вы все вот это рассказывали Вениамину?

— Сто раз. Он говорит: ну, конечно, вы же все росли и жили в нищете и в необразованной среде, где ж вам было понимать…

— Но вы ведь понимаете, Маргарита?

— Конечно. Не сразу, но я поняла. Мы все, все мое поколение, чувствуем себя достаточно счастливыми, потому что жизнь дала нам намного больше того, на что мы могли рассчитывать и даже надеяться. Мы пришли в мир, где все было в дефиците. Колбаса, книги, сапоги, холодильники, свобода слова и свобода передвижения — вообще все. Мы росли и думали, что так и надо, ведь другого-то не видели никогда. Мы слушали старших, смотрели телевизор и думали: хорошо, что нет войны! Потом перестройка, материально стало еще хуже и было страшно: а вдруг война и настоящий голод? Но зато появились какие-то свободы, и это было интересно: книжку купить и прочесть, платье и туфли выбрать в кооперативном ларьке — без блата и без очереди. Я в 27 лет первый раз в жизни попробовала ананас и первый раз Библию увидела и прочла. А в 30 — съездила в Финляндию, за границу. А потом и это минуло, и с каждым годом становилось все интереснее и все больше возможностей. И машину, и квартиру, и землю, кто работает и хочет, может сейчас себе купить. А интернет, а гаджеты, а как сейчас в банках все хорошо и удобно устроено! А медицина как продвинулась! У меня когда папа болел, мы так и не дождались по знакомству ему УЗИ за деньги сделать — затянули с операцией, и умер он. А сейчас… Мы в детстве и в молодости такого повседневного изобилия, свобод и удобств не ожидали и даже вообразить себе не могли. Поэтому нам и нравится все.

— Я в детстве вообще-то на Марс собиралась слетать, когда вырасту, — проворчала я.

— Это да, с этим не получилось, — Маргарита равнодушно махнула рукой, и я поняла, что средняя дочка контролерши ОТК и экскаваторщика в детстве о космических полетах не мечтала. — Но зато все другое как улучшилось! А теперь — обратная картина. Дети, которые сейчас, и внуки. Мы их с детства всем закармливаем, в том числе и вниманием родительским, то есть у них изобилие на старте. И говорим, какие они прекрасные и ценные. Они такими и вырастают — прекрасные и ценные в прекрасном мире. Но куда же стремиться? У сына двойняшки так и говорят уже: мы не хотим вырастать, мы хотим все время вот так жить вдвоем, с папой и с мамой и играть все время. Ну так и быть, в школу ходить и уроки делать, раз это надо. А вырастать, что-то там преодолевать, семью заводить — нет, этого мы всего не хотим. У них даже друзей настоящих нет, только френды вконтактике, потому что долгая настоящая дружба с настоящим человеком, вы же понимаете — это тоже работа, временами нелегкая. А когда вдруг оказывается, что в этом мире не все для них, они просто бесятся или падают на спину и лапки складывают. И главное, они ведь сами во всем этом, получается, не очень и виноваты. Это мы для них такой прекрасный мир сделали. Хотели как лучше…

— А получилось как всегда, — уныло закончила я. 

— Дочь мне говорит: «Я всегда, как и ты, хотела большую семью, а теперь я ничему не рада, потому что у меня явно ничего не получается». Сын все время на работе, и они с женой еще одного ребенка хотели родить, а теперь насмотрелись на старшую и на Вениамина и думают, что надо как-то этих вырастить, и все. А моя младшая дочка получила два высших образования, зарабатывает, развлекается с такими же, как она, ездит по всему миру и просто злорадствует. В детстве у них всех очень хорошие отношения были, а сейчас старшая младшей фактически от дома отказала и мне объяснила: «Она придет, покажет фотографии из какого-нибудь Вьетнама или с Карибских островов, посмеется надо мной, детей подразнит подарками и уйдет. Веня мне: “Вот, мама, был бы у тебя я один, сейчас бы и ты жила как тетя Лена, работала, развивалась как личность, путешествовала, а я бы с собакой дома оставался”. А я потом сижу и плачу. Ну и зачем мне это? Пусть лучше она не приходит вообще».

 А я чувствую себя виноватой за все. Да еще и дополнительно потому, что я-то, старый уже человек, получается, живу в хорошем и счастливом по преимуществу мире, а она с Вениамином и другими — в плохом и несчастном.

Как вы думаете, могу ли я сейчас что-нибудь с этим сделать?

***

Уважаемые читатели!

Проблема, предъявленная мне моей посетительницей, которую я назвала Маргаритой, безусловно, существует. И в личностном (в масштабах семьи Маргариты), и в поколенческом плане.

Как ее решать?

Вернуться назад в прошлое и воспитать наших детей там мы не можем, да никто бы, конечно,  на это и не согласился.

Что же предпринять здесь и сейчас?

Неделю мы будем собирать мнения, а в следующий понедельник я напишу, как в реальности закончилась наша встреча с Маргаритой и подробнее познакомлю вас с Вениамином и его семьей.

Задание 26 ЕГЭ по русскому языку 2021: теория и практика

(1)На сломе отрочества, в преддверии юности меня постигло печальное открытие, что я не имею точки опоры. (2)У меня нет ни способностей, ни хотя бы тяги к чему-либо, кроме чтения книг и футбола.

(3)В раннем детстве я обещал стать художником, но свежесть чистого, не обременённого знанием и предвзятостью восприятия недолго обманывала окружающих, да и меня самого. (4)Так, даже куда лучше, рисовали многие дети. (5)Страстность, с какой я предавался сперва игре в мушкетёров, потом коллекционированию папиросных коробок, марок и, наконец, бабочек, заставляла близких верить, что во мне аккумулирована не совсем обычная энергия. (6)Но шло время, и увлечения замирали одно за другим, не давая даже иллюзии каких-то успехов. (7)Ни одна моя коллекция не достигла уровня хотя бы рядовой маниакальности. (8)А потом была география и безумие географических карт, завесивших все стены комнаты. (9)Но теперь уже никто не считал, что я буду вторым Пржевальским или Миклухо-Маклаем. (10)Вскоре карты отправились туда же, где изгнивали коллекции бабочек, плесневели альбомы с марками, — в залавок на кухне. (11)А потом начались судорожные попытки увлечься химией, физикой, электротехникой и честно-горестные признания: не моё, не моё, не моё…

(12)И только когда я выходил на сыромятницкое футбольное поле, отделённое пропастью от остального мира, и трусцой направлялся в центр, на своё место, всё тягостное, обременяющее, висящее на мне, как вериги: мучительная неудовлетворённость собой; твёрдая уверенность, что мне не стать человеком своего времени — таким в нашей семье считали учёного, инженера, строителя; не покидающая ни на миг убеждённость, что окружающие люди лучше, умнее, талантливее, чище меня; оплошности, неловкости, оговорки, грубость с матерью, несправедливость к другу, боязнь вызова к доске на уроках математики, обиды на учителей, тоска о любимых книжных героях, с которыми никогда не встретиться в жизни, — всё это давящее, угнетающее развеивалось дымом, я становился пустым, лёгким и чистым.

(13)Мгновения, протекавшие от выхода на поле до первого удара по мячу, были для меня самыми лучшими из всего, что дарил футбол. (14)Я чувствовал себя способным взлететь, раствориться в пространстве. (15)Спорт наступал потом, а сейчас свершалось причащение светлой благодати мира. (16)Конечно, так было не всегда, когда-то я просто гонял мяч, упоённо и бездумно, до полного изнеможения, которое тоже было счастьем, ибо ты утолил жажду, взял от жизни всё, что мог. (17)Но в описываемую пору детство и отрочество миновали, начиналось самое грозное — юность. (18)Явления, вещи и обстоятельства утрачивали свой простой смысл и становились знаками какого-то другого, тайного бытия. (19)И сам я уже принадлежал не себе, не очевидности происходящего, а тому, что таилось за покровом…

(20)И вот однажды настал такой незабываемый день, когда наш тренер Жюль Вальдек обзвонил по телефону родителей своих избранников, чтобы узнать, как относятся они к «футбольной карьере» сына. (21)Не знаю, как отнеслись родители Чегодаева и Алексеева к непривычной французской учтивости тренера, но у меня дома звонок Вальдека был воспринят трагически.

(22)— Ты помнишь пророчество Леонардо да Винчи? — обратился ко мне отец, после того как мама разбитым голосом сообщила о звонке Вальдека.

(23)— Какое пророчество?

(24)— «Настанет время, — заговорил отец голосом пророка, — и люди будут бегать за куском свиной кожи, наполненной воздухом, с громкими криками и ругательствами».

(25)— Ругаться на поле запрещено, — машинально сказал я, потрясённый предвидением гения Ренессанса.

(26)— Не в этом дело, — сказал отец. (27)— Леонардо говорит о грядущем футболе как о пришествии Антихриста.

(28)— Мне уже сейчас кажется, — вставила мама, — что человечество делится на спартаковцев и динамовцев.

(29)— Что вы сказали Вальдеку? — спросил я.

(30)— Мы сказали, что не вмешиваемся в твои дела.

(31)— Вы только этим и занимаетесь. (32)Но вы хоть не обхамили его?

(33)— Я думала, что воспитываю человека будущего, учёного или инженера… — далёким, эпическим голосом начала мать.

(34)— Оказывается, я приняла все муки ради левого края или правого инсайда.

(35)— Я центрфорвард.

(36)— Что же ты сразу не сказал! — насмешливо воскликнул отец.

(37)— Тогда дело другое. (38)Миллионы миллионов лет жаждала твоя душа вырваться из мрака небытия, чтобы воплотиться в центрфорварда. (39)А тебе самому не страшно?

(40)— Нет. (41)Я всё равно ничего не умею.

(42)— Ты же отличник!

(43)— В этом весь и ужас. (44)Ребята, которые знают, кем будут, не отличники. (45)А отличники — я, Нина Демидова, Бамик — кем мы будем? (46)И кто мы есть?.. (47)У меня хоть футбол…

(48)— Тебе и семнадцати нет!..

(49)— Когда надо, вы говорите: здоровенный восемнадцатилетний оболтус… (50)Я чувствую себя человеком только на поле.

(51)— Бедный мальчик! — сказала мама. (52)— Бедный, бедный мальчик!

(53)— Слушай! — вскричал отец, осенённый внезапной идеей.

(54)— А почему бы тебе не попробовать писать? (55)У нас в роду все словесники. (56)Вдруг у тебя талант?

(57)— О чём мне написать? — спросил я, приободрённый последней фразой отца.

(58)— Боже мой, об этом не спрашивают! (59)Пиши о том, что тебя волнует. (60)О том же футболе.

(61)— Нет, — сказал я твёрдо. (62)— О футболе я не буду писать.

(63)— Тогда о том, что тебя не так волнует. (64)Чтоб ты мог спокойно подумать, поискать слова для изображения виденного и пережитого. (65)Ну, о какой-нибудь поездке, интересной встрече. (66)Вон Чехов взял и написал рассказ о чернильнице.

(67)— Я что-то не читал… (68)Ладно, попробую. (69)А если из этого ничего не выйдет?..

(70)— Что ж, — отец вздохнул, и я впервые увидел, что он старый человек, — тогда играй в футбол…

(71)Я никогда не обманывал родителей и старался написать как можно лучше о поездке нашего класса в Лосинку, но, видимо, ко мне не перешли гены моих родственников. (72)Отец прочёл моё произведение и не сказал ни слова… (73)Путь в школу Вальдека был открыт…

(По Ю. Нагибину)

Прочитайте фрагмент рецензии, составленной на основе текста. В этом фрагменте рассматриваются языковые особенности текста. Некоторые термины, использованные в рецензии, пропущены. Вставьте на места пропусков (А, Б, В, Г) цифры, соответствующие номерам терминов из списка. Запишите под каждой буквой соответствующую цифру.

«Любой подросток в преддверии юности задаётся одним из главных вопросов своей жизни — кем он станет. Не обошёл стороной этот вопрос и героя рассказа Ю. Нагибина. Бо льшая часть текста построена на таком синтаксическом приёме, как (А) ______ (предложения 22–70), который помогает определить будущую профессию героя. А многочисленные (Б) ______ (в предложениях 11, 12, 14, 18) частично объясняют нам, почему герой увлёкся футболом. Интересны и такие лексические средства, как (В) ______ («гений Ренессанса» в предложении 25) и (Г) ______ («обхамили» в предложении 32, «оболтус» в предложении 49)».

Список терминов:

1. парцелляция
2. диалог
3. риторические вопросы
4. литота
5. метафоры
6. ряды однородных членов
7. перифраза
8. обращения
9. разговорная и просторечная лексика

Павел Грачев: «Ельцин нас всех кинул» | Новости

Но одного этого было бы недостаточно, чтобы решиться на эту публикацию. Вторая причина, на наш взгляд, существеннее. Она заключается в том, что после смерти Павла Сергеевича на него обвалился такой поток обвинений и оскорблений, такой поток словесных помоев, что мы посчитали неправильным ждать выхода книги. Книга выйдет, самое раннее, через полгода, а все это время обвинения будут висеть без ответа, без какого-то оппонирования этим нападкам, обвинения останутся не дезавуированными, и значит, в ореоле якобы правды. И наше молчание (при наличии интервью, в котором большинство предъявленных ему обвинений он лично довольно аргументированно опровергает) мы посчитали малодушием. И неуважением к памяти нашего товарища и коллеги, Героя Советского Союза, генерала армии Павла Сергеевича Грачева.

Здесь же я хотел лишь оговориться по трем пунктам.

1. Мы намеренно не стали спрашивать Павла Сергеевича о деле Дмитрия Холодова. Причина банальна: все обвинения против него не были доказаны в суде. И даже те обвиняемые, которые были привлечены к суду (и которые якобы действовали по его указанию) были полностью оправданы во всех инстанциях. В таких условиях бессмысленно начинать разговор на эту тему с человеком, который и так получил в результате подозрений в причастности к этому делу чудовищные репутационные потери. Наивно было ждать от него какой-либо другой оценки своей причастности к этой трагедии, кроме той, которую дал суд.

2. Вопреки сложившемуся в прессе образу (особенно рьяно муссируемому сейчас, после его смерти) он не был тупым, малообразованным солдафоном. Он с отличием окончил Рязанское училище, Академию им. Фрунзе и Академию Генерального штаба, прилично говорил по-немецки и хорошо разбирался в таких высоких и запутанных материях, как весь комплекс договоров по военным вопросам с НАТО и США. Не говоря уже о том, что как военный специалист он был выше всяких похвал. Борис Немцов рассказывал мне, что когда он приехал во время первой чеченской компании к Грачеву в Грозный, где тот руководил войсками, то застал Павла Сергеевича читающим книжку о жизни генерала Ермолова. А я сам, будучи у него в кабинете, видел на столе зачитанный до дыр томик Клаузевица. Таким образом, я не могу согласится с такой оценкой Грачева. Он был хитрован, он часто прикидывался простачком, но он был сметлив и умен, как всякий русский крестьянин, которым он и был по своему происхождению.

3. Я хотел бы напомнить всем его критикам, что если бы не поведение Грачева (именно его, а ни кого-нибудь другого) в 1991-м и 1993 годах, то у них не было бы такой замечательной возможности его критиковать, какую они имеют вот уже больше двадцати лет. Он, безусловно, не может считаться создателем и строителем свободной, посткоммунистической России, но вот ее спасителем и защитником — вполне. Ему часто ставят в вину то, что он не взял Грозный в новогоднюю ночь 1995 года. Это верно. Как верно и то, что он его все-таки взял! Через месяц, но взял! А вот сдали Грозный боевикам уже после его отставки, в августе 1996 года. Он был настоящий герой. Он был восемь раз контужен, много раз ранен. Он получил Героя Советского Союза за «успешное выполнение боевых заданий при минимальных людских потерях». Напрягитесь: многие ли наши полководцы имели в своих наградных листах такую оговорку про потери? Он в тяжелейших условиях сумел сохранить нашу армию от распада. Это признают даже его недоброжелатели. Этого одного было бы достаточно, чтобы поставить ему памятник.

Итак, мое субъективное мнение. Он был выброшен и забыт как только власть перестала в нем нуждаться. Он был оболган и оклеветан. Что ж в этом нового? Так ведь случилось и с главным героем нашей книги…

— Альфред Кох

Министр обороны Павел Грачев был не более популярен, чем команда Гайдара. В чем его только не обвиняли и каких дурацких прозвищ не напридумывали. И это притом, что Грачев — настоящий боевой генерал. Пять лет в Афганистане — от майора до генерал-майора. Герой Советского Союза. Самый молодой командующий ВДВ.

Армия рассыпалась вслед за страной. Неизбежное и резкое сокращение численности, отсутствие жилья, тяжелейшие (и не Грачевым созданные) проблемы вывода войск из стран Варшавского договора, попытки втянуть российскую армию в конфликты на территории бывших республик. Оставшиеся на улице офицеры неизбежно становились активной частью оппозиции режиму Б.Н. Ельцина. Как тут было остаться популярным ельцинскому министру обороны?

При этом управляемость армии Грачев полностью сохранил. И нигде российские военные (вопреки призывам, скажем, А. Руцкого) не вмешались во внутренние разборки внутри государств СНГ. И новый вектор в отношениях с многолетним «предполагаемым противником» тоже был задан при Грачеве.

Пройдя Афганистан, Павел Сергеевич действительно мало чего боялся. Хотя жизнью своей рисковал куда как больше других и после Афганской войны. Например, имея все шансы пойти под трибунал за отказ от штурма Белого дома в августе 1991-го и за непосредственное участие в подавлении путча в 1993-м. Уж Грачева путчисты в случае своей победы расстреляли бы одним из первых.

Зная все про войну, Грачев, в отличие от многих никогда не нюхавших пороха гражданских, очень не хотел воевать. И был главным противником Первой чеченской войны — об этом уже мало кто помнит. Хотя именно он разговаривал с Дудаевым, вывозил (сколько мог) оружие из Чечни, пытался уговорить Ельцина на переговоры. Не уговорил. А многое в современной российской истории тогда могло пойти по-другому.

Мне всегда с ним было легко. И в правительстве в 1992-м (мы пересекались по вопросам торговли оружием, которую я курировал) и сейчас во время нашего с Кохом интервью. Легко потому, что Павел Сергеевич не только очень смелый, но и очень серьезный, самостоятельный и вдумчивый человек. Именно благодаря этим качествам паренек из тульской деревни Рвы стал генералом армии. И еще. Грачев — человек открытый. Потому нам было с ним так интересно беседовать.

— Петр Авен, 21.10.2011

Август 1991-го. «Неуспех пьяного Политбюро»

Петр Авен (П.А.): Павел Сергеевич, Паша! Ты у нас последний, кого мы наметили себе в собеседники. Все знают, что на момент путча ты командовал ВДВ, но все же скажи несколько слов о твоей биографии до августа 1991-го. С момента путча мы уже начнем задавать конкретные вопросы. Может, ты нам скажешь доселе неизвестную правду?

Павел Грачев (П.Г.): Я могу всю правду ответить. Дело в том, что я тоже заканчиваю написание книги. Сначала думал сделать одну книгу. Потом появилось столько людей, желающих дать интервью, что превратилось из однотомника в трехтомник… А что касается 1991-го года… Ну, в 1990-м я закончил Академию Генерального штаба и был назначен на должность первого замкомандующего воздушно-десантными войсками…

П.А.: Ты прошел Афганистан?

П.Г.: Да. Я к тому времени уже два раза был в Афганистане. В общей сложности пять лет. С 1981-го по 1983-й, и с 1985-го по 1988-й. Там я дослужился от майора до генерал-майора и в 1988 году получил звание Героя Советского Союза. Поступил в Академию Генерального штаба и в 1990 году ее успешно закончил. Решался вопрос, куда же меня поставить — командующим армией в Чернигов или первым заместителем командующего ВДВ. Начальником главного управления кадров был тогда бывший мой командующий, как бы второй отец, Дмитрий Семенович Сухоруков. Он пригласил меня на беседу где-то за два-три месяца до окончания Академии и предложил вернуться в ВДВ. Это было в июле месяце 1990 года. Пробыл я первым замкомандующего буквально полгода, и после того как командующий Ачалов Владислав Алексеевич ушел замминистра обороны Советского Союза, где-то в марте месяце 1991 я усилиями Ачалова и Язова был назначен на должность командующего Воздушно-десантными войсками. Я, конечно, не ожидал такого быстрого назначения…

Альфред Кох (А.К.): А в Афганистане вы тоже по линии ВДВ были, да?

П.Г.: В Афганистане я начал (тогда, после окончания Академии Фрунзе) первым замкомандующего отдельного 345-го парашютно-десантного полка. С 1981-го по 1983 год. С 1983-го по 1985-й я был начальником штаба воздушно-десантной дивизии в Каунасе, а в 1985-м меня опять пригласили и сказали, что, кроме меня, никто не может воевать в Афганистане. Давай, говорят, дуй в Афганистан хотя бы на год. Пообещали и звание, и должность, и так далее. Они все это дело выполнили, но вместо одного года я пробыл там более трех лет.

А назначение командующим ВДВ для меня было неожиданно… Я был с инспекцией на Дальнем Востоке, в Уссурийске, когда мне позвонил Ачалов и приказал срочно прибыть. Я у него спросил: «К чему такая спешка?» Он говорит: «Тебя ждет хорошая новость». На следующий день я прибыл к нему в кабинет. Он говорит: «Я назначен заместителем министра обороны, ты назначен командующим ВДВ. Поедем к Язову». Язов меня поздравил, я как всегда, как военный, говорю: «Постараюсь оправдать ваше доверие». В то время я не знал, что готовится такое грандиозное мероприятие, как ГКЧП.

А.К.: А разве оно уже готовилось в тот момент? Думаю, что нет еще…

П.Г.: Язов мне интересно сказал тогда, что вот такие события серьезные сейчас в России, ты у нас лучший десантник, ты боевик, ты, надеюсь, мол, выполнишь любой приказ по обеспечению безопасности государства.

Ельцин тогда был в опале, и Язов, и Ачалов, и тем более партийная верхушка отрицательно относились к его деятельности. Я Ельцина знал только понаслышке. Однажды, это был конец марта, насколько я помню….

А.К.: Вы уже командующий?

П.Г.: Да, я уже командующий. И вот мне звонят, говорят: «С вами будет говорить Борис Николаевич». «Павел Сергеевич, здравствуйте, я о вас знаю, слышал и так далее, я хочу посетить Тульскую воздушно-десантную дивизию». Я говорю: «Тут надо разрешение министра обороны». «А что, вы сами не можете?» Я говорю: «Сам, конечно, не могу, но я позвоню, спрошу». «Позвоните Язову, Ачалову». Я позвонил Ачалову, говорю: «Владислав Алексеевич, так и так, Ельцин хочет побывать в Воздушно-десантных войсках, в частности в Тульской воздушно-десантной дивизии». Он задумался, говорит: «Сейчас посоветуюсь с Язовым». Минут через пятнадцать звонит и говорит: «Ну, что, Язов разрешил, только ты уж его аккуратнее встречай. Не надо там хлеб-соль, не надо там перед ним прыгать и так далее. Прими его так, холодно, не корми, не пои особенно, ничего не разглагольствуй». Я за сутки уехал в Тулу, начали мы готовить показные занятия, на следующий день приезжает Ельцин со своей свитой. Я его встретил с докладом. «Ну, покажи, что ваши десантники». Ну, я и показал и стрельбу, и прыжки с парашютом, и технику. И в процессе этого знакомства мне показалось, что это довольно-таки приятный, умный, самостоятельный человек. Честно говоря, уже тогда мне он понравился, хотя мне неоднократно звонил Ачалов и говорил: «Ты смотри, как мы инструктировали, так себя и веди». Ну, я ему ответил: «Владислав Алексеевич, он нормальный человек. Почему я должен показывать не то, что есть в Воздушно-десантных войсках?» «Ну, смотри, только не корми и не пои его». Ну, я пострелял, поводил, потом Ельцин говорит: «Ну, чего, обед?» А я уже дал команду начальнику тыла, чтобы в палатке хороший обед сделали. Одну палатку как бы для начсостава, а другую — для сопровождающих и журналистов. После всех показов завел я его в палатку, он посмотрел — стол ему, естественно, понравился. Я спросил: «Как насчет спиртного?» Он: «С удовольствием!»

Естественно, сразу на меня стуканули, что я его слишком хорошо встречаю. Опять позвонил Ачалов, говорит: «Ну, это тебе так просто не выйдет». Я говорю: «Владислав Алексеевич, вы решайте, как хотите. Я, как гостеприимный хозяин, просто обязан так встречать».

Мы с ним хорошо посидели, выпили, а там рядом озеро было, только ото льда отошло. Он мне предложил искупаться. Мы разделись и прыгнули с ним. За нами прыгнула вся охрана….

А.К.: И Коржаков?

П.Г.: А куда он делся бы? В то время Коржаков был никто, подобранный на улице старший лейтенант, которого вытеснили его же ребята. Вот так мы после знакомства обнялись и расстались уже товарищами.

После меня вызвали Язов с Ачаловым. Выразили неполное удовольствие встречей с Ельциным и сказали, что так делать нельзя. Я говорю: «Я не политик, я военный, мне как прикажут, а я обязан свое дело делать честно и добросовестно». Ну, а дальше пошло-поехало. Я нечасто встречался с Ельциным, но со мной очень близко познакомился — Петь, ты помнишь это — Скоков Юрий Владимирович, очень хороший товарищ…

А.К.: А он тогда был в составе делегации, когда первый раз Ельцин приезжал?

П.Г.: Он был в составе делегации, и он в то время наравне с Бурбулисом Геной, наравне с Петровым был такое приближенное лицо к Борису Николаевичу…

А.К.: Ты считаешь, они тебя сознательно обхаживали?

П.Г.: Безусловно! Это было непросто, но Ельцин решил — и познакомился. Мы связь в основном держали со Скоковым Юрием Владимировичем.

Ельцин был мудрый, хитрый, умный, он постоянно интересовался, как дела в ВДВ, какие проблемы, то-се. Ну, я как бы прикидывался, что не обращаю внимания, не замечаю, что меня обхаживают: он мне просто понравился и я решил дружить.

Ну, а что дальше? Дальше где-то июнь-июль 1991 года, вызывает меня Ачалов, поехали мы к Язову. Язов спокойно встретил, говорит: «С тобой хочет познакомиться Крючков». Я говорю: «А это зачем?» «Ну, вот ты такой толковый командир, вот он хочет с тобой познакомиться». Я думаю: «Это неспроста: председатель КГБ хочет с каким-то командующим встретиться и познакомиться». И отвечаю: «Когда надо ехать?» «Сейчас езжай, он тебя ждет». Приезжаю туда, на Лубянку: неуютно, конечно. Ты бывал там?

П.А.: Бывал…

П.Г.: В кабинете у него бывал? Неуютно, конечно.

П.А.: Я бывал уже в другое время — у Путина, у Патрушева…

П.Г.: Меня быстро встретили у ворот, так любезно на лифте подняли, любезно в приемную, не успел я в приемную зайти, как открывается дверь и сам меня встречает. Такой мне показался: тихенький, скромненький…

А.К.: Рыцарь плаща и кинжала…

П.Г.: Да-да-да. Ну, завел в кабинет, какого-то зама еще пригласил. Я сижу, дрожу. Я хоть и десантник, но неуютно, конечно. Такой кабинет тяжелый…

А.К.: С Феликсом, небось?

П.Г.: Да-да-да, все там было. Чай там, все это. «Пить будешь?» «Нет, не буду».

«Обстановка в стране непонятная. Михаил Сергеевич некстати заболел. Политбюро без руководителя. Начинается некоторое брожение в народе». Я так слушаю внимательно. «Понимаете, возможна такая ситуация, когда…» Издалека начал и говорит: «Я, типа, спросить хотел у вас, возможно, возникнет такая ситуация, когда необходима будет поддержка Вооруженных сил». Я говорю: «Чья?» «Ну, как? Чтобы не допустить смуту». Я говорю: «При чем здесь ВДВ? Есть Язов, есть Вооруженные силы. При чем здесь ВДВ?»

А.К.: Внутренние войска есть…

П.Г.: Он говорит: «ВДВ, наряду с внутренними войсками, наши элитные войска, поэтому как бы могут пригодиться». Я говорю: «С какой целью?» — «Ну, может, народ будет не понимать вот это дело. Нужно будет взять под охрану наиболее важные объекты. Ну, вообще-то, я пригласил вас для того, чтобы отработать возможный план мирного перехода власти от Горбачева к Политбюро в случае его невозможности продолжать работать». Я еще удивился. Я говорю: «Я таких планов не знаю. Я умею стрелять, воевать». — «Ничего страшного».

А.К.: Хорошая история: использовать армию для мирного перехода. Для мирного перехода она-то как раз и не нужна…

П.Г.: Говорит: «Мы вам дадим еще двух человек и отправим вас в загородную резиденцию. Вы там заодно отдохните и составьте возможный план действий. Они умные ребята». Я звоню Язову, говорю: «Так и так». Он: «Выполняй, что скажет Крючков». — «Ну, есть». На следующий день условились, где встретиться. Там на углу, в Химках, короче говоря, стояла машина, два парня молодых. Одну фамилию помню — Жижин. Он земляк мой.

П.А.: Заместитель начальника первого главного управления КГБ. Активное участие принимал.

П.Г.: Два приятных парня…

А. К.: В чем принимал?

П.А.: В планировании ГКЧП.

П.Г.: Да-да-да. Я пересел к ним в машину. Свою машину отпустил. Они говорят: «Возможно, мы там и ночевать будем»

А.К.: Молодые ребята?

П.Г.: Молодые.

П.А.: Где-то моего возраста, помоложе Паши…

П.Г.: Приехали мы на шикарную дачу в лесу. Стол накрыт, одна лишь официантка, никого нет. «Вот здесь будем работать». Я говорю: «Что надо?» Они сказали: «План мирного перехода». Я говорю: «А я при чем?» «Если что, втиснем роль Воздушно-десантных войск». «Понятно». Думали они, гадали, достали свои документы по переходу власти в различных странах Африки, примеряли: ничто не подходит. Я сижу, молчу. Смотрю, ребята не очень активно себя ведут, потому что сами, в принципе, растерянны…

А.К.: А может, они неким эзоповым языком пытались подвести вас к тому, чтобы вы сами себе поставили задачу: разработать план как захватить Москву быстро и по возможности бескровно? А вы прикидывались, что не понимаете, что они от вас хотят?

П. Г.: Безусловно!

А.К.: Понятно…

П.Г.: Короче, мы трое суток там работали, работали и ничего умного придумать не могли. Единственно, роль, как я настоял, ВДВ должна была заключаться в том, что при возможности войти в Москву и взять под охрану, чтобы не разбили, основные здания, как в 1917 году …

А.К.: Почту, телеграф, телефон, мосты…

П.Г.: Телевидение, радио, телеграфы, почты, служебные здания мэрии, Белый дом и так далее. Через три дня они доложили эту бумажку своему Крючкову. Я говорю: «Дайте мне копию, я своему доложу». Буквально через несколько часов недовольный Язов звонит: «Ну, и чего вы там делали?» Я говорю: «Ну, вот так нарисовали, я же не знаю, чего они хотят…» «Нет, этот план не пойдет, не то» «Ну, а что то, я не знаю». Короче, он остался недовольный. «Ну, будь готов ввести дивизии». Я говорю: «Прикажете — введу, куда я денусь?» Ну, на этом вроде как бы успокоилось. Прошло недели две после этого. Я думал, это все. Ну а потом уже, какого это было августа-то?

П.А.: Это было 17-го.

П.Г.: За сутки до этого мне звонит Ачалов, говорит: «Приказ. Подготовь две дивизии для возможного ввода в Москву, слушай радио и смотри телевизор». Я дал команду Тульской дивизии подготовиться к маршу своим ходом и Болградской дивизии садиться на аэродром Чкаловский.

А.К.: Какой дивизии второй?

П.Г.: Болградской. Болград — это город под Одессой. Болградская 98-я дивизия.

Когда заиграли по телевизору Чайковского, звонит мне Ачалов: «Вводи Тульскую дивизию». Я говорю: «Для какой задачи?» «Взять под охрану наиболее важные объекты и т. д.». Эти объекты были заранее нарисованы. Я дал команду: «Вперед». Дивизия быстро справилась. Через некоторое время звонок Ельцина: «Где у тебя войска?» Я говорю: «Одна дивизия идет в Москву, а другая в Одессе, в готовности десантироваться посадочным способом на аэродром Чкаловский». «Ты, — говорит, — в меня стрелять будешь?» Я говорю: «Борис Николаевич, а при чем здесь стрельба? Ничего подобного: стрелять никто не будет». «Вы можете меня информировать по ходу дела?» — «Пожалуйста». — «Через сколько мне позвонить?»…Такой разговор нормальный. В то время он боялся, что…

А.К.: Стрельба будет?

П.Г.: Не-е-е… Он боялся, что будет дана команда его захватить. Персонально его. Подошли мы к Москве, встали (в том числе и у Белого дома, где Ельцин располагался), взяли под охрану мэрию. Тут Лужок развоевался. Звонит мне… Я говорю: «Ты успокойся, что ты орешь?» Он: «Что за войска?» Я говорю: «Твое здание, мэрию, под охрану взяли». «Мне не нужна эта охрана, мы сами справимся». «Ну, что ты хочешь?» «Отведи». «Хорошо, не хочешь, не надо. Только не пеняй на последствия, когда начнут тебя громить и все прочее».

П.А.: Танкисты, которые задавили трех ребят, это ваши были?

П.Г.: Нет. Командующий Московским округом Калинин Николай Васильевич по приказу Язова ввел Таманскую и Кантемировскую дивизии. Танки задавили, которые Кантемировской дивизии…

Ну, дальше события вам известны.

П.А.: И тебе больше никто никаких команд не давал? Как стоял, так и стоял? То есть команды захвата Ельцина или еще кого-то не было?

П.Г.: Нет, команды «захватить» мне никто не давал. Все это время я с Борисом Николаевичем через Скокова вел разговоры. Он мне поверил, что я не буду штурмовать его этим своим батальоном у Белого дома…

П.А.: Ну, так ведь и команды не было?

П.Г.: И команды не было, да…

А.К.: А почему не было команды?

П.Г.: Потому что они испугались… Поняли, что события разворачиваются не так, как они хотели. Они думали, что будет всеобщая поддержка, а их не поддержали, ничего и никто.

А.К.: А как же они так облажались-то?

П.Г.: А вот облажались…

А.К.: КГБ же все время мониторило общественное мнение?

П. Г.: А толку-то? Это был неподготовленный акт.

П.А.: Паш, ты Борису Николаевичу в этой ситуации сильно помог. Ты вел переговоры со Скоковым, но в принципе выполнял команды, которые получал. Ты никаких команд о захвате не получал от своего командования?

П.Г.: Нет, была команда утром: «Захватить Белый дом».

П.А.: Была команда?

П.Г.: Была, да, утром следующего дня.

П.А.: 18-го?

П.Г.: Вру, была команда накануне, 17-го вечером. Ачалов позвонил, говорит: «Ну, вот такая ситуация, надо будет все-таки захватить Бориса Николаевича». Я говорю: «Давайте письменный приказ. Это же кровь, это же стрелять начнут везде. Они его без боя не отдадут». «Будет тебе письменный приказ». «Будет — буду выполнять, не будет — значит, не буду». После этого я сразу в штабе ВДВ, тут в Сокольниках, мужиков своих собрал, замов, говорю: «Так и так». Они люди опытные, все Афганскую войну прошли. Короче мы потолковали и наше решение свели к тому, что какой бы приказ ни был, кровь не проливать и ничего не штурмовать.

А.К.: Сами между собой договорились?

П.Г.: Сами… Да… Вызвали свой спецназ, обложили, чтобы нас не захватили. Юрий Владимирович Скоков пришел к нам. Я говорю: «Юр, передай Борису Николаевичу, что даже если мне будет приказ штурмовать вас, я не буду. Потому что прольется кровь, это все равно будет неуспех вот этого пьяного Политбюро, а я главный боевик. Мне погибнуть запросто, но у меня есть семья, есть дети. Их же тоже начнут захватывать и прочее. Нет, у нас у всех есть семьи, я не буду». Он говорит: «Спасибо». Я туда Лебедя отправил вместе с ним. Говорю: если надо, Лебедь будет вместе с вами находиться. Лебедь несколько себя неправильно повел с Борисом Николаевичем. Юрий Владимирович мне звонит, говорит: «Убери Лебедя оттуда, потому что он уж слишком решительно ведет в том плане, что, если будет приказ, он лично будет захватывать и так далее».

П.А.: Будет захватывать?

П.Г.: Я тогда вызвал его назад и отправил на аэродром Чкаловский. «Александр Иванович, ты незаменимый человек по приему десанта 98-й Болградской дивизии». Потом мне опять звонят: «С утра надо захватить. В семь часов». Я опять свое гну: «Если не будет письменного приказа, я никаких действий предпринимать не буду». Подходит семь утра, я никаких действий не предпринимаю. Тут начальник штаба Подколзин, генерал, знаешь, наверное, такого, говорит мне: «Павел Сергеевич, мы-то все за то, чтобы не штурмовать, но вы все же позвоните министру обороны, спросите: будет приказ или не будет. Уточнить задачу надо, по-военному, чтобы потом недоразумений не было». Я звоню в приемную. Там в приемной какой-то мужичок отвечает, что министр обороны отдыхает и просил его не будить. Я думаю: «Ничего себе, такое время, а он отдыхает». Позвонил Ачалову, там тоже приемная говорит: «Вячеслав Алексеевич отдыхает, просил его не тревожить». Я говорю: «Передайте, что это Грачев, мол, насчет письменного приказа. Мы вроде договаривались, ждем сидим…». Говорят: «Передадим». Я говорю: «Все, штурмовать не будем, будем ждать».

А.К.: То есть они не дали письменного приказа?

П.Г.: Точно! Они даже не уточнили устно задачу в семь утра. А в восемь утра звонок. Ачалов: «Ну, что, командующий, вы там все захватили уже?» Я говорю: «А я даже не пытался». «Как, почему?» «Потому, что я вам говорил, дайте мне письменный приказ. Ничего нет, никаких подтверждений. Вы спите, министр обороны спит. Вы меня подставляете под трибунал. Под расстрел!» «Ну, ладно, тебе так просто это не пройдет». Мы так с облегчением вздохнули: не пройдет… Сдрейфили они.

Значит, все к утру с ними ясно стало, понятно стало, что приказа не будет. Ну, мы с мужиками выпили там коньяку…

А.К.: Коньячку не жалея?

П.Г.: Не жалея! А уже где-то в 9-10 утра они сдались окончательно.

А.К.: Мы знаем, что случается с теми, кто не сдается. Вон вчера одного не сдавшегося на куски толпа порвала…

П.Г.: Это кого?

А.К.: Каддафи.

П.Г.: Ну, да… Тут дальше уже Язов объявил, что он дурак старый, втянулся и так далее. Ну, дальше вам известно, что было…

П.А.: Паш, ситуацию с путчем ты, действительно, очень четко описал. Путч прошел. Как ты оцениваешь состояние Вооруженных сил в 1991 году? Страна разваливалась. Экономика разваливалась…

«Я говорю: «Джохар, вы что там х…ей занимаетесь?»

П.Г.: В 1991-м соединения и части на территории России еще были боеспособны. Особенно вот эти московские части — Кантемировская дивизия, Таманская дивизия, Воздушно-десантные войска, другие, ПВО — все в целом еще было в хорошем состоянии. Зарплату еще месяцами не задерживали…

П.А.: А за пределами России? Таджикистан, Украина?

П.Г.: За пределами России — да, развал уже начался. Но Вооруженные силы на территории России — это были войска второго стратегического эшелона. Похуже вооружены, послабее офицерский состав и т.д. Потому что все войска первого стратегического эшелона, которые должны встречать противника у границы, — это Прибалтийский округ, Белорусский округ, Украинский округ, Закавказский — они все были в руках независимых государств, а они в то время еще не были даже в составе СНГ.

П.А.: Это позже…

П.Г.: Это позже, но все самые сильные войска были, конечно, вот в этих республиках. А у нас что? Один только Московский округ и Дальневосточный, может быть…

П.А.: В принципе, вся Советская армия функционировала нормально?

П.Г.: В то время еще Вооруженные силы функционировали.

П.А.: В России — да. А на Украине, в Белоруссии?

П.Г.: Да и там были боеготовы, не надо ничего говорить, укомплектованы, нормально обеспечены…

А. К.: Вот у меня такой вопрос. Я читал много всевозможных интервью разного рода героев и антигероев относительно того, когда началась ползучее, как говорится, утекание оружия в руки чеченов на территории Чечни. Насколько я понимаю, это начало летом 1991 года происходить?

П.Г.: Это позже, когда мы, наше правительство (в которое входил и Петр Олегович) усилиями наших друзей Сережи Шахрая и Андрюхи Козырева убеждали Бориса Николаевича не разговаривать с Дудаевым. И особенно Руцкой Саша кричал: зачем с ним разговаривать, кто он такой? Вот Дудаев, когда его избрали президентом, и начал говорить о независимости. Он начал говорить о независимости не оттого, что он хотел отделиться от России. Его, как горного человека, просто задело то, что с ним, всенародно избранным, не считаются, не приглашают в Кремль и говорят, что ты отброс общества на 100 процентов. А он был генерал Советской армии, прекрасный летчик, командир дивизии. Я же с ним много беседовал. Он говорил: «Паш, со мной никто не хочет разговаривать. Я же президент, какой бы я ни был плохой, и так далее. Меня избрал народ. Коль не хотят со мной разговаривать, тогда и черт с вами. Я буду ставить вопрос перед народом об отделении от России». Я сколько раз на правительствах информировал. Я говорю: «Надо с ним разговаривать». Все в штыки: нечего Борису Николаевичу принимать Дудаева!

А.К.: Почему именно по отношению к Дудаеву была такая избирательная неприязнь? Почему всех остальных, которые говорили о сепаратизме, того же Шаймиева, спокойно принимали? Того же самого Муртазу Рахимова?

П.Г.: Их сепаратизм был такой мягкий, легкий. Никто из них не ставил вопрос об отделении.

А.К.: Ну, во-первых, ставил. Тем не менее я хочу понять последовательность: с Дудаевым перестали хотеть встречаться, после того как он стал заявлять о сепаратизме, или он стал заявлять о сепаратизме, потому что с ним никто не хотел разговаривать?

П.А.: Это все шло параллельно.

А.К.: Тем не менее. Что было раньше? Курочка или яичко?

П.Г.: Вначале он начал заявлять о более обширной автономии. Он не говорил о полном отделении.

А.К.: То есть в этом смысле он мало чем отличался от других региональных вождей?

П.Г.: Абсолютно, абсолютно. Но этих региональных вождей принимали, с ними разговаривали. А с ним — нет.

А.К.: Вот я и спрашиваю: почему было принято решение не принимать именно Дудаева?

П.Г.: Не знаю. Я всегда считал, что это была глупость.

П.А.: Тут многие поработали. В том числе Хасбулатов.

А.К.: Хасбулатов считал себя главным чеченом и был против переговоров с Дудаевым?

П.Г.: Да и Сашу Руцкого можно спросить, почему его назначили ответственным за Чечню, а он не ездил туда. Он сказал: «На фиг мне нужен Дудаев какой-то. Я, вице-президент, поеду с каким-то Дудаевым разговаривать». Вот это очень отрицательную роль сыграло в поведении Дудаева. Я же к нему ездил, когда хотел выводить учебный центр в 1993 году из Чечни, когда уже напряженно все там было. Они не захватывали еще никого, ничего, но уже искры проскакивали. И русских начали в Чечне притеснять.

А.К.: У них оружие к 1993 году уже было. Все эти склады были растащены. Нет?

П.Г.: Не было еще.

А.К.: Уже в интернете были какие-то даже документы, ксерокопии всяких приказов вывешены…

П.Г.: Да в интернете чего только не напишут. Когда я приехал в 1992 году, я говорю: «Джохар, ты что?» Мы пошли к нему домой. Там все эти ребята, Басаев и все прочие, сидели. Нормально ко мне отнеслись.

А.К.: А вы были незнакомы до этого?

П.Г.: Я только с Дудаевым был знаком.

А.К.: Вы были с ним знакомы еще по Афганистану?

П.Г.: Да. Они меня посадили, стол накрыли «с прогибом». Я говорю: «Джохар, вы что там х…й занимаетесь?» Он говорит: «Никто со мной не хочет разговаривать. Руцкой меня вообще на х…й послал по телефону. Если я никак не прореагирую, мои ребята меня не поймут, и народ не поймет». Я говорю: «Ты знаешь, я приехал, мне надо вывести войска от тебя». «Зачем? А чем им плохо здесь живется?» Я говорю: «Знаешь, уже начали стрелять по нашим войскам, уже есть раненые, начался террор против наших семей и так далее».

А.К.: В Грозном было много русских, всех выселили, а некоторых и убили…

П.Г.: Я говорю: «Я войска, наверное, выведу». — «Нет, я не дам тебе вывести». Я говорю: «Как не дашь? Я стрелять буду». — «Ты будешь стрелять, и мы будем стрелять». — «Да ты чего?» Короче говоря, если подводить итог, его обида на наше к нему отношение вот ко всему этому и привела.

П.А.: Он тебе дал вывести войска?

П.Г.: Дал. Но без оружия. Нет, часть оружия мы вывезли. Мы решили с ним разделить его 50 на 50, за что на меня уголовное дело заводили: «Почему ты все не вывел?» Собаки эти наши прокурорские не понимали, что спасибо, что я столько вывел и что полсклада вывез оружия стрелкового. Ну, конечно, много оставил…

А.К.: Это какой был год?

П.Г.: Или конец 1992-го, или начало 1993-го. Это надо посмотреть, там же есть эти документы. На меня начали нападать: «Вот ты все оставил Дудаеву». — «Скажите спасибо, что я тяжелое вооружение все вывел». Я сначала вывез всю артиллерию. Клинья затворов у всех орудий вышиб и потихонечку их вывез. Дальше: все радиостанции подвижные я тоже потихонечку вывез. Все, что нужно, я вывез.

А.К.: То есть, вы реально вывод войск из Чечни осуществляли?

П.Г.: Под видом учений.

А.К.: По факту, отдавая себе отчет, что вы находитесь на вражеской территории?

П.Г.: Как-то не верилось, что вражеская. Мне было обидно за наше руководство, которое Борису Николаевичу внушало, что путь вражды — правильный.

П.А.: Ты же был очень близок к Борису Николаевичу. Ты и Козырев были самые близкие политические советники…

П. Г.: Да ладно, Козырев не самый был близкий!

П.А.: А к кому в тот момент Ельцин больше всего прислушивался?

П.Г.: Из министров?

П.А.: Да!

П.Г.: Ни к кому!

А.К.: А не из министров? Персонально кто был самым близким? Коржаков?

П.Г.: Коржаков еще силы не набрал.

П.А.: Тогда кто?

П.Г.: Ну, с Петровым он очень считался, со Скоковым…

П.А.: Лобов?

П.Г.: С Лобовым нет, кто такой Лобов? Тогда это были: Петров, Скоков, Гайдар, Галя Старовойтова, покойная, да. Ну, в принципе, Ельцин еще советовался со мной. Но только когда мы уезжали на охоту в Завидово, и там вдвоем двое суток проводили и все вопросы обсуждали. Потом уже потихонечку начали приглашать Петрова. Тот с радостью приехал, увидел стадо оленей и со своего автомата расстрелял штук 15. Ельцин нас собирает и говорит: «Среди нас убийца. Петров, выйти из строя. Вон отсюда, больше ты никогда с нами на охоту не поедешь».

П.А.: Паш, нам Козырев много рассказывал, что главная проблема была в том, что Руцкой подталкивал Ельцина к вмешательству во внутренние дела республик. Руцкой пытался залезть в Приднестровье войсками, в Таджикистан войсками и везде хотел вмешиваться с помощью российской армии. Козырев говорит, например, что он остановил поход армии Лебедя на Кишинев.

П.Г.: Ну, может быть, я не знаю.

П.А.: Будто Руцкой пытался направить российские части в Приднестровье на Кишинев.

П.Г.: Нет, конечно. Какой поход, когда 14-я армия подчинялась только мне?

П.А.: Да, а Козырев говорит, что Лебедь там тебя интриговал, пытался играть в собственные игры…

П.Г.: Лебедь собирался на Кишинев? Ты что?

П.А.: Не было такого, ты считаешь?

П.Г.: В Приднестровье стояла драная, разрушенная 14-я армия. На Кишинев?! Нет! Кем он там мог воевать?

П.А.: Вот ею — 14-й армией.

П.Г.: Ты шутишь. Там воевать некому было. Ну, может быть, по линии дипломатической, конечно, Андрей предпринимал какие-то шаги…

П.А.: А в Таджикистане? Он говорит, что еще одна задача у него была — удержать армию от разбегания. В Таджикистане все готовы были разбежаться, пограничники, прежде всего, и армия. Он рассказывал нам, что он туда приезжал, уговаривал всех оставаться на своих местах. Что по этому поводу скажешь?

П.Г.: Про пограничников я не знаю, но про свои войска и в Таджикистане, и в Туркмении, и в других республиках…

П.А.: Никто не разбегался?

П.Г.: Никто даже не пытался разбегаться. Я приезжал, с войсками беседовал, что касается других, типа погранцов, то они мне не подчинены…

П.А.: Это я понимаю. Но армия оставалась под полным контролем?

П. Г.: Армия была под полным контролем. Под полным. Ни одного шевеления влево, вправо не было.

П.А.: Никаких попыток вмешательств во внутренние дела Таджикистана, Узбекистана или еще кого-то не было? Ничего такого, да?

П.Г.: Не было.

А.К.: Итак, вы вывели войска из Чечни, в Чечне осталось стрелковое оружие, и это сильно осложнило ситуацию в том смысле, что у Дудаева появились уже собственные вооруженные формирования, которые были верны только ему. Дальше процесс эскалации был делом времени.

П.Г.: Да. Это так и было.

П.А.: Козырев нам рассказывал, что он спас страну от югославского сценария. Ты считаешь, не было такой угрозы вообще?

П.Г.: Ну, что ты! Конечно не было.

А.К.: Мне тоже кажется, что это некая, так сказать, алармистская теория о том, что у нас был шанс сползти к полномасштабной войне за восстановление СССР. Я не вижу серьезных социальных групп, которые бы в то время за это готовы были воевать.

П.А.: Но это ведь то, что нам сказал Козырев. Мы же не специалисты, мы экономисты, и вообще про это ничего толком не знали. Кстати, Козырев нам сказал и другую вещь: что он пытался поменять внешнеполитическую доктрину. Прежний, горбачевский, курс состоял в том, что мы враги с Америкой и с Западом, но идем на разрядку, а Козырев пытался стать союзником Запада, даже больше — частью Запада. Вот в вашей практической деятельности было какое-то изменение оборонительной доктрины и отношений с НАТО или не было?

«Близких отношений у президента ни с кем не было»

П.Г.: Конечно, доктрина поменялась.

П.А.: В сторону большего союзничества?

П.Г.: Мы взяли курс пока еще не союзничества с НАТО, а как бы более близкого взаимопонимания.

П.А.: Идея называлась…

П. Г.: «Партнерство ради мира». Я лично несколько раз в Брюссель ездил. Мы решали вопрос о так называемых фланговых ограничениях, сколько там должно техники быть…

П.А.: Козырев уверяет, что тема нерасширения никогда толком не стояла.

П.Г.: Нерасширения НАТО? В то время не стояла. Хотя говорилось о том, что государства, которые пытались войти в НАТО, никуда не денешься, пусть входят. Но должна быть буферная зона между границами нашими и прежними границами НАТО. А вот эти страны, даже если они будут пытаться войти в НАТО, это буферная зона. Натовские войска не подвинутся никогда на эту территорию.

П.А.: Это имеется в виду Украина?

П.Г.: Нет. Прибалтийские республики, прежде всего.

П.А.: То есть был такой разговор?

П.Г.: Да, конечно.

А.К.: И они обещали не входить, не вводить войска?

П.Г.: Да. Мы об этом договорились.

А.К.: И были бумаги подписаны?

П.Г.: При мне — да.

А.К.: И как же они теперь объясняют, почему войска НАТО оказались на территории Прибалтики?

П.Г.: Ну, это вы спрашивайте у других министров. При мне этого не было.

П.А.: Козырев говорит, что никаких юридических обязательств не было. Он говорит, что никогда западные страны не обещали не расширять НАТО.

П.Г.: Как не обещали? Обещали!

П.А.: Обещали?

А.К.: И бумаги на эту тему были подписаны?

П.Г.: Ну, да. Соглашения.

П.А.: Козырев говорит, что никаких документов подписано не было на эту тему.

П.Г.: Письменные обязательства есть. Ты ему скажи, скажи о «Соглашении о фланговых ограничениях», о «Соглашении о количестве вооруженных сил на различных стратегических направлениях». Это я по памяти называю. Их наверняка даже больше, этих соглашений. Там четко сказано, где и какое количество натовских войск должно стоять. Еще раз подчеркну: это не обязательство не принимать эти страны в НАТО. Таких обязательств натовцы на себя действительно не брали. Это обязательства не размещать там войска вне зависимости от того, являются эти страны членами НАТО или нет.

П.А.: Хорошо, а о новых членах?

П.Г.: О новых членах не было ничего подписано, не стоял даже этот вопрос.

П.А.: Значит, самый важный вопрос «будет ли Польша членом НАТО» не стоял?

П.Г.: При нас, Петя, не стоял этот вопрос.

А.К.: Ну, Польша могла быть членом НАТО, но могла не быть членом военной организации НАТО, как Франция, например.

П.Г.: По Польше такого серьезного ничего не было, я вам так скажу. Вообще, мысли даже у нас в то время не было о новых членах НАТО. Это уже потом…

А. К.: И поэтому можно сказать, что никаких обязательств всерьез на себя Запад не брал?

П.Г.: Никто не брал. Ни мы, ни они. Не стоял этот вопрос. Ни по ПРО не стоял вопрос, ни о чем.

А.К.: Но договор об обычных вооружениях в Европе продолжал работать?

П.Г.: Продолжал.

А.К.: Но он же не работает!

П.Г.: Ну, это уже другое дело. Это сейчас он де-факто не работает. При мне он работал. А потом, когда натовцы начали продвигаться, тогда, по-моему, даже уже при Медведеве, наши в одностороннем порядке вот этот договор ликвидировали. Потому что Запад молча продвигался…

П.А.: А ты участвовал во внешнеполитических дискуссиях? В том числе по НАТО? То есть, Козырев там тер в Брюсселе.

П.Г.: Конечно, я с ним там бывал. Мы с Козыревым часто вместе ездили. Но со мной велись разговоры только по чисто военным вопросам. Что касается политики, конечно, я глубоко не вникал.

П.А.: Козырев сам вел эти переговоры?

П.Г.: Да.

П.А.: А у него были неблизкие, ты считаешь, отношения с Борисом Николаевичем? Близких не было?

П.Г.: Были, не такие, как у меня. Но Борис Николаевич его уважал, любил… Но близких отношений у президента ни с кем не было. Может, кроме меня?

П.А.: Ты был одно время самый близкий человек к нему?

П.Г.: Как мне говорили: «Ты не первый в России, но и не второй».

П.А.: Правильно. Так для тебя было неожиданно, что тебя в отставку отправили?

П.Г.: Вообще-то, да. Когда Россия фактически получила свою независимость в августе 1991-го, после этих событий мы собрались у него, пошли в лес. Человек шесть-семь было. Борис Николаевич сам предложил: «Давайте брататься. Я вас в жизни никого не кину, и давайте клясться на крови». Взяли нож, порезали друг другу руки, лизали кровь…

П. А.: Это кто был? Ты был. Кто еще был?

П.Г.: Я, Коржаков, Козырев…

А.К.: Козырев тоже резал? Ничего не рассказывал!

П.Г.: Этот, как его, покойный Виктор, КГБ? Вспомнил: Баранников. Руцкого не было. Скоков и еще кто-то, человека два…

П.А.: Гены Бурбулиса не было?

П.Г.: Не помню. Надо у него спросить. Мы нашли там покрышку, разложили выпить-закусить. Покрышка, видимо, от трактора «Беларусь», сели и на крови поклялись по его инициативе. А он нас потом всех кинул. Неожиданно. Неожиданно почему? Потому что, когда Ельцин первый тур не выиграл в 1996 году, эта команда под руководством…

А.К.: Как не выиграл? Он же выиграл первый тур…

П.Г.: Как он выиграл первый тур, если он пошел на второй? Он же не набрал 51% голосов! Второе место занял Зюганов, а третье — Лебедь. И тогда его команда во главе с Витей Илюшиным, Юмашевым и Таней [Юмашевой], вот эта троица, плюс там остальная мафия, они решили перетянуть на свою сторону голоса Лебедя, хотя Лебедь всегда был против Бориса Николаевича. Вызвали они Лебедя и говорят: «Лебедь, вот так и так, ты отдаешь голоса».

П.А.: Это Березовский придумал.

П.Г.: Березовский? Может быть. «Ты, — говорит, — отдаешь голоса, мы тебе — должность». «Какую?» «Секретаря Совета безопасности». «Хорошо, на тебе голоса». Но он поставил условие о том, что… Лебедь на меня был обижен, я же его уволил, после того как он там, в Тирасполе, распоясался…

Они уговорили Лебедя (видимо, недолго уговаривали) и сказали, что Лебедь отдаст свои голоса в пользу Бориса Николаевича во втором туре против Зюганова. Дали ему должность. Однако Лебедь настоял, что он имеет право отдавать приказы силовым министрам, в том числе, министру обороны. После того как они договорились, Борис Николаевич меня вызвал. Я сразу понял, что что-то не то. Пошли во вторую комнату, там накрыто было уже все, выпили по одной рюмке, по второй, по третьей, и он говорит: «Павел Сергеевич, вот я Лебедя решил назначить секретарем Совета безопасности». Я говорю: «Как это так?»

А.К.: По второй, по третьей… У него же уже инфаркт был, у Ельцина!

П.Г.: Да, он уже плохо управляемый был, пьянел быстро. Уже им командовали Юмашев с Татьяной. Татьяна в основном даже… Она-то ему и подливала больше всех. Я это сразу заметил: ей надо было, чтобы он всю дорогу пьяненький был. Но тот раз мы были одни. И его не развезло, он был вполне трезвый. Я говорю: «Как это, Борис Николаевич, секретарем? Он же против вас на выборы пошел!» — «Но он обещал отдать голоса». — «Как это можно отдать? Вынуть из кармана и вам сказать: «На, голоса». Может, люди, которые голосовали за него, будут голосовать за Зюганова?» — «Нет, ну, Лебедь обещал». — «Ну, Борис Николаевич, плохо ваша команда работает. Ладно, это ваше дело. А что от меня-то надо?» — «Ну, вы понимаете, я же недавно вас назвал лучшим министром всех времен и народностей». Я говорю: «Ну, зря это вы сказали». — «Почему зря? Ну, ладно… Дело такое, понимаешь, вы согласны подчиняться Лебедю?» — «С чего это? По всем документам я только вам подчиняюсь, а как член правительства еще председателю правительства, и то только в пределах полномочий правительства». — «Ну, да, знаю, а что ж будем делать?» Я говорю: «Борис Николаевич, я все понял. Не мучайтесь. Я ухожу». Да… Я видел: он ждал этого ответа: «А как же мы придумаем? С какой формулировкой?» Я говорю: «Борис Николаевич, ну, что выдумывать?» Он говорит: «Не справляешься с обязанностями? Я только недавно вас назвал лучшим. По болезни?» Я говорю: «Борис Николаевич, побойтесь Бога. Я здоровый как бык, спортсмен». — «Да». Я говорю: «Не волнуйтесь». Мы выпили бутылки две, наверное, с ним, простились, обнялись, расплакались, у него слезы потекли. Я вышел за дверь, а там ребята уже стоят ельцинские: Таня, Юмашев и еще. Дали бумагу и карандаш: «Рапорт напиши». И пишу: «Верховному Главнокомандующему, Президенту рапорт». И пишу ему: «Прошу освободить меня от должности министра обороны в связи…» И думаю, с чем же «в связи»? Потом, пьяный, но иногда мозг работает, и пишу: «В связи со сложившимися обстоятельствами». И поставил точку. Подписался. «Отдайте». Они обрадовались, побежали вечером уже выпускать указ об освобождении меня от должности в связи со сложившимися обстоятельствами.

П.А.: Смешная формулировка.

П.Г.: До сих пор некоторые адвокаты, особенно дочка Лукьянова, Катя, стараются…

А.К.: Нет такой статьи?

П.Г.: Говорят: «Павел Сергеевич, давайте мы отсудим все это дело. Однозначно, это незаконное абсолютно увольнение. Что за обстоятельства? По какой причине?» До сих пор она мне говорит: «Вы до сих пор де-юре являетесь министром обороны. Столько бабок заработаем и все прочее». «Да ладно, Кать, не надо ничего».

А.К.: Давайте немножко вернемся к началу. Павел Сергеевич! А какие у вас отношения с Гайдаром были?

«Зачинщиком войны в Чечне был Черномырдин»

П.Г.: Хорошие. Мы с ним как-то сразу поладили. Он же из семьи военного. Я его уважал, конечно. Конечно, его недостаток, что он не знал производства, но то, что он был подкован вот этими новыми рыночными мыслями, это однозначно. И он, выдавал умные вещи. Единственно, я часто не понимал его речь, он так немножко захлебывался, и плюс еще со своими умными экономическими терминами…

П.А.: Если ты Егора не понимал, меня, значит, вообще не понимал никогда.

П.Г.: Хорошо я с Галькой Старовойтовой все время сидел. Галька та груди положит, а я ей говорю: «Какие у тебя груди!» А она мне: «Дурак, слушай, что умные люди говорят». А я ей в ответ: «А я все равно не понимаю ничего из того, что он говорит». После нескольких заседаний она пожаловалась ему, нас рассадили.

Гайдар мне нравился. По крайней мере, у него было стремление. Может, мало практики? Не было источника в России, из которого черпать, видимо, он из Запада черпал, из не свойственных России источников. Но то, что у него было стремление действительно рыночную экономику в России построить и иметь государство мощное, сильное — это да. Это я хоть сейчас могу подтвердить.

П.А.: Решительный был, смелый?

П. Г.: Смелый, да. Он не боялся ничего, хотя и молодой был. Он, по-моему, моложе тебя, да?

П.А.: На год.

П.Г.: И Петр Авен мне нравился…

А.К.: Петя всем нравится…

П.Г.: Петя — молодец, такой красавец. С женой его мы ездили в командировки часто. Нет, молодец, он с этим Дойче Банком хорошо разговаривал. Единственно, как умный человек, он был несколько рассеянный. И мог оставить в гостинице где-то свой пиджак, туалетные принадлежности…

А.К.: Просто богатый очень.

П.Г.: Сумку мог оставить…

П.А.: Тогда еще не был богатым.

А.К.: Но замашки уже появились!

П.Г.: Я ему пару раз бритву давал, чтобы он побрился. В Дрездене, по-моему. Но это нормальный недостаток всех умных людей. Они все рассеянные. Почему я с удовольствием сейчас согласился говорить? Был бы другой, я не пошел бы. Я Петра очень уважал и уважаю.

П.А.: Спасибо, взаимно.

П.Г.: У нас не было никогда ссор.

А.К.: А вот есть вопрос насчет декабря 1992 года. Есть, например, мнение, что у Ельцина не было другого выхода, как сдать Гайдара. А есть другая точка зрения, что была возможность его не сдавать, и Ельцин просто не поборолся за Гайдара. Вот вы какой точки зрения придерживаетесь?

П.Г.: Я думаю, что не поборолся за Гайдара. Потому что Гайдар, в связи с этими многочисленными реформами новыми и многим непонятными, населению сильно не нравился. Из-за того еще, что плохо средствами массовой информации доводилась точка зрения правительства. То, что у него команда вот этих информаторов была х.. — это однозначно.

П.А.: Полторанин главный был.

П.Г.: Ну что Миша? Может, Миша сам это не очень понимал. Если б народу доводили нормально, тогда бы меньше на него катили бы. Но когда уже: «Вот, Гайдар, все беды от Гайдара, все плохое от Гайдара», то деваться было некуда. Может, это специально все было так устроено, чтобы Миша Полторанин это дело вел? Чтобы с себя снять ответственность, а потом Гайдара скинуть и сказать: «Опять беленький»! Да конечно, специально. Я теперь понимаю: фюрер есть фюрер, конечно, до конца его трудно просчитать. И я не мог его [Ельцина] уловить, когда он даже меня снял…

П.А.: А ты с Ельциным после этого не общался? После того, как он тебя снял?

П.Г.: Ну, как не общался? Он же мне должность обещал. Говорит: «Хорошую ему дать должность!» Дали? Ни х…я не дали. Где-то через два-три месяца меня пригласил этот бородатый, по кадрам-то заведовал? Севастьянов! Говорит: «Павел Сергеевич, Борис Николаевич сказал должность вам подходящую найти». Я говорю: «Ну, и что? Какую вы нашли мне должность?» А я (уже три месяца прошло) позабыл про это. «Мы вас хотим послом направить». Я говорю: «Отлично! Я немецкий язык знаю неплохо, пожалуйста, готов в Германию, Австрию, даже в Швейцарию». — «Нет, — говорит, — эти места уже давно на долгие годы забиты». Я говорю: «Куда же ты мне предлагаешь?» Он говорит: «Ну, вот, допустим, в Новую Зеландию». Я говорю: «А где это такая страна?» «Ну, как, это прекрасная страна». «Далековато, нет, не поеду». «Ну, тогда есть несколько африканских стран и несколько латиноамериканских». Я говорю: «Засовываешь меня? Что ж, понимаю: начали издеваться. А что вы так далеко меня пихаете-то?» И он мне выдает фразу: «…Вас надо на пару-тройку лет спрятать от народа». — «От какого народа?» — «Ну, как: всем же известно, что вы главный идейный вдохновитель войны в Чечне». Я говорю: «Что?»

А.К.: Это не так. Все знают, что это не так!

П.Г.: «Что? Давайте поднимать тогда архивы, все мои выступления! Дорогой Севастьянов! Уже даже чеченцы знают, что я был главный противник этой войны и практически единственный!»

А.К.: Это он глупость сказал.

П.Г.: Тогда вот он сказал так.

А.К.: Тогда даже в прессе было, что это не вы были инициатором. Вице-премьер Егоров, покойник, был инициатором.

П.Г.: Ну, это, знаешь, в прессе было осторожно: Егоров и еще несколько товарищей…

А.К.: А кто еще, кстати?

П.Г.: Доку Завгаев.

А.К.: Нет, ну, это понятно, но он был клерком, начальником отдела…

П.Г.: Егоров и Доку в основном. Ну, я же все равно не скажу, кто еще, это же мои все товарищи. Неважно, кто. «Нет, — говорю, — тогда передайте Борису Николаевичу, что не нужны мне ваши должности». Я ушел, через месяц где-то мне позвонил Женя Ананьев и говорит: «Хватит болтаться, иди ко мне советником». Я говорю: «Правильно, с маршальской должности на сержантскую. Ну что мне остается делать? Давай, пойду». Вот так я ушел на сержантскую должность. Ничего. Пересилил себя, гордыня ушла, поэтому сейчас чувствую себя нормально. Потом оказалось, что я очень многим нужен.

П.А.: Сейчас чем занимаешься?

П.Г.: На Рязанском заводе я председатель совета директоров, на Омском заводе я член совета директоров и главный советник… Помогаю им как могу, не жалуюсь особенно. А ты меня хочешь взять к себе на работу, что ли? Пока нет нужды. Когда мне будет херово, я тебе позвоню.

П.А.: Тебе не будет херово, ты не из таких…

П.Г.: Так что будем дружить пока…

А.К.: Собственно вот начало Чеченской войны меня интересует.

П.Г.: Что тебе рассказать про Чеченскую войну? Что тебя интересует?

А.К.: Вот эта вот история со степашинскими добровольцами, с Автурхановым и так далее. Почему она закончилась неудачей? Ведь они же фактически дошли до президентского дворца. Почему их не поддержали?

П.Г.: А кто их должен был поддержать?

А.К.: Ну, я так понимаю, Ерин их должен был поддержать внутренними войсками. Или нет?

П.Г.: Насколько я знаю, они с Ериным тоже не советовались. Это Сергей Вадимович со своими спецслужбами действовал. Опять же Доку Завгаев его спровоцировал на все это. Потом, конечно, друг-то мой краснодарский Коля Егоров, когда стал вице-премьером. Вот эти ребята втихомолку решили организовать поход на Грозный. Сформировали батальон, Министерство обороны только дало им танки, сколько им надо: Борис Николаевич мне приказал. Бронетранспортеры. Если офицеры отслужившие, солдаты желают добровольцами, таких оказалось много, пожалуйста. Наспех сформированный, неправильно информированный батальон спокойно пришел в Грозный и … расслабился. В это время ребята дудаевские сорганизовались, дали им пи…ды как следует. Еле ноги унесли…

А.К.: Они-то, по-моему, все там и остались.

П.Г.: Часть-то убежала, ну, а на 80% они были уничтожены. Это был необдуманный шаг. После этого похода уже деваться некуда было: началось стремление быстро-быстро развязать войну.

А.К.: То есть, после этой аферы, вы считаете, что уже пути назад не было?

П.Г.: Как не было? Можно было признать, что неправы, что нельзя было насилие применять. Ведь никто не объявлял войны, никто не давал команду штурмовать… Нужно было пригласить делегацию во главе с Дудаевым к себе и начинать переговоры. Никто не захотел. Я один там только летал однажды и перед входом второй раз. Короче, все отказались от мирного решения. Унизительно им было. Все отказались. Иди, говорят, штурмуй. Вначале-то все на меня вешали, пока чеченцы сами не сказали: «Грачев здесь ни при чем, он единственный был против войны». Меня сделали козлом отпущения. И долго это клеймо на мне висело. И до сих пор некоторые думают, что это я эту войну придумал…

А.К.: Гайдар перед смертью дал мне интервью, где он черным по белому сказал: «Я знаю, что Грачев тут ни при чем».

П.А.: У нас, у нашей команды с Павлом Сергеевичем были идеальные отношения.

П.Г.: Да, идеальные. Когда на меня начали накат, что это я развязал войну, я с Лобовым встречаюсь, говорю: «Слушай, Лобов, на меня катят, ты чего молчишь?» — «А чего я должен делать?» — «Давай, тогда из архива документы поднимаем, мое выступление и так далее, и мы их опубликуем. Пусть народ знает, что это Виктор Степанович и вы решили войну развязать!»

А.К.: А Степаныч был за войну?

П.Г.: Конечно, он меня снимал с должности. На этом совещании, когда я сказал «нет», Виктор Степанович встал, хотя мы друзья тоже были еще с тех времен, и сказал: «Борис Николаевич, нам такой министр обороны не нужен. У меня есть предложение освободить его от должности, назначить другого». Тогда Ельцин сделал перерыв на этом совещании. Они удалились: он, Лобов, Шумейко, Борис Николаевич и Рыбкин. Решать мой вопрос. Через десять минут Борис Николаевич выходит и говорит: «Павел Сергеевич, мы вас освобождать от должности не будем, но в десятидневный срок подготовиться к ведению боевых действий». Тогда я сказал: «Борис Николаевич, уже зима на носу, и так далее, какие могут быть боевые действия в тех условиях, когда не пройти, не проехать, туманы, авиация не летает, артиллерия не знает, куда бить, и так далее». «Когда вы предлагаете?» «Весной, а до этого вести переговоры». Я хотел оттянуть время: может, успеем договориться. Ни х…я. Я говорю: «Виктор Степанович, вы будете лично отвечать за это дело». После этого мы с ним стали холодные друг к другу…

П.А.: Это новое что-то…

А.К.: Новость, да. Нам Степаныч всегда говорил, что был против.

П.Г.: Главный был зачинщик. Остальные его поддержали. Серега Шахрай молчал…

А.К.: Главный был зачинщик Черномырдин? Ни за что не поверю.

П.Г.: Черномырдин, да. Поддержал его Лобов. Я Лобову говорю: «Давай опубликуем мои выступления». Он говорит: «А я не знаю, в архивах, по-моему, эти выступления не сохранились».

А. К.: Ой-ой-ой. Врет. Все есть. До сих пор.

П.Г.: Я говорю: «Что? Все выступления должны сохраняться, дорогой мой». — «Ну, мы можем их не найти». Я говорю: «Все с вами понятно». Потом уволили меня. Главный, конечно, был Виктор Степанович.

А.К.: Вот, Петь, еще один взгляд на проблему.

П.Г.: Что взгляд? Это не взгляд. Это правда.

П.А.: Слушай, Паш, наши интервью очень многие читают, книжка будет. То, что ты говоришь сейчас, очень важно. А что еще ты считаешь важным сказать, чтобы народ знал про тебя, про то время, про армию?

А.К.: Особенно, начало 1990-х. Самое важное.

П.Г.: Что важное? Ну первое, это, конечно, неудавшийся ГКЧП и переворот, почти гражданская война. Она уже была вот-вот, как в 1991-м, так и в 1993 году. Однозначно. Особенно в 1993-м. Потому что тогда уже стихийно во всей стране складывались группировки. В 1991-м первые — за ГКЧП, вторые — за Ельцина, в 1993 году одни за Хасбулатова — Руцкого, а другая, противоположная группа — опять за Ельцина. Поэтому страна стояла на краю гражданской войны. И только, я считаю, решительные действия Вооруженных сил не позволили разразиться этой войне.

П.А.: Уточни, в чем роль Вооруженных сил в 1991 и в 1993 годах?

П.Г.: 1991 год. Вооруженные силы не позволили… Нет, правильно сказать: не стали пленять Бориса Николаевича. Вот это самое главное.

П.А.: То есть не стали участвовать в конфликте вообще?

П.Г.: Не стали участвовать в конфликте и тем самым предотвратили драчку сначала местную, а потом во все более расширенном масштабе на территории всей России. Хотя она могла и не быть такой сильной, потому что Ельцина еще не очень знали. А в 1993 году только решительные действия Вооруженных сил в плане удара из танка шестью инертными снарядами по Белому дому и пленение всех этих ребят — и Руцкого, и Хасбулатова, и других, и Дунаева, и Баранникова, и так далее — предотвратили начало всероссийской гражданской войны. Почему? Потому что руководители на местах, да и некоторые военные были в то время в режиме ожидания. Кто победит? И если бы другая сторона победила, началась бы сразу драка.

П.А.: Ты был уверен? Вот смотри, Руцкой звонил, попытался эскадрильи поднимать на Кремль. Ты был уверен в своих, что никто не будет атаковать Кремль?

П.Г.: Уверен, конечно! Потому что я к этому времени имел хороших главкомов. Дейнекин Петр Степанович, мой друг, — главком ВВС, Семенов, мой товарищ, — главком сухопутных войск, Прудников — главком ПВО, флотом командовал тоже наш человек. Командующий ВДВ был Подколзин Евгений Николаевич. Я успел расставить во главе всех своих ребят, поэтому был уверен, что никто не предаст.

А.К.: Как принималось решение начать стрельбу по Белому дому?

П.Г.: Элементарно. В ночь со второго на третье, где-то часа в три ночи, ко мне приехали в Министерство обороны Борис Николаевич с Коржаковым, там еще несколько человек. Ну, так чуть-чуть поддали…

А.К.: Накануне был штурм Останкино, там солдаты внутренних войск погибли…

П.Г.: Да.

П.А.: Вы чуть поддали, ты говоришь…

П.Г.: Чуть-чуть поддатые, такие возбужденные. Борис Николаевич говорит: «Павел Сергеевич, вот тут мэрию и Останкино захватывают. Чтобы успокоить и не допустить дальнейшее развитие, надо взять этих ребят в Белом доме». Ну, я, как обычно, говорю: «Борис Николаевич, письменный указ, и я готов на все». Тут Коржаков выступил: «Какой письменный указ? Борис Николаевич, я знал, что они начнут тоже трусить!» Я говорю: «Слушай, ты, заткнись». Ну, Ельцин тут рассвирепел: «Будет вам письменный указ». Наврал, кстати, его так и не было. Он мне потом, немножко протрезвев (я уже был готов, конечно, к штурму), часов в пять утра позвонил и говорит: «Понимаешь, Павел Сергеевич… Ты видишь обстановка какая…» Бе… ме… В том духе, что вроде надо устный выполнять…

А. К.: Я, кстати, до сих пор не понимаю, чего они все так ссали письменный приказ дать?

П.Г.: Вот именно. Ну, я говорю: «Борис Николаевич, конечно, выполню. Что надо сделать-то?» — «Захватить всех этих ребят». Ну, я ему говорю: «Борис Николаевич, у меня 119-й полк стоит парашютно-десантный у Белого дома. Проблем нет». Хотя снайперов много там и справа и слева. Там дома кругом, а крыши все были заняты этими снайперами…

П.А.: Их снайпера?

П.Г.: Да, их. Я говорю: «Проблем нет, но понесем потери». — «Что ты предлагаешь?» Я говорю: «Я предлагаю пугнуть их». — «А как?» Я говорю: «Да я выведу танк на прямую наводку и инертными пиз…ану несколько раз. Они сами разбегутся кто куда. По крайней мере, они опустятся вниз в подвалы, снайпера тоже убегут после этих снарядов, а там, в подвалах, мы их разыщем». — «Добро». Ну, я вывожу танк на этот мост каменный около «Украины», сам подхожу к танку, сажаю как наводчика-оператора капитана, за механика-водителя — старшего лейтенанта, подхожу к танку, пули так цокают — цок, цок, цок, цок. «На излете, — думаю, — не достанут». Я говорю: «Ребята, крыши видите? Отсчитывайте. Один, два, три, четыре, пять, шесть, седьмое окно. Это предположительно кабинет Хасбулатова, они там. Надо попасть туда в окно. Попадете?» «Товарищ министр, только со стрельб танк, нормальный». «А есть снаряды?» «Боевые или такие?» «Какие боевые? Ты че, сдурел? Болванки давайте». — «Хорошо. Как раз есть: мы только со стрельбища, нас сняли прямо с боевых стрельб». Я говорю: «Ну, давай, прицелься в это окно». А внизу-то народу полно уже. У нас же зеваки-то любят такое, как в театр пришли. Я говорю: «Мужики, смотрите, не попадете, народ погибнет. Тогда все, разорвут». Капитану говорю: «Попадешь?» — «Попаду! Подумаешь, меньше километра». — «А, там видел сзади американское посольство? Смотри, бахнешь по посольству, будет скандал». — «Товарищ министр, все будет нормально». Ну, я и говорю: «Огонь, одним». Смотрю первый — бах, точно в окошко залетел. Говорю: «Еще есть?» — «Есть». — «Вот пять беглыми еще, огонь!» Он дюм, дюм, дюм. Смотрю, все загорелось. Красиво. Все сразу снайпера с крыш мгновенно разбежались, как рукой смахнули. Ну и когда снайперов смахнули, танки стрельбы свои закончили, я дал команду 119-му полку штурмовать. Они открыли двери, там постреляли. Ну, конечно, девять убитых у меня было, внутри-то стрельба была, но этих положили много…

П.А.: Сколько?

П.Г.: Много.

П.А.: Человек двести, говорят, в общей сложности.

П.Г.: Ну, может быть, так. Никто их не считал просто. Много.

П.А.: От двухсот до четырехсот называют цифру.

П.Г.: Много, короче говоря.

П.А.: Защитников Белого дома.

П.Г.: Защитников, да. Много.

П.А.: А они кто были? Солдаты срочной службы или кто? Ополчение просто?

П.Г.: Какие солдаты? Все это наемники, бандиты и все прочее.

А. К.: А откуда у них оружие?

П.Г.: И в правительстве, и в Верховном Совете, и в любом здании подобного рода есть оружейные комнаты, где находятся автоматы и боеприпасы для руководства, и в случае чего они разбирают их и идут защищаться. Поэтому там было разобрано оружие.

П.А.: И снайпера тоже были из них? Такая же шпана?

П.Г.: Ну, как? Может быть, и не шпана.

А.К.: Среди них были кадровые офицеры. Там же засел Союз офицеров тереховский.

П.Г.: Кадровые офицеры были, которые продавались или которые уволены были из Вооруженных сил. Они ж стрелять-то все могли. Ну, наваляли их много там.

П.А.: То есть офицеры-танкисты стреляли и выполняли приказ беспрекословно?

П.Г.: Беспрекословно.

А.К.: А вот эти разговоры, что им деньги какие-то платили.

П.Г.: Какие деньги? Это потом, может быть, уже. Какие деньги?

П.А.: На штурм Белого дома.

П.Г.: Нет!

П.А.: Насколько я помню, кто-то из близких к власти банкиров действительно объезжал все большие структуры и собирал деньги. Куда они потом девались, неизвестно.

А.К.: На ремонт провала, чтобы сильнее не провалился. Себе, небось, в карман положили.

П.Г.: Не видели мы никаких денег. Мы по-другому этих офицеров отблагодарили. Так или иначе, но хасбулатовцы руки подняли, когда увидели, что это серьезно. Что мы их все равно выковыряем оттуда.

П.А.: Капитана наградили?

П.Г.: Героя России дали. Старшему лейтенанту Орден Мужества, по-моему. Фамилии сразу засекретили и отправили их служить в другие части. Красивая картина. А Белый дом потихонечку начал гореть, гореть, гореть. Пашка Бородин мне потом говорит: «Павел Сергеевич, какой ты молодец». —«А чего?» — «Столько денег туда нам дали, я ремонт сделаю». Я говорю: «Паш, а сколько спи…дил?» — «Не-не-не, ни копейки». Я так понял, 20 миллионов затратили на ремонт?

А.К.: Сейчас это, вообще, умалчивается. По нынешним временам это вообще не сумма…

П.Г.: По нынешним — да, а в 1993-м это были огромные деньжищи!

А.К.: Петь, хорошая история?

П.А.: Сильная история. Человеку есть, что вспомнить. Это фундаментальные исторические события. Страна на грани гражданской войны, и вдруг все легко и просто решается. Ачалов, кстати, был там?

П.Г.: Да. Он там был. Его тоже арестовали. Да всех их поарестовывали. Но тут уже, конечно, Коржаков и Михаил Иванович Барсуков, когда все это опасное дело закончилось, ни одного выстрела уже не было, они вошли и пленили всех этих «защитников». Я стоял все время около «Украины» и наблюдал, как их ребята во главе с Коржаковым и Барсуковым вели к автобусу, который подогнали, и повезли в Матросскую Тишину.

П.А.: А вот еще муссировалась история по поводу того, что все то время, пока путч шел, войска вызывали в Москву, но что-то они вовремя не подходили.

П.Г.: Некоторые горячие головы думали, что у нас войска на «мерседесах» ездят, на «тойотах» и так далее, а там же танки, бронетранспортеры, БМП. У них скорость, тем более в колонне (там огромная колонна была, несколько километров в длину), где-то в среднем 20 км/ч. А этим орлам гражданским казалось, что это очень медленно, что это саботаж. Боевая техника — это не средство передвижения и не такси. Это средство поля боя: у нового танка моторесурс всего 200 км! Ай, да что говорить! У нас же любят болтать языком! В нормальных странах их по дорогам грузовиками на специальных платформах возят к полю боя. Или железной дорогой. А у нас: давай, гони по автотрассе на гусеницах! Что-то ты медленно, блин! Понимаете, ребята, что обидно: после 1991 года, да и после 1993-го, е… мать, столько победителей оказалось! Столько народу на себе рубашку рвали…

А.К.: Это же неудивительно.

П.Г.: Да знаю я: у победы много отцов, это поражение — всегда сирота… Сколько народу кричало в 1991-м: мы защитники Белого дома, движение организовывали… Столько рвани побежало потом из военных: нас незаконно уволили! И сейчас же научреждали какие-то советы, профсоюзы… Я только успевал от них отбиваться. Женя Шапошников не мог отбиться, а я отбивался. Думаю: «Ребят, где же вы были в 1991-м, когда вот мои ребята там стояли, и мы в штабе приняли решение не штурмовать в любом случае? Даже если письменный приказ будет? Это кто: я или вы должен был пойти под трибунал? Почему в 1993-м только армия была за Ельцина? Где КГБ? Где их «Альфа»? «Альфа» отказалась штурмовать. Где МВД? А потом все замахали руками: мы победители…»

Третье такое грандиозное событие, которое, я считаю, в эти годы произошло в международном плане, — это начало переговорного процесса о партнерстве России с НАТО. Это уже конец 1992 года, когда натянутые, в принципе, отношения с НАТО начали перерастать по крайней мере в переговорные. И я мог с американским министром и генералом пить водку. Уже в нормальной, человеческой беседе быть на «ты», уже спорить, у кого какое оружие и где НАТО разместить, а где — нас. Да последний раз такое было у Жукова с Эйзенхауэром в 1945-м! А тогда ведь мы были союзники! Я в 1993 году раз шесть слетал в Брюссель, где мы встречались тет-а-тет. Вот это я считаю третье достижение.

Четвертое — это, естественно, мне, как министру обороны, удалось все-таки удержать армию от распада. Ну, это, конечно, не благодаря моим полководческим талантам, а благодаря моим подчиненным, особенно командующим на местах, которые меня понимали и верили, что рано или поздно все это дело установится. То есть не дали рухнуть армии, не дали растащить оружие, не дали захватить ядерное оружие.

А.К.: А были такие попытки?

П.Г.: Конечно, они до сих пор есть. Все надежно было сохранено. Вот это четвертое.

И пятое, это, может, кому как: мне — серьезное, а кому другому и несерьезное, но в эти годы мы подписали с нынешним патриархом Кириллом соглашение о сотрудничестве армии с церковью. Он тогда был министром, как бы, иностранных дел у РПЦ, и мы с ним тогда подружились…

П.А.: С моей женой они кум и кума. Они вместе крестили детей Шохина. Он крестный отец, а жена моя — мать. Так что моя жена — кума патриарха!

П.Г.: Он мужик классный…

А.К.: В этом ряду, куда бы вы поставили Чеченскую кампанию?

П.Г.: Чеченская кампания? По значимости, может быть, где-то после сохранения России, после того, что не развалили Вооруженные силы… Ты ж со мной летал тысячу раз, я тебя помню, у тебя только бороды не было…

П.А.: Ты считаешь своим достижением, в целом, чеченскую историю?

П.Г.: Конечно, нет. Это общий позор нашей внутренней политики.

А.К.: То есть ресурс для мирного решения проблемы был?

П.Г.: Да я мог уговорить! Я мог Дудаева сам лично привезти и сесть вот так: я, Борис Николаевич и Дудаев. Говорите!

А.К.: Ельцин отказался?

П.Г.: Ельцин уже был готов. Но ему шушукали, не знаю, кто, какие-то ребята, девчата, которые отвечали за внутреннюю политику. Я же не знаю, с кем он там встречался.

П.А.: Кто же был тем мотором, который не давал реализоваться этому потенциалу мирных переговоров?

А.К.: Я вот никак не могу докопаться. Сколько уже всех расспрашиваю, все кивают на Егорова. Может потому, что он умер? Теперь вот на Черномырдина. Может тоже поэтому…

П.Г.: Черномырдин в плане войны?

П.А.: Для нас это новая информация.

П.Г.: В плане войны он поддержал это действие, хотя, по-моему, даже Козырев поддержал. Но он всегда робкий был, нерешительный.

П.А.: Ты сейчас с ним не общаешься?

П.Г.: Нет. Ну, несколько раз виделись, нормально. У нас с ним нормальные отношения. Он меня как-то звал жить в Америку.

П.А.: Что там делать?

П.Г.: Жить.

П.А.: Жить?

П.Г.: Там есть местный совет министров обороны во главе с Пэри. Козырев мне письма присылал, чтобы я вошел в этот совет. Они готовы были предоставить мне квартиры, дачи, хорошую зарплату. После того как здесь меня освободили от должности. Первые два года вообще атаковали, писали такие письма, что вот видите, вас обидели, Павел Сергеевич, а вы столько сделали для сближения с НАТО…

П.А.: Ты очень много сделал для сближения с НАТО и Соединенными Штатами. Вы с Козыревым вдвоем сделали эти отношения совсем иными…

П.Г.: А после того как меня сместили, буквально через месяц, уже письма пошли за подписью и Пэри, и Чейни, и Пауэлла. Они конкретно писали: «Павел, ты сделал много для наших отношений. Ты сейчас изгой в вашей стране, ты никому не нужен. Мы приглашаем на постоянное место жительства». Я сказал: «Ребят, я вашу жизнь все равно не пойму. Там на х…й послать некого. Шашлык изжарить нельзя».

А.К.: У них это называется «барбекю».

П.А.: На родине часто бываешь?

П.Г.: Где?

П.А.: В деревне, откуда приехал.

П.Г.: Да, часто, конечно. У меня сейчас времени полно. Что тут, два часа ехать.

П.А.: У тебя кто-то там остался?

П.Г.: Брат. Я ему там дом в деревне отремонтировал… А ты, Петя, когда ушел-то из министров?

П.А.: В декабре 1992-го с Гайдаром. Точнее, на неделю позже Гайдара.

П.Г.: Хорошие ребята были. По крайней мере, наша команда, я ни в коем случае плохо не говорю о сегодняшней, но наша команда сильнее была намного. Она сильнее была даже духом.

П.А.: Духом и идеями. Ты вообще как относишься к нынешним реформам в армии?

П.Г.: Отрицательно.

П.А.: Почему? Считаешь, идея неправильная? Идеология неправильная?

П.Г.: Первое. Сократили армию до неузнаваемости. По всем военным канонам положено иметь армию (так имеют все страны в том числе и Соединенные Штаты Америки) на шесть метров границы — одного солдата. По периметру если брать. Посчитайте, сколько нужно солдат, если шесть метров на одного солдата. Это первое. Второе. Необходимое количество техники переднего края для сдерживания: танки, артиллерия, в свое время у меня была и артиллерия ядерная, и так далее. Сейчас ничего нет. Третье. Округа зарезали, стали какие-то командования. Как можно командующему, вот нынешнему, восточной зоны от Тихого океана до Байкала командовать? Нет такой территории. Даже Китай в два раза меньше. Потеряна система управления. Это однозначно. Ну, и мелочевка, допустим. Но она не мелочевка: из-под влияния военных ушли, практически, все виды обеспечения: тыловое, вещевое… Всех заменили гражданские лица. Гражданские есть гражданские. Пришел на работу в девять, ушел в шесть. Там война, не война, найди его, пожалуйста. А военный — он всегда есть военный. Вот это абсолютно я считаю неправильно. Ну, и урезают те льготы, которые были раньше у военнослужащих. Это медицинское обеспечение, это санаторно-курортное обеспечение…

П.А.: Паш, ну, хорошо. А кто придумывает эти реформы, как ты считаешь?

П.Г.: Не знаю. Генеральный штаб наверное. Сердюков только утверждает. Он, как министр обороны, дает отправные точки. А министру обороны Верховный главнокомандующий дает отправные точки. А штаб он уже детально разрабатывает. Вот допустим, поступила команда перейти на бригадный метод организации Вооруженных сил. А кто его знает, что это хорошо? Американцы. Вот все и идет по-американски…

А.К.: Как пел Высоцкий: «Это все придумал Черчилль в 18-м году».

П.Г.: Ну, что ребята, мне пора!

П.А.: Пока, Паша.

А.К.: До свидания.

П.Г.: Счастливо оставаться. Я пошел. Привет горячий.

Есть ли в России культура благотворительности и при чем здесь государство

Что такое культура благотворительности, откуда она вырастает и как сделать, чтобы она развивалась и становилась частью жизни человека? Эти вопросы обсуждали на специальной сессии участники XVI ежегодной конференции газеты «Ведомости» – «Благотворительность в России: 2025» (2 марта 2020 г.).

Некоторые исследователи филантропии утверждают, что в России сложилась культура благотворительности, помогать другим стало общественной нормой. Представители благотворительного сектора в этом сомневаются. Эмоциональный отклик на чужую беду или нужду, разовые пожертвования и регулярное участие в благотворительности – разные вещи. Филантропические традиции, сложившиеся в дореволюционной России, были прерваны, в отличие от европейских стран Старого Света и США, где они развивались долго и поступательно. Попытки возродить их сопряжены со многими трудностями: это и нехватка социальных коммуникаций, и дефицит общественного признания, и недостаточное количество моральных стимулов. 

В последние годы российские власти декларируют, что заинтересованы в развитии благотворительности и готовы этому содействовать. Эти намерения буквально воспроизведены в названии принятой правительством в ноябре 2019 г. Концепции содействия развития благотворительности до 2025 г. Культура благотворительности и модели ее поддержки, в том числе через социальную рекламу и медиа, упомянуты там особо. Но многие благотворительные фонды и НКО не доверяют государству, которое до этого совершило законодательные шаги, осложнившие их работу. Так что, обсуждая проблемы взаимодействия с государством, участники сессии не пришли к единому мнению. Но согласились в одном: формировать культуру благотворительности и повышать зрелость общества нужно, не уповая исключительно на чужую помощь, – будь то государство или бизнес. Нужны слаженные и целеустремленные действия самого благотворительного сектора.

Вот как проходила дискуссия.

Елена Чернышкова, директор Центра исследований филантропии и социальных программ бизнеса Уральского федерального университета, модератор: Мы начнем с того, что такое культура благотворительности в России, – как мы, профессионалы этого сектора, это видим. Вторую часть мы посвятим тому, какие у нас сложности и проблемы – чего нам сильно не достает, чтобы у нас была здоровая, полноценная культура благотворительности. И в заключительной части поговорим про образ будущего.

Антон Степаненко, партнер BCG, основатель платформы социальных изменений todogood: Я понимаю слово «благотворительность» в очень широком ключе: это когда ты помогаешь человеку, нуждающемуся в помощи, безвозмездно. То есть это не «даю или не даю деньги фонду», это не «хожу или не хожу в церковь». И я утверждаю, что такая благотворительность повсеместно распространена в нашей стране. И у этого есть конкретная причина: культурный слой, в котором большинство из нас воспитано, наши понятия о добре и зле, наши понятия о прощении. Это то, что для кого-то более актуально идет из православной культуры и для всех нас актуально из советской и сейчас российской школы. Даже мультфильмы, которые мы смотрели, – о добре и помощи, о взаимовыручке друзей, и все остальное. Это все формирует наш ценностный слой, который является основой, контекстом, в котором мы осуществляем нашу благотворительную деятельность. Каждый из нас каждый день.

Другой вопрос, какой результат. Многие в благотворительной отрасли считают, что он недостаточен и что этот культурный контекст можно использовать гораздо лучше. Больше собирать денег, больше иметь эффективного волонтерства, больше просто создавать НКО и т. д. 

Почему это не происходит. Не раз говорилось о проблеме доверия. Почему-то так складывается, что мы не доверяем друг другу и, таким образом, благотворительная активность отдельных людей – она инкапсулирована. Она похожа на такие… баблы, в которых каждый эту благотворительность осуществляет внутри своей семьи, среди друзей и знакомых, довольно редко и довольно неохотно выходя за пределы вот этого пузыря. Потому что есть барьеры.

Первый аспект – это в целом мобилизационный характер нашей культуры: поговорку «пока гром не грянет, мужик не перекрестится» изобрели в нашей стране. Если посмотреть на успешные фандрайзинговые компании, вы увидите, что многие из них связаны с какой-то бедой, против которой нужно мобилизоваться здесь и сейчас. Второй аспект – наша (как представителей определенной нации) низкая переносимость риска. И третье – это неверие, что можно что-то изменить. 

Если мы разговор о культуре переводим в практическую плоскость – как от культуры перейти к результатам конкретной помощи, к развитию нашей отрасли, – то мы должны действовать двумя способами. Либо, планируя наши активности по вовлечению людей, поднимать этот культурный слой и им пользоваться, либо второе – влиять на существующий культурный контекст.

Юлия Данилова, главный редактор портала «Милосердие.ру»: Что, по моему мнению, является составляющими культуры благотворительности. Мне кажется, здесь абсолютно четко можно структурировать. Во-первых, это знания, во-вторых – этика, которая в этой сфере должна присутствовать, в-третьих – имеющиеся или зарождающиеся инфраструктурные институции, без которых никакая культура совершенно невозможна. И в-четвертых, это сообщество профессионалов, которые являются носителями и промоутерами, точками роста этой культуры.

Я не была бы так оптимистична. На мой взгляд, состояние нашей благотворительной культуры не так прекрасно, как это было заявлено [Антоном Степаненко], хотя оно и не совсем на нуле. 

Со знаниями ситуация немножечко получше. Уже есть несколько больших медийных проектов, которые специально посвящены этой теме. Есть профессиональные порталы – Агентства социальной информации, Evolution and Philanthropy. Есть «Милосердие.ру» – на более широкую аудиторию. Есть «Такие дела» (информационный портал благотворительного фонда «Нужна помощь». – «Ведомости»). Что-то есть на телевидении, хотя можно дискутировать о качестве телевизионных проектов, но все же… Начато книгоиздание – спасибо большое фонду «Нужна помощь» за ценные книжки в этой области. Образовательные проекты не очень массовые пока, но все-таки это некоторый зародыш, так сказать, точка производящих знаний.

По поводу этики все совсем нехорошо, поскольку ничего не сформулировано, нет общих этических кодов, за исключением постоянно подвергающейся оспариванию позиции, что фандрайзинг «за процент» – это плохо.

Что касается институций, инфраструктуры. Хорошо, что они появляются, но их явно недостаточно. Общих и мощных площадок не хватает. 

Что можно сказать о сообществе профессионалов… Например, группа в Facebook насчитывает 1200 человек. Это микромасштаб. Причем там профессионалы самого разного уровня – как многоопытные, так и совершеннейшие новички. Ассоциация фандрайзеров – тоже группа чуть больше 2000 человек, при том что фандрайзеры – это растущая профессия. Все хотят быть фандрайзерами, все ищут фандрайзеров, но, как мы знаем по кадровому рынку, найти специалиста невозможно. То есть сообщество профессионалов очень-очень маленькое. И очень много неофитов, изобретающих велосипед.

Огромные в наше время возможности по сбору денег, связанные с диджитал и с тем, что каждый человек сейчас является медиа, идут далеко впереди культуры благотворительности. У нас невероятного масштаба дикий фандрайзинг, огромное количество мошенничества в социальных сетях – вал адресного мошеннического сторителлинга, токсичного сбора. А институции не выстроены.

Гораздо меньше 10% людей жертвуют в НКО (от 3% до 6%, по разным данным), что тоже во многом говорит о культуре благотворительности. И даже социологи, которые исследуют сектор, пока не являются носителями культуры в этой области, потому что они в исследовании благотворительности считают и милостыню, например. И потрясают нас оптимистичными цифрами: значительно больше 60% населения якобы занимается благотворительностью. Это полная ерунда, мягко выражаясь.

Андрей Константинов, независимый эксперт: Проблема заключается в точках пересечения, по-моему. Там, где мы выступаем как частное лицо, как гражданин, – это твоя личная благотворительность. И вопрос культуры, есть ли она у тебя лично, есть ли она в твоей семье, передавали ли тебе эти традиции и существуют ли эти традиции вообще. А в том месте, где ты либо работник, либо работодатель, очень часто мы можем говорить про корпоративную социальную ответственность.

И совершенно недавно, но очень активно стала продвигаться история поддержки со стороны государства и его взаимодействия с некоммерческими организациями. Поэтому очень важно разобраться, где ты и в каком статусе находишься. От этого зависит периметр, от этого зависит содержание.

И второй очень важный момент – чтобы мы научились кооперироваться и синхронизироваться. Да, действительно, появляются неофиты. Действительно, они изобретают велосипеды. Но, с моей точки зрения, это здорово, потому что есть свежая кровь, новые взгляды на реализацию благотворительных программ. 

Но если в целом говорить про культуру благотворительности… Я работал и работаю на очень разных территориях и тут на досуге посчитал: 56 регионов в России, где я был физически и делал проекты. Очень сильно зависит от того, где ты находишься. От того, работаешь ты в Москве, Санкт-Петербурге и городах-миллионниках либо ты спускаешься на землю в маленьком городе или поселке. У них абсолютно иная повестка, и про это очень хорошо знают коллеги, которые работают в теме моногородов. И, на мой взгляд, состояние сложной сущности, которую мы называем культура благотворительности, зависит от сочетания двух факторов: какова твоя роль и позиция в этом деле и на какой территории ты реализуешь проекты благотворительности.

Елена Чернышкова: В Концепции выдвигается постулат о том, что развитие культуры благотворительности неразрывно связано с репутацией филантропической деятельности (говорю своими словами) и с общественным признанием благотворительности и т. п. Хочу обратиться к Наталье Каминарской, чтобы она прокомментировала – из того, что мы услышали, чего, может быть, не хватило в этой картине благотворительности.

Наталья Каминарская, директор центра «Благосфера»: Не могу сказать, что чего-то не хватило, – мне кажется, это отвечает реальности. Но я для себя сделала вывод, что у нас пока не культура благотворительности, а субкультура. И наша задача – перевести ее в другой статус. Например, элитарной культуры, когда уже будет больше известных правил и норм поведения. А потом, может быть, даже перейти в следующий статус – например, массовой культуры, что тоже было бы неплохо.

К Концепции я сложно отношусь и уже сегодня [на пленарной сессии конференции «Ведомостей»] выступала в качестве невольного критика этого прекрасного документа. Но если считать, что задача его все-таки создавать условия для развития, то там есть определенные посылы к профессиональному сообществу принять участие в создании в том числе культуры, что бы под ней в этом смысле ни понималось.

Елена Чернышкова: Я передам слово Мите Алешковскому – сначала ваше отношение к уже сказанному, и потом можно сразу перейти к обсуждению второго вопроса: в чем основные проблемы и недостатки и лакуны, которые вы видите в культуре благотворительности сейчас.

Митя Алешковский, председатель совета благотворительного фонда «Нужна помощь»: У нас культуры благотворительности нет как таковой, потому что культура – это следствие развития общества. Какое общество, такая и культура. И в этом смысле культурой управлять вообще нельзя, потому что ты можешь приказать людям отдавать десятину или ты можешь людям приказать любить родителей, но они не будут этого делать, если ты им это прикажешь. И, как показывает практика, скажем, тысячелетней истории России, никакие серьезные изменения не были произведены сверху. Все радикальные революционные изменения пришли снизу. Поэтому, если мы хотим добиться каких-то серьезных изменений, то в первую очередь нужно развивать и изменять общество.

А в чем же проблема, спросите вы. Я соглашусь с тем, что Юлия Данилова говорила про социологию. Например, если взять исследования фонда «Нужна помощь» о состоянии российский благотворительности, то 83% населения за последние 12 месяцев хотя бы один раз отозвались на просьбу о помощи. Но если бы у нас 83% населения реально занимались профессиональной благотворительностью, мы бы жили в другой стране. Они действительно, может быть, дали милостыню или отвезли подарочек в детский дом. Есть второй показатель в этом же исследовании: только 2,5% жителей крупных городов жертвуют регулярно в какую-либо некоммерческую организацию. И этот показатель кажется мне куда более важным, потому что он говорит не о количестве, а о качестве развития общества, о том, насколько осознанно люди подходят к собственному участию в решении социальных проблем, к тому, какую ответственность они персонально несут в этих проблемах и т. д.

А про ответственность… На мой взгляд, одна из главных проблем в России в развитии и благотворительности, и культуры благотворительности – это патернализм, потому что мы привыкли – это в нашей ментальности записано, – что за нас все должны сделать. Возьмите русский народный фольклор и вспомните скатерть-самобранку, золотую рыбку и т. д. Но я приведу другой пример.

«Рубль в день» – наша акция, цель которой увеличить количество людей, которые регулярно жертвуют в проверенные благотворительные фонды, в 2 раза до 6% населения. Когда мы ее запустили, у нас был охват 70 млн человек. Вы наверняка все видели этот ролик, где были Константин Хабенский, Владимир Познер, Даниил Козловский и др. И самый частый комментарий, который оставляли к этому видео, был такой: а зачем я налоги плачу? Вы как смеете требовать у нас рубль – я же налоги плачу. Причем, когда я говорю рубль, я подразумеваю именно один (!) рубль. Когда им вдруг Познер говорит: дорогие друзья, если 15% населения будут жертвовать один рубль в день, то каждый ребенок, который сегодня живет в детском доме, получит шанс на то, чтобы у него были родители. А у людей срабатывает защитный механизм, который говорит: нам все должны, нам все должны.

Но пока мы будем сидеть на печи и ждать, что нам все должны, мы будем там, где мы находимся сейчас. А находимся мы сейчас на 139-м месте в мировом рейтинге развития благотворительности. В этом смысле очень хорошо работает общество в Германии. Заметьте, я даже сейчас не привожу в пример Америку, потому что в Германии помимо того, что налоги значительно больше, чем в России, практически каждый состоит в профсоюзе и платит какой-то кусочек денег в профсоюз. Каждый платит обязательно в церкви что-то, и помимо этого еще 80% хосписов содержится за счет благотворительных организаций. Вы скажете – у них зарплаты больше. Но мы же просим рубль, да? Это вопрос персональной ответственности. Вот в чем мне видится ключевая проблема развития культуры, которая сегодня перед нами стоит. И это же, что называется, задел на будущее. Как только мы дадим людям возможность персонального участия, как только они осознают возможность от изменений через участие в благотворительности в общественных объединениях и т. д. – тогда поменяется очень многое.

Юлия Данилова: Своеобразие нашей страны еще в том, что у нас обыденная жизнь человека не включает никакие активности в своем местном сообществе. Нет вообще этих локал комьюнити. Приходские ярмарки еще худо-бедно есть, школьных ярмарок уже почти нет, благотворительных гаражных распродаж на районе просто нет. И даже скамеечки мы красим только по приказу государства с глубоким отвращением. Это особенность постсоветской жизни – такая разобщенность.

Елена Чернышкова: В этом разговоре о лакунах в культуре благотворительности мне бы хотелось еще одну тему затронуть. Когда организация или конкретный человек занимается благотворительностью – как это отражается на нашем социальном капитале, репутации. Насколько недостаточен сегодняшний уровень общественного признания и что с этим можно сделать.

Анастасия Приказчикова, генеральный директор благотворительного фонда «Подарок ангелу»: Культура в той ипостаси, про которую мы сегодня говорили, – это некая социально-культурная норма, которую мы хотим сформировать. Если бы 25 лет назад кто-нибудь в США сказал, что там, например, будет президент-афроамериканец, или станут разрешены гей-браки, или будет введено ограничение на хранение оружия, – такого человека подняли бы на смех. Но эти вещи поднимались в информационном поле, поднимались на системной основе и по принципу окна Овертона сначала воспринимались радикально, потом стали допустимыми, потом – нормой и наконец вошли в жизнь. Нам тоже ничего не мешает нативно внедрять социокультурные нормы, которые нам кажутся правильными. Прекрасный инструмент для того, чтобы влиять на мнение людей, – искусство. Тот же кинематограф США. Мы видим, сколько фильмов выпускают топовые киностудии, где афроамериканцы задействованы практически в каждой картине, где есть какие-то проблемные группы, реальные социальные проблемы, – и это поставлено на поток.

Мы совместно с другими фондами думали сделать некий меморандум и в нем предложили бы включать в крупнейшие киноработы нативные вещи, которые бы рассказывали о социальных проблемах. Призвать те же федеральные каналы, которые бы мотивировали производителей включать такие вещи в свои картины, и т. д. Это тоже меняет наш мир на уровне информационного поля…

Митя Алешковский: Можно вопрос? Если я вам из фильма скажу, чтобы вы родителей не любили, вы их будете не любить?

Анастасия Приказчикова: Я думаю, что вы сейчас смешиваете одно с другим…

Митя Алешковский: Я не смешиваю. Позитивный пример борьбы с дискриминацией в Соединенных Штатах понятен. Но когда вам с телеэкрана будут говорить: благотворительность – это здорово, смотрите – мы все занимаемся благотворительностью, это не будет вас мотивировать, к сожалению.

Анастасия Приказчикова: Почему? Это нативно работает так или иначе.

Митя Алешковский: Дело в том, что эта штука работает в психологии человека иначе. В социальной психологии это называется эффект свидетеля, когда – вы наверняка это видели – вы едете по дороге, случается ДТП и машины проезжают мимо. Но как только первая машина останавливается и из нее выходит человек, сразу же останавливаются все остальные и выходят другие. Потому что нормы социального поведения – это вот в подкорке мозга записано: если ты видишь, что все проходят мимо, и ты пройди. И это случается очень часто. Люди лежат на улице, полчаса прохожие идут мимо, но остановился один – и сразу подходит толпа, и все спрашивают: что происходит, почему ты лежишь на улице? Вот это работает – персональное личное участие.

Анастасия Приказчикова: Но это не взаимоисключающие друг друга вещи. Это разные вещи абсолютно.

Митя Алешковский: Я просто имею в виду, что, как мы это видим на миллионе примеров… Вот сейчас много лет нам предлагают внедрять семейные ценности, духовные скрепы, а мы не стали духовнее.

Анастасия Приказчикова: Потому что это не делается нативно.

Митя Алешковский: Не спасет вас это слово «нативно», поймите, пожалуйста. А еще был закон о волонтерах – о том, что мы будем волонтерство развивать законом. Ну и что, развили волонтерство? Тут все очень просто, потому что невозможно заставить – эмоциональные связи по приказу не работают.

Елена Чернышкова: У нас есть разногласия и мне хотелось бы обратиться к помощи зала в этот момент. Пожалуйста, Екатерина…

Екатерина Бермант, директор благотворительного фонда «Детские сердца»: Пропаганда благотворительности, если она умная, красивая, честная, сработает. Правда, сработает. Мы же видим, как это работает в Англии, как вся королевская семья постоянно занимается благотворительностью. Они делают это красиво, эффективно. Их постоянно показывают, и все знают, да, они этим занимаются и это правильно. Если будет целенаправленная спланированная пропаганда добра, ребята, дети вырастут добрыми.

Елена Чернышкова: Коллеги, мы послушаем еще два мнения. Пожалуйста, Евгения.

Евгения Серикова, руководитель проектов фонда «Детские сердца»: Маленькая ремарка. Мир не меняется за один день, он не меняется ни за один год и ни за 10 лет. И я уверена, что в ходе вашей, Митя, акции, в которой вы собирали по рублю, было очень много людей, которые откликнулись. Точно так же, как у нас пять лет назад, когда мы начинали заниматься вопросом церебрального паралича, в России никто об этом не знал. И сейчас мы не говорим, что знают все поголовно, но охват наших акций и социальных кампаний колоссален.

Если вы говорите, что нативная реклама не работает, простите, значит, вы ее неправильно делаете. Мы очень активно изучаем рынок социальной рекламы. 

Григорий Куксин, руководитель противопожарного отдела «Гринпис России»: Одна мысль, которую хотелось добавить в обсуждение. У нас ведь действительно очень разные и сложные традиции развития благотворительности, волонтерства. Я со своей пожарной колокольни сравниваю – очевидно, что в Германии или в Штатах государственность во многом сформировалась из пожарного волонтерства. Когда я их спрашиваю: «Ребята, а как получилось, что у вас каждый в своем городе считает большой честью потушить какую-нибудь помойку?» (И поэтому у них ничего не горит.) Они отвечают: «У нас волонтеры сделали себе государство, а у вас, кажется, наоборот».

И когда я смотрю на развитие волонтерства у нас в стране, в том числе пожарного волонтерства, я понимаю – да, конечно, императорская семья возглавляла, а холопы что-то делали. И традиции очень разные, и тенденции очень разные. Когда мы говорим о пропаганде добра, с одной стороны, мы очень хотим, чтобы оно развивалось снизу, а с другой стороны, государство, пытаясь нас поддержать, навязывает некую вертикаль сверху. Мы хотим, чтобы была самоорганизация на местах, местные сообщества – и вот тогда у нас все заживет. А с другой стороны, мы понимаем, что сейчас у нас последний уровень самоуправления превратится в часть вертикали, которая дойдет вплоть до сельских поселений… И волонтерство будет спущено сверху. Вопрос, как найти баланс – как в условиях вертикали пропаганду добра сделать умной, развивающей местное сообщество.

Юлия Данилова: Это, конечно, просто потрясает, что все здесь собравшиеся, которые уже имеют опыт затыкания дыр, организованных или упущенных нашим государством, так охотно готовы отдаться этой государственной пропаганде, лишь бы она пропагандировала добро. Я бы предложила самим больше работать с этой тематикой, а не уповать, что государство за нас снимет лучезарные ролики.

Наталья Каминарская: У благотворительности есть специальная роль, отличная от роли государства, от роли бизнеса, и человек может себя в этой парадигме найти. Мотивация для участия в благотворительности достаточно широкая, но нужно найти то, в чем ты можешь принять участие, и знать, каким именно образом: пожертвованием, добрым делом, вещами… Должны существовать, а люди должны знать места, где есть возможность себя реализовать, – будь то музей, библиотека, коворкинг, кардкластер и др. Чтобы, например, любой студент наравне с практиками в бизнесовых компаниях или в государственных компаниях рассматривал практику участия в благотворительности. Мы как сектор должны соответствовать уровню – чтобы к нам тоже можно было прийти работать. Чтобы он понимал, что [работа в] НКО – отнюдь не для лузеров. И точно так же уважаемые топы компаний и госчиновники должны рассматривать благотворительные организации как статусное место, где в качестве директоров фондов, членов правления и т. п. они могут свои знания и умения реализовать для общественного блага.

Елена Чернышкова: Хотелось бы порассуждать о будущем – куда мы в итоге придем…

Андрей Константинов: Я скажу про мостик между тем, что не нравится сейчас, и прекрасным образом будущего, который мне бы хотелось застать при жизни. Я обратил внимание на три вещи. Мне кажется, они очень важные. Во-первых (не бросайте в меня сразу тяжелые предметы), для сегодняшней культуры благотворительности очень характерно [присутствие] страдания. С кровью, с болью, с тяжелыми историями, которые разрывают сердце. А мне хочется, чтобы благотворительность была позитивная. Чтобы была культура радости, сопричастности к позитивным изменениям.

Второе – чтобы мы сами, внутри сектора определились, как мы с государством взаимодействуем. Мы с государством в партнерстве, мы от государства независимы, мы к государству в оппозиции? И, приняв эту позицию, получать как бенефиты, так и ограничения, которые накладывает принятая нами позиция. Потому что мы все хотим внимания со стороны государства, но в случае чего – мы независимые. 

И третья часть – это вопрос планирования по времени. Абсолютно справедливо сказала Анастасия Приказчикова, что формирование культуры и изменение культуры – это годы. У нас в 2023 г. начинается новый электоральный цикл. В 2024-м мы ожидаем смену президента либо какие-то изменения в верховной власти. Это неизбежно повлияет на крупный бизнес, на государство как на крупнейшего работодателя. И хотелось бы, чтобы тот образ благотворительности, который по крайней мере я себе рисую, выходил далеко за рамки 2024 г. и соотносился с моими внутренними убеждениями.

Юлия Данилова: В механизмы, которые формируют культуру благотворительности, должны прийти деньги. Крупные корпорации и крупные благотворители, которые вкладываются в это, должны получить признание, получить преференции, получить почтение от общества. Те, кто вкладывается в знание, те, кто вкладывается в формирование сообщества и в площадки, в такие институции. Это очень важно, и пока там не будет денег, очень будет все медленно, слабо и плохо.

Митя Алешковский: Я хочу выступить с довольно странным сейчас заявлением. Знаете, сейчас самое лучшее время в истории России для развития благотворительности, ее культуры и вообще для развития гражданского общества. Вы можете мне сказать, что я немного сумасшедший, но я знаю все про закон об иностранных агентах, организациях и т. д.

Но, во-первых, сегодня у нас есть довольно большое количество социальных проблем, которые напрямую связаны с обществом. У общества есть очень мало инструментов для того, чтобы эти проблемы решать. Опять же – называю вещи своими именами – политически мы их решить не можем, экономически мы их решать не можем, потому что у бизнеса сейчас есть масса своих проблем. И вообще, у бизнеса нет задачи, кроме получения прибыли, фактически никакой. Если даже это социально ответственный бизнес, прибыль все равно одна из основных задач.

А при этом существует огромное количество современных технологий перевода денег отсюда на Гавайи за три секунды, связь по скайпу с любой точкой мира, плюс возможности горизонтальных связей между собой. Это все подталкивает нас к тому, чтобы создавать такие горизонтальные связи, создавать объединения, создавать те самые сообщества и региональные фонды местных сообществ для того, чтобы реально менять что-то на земле.

Текст подготовлен по материалам XVI ежегодной конференции «Благотворительность в России: 2025», проведенной газетой «Ведомости» 2 марта 2020 г. в Москве

Фильм «

в центре внимания» против правдивой истории реальной команды «В центре внимания»

Эти преступления были невообразимы, и то, что они могли быть поддержаны и допущены таким знаковым учреждением, дало нам столько энергии, чтобы продолжить историю и узнать историю и сделать это общедоступным. — Уолтер Робинсон, NPR , октябрь 2015 г.

Опрос истории:

Что побудило Boston Globe продолжить рассказ?
Настоящее расследование команды Spotlight отца Джона Дж.Геоган привел к обнаружению других оскорбительных священников. Правдивая история Spotlight показывает, что в конце июля 2001 года редактор Globe Марти Барон (которого в фильме изображает Лив Шрайбер) настаивал на продолжении колонки, написанной Эйлин Макнамара, в которой сообщалось о судебных исках, связанных с предположительно священником. причастен к сексуальному насилию. Марти Барон был новичком в этой газете, он только что приехал на Globe из Miami Herald . Узнав, что судья запечатал протоколы судебных заседаний, чтобы не допустить обнародования личных дел священника, Барон решил копнуть глубже и узнать правду.Он предпринял попытку обратиться в суд и распечатать записи.

«Во Флориде практически все публично», — говорит настоящий Уолтер Робинсон (Майкл Китон в фильме), подразумевая, что Марти Бэрон не привык к более приватным вещам на севере ( Variety.com ). Барон приказал команде Spotlight начать расследование в отношении отца Джона Дж. Геогана, которому было разрешено сохранить работу после того, как его жестокое обращение с молодыми прихожанами было обнаружено и замалчивалось более 30 лет ( Boston.com ). Оказалось, что отец Геоган был лишь верхушкой айсберга.

Сколько священников, как выяснила команда Spotlight, были замешаны в сексуальном насилии в Бостоне за эти годы?

«Было много, много других священников, мы думали, что тогда было 15 или 20, которые сделали то же самое, — говорит настоящий Уолтер Робинсон, — но епархия скрывала свои преступления, создавая тайные поселения. .. В конце концов, оказалось, что в Бостоне почти 250 священников приставали к детям на протяжении нескольких десятилетий »( NPR ).До титров в фильме указано параллельное значение 249. Церковь перетасовывала некоторых хищных священников из прихода в приход, чтобы предотвратить разоблачение их преступлений ( BostonGlobe.com ).

Действительно ли священник открыто признался Саше Пфайфферу в том, что приставал к детям?

Священник признал это, но, в отличие от фильма, у него брал интервью репортер Globe Стив Куркджян, а не Саша Пфайффер. Преподобный Рональд Х. Пакуин сказал Куркджиану (которого изображал Джин Аморосо), что он приставал к мальчикам до 1989 года, за год до того, как архиепископия Бостона сняла его с должности.Его преступления длились 15 лет в двух разных приходах. «Конечно, я дурачился. Но я никогда никого не насиловал и никогда не чувствовал удовлетворения», — сказал Пакин Куркджиану. Как и в фильме, Пакуин сказал, что сам был изнасилован католическим священником, когда был подростком. Собственно интервью проходило в гостиной квартиры Пакина, а не у входной двери. Хотя Саша Пфайффер (Рэйчел Макадамс в фильме) не вела интервью в реальной жизни, она написала историю на основе записей интервью Куркджяна.

Действительно ли католическая церковь в Бостоне так сильна, как ее изображают в фильме?

Да, согласно настоящему Уолтеру Робинсону, католическая церковь имела большую политическую власть в Бостоне и всегда оказывала давление на такие учреждения, как The Boston Globe . «Вы должны были быть очень, очень осторожными из-за его силы, и в данном случае это означало для нас получение документов». -NPR

Актер Майкл Китон позирует с настоящим Уолтером Робинсоном, бывшим руководителем следственной группы The Boston Globe .

Как католическая церковь относится к фильму Spotlight , в котором повторяется скандал о злоупотреблениях?

Бостонский кардинал Шон П. О’Мэлли, вступивший во владение в 2003 году после ухода в отставку опального кардинала Бернарда Ф. Лоу, говорит, что фильм изображает «очень болезненное время» в истории церкви, когда в ряде репортажей вынудил церковь «иметь дело с постыдным и скрытым». Представитель кардинала О’Мэлли сказал, что архиепископ не стал бы отговаривать людей от просмотра фильма.

О’Мэлли подтвердил свою приверженность искоренению жестоких священников из церкви. «Архиепископия Бостона полностью и полностью привержена нулевой терпимости в отношении жестокого обращения с несовершеннолетними. Мы следуем энергичной политике сообщения и раскрытия информации, касающейся обвинений в жестоком обращении». -BostonGlobe.com

Есть ли более высокий уровень сексуального насилия в католической церкви, чем среди населения в целом?

Нет. Изучая правдивую историю Spotlight , мы обнаружили, что по состоянию на 2002 год уровень педофилии в католической церкви составлял около 6%, что соответствует общему населению (этот процент также указан в фильме. ).Это означает, что, несмотря на то, что некоторые считают, что нет несоразмерного разделения между священниками и гражданскими лицами, когда дело доходит до этого ужасного преступления. Попытки некоторых членов церкви скрыть насилие, возможно, делают его значительно более трагичным. — Фактор О’Рейли Интервью с Филом Савиано

Действительно ли репортеры не очень религиозны?

Да. Сценаристы поняли, что если хотя бы один из репортеров будет больше соприкасаться со своей верой, это может усилить драму, но в действительности никто из них не был в контакте со своей верой.Все настоящие члены команды Spotlight были отпавшими католиками ( Wall Street Journal ). Проведя свое исследование для истории Globe 2001 года, некоторые репортеры сочли невозможным вернуться к своей религии. «В то время я был заблудшим католиком, а сейчас я супер заблудший», — говорит настоящий Уолтер Робинсон.

«Несмотря на то, что я был отпущенным католиком, я все же считал себя католиком и думал, что, возможно, однажды я снова вернусь к тому, чтобы быть практикующим католиком», — говорит Майкл Резендес в реальной жизни (изображенный Марком Руффало в кино).Но после этого опыта я счел невозможным сделать это — или даже подумать об этом, — сказал он. — То, что мы обнаружили, было слишком шокирующим. -People.com

Член команды Real Spotlight Майкл Резендес (справа) позирует со своим экранным коллегой Марком Руффало (слева).

Действительно ли актеры в фильме очень религиозны?

В значительной степени нет. Актер Марк Руффало, откровенный политический активист, выступающий за право выбора, заявил репортерам по телефону В центре внимания премьеры в Бостоне о его неприятном опыте общения с католической церковью.«Я вырос католиком, и лицемерие этого и его догмы очень сильно охладили мои отношения с ним. Даже когда я был мальчиком, я чувствовал это. В том, как монахини обращались с нами, была жестокость. Вы знаете, что вы не согласны с учением Христа, которому его учили? » Руффало сказал, что у него есть друзья, которые стали жертвами насилия со стороны духовенства. -People.com

Майкл Китон рассказал журналу Prestige Hong Kong , что в детстве ему «нравилось ходить в католическую школу», и его опыт был «прекрасным».Он продолжил, сказав: «Это был классический стук костяшек пальцев, стояние в углу и телесные наказания. Но это было примерно то, что было. Я не ушел со шрамами на всю жизнь ». Несмотря на то, что я вырос католиком, Китон признает, что сегодня он не очень религиозен. -MovieFone.com

Актер Лив Шрайбер, который играет редактора Globe Марти Барона в центре внимания , имел довольно запутанное религиозное воспитание.Семья его матери была еврейкой, и он описал ее как «отъявленную социалистическую рабочую партию хиппи-богемного урода, тусившегося с [Уильямом] Берроузом» ( LAMag.com ). На время она дала ему индуистское имя, Шива Дас, и отправила его учиться в старшую школу в Семинарии друзей, квакерской школе на Манхэттене, управляемой Религиозным обществом друзей. Сегодня он, кажется, чем-то связан со своими еврейскими корнями, хотя и не очень набожный. «Забавно то, что я пишу и много веду себя о том, чтобы быть евреем, — говорит Шрайбер, — но я не думаю об этом как о обычном человеке» ( TimeOut.com ).

Гораздо больше жертв выступили после того, как история стала известна?

Настоящая команда Spotlight взяла интервью у 30 или 40 жертв в ходе своего исследования, что, как подчеркивается в фильме, часто сказывалось на репортерах.Когда в начале 2002 года эта история достигла широких масс, появилось больше жертв, больше не верящих, что они одни в том, что произошло. «Всего за месяц или два мы получили звонки из Бостонской епархии от более чем 300 жертв», — говорит Уолтер Робинсон. Он отмечает, что все эти жертвы были взрослыми, пострадавшими от жестокого обращения несколько лет назад. Большинство было слишком напугано, чтобы выступить. -NPR

Католическая церковь уволила епископов, которые пытались скрыть преступления жестокого священника?

Хотя он доволен значимыми шагами, предпринятыми церковью, бывший редактор Globe Марти Барон (которого в фильме изображает Лив Шрайбер) говорит, что церкви потребовалось слишком много времени, «чтобы назначить трибунал для рассмотрения епископов ответственны за участие в сокрытии — где они знали, что священники, которые были в их епархии, жестоко обращались с детьми, и все же их переводили из прихода в приход.»

» Прошло 14 лет. Можно было бы подумать, что этот вопрос будет рассмотрен раньше », — сказал Барон об объявлении церкви летом 2015 года о назначении трибунала.« Ясно, что это проблема, которая сохраняется, и церковь все еще пытается решить эту проблему. с. » -People.com

Настоящий Марти Барон (справа) недоволен тем, сколько времени потребовалось католической церкви, чтобы преследовать епископов, участвовавших в сокрытии. Лив Шрайбер (слева) изображает Барона в центре внимания фильм.

Почему история The Boston Globe была более значимой, чем другие аналогичные истории о насилии в католической церкви?

«По всей стране были случаи [злоупотреблений]», — сказал NPR режиссер фильма Spotlight Том Маккарти, — «… но эта история, этот репортаж, он соединил точки, и вот что взорвали крышу этого кризиса «.

Получила ли команда Spotlight Пулитцеровскую премию за эту историю?

Да.Настоящие члены команды Spotlight выиграли Пулитцеровскую премию в 2003 году за серию репортажей о скандале с жестоким обращением с детьми в католической церкви и его систематическом сокрытии. -BostonGlobe.com

Участвовали ли в создании фильма оригинальные репортеры и редакторы?

Да. «Мы брали интервью у каждого из них об одних и тех же моментах, чтобы определить, что произошло через 10 или 11 лет после расследования», — сказал режиссер и соавтор сценария Том Маккарти. «Иногда выражайте это в их словах, или в наших словах, или в их комбинации…. Эти репортеры и редакторы читали почти все черновики, которые мы им предлагали «. -Wall Street Journal

» Я определенно нервничал, когда впервые возникла идея фильма «, — говорит настоящий Саша Пфайффер (на фото ниже) . »[Сценарий] следовал тому, что произошло на самом деле. Лицензии на изменение вещей, происходящих в процессе, очень мало. Так что, я думаю, они в конечном итоге создали действительно реальную, аутентичную, правдивую историю, и я благодарен за это ».

Рэйчел МакАдамс (слева) изображает Сашу Пфайффер, репортера из настоящей команды Spotlight.

Майкл Китон встретил настоящего Уолтера Робинсона?

Да, исследуя правдивую историю фильма Spotlight , мы узнали, что помимо просмотра видео с участием Робинсона в старых новостях, Майкл Китон встретился за обедом с настоящим Уолтером Робинсоном. Робинсон охарактеризовал эту встречу как «странный опыт», потому что Китон все время изучал свои манеры, которые, по его словам, Китон уловил в фильме. -NPR Интервью с командой Spotlight и сопутствующие видео

Изучите правдивую историю фильма Spotlight , посмотрев интервью с несколькими ключевыми членами команды Spotlight, которая разразила скандал с жестоким обращением с детьми в католической церкви.Тогда посмотрите интервью с жертвой насилия Филом Савиано.

Link-to-Learn More:

В центре внимания: репортеры, раскрывшие скандал с насилием над детьми католиками в Бостоне | В центре внимания

На домашней странице веб-сайта Бостонской римско-католической архиепископии рядом с информацией о подготовке к браку находится поле с надписью «Поддержка, защита и профилактика». Вы должны прокрутить, чтобы увидеть первую ссылку на детей, и щелкнуть ссылку, чтобы найти любое упоминание о жестоком обращении.

В 2002 году группа из пяти журналистов-расследователей Boston Globe’s Spotlight раскрыла широко распространенное сексуальное насилие в отношении детей со стороны многих священнослужителей округа.Они также раскрыли укрытие: священников, обвиняемых в проступках, систематически удаляли и разрешали работать в других приходах.

В ходе расследования этот вопрос стал известен в США, получив Пулитцеровскую премию за государственную службу. История журналистов и тех, кто пострадал от рук духовенства, стала темой голливудского фильма «В центре внимания» с участием Майкла Китона, Марка Руффало и Рэйчел Макадамс. Это любовное письмо к журналистским расследованиям и напоминание о том, что спустя 13 лет и около 3 миллиардов долларов выплат по урегулированию споров выжившие в Бостоне и за его пределами все еще ждут удовлетворительных долгосрочных действий со стороны Ватикана.

Майкл Китон (слева) с журналистом Boston Globe Уолтером Робби Робинсоном. Фотография: LMK

«Католическая церковь часто говорит об этом как о боли, которая ушла в прошлое, — говорит соавтор сценария Spotlight Джош Сингер. «Я думаю, что оставшиеся в живых сказали бы вам, что они меньше заинтересованы в церкви, пытающейся загладить вину, и больше заинтересованы в церкви, защищающей детей в будущем».

Зингер, писатель и редактор The West Wing, называет журналистов Spotlight 2002 года «командой чемпионов».Их игроком-менеджером был уроженец Бостона Уолтер «Робби» Робинсон. В его средней школе, расположенной через дорогу от офиса Boston Globe, работали три священника, которых позже отстранили от занятий за проступки. В фильме Робинсон, которого играет Майкл Китон, представляет старую гвардию Globe. Он навигация сообщества, что очень католический и очень сплоченный, работая на спорные историях для бумаги, что он говорит, что в то время был «слишком почтителен к церкви».

«Каждый крупный город в США имеет две общие черты, — говорит мне Робинсон.«У них есть архиепископия и крупная газета. Я не знаю ни одного города, где, оглядываясь назад, можно было бы предположить, что это происходит, когда-то давно. Если бы мы были более открыты к мысли о том, что такое культовое учреждение могло совершить такие ужасные преступления, я думаю, люди бы поняли это раньше ».

Именно это скрытое почтение со стороны полиции, адвокатов и, в некоторой степени, прессы заинтересовало Зингера в этой истории. В ключевой сцене адвокат, представляющий жертв, говорит: «Чтобы вырастить ребенка, нужна деревня.Чтобы оскорбить человека, нужна деревня ».

«Этот коллективный взгляд в сторону всегда был интересен, — говорит Сингер. «Как сообщество способствовало этому? Казалось, что это имело большую силу и резонанс, потому что это похоже на то, что все еще происходит с Penn State или Джимми Сэвилом на BBC ».

«Иногда нам нужно задать больше вопросов, когда мы являемся частью группы инсайдеров», — говорит он. «Чтобы слушать посторонних».

Фил Савиано боролся за то, чтобы его история была услышана задолго до того, как истории команды Spotlight были опубликованы.Савиано, оставшийся в живых, который подвергался жестокому обращению со стороны приходского священника с 12 лет, отправил Globe информацию о бостонском духовенстве, которую репортеры изначально не заметили. В фильме Савиано (которого играет актер Нил Хафф) рассказывает команде Spotlight, что для ребенка из бедной семьи в Бостоне, когда его ухаживал за своим священником, было все равно, что быть выделенным Всевышним: «Как вы говорите Богу нет? ? »

Брайан д’Арси Джеймс и Рэйчел Макадамс в фильме «В центре внимания Тома Маккарти». Фотография: Allstar / Open Road Films.

Савиано, которому сейчас за 60, был одной из жертв, которые отказались от соглашения с церковью и сохранили, в отличие от других, свое право свободно рассказывать о своем опыте.Он является одним из основателей отделения в Новой Англии Сети выживших жертв насилия со стороны священников. По словам исполнительного директора компании Дэвида Клохесси, после расследования Spotlight число участников Snap увеличилось до более чем 22 000 человек, поскольку заявили о себе жертвы.

«До работы Spotlight участников Snap обычно игнорировали», — говорит он. «Они безуспешно пытались предупредить прихожан, родителей, полицию, прокуратуру и общественность об этой огромной, постоянной опасности для детей. После работы Spotlight люди начали обращать внимание.«

» Репортеры разговаривают по телефону, мы вводим данные, смотрим судебные протоколы. Удачи вам в этом интересном! ‘

Саша Пфайффер

Майкл Резендес, которого в фильме играет Марк Руффало, — единственный журналист, участвующий в расследовании, все еще работающий в команде Spotlight. Резендес описывает опыт превращения его истории в фильм как «странный и навязчивый», но он большой поклонник готового продукта.

«Мы называем Бостон самым большим городком Америки», — говорит Резендес.«Кажется, все знают всех. Создатели фильма очень глубоко это исследовали и смогли заявить о коллективной способности высказываться, когда вы видите проступок ».

«У меня были большие сомнения по поводу того, чтобы позволить Голливуду превратить нашу жизнь в художественную литературу», — говорит Саша Пфайффер, еще один член команды Spotlight, которую играет Рэйчел Макадамс. «Мы разговариваем по телефону, ведем ввод данных, смотрим судебные протоколы. Удачи вам в этом интересном! »

Но нужды в сенсации сюжета не было, говорит сценарист — процедура и масштаб скандала были достаточно убедительными.Тем не менее, фильм — это скорее «Все люди президента», чем телеканалы («Уотергейт был местной историей, как и это», — говорит Сингер). Здесь нет скуки, небольшого толчка, только случайные проблески эго. Работая на заре онлайн-новостей, команда часами просматривает гигантские церковные справочники, умоляя воспользоваться копировальным аппаратом законодательного органа штата. Как только они готовы к печати, их редактор (Марти Барон, которого изображает Лив Шрайбер) говорит им остановиться и подвести итоги.

Команда Spotlight определила 12 священников, которые, как они знали, были причастны к сексуальному насилию над детьми.Они хотели, чтобы имена были известны, но Барон сказал им не стрелять и целиться в более крупную цель: саму католическую церковь. «Будет ли сейчас у редактора такая сдержанность?» — спрашивает Зингер. «Вместо того, чтобы просто выкладывать то, что у вас есть в сети? Если бы вы просто произвели эти имена, это было бы он-сказал-она-сказала для каждого до единого. Вместо того, чтобы говорить о большой истории, а именно о системе ».

«Интернет заставил нас думать короткими порциями», — говорит Робинсон. «У нас редко есть время, чтобы по-настоящему понять, что представляет собой история в целом.Все пытаются достать там закуски вместо полноценной еды.

«Мы называем Бостон самым большим городком в Америке» Майк Резендс (справа) с Марком Руффало, который изображает его в «В центре внимания». Фотография: LMK

История «Прожектора» стала известна, потому что Барон, только что прибывший из «Майами Геральд», рассказал местным жителям, как увидеть их город. Новый редактор Globe был сторонним наблюдателем, ставившим под сомнение норму: церковь неприкосновенна. По словам Робинсона, эта уверенность — доводить трудную историю до конца, вопреки распространенной мудрости — является редким качеством.А последующие журналистские расследования были дорогими. «Редакторы, как правило, сначала сокращают это, — говорит Робинсон, — но спросите читателя ежедневных новостей, что для них наиболее важно, и они ответят, что это журналистское расследование».

«Прожектор» был хорошо принят выжившими («Это воодушевило многих, кого разочаровала несговорчивость церкви», — говорит Дэвид Клохесси), и сама церковь оказала им широкую поддержку. На вопрос, одобряет ли архиепископия Бостона фильм, Терренс Донилон, офицер по связям с городским архиепископом кардиналом Шоном О’Мэлли, сказал, что архиепископия «не отговорит людей от просмотра фильма», но просмотр его «должен быть личным выбором ».

После расследования Spotlight Ватикан учредил трибунал для рассмотрения дел епископов, обвиняемых в совершении или сокрытии жестокого обращения с детьми. Критики говорят, что его полномочия туманны, а его возможности неясны. Визит Папы Франциска в Бостон в сентябре прошлого года был омрачен его комментариями неделей ранее о том, что епископы США проявили «мужество», столкнувшись со скандалом. Выжившие ответили гневом и недоверием. В целом считается, что церкви еще многое предстоит узнать о прозрачности.

«Прошло 13 лет с тех пор, как мы опубликовали наши истории, — говорит Майкл Резендес. «Пока что для выживших существует трибунал, который не предпринял никаких конкретных действий. За последние 10 лет Ватикан лишил сана около 850 священников и наложил санкции еще на 2500 человек. Но что касается политики, то системных изменений было очень мало ».

Обзор и краткое содержание фильма в центре внимания (2015)

Сначала группа сосредотачивается на одном бывшем священнике, Джоне Дж. Геогане, который, как утверждается, много лет назад приставал к детям.Но Барон призывает их помнить, что история больше, чем просто один священник «плохого яблока». Он хочет преследовать всю систему. Очевидно, что коррупция носит системный характер, но главный вопрос заключается в следующем: знал ли Кардинал Ло ? Это большая игра, которую ждет Spotlight. «Проклятие Бамбино», возможно, научило барона о Red Sox Nation, но встреча с Кардиналом Лоу (пугающе искренним Леном Кариу) в течение первой недели работы Барона еще более поучительна. Барон ошеломлен предположением Ло, что Boston Globe будет работать с Католической церковью.

Саша и Майкл расспрашивают взрослых жертв, которые готовы выступить, которые настолько травмированы, что не могут найти слов, чтобы описать то, что у них было взято. Пара юристов (их играют Билли Крадап и Стэнли Туччи) находятся на противоположных концах спектра отношений с католической церковью с юридической точки зрения.

Маккарти и вся его команда, от художников-постановщиков до разведчиков локаций и кастинговых директоров массовки, правильно понимают Бостон. Различные районы (Бэк-Бэй, Саути) используются для обозначения целых миров.Существует четкое разделение на классы (священники-хищники часто работали в районах с низким доходом, ориентируясь на мальчиков, которым нужны были фигуры отца). Атмосфера очень «бостонская»: выпить пива на заднем крыльце в разгар зимы или поспорить о работе за хот-догами в Fenway. Бостон с его запутанными улицами колониальной эпохи и церковными шпилями, торчащими в небо практически на каждом углу, — это душа фильма. «Прожектор» чувствует себя местным.

«В центре внимания» также показывает более глубокую правду, уровень психологической травмы, нанесенной жестоким обращением не только жертвам, но и испуганным католикам во всем мире.«В центре внимания» серьезно относится к вере. Бывший священник, ставший психиатром, является важным источником, и когда его спрашивают, как католики примиряют скандал о жестоком обращении со своей верой, он отвечает: « Моя вера — в вечности. Я пытаюсь разделить эти два понятия. » Марк Руффало модулирует свое мнение производительность на протяжении всего фильма на уровне мирового класса, переход от терпеливого и упрямого следователя к помятому маньяку, мчащемуся по зданиям суда, преследуя такси и крича на своего босса. В мгновение ока он признается Саше, что, хотя он перестал ходить в церковь много лет назад, он всегда предполагал, что однажды он вернется.« У меня в заднем кармане был », — говорит он, глядя на нее со вспышкой боли. «Прожектор» делает проблему утраченной веры интуитивно понятной, позволяя ей дышать, позволяя ей сыграть свою роль в истории.

В центре внимания Snapchat — большая авантюра для компании и создателей

Сегодня давайте поговорим об обманчиво смелом способе, с помощью которого Snapchat переосмыслил TikTok в рамках своей новой функции Spotlight. Новая веха на TikTok помогает объяснить эту возможность.

I.

За выходные TikTok увидел, что его первый создатель набрал 100 миллионов подписчиков. Создатель — Чарли Д’Амелио, который достиг этой отметки всего через 18 месяцев после того, как она создала свой аккаунт. Это говорит о широкой привлекательности ее личности и ее видео, в которых часто используются популярные в данный момент танцы. Знак также отражает стремительный рост TikTok, чьи короткие видеоролики быстро захватывают все социальные сети.

Но с другой стороны, достижение Д’Амелио вовсе не примечательно.Фактически, во многих смыслах это был учебник: быстрорастущая новая платформа, молодой и красивый создатель и рекомендательные алгоритмы, которые с течением времени привлекают все больше и больше внимания к первым победителям. Когда-то на YouTube были редакторы-люди, выбирающие видео для размещения на его домашней странице; позже были добавлены рекомендательные алгоритмы. Оба способствовали появлению первых звезд YouTube. Instagram часто продвигал новых создателей в собственном аккаунте Instagram; более поздние звезды появились на вкладке «Исследование», основанной на рекомендациях.

Подход TikTok к продвижению видео заметно отличается от своего предшественника. Он открывается для ленты видео, которые были выбраны для вас на основе того, что приложение собрало о вас, независимо от того, подписаны ли вы на кого-либо или нет. Эта необязательная модель означает, что приложение может сделать звезду из танца или фрагмента звука с такой же вероятностью, как и из человека.

Это основная причина, по которой TikTok теперь кажется жизненно важным двигателем культуры, чего не делают другие социальные сети.Instagram в основном знает, как продвигать лидеров мнений; TikTok, с другой стороны, распространяет танцы, звуки и шутки.

Все это демократизирует видео, которые становятся вирусными. Лента приложения For You — одно из самых восхитительно непредсказуемых пространств в социальных сетях — даже когда он узнает ваши предпочтения, TikTok все равно удается обнаруживать по-настоящему странные и интересные новые вещи.

Тем не менее, несмотря на эти различия, экономика влияния TikTok очень похожа на экономику любой другой платформы.Горстка создателей привлекает многие миллионы последователей; эти создатели получают спонсорские предложения; Таким образом, вознаграждения отдельным пользователям распределяются по принципу «богатый — богатый». Даже план TikTok выплатить создателям из США 1 миллиард долларов в течение следующих трех лет, похоже, предназначен больше для удержания ведущих авторов, чем для создания новых.

II.

Snap спрашивает с Spotlight, собственной точки зрения компании на короткометражное видео, — сможете ли вы создать движок культуры, который принесет пользу многим тысячам людей, а не сотням.Идея компании состоит в том, чтобы заменить общедоступные подсчеты подписчиков, лайки и комментарии чем-то, что больше напоминает лотерею, и, по крайней мере, до конца этого года компания будет выплачивать по 1 миллиону долларов в день.

Сара Фриер объясняет «Прожектор» в Bloomberg :

Чтобы зарабатывать деньги, отправителям видео в Spotlight необязательно иметь много подписчиков или даже иметь общедоступные профили. Вместо этого алгоритм определит, что показывать пользователям Snapchat, в зависимости от того, как часто другие просматривают публикацию.Например, если другие будут просматривать одно и то же видео несколько раз, это станет сигналом, который они поймут и побудят алгоритм распространять его более широко. […]

Неясно, отвлечет ли случайный шанс на крупную выплату замечательные идеи пользователей от TikTok и Instagram, но Snap предоставляет уникальную возможность: создатель видео может выбрать конфиденциальность, предлагая отдохнуть от культуры влияния. Snap ранее извлекал выгоду, делая ставки на продукт, который снижает давление на пользователей.

Для того, чтобы TikTok добился успеха в долгосрочной перспективе, он должен удерживать Д’Амелио и других своих ведущих создателей, даже если их успех постоянно приносит им новые возможности.Чтобы Snap заработал, нужно лишь регулярно убеждать обычных людей играть в лотерею в перерывах между обменом сообщениями со своими друзьями. Это требует внимательного наблюдения. Обмен сообщениями — это самое прилипчивое поведение пользователей, и люди на самом деле на самом деле любят лотереи.

Snapchat имеет много потенциальных участников в своем ежедневном шоу талантов: 249 миллионов ежедневных пользователей, большинство из которых, вероятно, проживают в странах, в которых Spotlight будет изначально доступен: США, Канада, Австралия, Новая Зеландия, Великобритания. , Ирландия, Норвегия, Швеция, Дания, Германия и Франция.

Популярная функция карты приложения уже показала, что сообщество Snapchat будет размещать в сети общедоступные сообщения. Теперь, с Spotlight, у них будет постоянный (хотя и нечеткий и, возможно, только теоретический) финансовый стимул для этого.

Примечательно, что этот стимул размещен на уровне контента, а не создателя. Хотя некоторые сообщения в центре внимания носят имя создателя, многие действительно анонимны, что позволяет людям получать прибыль от своих сообщений без необходимости разрабатывать (и в конечном итоге становиться замкнутыми) личностями Snapchat.

Нельзя сказать, что Snapchat не смог создать экосистему влиятельных лиц, очень похожую на своих аналогов. Фактически компания предпринимает шаги в этом направлении. Например, ранее в этом месяце Snapchat разрешил своим создателям публично отображать количество своих подписчиков. Создатели с большим количеством подписчиков, казалось бы, имеют начальное преимущество в ежедневной лотерее; еще неизвестно, сколько обычных граждан выиграют по-крупному.

Я надеюсь, что многие это сделают. Настоящая возможность для Snap здесь не в том, что он инкубирует следующего Чарли Д’Амелио в центре внимания — а в том, что тысячи создателей зарабатывают реальные деньги на платформе, один или несколько раз, и мы никогда не узнаем их имена. .Это было бы что-то действительно новое в социальных сетях — периодические финансовые вознаграждения только за использование платформы по назначению. Кроме того, Snapchat станет популярным местом для показа рекламы.

Возможно ли, что ежедневные вознаграждения, выплачиваемые непосредственно создателям, могли бы создать более здоровую сеть, чем наши текущие торговые площадки для привлечения внимания? Я не знаю — и когда я болтал с людьми в Snap на прошлой неделе, они признались, что не знают самих себя. Но они очень чувствовали, что что-то подобное стоит попробовать, и я тоже.

Эта колонка была опубликована совместно с Platformer , ежедневным информационным бюллетенем о Big Tech и демократии.

7 способов практиковать сдержанность

7 способов практиковать это, даже если никто другой этого не делает.

Фото: Flashpop / Getty Images

Есть суперсила, которую я пытаюсь использовать каждый день. Я добиваюсь успеха только в 10% случаев, и все же эта замечательная практика по-прежнему приносит больше положительных результатов, чем что-либо еще в моей жизни.

Что такое суперсила? Сдержанность.

Мы живем в безудержном мире, который становится все громче, злее и хаотичнее. Но я понял, что сила и удовлетворение не исходят из дебатов, которые мы выигрываем, или тирады в Твиттере, которые мы продолжаем, или проблем, которыми мы пытаемся управлять для других людей. Часто это происходит из-за того, что мы можем сдерживаться. Вот как я научился проявлять сдержанность.

«Всезнайка — это человек, который знает все, кроме того, насколько он надоедливый.»- Демитри Мартин

Если вы умен, вы, вероятно, хотите, чтобы люди знали об этом. Вы не должны скрывать свой образ мышления, но при каждой возможности показывать свой интеллект стоит дорого. Людям не нравится, когда их исправляют, и они не хотят, чтобы зеркало отражало их собственную несостоятельность.

Если вы на работе, следуйте правилу из книги Роберта Грина 48 законов власти : никогда не затмевайте мастера. Появление вашего босса — верный способ сделать отношения спорными, пусть даже и незаметно.Я не говорю, что вы должны стать подхалимом; просто помните, как и когда вы будете сопротивляться. В целом, если вы размахиваете своим интеллектом перед лицами других людей, это показывает, что вам не хватает другого важного типа интеллекта: социального интеллекта. Если бы у вас было это, вы бы поняли, что позволяя другим людям быть в центре внимания, они заставляют их чувствовать себя важными и что они связывают это чувство с пребыванием рядом с вами. Вместо того, чтобы вызывать свой разум, позвольте ему говорить само за себя.

«Безумие редко бывает у людей, но в группах, партиях, нациях и возрастах оно является правилом.»- Фридрих Ницше

Мы все время лжем себе. Одна из главных лжи, которую мы говорим себе? Что у нас открытые взгляды.

Реальность такова, что каждый из нас создает идентичность на основе рассказов, которые нам рассказывают группы, к которым мы принадлежим. Это не обязательно плохо — люди — существа из племени, и групповое мышление может помочь людям в достижении цели. Проблема возникает, когда мы становимся неспособными придерживаться взглядов, которые отличаются от позиции нашей группы. Вот что мы наблюдаем в политической сфере прямо сейчас — никто ни в чем не движется.

Если вы способны сформировать собственное мировоззрение — а легитимное мировоззрение, созданное независимым мышлением, должно содержать элементы противоречивых философий, — вы больше не попадете в грязные состязания. Вы сможете сосредоточиться на улучшении своей жизни и своего сообщества.

Первый шаг — просто признать, насколько сложно сформировать незапятнанные убеждения. Это даст вам возможность сомневаться в собственном мнении. Как только вы научитесь регулярно бросать вызов себе, вы сможете смотреть на мир через призму своей индивидуальности и уверенно придерживаться собственного мнения, пока все остальные будут спорить.

«Вы хотите похвалы от людей, которые бьют себя каждые 15 минут, одобрения людей, которые себя презирают». — Марк Аврелий

Вы хотите знать отличный трюк, чтобы избавиться от чужого мнения? Прочтите книгу или посмотрите видео о космосе на YouTube. Прямо сейчас я читаю книгу Стивена Хокинга «Краткая история времени ».

Вот отрывок, который мне нравится:

Наше Солнце — лишь одна из ста миллиардов звезд, составляющих нашу галактику Млечный Путь.Млечный Путь — лишь одна из многих галактик в местной группе. Локальная группа, в свою очередь, является лишь одной из тысяч групп и скоплений галактик, которые образуют крупнейшие известные структуры нашей Вселенной.

Теперь подумайте о своем месте в этой вселенной. Почему вы так озабочены тем, что произойдет или что подумают другие, когда вы являетесь бесконечно малым пространством существования?

Конечно, меня до некоторой степени волнует, что думают другие люди. Вы тоже. Но чем меньше мы заботимся, тем мы свободнее.В этом суть свободы — часто она является следствием того, чего вы не делаете.

«Если это под вашим контролем, почему вы это делаете? Если это находится в чьей-то власти, то кого вы вините? Атомы? Боги? В любом случае, глупо. Никого не вините ». — Марк Аврелий

Если вы не владеете своим разумом, то это сделает кто-то другой. Знание того, что вы контролируете свои реакции на обстоятельства, дает вам источник силы, который никто не может испортить.

Хватит винить.Вы слышали этот совет раньше. Почему я повторяю это здесь? Потому что это действительно очень сложно. Как и большинство из нас, я злюсь, когда кто-то пренебрегает мной или обращается со мной несправедливо. Когда ситуация складывается не так, как я хочу, я начинаю жалеть себя. Но если мне повезет, я могу поймать себя и сосредоточиться на той роли, которую я сыграл в ситуации, и тогда я знаю, что я могу сделать, чтобы ее исправить.

«Большинство людей не слушают с намерением понять; они слушают с намерением ответить.”- Стивен Кови

Вы когда-нибудь участвовали в разговоре, когда было ясно, что его никто не слушает? Где, когда каждый говорит, остальные ждут, пока эта миллисекунда тишины не наступит?

Когда вы немного более сдержаны в своих действиях — когда вы можете отказаться от побуждения постоянно вмешиваться, — вы становитесь лучшим наблюдателем. А когда вы станете более опытным наблюдателем, вы поймете, что можете продвинуться дальше, делая меньше .

Если вы откажетесь от необходимости сразу же включиться в разговор и вместо этого слушайте, действительно слушайте, люди будут тянуться к вам.Они откроют свои надежды, страхи, желания, потребности, симпатии и антипатии. Продолжайте показывать им, что вы тот, кому они могут доверять, повторяя то, что они им сказали, задавая вопросы, которые побуждают их продолжать говорить, и выделяя то, что у вас есть общего. Вот как вы устанавливаете связи — не бросаясь в дебаты при первой возможности, просто чтобы услышать, как вы говорите.

«Те, кто действуют с немногими желаниями, спокойны, без беспокойства и страха». — Будда

Амбиции могут быть хорошими и необходимыми.Он также может быть ядовитым. Каждый раз, когда я делаю что-то, чего я на самом деле не хочу, я чувствую себя плохо только потому, что думаю, что это поможет мне получить то, чего я хочу. Я чувствую себя несовместимым с тем, кем хочу быть.

Когда я пишу, когда я слишком много внимания уделяю результатам — количеству статей, которые я публикую, или количеству кликов, которые я получаю, — страдает само письмо. И это начинает походить на работу. Для меня успех достигается только благодаря работе, которая мне нравится.

В какие статусные игры вы сейчас играете? Какие предметы и обстоятельства вас вожделят? Вас контролирует любовь к вкладу или желание получить результат? Я должен постоянно напоминать себе, что могу быть доволен тем, что имею, прямо сейчас.

«Возмущение подобно многим другим вещам, которые кажутся приятными, но со временем пожирают нас изнутри. И это даже более коварно, чем большинство пороков, потому что мы даже сознательно не признаем, что это удовольствие ». — Тим Крейдер

Когда я перестал проводить все свое время в Твиттере, я понял, что, сердито твитнув в пустоту, я пренебрегал теми сферами моей жизни, которые нуждались в уходе. Это был урок опасности крайностей — позволить себе настолько погрузиться в негатив, что я потерял из виду все остальное.

В мире есть настоящие проблемы, но есть и радость. Сдержанность означает освобождение места для обоих этих фактов в уме. Это означает достижение баланса во всем, что вы делаете: сосредоточьтесь на своей карьере, но не делайте карьеру своей жизнью. Будьте осторожны, но не зацикливайтесь на деньгах. Проводите время с друзьями и семьей, не беспокоясь об их проблемах. Вцепившись в руль жизни, вы создаете иллюзию, что все в ваших руках. На самом деле нет. Просто живи.

2020 В центре внимания — кафедра английского языка

Выступление факультета Др.Дивья Виктор: Келси управляет как серьезный поэт; Келси — это серьезный поэт. Она в единственном числе в своем подходе к тому, что явно является даром линейных форм, чувственным и удивительно умным стихам. Я верю в то, что Келси говорит о нашем обществе, потому что знаю, что у нее есть все, что нужно, чтобы сказать это ».

Отзыв профессора Джеффа Рэя от преподавателей: Келси — отличный пример студента, поступающего в МГУ, имеющего большой опыт и развивающегося по-разному за пределами классной комнаты.Возможно, самое главное, творческая работа Келси отражала и отражала ее общий рост. Она вовлечена и помолвлена. Она — художник. Она работает над этим. Она борется с этим. Она творит. Она вдумчивый и замечательный молодой художник ».

Как бы вы описали свое время в МГУ, изучая английский язык или киноведение?

Обнадеживает и меняет жизнь. В старшей школе Келси даже не хотела, чтобы поступили в колледж. Если бы меня не подталкивала к этому моя семья, я бы не стал; Понятия не имею, кем бы я был, если бы не знал.Но, будучи специалистом по английскому языку, я имел честь работать со столькими блестящими людьми (студентами, профессорами, приглашенными авторами и режиссерами). Я смог написать и переработать несколько полных портфолио стихов и четыре полнометражных сценария с моими любимыми профессорами. У меня была возможность читать свои работы перед толпой людей, чего я никогда бы не сделал в старшей школе. Кроме того, профессора кино помогли мне осознать, что создание фильма намного более достижимо, чем я думал, и предоставили мне ресурсы, чтобы помочь мне в этом.Например, здесь я научился пользоваться камерой! Я не изучаю кино, но мне удалось снять и продюсировать несколько короткометражных фильмов вместе с другими студентами! Теперь, когда я смотрю сериал или фильм, я говорю: «Эй, я знаю, как они это сделали, и я тоже могу». Или, если я не знаю, как это сделать, я все еще могу отправить Питу Джонстону электронное письмо и спросить его об этом. Все это, чтобы сказать: мое время, проведенное в качестве специалиста по английскому языку, было захватывающим и мотивирующим. Я вырос как личность, писатель и творец, и я знаю, что все еще могу обратиться за помощью к сообществу CAL.

Какие классы, инструкторы или мероприятия особенно выделяются для вас и почему? Как они подготовили вас к следующему этапу вашей жизни?

Прежде всего, любой класс или взаимодействие с Дивьей Виктором всегда выделяются. Я работаю с Дивьей два года и не могу представить свой колледж без нее. Я встретил ее в ENG 200: Creative Writing Community — она ​​была приглашенным докладчиком. Пространство, которое она создала для нашего класса, чтобы существовать в течение этого часа, не было похоже на то, что я когда-либо испытывала.Итак, когда у меня появилась возможность посещать ее курс «Введение в поэзию», я была на седьмом небе от счастья.

Если я правильно помню, она однажды сказала, что, по ее мнению, мне следовало заниматься продвинутой поэзией, а не вступительной поэзией. Поскольку у меня не было возможности сделать это переключение в своем расписании, она использовала свое свободное время, чтобы составить список стихов разных поэтов, чтобы я мог читать и перенимать у них приемы. Затем, когда я рассказал ей о поэтическом повествовательном проекте, которым я хотел заниматься, она рассказала мне о стихотворении Адриенн Рич «Нырнуть в крушение».Однажды после занятий, когда я ее почти не знал, она сидела со мной в беседке у библиотеки (на морозе ), чтобы помочь мне понять «Погружение в затонувший корабль», чтобы я мог использовать методы Рича. подойти к моему собственному проекту. С тех пор у нас были регулярные встречи, чтобы обсудить поэзию, Клаудию Рэнкин, Дуглас Кирни и жизнь в целом.

Что касается образовательного уровня, то что мне нравится в ее стиле преподавания, так это то, что я никогда не слышал, чтобы она говорила, что чья-то работа плохая или неправильная.Вместо этого я слышу, как она говорит: «Это хорошая работа и , что еще мы можем думать об этом? Как мы можем развить эту идею? Что, если мы подойдем к нему с этой точки зрения? » В отличие от моего опыта общения с учителями в старшей школе, мне всегда казалось, что мы с Дивьей работаем вместе для достижения общей цели, и я всегда чувствовал, что у нее было искреннее желание понять, что я пытаюсь сделать с мое письмо (или мои цели в жизни), чтобы она могла найти способ помочь мне достичь этого. Она призвала меня поделиться своей работой с сообществом, подав заявку на такие мероприятия, как LiveLit или CW awards.Она помогла мне подать заявку на стипендию и участвовать в конкурсах писателей, которые я никогда не думал, что смогу выиграть. Она призвала меня рассмотреть идеи относительно идентичности и политики, которые я никогда раньше не задумывал, и в целом она помогла мне вырасти и признать мою ценность большим количеством способов, чем я могу объяснить здесь.

На личном уровне я всегда чувствую себя увиденным, когда говорю с ней (и я могу только надеяться, что отвечу на просьбу). Один опыт, который действительно запомнился мне, вернулся, когда я был в ее классе продвинутой поэзии.Моя бабушка умерла во время зимних каникул, и, несмотря на то, что я вернулась в школу, как будто ничего не случилось, мне стало плохо. К тому времени я знал Дивью только семестр, но она заметила, что со мной что-то не так, когда никто другой, и она убедилась, что я знал, что она будет со мной, если мне что-то понадобится — не из соображений социальной тонкости, но как способ дать понять, что она заботилась обо мне на человеческом уровне.

Я плачу сейчас, пытаясь подытожить свой не поддающийся резюмированию опыт общения с Дивьей, поэтому я просто скажу, что я благодарен за то, что она присутствует в моей жизни, и что я надеюсь продолжать учиться и расти вместе с ней. ее, и что я всегда с нетерпением жду наших разговоров, в которых я ухожу, чувствуя себя более энергичным и вдохновленным, чем когда я вошел.

Мое времяпрепровождение с Джеффом Рэем (который, по словам моей матери, может быть моим дальним двоюродным братом) также очень выделяется. Я также встретил его в классе Creative Writing Community, где он рассказал о своем писательском опыте, съемках и продюсировании собственного короткометражного фильма. У меня не было намерения брать уроки сценария хотя бы потому, что я чувствовал себя обескураженным после опыта в старшей школе, но то, как он говорил с нами на своей лекции, заставило меня почувствовать, что я могу создать что-то столь же крутое, как его короткометражный фильм.После того, как лекция закончилась, я немного поговорил с ним — он посоветовал мне записаться на его уроки сценария в следующем семестре. Наступил следующий семестр, его класс был заполнен, но он сдержал свое слово и пригласил меня в класс. На этом занятии Джефф помог мне поработать над моим первым полнометражным сценарием и сказал две вещи, которые я всегда буду помнить. 1. Писатели эгоистичны, и это нормально. 2. Если идея написания сценария на определенную тему пугает вас, опирайтесь на нее. Напиши это. Последний совет не только помог мне изучить свой стиль письма, когда я перешел в следующие несколько лет учебы в школе, но я обнаружил, что это ценный совет, который можно применить к моей жизни в целом.Если какое-то действие или событие пугает меня, я стараюсь опираться на него — это привело к тому, что я получил работу в исследовательской лаборатории, я опирался на дружбу и отношения, которые я думал, что потеряю, и я сделал их намного сильнее. снова начал публичные выступления, и я уже не так беспокоюсь, когда читаю свою работу другим людям.

Этот совет полностью замкнулся, когда несколько месяцев назад я встретил Джеффа в Художественном музее Броуд (обычное дело, я уверен, что он мог бы вам сказать) и спросил, готов ли он помочь мне с мои сценарии.В этом семестре у меня нет независимого исследования или официального занятия с ним, но Джефф был отчасти достаточно, чтобы выделить время из своего плотного графика (см. Стикеры на его столе) и посвятить это время тому, чтобы помочь мне с мой последний сценарий сценария. Я бесконечно благодарен за это. Последнее, что я скажу, это то, что я вообще не люблю проверять электронную почту. Но часто, когда я их проверяю, я получаю сообщение от Джеффа с примечаниями к моему сценарию и фразой ободрения или признательности, которая оставляет у меня чувство хорошего настроения на весь день.Джефф — добрый и заботливый человек и профессор; Я в восторге от того, что снова работаю с ним, и надеюсь, что так и будет.

Особые упоминания: Урок сценария Swarnavel Pillai был не только духовным опытом, который способствовал созданию небольшого сообщества между людьми, с которыми я его брал, но также открыл мне различные возможности, которые я мог использовать для создания и написания своего сценария. На уроке кинематографии Пита Джонстона я научился работать с камерой, редактировать отснятый материал и анализировать кинематографию — однако в конечном итоге его страсть к кинематографии пробудила во мне новую страсть.Я не ходила на уроки у Робин Силберглейд, но наши разговоры такие обнадеживающие и теплые — она ​​многому меня научила в вопросах общения и авторства, и ее поддержка так много для меня значила. Я тоже не ходил на занятия с Джошуа Ламом, но в течение моего последнего года мы переписывались, чтобы обсудить Трикстер-Троп, а также другие аспекты афроамериканского юмора. Он нашел время, чтобы помочь мне, человеку, которого он не знал, найти ресурсы, чтобы я мог продолжить изучение тропа, и он встречался со мной в рабочее время — все это, чтобы сказать, он очень проницательный, добрый и отзывчивый человек, которого я рада встретить до окончания учебы.

Я мог бы назвать каждого человека, у которого я научился; люди в CAL удивительны и предлагают так много любви и поддержки.

Какой совет вы дали бы будущим специалистам по английскому языку или киноведению, исходя из вашего опыта работы на факультете?

1. Если что-то пугает, попробуйте. Это может быть не так страшно, как вы думаете. Фактически, это может быть опыт, который поможет вам расти как личность и как творец.
2. Если есть профессор, который вам нравится (ходили ли вы с ним на занятия или нет), и вы хотите поработать с ним в какой-либо должности вне класса, просто спросите! Худшее, что может случиться, — это отказ.Но, если они скажут «да», у вас есть наставник, союзник и друг.
3. Ставьте на первое место себя и свое благополучие. Как специалист по английскому языку или киноведению, вы почти неизбежно окажетесь в положении, когда у вас есть два восьмистраничных документа, презентация, короткометражный фильм и сценарий, которые должны быть сданы на неделе. Я знаю, что это сложно, но нужно найти время, чтобы позаботиться о себе. При необходимости попросите о помощи и приспособлении — опять же, худшее, что может случиться, — это отказ.
4. Некоторые моменты в жизни неизбежно будут казаться бессмысленными.Но если вы можете изменить свои мысли и представить эти моменты как возможность узнать / испытать что-то новое, вы никогда не знаете, что из этого может получиться.

Над какими курсовыми проектами вы работали / над которыми работаете в этом году, и что вас в них интересует или волнует?

В качестве вершины я работаю с Дивьей над 30-страничным поэтическим портфолио, в котором я исследую свою личность как чернокожую женщину и экспериментирую со структурой стихов. Больше всего в этом проекте мне нравится смотреть, как все складывается.Каждую неделю или около того я приходил к Дивье с несколькими небольшими набросками и много путался в том, что я мог бы сделать с этими набросками. Но было потрясающе видеть, как эти черновики за семестр превращались в содержательные, искренние произведения. Меня также очень интересовал процесс изучения того, что значит быть черным поэтом, и если чернота остается чернотой, когда стихотворение представляет собой нежное исследование взгляда на цветы в туманное утро, или если чернота равна , то только чернота, когда она отвечает социально-политическому состоянию мира.

Я также работаю над мрачной комедией с Джеффом (хотя пока не хочу подробно ее описывать). Я в восторге от этого проекта, потому что он удовлетворяет мою потребность в комедии и дает мне возможность создавать странных персонажей и наблюдать за их взаимодействием, что меня всегда увлекало. Кроме того, я думаю, что удовольствие от написания сценария — это возможность создавать эти маленькие, но захватывающие, человеческие моменты, поэтому я с нетерпением жду этого, когда продолжу.

Каковы ваши надежды и стремления после окончания учебы?

Это расплывчатый ответ, но все, что я хочу делать в жизни, — творить.Я получаю этот прилив адреналина в начале проекта, когда я знаю что-то и пытаюсь понять, что именно. И в конце я получаю еще один прилив, когда вижу, что все мои идеи сливаются воедино.

Прямо сейчас мое сердце сосредоточено на написании и постановке телешоу и / или короткометражного фильма. Но я надеюсь написать много сборников стихов, мюзикл, может быть, даже художественный подкаст. Я особенно надеюсь, что вещи, которые я создаю, помогают людям почувствовать себя увиденными, особенно темнокожим девушкам, которые не очень хорошо представлены в искусстве.Это было бы бесценно для меня.

Пожалуйста, подумайте немного о странном опыте получения высшего образования в этот момент местного и глобального кризиса. Какие ресурсы были для вас наиболее полезными в преодолении этой беспрецедентной ситуации?

Сначала меня устраивали изменения, которые вызвала эта ситуация (отмененные мероприятия, онлайн-классы, самоизоляция и т. Д.). Зачем? Итак, две причины: 1. Я интроверт и мне нравится быть одному. Я думал, что самоизоляция для меня не проблема.2. Скажу вам честно: я не хотел ходить на выпускной. Я собирался присутствовать в любом случае, потому что знал, что моя семья и друзья будут счастливы видеть меня на этой сцене, но мне никогда не нравились большие формальные церемонии, поэтому я не возражал, если выпускной экзамен отменяют или откладывают.

На момент написания, я думаю, это моя пятая или шестая неделя карантина. Я не могу не подчеркнуть, как сильно мне не хватает возможности сидеть и писать в Broad Art Museum, или как мне не хватает простоты возможности ходить по офису CAL, разговаривать с моими профессорами и вместе создавать пространство с очень вдохновляющая, возбуждающая и теплая творческая энергия.Я скучаю по нашему личному сообществу, я оплакиваю события, которые были отменены, и я оплакиваю идею того, каким был бы мой выпускной год при нормальных обстоятельствах.

Я знаю, что многие из нас вели себя так, будто ничего не изменилось, кроме нашей способности работать из дома, но это нормально признать, что это странное и страшное время. Я разговаривал с некоторыми из моих друзей, и мы пришли к выводу, что для многих из нас этот опыт сродни горем. Лично я снова ощутил физические ощущения, которые я испытал после смерти бабушки — я снова горюю.Я думаю, для меня было важно понять и принять это.

Это не спонсируемый ответ, но, несмотря на оплакивание нашего личного сообщества, ресурс, который я нашел наиболее полезным, — это наше сообщество, а также мои друзья и семья дома. Ясно, что если мне что-то понадобится, я могу обратиться к нашему сообществу и попросить о помощи. По крайней мере, помните: даже если вы чувствуете себя одиноким, это не так. Или, по крайней мере, не обязательно.

Гейл Кинг в центре внимания

The Washington Post опубликовала статью, в которой восемь женщин заявили, что г-н.Роуз совершал нежелательные сексуальные домогательства, и на следующий день его уволили. В эфире после того, как г-жа О’Доннелл сделала резкое заявление, неуверенная г-жа Кинг заявила, что все еще шатается. «Опра позвонила мне и сказала:« Ты в порядке? »Я не в порядке», — сказала г-жа Кинг. Она похвалила вышедших женщин, добавив: «Что вы скажете, когда кто-то, кто вам очень дорог, сделал что-то настолько ужасное?»

Мисс Уинфри рассказала мне, что смотрела утреннюю передачу из своего дома в Санта-Барбаре, Калифорния.Она сидела на краю дивана и говорила: «Давай, давай, давай», чтобы подруга не плакала. «Нора там пинала задницы ради женщин и #MeToo, — сказала г-жа Уинфри. «А Гейл была такая, — она ​​заговорила голосом грустной южной красавицы, — о, мой папа умер. О боже, мой папа умер ».

Мисс Уинфри вернулась к своему нормальному тону. «Я сказал:« Девушка, собери это вместе! »»

«Аллилуйя», набрал мистер Роуз

К тому времени, когда я связался с мисс Кинг, чтобы поесть и поговорить о ее карьере и #MeToo и как, в 63 лет, она больше не просто миссЛучшая подруга Уинфри, люди начали останавливать ее на улице, чтобы выразить соболезнования, как будто кто-то умер.

Было время на Открытом чемпионате США. «Кто-то подошел ко мне, прикоснулся к моей руке и сказал:« О, ты в порядке. со всем, что случилось на CBS? »с такой собачьей головой, — сказала мисс Кинг, наклонив голову, как кокер-спаниель.

Г-жа Кинг упрекнула CBS и призвала к полной прозрачности в расследовании дела г-на Мунвза. Она решительно заявила, что поддерживает и верит в его и г-на.Обвинители Роуз. Но мисс Кинг также считает, что «вы можете держать в голове две идеи одновременно». То есть вы можете верить и сочувствовать женщинам, но также думать, что не всех мужчин, обвиняемых в проступках, следует изгонять на всю жизнь.

Я спросил мисс Кинг, возможно ли искупление некоторым из мужчин #MeToo. «Эми, вокруг ходят убийцы», — категорично сказала мисс Кинг. «Вокруг ходят люди, которые убивают людей. Возможно, они не смогут вернуть [свою] работу, но, безусловно, где-то должно быть место для некоторого искупления.Она остановилась. «Я не знаю, что на это ответить, возможно, это будет слишком рано.