Цай Гоцян: фото работ художника и интервью перед выставкой «Октябрь» в Москве
В День города на Красной площади китайский художник Цай Гоцян собирался устроить грандиозный пиротехнический спектакль — вроде того, что он показал на открытии пекинской Олимпиады в 2008 году, и благодаря которому прославился на весь мир, но московские власти не разрешили. Зато 13 сентября в ГМИИ им. Пушкина откроется выставка Цая «Октябрь», посвященная юбилею революции 1917 года.
На улице перед музеем зрители попадут в инсталляцию, а в основном здании будут представлены работы, выполненные в фирменной технике пороховой живописи, в том числе двадцатиметровые картины-свитки «Сад» и «Река». За основу «Сада» Цай возьмет десятки героических образов с советских пропагандистских плакатов, а фотографии обычных граждан СССР станут частью «Реки». Полотна разместятся друг напротив друга: и таким образом фантазии отразятся в реальности. Видеозапись действа на Красной площади тоже войдет в экспозицию.
Почему именно он — китаец, живущий в Нью-Йорке и зарабатывающий на жизнь картинами из пороха и пиротехническими инсталляциями, будет переосмысливать русскую революцию на ее родине в год ее столетия? Чтобы получить ответ из первых уст, я сворачиваю направо с оживленной Второй авеню и оказываюсь на тихой улице манхэттенского Нижнего Ист-Сайда. Тут спокойно, прохожих практически нет, с обеих сторон — старинные трех-четырехэтажные жилые дома из темного кирпича с железными лесенками, нью-йоркская классика. Так сразу и не подумаешь, что где-то здесь спряталась студия одного из титанов современного искусства.
Меня встречает ассистентка художника и ведет внутрь. Пространство вдруг раскрывается и оказывается почти бесконечным: непонятно, как может столько всего уместиться в небольшом доме постройки конца XIX века.
«Я открыл здесь студию в начале двухтысячных, — рассказывает Гоцян. — Тогда она занимала только первый этаж.
А в 2015 году бюро Рема Колхаса ее перепланировало, и площадь увеличилась в два раза — за счет подвала». Теперь студия похожа на суперсовременный музей: оригинальные стены из камня и кирпича перемежаются огромными панелями из плексигласа, дневной свет просачивается в подвал через световые колодцы и центральную лестницу, объединяющую оба уровня. Здесь есть и кинозал, и конференц-комната, и библиотека, и выставочные площадки. Есть кухня, столовая и даже чайная комната в японском стиле. И офис, похожий на редакцию журнала: все белое, как в фильмах про будущее, за компьютерами работает молодежь — команда Цая. На столе стоит скрупулезно выполненный макет Пушкинского музея с мини-инсталляциями и крошечными картинами внутри. На другом столе еще один макет — несколько залов музея Прадо: буквально через месяц после «Октября» открывается экспозиция художника в Мадриде.
За последние двадцать лет он выставлялся практически на всех главных мировых арт-площадках, в 2008 году Цай Гоцян стал первым китайским художником, удостоенным персональной выставки в нью-йоркском Музее Гуггенхайма.
Цай работает в разных техниках, но прославился благодаря пороху. При помощи взрывчатого вещества художник создает не только пиротехнические спектакли, но и живописные полотна, напоминающие одновременно абстракции в духе экспрессионизма и китайскую каллиграфию.
«Можно сказать, что выставка «Октябрь» в Пушкинском — моя ретроспектива. Она показывает мой путь как художника, личную историю, — рассказывает Цай. — В то же время это история революции, мои размышления о ней. Я воспитывался на русской и советской культуре. Читал русскую литературу, учился по картинам русских классиков. Поэтому мой взгляд на российскую историю — это взгляд не совсем постороннего человека. К тому же я сам все это испытал».
Он вырос в эпоху Культурной революции в Китае. Тогда Мао Цзэдун объявил борьбу с реставрацией капитализма и начал зачистки, по сути уничтожал интеллигенцию. Отец Цая заведовал крупным книжным магазином, был интеллектуалом и художником-любителем.
За три ночи, чтобы не видели соседи, он сжег огромную семейную библиотеку: боялся, что его посадят в тюрьму или казнят. «Я тогда учился в третьем классе и сам был частью пропагандистской машины: ходил на демонстрации, скандировал лозунги, участвовал в травле образованных людей. Сейчас я чувствую себя виноватым, конечно… Но очень скоро я увидел разницу между идеалами и реальностью и начал сомневаться в идеях коммунизма».
Художнику пятьдесят девять, но выглядит он моложе и постоянно улыбается. Гоцян рассказывает, что еще в юности стал свободомыслящим человеком. Во время учебы на факультете сценического дизайна в Шанхайском институте драмы начал экспериментировать с современным искусством. А в 1986 году, когда Китай объявил об изменении политического курса и открыл границы, уехал в Японию по учебной программе. Там он прожил до 1995 года и переехал в Нью-Йорк, уже получив известность в арт-кругах. Интересный факт: Цай Гоцян так и не выучил английский, потому что в Америке ему не пришлось пробиваться: его сразу завалили предложениями, времени было мало, а средств достаточно, чтобы нанять переводчиков и помощников.
И сейчас все так, только работы еще больше. В его команде четырнадцать человек, которые занимаются абсолютно всем. У художника нет агента или галереи, которая его представляет: все делает команда. Я замечаю, что в студии нет помещения, которое можно было бы назвать мастерской. Оказывается, работа со взрывчатым веществом происходит не здесь, а на территории пиротехнической компании, так как в жилом доме поджигать что-либо запрещено.
Технология создания картины довольно проста, по крайней мере в авторском пересказе. Сначала Цай наносит на холст рисунок, затем покрывает его порохом и поджигает. «Конечный результат — это совместное творчество материала и человека, — говорит художник. — Я долго искал свой подход. Чего только не пробовал: дул на готовый холст феном, держал картину над огнем, даже пускал голубя, чтобы он оставил следы на масляной краске. Как восточному человеку мне важно, чтобы не все поддавалось моему контролю, чтобы в процессе участвовала естественная энергия.
И когда я попробовал порох, сразу понял, что это оно. Я с детства боялся открытого пламени, потому что им невозможно управлять. Когда поджигал бенгальские огни, бабушке приходилось держать меня за руку».
Несмотря на то что при создании картин Цай отдается на волю стихий, все остальное у него под строгим контролем. Порядки в студии — как в какой-нибудь финансовой организации: все четко, расписано по минутам. К московской выставке команда готовится уже два года — за это время художник вместе с помощниками трижды побывали в Москве. А ближе к открытию они поедут в Россию почти полным составом, так как произведения будут создаваться практически в последний момент и прямо на месте.
«Цай работает со смыслами, — говорит директор ГМИИ им. А. С. Пушкина Марина Лошак. — Менее искушенному зрителю он дает возможность быть пораженным и сказать внутри себя «Ах!», с более просвещенным говорит на важные общечеловеческие темы. Его вещи концептуально глубокие, но при этом зрелищные.
Гоцян — глобально мыслящий художник, для него рабочее пространство — это не музейный зал, а Вселенная».
Недаром еще в 1989 году он сделал «Проект для инопланетян № 1»: спустя несколько месяцев после событий на площади Тяньаньмэнь художник соорудил палатку, подобную тем, в которых жили протестующие на площади, начинил ее порохом и поджег. Цай надеялся, что девятисекундный взрыв будет виден из космоса. Потом было еще множество работ, предназначенных для зрителей за пределами Земли. В 1993 году он продлил Великую Китайскую стену на десять тысяч метров при помощи пороха и поджег на закате. В 2015-м построил пятисотметровую лестницу от земли прямо в небо, и она тоже заполыхала в темноте, став его проектом — визитной карточкой.
Он поклонник теории Большого взрыва и уверен: до того, как атомы, из которых состоит наша Вселенная, раскидало в разные стороны, мы все были одним целым. Цаю это важно, и он хочет если не вернуться в то состояние, то хотя бы стать ближе к другим.
Например, в студии давно ввели практику совместных ланчей: каждый рабочий день ровно в час сотрудники садятся вместе за стол и обедают тем, что приготовил штатный повар. Журналистов, фотографов и других гостей приглашают присоединиться. Как художник Цай прославился в том числе и благодаря социальным проектам: он часто привлекает десятки, а то и сотни людей поработать вместе с ним. В конце августа более ста москвичей-добровольцев будут помогать ему в создании двадцатиметровых картин, которые станут частью экспозиции в Пушкинском.
Цай часто возвращается в Китай. Когда он только переехал в США, китайское руководство его не жаловало: предателем напрямую не называли, но в газетных статьях обвиняли в том, что он продался капиталистам и торгует своей «китайскостью». А когда Гоцян превратился во всемирно известный бренд, лидеры КНР сменили гнев на милость. Миллиард человек, посмотревший шоу на Олимпиаде в Пекине, — это абсолютный рекорд для произведения современного искусства.
Впрочем, если встретишь Цая на улице, ни за что не заподозришь в нем богатого и знаменитого человека. Неприметный мужчина в джинсах, скромный и вежливый. Живет неподалеку от студии вместе с женой, тоже выпускницей Шанхайского института драмы, и тринадцатилетней дочерью. Когда художник в Нью-Йорке, они всегда ужинают вместе. Старшая дочь, которой двадцать шесть, живет отдельно, но работает тут же: на первом этаже соседнего дома открыла небольшой концепт-стор. На полках — книги по искусству, холщовая обувь, в которой ходят японские крестьяне, серебряные украшения авторства молодых художников из Бруклина. Есть и несколько эскизов Цая.
Не так давно она написала трогательную книгу об отце, в которой призналась, что в колледже изучала скульптуру и остро чувствовала, что прогрессирует медленнее других — во многом из-за того, что оглядывалась на своего отца. Но зато он научил ее главному — тому, что работа не прекращается никогда. Работу вообще не надо отделять от жизни — только тогда тебя ждет успех.
Подпишитесь и станьте на шаг ближе к профессионалам мира моды.
Фото: Ben Rayner
Цай Гоцян и его картины из пороха — Rusalut.ru
Мы уже рассказывали об удивительных работах Розмари Фиоре — художницы, которая в буквальном смысле слова рисует фейерверками. Стоит, однако, признать, что она — далеко не единственный представитель направления, которое можно было бы охарактеризовать как «пиро-арт». Современный китайский художник Цай Гоцян тоже использует для создания своих концептуальных полотен и инсталляций порох.
Свою первую картину в этом стиле Гоцян написал в далеком 1984 году. Это положило начало его пути, связанному с пиротехникой как средством реализации художественного замысла и концепцией взрыва как искусства.
На стыке десятилетий, с 1986 по 1995 гг. художник жил и творил в Японии. С течением времени его работы становились все более масштабными и безумными. Большую популярность приобрела его серия «Проекты для инопланетян» (Projects for Extraterrestrials), посвященная знакам, выполненным из пламени, дыма и взрывов.
Этот проект был столь же прост, сколь и грандиозен: для его реализации художник просто выложил продолжение стены из пороха, который затем поджег. В финале шоу в воздухе на миг материализовалось огромное изображение китайского дракона, символизирующего могущество страны.
Цай Гоцян и его «Лестница в небо»
Из всех произведений Цая Гоцяна наибольшую известность приобрела масштабная инсталляция «Лестница в небо», не имевшая, впрочем, никакого отношения к группе Led Zeppelin. В 2015 году он решил отметить 100-летие своей бабушки не только с размахом, но и с огоньком. Для этого художник выстроил в городе Гуанчжоу лестничную конструкцию высотой полкилометра — выше, чем самый высокий залп батареи салютов! Нетрудно догадаться, что и эту красоту Гоцян в конечном итоге поджег.
«Небесный комплекс» Цая Гоцяна
Однако китайский экстремал не был бы настоящим художником, если б не рисовал картины! Шутка. Конечно же, был бы. Тем не менее на его счету все же есть настоящие полотна, созданные при помощи пиротехники. Наибольший интерес среди них вызывают картины, входящие в серию «Небесный комплекс» (Heaven Complex). Произведения, относящиеся к данному циклу, пронумерованы и не имеют названий. Видно, что перед нами настоящая живопись. Скажем, на картине Heaven Complex No. 1 можно разглядеть парящих птичек и цветочки.
Прочие работы Цая Гоцяна
Более того, «Девятый вал» перерос в полноценную выставку, в рамках которой устроили пиротехническое шоу! Только поглядите на эти изумительные «цветы», сотканные из цветного дыма!
В 2002 году художник отреагировал на трагедию 11 сентября, представив нью-йоркской публике свою «Трансцедентальную радугу», которая в сущности представляла собой красочный фейерверк.
Посыл этой инсталляции прост и понятен: «нечто опасное, используемое для разрушения, может быть также созидающим, прекрасным и исцеляющим».
Еще одна любопытная работа мастера называется «Опавшие цветы». Она представляла собой серию горящих «бутонов», которые устанавливались перед фасадами зданий, из-за чего возникала иллюзия будто те объяты пожаром или вообще взрываются у нас на глазах! Но постепенно цветы догорали, а когда дым развеивался, становился виден их металлический каркас.
Цай Гоцян — главный пироман в мире совриска. Его работы завораживают, как грандиозные огненные шоу. Эти произведения не только взрывоопасны, но и необычайно экспрессивны. И в этой связи мы рады представить вам нашу подборку самых экспрессивных салютов!
Октябрь одного мальчика | Артгид
Текст: Цай Гоцян27.10.2017 14117В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина проходит выставка китайского художника Цая Гоцяна. Он — мастер «пороховой» живописи — техники, при которой на холст или бумагу наносится специальный состав из цветного пороха, который затем поджигается.
И вот в ходе горения взрывчатых веществ на плоскости холста или бумаги возникает пейзаж, не уступающий лучшим образцам китайской классической живописи тушью. Не менее известны и масштабные инсталляции художника. В канун 100-летнего юбилея русской революции Цай Гоцян преобразил главные выставочные пространства Пушкинского музея, превратив их в единое произведение искусства. «Октябрь» — это размышления художника о прошлом и настоящем, о человеке и истории, о коллективных идеалах и маленькой мечте. Понять контекст, в котором создавался этот проект, читателям «Артгида» поможет автобиографическое эссе Цая Гоцяна «Октябрь одного мальчика». Также мы публикуем сценарий пиротехнического спектакля (его можно прочитать, перейдя по ссылке в конце этого материала), который художник предполагал провести на Красной площади.Цай Гоцян. Сад. Фрагмент. 2017. Холст, порох. Courtesy Цай Гоцян и его студия
Мальчик и искусство
Русским людям сложно представить, — а мне сложно объяснить, — насколько велико было влияние русской культуры на меня в детстве, когда я жил в маленьком городке на юго-восточном побережье Китая.
Я провел бесчисленные часы, сидя перед гипсовыми моделями, исследуя пошаговую систему зарисовок, разработанную Павлом Петровичем Чистяковым, и пытаясь вникнуть в его метод комплексного наблюдения и постепенного построения форм. Изучая низкокачественные репродукции в журналах, я копировал горделивую девушку с картины «Неизвестная» Ивана Крамского. Когда я дарил эти копии своим друзьям или родственникам, они всегда принимали их с большим восторгом. Я побывал на бесконечном количестве деревенских прудов, надеясь найти место, подобное тому, что написал Исаак Левитан в картине «У омута». Я изображал на холстах рябь на водной поверхности в сумерках. Мое сердце наполнялось ужасом и одиночеством, когда я представлял себе, что кто-то мог утопиться в этом пруду. Еще меня очень занимали решительные мазки Бориса Иогансона и его смелое использование серой и «грязной» палитры, хотя я очень старался не обращать внимания на то, что его произведения были о Революции.
В то же время Александр Лактионов в работе «Письмо с фронта» продемонстрировал импрессионистский подход, создав почти ослепляющую подсветку заднего плана, а также проявив, можно сказать, живописный пыл в изображении детей, читающих вести от отца.
Это были картины из маленькой книжки, по которой Мальчик учился рисовать. Каждая картина была домом, в который Мальчик снова и снова приходил в своих мечтаниях. В то же время вне мира живописи судьбы советских художников стали для Мальчика ранним прозрением.
Какой неохватной казалась тогда русская культура нам, китайцам! Настолько обширной, что для нас она была истинным выражением иностранной культуры, истинным выражением Запада для Востока. Вне категории китайской живописи западная живопись равнялась русской живописи. И хотя после ухудшения отношений между СССР и Китаем слово «Россия» внезапно исчезло из культурной жизни китайского народа, русская культура оставалась прочной основой, питавшей умы «культурной молодежи». Длительное время Мальчик ожидал прихода нового Запада.
Наконец в Китае начались реформы, и страна стала более открытой миру. Внезапно все — от импрессионизма до новейшего искусства — хлынуло в Китай. В мыслях Мальчика западные мастера внезапно подчинили себе всю мировую историю искусства.
Моне, Сезанн, Пикассо, Дюшан, Уорхол, Бойс… все они одновременно начали давать Мальчику уроки мастерства! Илья Репин, Василий Суриков и Исаак Левитан быстро превратились в подобия учителей начальной школы: они были так близки и дороги сердцу, но существовали где-то далеко на задворках памяти.
В то же время у Мальчика родилось смутное интуитивное ощущение, что мир — мир Запада — в какой-то степени несправедлив по отношению к его бывшим учителям. Они также были великими художниками, они также стремились показать свет и цвет и рано разожгли в нем страсть к абстракции, не говоря уже о супрематизме…
Так что же все-таки случилось с учителями Мальчика, этими невероятно талантливыми революционными героями-наставниками, попавшими в жернова жестокой истории? Говорят, что сложности и испытания рождают искусство, живущее в веках. Если это так и даже в царские времена рождались художники, чье живущее в веках искусство оказало влияние на весь мир, то что насчет художников последующих эпох? Все эти творческие умы в конце концов сочинили «мотив судьбы», не оставив в истории искусства ни одной работы, живущей в веках.
Я всегда находил авангардные эксперименты Казимира Малевича волнующими: это похоже на дух, свергающий прошлое и конструирующий оригинальное, утонченное искусство, скрывая, однако, глубоко внутри образы русского православия. Мое сердце было также наполнено болью за него — человека, через силу заставлявшего себя строить отношения с новым обществом, занимавшегося непрерывными изменениями ради слияния со средой и с эпохой «акклиматизации». «Скачет красная конница», «Урожай»… его уязвимость и непостоянство, рожденные из столкновений с собственной судьбой, — это реальность нашей земной жизни, также являющейся реальностью искусства и художника. Благодаря этому его работы становятся еще более сильными и поразительными.
В классе средней школы. Китай. Courtesy Цай Гоцян и его студияМальчик и революция
Входя в класс в первый день учебы в начальной школе, я увидел портрет «отца нации», Председателя Мао, висящий по центру стены.
С одной стороны от него висели портреты Маркса и Энгельса с длинными бородами, а с другой — Ленина с короткой и Сталина с усами. Эти западные персонажи впоследствии будут сопровождать меня на протяжении всех лет моего обучения. Начался урок. В класс вошла учительница — одетая в юбку молодая девушка с очень светлой кожей и с волосами, завитыми перманентной завивкой.
Она написала на доске свое имя: Цай Мэйчжу. Я сразу почувствовал, что нас многое связывает. Я учился в школе при местном педагогическом колледже, студенты которого, хорошо зарекомендовавшие себя во время учебы, могли затем стать преподавателями этой школы. У нее была такая же фамилия как у меня, и более того, она была хорошенькой. У Мальчика появился еще более мощный стимул к учебе.
Еще один день, еще одно утро.
Она зашла в класс. Обычно я выкрикивал: «Всем встать!» — и все вставали, и она говорила: «Доброе утро, класс!», — на что мы хором отвечали: «Доброе утро, госпожа Цай».
Но в тот день мы все сговорились не вставать и не приветствовать ее. Она посмотрела на нас и, не говоря ни слова, повернулась к доске и взяла кусочек мела. «Тема нашего урока сегодня…»
Мы начали стучать по партам, шум становился все сильнее и сильнее. Госпожа Цай повернулась к нам. Ее лицо смертельно побледнело. Она взмолилась: «Класс, эти парты — собственность государства. Мы должны обращаться с ними осторожно!» Я был старостой, встал и прокричал: «Что? Вы сказали, что эти парты принадлежат вашей семье?». Она быстро исправилась: «Я сказала, они принадлежат “стране”». Но мы с одноклассниками продолжали кричать: «Она сказала, это парты ее семьи!», — скандируя во весь голос: «Долой Цай Мэйчжу!» Я помню выражение ее лица, когда она пыталась сдержать слезы, ее охрипший голос… Мы подговорили старших учеников и сговорились устроить ей «урок борьбы» на следующий день, но она больше не вернулась в школу. Мы хотели найти ее домашний адрес и узнали, что она была из семьи военного, но нам так и не удалось разузнать, в каком именно из районов для семей военных она проживала.
После того дня госпожу Цай мы так никогда и не видели.
Как и я, другие дети, возможно, осознавали, что она не сказала ничего предосудительного, а просто показалась нам самым подходящим человеком, чтобы «восстать» против него. Мальчик ранил свою учительницу и навсегда оттолкнул ее. И хотя это поселило тревогу и непростые чувства в его сердце, он быстро забыл обо всем, оказавшись в вихре и хаосе «культурной революции». Много лет спустя, он вдруг осознал, что в конце концов на самом деле так никогда и не смог забыть этот случай и даже отчетливо помнил удаляющийся силуэт госпожи Цай, когда она покидала класс… На сердце Мальчика есть шрамы.
После этого мы разбили все окна в школьных зданиях и приклеили знаки «Не входить» на двери библиотеки. Школа временно закрылась из-за разгоревшейся «культурной революции», и мы сформировали организацию «маленьких красногвардейцев». Я даже был лидером группы пикетчиков и «Команды пропаганды идей Мао Цзэдуна». Я рисовал пропагандистские плакаты, выполнял поступавшие указания бить в кастрюли и барабаны во время уличных демонстраций и упивался восторгом, когда мы шагали посреди улицы, как повелители мира.
В это время мы с одноклассниками посменно охраняли школьные здания, которые до этого повредили, — мы опасались, что наши классовые враги испортят «плоды» нашей «революции».
Некоторое время спустя я начал скучать по чтению. Я пролез через ставни над дверями библиотеки, на которых все еще висел знак «Не входить», и украл книги из своей школы.
В то время, когда из-за революции были закрыты школы, дети свободно бегали по улицам, как одичалые. Прерывание образовательного процесса привело к появлению непослушного поколения. «Культурная революция» вселила в меня недоверие к власти и установленному порядку. Постулат «цао фань ю ли» и жестокая борьба сохраняли некоторое влияние на мою последующую работу. Поскольку мне не надо было ходить в школу, у меня было огромное количество свободного времени, и я мог делать все, что мне вздумается: рыбачить, купаться, заниматься боксом, писать стихи, читать запрещенные книги, спрятанные у нас дома.
В этом молодом возрасте из туманных описаний «Сна в красном тереме» я черпал знания о женщинах и сексе, а из «Ши Цзи» — о том, что время огромно, а я лишь мельчайшая песчинка в бесконечности истории.
Мой отец когда-то был управляющим антикварным книжным магазином. Он никогда не приносил домой зарплату, а тратил деньги на книги. Мы даже не могли представить, что революция доведет нас до того, что в какой-то момент я буду помогать ему эти книги сжигать. Он был осмотрительным человеком и, опасаясь, что кто— нибудь увидит дым над нашим двором среди бела дня, действовал только в ночное время. Мы жгли наши книги три ночи подряд, отрывая по несколько страниц зараз.
После «культурной революции» я узнал, что отец все-таки спрятал несколько редких классических китайских изданий в деревне, включая фолиант времен империи Сун с зарисовками надписи на стеле пагоды Дуобао, которые выполнил Янь Чжэньцин.
Загнутые страницы с зарисовками были сплошь исписаны отцовским почерком. Он переписал туда стихи Мао Цзэдуна, чтобы красногвардейцы (хунвейбины) не осмелились уничтожить книги, даже если бы нашли их.
Отец состоял в рядах Коммунистической партии. Сталкиваясь с бедностью и нестабильностью в обществе, люди часто начинают испытывать сомнения. Эти сомнения бывают двух типов: либо в социалистических идеалах и в самой социалистической системе, либо — в правомерности действий правительства и в проводимой им политике. Отец до самой смерти не сомневался, что идеал коммунизма состоял в стремлении человечества к лучшему общественному строю. После проведения реформ и начала осуществления более открытой миру политики мы стали свидетелями приватизации земли, притока иностранных инвестиций и растущего неравенства между богатыми и бедными. Глядя на все эти изменения, отец видел лишь отрицательные стороны, выражая праведное негодование.
Мальчик отличался от своего отца.
С большим энтузиазмом участвуя в революции, он также сопровождал бабушку и мать, когда они тайком посещали местные храмы, молились там и жгли благовония. В дни религиозных праздников чиновники из Комитета жителей устраивали обходы с инспекциями, а я помогал прятать плетеные корзины с подношениями богам, спускать их в колодец и накрывать его крышкой. Я также ходил с бабушкой и матерью в предрассветные походы к горному храму, несмотря на то что сам храм был давно разрушен до основания. Нам также приходилось скрывать от отца, что блюда, которыми мы питались, до этого были использованы в качестве подношений богам — он бы не прикоснулся к ним, если бы узнал.
Вообще-то, будучи Мальчиком Революции, я делал и более секретные вещи: часто прятался под одеялом с маленьким радио и тайком ловил сигналы вражеских станций в ночной тишине. Я жил в местечке у городского рва, а сразу за рвом было поле с десятками радиоантенн, каждая высотой более 20 метров.
Мы называли их «станциями помех» — они служили для создания помех сигналам вражеских станций, в особенности находящимся через пролив тайваньских и цзиньмэньских.
Мне всегда хватало терпения обнаружить эти голоса с противоположного берега и из далекого мира в бесконечном статическом потрескивании.
Наше вещание для Тайваня вел диктор со строгим и грозным голосом: «Вы слушаете главную фуцзяньскую станцию Освободительной армии Китайской Народной Республики, в эфире вещание для наших тайваньских соотечественников!..»
В то же время, когда я слышал мягкий женский голос на радиостанции противника: «Добрый вечер, наши дорогие соотечественники с материковой части Китая», — меня постоянно наполняло приятное чувство, будто я набрал полные легкие свежего воздуха. Я не могу забыть звучание советской радиостанции: спокойную мелодию «Подмосковных вечеров», играющую где-то на заднем плане, и голос диктора, говорящего на идеальном мандаринском китайском: «Это международный эфир Радио Москвы для наших китайских слушателей!..» В этот окрашенный в красный цвет период без букетов и женщин советский эстрадный певец пел: «Что ж ты, милая, смотришь искоса, Низко голову наклоня…» — социалистическая мелодия стала единственной песней о любви, доступной для китайской молодежи.
Учитель Цая Чжоу Баньи в классе рисования с натуры в Академии художеств имени И. Е. Репина. Ок. 1955–1960. Courtesy Цай Гоцян и его студия2. Шанхай
Настало время учебы в колледже. Моим наставником был Чжоу Бэньи, заведующий кафедрой сценографии в Шанхайской театральной академии. Еще до того как я поступил к нему учиться, я знал, что он был выпускником Академии художеств имени Репина. В первый день занятий рукава его белой рубашки были абсолютно чистыми — даже один этот факт указывал на то, что он получил абсолютно другое культурное воспитание. В то время, в 1980-х китайцы в основном одевались очень неряшливо, меняли рубашки раз в несколько дней и обычно носили темное, чтобы грязь было не так видно. Когда он пригласил нас в свой дом, я был настолько же полон восторга, увидев его картины, написанные маслом в советских учебных мастерских, насколько я бы восторгался, увидев подлинные полотна Серова или Репина. Когда он рассказал нам, что однажды провел целое лето, делая зарисовки на берегах Волги, у меня закружилась голова от рождающихся в воображении сцен с бурлаками. Я представил себе профессора Чжоу пишущим картину у реки, совсем как Репин. К наступлению его второго лета в СССР государственные чиновники приказали профессору вернуться домой, взволновавшись по поводу его отношений с советской девушкой. Эти чиновники организовали бал и пригласили туда медсестер из Военно-морского флота, велев одной из девушек станцевать с профессором, а позднее даже устроив его свадьбу с одной из медсестер. Они все еще женаты. Когда мы говорили о его прошлом, нас всех накрыло волной воспоминаний.
В Шанхае 1980-х годов профессор Чжоу был единственным художником, которого государство отправило на учебу в СССР. Но к тому моменту, как мы с ним познакомились, он уже нечасто рассказывал о проведенном там времени. Он обучил нас работать гуашью, создавая пейзажи «в стиле Чжоу» — более прозрачные на участках темного цвета и более плотные на участках светлого — с использованием квадратных кистей, формируя объемы зданий и лодок, океанов и облаков с помощью мазков. Он обучил нас приему рисования на ярко-белых ДСП: смешение на белом фоне зеленого цвета лайма с лимонно- желтым делало эти цвета необычайно яркими и сочными, будто пропускающими свет. Добавив светлый слой серого поверх желтого, можно было сделать цвет еще более ослепляющим — так что приходилось прищуривать глаза, чтобы на него посмотреть! Я не знаю, насколько этот прием был его собственным изобретением и насколько — уроком, вынесенным из Репинской академии, но он точно оказал влияние на большое количество китайских пейзажистов или сценографов.
Цай Гоцян. Бухта. 1983. Бумага, гуашь. Courtesy Цай Гоцян и его студияВ том, что касается творческих инноваций в сценографии, казалось, что Чжоу устал от советской эстетики. Это, вероятно, происходило около 1980 года? Он уехал в путешествие по Америке, и мне повезло быть одним из первых учеников, с которыми он экспериментировал в области преподавания современного искусства. Он просил нас искать концептуальное вдохновение, слушая музыкальные произведения, смотря фильмы, читая книги или стихи; он называл это «образом мышления», «качеством пространства», «метафорой материального» и так далее. Такое обучение требовало субъективного подхода, что означало, что мы могли начать споры в мастерской. Если сравнивать с «советским стилем», известным в Китае, то в то время он предполагал крепкое реалистическое основание для формальной репрезентации, что, в свою очередь, предполагало более консервативный и менее гибкий подход.
Константин Максимов демонстрирует студентам живописную технику. Китай. Около 1955–1957. Courtesy Цай Гоцян и его студия3. Старый Макс
К тому времени, как Мальчик начал серьезно учиться живописи, газеты и журналы перестали упоминать советских учителей. Но в процессе работы было невозможно не упомянуть Константина Максимова и его влияние на искусство Китая. Максимов приехал в Китай в 1955-м и уехал в 1957-м, в год моего рождения.
Он преподавал живопись в мастерской в Пекине группе из 24 человек, выбранных среди самых успешных молодых преподавателей масляной живописи в стране. Эти занятия стали известны как «Ма Сюнь бань» («Учебный класс Максимова»).
Председатель Союза художников Китая, У Цожэнь сказал о Максимове: «Собрать вместе и обучить самых лучших и самых одаренных — одна из самых больших радостей в жизни!» Роль Максимова не была ограничена обучением лишь нескольких художников, физически присутствовавших на его занятиях. Старшие мастера из моего родного города, я сам, последующие поколения художников — все мы попали под его влияние, все мы его ученики.
Примерно в то время, когда Максимов вернулся домой, в отношениях между Китаем и СССР наступило охлаждение. Студенты «Учебного класса Максимова» построили успешные карьеры в различных художественных академиях, некоторые даже были председателями Союза художников Китая. Однажды, ближе к концу 1999 года, на одной из улиц в Амстердаме я наткнулся на написанный маслом портрет и сразу понял, что это работа именно Старого Макса! Я собрал около 260 его произведений; кроме того, его семья подарила мне несколько принадлежавших ему палитр, коробок с красками и мольбертов, а также архивные материалы — фотографии из поездки в Китай, которые он хранил.
Выставка работ К.М. Максимова из собрания Цая Гоцяна «Максимов: мастер в китайской истории искусства». Китайский художественный музей. 2002. Courtesy Цай Гоцян и его студияВ 2002 году я привез эту коллекцию в Центральную академию изящных искусств в Пекине (CAFA), где преподавал Максимов, чтобы выставить ее в Музее Академии искусств, где прошла его прощальная выставка. Поначалу его бывшие ученики, которые в то время преподавали в CAFA, волновались, что я просто использую эти материалы как концептуальное произведение искусства, но, когда они тайком приходили посмотреть на монтаж выставки, они были очень тронуты. Я воспользовался возможностью и пригласил участников «Учебного класса Максимова» со всей страны посетить симпозиум. Эти люди, которым было уже около 60 лет, пережившие политические потрясения и с тех пор создавшие себе имя, впервые со дня выпуска из класса вновь собрались вместе. Когда я видел, как они скорбят по своему ушедшему учителю и храбро восхваляют достижения и наследия Старого Макса, мои глаза наполнялись слезами. Сколько поколений китайских и советских художников были пленниками своего времени! Какое смешение горечи и благодарности они, должно быть, чувствовали в отношении политики. Такова их судьба!
В 2009 году вместе с женой и детьми я посетил одно из кладбищ Москвы в надежде найти могилу Максимова. Смотритель кладбища перелистал несколько томов книги записей, но так и не смог ничего найти. Я хотел попытать удачи, — может быть, какая-то невиданная сила привела бы меня к Старому Максу. Кладбище было поистине огромным! Повсюду были люди, оплакивающие потерю близких. В какой-то момент мы увидели старика, прикурившего три сигареты, — две из них он поставил на могилы сыновей, а третью выкурил сам. В тот вечер мы всей семьей простудились, и у обоих детей был жар — Вэньхао было только шесть лет. Это кладбище было слишком холодным местом, и живым не стоило там задерживаться.
В период, когда Максимов был в Китае, многих китайских студентов, как Чжоу Бэньи, отправляли на учебу в Академию художеств имени Репина. В прошлом июне в Санкт-Петербурге я познакомился с Верой, молодым куратором, внучкой профессора репинской Академии. Она рассказала мне, что, когда навещает могилу дедушки и видит на ней свежие цветы, то знает — к нему приезжал один из его китайских учеников.
Мальчик и «Октябрь»
Рассеивается ли прошлое, подобно дыму?
Мальчик сидел на большом заднем сиденье велосипеда, на котором его отец ездил, продавая книги; его тело ныло от езды по ухабистой дороге. Отец отъехал на три километра от города, чтобы показать Мальчику, как солдаты Освободительной армии высекают портрет Председателя Мао в массивной скале. Чтобы точно воспроизвести портрет такого размера, кто-то должен был находиться на расстоянии и издалека координировать всю операцию по рации. Поговаривали, что при создании портрета три солдата упали и разбились насмерть — это были почетные жертвы. Мальчику было около десяти лет, это была его первая встреча с ленд-артом. Портрет Мао так никогда и не был завершен — вскоре выяснилось, что дикие животные гадили на портрет, что было оскорблением вождю. Кроме того, существовали опасения, что портрет станет мишенью для базирующейся через пролив тайваньской армии.
Когда я выбрал в качестве темы моей персональной выставки в ГМИИ им. А.С. Пушкина размышления о 100-летнем юбилее Октябрьской революции, этот портрет Мао всплыл в моей памяти. Используя возможности, открывшиеся передо мной в связи с юбилеем, я решил вновь посетить давно заброшенный портрет, высеченный в камне, и сохранить изображение, используя традиционную технику притирания тушью, в то же время пробудить свои воспоминания о коммунистическом детстве. Нашей команде пришлось идти через темный лес, обрубая шипы растений и спасаясь от змей. Мы спустились со скалы по веревкам и, промокнув отрезы холста тканью, пропитанной черной тушью, сумели создать отпечаток профиля Мао Цзэдуна размером примерно 32 на 50 метров.
Век, прошедший после Октябрьской революции, был также веком следования за мечтой для миллиардов обычных людей, включая Мальчика и его семью. Поэтому, помня это время, в рамках выставки я возвращаюсь и к собственным переживаниям и эмоциональному пути. Я говорю об этом периоде истории не как сторонний наблюдатель. На протяжении всего процесса создания этой выставки я работал над совершенствованием познания себя, понимания Китая, России и всего человечества.
Сто лет назад эта революция зародилась с идеалами борьбы за лучший общественный строй и лучшую жизнь. Являются ли в конечном итоге эти идеалы ничем иным, как обречением на вечный путь страдания, ведущим в никуда, лишь к утопическому посмешищу, о котором будут сожалеть последующие поколения?
Или же сегодня мы все еще ведем борьбу за эти идеалы? Взлеты и падения, которые мы переживаем на пути к глобализации, наши разочарования в стремлении к демократии и свободе…
Цай Гоцян. Пять Олимпийских колец. Проект фейерверков для церемонии открытия летних Олимпийских игр. Пекин, 8 августа 2008. Courtesy Цай Гоцян и его студияМасштабная инсталляция «Осень» у входа в Музей создана из сотен старых детских колыбелей, люлек и колясок, переданных в дар жителями Москвы. Из них прорастают тонкие березы, превращаясь в лес на склоне горы. Вместе со сменой сезонов, происходящей за время проведения выставки, золотые листья на березах увядают и падают с ветвей, повествуя о превратностях человеческих судеб. «Осень» напоминает могилу утопической мечты и символизирует истоки индивидуальных мечтаний. Подобно произведениям конструктивизма, эта работа — памятник мечте человечества о лучшем обществе.
Я пригласил около сотни жителей Москвы выступить в качестве волонтеров и помочь мне создать три большие пороховые композиции в каллиграфическом и живописном стиле. «Звук»: шелковое полотно, на котором мы порохом вывели цитату из «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой». Пороховая композиция черного цвета под названием «Река»: многочисленные изображения повседневной жизни русских людей в прошлом столетии. Они созданы при помощи пороховых взрывов, которые делают их похожими на негативы. Вместе они составляют длинную реку ушедших воспоминаний. Цветная пороховая композиция «Сад»: цветные маки и гвоздики расположены рядом с советскими пропагандистскими плакатами, воплощающими идеалы прошлого, молодости, народной преданности Родине, героизма… вместе эти изображения, подобные галлюцинациям, составляют утопический сад.
Однажды Мальчику приснилось, как над безлюдной площадью Тяньаньмэнь взрываются фейерверки. На этот раз Мальчик знает, что толпы людей, которые могли бы собраться смотреть фейерверки на Красной площади в сентябре 2017 года, предпочли бы радостные фейерверки в честь празднования 870-летия Москвы тем, что посвящены размышлениям об Октябрьской революции. Красная площадь была свидетельницей слишком многих военных взрывов, виновниками которых в разное время были и Наполеон, и Гитлер. Слишком много военных истребителей с залпами проносилось над ней каждый год во время парадов. Людям не нужны напоминания о таких тяжелых событиях, ни о таком могуществе и силе. Они не желают, чтобы им напоминали о страдании, им не хочется воспоминаний… Мальчик знает.
Мальчик говорит всем: фейерверки будут проходить под аккомпанемент романтических «Подмосковных вечеров». Вместо этого из громкоговорителей оглушительно громко зазвучит «Октябрь. Осенняя песнь» Чайковского, а затем — взрывы, достаточно громогласные, чтобы свернуть горы и взволновать моря… Мальчик объясняет, что во всем виновата какая-то поломка в компьютере… У Мальчика остаются свои секреты, у него все еще есть свои мечты в этот ясный октябрьский день…
Дым, пепел, суета — революция Цай Гоцяна в Москве — Магазета
В годовщину столетия Октябрьской революции Государственный музей изобразительного искусства им. Пушкина предложил революционный проект, пригласив современного китайского художника Цай Гоцяна поделиться своими мыслями в пространстве классического музея.
В результате двухлетнего сотрудничества родилась выставка «Октябрь十月», которая открылась в Москве 13 сентября и продлится до 12 ноября. Для Цай Гоцяна – это первый проект в России, а для музея – первая персональная выставка современного китайского художника в своих стенах.
«Октябрь十月» — революционный проект Пушкинского музея и китайского современного художника Цай Гоцяна. Фото: Наталия Сидорова
Инициатором выставки выступил музей. Как отметила директор музея Марина Лошак на пресс-конференции, тема Октябрьской революции «не может замыкаться на бесконечном показе произведений русского авангарда», созрело желание «воспользоваться более сложными инструментами», и Цай Гоцян показался самым подходящим выбором.
Инсталляция «Осень» перед входом в музей. Источник: arts-museum.ru
Выставка начинается у входа в музей с грандиозной инсталляции «Осень», представляющей собой гору из детских колясок и кроваток, через которые прорастают молодые березы. Над мраморной лестницей, ведущей к основной экспозиции, растянуто тончайшее шелковое полотно, на которым порохом выбиты строки из «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой».
Инсталляция «Земля» и пороховая картина «Река». Источник: arts-museum.ru
Главная экспозиция занимает белый колонный зал, где представлена масштабная инсталляция из колосьев пшеницы «Земля» и две «пороховые картины» — ноу-хау Цай Гоцяна. По обеим сторонам колоннады выставлены штудии к «пороховым картинам» и вещи из личной коллекции художника, рассказывающие о его семье и творческом пути. Одной из задумок проекта был «пороховой спектакль», который должен был произойти на Красной площади. Спектакль проводить не разрешили, но видео-ролик и эскизы, представленные в конце колоннады, дают представления о масштабе оригинальной задумки художника.
«Пороховой спектакль» на Красной площади пришлось отменить. Фото: Ольга Панова
Особенность проекта в том, что он создавался «здесь и сейчас»: все произведение были созданы специально для выставки непосредственно за две недели до ее открытия. Подготовка развернулась на двух площадках – непосредственно в музее и в одном из павильонов ВДНХ, куда по техническим причинам переехала вся пиротехническая часть проекта. Пока в музее строили гору из колясок и кроваток, подаренных специально для проекта жителями Москвы, на ВДНХ работала целая бригада из волонтеров и ассистентов Цай Гоцяна.
Цай Гоцян и волонтеры. Фото: Наталия Сидорова
Для китайских современных художников, многие из которых предпочитают масштабные или технологически сложные проекты, использование ассистентов и волонтеров в проектах дело привычное. Достаточно вспомнить студию Чжан Хуаня, где трудится около ста ассистентов над созданием гигантских скульптур и инсталляций; или проект Ай Вэйвэя в галереи Tate, для которого 1600 жителей города Цзиндэчжэнь вручную расписали около 100 млн фарфоровых семечек подсолнуха.
Открытый творческий процесс — основа подхода Цай Гоцяна. Фото: Наталия Сидорова
В основе подхода Цай Гоцяна лежит идея открытого творческого процесса, который позволяет любому желающему поучаствовать в создании произведения и сделать искусство частью своей жизни. Цай Гоцян уже неоднократно приглашал волонтеров к созданию «пороховых картин»: подобные проекты прошли в Донецке, Лос-Анжелесе, Рио-де-Жанейро, Шанхае и других городах мира.
В подготовке московской выставки только в одном ВДНХ было задействовано более 80-ти волонтеров. На клич волонтерской службы музея откликнулись студенты и выпускники художественных ВУЗов, дизайнеры и свободные художники, искусствоведы и культурологи, китаисты, фотографы, любители восточного искусства и многие другие.
Автор статьи — соучастник творческого процесса «Октября». Фото: Наталия Сидорова
На первой встрече сотрудники музея познакомили волонтеров с ассистентами Цай Гоцяна, а куратор выставки Александра Данилова провела инструктаж по технической безопасности. Остальная неделя была посвящена непосредственно подготовке трех «пороховых картин».
Работа состояла из нескольких частей и этапов. Создание каждой из картин начиналось с подготовки рабочей поверхности и трафаретов – основного рабочего инструмента в «пороховой живописи». Трафареты для картин «Река» и «Сад» были частично подготовлены заранее. Для «Реки» было отобрано 100 старых черно-белых фотографий, которые были отсканированы и переведены с помощью лазера в шаблоны, напоминающие фотонегативы. Трафареты для надписи из «Интернационала» создавались на месте: Александра Данилова помогла Цай Гоцяну вывести непривычные для него очертания букв кириллицы.
Фрагмент «Реки» с эффектом китайской туши. Фото: Наталия Сидорова
После того, как все холсты были проклеены картоном, защищающим от возможного возгорания, их складывали вместе на пол в одно единое двадцатиметровое полотно. На холсты бережно выкладывали трафареты и ждали прибытия художника, который появлялся обычно ко второй половине дня.
Вся работа велась под непрестанным руководством ассистентов Цай Гоцяна. Почти все они имеют профессиональное художественное образование и мечтают о карьере художника. Главным по инструктажу, однако, был Цай Цаньхуан (известный под именем Сяо Цай), который не учился на художника, но зато провел в команде Цай Гоцяна около восьми лет, ассистируя ему в разных уголках мира.
Трафарет — основной рабочий инструмент «пороховой живописи». Фото: Наталия Сидорова
Благодаря опытности и ответственности ассистентов, работа волонтеров была слаженной, четкой и достаточно быстрой. Все было подчинено распорядку работы, поэтому никакой творческой деятельности от волонтеров не ожидалось.
Подготовка работ. Фото: Наталия Сидорова
Когда приезжал художник, начиналась работа с порохом. В начале Цай делал несколько пробных взрывов, а потом начинал работать с основной поверхностью картины. Для «Реки» использовался черный порох, который позволяет создать эффект размыва туши, напоминающий китайскую живопись. Для «Сада» Цай использовал пиротехнические смеси с цветными пигментами, оставляющие эффектные красочные текстуры на холсте. Трафареты присыпались порохом и закрывались специальным защитным слоем из картона.
Бригада пожарных — на случай возгорания. Фото: Виктория Андреева
Когда все приготовления были завершены, начиналось главное действие. «Пороховая картина» создавалась на глазах у журналистов, сотрудников музея, зрителей и специально приглашенной бригады пожарных. Волонтеры занимали позиции и внимательно слушали команды художника. Наконец, долгожданная тишина. Цай подносил к фитилю зажигалку, и полотно вздрагивало от взрыва. Все происходило мгновенно. Уже через секунду волонтеры пробирались через облака дыма тушить искры, упавшие на картину, и снимали булыжники, прижимающие защитный слой из картона. Еще через секунду перед глазами зрителей один за другим вставали огромные холсты, с которых осыпался порох. В эту минуту сама атмосфера на площадке напоминала час революции – дым, пепел, обгорелые куски картона, булыжники, эхо чьи-то голосов, вспышки света и суетящиеся люди.
Дым, пепел, суета: революция в процессе. Фото: Виктория Андреева
Создание «пороховых картин» – это, в первую очередь, богатый эмоциональный опыт. Это напряженное ожидание в момент, когда художник готов поджечь фитиль, это шок и необъяснимая радость в момент пиротехнического действия, и, наконец, это ощущение катарсиса, близкое перерождению, когда на свет из «пепла» появляются картины.
Цай Гоцян напротив фрагмента своей работы. Фото: Наталия Сидорова
По дороге домой, когда павильон ВДНХ с еще не осевшими облаками дыма оставался за спиной, казалось, что ты только что пережил что-то очень необычное и очень значимое, и что, наверное, искусство все-таки стало частицей твоей жизни, а ты – частью искусства.
С годовщиной Октября!Фото: Наталия Сидорова
Для заглавной иллюстрации использовано фото Виктории Андреевой.
Как сохранить для истории пороховой след Цай Гоцяна
Фейерверк-шоу «Город цветов в небе», устроенное Цай Гоцяном во Флоренции в 2018 г. перед открытием его выставки. Фото: Bianchi / MEGA / Eastnews
Художник Цай Гоцян известен радикальными экспериментами с материалами, и прежде всего с порохом, который он использует как для «обжига» рисунков, так и в своих «взрывных» инсталляциях. Российским зрителям он знаком по выставке «Октябрь» (2017) в ГМИИ им. А.С.Пушкина — за нее художник удостоился Премии The Art Newspaper Russia в номинации «Выставка года». В его творчестве ключевую роль играет элемент неожиданности — высокий уровень саспенса и неуверенности в том, какое именно действие окажет взрыв или куда будет двигаться дым в таких эфемерных проектах, как «Расширение Великой Китайской стены на 10 000 метров». А не так давно художника заинтересовала еще одна неопределенность: как меняются со временем его произведения, созданные с использованием цветного пороха.
Чтобы выяснить это, в 2016 году Цай Гоцян связался с лос-анджелесским Институтом реставрации Гетти и попросил изучить работы, которые он создал годом ранее, взорвав на холсте фейерверки. «Мы подумали, что это потрясающая идея», — рассказывает младший научный сотрудник института Рейчел Ривенк. Организация обратилась к художнику с встречным предложением — провести исследование всего его творчества, включая не только произведения, созданные при помощи цветного пороха, но и ранние опыты маслом, работы переходного периода, картины, созданные с использованием черного пороха, а также музейные инсталляции. Исследователи ставили целью подготовить книгу о Цай Гоцяне для серии «Материалы художника», которую выпускает издательство Getty Publications. Все предыдущие книги серии были посвящены исключительно умершим американским и европейским мастерам: Виллему де Кунингу, Жан-Полю Риопелю, Лучо Фонтане и Хансу Хофману. «Мы хотели представить и современных авторов, а также более широкий круг материалов и более радикальное их использование», — объясняет Ривенк, возглавляющая исследование.
Родившийся в Китае, живущий в Нью-Йорке и активно путешествующий по миру художник известен в первую очередь благодаря пороховым картинам. Он создает их следующим образом. Сперва делает набросок на разложенной на полу высококачественной японской бумаге, нередко покрывая ее трафаретами из картона. Иногда добавляет листья или предметы одежды. Затем аккуратно насыпает порох вдоль линий, накрывает картину листами картона, придавливает их камнями или кирпичами, чтобы контролировать силу взрыва, и поджигает фитиль. На глазах у публики происходит взрыв, после чего ассистенты художника затаптывают тлеющие угли. Когда дым рассеивается, на бумаге проявляется «рисунок».
Специалисты Института реставрации Гетти не только изучили этот и подобные ему процессы, но и поставили перед собой задачу разобраться, как мировоззрение Цай Гоцяна, влияние на которое оказали даосизм, алхимия, фэншуй, астрофизика и история культуры, связано с материалами, которые он использует, и каким он видит будущее своих работ. Исследователи провели серию «глубинных интервью» с автором и записали устные свидетельства третьих лиц, для чего Ривенк побывала в разных точках мира и даже посетила родной город художника, Цюаньчжоу, чтобы побеседовать с его первыми учителями.
Цай Гоцян разрешил специалистам института взять микроскопические образцы некоторых из его ранних фигуративных картин маслом и гуашей, созданных в Китае в начале 1980-х, зачастую с использованием самодельных красок, и провести химический анализ пигментов. Эти работы, как правило, выполнены в оттенках серого или в земляных тонах и, как отмечает Ривенк, «не представляют особых трудностей для реставраторов».
Фейерверк-шоу «Город цветов в небе», устроенное Цай Гоцяном во Флоренции в 2018 г. перед открытием его выставки. Фото: Claudio Giovannini/ANSA via AP/Eastnews
Были взяты образцы красочного слоя и произведений переходного периода, начавшегося еще в Китае и продолжившегося после переезда в Японию в 1986 году (откуда в 1995-м художник перебрался в Нью-Йорк), когда Цай Гоцян добавлял порох и сульфид мышьяка в масляные и акриловые краски. При поджигании эта смесь не взрывалась, а прогорала, оставляя на поверхности замысловатые узоры. Ривенк говорит, что по результатам тестирования эти произведения также оказались «весьма стабильными».
Одним из преимуществ работы с ныне живущим художником является его активное участие в проекте. Чтобы облегчить экспертам анализ пороховых картин, Цай Гоцян специально изготовил образцы размером 25 х 25 см. Он покрыл их поверхность разными видами пороха, использованными в его произведениях, взорвал их и отправил в Лос-Анджелес, благодаря чему исследователи получили возможность провести большую серию тестов. Они проверили, какие изменения могут со временем произойти с материалами, при помощи микрофотометра, направляющего мощный поток света на изучаемую поверхность, и атмосферной камеры, подвергающей произведение попеременному воздействию света, разного уровня влажности и различных температур.
По словам Ривенк, порох держится очень хорошо. «Судя по всему, он весьма стабилен, — полагает она. — После детонации он может со временем немного выцвести, но не сильно». Она советует владельцам и кураторам обращаться с пороховыми картинами как с пастелями или рисунками углем: производить все манипуляции аккуратно и беречь их от воздействия прямого солнечного света. Ривенк отмечает, что ее впечатлила стабильность произведений: «Удивительно, что эти материалы, рассчитанные на использование в течение всего нескольких минут, а вовсе не для нанесения на холст, в действительности настолько долговечны».
Создавая картины с цветным порохом, автор натягивает холст на подрамник, делает наброски и накладывает трафареты, рассыпает компоненты фейерверков по поверхности и поджигает фитиль. Ривенк объясняет, что они не детонируют с такой силой, как черный порох, поскольку до 40% этих фейерверков составляет краска, что снижает их взрывчатость. Испытания, проведенные при помощи микрофотометра и атмосферной камеры, показали, что некоторые краски особенно чувствительны к свету, в том числе ряд красных пигментов, однако, по словам Ривенк, и они не пострадают, если обращаться с ними надлежащим образом.
Впрочем, сам Цай Гоцян говорит, что его «не слишком заботит» стойкость красок собственных работ. «Древнеримские скульптуры и фрески, наскальные рисунки в пещерах возле оазиса Дуньхуан в Китае — все они были расписаны красками тысячи лет назад. Некоторые из них отреставрировали, восстановив первоначальные цвета. Я видел их и все равно считаю, что выцветшие краски, несущие на себе отпечаток истории, выглядят более привлекательно», — заявляет Цай Гоцян.
Художник продолжает экспериментировать с материалами. Недавно он начал взрывать порох на закаленном стекле, так что теперь добавился еще один материал для изучения. Ривенк подчеркивает, что у института нет задачи повлиять на выбор художника. «Что касается реставрации и консервации, то мы, скорее, даем Цай Гоцяну материал для принятия информированного решения, — говорит она. — Мы не хотим, чтобы результаты наших исследований как-либо ограничивали его художественную свободу».
Выставка Цай Гоцян. Октябрь (онлайн-трансляция) – Афиша-Музеи
Сама выставка очень небольшая, это лаконичное высказывание на тему Октябрьской революции и знакомство российской публики с техникой Гоцяна. Для консервативного Пушкинского музея шаг, безусловно, смелый.
В виде горизонтальных китайских свитков размещены два полотна — «Река» и «Райский сад», созданные незадолго до показа. Сам Гоцян рассказывает, что для него множественность и многократность по сути выражают идею пустоты, дзенского «ничто», а потому коллективная память, развернутая на холсте, — это река времени, которая течет ниоткуда и в никуда, медитативное созерцание этого «ничто».
Инсталляция «Земля» — воплощение авторской концепции Гоцяна «искусства для инопланетян»: проблемы и история землян должны быть показаны космосу ярко, убедительно и эффектно. Вид сверху, «с неба», действительно позволяет совсем иначе взглянуть на «русское поле», один из базовых культурных символов.
Cценограф по образованию, Гоцян мыслит крупной единицей спектакля, а потому его творчество — это всегда перфоманс, действие, в которое обязательно должен быть вовлечен зритель. Эффектные визуальные решения и работа с большими пространствами — его визитная карточка, и небольшие размеры Пушкинского музея, конечно, не могут в полной мере вместить в себя фантазию художника.
Гоцян известен своей техникой работы с порохом — и на выставке можно увидеть отдельные эксперименты. Порох добавляет картинам измерение динамики, в этих работах соавтором становится стихия огня, и это очень эффектно. Порох в символике Гоцяна — это не только деструкция, разрушение, катастрофа, это еще и фейерверк, праздник, и начало начал (теория «большого взрыва»), а потому увидеть события Октября 1917 года через эту призму особенно интересно.
Цай Гоцян — художник-космополит, родившийся в советском Китае, но долго проживший в Японии и Штатах. Именно этот вненациональный, разносторонний взгляд позволяет ему находить параллели в разных культурах, а нам — по-новому взглянуть на исторические события столетней давности, которые обветшали и давно затерлись множественными однотипными интерпретациями.
Интервью с китайским художником Цаем Гоцяном («Цай Гоцян. Октябрь»)
13 сентября в Пушкинском музее при поддержке генерального партнера выставки Сбербанка открывается выставка «Цай Гоцян. Октябрь», для которой знаменитый художник написал порохом двадцатиметровые картины. «Афиша Daily» поговорила с Гоцяном о политике, искусстве и счастливых приметах.
партнерский материал
партнерский материал— Вас принято называть политическим художником, но директор ГМИИ Марина Лошак утверждает — с оглядкой на ваши социальные проекты, — что вы в первую очередь художник социальный. Вы согласны с ней?
— Я не создаю искусство ради политики, но иногда мое искусство обращается к политическим темам. Рассудите сами: художники живут в обществе и не могут не задумываться о своем времени, истории или политике.
— Вы осуждаете тех художников, которые о политике не думают?
— Не нужно ждать, что все будут вести себя одинаково, иначе это тот же самый тоталитаризм. Не всем художникам хочется рассуждать о политике, но если захочется, то государство должно им это позволить.
— А как с этим обстоят дела в китайском искусстве? Недавно вы курировали выставку в Катаре, где пытались показать современных — и при этом аполитичных — китайских художников. Вы осуждаете тех, кто как будто взял за моду критиковать власть?
— Этой выставкой мне прежде всего хотелось показать художников вне общего потока. Да, китайское искусство всем кажется очень политическим. Если китайский художник не протестует против государства, то людям не нравится его искусство. Если он не стоит дорого на рынке, то людям не интересно его искусство. А я главным образом стремился обратить внимание на индивидуальный художественный язык каждого из них.
Неподходящий: Стадия Первая. 2004
1 из 7Следы истории: проект фейерверков для церемонии открытия Олимпиады. Пекин. 2008
2 из 7Насыпь без нас. 2014
3 из 7Лестница в небо. 2015
4 из 7Малевич и Красная звезда над Красной площадью. 2017
5 из 7Райский комлекс № 1. 2017
6 из 7Райский комплекс № 3. 2017
7 из 7— Вы ругаете китайское искусство за то, что оно потворствует рынку. А какую роль деньги играют лично для вас? Скромным ваш образ жизни точно не назовешь: одну мастерскую для вас построил Рем Колхас, дом — Фрэнк Гери.
— Мы сейчас говорили о молодых художниках, и я к ним уже не отношусь: мне 60 лет, я чего-то достиг в этой жизни, хотя так было не всегда. Фрэнк — мой хороший друг. Он не взял с меня денег за дизайн, я же в ответ подарил ему свое искусство. С другой стороны, я хорошо помню, как 20 лет назад Совет по культуре Азии подарил мне грант, чтобы я мог отправиться в Америку на резиденцию. Теперь я сам поддерживаю эту организацию и помогаю молодым художникам из Китая и Японии увидеть США.
— Давайте еще немного поговорим о вашем роскошном образе жизни. Что у вас за парикмахер?
— Я стригу волосы сам каждый день — с 2003 года, когда родилась моя дочь. До того этим занималась моя жена, но в последние месяцы беременности ей стало сложновато это делать. Как сегодня помню: было ужасно жарко и я решил попробовать сделать это сам — тем более что жене и так хватало чем заняться. Так я начал стричь свои волосы и понемногу пришел к той форме, которая у меня есть сейчасХудожник с идеальным «ежиком».
— Как вообще устроен ваш день? Какие у вас привычные ритуалы — или счастливые приметы?
— Я бы хотел заниматься спортом каждый день, но единственное, что могу себе позволить по времени, — массаж перед сном. А вообще, я ужасно суеверен, как и вся моя семья, особенно бабушка. Перед тем как я сажусь в самолет, бабушка молится и жгет благовония. А сам я обязательно молюсь богам, чтобы они дали мне сил, перед тем как устроить большое шоу со взрывом.
— Давайте вернемся к разговору об искусстве. Как на вас повлияла Америка — и как вы думаете, почему именно она, а не Европа так сильно повлияла на азиатское искусство?
— Есть три причины — политика, экономика и медиа. Одно упоминание в The New York Times может изменить карьеру художника. Не скажу ничего нового, но Америка привлекает художников со всего мира — из Румынии, Бразилии, Японии, которые работают вместе и создают новую картину мира. Конечно, у Америки есть и свои проблемы: рынок здесь влияет на работы художников как нигде в мире и в искусстве все очень закостенело. В этом опасность влияния Америки на своих художников.
Век с грибами-облаками: проект для XX века. Манхэттен. 1996
1 из 3Век с грибами-облаками: проект для XX века. Солт Лейк. 1996
2 из 3Век с грибами-облаками: проект для XX века. Мормон Меса. 1996
3 из 3— Вы читали роман «Американские боги»? Может, все дело в том, что художники привозят туда своих богов, которые получают в Америке новую жизнь?
— Как забавно: этот роман я не читал, но совершенно согласен с его автором. Именно эти невидимые боги и помогают художникам там работать. И в своем искусстве я тоже стараюсь это показать: я часто говорю, что моя главная цель — показать невидимое в мире, который нас окружает.
— После переезда в Америку вы занялись проектом «The Century with Mushroom Clouds: Project for the 20th Century» (1996) — устраивали маленькие взрывы по всему миру, которые не видел никто, кроме фотографа. Теперь на смену этим маленьким, скромным проектам пришли огромные сложные технологические шоу, на которые смотрят миллионы. Вы можете объяснить, как вы изменились за эти 20 лет?
— Я по-прежнему создаю маленькие взрывы, но у больших, конечно, аудитория куда крупнее. Вот как моя недавняя работа «Лестница в небо» — я сделал ее для моей бабушки. Ее должны были увидеть только моя семья и 20 человек в деревне. Но в итоге она попала в фейсбук, и за сутки ее посмотрело больше 20 миллионов. Мир так сильно изменился под влиянием социальных медиа: раньше я даже представить себе не мог, что информация может так быстро перемещаться от человека к человеку. И мои работы теперь привлекают так много внимания: «One Night Stand» в Париже увидели сотни тысяч людей, которые собрались на набережной, стояли и смотрели.
Проект был реализован в 2015 г. Также – «Лестница в небо» – называется документальный фильм о Гоцяне
— Про медиа все понятно, но вы все-таки не ответили мне: каким человеком вы были тогда? Как изменилось ваше искусство?
— Я состарился. В моей семье случились большие перемены — отец и бабушка умерли, дети выросли. Я стал более эмоциональным — как и мои работы. Сейчас я больше стараюсь говорить о жизни и обществе, хотя раньше меня больше волновали пространство и Вселенная.
— Вы чувствуете себя рок-звездой? После фильма «Лестница в небо» кажется, что теперь все знают о вас все.
— Нет, ну что вы, я никогда себя так не чувствовал. В этом мире мало что длится больше трех дней — люди быстро все забывают.
— Хотелось бы вспомнить другой ваш проект — «Bringing to Venice What Marco Polo Forgot» (1995), — когда вы приплыли в Венецию на корабле и рассыпали по каналам китайские лекарства. Какое место в вашем искусстве занимает ирония?
— Мое искусство всегда напоминает игру — иногда мне кажется, что я большой мальчишка, который так и не вырос. Без иронии мне просто станет скучно. Даже если в моих работах есть политические темы, то все равно будет место и для игры. Я никогда не стараюсь быть слишком серьезным — это утомляет.
— Мне всегда было интересно, что, на ваш взгляд, общего у всех ваших проектов — животных и кораблей, пронзенных стрелами машин и социальных экспериментов?
— Иногда мне кажется, что я — это семечко дерева, которое можно посадить в разных странах, и в зависимости от почвы, на которую оно попадет, оно вырастет немного другим. Я ценю свободу больше всего на свете и стараюсь сохранять ее в своем искусстве. Иногда я работаю с машинами, иногда — с животными. Очень бы не хотелось носить на себе клеймо скульптора, который занимается только металлом. Как то дерево, которое вырастает чуть-чуть по-разному в зависимости от почвы, на которую попадет, я чутко реагирую на обстоятельства: если бюджет большой, то можно сделать что-то масштабное, если нет — почему бы не создать маленький объект.
— Вам вообще быстро надоедает та или иная идея?
— Половина моих проектов реализована, половина — нет. И на этот раз, в России, у меня снова не получилось воплотить проект полностью. Я хотел сделать пороховое шоу на Красной площади, но даже после немыслимых усилий, которые мы предприняли, стало понятно, что это просто невозможно.
— Ваша выставка посвящена революции 1917 года, а как, по-вашему, нам надо к ней относиться и как вы сами к ней относитесь?
— Я могу говорить о влиянии революции, но моя выставка в Пушкинском прежде всего о роли индивидуума в истории. Мне интересно размышлять о том, как мечты отдельного человека связаны с мечтами общества. Когда случилась Октябрьская революция, у всех была мечта, но со временем она стала утопией. Конечно, свои утопии есть у Китая, США, всего остального мира — не нужно думать, что это только русские строят воздушные замки. Тогда многие интеллектуалы поддерживали мечту о коммунизме, а теперь мы так же маниакально преследуем мечту о глобализме — и сталкиваемся с не меньшим количеством проблем, гоняясь за этой мечтой. Люди всегда хотели, чтобы мир вокруг них был лучше; мы всегда мечтали и будем продолжать мечтать. А вам на прощание я бы посоветовал меньше слушать то, что художники говорят, и больше смотреть на то, что они делают.
Подробнее о выставке Цая Гоцяна, которая откроется в Пушкинском музее 13 сентября при поддержке Сбербанка, можно узнать по ссылке.
Сбербанк ежегодно поддерживает крупные культурные мероприятия по всей России. Например, является ежегодным партнером самого масштабного театрального фестиваля в стране — «Золотая маска».
ОБ ХУДОЖНИКЕ • Цай Го-Цян
Цай Го-Цян (р. 1957, Цюаньчжоу, Китай) обучался дизайну сцены в Шанхайской театральной академии, и с тех пор его работы пересекли несколько направлений в искусстве, включая рисование, инсталляцию и т. Д. видео и производительность. Цай начал экспериментировать с порохом в своем родном городе Цюаньчжоу и продолжал изучать его свойства, живя в Японии с 1986 по 1995 год, что привело к развитию его характерных событий взрыва на открытом воздухе. Опираясь на восточную философию и современные социальные проблемы в качестве концептуальной основы, его работы, часто связанные с конкретными местами, отвечают культуре и истории и устанавливают обмен между зрителями и большей вселенной вокруг них.Его искусство взрыва и инсталляции пронизаны силой, которая выходит за пределы двухмерного плана, чтобы взаимодействовать с обществом и природой.
Цай был награжден Золотым львом на Венецианской биеннале в 1999 году, премией Хиросимы в области искусства в 2007 году и премией Фукуока в области азиатской культуры в 2009 году. В 2012 году он был удостоен звания лауреата престижной премии Praemium Imperiale, которая отмечает достижения в жизни искусство в категориях, не охваченных Нобелевской премией. В том же году он был назван одним из пяти художников, получивших первую премию U.Медаль искусств Государственного департамента США за выдающуюся приверженность международному культурному обмену. Среди его недавних наград — премия Фонда Барнетта и Аннали Ньюман в 2015 году, премия Боннефантен в области современного искусства (BACA), награда Japan Foundation Awards и награда Asia Arts Award в 2016 году, а также премия Исаму Ногучи 2020 года. Цай также работал директором по визуальным эффектам и спецэффектам на церемониях открытия и закрытия летних Олимпийских игр 2008 года в Пекине.
Его многочисленные персональные выставки и проекты за последние три десятилетия включают Цай Го-Цян на крыше: прозрачный памятник в Метрополитен-музее в Нью-Йорке в 2006 году и его ретроспективу Я хочу верить в Соломон Р.Музей Гуггенхайма, Нью-Йорк, 2008 год. Его персональная выставка Da Vincis do Povo посетила три города Бразилии в 2013 году, собрав более миллиона посетителей. В этом году выставка в Рио-де-Жанейро была самой посещаемой выставкой из ныне живущих художников мира. В июне 2015 года Цай создал событие взрыва Sky Ladder в своем родном городе Цюаньчжоу. Это произведение стало центральным элементом документального фильма Netflix Sky Ladder: The Art of Cai Guo-Qiang , снятого лауреатом премии «Оскар» Кевином Макдональдом.
В последние годы он предпринял Индивидуальное путешествие по истории западного искусства — серию персональных выставок во всемирно известных музеях в диалоге с историей западного искусства, воплощенной в этих учреждениях: Октябрь в Государственном музее изобразительных искусств им. Пушкина Искусство (Россия, 2017), Дух живописи . Цай Го-Цян в Прадо в Музее Прадо (Испания, 2017), Flora Commedia : Цай Го-Цян в Уффици в галереях Уффици (Италия, 2018), В вулкане : Цай Го-Цян и Помпеи в Национальном археологическом музее Неаполя и Археологический парк Помпеи (Италия, 2019), а также его кураторская выставка Non-Brand 非 非 в Solomon R.Музей Гуггенхайма, Нью-Йорк (США, 2019). Другие крупные персональные выставки в 2019 году включают The Transient Landscape в Национальной галерее Виктории, Австралия, Cuyahoga River Lightning в Кливлендском музее искусств, США, и Gunpowder Art в Музее Эшмола, Великобритания. Он также осознал событие взрыва Встреча с Неизвестным: Проект Космос для Мексики в 2019 году.
15 декабря 2020 года Цай открыл свою персональную выставку Odyssey and Homecoming во Дворцовом музее в Пекине, первую в истории выставку современного художника.Эта выставка, приуроченная к 600-летнему юбилею основания Запретного города, является кульминацией амбициозного многолетнего проекта Цая : Путешествие человека по истории западного искусства .
Он жил и работал в Нью-Йорке с 1995 года.
| Одиссея и возвращение домой | Дворец-музей, Пекин | 2020–2021 |
| Рождение трагедии | Charente River, Коньяк, Франция | 2020 |
| Вода | Художественная галерея Квинсленда | Галерея современного искусства, Брисбен | 2019–2020 |
| Несвоевременное: второй этап | Музей Крёллер-Мюллер | 2019–2020 |
| Форма времени | Центр Помпиду x Музей Западного Бунда | 2019–2020 |
| Красная фасоль растет на юге | Faurschou Нью-Йорк | 2019–2020 |
| Встреча с неизвестным: проект «Космос» для Мексики | Soria Park, Чолула, Мексика | 2019 |
| Цай Го-Цян: Пороховое искусство | Музей Ашмола | 2019–2020 |
| Празднование 70-летия Китайской Народной Республики | 2019 | |
| Очарование материи: материальное искусство из Китая | Музей искусств Лос-Анджелеса Каути (LACMA) | 2019–2020 |
| Художественная лицензия: Six Takes on the Guggenheim Collection | Соломон Р.Музей Гуггенхайма | 2019–2020 |
| Выставка, посвященная 30-летию: Семь светильников Художественного музея | Городской музей современного искусства Хиросимы | 2019 |
| Цай Го-Цян: Молния на реке Куяхога | Художественный музей Кливленда | 2019 |
| Цай Го-Цян: временный пейзаж | Национальная галерея Виктории | 2019 |
| В вулкане: Цай Го-Цян и Помпеи | Национальный археологический музей Неаполя | 2019 |
| Флора Комедия: Цай Го-Цян в Уффици | Галереи Уффици | 2018–2019 |
| L’Envol | La Maison Rouge | 2018 |
| DMoCA 7: Цветок счастья — Ван Сишунь | DMoCA (Музей современного искусства Дракона), горный парк Цунан | 2018 |
| Fondation Cartier pour l’art comtemporain, «Прекрасное в другом месте» | Электростанция искусства | 2018 |
Ориентир: отображение современного китайского искусства | Центр искусств Гардиан | 2017–2018 |
Из жизни | Королевская академия художеств | 2017–2018 |
Прослеживая прошлое и формируя будущее: первая выставка музея Powerlong | Музей Пауэрлонга | 2017–2018 |
Art Turn.Повороты мира. Изучение коллекции Музея современного искусства в Нусантаре | Музей MACAN | 2017–2018 |
| Дух живописи. Цай Го-Цян в Прадо | Музей Прадо | 2017–2018 |
| Искусство и Китай после 1989 года: Театр мира | Музей Соломона Р. Гуггенхайма | 2017–2018 |
Цветное грибное облако | Чикагский университет | 2017 |
Основные моменты.La Collection de la Fondation Cartier pour l’art contemporain | Сеульский художественный музей | 2017 |
А что, например, я сейчас вижу? (Autodisporsi) | Galleria Continua, Ле Мулен | 2017 |
| Цай Го-Цян: Светлячки | Бенджамин Франклин Паркуэй, по заказу Ассоциации общественного искусства | 2017 |
| Цай Го-Цян: октябрь | г.Государственный музей изобразительных искусств имени А.С. Пушкина | 2017 |
| Nice à l’école de l’histoire | Musée Masséna | 2017 |
| Art Basel Гонконг | Выставочный и конференц-центр Гонконга | 2017 |
| Конец света | Centro Pecci | 2016–2017 |
| Цай Го-Цян: Мои истории живописи | Bonnefantenmuseum | 2016–2017 |
Sugar Spin: Ты, я, искусство и все остальное | Художественная галерея Квинсленда | 2016–2017 |
| Le bonheur de deviner peu à peu | Лионский музей современного искусства | 2016–2017 |
| А как насчет искусства? Современное искусство Китая | Аль-Ривак | 2016 |
| Большой оркестр животных | Фонд Картье для современного искусства | 2016 |
Культурный город Восточной Азии 2016, Нара | Храм Тодай-дзи | 2016 |
Взрывное искусство Цай Го-Цяна, сохранившееся на века
Цай Го-Цян Фото: Ивонн Чжао; любезно предоставлено Cai Studio
Неугомонно изобретательный художник Цай Го-Цян известен своими радикальными экспериментами с материалами — особенно с порохом, который он использовал, чтобы зажечь свои рисунки и разыграть взрывные мероприятия на открытом воздухе для восхищенных зрителей по всему миру.Решающим в его процессе является элемент неожиданности: уровень неуверенности и неопределенности относительно того, какой именно эффект его взрывы окажут, например, на его работы на бумаге, или как клубится дым в эфемерных событиях, таких как его проект по расширению Великой стены мира. Китай с двумя предохранителями. Но недавно Цай заинтересовался другой неопределенностью: как его цветные рисунки из пороха сохранятся со временем.
Чтобы выяснить это, художник китайского происхождения обратился в Институт охраны природы Гетти в Лос-Анджелесе в начале 2016 года и попросил его сотрудников взглянуть на работы, которые он начал делать, взрывая дневные фейерверки на холсте в прошлом году.«Мы подумали:« Это здорово », — говорит Рэйчел Ривенк, научный сотрудник института. Но у организации было встречное предложение, говорит она: исследовать весь спектр творчества художника, в том числе его ранние, более предварительные работы маслом, переходные работы, рисунки с черным порохом и инсталляции из внутренних музеев, а также цветные рисунки с порохом.
Целью было выпустить книгу о Цай для серии «Материалы художника», выпущенной Getty Publications. До сих пор каждая книга была посвящена американскому или европейскому художнику, которого уже нет в живых: Виллему де Кунингу, Жан-Полю Риопеллю, Лючио Фонтане и Гансу Хофманну.«Мы хотели привлечь больше современных художников, а также более широкий диапазон и радикальное использование материалов», — говорит Ривенк, возглавляющий исследование Cai.
С тех пор институт погрузился в творчество художника и обнаружил, что его работы удивительно долговечны.
Цай, энергичный путешественник по всему миру, живущий в Нью-Йорке, возможно, наиболее известен своими рисунками пороха. Художник делает наброски на качественной японской бумаге, разложенной на полу, часто также кладет вырезанные из картона трафареты.Иногда он добавляет в смесь листву или одежду, например абайю (для «Воспоминаний» (2011), представленных в Дохе, Катар). Затем он осторожно посыпает порохом линии, накрывает ансамбль листами картона, утяжеленными кирпичами или камнями, чтобы контролировать силу взрыва, и зажигает запал. Наблюдатели с трепетом наблюдают за происходящим, и начинается взрыв, и когда помощники тушат тлеющие угли и дым рассасывается, становятся видны опаленные остатки «рисунка».
Картина Цай Го-Цяна «Солнце и одиночество» (2010), установленная в Museo Universitario Arte Contemporáneo в Мехико Фото: Диего Берруекос; любезно предоставлено MUAC
Помимо углубления в процессы, подобные этому, Гетти интересовался тем, как мышление Цая, уходящее корнями в даосизм, алхимию, фэн-шуй, астрофизику и историю культуры, связано с его материалами и как он представляет, как его работы сохранятся в ближайшие годы.С этой целью исследователи провели пробные интервью с художником и записали его устные рассказы, при этом Ривенк путешествовал по земному шару — даже приезжал в Цюань, место рождения Цая, Цюаньчжоу в Китае, чтобы получить информацию от первых наставников художника. Например, порох, который, как считается, был изобретен в Китае в девятом веке, предоставил Цаю философскую «возможность освобождения» от «робкой и осторожной личности», как она говорит, а также способ вызвать ассоциацию материала с традиционным Китайская медицина.«Иногда эти диалоги были очень личными, — говорит Цай. «В свою очередь, эти вопросы на собеседовании помогли мне задуматься о себе».
Художник позволил ученым Гетти взять микроскопические образцы некоторых из ранних фигуративных масел и гуашей, выполненных в Китае в начале 1980-х годов, часто красками, которые он делал сам, и провести химический анализ пигментов. Как сообщает Ривенк, они ограничены в основном белыми и землистыми тонами и «не представляют особой проблемы для сохранения».
Гетти также взял образцы из переходных картин, на которых Цай смешал порох и реальгар, сульфид мышьяка, в масляную и акриловую краску, процесс, который он начал в Китае и продолжил, когда переехал в Японию в 1986 году.(Он оставался в Японии до 1995 года, а затем переселился в Нью-Йорк.) При зажигании материал не взрывался, а скорее шипел, оставляя «интересную типографику», — говорит Ривенк. Эти работы также оказались «довольно стабильными» при тестировании, добавляет она.
Одним из преимуществ работы с живым художником было его активное участие. Для исследования рисунков пороха Цай создал для Гетти испытательные полотна размером десять на десять дюймов, посыпав их порохом, который он использует, и взорвал перед отправкой работ в Лос-Анджелес.Это позволило ученым провести серию тестов. Используя микрофадеометр, который включает в себя оптическое волокно, фокусирующее огромное количество света на тестовой поверхности, и погодометр, который подвергает работу циклам света, влажности и температуры, они изучили, как материалы будут стареть.
Цай Го-Цян наблюдает за возгоранием своей пороховой картины «Исследование птиц» (2018) Фото: Тацуми Масатоши; любезно предоставлено Cai Studio
Ривенк говорит, что порох хорошо держится.«Это кажется довольно стабильным», — говорит она. «После того, как он взорвался, он может немного исчезнуть со временем, но ничего драматичного». Она рекомендует владельцам и кураторам обращаться с пороховыми рисунками так, как если бы они были выполнены пастелью или углем, обращаться с ними осторожно и беречь от прямых солнечных лучей.
Для так называемых цветных пороховых картин Кай прикрепляет холст к подрамнику, делает наброски и наносит трафареты и разбрызгивает на поверхность цветные ингредиенты дневного фейерверка перед тем, как поджечь запал.Они не взрываются так сильно, потому что до 40% материала фейерверка состоит из красителя, уменьшающего взрывной элемент, говорит Ривенк. По ее словам, тесты с микрофадеометром и погодометром показали, что некоторые из красок особенно светочувствительны, в том числе некоторые красные оттенки, но на них не повлияют, если будут приняты надлежащие меры предосторожности. (Богатый выбор в настоящее время представлен на выставке работ Кая «Флора Комедия», которая продлится до 17 февраля в галерее Уффици во Флоренции.)
Кай сравнивает заботу института Гетти о работах с лечением болезни.«GCI анализирует мои работы, как будто они выполняют анатомические операции, чтобы исследовать внутреннюю структуру, кости, ДНК и клетки, чтобы получить глубокое понимание моего тела и« здоровья »», — говорит он. «Для меня это как будто ты влюблен в кого-то: хотя у нее серьезная болезнь, ты все равно ее любишь, а пока думаешь, как лучше о ней позаботиться».
Гора в жару Цай Го-Цяна (2016), работа пороха на холсте Фото: Ивонн Чжао; любезно предоставлено Cai Studio
В то же время он говорит, что «не слишком озабочен» стойкостью окраски работ.«Древние римские скульптуры, фрески и наскальные рисунки в пещерах Дуньхуан [в Китае] были окрашены в цвета тысячи лет назад», — говорит Цай. «Некоторые из них прошли консервацию для восстановления первоначального цвета. Но, увидев их, я все еще чувствую, что выцветшие цвета, несущие отпечаток истории, выглядят более очаровательно ».
В целом, по словам Ривенк, она была впечатлена стабильностью материалов Кая. «Когда вы думаете, что эти материалы предназначались для использования на мероприятии, которое длится всего несколько минут, и никогда не кладут на холст, удивительно, насколько они долговечны», — сказала она.
«Это невероятно работать с живым художником, которому это очень интересно», — добавляет она. «В случае с де Кунингом и Фонтаной не было никаких препятствий: вы приближаетесь к истине как можно ближе к истине, если она есть, с сетью подсказок. С Цаем мы действительно можем вести диалог ». В сентябре художник прилетел в лабораторию по консервации Гетти, чтобы осмотреть оборудование и побеседовать с учеными.
Ривенк также начал исследовать смелые инсталляции Кая, столь же разнообразные, как Head On (2006), в котором реплики волков в натуральную величину бросаются на стеклянную стену, и Inopportune: Stage One (2004), в котором девять автомобилей Ford Taurus свисать с потолка.По ее словам, они представляют «совершенно другой набор проблем», например, как переустановить часть, которая изначально была привязана к конкретному месту, и нужно ли заменить или отремонтировать некоторые элементы.
Между тем эксперименты художника с новыми материалами продолжаются. Недавно он начал взрывать порох на закаленном стекле, что дало исследователям Гетти еще одну среду для испытаний и размышлений.
Ривенк подчеркивает, что Гетти не пытается повлиять на выбор Кая. «С точки зрения сохранения, это больше похоже на то, чтобы дать Цаю основу для обоснованного решения», — говорит она.«Мы не хотим, чтобы наши открытия мешали его творческой свободе».
Произведения и известные произведения Цай Го-Цяна
1985-89
Автопортрет: Покоренная душа
Работа почти двух метров в высоту изображает темную человеческую фигуру в абстрактной охровой монохроматической ауре — как если взорваться с холста. Расплывчатое ощущение и отсутствие деталей указывает на эфирное присутствие, а не на настоящего человека. Это, как следует из названия, автопортрет покоренной души Цая.Он был написан, когда художник еще жил в Китае, в середине двадцатых годов, и является примером его первых исследований пороха. Для этой работы Цай смешал масляную краску с порохом, создав как четкое, так и неопределенное ощущение от взрывающихся частиц.
Медиум привлекал его еще с раннего детства, когда он играл с петардами. Его интерес также связан с различными ассоциациями материала, такими как его способность использовать природные силы, тот факт, что он сделан из природных минералов, и тот факт, что он традиционно использовался в китайской медицине как метод лечения (уменьшение воспаления и детоксикация). ).В этом отношении прикосновение и использование материала становится процессом контакта с природой, установлением разговора и установлением связи с естественным миром и духовным измерением.
После переезда в Японию в 1986 году эксперименты с порохом продолжились. Также в Японии он осознал, что научные разработки физики были похожи на китайскую космологию цигун, и что «теория инь и ян параллельна в современной астрофизике как материя и антивещество, а в электромагнетизме — плюсы и минусы. .«Это понимание соединило метафизические концепции даосизма, в которых он изначально был воспитан, с более широкой и универсальной концепцией. В этом отношении поддержка этих ранних творений также имеет метафизическое и космологическое значение.
Картина была отретуширована в 1989 году для дальнейшего развития. выражают чувство одиночества Цая, и был добавлен подзаголовок A Subjugated Soul . В некотором смысле эти начальные работы также несут в себе чувство поэзии, направленной на создание связи с более широким контекстом жизни путем погружения человека в духовный мир. осведомленность.Работа очень похожа на печально известные портреты Джакометти, в которых используется аналогичный абстрактный язык, цветовая палитра и общее рассеянное нематериальное присутствие. В каком-то смысле оба художника стремились запечатлеть «вибрацию жизни», которая определяла и составляла человеческое существование, представляя себя как эфирное присутствие.
Порох, холст, масло
Цай Го-Цян Искусство, Био, Идеи
Автопортрет: Покоренная душа (1985-89)
Работа почти двухметровой высоты изображает темную человеческую фигуру в абстракция, охра, однотонная аура — словно вырывается из холста.Расплывчатое ощущение и отсутствие деталей указывает на эфирное присутствие, а не на настоящего человека. Это, как следует из названия, автопортрет покоренной души Цая. Он был написан, когда художник еще жил в Китае, в середине двадцатых годов, и является примером его первых исследований пороха. Для этой работы Цай смешал масляную краску с порохом, создав как четкое, так и неопределенное ощущение от взрывающихся частиц.
Медиум привлекал его еще с раннего детства, когда он играл с петардами.Его интерес также связан с различными ассоциациями материала, такими как его способность использовать природные силы, тот факт, что он сделан из природных минералов, и тот факт, что он традиционно использовался в китайской медицине как метод лечения (уменьшение воспаления и детоксикация). ). В этом отношении прикосновение и использование материала становится процессом контакта с природой, установлением разговора и установлением связи с естественным миром и духовным измерением.
После переезда в Японию в 1986 году эксперименты с порохом продолжились.Также в Японии он осознал, что научные разработки физики были похожи на китайскую космологию Ци Гун, и что «Теория инь и ян параллельна в современной астрофизике как материя и антивещество, а в электромагнетизме — плюсы и минусы. . » Это понимание связывало метафизические концепции даосизма, в которых он изначально был воспитан, с более широкой и универсальной концепцией. В этом отношении поддержка этих ранних творений также имеет метафизическое и космологическое значение.
Картина была отретуширована в 1989 году, чтобы еще больше выразить чувство одиночества Цая, и был добавлен подзаголовок: A Subjugated Soul . В некотором смысле эти первоначальные произведения также несут в себе чувство поэзии, направленное на создание связи с более широким контекстом жизни, погружая человека в духовное осознание. Работа очень похожа на печально известные портреты Джакометти, в которых используется аналогичный абстрактный язык, цветовая палитра и общее рассеянное нематериальное присутствие. В каком-то смысле оба художника стремились запечатлеть «вибрацию жизни», которая определяла и составляла человеческое существование, представляя себя как эфирное присутствие.
Порох и взрывчатые вещества — ARTDEX
Самыми распространенными средствами искусства являются масляные краски, акварель, чернила или мрамор, бронза и глина. Медиум Цай Го-Цяна? Порох и взрывчатые вещества.
«На протяжении всей истории китайского искусства некоторые художники использовали свой собственный художественный язык и использовали этот язык для передачи и связи», — объясняет Цай Го-Цян. А язык, который выбрал Цай для выражения своего искусства, шипит, потрескивает и хлопает.
Кадр из видео-выставки «Цай Го-Цян: Мои истории живописи» в музее Боннефантен.Очарование огня и пиротехники
Цай Го-Цян родился в Цюаньчжоу, художник из Нью-Йорка, который сделал себе имя благодаря своей «взрывной» технике рисования.Его картины созданы путем взрыва длинных следов пороха на бумаге. И самое приятное то, что они зажигаются на глазах у живой публики, которая, несмотря на тревожные взрывы взрывчатых веществ и близость к легковоспламеняющимся веществам, предпочитает наблюдать за созданием искусства.
«Самое сильное произведение искусства — это когда есть страх», — сказал Цай Го-Цян CNN. Он рос в эпоху печально известной Культурной революции в Китае (1966–1976). Наблюдение за взрывами и взрывами в результате частых социальных потрясений было личным воспоминанием Цая.
Но именно в период с 1986 по 1995 год, живя в Японии, Цай начал изучать свойства пороха в своих рисунках. В конце концов, он начал экспериментировать со взрывчаткой, и его фирменные «события взрыва» ворвались в арт-сцену.
Согласно веб-сайту художника, «эти проекты и мероприятия направлены на установление обмена между зрителями и большой вселенной вокруг них с использованием подхода к культуре и истории, ориентированного на конкретный объект».
Цай Го Цян, «Воспоминание», вторая глава «Элегии», взрыва на открытии спектакля «Цай Го-Цян: Девятая волна», реализованного на берегу реки Электростанции искусств, 8 августа 2014 г. | Изображение любезно предоставлено Cai Studio / Netflix / фотографом Линь И.Скульптура фейерверков
Среди наиболее достойных упоминания работ Цай Го-Цяна — Odyssey , перманентный рисунок пороха для Музея изящных искусств и Black Ceremony , его крупнейший дневной взрыв. А его работа в качестве директора по визуальным и спецэффектам на церемониях открытия и закрытия летних Олимпийских игр 2008 года в Пекине транслировалась по всему миру, что дало его «скульптуре фейерверков» невероятную аудиторию в 1 миллиард человек.
Пожалуй, одним из его самых амбициозных и впечатляющих проектов на сегодняшний день была его лестница высотой 1650 футов в небе, которую удерживал большой метеозонд. Оснащенная фейерверками и взрывчаткой, зажигание массивной художественной инсталляции создало бы огненную лестницу, которая возвышалась в небе.
Хотя присутствовало всего пара сотен человек, чтобы засвидетельствовать это вживую, когда Цай Sky Ladder , наконец, стал успешным в июне 2015 года, видео с него просочилось в сеть только через несколько месяцев.Однако это видео набрало 30 миллионов просмотров за 2 дня.
Огненный дух поднимается на небеса
Но эти миллионы онлайн-зрителей могут не знать, что концепция Цая Sky Ladder воплотилась в жизнь за два десятилетия. Это была мечта, от которой он, возможно, отказался после своей первой попытки, если бы не его «самый большой сторонник», его бабушка.
И теперь, когда двухлетняя мечта Цая о Sky Ladder осуществилась и даже была показана в документальном фильме Netflix 2016 2016 2016 года Sky Ladder: The Art of Cai Guo-Qiang , мы задаемся вопросом, что ждет Цая дальше и как он будет возглавьте зрелище 1 650 человек, которое осветило небо и дало миру 80-секундный проблеск того, как будет выглядеть искусственная «лестница в небо».
The Art Of War Cai Guo Qiang
В конце января, когда главный атриум музея Гуггенхайма был расчищен и превращен в огромный белый наутилус, рабочие поднимали машины, жонглировали волками и закладывали русло реки из ротанга для Цай Го- Грядущая ретроспектива Цяна. Выставка, открывшаяся в феврале, знаменует собой первый музейный опрос, посвященный китайскому художнику, а также дебют Александры Манро, куратора музея азиатского искусства, которая сняла с НЛО название «Я хочу верить». Плакат к популярной телевизионной драме 1990-х годов « Секретные материалы » висит в студии Кая в центре Нью-Йорка.Говоря на китайском и английском языках с журналистом и японским с Манро, специалистом по Японии, и его техническими помощниками одновременно, Цай явно был мастером множества миров, в которых обитает его искусство.
Один из самых успешных и известных художников на международном уровне, родившийся после основания Народной Республики, Цай, которому сейчас 51 год, безусловно, достоин внимания Гуггенхайма. Его карьера началась в начале 1990-х с постановки взрывов на исторических памятниках и в городской инфраструктуре, а также с крупномасштабных рисунков пороха.С тех пор Цай создал массовые фейерверки в городах по всему миру и захватывающие скульптурные инсталляции, сочетая зрелищность с политическими комментариями, которые могут показаться интенсивно ищущими или хладнокровно ироничными.
Инсталляция Inopportune: Stage One , гротескная характеристика взрыва террориста-смертника, первоначально сделанная для огромных галерей Массачусетского музея современного искусства в конце 2004 года, стала визитной карточкой Кая в середине карьеры. Inopportune — это яростно красивый, невероятно красивый, слияние технических и тематических интересов Кая с рядом белых автомобилей, застрявших, как дикобразы, с трубками мигающих светодиодов и подвешенных к потолку, выполняющих покадровое высокоскоростное опрокидывание. С характерной бравурностью Кай заново изобрел работу спирали Фрэнка Ллойда Райта Гуггенхайма, сдвинув ее по вертикальной оси, чтобы обрушиться на головы посетителей.
В то время как многонациональный персонал Цая и объединенная в профсоюз монтажная бригада Гуггенхайма кружились вокруг него с ревущими рациями, равномерно привязанными к бедрам, он оставался спокойным и беззаботным, его военная стрижка обрамляла нестареющее, высеченное в скале лицо.В ответ на вопрос о том, почему в его работах нет прямых ссылок на секс или иллюстраций к нему, Цай мягко возразил, предположив, что листы бумаги, на которые он нанес тонкий следы пороха, готовясь к сгоранию, были просто простынями: « Вы можете взять это оттуда ». В ответ на предположение, что в даосских терминах порох, как и семя, представляет собой элемент ян и , который взрывается в оргазмическом катаклизме, сразу после этого возвращается в состояние прохладного покоя инь и достигает желаемого баланса в процессе, Цай предложил Императорская улыбка и ласковое «». Вы, , можете так смотреть на это, если хотите.”
Куратор Манро возражает, что вся работа Кая посвящена войне. Фактически, Цай прямо и косвенно затрагивает почти все крупные акты политического насилия 20-го и начала 21-го веков, от атомных бомбардировок Хиросимы и Нагасаки до баллистического противостояния Тайваня с Китаем, событий 11 сентября в Нью-Йорке и даже 2004 года. взрывы поездов в Мадриде. Хотя это не сразу заметно в чувственном порыве его работ, политика — лишь один из многих слоев, которые раскрывает дальнейшая медитация.Можно было бы продвинуть заявление Манро дальше, сказав, что работа Кая охватывает причины войны, боль, цену и позор войны. Драма, разворачивающаяся в его инсталляциях и перформансах, не просто подражает механизмам разрушения, а сложна и глубоко гуманистична.
Частично это связано с собственной биографией Цая. Сын традиционного художника и интеллектуала, который издавал переводы иностранной литературы для государства, Цай было девять лет в начале Культурной революции в 1966 году.Он считает, что отец погрузил его в традиционную китайскую культуру дома, развил его интерес к даосизму, теории инь-ян, китайской медицине и акупунктуре и, конечно же, к живописи.