Рецензия на фильм «Меланхолия»
Подозрительно экзальтированная Жюстин (Данст) выходит замуж, ее сестра Клэр (Генсбур) с мужем (Сазерленд) организовывают свадьбу в семейном поместье. В то же время к Земле приближается планета созвездия Скорпиона «Меланхолия», что означает более или менее конец всего сущего. Впрочем, кое для кого Армагеддон — это частности. И вообще отвлекает от смотрения в стенку.
Кадр из фильма «Меланхолия»
В скором времени с Землей столкнется планета с пышным именем «Меланхолия». Если сделать кольцо из проволочки и периодически смотреть через него на небо, видно, как она приближается. Когда это, наконец, случится, линии электропередач порвутся, птицы повалятся с неба, а из пальцев у девушки навстречу «Меланхолии» поползут молнии. И всем сразу станет легче. Сложенная как опера картина открывается прелюдией, из которой станет более или менее ясно, как это будет: птички, молнии, слом земной коры. Концовка перенесена в начало, в том числе для того, чтобы снять лишнее напряжение.
Кадр из фильма «Меланхолия»
Первый акт — каждый назван по имени одной из сестер «Жюстина» и «Клэр» — свадьба Жюстины. Невеста оживлена, в белом платье и вообще очень старается. В поместье, принадлежащем, кажется, старшей сестре Клэр и ее мужу (за их же счет и свадьба), куча гостей, горят свечи, планируется запуск китайских фонариков. Некоторое время торжество (и в самом деле напоминающее «Торжество» Винтерберга и еще картины Бергмана) как-то продолжается, потом Жюстина начинает стремиться в горячую ванну, грубит начальнику, унижает жениха, писает в лунку на поле для гольфа, окончательно и с видимым облегчением срываясь с катушек: эксперимент с человеческим счастьем не удался, отдайте уже ей меланхолию. Происходящее в картине во втором акте (названном «Клэр», но по сути опять посвященном Жюстине) — все более глубокое и все более счастливое погружение Жюстины в бездну, воссоединение с меланхолией, будь то психическое состояние «мрачного помешательства» или название планеты, которая как раз на днях очень кстати врежется в Землю.
Не чуждый меланхолии Триер опять снимает картину о себе. Он тут и Жюстина, пустыми, внутрь повернутыми глазами призывающая планету, которая одним махом все это прихлопнет и все, наконец, кончится. И Клэр, которой есть что терять, и которая цепляется за жизнь, гаснет и сходит с ума с той же скоростью, с которой Жюстина — девушка-метеорит — наливается жизнью. По мере приближения планеты две сестры (которые, конечно, один человек или две стороны одной планеты, как угодно) меняются ролями. Практичная, заботливая, земная, в конце концов, Клэр теряет связь с реальностью, Жюстина счастливо уходит в отрыв.
Триер, который говорил, что визуальный стиль картины во многом сформировала музыка Вагнера (прелюдию к опере «Тристан и Изольда» он решил использовать на самых ранних стадиях работы), жалел даже, что «Меланхолия» сама собой получилась такой романтической, пышной, вызывающе прекрасной. Потом вроде бы смирился — с фильмом все равно ничего нельзя было сделать: он жил своей жизнью, дышал, пульсировал, ждал конца света.
Канны-2011: истерия вокруг «Меланхолии» — BBC News Русская служба
- Мария Бейкер
- для bbcrussian.com, Канны
Автор фото,
Подпись к фото,Режиссер Ларс фон Триер не привык находиться в позиции любимца публики
«Совет Директоров Каннского фестиваля, собравшийся на экстренное заседании 19 мая 2011 года, глубоко сожалеет о том, что кинофорум был использован Ларсом фон Триером для высказывания комментариев, являющихся неприемлемыми, нетерпимыми, и противоречащих идеалам гуманизма и великодушия, лежащим в основе существования Фестиваля.
Совет Директоров резко осуждает эти комментарии и объявляет Ларса фон Триера персоной нон-грата. Это решение вступает в силу немедленно,» — говорится в пресс-релизе, распространенном в четверг дирекцией фестиваля.
Скандал с Триером вернул Канны на первые полосы французских газет, которые последние несколько дней были заняты исключительно делом Доминика Стросс-Кана. Французская версия еженедельника «Метро» вышла с изображением Ларса фон Триера, грозящего человечеству кулаком с нецензурной наколкой, на первой странице.
«Красивый фильм о конце света»
Истерика вокруг режиссера «красивого фильма о конце света» (таков рекламный слоган «Меланхолии») разгоралась постепенно.
Утренний пресс-показ в битком набитом кинотеатре Люмьер закончился небольшой овацией, а зал пресс-конференций был переполнен желающими задать вопрос датскому мэтру, изобретателю кинематографа «Догмы», лауреату Золотой Пальмовой ветви 2000 года (за фильм «Танцующая в темноте»), ветерану Красной дорожки, в 12-й раз представлявшего свою картину в официальной программе главного кинофестиваля мира.
В 12-й и в последний.
Двухчастная «Меланхолия» Ларса фон Триера открывается видеоувертюрой под музыку из «Тристана и Изольды» Вагнера. Увертюра, являющаяся одновременно и финалом, изображает конец света.
В голубую планету Земля врезается планета «Меланхолия», тоже голубая, только поменьше. Врезается плавно и торжественно, в такт Вагнеру, и пока «Меланхолия» подлетает, череда стоп-кадров позволяет зрителю разглядеть главных персонажей трагедии: сестер Жюстин (Кирстен Данст) и Клэр (Шарлотта Генсбур).
Снятая в идиллическом шведском замке, написанная по всем правилам классической драматургии и овеянная бергмановским духом, «Меланхолия», действительно, кажется самой красивой лентой Ларса фон Триера. По словам режиссера, «Для меня «Меланхолия» — это история не столько о конце света, сколько о состоянии сознания».
Женщины без мужчин
Младшая сестра, Жюстин, чья свадьба разыгрывается в первой части картины, больна депрессией.
И чем дальше в ночь тянется праздничная церемония, тем труднее новобрачной совладать с экзистенциальным ужасом.
Автор фото,
Подпись к фото,Как всегда у Триера, мужчины сходят с дистанции, оставляя женщин наедине с жизнью и смертью
Постепенно, после череды казусов и гротескных неловкостей, когда буржуазный ритуал вывернут режиссером наизнанку и высмеян, гости, один за другим, как музыканты в «Прощальной симфонии» Гайдна, покидают сцену. Прекрасная Жюстин в пышном белом платье устремляется навстречу «Меланхолии», чье приближение в ночи сулит удовлетворение и покой.
Если Жюстин в блестящем исполнении Кирстен Данст – альтер эго режиссера Фон Триера, то Клэр Шарлотты Генсбур – воплощение «нормы». Она хозяйка замка, мать семейства, заботливая сестра, жрица бессмысленного ритуала. Она и конец света хочет встретить «правильно»: на террасе, с бокалом вина.
Ей посвящена вторая часть фильма. Чем ближе подлетает «Меланхолия», тем труднее Клэр совладать с собой, тем истеричнее ее попытки убедить близких в том, что «все обойдется», и именно она отправляется в аптеку за снотворным «на крайний случай».
В финале картины на сцене, лужайке замка, под электрическим заревом настигающей Землю «Меланхолии» останутся три персонажа – две сестры и малыш. Как всегда у Триера, мужчины сходят с дистанции, оставляя женщин наедине с жизнью и смертью.
«На мой взгляд, меланхолия – необходимая составляющая любого хорошего произведения искусства. Мне было важно передать состояние тоски, в котором пребывает Жюстин, и которое, полагаю, знакомо всем,» — заметил Фон Триер на пресс-конференции.
Отвечая на вопросы журналистов, режиссер заметил, что сам сейчас вышел из депрессии, пребывает в хорошем расположении духа, не злоупотребляет алкоголем, читает книжки и пишет сценарий порнофильма о взаимоотношениях западной и восточной христианских конфессий.
А на вопрос, не собирается ли режиссер «Догвилля» и «Антихриста» снять комедию, Триер пророчески посетовал: «Почему-то, когда я делаю комедии, они оборачиваются трагедиями!».
Пресс-конференция уже подходила к концу и, казалось, так и закончится на легкой шутливой ноте, в столь непривычной для Ларса фон Триера атмосфере одобрения и поддержки со стороны прессы.
Казалось, ничто не помешает Кирстен Данст стать главной претенденткой на приз за лучшую женскую роль (на самом деле, приз стоило бы разделить между Данст и Генсбур), а Фон Триеру претендовать, как минимум, на приз за лучшую режиссуру.
Окончательное решение журналистского вопроса
Но тут грянул гром: журналистка газеты «Таймс», попросила Фон Триера рассказать о его немецких корнях, о готическом элементе в «Меланхолии» и об интересе режиссера к нацистской эстетике.
Автор фото,
Подпись к фото,Несмотря на скандал, «Меланхолия» по-прежнему претендует на Золотую Пальмовую ветвь
Фон Триер, воспитанный отчимом-евреем, до 30 лет считавший себя евреем и узнавший о своем немецком происхождении лишь в зрелом возрасте, ответил после небольшой паузы: «Я понимаю Гитлера… Я думаю, что он совершил дурные вещи, да, конечно… Но я представляю, как он сидел в своем бункере в конце… Я думаю, что я понимаю этого человека».
«Его не назовешь хорошим парнем, но я много о нем понимаю и сочувствую ему немного… Хотя, конечно, я не оправдываю Вторую мировую войну и я не против евреев…» — в конец запутался Фон Триер, с опаской поглядывая на сидевшую рядом с ним и отчаянно жестикулировавшую Кирстен Данст, которая своим женским чутьем, видимо, уже поняла, что столь неполиткорректный монолог будет стоить ей приза за лучшую женскую роль, лишит режиссера шансов на Пальмовую ветвь, а «Меланхолию» — шансов на американский прокат.
Вот, собственно, и вся история. И несмотря на то, что в самом последнем ответе, продолжая иронизировать над собой и публикой, Триер пообещал, что может снять голливудский блокбастер об «окончательном решении журналистского вопроса», в зале раздались смех и аплодисменты, и к режиссеру бросилась толпа репортеров за автографами и фотографиями.
Однако уже к вечерней гала-премьере стало ясно, что режиссеру не простят иронии: сначала была отменена вечеринка по случаю премьеры фильма, потом от Триера потребовали принести извинения (что он сделал), ну а потом – через 24 часа после пресс-конференции – крупнейший скандинавский режиссер современности был объявлен персоной нон-грата.
По мнению кинокритика и автора монографии о творчестве Фон Триера Антона Долина, с психологической точки зрения, поведение режиссера вполне понятно.
«Триер не выносит ситуаций, когда он становится всеобщим любимцем. После «Антихриста», избавившись от депрессии, он снял «Меланхолию», которая, по его собственным словам, оказалась слишком красивой. Она почему-то всем нравится! Даже американский журнал Variety написал о нем положительную рецензию, чего никогда не бывало,» — говорит Антон Долин.
Вероятно, почувствовав себя в непривычной позиции любимца публики, Триер позволил себе неуместную шутку, которая и привела к эскалации скандала.
«Всем известно, что Ларс фон Триер, выросший в еврейской семье, человек абсолютно либеральных взглядов, — сказал в интервью bbcrussian.com кинокритик Антон Долин. — К сожалению, Триер не принял во внимание состояние общественного сознания и тот факт, что пресс-конференция – это место, где нельзя себе позволять такого рода шутки, потому что любые твои слова могут быть вырваны из контекста, искажены и растиражированы».
Итак, решением дирекции Каннского фестиваля, Ларс фон Триер не имеет больше права ступить на красную дорожку. Говорят, он остается на вилле в окрестностях Канн, назначенные интервью с журналистами не отменял, и настроен бодро.
Между тем, сам фильм «Меланхолия» остракизму не подвергся и продолжает претендовать на Золотую Пальмовую ветвь. Решение жюри, которое возглавляет Роберт де Ниро, будет объявлено в воскресенье.
Далась вам эта «Меланхолия» — История — Кино — OpenSpace.ru
АНТОН ДОЛИН пытается понять, что публика нашла в последнем фильме Ларса фон Триера и что с этим делать
Имена: Кирстен Данст · Ларс фон Триер · Мануэль Альберто Кларо
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Мне нравится фильм «Меланхолия».
Я смотрел его три раза и, наверное, пойду еще. Но я — не показатель: мне нравятся все без исключения фильмы Ларса фон Триера, близок его киноязык, интересны его взгляды и мысли. Таких зрителей всегда было мало. До недавних пор.
Сам Триер не приехал — приз получала его жена. Нежелание светиться на публике после каннского скандала более чем объяснимо. Важно, однако, принять во внимание и отношение автора к «Меланхолии» — снисходительное, чуть ли не пренебрежительное. Guilty pleasure, «сливочные сливки», фильм, от которого он в процессе производства получил слишком много удовольствия: явно не лучший пункт в биографии Триера. Когда я спросил, по-прежнему ли он считает себя лучшим режиссером в мире (об этом, напомню, Триер заявил после освистания «Антихриста»), он лаконично ответил: «Не в этом фильме».
Именно поэтому меня, как поклонника датского режиссера, тревожит, волнует, царапает всеобщая любовь к «Меланхолии». Как ее объяснить?
© Централ Партнершип
Умаявшись после долгих и мучительных «нулевых», легализовавших документалистику в игровом поле, приучивших к репортажной камере, отсутствию профессиональных актеров, закадровой музыки и спецэффектов, публика вновь с наслаждением нырнула в сладостные красоты. Тем паче что предложил их не Джеймс Кэмерон, а Триер. С ним проще: пережив про себя катарсис, на словах можно списать его на умышленный ход, стилизацию или иронию. Зара Абдуллаева даже написала для «Искусства кино» внушительную статью под названием «Сумерки эстетизма», где долго и обстоятельно доказывала, что красивости «Меланхолии» — радикальный прием, направленный как раз против пошлой эстетизации. Но факт остается фактом: красота фильма наглядна и очевидна, и трудно не наслаждаться упоительными рапидами, картинным пейзажем, совершенством загадочно-голубой планеты-убийцы. Да хоть бы и идеальным «ню» Кирстен Данст, лежащей на берегу водоема в призрачном свете планеты Меланхолии. Читать текст полностью
По сути Триер сделал то же самое, что его героиня Жюстина, в гневе выбрасывающая из кабинета сестры-искусствоведа репродукции абстрактных полотен и выставляющая на их место картины Брейгеля, Караваджо и Милле.
Датчанин в начале карьеры был экспертом по кинокрасотам, но после «Европы» отказался от тщательных декораций и виртуозных тревеллингов во имя непосредственной интонации и живой, подвижной камеры. В «Эпидемии» за кадром тоже звучал Вагнер — но прелюдия к «Тангейзеру» была поставлена в кавычки вставного сюжета, «фильма в фильме»; Триер предупреждал, что это прием. Иное дело в «Меланхолии», где совершенство кадра — продуманного даже в мнимо спонтанных эпизодах — идеально отражается как в дизайне богатого интерьера, так и в закадровом звучании вступления к «Тристану и Изольде», одного из самых совершенных произведений, подаренных миру классической музыкой.Если в «Танцующей в темноте» или «Догвилле» Триер управлял камерой сам, а в «Самом главном боссе» поручал эту работу компьютерной программе, то тут впервые в жизни нанял Мануэля Альберто Кларо — оператора-дизайнера, фаната Тарковского, отточившего мастерство на формалистских полотнах Кристофера Боэ. Красиво до отвращения, как свадебный торт.
Но у тех, кто жадно пожирает эту сладость, есть идеальное оправдание: ведь все это напоследок, в канун Апокалипсиса. В такую минуту, как отмечено в фильме, может взбрести в голову что угодно — даже сесть на веранде с бокалом вина и спеть хором Девятую Бетховена. Вагнер, если задуматься, еще лучше.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Второе объяснение чуть заковыристей. Триер с первого фильма рассказывал историю одного и того же персонажа — идеалиста, объясняющего мир по некоей схеме и потому терпящего сокрушительное фиаско. Начиная с «Рассекая волны» добавилась вторая, столь же постоянная героиня: «золотое сердце», жертвенная фигура.
Иногда они объединялись, как в «Догвилле» и «Мандерлее», иногда превращались в коллективный автопортрет, как в «Антихристе». «Меланхолия» — первый фильм, где соотношение ролей резко изменилось. Идеалист (герой Кифера Сазерленда) резко отошел на второй план и бесславно пал, не дождавшись финала. «Золотое сердце» исчезло, уступив место Жюстине: не только сильной личности, но и последовательной эгоистке. И, нет сомнений, проекции самого Триера, так же страдающего от депрессий, но «знающего всё».Жюстина показана без иронического отстранения: небывалый случай для Триера. В фильме нет того лукавства и двурушничества, которые приписывают датчанину его критики.
Ведь в чем его обвиняют чаще всего? В провокациях и спекуляциях. Первое бесспорно. Второе сомнительно: спекулируют на эмоциях скорее уж мексиканские сериалы и голливудские хорроры, чем аналитические картины Триера, которые раздражают как раз невозможностью растворения в персонажах, трудностью сопереживания. Но в «Меланхолии» такой шанс есть: перед нами прямое высказывание, с которым может солидаризоваться и просто согласиться большинство — вне зависимости от конфессиональной, социальной или национальной специфики.
Теперь — о сути этого высказывания. Триер — режиссер-философ, нетривиально трактовавший такие сложнейшие категории, как самопожертвование («Рассекая волны»), милосердие («Догвилль»), творчество («Танцующая в темноте»), сознание («Идиоты»), вина («Антихрист»). Но «Меланхолия» — не тот случай. Рассмотрев фильм под разными углами, покрутив его так и сяк, попробовав на зуб и проглядев на свет, я пришел к неутешительному выводу: в его сердце сверхбанальный тезис, укладывающийся в три слова — «мы все умрем».
Не о Конце же Света речь, в самом деле! Пожалуй, впервые в жизни Триер выступил в амплуа «мистера Очевидность». И тут же его объявили мессией.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
«Меланхолия» — кино о неизбежности смерти и о том, как ее встретить в отсутствие утешительной религиозной или квазирелигиозной идеи (слова всезнайки Жюстины об отсутствии жизни во Вселенной — не что иное, как указание на невозможность загробной жизни). Стоицизм героини — рекомендация к действию. Первая половина фильма, декларативно вторичная по отношению к «Торжеству» Томаса Винтерберга, — подробная аргументация, почему жизнь не так уж хороша, чтобы о ней горевать.
Планета Меланхолия — зримый и выпуклый образ смерти как чего-то неизбежного, непостижимого и несоизмеримо большего, чем ты, а потому необоримого.Самое время вернуться к смыслу названия. Оно обмануло всех опять же красивым звучанием, проведя мимо смысла. Героиня страдает от депрессии, которая начинается на ее собственной свадьбе, а проходит лишь накануне Апокалипсиса. Но равнозначна ли депрессия, медицинские симптомы которой Триер, по словам всех психиатров, описал абсолютно точно, меланхолии?
Хорошим послесловием к фильму могла бы стать книга, только что выпущенная издательством НЛО, — написанная соседкой Триера по Скандинавии, шведской исследовательницей Карин Юханнисон, «История меланхолии». Автор весьма убедительно доказывает, что меланхолия — не психическое расстройство отдельной личности, а общественная болезнь, от которой, в разных модификациях, западноевропейский социум страдает как минимум с XVII века. Меланхолия — знак определенной эпохи, а не индивидуальное свойство.
А ведь если приглядеться к фильму Триера, то станет очевидным, насколько миражно формальное противопоставление бунтарки и ясновидящей Жюстины окружающим ее людям. Так ли сильно она отличается от этих самодовольных буржуа?
Благодушный отец сбегает со свадьбы дочери, как только чувствует, что ситуация накаляется. Мать невесты откровенно хамит новобрачным уже за столом — и напряжение старшего зятя свидетельствует о том, что происходит подобное отнюдь не впервые. Но и рационалист-зять держится недолго, пока не решает покончить с собой, как какой-нибудь экзальтированный Вертер. Босс невесты истерит и требует выдать ему рекламный слоган до завершения свадьбы. Его племянник-неврастеник бегает за девушкой и требует озвучить ему этот слоган. Сестра невесты — на грани срыва: ее психическую нестабильность нам еще предстоит оценить во второй половине картины. Даже глуповатый организатор свадьбы закатывает истерику и отказывается смотреть в сторону невесты. А потом они все покидают праздник и картину, чтобы больше не появиться в кадре.
Будто уходят из жизни, один за другим, как лемминги. Нет, перед нами — отнюдь не история одной болезни, а картина мира, в котором стремительно распространяется вирус меланхолии.
© Централ Партнершип
Кадр из фильма «Меланхолия»
Вот и последний ответ. Психологические, эсхатологические и прочие метафорические трактовки «Меланхолии» внезапно отступают перед главной, объясняющей помешательство вокруг картины: социальной. Этот фильм свидетельствует не об эволюции выдающегося режиссера, а лишь о плачевном, кошмарном состоянии общества, объединенного паническим ожиданием скорой катастрофы. И в сотрясаемой предвыборными конвульсиями Москве, и в ожидающей экономического коллапса Европе «Меланхолия» — нет, вовсе не лучший, а самый уместный фильм года.
А за Ларса фон Триера переживать нечего. Утешенный статусом «персоны нон грата», через пару лет он снимет православный порнофильм «Нимфоманка», и все опять его возненавидят. Если, конечно, до тех пор не настанет Апокалипсис.
Сумерки эстетизма — Искусство кино
«Меланхолия» фон Триера примирила с «великим провокатором» даже его противников, хотя поклонники, доверившись слишком подозрительной самокритике режиссера, остались неудовлетворенными.
К тому есть, казалось бы, основания, которые сформулировал, опережая интерпретаторов, сам фон Триер. «Красивый фильм о конце света» — слоган режиссера, пригодный для пиара голливудского блокбастера, но не опуса статусного радикала, будто бы сподобившегося на мейнстрим, озвученный тоннами Вагнера. Такое количество музыки, пусть и лучшей на свете (фон Триер цитирует Пруста, наделившего таким брендом оркестровое вступление к «Тристану и Изольде»), является, согласно автору догматического манифеста, апофеозом вульгарности и непотребства.
Прежде он себе этого не позволял, но теперь отдался с упоительным восторгом. «Публика любит фабулы и страхи» (Б.Пастернак), и это неизменно. А фон Триер любит внедряться в то, что его же отталкивает, отвращает — в данном случае клише искусства. Поэтому он испытывает странную потребность в фильме, который ему не нравится, хотя во время съемок получил не мазохистское удовольствие. Что это — свидетельство «расколотого сознания» датского ироника (латентного наследника Кьеркегора), подверженного депрессии?
«Сливки со сливками» — таков вердикт режиссера, склонного к несмешным шуткам и неуместному (по отношению к политкорректной ритуальности) поведению. Но также к клоунской, в кьеркегоровском смысле, позиции, которая — в отличие от иронии романтиков — не дает освобождения в эстетической игре. Недовольство фон Триера «Меланхолией» — не дешевый эпатаж, но понимание, что мастерство, включая высокое и без кавычек, не спасет режиссера от внутренней конфликтности, неразрешимых противоречий, а гармоничное (с любой фабулой) произведение превратит его боль в радость зрителей.
Одиозную, возможно, радость. (Если не ошибаюсь, одна из героинь предлагает другой во второй части этого фильма спеть бетховенскую «Оду к радости».)
Однако всеми и во все времена искомое эстетическое наслаждение фон Триер в «Меланхолии» критикует. Хотя в своей критике фильма уклоняется от резкой определенности, ограничиваясь самоупреком в мейнстриме, а значит, кроме прочего, в недостатке, который свойствен замкнутому, идеально построенному — завершенному — произведению.
Поскольку все знают, что фон Триер должен был ставить, но не поставил «Кольцо нибелунгов» в Байройте, оставив, впрочем, заметки к неосуществленному замыслу по поводу сценической трактовки тетралогии, критики задают режиссеру вопросы о Вагнере, «употребленном» в «Меланхолии», и о романтизме. Но пропускают — может быть, потому, что сам фон Триер об этом безмолвствует, — мысль о связи этого датчанина с другим, с Кьеркегором.
Смотря «Меланходию» и наслаждаясь ею (ведь фон Триер после «Антихриста» соблазняет, а не отвращает зрителей), смущаясь рапидом в прологе и красотой этого пролога «до боли», я мгновенно вспомнила название знаменитой в прошлом книги П.
П.Гайденко об этом философе: «Трагедия эстетизма». Именно этой трагедии (а не грядущему концу света) посвящена «Меланхолия».
Открыв книжку, я наткнулась на цитату Кьеркегора, дословно повторяющую реакцию современной публики на последний фильм фон Триера:
«В одном театре начался пожар. За кулисами. Вышел клоун, чтобы объявить об этом публике. Все подумали, что это шутка, и стали аплодировать. Он повторил — аплодисменты громче. Я думаю, что мир погибнет под всеобщие аплодисменты…».
При всем том фон Триер маниакально повторяет, с поправкой на собственную героиню, классическую формулу французского реалиста: «Жюстин — это я». «Жюстин» — имя одной из сестер и название первой из двух частей (двух актов) «Меланхолии». Оно отсылает к де Саду, который, как обещано, инициирует следующий фильм режиссера. Вторая часть называется «Клер» и отсылает к «Служанкам» Жене. В них мечтала сыграть Пенелопа Крус, приглашенная на роль, которая досталась Кирстен Данст (Крус была занята на съемках «Пиратов Карибского моря»).
Сестры-служанки Жене превратились в сестер-буржуазок фон Триера. Еще один оммаж Триера — Тарковскому. На сей раз в цитировании брейгелевских «Охотников на снегу», перенесенных из «Соляриса» в космическую «Меланхолию» (фантастическую планету, выдуманную режиссером).
Двухактной «Меланхолии» предшествует восьмиминутная визуальная увертюра на музыку вступления к «Тристану…». Декорация пролога с романтическим замком (задником «сцены»), двумя лунами в ночном небе, полем для гольфа («планшетом» той же сцены), с мертвыми птичками, падающими с небес, двумя героинями, расставленными в специальных мизансценах, клонирующих прерафаэлитскую «Офелию» Миллеса, прообраз мертвой Жюстин, образуют дайджест либретто грядущей «оперы». Или рекламный ролик копирайтора (по иронии фон Триера) еще живой Жюстин, прокрученный в ее воображении — меланхолики, как известно, видят вещие сны — и визуализированный режиссером.
Рекламщица-меланхоличка — оксюморон, но фон Триер здесь скандализует — не знаю, насколько сознательно, — и свой образ актуального автора, и образ агента фестивального рынка.
То есть в любом случае «мейнстримщика», завсегдатая Канна. Он же одновременно enfant tres terrible на этом празднике (кино)бизнеса. Если б его неловкость про Гитлера не случилась, ее надо было выдумать, чтобы объявить фон Триера персоной нон грата, а не задушить в объятиях.
Увертюра «Меланхолии» представляет собой и пролог страшной сказки о Психее — женской душе, явленной в двух ипостасях и заключенной в миф о конце света, столь любезный фильмам-катастрофам.
Планета Меланхолия в финале накроет Землю (планету зла, полутонов мифы не ведают), не пощадив никого, несмотря на сооруженный из палок «ковчег», предъявленный в фильме фон Триера как спрофанированный (в духе автора-трикстера) образ спасения. Несмотря на попытку побега Клер с сыном в «игрушечной» (для сбора мячиков) машинке с поля для гольфа, где разворачивается действие второго акта. Впрочем, фон Триер и тут упредил критиков, признавшись в любви к безлюдным полям для гольфа с лунками (их тут восемнадцать, то есть неслыханная роскошь, напоминает муж Клер, владелец замка) и в том, что украл этот образ из «Ночи» Антониони.
Надо понимать, что так он внедрил собственный образ разрыва коммуникации человека с окружающим миром, с близкими или родными.
Меланхолия, материализованная поэтическим воображением режиссера в планету, отвечает его чувству тоски и томления. Этим чувством он обременил и наградил Жюстин, нарушившую свадебный ритуал в первом акте и спокойно — в отличие от своей благоразумной сестры — встретившую приближение планеты. Меланхолия — и «болезнь смерти», и планетарное средство производства катастрофы — есть, по Триеру, акция спасения от ложных обязательств или целей, иллюзий или правил существования. Этой, так сказать, антиномии был некогда посвящен хэппенинг «Идиоты», испытывающий человека и персонажа на его способность «быть идиотом» или «играть идиота». Эта же освободительная акция сковывает ноги Жюстин (в прологе ее онемевшие ноги связаны веревками, то есть наглядным, как клише, аксессуаром неволи), склоняет ее в сон, отстраняет от красавца жениха (в его роли Александр Скарсгорд), от самодовольного начальника (Стеллан Скарсгорд), сделавшего сказочный свадебный подарок — дав ей должность арт-директора рекламной фирмы.
Она отказывается и от должности, и от жениха, не отказав себе в удовольствии оскорбить правдой-маткой дарителя, а также трахнуть его протеже, нового коллегу по работе, чтобы тот отвязался, как не отказала себе в оскорблении семейных ритуалов ее свободолюбивая мамаша (Шарлотта Рэмплинг). Или как не отказывает себе в мужских привычках ее древний донжуанистый папаша (Джон Хёрт), чье интеллектуальное лицо, исполосованное морщинами, напоминает лицо Беккета.
Этим разрывам и такому женскому решению — не подчиняться давлению здравого смысла — посвящена первая часть фильма. Кажется, что все переживания ХХ века остались за порогом восхитительного поместья. Все тут красивые, богатые, молодые, даже старые. Все тут давно нашли свои «мишени» и довольствуются жизнью, даже раздражительные. Кажется, что гармоничный мир поля для гольфа, крахмальных салфеток, фрачных лакеев и рекламщиков пребудет во веки веков. А если рухнет, то разве каким-нибудь искусственным, одновременно похожим на правду (блокбастеров, они же образцы нынешнего gesamtkunstwerk) образом.
Освободившись от всего столь важного для психически здорового человека, меланхоличная Жюстин не испугалась такой «мелкой» сказочной виньетки, как «конец света». Для нее это «конец игры», а не возбуждающий наркотик, как для зрителей масскульта. Зато ее изысканная правильная сестра не выдерживает (во второй части фильма) и паникует. Ей есть что терять, как и ее мужу, владельцу поля с восемнадцатью лунками.
Чтобы выбрать на роль терпеливой, потом обезумевшей сестры Шарлотту Генсбур с ее хрупким обликом интеллектуалки, предполагающим меланхолический склад, а на роль меланхолички плотненькую блондинку с простым вроде бы лицом Кирстен Данст, вполне годящуюся на роль легендарной и оперной Изольды, надо, кроме мастерства, обладать остроумием фон Триера. И его постоянным стремлением к различению, а не повторению в самом разном смысле этих понятий, включая сложность отношения к музыкальному миру Вагнера, которого в этом фильме режиссер использует только как чувственника, а его «дух музыки» — как выразительное средство безнадежности спасения.
Отменяя, таким образом, едва ли не главную утопию фашистских, тоталитарных и потребительских обществ — утопию эстетизма. И всякие на сей счет иллюзии.
Успокоение в меланхолии, то есть при встрече с одноименной планетой, находит «Изольда». Эстетически совершенная (как бы реклама демократичного искусства) картинка входит в противоречие с внеэстетической устремленностью Жюстин, лишенной во второй части и пафоса страдания, и возможности манипулировать им как возвышенным чувством. Да, конечно, в первом акте Жюстин, отрицающая нормы, ритуалы повседневности, похожа на романтическую героиню. Но фон Триер, солидаризуясь с ее выбором, постепенно «шьет» ей, нет, вышивает для нее экзистенциальную позицию, которая, освободив эту сестру от всяких благоглупостей (вроде завидного жениха или рабочего места), все же не освободит от действительности, от другого мира, хотя мир этой картины нарочито замкнут и представляет собой иной по сравнению с брехтовским «Догвилем» тип сценического пространства.
Это довольно тонкий момент, который фон Триер не педалирует, загружая мозги публики красотой изображения, лимузином, ландышами, караваджиевским светом первой части, снятой (при таком освещении!) ручной камерой, что производит острейший эффект (а может, аффект) несовпадений, различений и дискомфорта.
Вполне романтическое «наслаждение красотой» фон Триер дезавуирует, хотя его героиня — все-таки ирония этого режиссера бесподобна — задвигает с книжных полок альбомы супрематистов, читай, модернистов, выставляя вперед Брейгеля и прерафаэлитов. И тут он опять делает внутренний вираж, сдвигает восприятие простой на первый взгляд конструкции «Меланхолии».
Принцип наслаждения, которому Жюстин, как рекламщица, служит в своем агентстве, фон Триеру небезразличен. Но он, насылая на свою протагонистку депрессию, заражая меланхолией, освобождает от эстетизма, в котором она и он — первосортные спецы. Фон Триер с Жюстин выбирают отчаяние как личный, не навязанный извне выбор, но остаются «расколотыми эстетиками», наследующими романтическую раздвоенность.
Фон Триер не очень лицемерит, когда талдычит про мейнстрим, неприличную красоту и музыкальный допинг. Ему нужен этот антураж, чтобы замылить глаз истеблишмента, чтобы утешить публику обманом их зрения красивой до сладостного оцепенения сказкой о конце света. Свой интимный сюжет о меланхолии он отчуждает в гламурные картинки, доведенные до совершенства, торжеству которого сопротивляется талантливая Жюстин (альтер эго режиссера), несостоявшийся артдиректор рекламного агентства. Но при этом идеальная кандидатка на такую «позицию».
Антипотребительский замах этой сказки, отвергающей ценности благополучного внешне общества, триумф не воли (к победе в войне, бизнесе или над природой), а меланхолии, единственно бескорыстного состояния, делающего человека человеком, а не игрушкой людских амбиций, божественного промысла, любовного напитка или природных катаклизмов.
В «Антихристе» отсылки к романтической живописи, изображение в тошнотворном рапиде воспринимались как пошлость, которую якобы вытеснял перверсивный сюжет.
Теперь же величественный и рискованный пролог, первый акт, снятый дрожащей «догматической» камерой при искусственном освещении, и второй, преисполненный абстрактной декларативности, инфантильными (или архаическими) аллюзиями, составляют поэтику, подрывающую завоевания мейнстрима как социальной организованности в формах самого мейнстрима, пропитанного эстетической игрой и отчаянием. (Так, в свое время Ханеке заключил антибуржуазный пафос «Скрытого» в стилистику буржуазного кино.) Или «вечным возвращением» к чувству утраты на руинированной сцене, которую буквально, как в фэнтези, накрыла планета Меланхолия.
Избавившись от употребления алкоголя, фон Триер предался чтению романов — главным образом, Томаса Манна и Достоевского, отменив в последнем фильме растиражированную формулу русского писателя. Красота не спасет мир, она его погубит. Ну, а вступление к «Тристану и Изольде» вкупе с прелюдией к третьему акту этой оперы хоть и могут напомнить «Полет валькирий» в «Апокалипсисе сегодня», то есть использование музыкальных шлягеров в (американском или европейском мейнстримном) кино, понадобились фон Триеру для его персональной версии liebestod.
Но — по ту сторону прекрасного.
«Меланхолия»
Melancholia
Автор сценария Ларс фон Триер
Режиссер Ларс фон Триер
Оператор Мануэль Альберто Кларо
Художник Йетте Леманн
Музыка: Рихард Вагнер
В ролях: Кирстен Данст, Шарлотта Генсбур, Кифер Сазерленд, Шарлотта Рэмплинг, Джон Хёрт, Александр Скарсгорд, Стеллан Скарсгорд, Брейди Корбет, Удо Кир
Zentropa Entertainments, Memfis Film International, Zentropa International Sweden, Slot Machine, Arte France Cinema, Liberator Production
Дания — Швеция — Франция — Германия
2011
«Меланхолия» Ларса фон Триера — Новости — Внауке.by
Постановка Триера признана лучшим фильмом Европейской киноакадемии в 2011 году.
И в то же время, ее режиссер, объявленный персоной нон грата на Каннском кинофестивале. Много споров о режиссере, и много о фильме.
Сюжет фильма делится на две части, которые абсолютно противоположны друг другу. Повествование идет о двух сестрах, полных антиподах, но любящих друг друга. Сюжет базируется на идее о том, что в Землю врежется планета Меланхолия, т.е. придет конец земной жизни. Автор в начале, использую видеоряд, дает нам это хорошо понять, чтобы не было отклонений в суждениях о том, что произойдет в конце.
Часть 1. Жюстин.Пышная свадьба в поместье, много гостей, званый ужин, все на высшем уровне. Но поместье расположено далеко, добираться нужно по сельским дорогам на свадебном лимузине, который не вписывается в окружающую обстановку, не говоря уже о дорогах. Жених с невестой опаздывают, даже очень. Гости ждут. Жюстин – прелестная невеста, мчащаяся сразу же к своей любимой лошади, а не к гостям. Клэр – ее сестра, прекрасно чувствующая себя хозяйкой праздника.
Торжество в разгаре, но Жюстин не чувствует себя как рыба в воде. Во время свадьбы принять многочасовую ванну и нагрубить своему боссу, не покидающему ее в такой вечер, чтобы вытянуть новый рекламный слоган. Милый жених, ждущий в свадебном ложе, но так и не дождавшийся, уехал домой.
Свадьба для Жюстин – это абсурд, лишенный какого-либо смысла. Ей не нужны традиции, соблюдаемые всеми. Она ищет что-то, но не может найти. Ее душа в смятении, отчего поступки нелепы и необдуманны. Меланхолия овладевает «невестой». Тут очень кстати вспоминается Офелия. К ее образу в самом начале нас и отсылает режиссер, показав картину «Офелия» Дж.Э. Милле. Поведение Жюстин не сумасшествие, скорее состояние отрицания общества и его идеалов. Пышность свадебных событий подчеркивает депрессивность героини, ее нежелание быть так, как другие считают нужным.
В это же время, Клэр – «умница» по словам матери, уверенная в себе хозяйка торжества, пытается направить Жюстин в русло нужного поведения, чтобы не было стыдно перед гостями.
Жюстин пытается, но получается не все, так как задумано. Насколько Клэр уверена в себе, настолько Жюстин потерялась среди этого великолепия. Несмотря на безрассудность Жюстин, Клэр ее любит, что видно невооруженным глазом. Клэр хочет, чтобы хорошо было всем, но не получается. Ей непонятна душевная борьба сестры, ее мучительные поиски, которые приводят в тупик.
Окончание свадьбы ознаменовано «побегом» отца от Жюстин, которая напоминает ему своенравную жену, с которой тот в разводе. Отъезд отца еще больше печалит Жюстин.
Часть 2. Клэр.Известия о Меланхолии печалят и пугают Клэр, но ее муж безоговорочно верит в слова ученых о том, что планета пройдет мимо. Но подспудная тревога не покидает ее. Жюстин привозят в поместье в состоянии клинической депрессии. Она безучастна ко всему, сестра заботится о ней. Только любимый конь немного радует. Когда становится понятно, что Меланхолия не пройдет мимо, Джон (муж Клэр) выпивает большую дозу таблеток, которые берегла Клэр на всякий случай, и погибает, оставляя жену и ребенка встречать конец…
В такой апокалипсической ситуации люди сходят сума, убивают себя, Клэр совершает необдуманную поездку в деревню, попадая под град, и возвращается обратно.
Но Жюстин наоборот чувствует себя лучше и лучше в отличие от сестры. Роли изменились. В темные времена Жюстин – хозяйка ситуации, а Клэр – мечущийся в клетке кролик. Меланхолики, как говорят психиатры, в таких ситуациях более собранны, т.к. ждут плохого всегда и готовы к трудностям. Легкость жизни сбивает их с толку. Вместе с тем Жюстин, желая освободиться от зла, считает все человечество – злом. Его пребывание на планете должно быть прекращено.
В минуты перед концом теряется сам факт общественного приличия, о чем Жюстин говорит Клэр. Важно, чтобы было не прилично, а спокойно и комфортно даже в таких печальных событиях.
Конец прекрасен. Жюстин, успокаивает своего племянника, построив ему воображаемое убежище – пещеру, где они втроем, держась за руки, встречают неизбежное. Играет увертюра Р. Вагнера из оперы «Тристан и Изольда», что еще больше подчеркивает мотив очищения в смерти.
Фильм снят в шведском поместье, что дает живописность кадров. Режиссер часто использует крупный план, чтобы показать эмоции и отразить внутреннее состояние персонажа.
На смену крупным планам приходят панорамные виды поместья, его окрестностей и неба, которое несет гибель. За небом следит Жюстин, она первая подмечает отсутствие звезды, которую закрывает Меланхолия. Искусственный свет ламп и светильников в первой части подчеркивает лица героев, выделяет их из окружающей обстановки, что подчеркивает образы героев, игру актеров и усиливает атмосферу вечера. Во второй части свет естественный дневной или вечерний, что подчеркивает обыденность переживаний. Милое лицо Клэр из первой части превращается в лицо переживающей женщины, на котором видны морщины.
Широту фильма подчеркивает показанная в начале картина «Охотники на снегу» П. Брейгеля Старшего. Насколько выписаны художником детали панорамы на картине, настолько Триер детализирует свои киноизображения. Образы картины – это вечный круговорот, что режиссер пытается отразить. Вечный круговорот судеб. Триер скрупулезно проработал фильм: от образов видеоряда до конца планетарного масштаба. В фильме нет сцены массового конца света, это личный конец, который придет ко всем.
Конец человечества показан в образе конкретной семьи. Цикл завершен. Общее завершено в частном.
Игра актеров точна, передает чувства персонажей и поэтому многие сцены остаются в голове надолго после просмотра фильма. Превосходно отражены внутренние переживания, поиски и мучения героев. Блестящая игра Кирстен Данст отмечена наградой Каннского кинофестиваля.
Главной идеей фильма можно считать, что неоднократно подчеркивал Триер в своих интервью, то, что меланхолия спасет мир. Меланхолики как люди, постоянно пребывающие в состоянии душевных мук, могут яснее видеть в сложных и спорных ситуациях, чем обычные люди. Им свойственно действовать в таких ситуациях более разумно. А что же может быть более разумно, чем во время конца света уделить внимание близким и успокоить их мечущийся дух в гнетущей обстановке?
Комментарии отсутствуют
Добавление комментариев доступно только зарегистрированным пользователям
Журнал Театр.
• “Меланхолия драконов” Филиппа Кена выложена в сетьПомимо спектакля Кена, в постоянно пополняемом видеоархиве театра Нантер-Амандье можно найти записи работ известных хореографов.
Напомним, на Театральной олимпиаде в Санкт-Петербурге этой осенью был показан “Парк крушений” Филиппа Кена, поставленный режиссёром в руководимом им театре Нантер-Амандье. Условным сюжетом спектакля была авиакатастрофа, в результате которой современные люди оказались в фантастических условиях необитаемого острова. “Меланхолия драконов”, где в снежной долине застряла команда хард-рокеров – заглохшая машина вдали от цивилизации и наивные попытки сотворить чудо искусства из ничего (примерно так описывают спектакль и сами его создатели), – своеобразный “приквел” “Парка крушений” в смысле выбранной ситуации.
Поставленный в 2008 году спектакль “Меланхолия драконов” – одна из первых работ тогда ещё числившегося молодым режиссёром Филиппа Кена. Спектакль выпускался в созданной Кеном театральной компании Vivarium Studio и стал одной из наиболее известных работ режиссёра – именно после “Меланхолии драконов”, объездившей впоследствии множество стран и побывавшей на престижных театральных фестивалях, прежде всего, на Авиньонском, о Кене заговорили как о новом лице современного европейского театра.
Видеозапись спектакля выложена в онлайн-архиве театра Нантер-Амандье, который Кен возглавляет с 2014 года. Архив, созданный в связи с карантином и названный Make it home, обещают пополнять регулярно – сейчас в нём, помимо записи “Меланхолии драконов”, можно найти, в частности, работы ведущих современных хореографов. В их числе “Pichet Klunchun and myself” Жерома Беля, инсталляция “Daytime Movements”, созданная хореографом Борисом Шармацем в соавторстве с видеохудожником Арнаутом Миком, короткометражка Жизели Вьен “Брандо” и фильм Сезара Вайсси “Watchingpeoplewatching…”, запечатлевший зрителей “Three Collective Gestures” Бориса Шармаца.
Фильм Меланхолия (Дания, Швеция, Франция, Германия, 2011) смотреть онлайн – Афиша-Кино
Это моя первая рецензия. Написать ее вынуждает удивление напополам с отчаянием — чувство, которое возникает, когда читаешь рецензии других людей. Мне трудно даже представить внутренний мир других рецензентов, по тому, на что они обращают внимание.
На мой взгляд, эффективный способ воспринимать и вообще жить, это пытаться из каждой ситуации взять все, что только возможно. Не концентрируясь на недостатках, вычувствывать все достоинства, создавать обобщения, встраивать полученный материал в свою картину мира, менять ее в соответствии с новой информацией, в общем, получать впечатления с пользой, чтобы развиваться в понимании Жизни.
Я не вижу этого вообще в большинстве рецензий здесь. Люди делают все, чтобы избежать получения хоть какой-то информации. В качестве противовеса, пишу собственые мысли о «Меланхолии».
Удивительный фильм, атмосферный, как будто потусторонний, и при этом про каждого из нас. Предчувствие смерти мы несем с собой с самого рождения. Большинство из нас делают все, чтобы замуровать это ощущение. Иные эстеты пестуют его и получают самые тонкие в мире впечатления. Этот фильм — про это, про неназываемое, про Смерть. Про кастанедовское одиночество война. Про невыносимость бытия. Про пронзительность и «последнесть» каждого мгновения.
Про грусть, с этим связанную. Найден гениальный образ смерти — планета, невыносимо огромная, невыносимо прекрасная, неотвратимая. Как люди поведут себя, когда смерть будет вот так манифестировать себя, когда у этой невидимой субстанции наконец-то появится образ? Люди, привыкшие бегать от нее всю свою жизнь? Здесь есть некая параллель с «Районом номер 9» — другим хорошим фильмом. Попытка представить, что будет, если произойдет событие, о котором все треплют языком, но никто не пускает себе в душу.
Этот фильм — напоминание о банальном и самом сложном для принятия факте — нашей смерти, мастерское напоминание, которое непросто проигнорировать. Искусство, которое хотя бы на одну секунду дает человеку возможность задуматься об этой теме уже оправдано на 1000 процентов. Триер молодец. Запустить эту бомбу на широкий экран, эту раковую клетку внутрь человеческого эго — это очень достойно. Здесь я проведу еще одну параллель, с «Аватаром», когда в массовое искусство засовывается стоящая идея, завернутая в привычную глянцевую обертку.
Зритель-животное заглатывает сладость и, сам того не желая, получает возможность стать лучше.
Кто и когда думал про свою смерть, не отвлеченно, а в подробностях? Принять эту идею можно только на расстоянии. Если пустить ее внутрь себя, она будет, подобно лекарству, уничтожать всю гадость внутри человека — неосознанность, эгоизм, тупость. Если человек смелый и позволит этой горькой пилюле работать, она все переменит в соответствии с собственной природой — сияющей тотальностью. Любой намек на эту идею — подарок. И здесь уместно будет провести третью параллель — с моим любимым фильмом «Патриотизм» Юкио Мисимы.
Я коснулся только базовой темы. Ничего не написал про эпизоды, про мастерски сделанную сцену свадьбы, которая как натянутая струна, про мост, который невозможно пройти, если нет надежды, про трусость прежде хорохорящегося мужа, про бессмысленную попытку убежать с ребенком на руках, про волшебную пещеру из веток, которая оказалась в такой ситуации уместнее, чем терраса со свечами и вином, хотя на самом деле ничего не может быть уместным перед лицом сами знаете чего, только подлинность.
Но они то!
Они пишут про оператора, камеру, пессимизм картины. Они что, совсем идиоты?
Меланхолия (2011) — IMDb
Никто, вероятно, работающий сегодня, не сможет наполнить образ невесты, писающей посреди поля для гольфа, послесвечение экзистенциального самоанализа, как это делает здесь Трир — ну, в какой-то момент был Питер Гринуэй но я не уследил. Бок о бок романтическое, интуитивное, трансцендентное, и каждый извращенно ниспровергает другого. Но, ища и тоскуя, в конце концов с Триром мы ни к чему не приходим. Ничто в преимущественно западном, постпросвещенческом мировоззрении не оттолкнуло бога в сторону и не поставило разум на его место.Тогда для Триера нет ничего лишнего, потому что ничто не удовлетворяет ум; показано, что все, к чему прикасается человечество, случайным образом пузырится из какой-то холодной, бесплодной пустоты. Но вот в чем дело с Триром, почему его так сложно уволить; даже если он творит искусство о бессмысленном мире — так зачем обращать внимание? — он остается сильным поэтом кино.
Так что он анти-Тарковский, что, возможно, объясняет, почему он открывает фильм «Охотники в снегу» — картина, использованная в Солярисе — горение, и почему лошади вынуждены преклонять колени перед лицом раздражительного насилия.В то время как Тарковский понимал, что центр Вселенной находится внутри, и использовал это, чтобы вылепить пространство и метафору из этого центра, Трир не имеет основания; поэтому он решает двигаться по орбите от одной периферии к другой, красиво обрамляя для нас тревоги, которые мы можем связать, но без более глубокого понимания их механизма.
Но время от времени он работает с мощным набором идей. Вот это отраженная метафора; боль и страдания жизни на Земле, отраженные на космическом уровне, и наша надежда, что это нависшее над нами страдание просто минует нас.Это не научная фантастика в любом смысле, который вы можете распознать, или даже больше, чем «Древо жизни».
Не работает, конечно, это данность. Таким образом, мы оказываемся на месте женщины — невесты на ее свадебном приеме, где жизнь ритуально должна стать упорядоченной, уверенной и значимой — и вынуждены идти по этому случаю с натянутой улыбкой и надеяться, что боль пройдет.
просто пройдите мимо нас. Да не работает так. Мать надменна и властна, отец небрежен и нескромен.Все остальные заняты исполнением своих ролей, движениями, речами, конфронтациями, которые часто забавны, но всегда утомительны. Итак, когда душа остается без присмотра, идеальный повод для счастья необъяснимым образом рассыпается изнутри.
Вторая часть — о сестре, которая уже живет или должна жить совершенно счастливой жизнью. Но опять же, конечно, не работает. Над нами нависают страдание, неуверенность, от которых мы не можем просто отмахнуться. Итак, это рассвет принятия, который управляет этой частью фильма; но, по крайней мере для Триера, и в некоторой степени, которая должна иметь смысл, нам показана невозможность такого принятия.Лица становятся все более сбитыми с толку, привязанности отдаляются, движения волнуются.
Во многом мое отвращение к тому, что делает Трир, можно проиллюстрировать в сцене, где подавленная сестра противостоит другой; вместо того, чтобы отвечать взаимностью на воспитание и поддержку, какими бы обязательными они ни казались в то время, она охотится на свою слабость.
Зачем пить вино на веранде и делать вид, что ничего этого не произойдет? Почему нет?
Но принятие происходит с таким нигилизмом, своего рода удобной уклончивостью, что я хочу сделать шаг назад.Из пустоты Трира не проистекает невозмутимость, поэтому видение для меня бесполезно. Я хочу, чтобы фильмы были погружены в мир, который имеет какое-то значение. Да, нас всех ждет непостижимая судьба, но одно дело — оформить это с состраданием, а совсем другое — с презрением или холодным удовлетворением.
Так что сравнение с Древом Жизни уместно не только на космическом уровне колес, в которых жизнь превращается в узор; есть чувство опустошенности, поиск истинного лица, восстанавливающего смысл.Малик делает все возможное, он примиряется с непостоянством всех вещей, а оттуда — с глубоким, любящим человечеством. Трир просто ошеломлен этим. Секс — это порок, с которым ум не может справиться; поэтому он просто отбрасывает персонажей в пропасть. Но не раньше, чем иронично изображая человеческую веру как волшебную пещеру, сделанную из огненных палочек.
О, он хорошо передает унылую, изнурительную неживую депрессию, что неудивительно, поскольку он знает из личного опыта. И поиск в Google, кажется, натолкнул на филиппинского режиссера Лава Диаса, что было довольно неожиданно.
Есть эстетические удовольствия, которые вы должны увидеть; планеты ласкают друг друга, как лица внизу, скачущие лошади с высоты птичьего полета. Отчасти это граничит с китчем, когда Кирстен Данст фотографируется обнаженной под луной, злорадство задумано так серьезно.
А вот и прощальное изображение; Не знаю, насколько это было в театре, в технике, но все это перерастает в самое оглушительное, душераздирающее крещендо. Я чувствовал, как частицы перемещаются внутри меня.Но учитывая то, что было раньше, это не то, во что я хотел бы плавать, но позволял смыться. Впрочем, для Трира это подходит — вагнеровский звук пустоты, омывающей пустоту жизни.
Это мощная работа, не стоит относиться к ней легкомысленно. Но я призываю вас медитировать против этого.
Ах да, рано или поздно все закончится. Но, как принцип, я призываю вас никогда не довольствоваться разрушительной пустотой в вашей жизни: посреди пылающего разрушения постарайтесь увидеть вокруг себя то, что восточные мистики знали как вселенную из 10 000 прекрасных вещей, растоптанных богом Шивой в его финальный танец.Позвольте себе проникнуться глубокой печалью, которая приносит радость из-за 10 000 прекрасных вещей вокруг вас.
Меланхолия (2011) — Меланхолия (2011) — Обзоры пользователей
Меланхолия, вероятно, будет наиболее известна двумя вещами: Кирстен Данст продемонстрировала, что она может быть серьезной актрисой, а не просто еще одним красивым лицом для еще одного летнего блокбастера, и для сценарист-режиссер Ларс фон Триер провёл провальную пресс-конференцию по фильму на Каннском кинофестивале 2011 года, в результате которой он был объявлен персоной нон грата.И это прискорбно, потому что Меланхолия на сегодняшний день оказалась величайшим произведением фон Триера, как, например, в «Древе жизни Малика» было ощущение эпической оперы, как и этот фильм, принимая пропорции научной фантастики при рассмотрении вопроса о том, как разные люди относятся к нему.
и подходить к жизни иначе.От первых минут фильма захватывает дух. Этот пролог с подробными изображениями и замедленным движением, дополненным эффектами компьютерной графики, поднимает почти все проблемы и темы, которые фон Триер привнес в простое и понятное повествование.Если Древо Жизни показывало создание Жизни в начале, то фильм фон Триера имеет дело с концом Жизни, каким мы его знаем, кульминацией которого является разрушение планеты Земля, в отличие от обычного столкновения с астероидом, а скорее более крупного планетарного объекта, уничтожающего все в мире. свой путь. Он устанавливает финал из-за этого упреждения, и финал был не чем иным, как пугающим падением мячей, когда максимальный удар становится неизбежным.
И то, как мы справляемся с ожидаемым концом света, находится в центре внимания Меланхолии и ее персонажей, в частности Жюстин (Кирстен Данст), ее сестры Клэр (Шарлотта Генсбур) и мужа Клэр Джон (Кифер Сазерленд), каждый олицетворение очень широких категорий людей и взглядов, которые мы принимаем и с которыми можем идентифицировать себя.
Повествование в целом разделено посередине на две части, каждая из которых названа в честь сестер. Действие первого происходит во время свадьбы Жюстин и Майкла (Александр Скарсгард), относительно показного в курортном доме Джона и Клэр, с огромным особняком и собственным полем для гольфа на 18 лунок. Поначалу все выглядит потрясающе красиво и модно, краснеющая невеста и все такое, пока уродство не начало поднимать свою уродливую голову почти во всех аспектах, от недовольной мамы (Шарлотта Рэмплинг), отца-бабника (Джон Хёрт), неуважительного начальника (Стеллан Скарсгард) ), и даже сестра, которая слишком скована в планировании свадебного мероприятия.
Слои систематически отслаиваются в том, что, как я думал, было более ориентированным на человека в повествовании в первой арке, имея дело с множеством персонажей, и каждый из них является аспектом и фасадом жизни Жюстин, что не так радужно, как мы думали, что это было с самого начала, но полное неприятностей и бед, спрятанное за чрезвычайно эмоциональным и нестабильным человеком, который блуждает по праздникам и выходит из них, либо дремлет, отдавая столько же, сколько получал, или занимается случайным сексом с кто-то, кого она почти не знает.
Да, в день ее свадьбы, разрушив отношения почти со всеми в ее жизни. И беззаботное наблюдение Жюстин далекой звезды подготовило почву и предпосылку для следующей дуги, которая имеет дело с надвигающейся гибелью, когда Земля находится под угрозой, поскольку она мешает курсу межпланетного столкновения.
Разработанный Ларсом фон Триером, когда он боролся с приступом депрессии и работал над сюжетом с Пенелопой Крус, которая была бы Жюстин, если бы не ее выбор четвертой части Пиратов Карибского моря, Жюстин — это депрессивный опыт фон Триера. Кирстен Данст проявила себя лучше всех, будучи сбитой с толку, обеспокоенной и находя парализующим трудным даже выполнять простейшую работу по уходу за собой.Этот персонаж, конечно, находится в прямом контрасте со своей сестрой Клэр, которая, возможно, является более нормальной из троих в исследовании, имея дело с тем, как некоторые уступают дорогу и панику по сравнению с уже подавленным состоянием, которое больше не заботится, когда сталкивается с ним.
с проблемами и гибелью вне нашего контроля. Затем есть Джон, который постоянно отрицает свою веру в то, что Земля может совершить великий побег, и сам находит выход, когда сталкивается с неопровержимыми фактами о том, как все обернется.
Между этими исследованиями персонажей есть сюжет и история, которые найдут согласие у поклонников научной фантастики, и кинематограф, который больше всего расстраивает и тревожит, поскольку он содержит множество неудобных крупных планов, которые обычно создают черты лица человека и выражение, мало что другое во время взаимодействия. Производственная стоимость этого фильма остается на удивительно высокой, несмотря на то, что он знает, как фон Триер может также работать с редкими или почти ничем не примечательными декорациями, такими как Догвилл и Мандерлей.«Меланхолия» — это фильм, который стоит испытать из-за его смелости и величия, и, конечно, если вы никогда не были уверены в актерских способностях Кирстен Данст, то этот фильм, возможно, удивит самых суровых недоброжелателей.
Постоянная ссылка
Является ли «Меланхолия» величайшим из когда-либо созданных фильмов о депрессии?
Что кажется ему особенно верным в изображении фон Триера, так это то, как он погружает нас в депрессию Жюстин без каких-либо объяснений, предыстории или попытки разобраться в ее душевном состоянии.«Люди всегда говорят тебе:« Но почему ты так себя чувствуешь? » Я не мог понять это.Не было чего-то вроде того, что, знаете ли, мои родители умерли. Это осело на меня как облако из ниоткуда. В фильме это действительно понимают. Она кажется весьма привилегированным человеком. У нее невероятная свадьба, она выходит замуж за этого великолепного парня, который по большей части понимает и явно любит ее. У нее хорошая работа. У нее все это происходит.
Но все это не имеет значения. А когда у вас депрессия, ничего имеет значение.Ничего не трогает. Вы не можете вмятиться в этом ».
Его также глубоко поразило то, как фон Триер показал физическую сторону депрессии — то, как она создает тяжесть, которая оседает в костях, заставляя все прилагать усилия. Во второй части, в другой сцене в ванной, Клэр пытается уговорить обнаженную Жюстин перешагнуть через фарфоровый край в воду. Но она не может этого сделать и просто провисает в руках Клэр. «Это действительно поразило меня, — говорит Грэм, — потому что, когда она [депрессия] была особенно тяжелой, это было именно то, на что это было похоже.И я никогда не видел этого в других фильмах. Это так душераздирающе, подавляюще и всепоглощающе. Дело не только в том, что вы чувствуете себя подавленным или угрюмым. Это влияет на все ваше тело, так что вы почти не можете двигаться. Жюстин [есть строчка, где она] говорит, что чувствует, что идет с прилепленной к ней серой шерстью и тащит ее назад.
Раньше я брался за работу, и если бы мне нужно было ответить на шесть писем, это казалось непреодолимой горой. Когда ты хорошо себя чувствуешь, это такая простая вещь; вы отвечаете за одну минуту.Но это было похоже на «шесть писем, я не могу с этим справиться, я просто хочу домой» ».
Непонимание
Если фильм примечателен тем, что изображает душевные потрясения Жюстин, то он столь же сильно показывает непонимание людей, страдающих депрессией, с которыми часто приходится бороться — отношение, которое является рупором в виде Джона, зятя Жюстин. . Когда он агрессивно внушает ей, сколько денег было потрачено на свадьбу, его грубая логика кажется психологическим насилием перед лицом ее беспомощной уязвимости.Для Грэма такое холодное отношение было отражено в реальной жизни некоторыми реакциями на фильм, с которым он столкнулся после показа в Каннах. «Я помню, как подслушивал, как другие журналисты говорили об этом, и они просто не получили [фильм] вообще.
[Позиция была такой]:« Ой, перестань, хватайся. У тебя прекрасная свадьба. , ты, очевидно, из хорошей семьи, чего тебе жалеть? »
В конечном счете, в изображении депрессии Меланхолией примечательны не только детали, но и ее мировоззрение в целом.Этот фильм, как и многие работы фон Триера, является провокационным: он осмеливается предположить, что депрессивное мировоззрение является правильным. Конец света. Сопротивление бесполезно. Все, что вы можете сделать, это принять это состояние катастрофы и расслабиться в красоте этого финального зрелища.
Просмотр «Меланхолии» во время пандемии
Недавно я смотрел « Меланхолия », извращенно лирический фильм Ларса фон Триера 2011 года о жизни, разворачивающейся под угрозой существования планеты, несущейся к Земле.Я подумал об этом после звонка другу, который, как я знаю, постоянно беспокоился — беспокоился о ее здоровье, карьере и всех аспектах жизни, которые могут пойти не так. Тем не менее, в тот день она казалась спокойной.
Несмотря на хаос и стресс из-за пандемии коронавируса, на этот раз она казалась спокойной. Она предположила мне, что ее постоянное беспокойство, возможно, подготовило ее к текущему моменту. Она нашла странный покой, поскольку мир приказал себе соответствовать ее восприятию. Более того, несмотря на карантин, она больше не чувствовала себя такой изолированной, одинокой в своем собственном мышлении.Для хронически неспокойного человека глобальное бедствие может, как ни странно, породить дружеские отношения: каждый внезапно чувствует то же, что и вы.
Перспектива мыслящего о катастрофах человека, попавшего в состояние настоящей катастрофы, не находит, пожалуй, лучшего творческого выражения, чем в Melancholia . Перед лицом неминуемого уничтожения наша жительница, замкнутый меланхолик, Жюстин (играет Кирстен Данст), внезапно кажется расслабленной, даже гиперфункциональной, в то время как ее сестра Клэр (Шарлотта Генсбур), обычно глубоко погруженная в повседневные жизненные задачи, оказывается неспособной .
Инверсия закрепляет фильм, давая богатую пищу для истории с несколькими фактическими поворотами сюжета. Но фильм может показаться особенно актуальным исследованием человеческой природы сегодня, особенно для тех, кто заметил подобную динамику в различных ответах на пандемию.
Прочитано: 22 фильма о конце света, которые стоит посмотреть сейчас
Жюстин в сегодняшнем контексте можно представить как своего рода подпольный талисман. Широко считавшаяся заменой фон Триера, она была на момент выхода фильма источником критического интереса; во многом это произошло из-за обширного интервью с режиссером писателем Пером Юулом Карлсеном, которое было передано критикам на ранних показах шоу.Карлсен рассказал предысторию: перед тем, как снимать фильм, фон Триер, по-видимому, испытал приступ депрессии, который вызвал провокационный постулат его терапевта: «депрессивные и меланхолики действуют более спокойно в ситуациях насилия, в то время как« обычные, счастливые »люди более склонны.
паниковать.» Другими словами, как выразился Карлсен, «меланхолики готовы к [катастрофе]. Они уже знают, что все катится к черту ».
Эрго Жюстин, женщина, которая остается странно спокойной, когда что-то идет не так, даже когда небольшая автомобильная авария задерживает ее по пути на собственную свадьбу.Клэр, тем временем, ожидающая ее в холле, раздражается. Сцена предвещает постепенное изменение отношений между сестрами. Поскольку стирание близко, Жюстин — та, кто утверждается: до апокалипсиса ее мировоззрение считалось непрактичным, что не позволяло ей хорошо играть вместе с маленькими театральными представлениями жизни, тогда как к концу истории мышление, лежащее в основе ее сопротивления «игре» »Делает ее подготовленной. Клэр, которая слишком наивно купилась на выдумку о солидности жизни, в конечном итоге слишком потрясена фактом смерти, чтобы действовать.Когда планета стремительно приближается, Жюстин разрабатывает план, чтобы утешить сына Клэр, Лео, построив импровизированный вигвам, «волшебную пещеру», чтобы сохранить иллюзию безопасности.
Клэр, парализованная страхом, должна вести в обитель за руку ее младшая сестра.
И сегодня неизбежность смерти — постоянный факт, внезапно ставший очевидным — может поразить одного наблюдателя иначе, чем другого, возможно, непредсказуемым образом. Меланхолик может процветать; человек, который наслаждался актом жизни, мог бы испытать панику при внезапном виде маленького, ограниченного существования и развалиться.
Этот вопрос о том, как люди реагируют на визуализированное давление смерти, составляет постоянный источник восхищения в поп-культуре. Шведский фильм 2014 года « Форс-мажор » рассматривал аналогичный вопрос. В этом фильме квазиапокалиптическая сила представляет собой приближающуюся лавину, которая угрожает задушить молодую семью во время отпуска в Альпах. Мать остается на месте, обнимая своих детей; отец убегает. Когда лавина утихнет, семья должна разобраться в поведении своего патриарха.Как, спрашивается в фильме, образ жизни в нормальные времена соотносится с поведением в ненормальные времена? Жена оказалась более реалистичным членом дуэта, в то время как муж, бабник и фантазер, который, возможно, никогда не принимал мирских условий реальности, был неспособен столкнуться с собственной гибелью. В Меланхолия муж неожиданно стал предателем своей семьи. Супруг Клэр, Джон (Кифер Сазерленд), успокаивает Клэр заверениями в предсказаниях своих любимых ученых, но при этом тайно запасает воду и нефть.В конце концов, когда приближающаяся планета становится все больше с каждой минутой, он ускользает, пока Клэр засыпает, и остается уходить.
Чтение: мы выясняем, насколько мала наша жизнь на самом деле
Джон может разделять реализм Жюстин, но его персонажу не хватает ее ясности. Жюстин никогда не притворяется, что верит в иллюзии. Тем не менее, ее предвидение заставляет ее казаться сумасшедшей. В одной из сцен она лежит обнаженная на камне, ее лицо безмятежно, а ее тело поглощает зловещий зеленый свет лучей планеты. Идея «мудрого дурака», персонажа, чьи точные пророчества делают его изгоем, которого нельзя игнорировать, существует по крайней мере со времен Шекспира.В классическом мире этот архетип воплощен Кассандрой, греческой мифической фигурой, чья способность видеть будущее придает ей блеск бреда. Кассандре суждено говорить правду, и ей никогда не поверит. Можно сказать, что Жюстин, которая, кажется, приняла смерть, хотя Клэр и Джон снуют вокруг, как будто все в порядке, подняла свой факел.
Перед лицом катастрофы меланхоличная Жюстин (Кирстен Данст) внезапно кажется расслабленной, в то время как ее сестра Клэр (Шарлотта Генсбур), обычно глубоко погруженная в повседневные жизненные задачи, оказывается неспособной.(Коллекция RGR / Alamy)Возможно, Кассандру тоже можно было бы считать талисманом в те времена. Сегодня те, кто потратил большую часть своей жизни на то, чтобы научиться управлять своими компульсиями или страхами, находятся в дезориентирующем положении, когда им кажется, что они на что-то наткнулись. В недавнем материале NBC задокументированы некоторые загадки, с которыми сталкиваются люди с обсессивно-компульсивными тенденциями и тревожными расстройствами в условиях пандемии: «Некоторые видят иронию в том, что их повседневная сверхчистота внезапно становится реальностью для всех остальных, в то время как другие чувствуют, что правительство их отвергает. говоря им, что для предотвращения распространения коронавируса им необходимо выполнить всю чрезмерную очистку и изоляцию, которые они ранее пытались не делать, чтобы контролировать свои психические расстройства.Как также говорится в статье New York Times , применяемые сегодня протоколы — тщательное мытье рук, религиозное надевание перчаток и масок — угрожают бросить некоторых людей с ОКР на «более близкую орбиту» к их расстройству.
Последствия ряда реакций на пандемию, вероятно, не будут полностью поняты до тех пор, пока не пройдет какое-то время. Стивен Шлозман, детский психиатр, преподающий в Гарварде, сказал мне, что в конечном итоге глобальный кризис может изменить отношение общества к психическому здоровью.«Люди будут изучать последующие последствия этого в ближайшие годы», — предположил он. Шлозман, который подрабатывает как автор апокалиптических художественных произведений для молодежи, хорошо знает, что повествования о бедствиях привлекают больше, чем рассказы о хорошем настроении. Но исследования последствий катастроф, сказал он мне, также предлагают (возможно, более сложное) окно в человеческую способность противостоять бедствиям и даже процветать среди них. Он указал на детей, разлученных со своими семьями после лондонской молниеносной войны во время Второй мировой войны, как на исторический прецедент в этом вопросе потенциально значимых расхождений: «Это сказалось на одних детях, но не на других.«Что касается коронавируса, то в будущем вопрос для изучения может касаться того, кто смог лучше справиться со стрессом в данный момент. Не то чтобы «психиатрические страдания — это хорошо», — предостерег он. «Но, возможно, есть определенные аспекты определенных условий, которые предрасполагают людей к выживанию в определенных сценариях, из-за которых другие вылезают из их шкуры».
Прочтите: Почему скука так сильно влияет на нас
Вне поп-культуры психическое состояние, которое может показаться хорошо связанным с подготовкой к стихийным бедствиям, — это тревога, которую многие писатели связывают с повышенными способностями под давлением.«Когда мы втягиваемся в это, мы, встревоженные люди, часто можем очень хорошо справляться с настоящим», — отмечает в своей книге « Во-первых, мы делаем чудовище» редактор-гуру здоровья Сара Уилсон. «Когда происходят настоящие бедствия настоящего момента, мы неизменно справляемся с ними, и зачастую лучше, чем другие. … На похоронах, или когда я упал с велосипеда, или когда мне приходилось ухаживать за бабушкой, когда она перестала дышать, или когда разыгрывается серьезная производственная катастрофа, оставляя мою команду в панике, я представляю спокойствие.В своей книге личных эссе « So Sad Today » поэтесса Twitter Мелисса Бродер утверждает, что «для человека, страдающего тревогой, драматические ситуации в каком-то смысле более удобны, чем обыденные», потому что в такие времена «мир поднимается. чтобы удовлетворить ваше беспокойство ». Во время выступления комик Апарна Нанчерла незабываемо сравнила хроническую тревогу с своего рода учебным модулем для катастрофических времен: «Наконец-то тревога стала известна», — сказала она. «Если вы тревожный человек, это вроде как:« Ну, это то, для чего мы тренировались.Это наша Олимпиада ».
Идея о том, что яд дает лекарство — что разум можно сделать прививкой от страха, так сказать, — существует в различных философских и религиозных традициях. Буддийская медитативная практика маранасати требует, чтобы практикующий медитировал на смерть. В светской сфере традиция, закрепленная в стоической философии, включает аналогичную практику, известную как «негативная визуализация». В обоих случаях считается, что сосредоточение на исходе, которого боятся, готовит человека к нему, и действительно, может, как это ни парадоксально, вызвать более высокое состояние радости, чем у человека, который отказывается смотреть страху в глаза.
Таким образом, с высоты птичьего полета здравомыслие и сила кажутся меняющимися качествами. Кто-то, обычно подавленный, может обнаружить скрытую силу, когда меняются условия взаимодействия с миром. В Melancholia типологии сестер меняются на поверхностном уровне. Тем не менее, вопрос о том, кто настоящий герой фильма, никогда не кажется неясным. Жюстин — первый человек, которого мы видим, и последний, кто командует взором. И хотя сцены, которые разворачиваются по пути, ставят под сомнение ее суждение, к концу фильма ее доминирование становится очевидным.Когда она идет Клэр к деревянному вигваму, Жюстин разыгрывает явную инверсию более ранней сцены: Клэр привела свою младшую сестру к ванне с теплой водой, надеясь, что ванна поможет вылечить недомогание, которое, кажется, парализует ее большую часть фильма. второй акт.
В финальной сцене это недомогание выглядит оправданным, а не самоотверженным. Жюстин готовилась к концу. «Тебе легко, не так ли?» — спрашивает Клэр в предыдущей сцене. Осознание того, что ждет мир, наконец-то стало ясным, и сестры сидят напротив друг друга, лицо Жюстин выражает безмятежность, скуку и даже злобу (в конце концов, это сестры), Клэр полна нервов.«Просто… представьте себе самое худшее из возможных ». Вот когда Жюстин — талисман непонятых видящих, Кассандра экрана — делает первый шаг в своей новой роли, в инверсии между сестрами. «Верно, Клэй», — отвечает она, используя свое прозвище для Клэр, тоном человека, успокаивающего ребенка. «Иногда мне легко быть собой».
Обзор фильма — «Меланхолия» — это конец света, и она чувствует себя прекрасно: NPR
Быть синим на удивление легко: Депрессивная новобрачная Жюстин (Кирстен Данст) оказывается удивительно хорошо подготовленной, чтобы встретить конец человечества в фильме Ларса фон Триера « Меланхолия ». Магнолия Картинки скрыть подпись
переключить подпись Магнолия КартинкиМеланхолия
- Режиссер: Ларс фон Триер
- Жанр: Драма
- Продолжительность: 136 минут
Оценка R; изображение наготы, сексуальное содержание и язык
С: Кирстен Данст, Шарлотта Генсбур, Александр Скарсгард, Кифер Сазерленд
(рекомендуется)
Примечание: Содержит язык, который может показаться оскорбительным.
Из «Меланхолии» — «Можем ли мы где-нибудь поговорить?»
‘Можем ли мы где-нибудь поговорить?’
Из «Меланхолии» — «Мы готовы разрезать торт»
«Мы готовы разрезать торт»
Из «Меланхолии» — «Никто не пропустит это»
«Никто не пропустит»
Первые восемь минут сериала Melancholia настолько захватывают дух, что трудно представить, как режиссер может проследить за ним.Думайте об этом как об увертюре — не о звуках (хотя на заднем плане витает прелюдия Вагнера), а о восторженных замедленных изображениях, своего рода фантастическом ландшафте того, что видит режиссер Ларс фон Триер, когда он размышляет о конце света.
Серьезно, конец света. Он видит ухоженный сад, в котором что-то не так, а потом понимаешь, в чем дело — у каждого куста по две тени. Он видит, как невеста пробирается через лес, когда корни деревьев теребят ее платье, лошадь падает на корточки, птицы падают с неба, женщина тонет в лужайке для гольфа, которая превратилась в зыбучий песок.И вот, наконец, он видит две огромные планеты, кружащиеся в трагическом медленном танце смерти.
Все эти изображения фигурируют в следующей истории — истории Жюстин, невесты, которую в реальной жизни тянет вниз не корни деревьев, а депрессия. В исполнении Кирстен Данст Жюстин редко перестает улыбаться, когда ее свадьба по сборнику рассказов сходит с рельсов. Но за улыбкой ее глаза уходят куда-то далеко-далеко, когда ее родители произносят тосты: ее отец оскорбляет свою бывшую жену, ее мать вообще осуждает брак.
По крайней мере, есть сестра Жюстин: спокойная, чуткая Клэр (Шарлотта Генсбур), которая поддерживает всех в здравом уме.
Не надолго, потому что, когда мы разбиваем свадебный прием Жюстин, режиссер Ларс фон Триер готовит катастрофу, которая более буквальна — крушение планет, которое положит конец гораздо большему, чем ссорам из-за брака. Жюстин первой замечает пятнышко в небе, которое оказывается планетой Меланхолия, несущейся к Земле по очевидному курсу столкновения.
По мере приближения он отбрасывает вторую тень в саду лунным светом и бросает тень на обычно оптимистичную Клэр. (Хотя не из-за своего научного мужа; играет Кифер Сазерленд, он калибрует свой телескоп и убежден, что столкновение будет больше похоже на почти промах.)
Тем не менее, Клэр обнаруживает, что приближение планеты уничтожает ее. Не Жюстин, которая всегда думала, что мир в корзине для рук катится в ад; она чувствует себя оправданной и становится на удивление спокойной и выдержанной по мере того, как кинокарьера приближается к своему завершению.
На грани промаха? Уравновешенный шурин Джастин Джон (Кифер Сазерленд) предсказывает, что планета-изгоя, которая, кажется, движется по курсу столкновения, на самом деле едва ли пропустит Землю. Магнолия Картинки скрыть подпись
переключить подпись Магнолия КартинкиНа грани промаха? Уравновешенный шурин Джастин Джон (Кифер Сазерленд) предсказывает, что планета-изгоя, которая, кажется, находится на курсе столкновения, на самом деле едва ли пропустит Землю.
Магнолия КартинкиТо же самое и с режиссером фон Триером, который сам известен своей депрессией и нашел здесь великолепно человеконенавистническую реакцию на Клэр мира — фактически, на всех, кто желал после одного из своих пульсирующе мрачных фильмов, чтобы он просто подбодрился. вверх. Когда Жюстин выражает свое мировоззрение — «жизнь на Земле — зло», — говорит она, и «никто не пропустит ее» — вы не можете избавиться от ощущения, что оно должно быть близко к собственному режиссеру.
Хотя жизнь все еще здесь, фон Триер, несомненно, делает ее великолепной: пейзажи, напоминающие полотна старых мастеров, свадебный прием при свечах, пелены тумана и Данст, растянувшийся обнаженным на берегу реки, странно восторженный в полуночное сияние планеты пришло, чтобы уничтожить все, что она знает.
Это планета, которая не может появиться для нее достаточно скоро, но та, которую я держал подальше. Не для того, чтобы спасти человечество от меланхолии, я немного стесняюсь сказать, а просто чтобы побыть в присутствии этого замечательного фильма еще немного. (рекомендуется)
«Меланхолия» Ларса фон Триера — Обзор
Само по себе зрелище супружества дает богатую, неисчерпаемую жилу комического и мелодраматического потенциала — случайные встречи, кипящие обиды, сексуальные интриги, дисфункциональные вспышки — и мистер фон Триер вряд ли первый режиссер, который использовал свадьбу как своего рода управляемый эксперимент над человеческой своенравностью. Роберт Альтман, Ноа Баумбах и Джонатан Демме могут прийти в голову в первый час «Меланхолии», не говоря уже о домах Виндзора и Кардашьян.
Осенний гид по ТВ и фильмам
Не знаете, что смотреть дальше? Мы можем помочь.
Отель представляет собой грандиозное поместье на берегу воды с конюшнями, полем для гольфа и ухоженными лужайками. Английский — это язык, а доллары — валюта, но это не столько конкретная Америка (место, которое мистер фон Триер никогда не бывал, и теоретическое место расположения большинства его последних фильмов), сколько абстрактное пространство денежных привилегий. Агрессивная роскошь капитала 21-го века несколько неуклюже сосуществует с более старой аристократической элегантностью.Возможно, вы видели некоторых гостей свадьбы в прошлом году в Мариенбаде, в то время как другие, совсем недавно, могли насмехаться над вами со своих мест в салоне первого класса, когда вы пробирались обратно к автобусу. Напыщенный муж Клэр, Джон (Кифер Сазерленд), владеет этой собственностью, которая, похоже, является одновременно элитным курортом и его собственным семейным уединением.
В отличие от других героинь-жертв фон Триера, в том числе тех, кого играет Эмили Уотсон в «Рассеивании волн»; Николь Кидман в «Догвилле»; и Бьорк в «Танцовщице в темноте» — Жюстин не подвергается нападкам и унижениям со стороны других людей.Здесь нейтрализован элемент мужской агрессии, который был такой мощной силой в этих фильмах и неотъемлемой частью творческой личности г-на фон Триера. Мужчины, которые кружат вокруг свадьбы, включая невежественного Майкла и назойливого Джона, не опасны, а просто бесполезны.
Начальник Жюстин (и шафер Майкла) — отвратительный рекламный менеджер, которого играет Стеллан Скарсгард (отец Александра), который дает своему ценному сотруднику повышение по службе и крайний срок до самой счастливой ночи в ее жизни.Родители Жюстин — патологически ожесточенная Шарлотта Рэмплинг и патологически причудливый Джон Хёрт, и ансамбль (в том числе Удо Киер в качестве властного организатора свадеб и Брэди Корбет в качестве недавно нанятого коллеги Жюстин) выполняет ожидаемые ритуалы. Громкие споры, неловкие тосты, плохой секс, противостояния с помощью и несколько мгновений безмятежного и светлого блаженства.
Ларс фон Триер и его уникальный стиль меланхолии | Культура | Репортажи об искусстве, музыке и образе жизни из Германии | DW
То, что начиналось как обычная пресс-конференция на Каннском кинофестивале в мае этого года, закончилось скандалом.Датский кинорежиссер Ларс фон Триер выразил сочувствие Гитлеру, когда диктатор нацистской эпохи застрял в своем бункере. Фон Триер даже называл себя нацистом.
Это было задумано как жуткая шутка, но руководители кинофестивалей не хотели в этом участвовать. Фон Триер считался персоной нон грата. Во всей драме потерялось то, что его последний фильм «Меланхолия» великолепен.
Режиссер имеет влияние в европейском авторском кино на протяжении трех десятилетий. В начале сентября, когда он сел на сцену во время ретроспективы своего полного собрания, берлинский кинотеатр «Вавилон» был забит до потолка.Ожидания от enfantrible были велики, но фон Триер не позволял этому беспокоить его.
В новом свете
Фон Триер родился в Копенгагене в 1956 году. Начал карьеру в кино в раннем возрасте, когда его мать подарила ему пленочную камеру Super 8. Он снимал все, что находится под солнцем, но в основном потому, что был очарован этой техникой.
Майкл и Жюстин в «Меланхолии»
Его фильмы можно интерпретировать как переработку собственного опыта фон Триера.В его семье были коммунистические наклонности, и отношения с его матерью были сложными. Он узнал, что его еврейский отец не был его биологическим отцом, когда его мать лежала на смертном одре.
Его отец происходил из немецкой семьи музыкантов, что, возможно, объясняет интерес режиссера к композитору Рихарду Вагнеру, истории Германии и его склонность провоцировать людей.
«Я из того периода, когда провокация считалась в Дании принципиально привлекательной вещью, потому что она заставляет людей задуматься», — отметил режиссер.«Вы начинаете видеть вещи по-новому. Может быть, вы рассердитесь, может быть, вы почувствуете себя прекрасно. Но какой-то процесс идет».
Большинство его фильмов — драмы, многие из них довольно тревожные. Его последний фильм «Антихрист» показывает мужчину и женщину, которые уединяются в доме в лесу после смерти своего сына, только чтобы развалиться на куски в атмосфере агонии, агрессии, секса и членовредительства.
Шарлотта Генсбур в «Антихристе»
Этот радикальный подход почти наверняка можно отнести к тому факту, что фон Триер страдает депрессией с детства.
Написание собственного рассказа
Неудивительно, что в его последней работе «Меланхолия», выходящей в немецких театрах в октябре этого года, главная героиня Жюстин (которую убедительно сыграла Кирстен Данст) оказывается в похожем состоянии. С самого начала все идет под гору.
Жюстин и ее жених едут на лимузине в особняк сестры Жюстин, где им предстоит отпраздновать экстравагантную свадьбу. Но машина застревает на узкой улице. Прибытие с опозданием на несколько часов, дела жениха и невесты продолжают идти под откос.
Одно из знаменитых изображений фон Триера — из «Меланхолии»
Между тем, планета Меланхолия ускоряется к Земле, ее столкновение знаменует конец света, каким мы его знаем. И все это время Жюстин делает все возможное, чтобы ее брак закончился, прежде чем он даже сдвинется с мертвой точки.
Директор фон Триер признает, что Жюстин похожа на его альтер-эго в том, как она впадает в депрессию.
«Я могу писать только о себе», — пояснил он. «Когда Жюстин впадает в депрессию, это на самом деле описание моего собственного состояния.«
С 1976 по 1982 год он изучал кино в Копенгагенском университете. Это было место,« где все было запрещено »- даже« фон », который он добавил к своему имени. С тех пор фон Триер затронул целый ряд серьезных тем. за свою карьеру.
Национал-социализм, европейская история 20-го века, Бог, религия, крушение западного мира — все это присутствует. Вы можете почувствовать влияние режиссеров Ингмара Бергмана и Карла Теодора Дрейера.
Манифест Dogme
Одна из самых революционных вещей, которые он сделал, — это представление «Манифеста Dogme 95» с Томасом Винтербергом в Каннах в 1995 году.
Они устанавливают правила для оптимизации кинопроизводства — или, скорее, сокращают его до основных принципов истории, игры и тем. Стиль исключал использование спецэффектов и оборудования — ни партитуры, ни штатива для камеры, ни цветных фильтров.
«Идиоты» были первым фильмом фон Триера, основанным на «Догме» — рассказе о людях, живущих на задворках общества, а также отражении всего творчества режиссера.
Бьорк получила награду «Лучшая актриса» за «Танцовщицу в темноте»
Догме оставила свой след в европейском кино за десять лет, прежде чем Ларс фон Триер заявил, что фильм устарел.За эти 10 лет было создано 39 фильмов из разных стран, основанных на принципах догмы.
Другие фильмы Ларса фон Триера поразили публику своей глубиной — например, получившие награды «Разбивая волны» и «Танцовщица в темноте» (с певицей Бьорк). Оба рассказывают истории, в которых главные герои-женщины являются трагическими фигурами, «чья любовь не зависит от того, что их бросает судьба или как люди к ним относятся», — отметил режиссер.
Прекрасный конец земли
Но его женские персонажи — не только жертвы.«Догвилль» 2003 года положил начало трилогии фон Триера о Соединенных Штатах и изображает Николь Кидман как дочь мафиози, пытающуюся вырваться из цикла насилия.
В конечном итоге эксплуатируемая и униженная, она мстит. И здесь режиссер выбрал минималистичный подход: главные герои выступают на сцене, а импровизированные декорации улиц и зданий образуют задний фон.