Цай гоцян картины – выставка Цай Гоцян в ГМИИ имени А.С. Пушкина

Цай Гоцян. Игры с порохом

Цай Гоцян (Cai Guo-Qiang, 蔡国强, 1957) – самый знаменитый китайский современный художник. Он вошёл в шорт-лист Hugo Boss Prize, получил Золотого льва 48-ой Венецианской биеннале, был куратором китайского павильона на 51-ой Венецианской биеннале, художественным директором по разработке эффектов (в том числе красочных фейерверков) для Олимпийских игр в Пекине в 2008-м году. Его инсталляция под названием Head On, представленная в Музее Соломона Гуггенхайма в Берлине, заслужила всемирное признание.

Но большинство людей знает его как парня, который любит играть с порохом. Цай Гоцян стал первым человеком, применившим порох не для насилия, а в искусстве: он нарисовал им картины и использовал для эффектных «взрывчатых» перформансов.

Заинтригованы? Уже скоро все жители Москвы смогут воочию увидеть творения Цай Гоцяна. Выставка под названием «Октябрь» состоится в сентябре 2017-го года в ГМИИ им. А.С. Пушкина и будет посвящена 100-летию русской революции. Зрители смогут сполна насладиться «пороховыми шедеврами» скандального художника: их ждет и пороховая живопись, и масштабные инсталляции, и эскизы для пироспектаклей.

 

 

Самым известным в мире проектом художника можно считать инсталляцию «Лестница в небо, 2015» (Sky Ladder), которую он сделал в городе Гуанчжоу и приурочил к 100-летнему юбилею своей бабушки. Это она помогла Цаю стать художником. Высота композиции составила 500 метров, а само шоу длилось в общей сложности 15 минут. Впервые эта идея пришла в голову художнику целых 20 лет назад, и только недавно он придумал, как воплотить фантазию в жизнь.

В 2016-м году режиссер Кевин Макдональд снял документальный фильм о Гоцяне, который назвал в честь этой инсталляции: «Лестница в небо. Искусство Цай Гоцяна». Этот фильм в мае 2017-го года демонстрировался в летнем кинотеатре Garage Screen при московском музее современного искусства «Гараж».

Фильм повествует о становлении художника, прослеживая его творческую биографию с 1984-го года. В 76-минутной ленте Цай рассказывает о своей семье, сложностях, вдохновляющих его событиях и о подготовке проектов.

Цай Гоцян родился в 1957-м году в бывшем крупном портовом городе Цюаньчжоу. Его отец занимался каллиграфией и китайской живописью, он и привил сыну любовь к традиционному искусству. Но мальчику обычная живопись была скучна, уже тогда он стремился привнести что-то новое: запускал в рисунки петарды, устраивал опыты с огнем. У Гоцяна нет профессионального художественного образования, что, возможно, и помогло ему не влезать в рамки стереотипов. Он учился сценографии в Шанхайской театральной академии, с этого и началась его работа с визуальными проектами. В 1986 м году Цай переехал в Японию, а в 1995-м – в Америку, где живет и работает по сей день.

В начале 90-х Цай Гоцян работал над композицией «Проекты для инопланетян» (Projects for Extraterrestrials). Один из них, «Проект №10, 1993», прославился на весь мир, ведь в нем «участвовала» Великая китайская стена. С помощью дыма и огня художнику удалось «удлинить» стену на 10 000 метров. Продолжалось шоу всего 15 минут, но люди до сих пор помнят увиденное. Как ему удалось «достроить стену»? На задворках пустыни Гоби, где заканчивается Великая стена, художник выложил десятикилометровую дорожку из пороха, которую затем поджег. Перед самым финалом шоу в воздухе появился силуэт огромного китайского дракона – символ могущества Китая.

 

 

Почему художнику так нравится порох? С его помощью он показывает мимолетность искусства, разрушение во имя красоты. Кроме того, порох – часть китайской культуры. Он был изобретен в Поднебесной около тысячи лет назад. Таким образом Цай Гоцян умудряется сочетать историю с искусством в своем творчестве, не забывая при этом эпатаже и фееричности, столь любимыми в современном мире.

 

 

Например, прямо на фасаде здания Филадельфийского музея искусств в 2009-м году Цай Гоцян «нарисовал» огнём цветы на общей площади 18,3 на 26,1 метров. Будем честны: если не видеть макет с рисунком, на цветы клубы оранжевого пламени похожи мало. Зато сколько экспрессии! Инсталляция называлась «Опавшие цветы».

 

Как мы уже говорили, Цай Гоцян не только взрывает порох, он еще пишет картины, используя его вместо красок. У него получаются действительно трогательные работы.

Во всем мире известно его полотно «Девятый Вал. Впечатление» (бумага, порох), написанное, как видно из названия, под впечатлением от «Девятого вала» Айвазовского.

 

 

В современном мире особенно сложно провести черту между искусством и баловством. Для кого-то огненные лестницы или горящие стены – это шедевры, а кто-то скажет, что лучше бы их автор пошёл работать «как все» и приносить реальную пользу миру.

Можно спорить об этом бесконечно, но творчество Цая Гоцяна всё же заслуживает уважения хотя бы из-за своего новаторства и оригинальности. Ведь до Цая никто не додумался использовать порох во имя красоты.

artifex.ru

в движении — журнал «Искусство»

Цай создаёт «пороховые» рисунки — поджигает слои порошка, распределённые по поверхности бумаги, и через несколько секунд получает изображение, созданное остатками сгоревшего вещества. Ни в какой художественной традиции не обнаруживается ничего похожего: на плоскости бумаги художник объединяет перформанс и изобразительное искусство. Процесс возгорания и взрыва невозможно полностью контролировать; визуальный результат не зависит исключительно от художника, но содержит элемент случайности и игры.

Свои эксперименты с порохом Цай начал в 1984 году, ещё до знакомства с западным авангардом и модернизмом. Для Цая в тот момент было важно выйти за ограничивавшие его рамки классической китайской традиции, но, как стало ясно впоследствии, это был выход и за пределы западной традиции. Цай превратил взрыв в новую форму искусства.

Взрыв пороха — это насилие и разрушение в самом чистом виде. И тем не менее, это разрушение ведёт к созданию — рисунка, обладающего формальным совершенством, либо же «взрывного» перформанса, соединяющего людей в эстетизированном ритуальном действии. Изобретение пороха в IX веке, которое радикально увеличило градус насилия во всём мире, было лишь случайным результатом алхимических опытов китайских даосов, искавших его прямую противоположность — эликсир бессмертия. Порох воплощает для Цая основной принцип и жизни, и искусства — двойственность, конфликтность, постоянную трансформацию; то, что в даосизме именуется «изначальной простотой» (

pu) — чистая потенциальность, содержащая все возможности — разрушения и созидания, природного и культурного, войны и мира, жизни и искусства: «Меня часто спрашивают, что объединяет мои работы — столь разные по формальным признакам? Конфликты и противоречия, которые заключены в самой конструкции моих работ, — одна из таких объединяющих сил. Я не предлагаю решений, а лишь указываю на противоречие».

Изобретение пороха, которое радикально увеличило градус насилия и в западном, и в восточном обществах, было лишь случайным результатом алхимических опытов китайских даосов в IX веке

Восприняв традицию «живописи образованных людей» (wenrenhua) от отца, каллиграфа и художника, Цай ищет свой вариант ухода от заданности и стереотипизации и обращается к даосской философии, подобно другому китайскому художнику-новатору Шитао (1642—1707), жившему в начале правления династии Цин и известному своей философией «одной черты», в которой он видел начало искусства. Создавая «пороховые» рисунки, Цай приближается к идеальному состоянию «изначальной древности» (

taigu), столь почитаемой его предшественником, — единству сущего и абсолютной спонтанности, которые не искажены социальной и политической организацией и другими явлениями культуры. Цай утверждает, что его «метод состоит в отсутствии метода», что почти дословно совпадает с кредо Шитао, провозглашённом им в «Собрании высказываний о живописи»: «Установление правила одной черты есть правило, созданное на основе отсутствия правил».

Цай Гоцян. Солнечный свет и одиночество, 2010

Порох, бумага, вулканические породы, 9000 литров мескаля

Собрание автора. Фотография: (c) Диего Берруекос.
Права на изображение принадлежат MUAC, Мехико (Мексика). Изображение предоставлено Cai Studio

Фу Баоши. Одинокий павильон в горах, 1943

Бумага, тушь, краски

Права на изображение принадлежат «Сотбис Гонконг»

В прошлогодней инсталляции Цая «Великолепие и одиночество» круговое движение «пороховой» панорамы повторяет композицию классического горизонтального свитка: чтобы увидеть пейзаж, необходимо постепенно, секция за секцией, раскручивать свиток, а затем проделать то же самое в обратном направлении. Инсталляция собрана воедино и «держится» центростремительной притягательностью, что излучает протяжённая пустынная гладь озера: такое центрирование композиции отсылает к одному из приёмов построения пейзажа, сформулированных реформатором Дун Цичаном в конце XVI века. Различные планы пейзажа: участки гор, вод, неба образуют сложную иерархию из мелких форм, в центре которой находится большая гора. Цай доводит до логического предела сложившийся к XVII веку классический подход, который требует максимальной экспрессии и напряжения живописной структуры через взаимодействие противоположных эстетических принципов.

Цай доводит до логического предела классический подход, требующий максимальной экспрессии и напряжения живописной структуры через взаимодействие противоположных эстетических принципов

Будучи движением энергии «ци» (qi), классический пейзаж создавал на плоскости бумаги разнонаправленное движение гор и вод; горные массивы образовывали своеобразное contrapposto — постоянно меняя вектор своего движения из одной стороны в другую, благодаря чему на плоскости бумажного листа возникала сложная структура, протяжённая и непрерывная. Однако слитность всей композиции возникала лишь на контрасте с противоположным принципом — разрыва и пустоты. Принцип «слитности через разрыв» был чрезвычайно важен, как ещё одно взаимодействие противоположных начал инь-ян. В свитке прерывность представлена участками пустого пространства — земли, вод или неба, преозначая отсутствие форм. Эти белые пятна, не заполненные рисунком, назывались «земля-небо» (tiandi) или «пустотно-белое» (kungbai). Тяжеловесность, устойчивость гор, деревьев и камней на свитке постоянно «подрывается», они словно парят в пустоте, зачастую выстраиваясь вокруг центра, намеренно ничем не заполненного. Цай заимствует этот принцип: в центре его пейзажа-инсталляции — обширная пустота озера, которая прерывается узором мелких насыпей из вулканической породы. Вокруг же пустой глади озера, на фоне белоснежных, уходящих ввысь стен экспозиционного пространства, «плавают» независимые элементы пейзажа — чёрное солнце, горы, камни, деревья, животные, постройки (вернее, их «пороховые» изображения).

Цай Гоцян. Расходитесь! Здесь смотреть не на что!, 2006

Резина, острые предметы, конфискованные службой безопасности в аэропорту

Собрание автора. Фотография: (c) Тереза Кристиансен.
Права на изображение принадлежат Метрополитен-музею, Нью-Йорк (США). Изображение предоставлено Cai Studio

Танец дракона в Китае

«Великолепие и одиночество» Цая вырастает из конкретных обстоятельств того места, где инсталляция создаётся — города Мехико. В этом художник следует не моде на социальные проекты, а опять-таки традиции живописи wenrenhuа: свиток никогда не возникал как абстрактное изображение абстрактного пейзажа, он всегда был привязан к конкретной местности, к конкретным историческим или биографическим событиям и адресован конкретному лицу — другу, вышестоящему лицу, патрону.

В своих инсталляциях Цай виртуозно смешивает эстетики и традиции — не обходится одними лишь редимейдами и вводит предельно натуралистичные, на грани иллюзионизма, муляжи хищных животных или же деконструирует соцреалистическую скульптуру. Для Цая реализм рифмуется с истинно революционной эстетикой — от терракотовой армии Цинь Шихуанди, превратившего Поднебесную в империю, до пропагандистского искусства Мао Цзэдуна, приведшего Китай к «большому скачку вперед». А связь с практикой культурной революции у него ещё глубже, Цай привержен идее критики любых культурных конструктов: «Культурная революция началась как политическое движение, которое в принципе было попыткой преодолеть избыточное давление традиционной китайской культуры. Было необходимо структурировать её слабости по сравнению с западной цивилизацией и наметить альтернативное будущее для китайской традиции. Культурная революция позволила народу пересмотреть классическое наследие и, таким образом, обозреть традицию со стороны». Цай убеждён, что «художники как раз и могут сопереживать тому иному, что выходит за рамки понимания, они могут смотреть на вещи чьим-то чужим, иным взглядом».

Когда Цай был девятилетним ребёнком, началась Великая пролетарская культурная революция. Школы были закрыты, и юный Цай участвовал в работе агитпроповских бригад, маршируя под барабанную дробь и революционные песни с портретами Мао и плакатами-дацзыбао. Сотрудничество — вот идея, лежащая в основе нынешних перформансов и социальных проектов, почёрпнутая Цаем в маоистских практиках: «Для нас главное, что должно сделать искусство, — это больше никогда не замыкаться на личности» (Хоу Ханьру). Цай вовлекает массы людей в свои перформансы — такие же эфемерные и требующие сериальности произведения, что и культура агитпропа, сиюминутная и мгновенно потребляемая, или как отправление конфуцианского ритуала: «Я применил стратегию партизанской войны Мао „деревня окружает город“. Я старался мобилизовать местное население, дать повод для дискуссии». В 1993 году Цай «удлиняет» западную оконечность Великой Китайской стены в провинции Ганьсу, на самой границе с пустыней Гоби, подрывая 10 000 м порохового запала, выложенного по песчаным дюнам и напоминающего очертаниями мифического дракона. Над проектом работали сотни ассистентов и волонтёров, 40 000 зрителей из местных жителей, 600 кг пороха и 2 ленты порохового запала каждая длиной 10 000 м. Согласно фэншуй подрыв пороха по «меридиану дракона» высвободил энергию «ци» (qi), которая вкупе с самим огненным контуром, горение которого продолжалось 15 минут, должна была установить связь с теми, кто, кроме человечества, может присутствовать в космосе (Цай опирался на представление, что Великая Китайская стена — единственное творение человека, видное с Луны).

Цай Гоцян. Проект по расширению Великой Китайской стены на 10 000 м: проект для инопланетян № 10, 1993

Проект осуществлён в пустыне Гоби к западу от Великой Китайской стены, в Цзяюйгуань, провинция Ганьсу, 27 февраля 1993 года в 7:35 вечера в течение 15 минут. Протяжённость 10 000 м. Порох (600 кг) и два фитиля (10 000 м каждый). По заказу P3 art and environment, Токио (Япония)

Фотография: (c) Масанобу Морияма. Права на изображение принадлежат Cai Studio. Изображение предоставлено Cai Studio

Цай Гоцян. Дракон видит Вену: проект для инопланетян № 2, 1999

Проект осуществлён в Кунстхалле, Вена (Австрия), 6 ноября 1999, в 16:30 в течение 16 секунд. Протяжённость 600 м. Порох (15 кг) и фитиль (600 м)

Фотография: (c) Фриц Симак. Права на изображение принадлежат Cai Studio. Изображение предоставлено Cai Studio

Участники празднования китайского Лунного нового года представляют огненный танец дракона в Пекине 6 февраля 2011 года

С самого детства, прошедшего в приморском городе в провинции Фуцзянь, для Цая порох вмещал все смыслы современной жизни и многотысячелетней традиции разом — конфликт, противоречие, двойственность и амбивалентность. Средство убийства — и даосский поиск эликсира бессмертия: порох. Война КНР с Тайванем — вот их острова, в прямой видимости, рукой подать, — и мирные праздники с петардами: тоже порох. Взрыв атомной бомбы — и технологический прогресс. Терроризм образца 9/11 — и новый миропорядок. Разрушение — и созидание; спонтанность — и расчёт: первые рисунки с помощью взрывов пороха на бумаге Цай начал выполнять в 1984 году в Шанхае, будучи студентом-сценографом Шанхайского театрального института. В прошлогодней инсталляции «Великолепие и одиночество» для Университетского музея современного искусства в Мехико Цай построил инсталляцию-пейзаж, где воссоздал панораму города, что был сооружён ацтеками на берегах рукотворных озёр, — панораму уничтожения одной цивилизации и прихода другой. Центр инсталляции, озеро из всамделишного мескаля, изредка прорезается гребнями реальной местной вулканической породы (алкоголь здесь также символичен, это средство, способное как усилить межындивидуальные связи, быть инструментом гостеприимства и праздника, так и одновременно приводить к одиночеству и замыканию), а по периметру, читаемые, словно в разворачиваемом свитке, расположены четырнадцать «пороховых» рисунков, представляющие пейзажи Мехико, флору, фауну, культурные символы и огромное чёрное солнце ацтеков в момент взрыва. (Энергию «ци» (qi), полагает Цай, разворачивание классического пейзажного свитка высвобождает не меньше, чем взрыв пороха.)

Цай Гоцян. Нью-Йоркский Двор сбора податей, 2008

Вид фрагмента инсталляции. Проект осуществлен в музее Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке (США). 72 скульптурных изображения людей в натуральную величину, глина, проволока и деревянные каркасы

Фотография: (c) Хиро Ихара. Права на изображение принадлежат Cai Studio. Изображение предоставлено Cai Studio

Цай Гоцян. Нью-Йоркский Двор сбора податей, 2008

Вид фрагмента инсталляции. Проект осуществлен в музее Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке (США). 72 скульптурных изображения людей в натуральную величину, глина, проволока и деревянные каркасы

Фотография: (c) Хиро Ихара. Права на изображение принадлежат Cai Studio. Изображение предоставлено Cai Studio

Терракотовая армия императора Цинь Шихуанди, III век до н.э.

Фотография: (c) Марош Мраз. Права на изображение принадлежат автору

Мировая известность настигла Цай Гоцяна в 1999 году: на Венецианской биеннале он получил «Золотого льва» за «Двор сборщика податей» — повтор скульптурной группы из 114 фигур, созданной в сычуаньской Академии художеств в самом начале «культурной революции» и обличавшей зверства и бесчеловечность феодальной эксплуатации. В тысячах копий это произведение распространялось по всему Китаю. Цай привёз с собой в Венецию скульптора, который работал ещё над оригинальным монументом 1965 года, и мастер вместе с девятью помощниками в течение первой недели биеннале ваял феодалов, крестьян, рабочих, на что в итоге было потрачено 60 т глины, металлической арматуры и дерева. Цай намеренно не стал обжигать вылепленные фигуры, и они, высыхая, постепенно трескались и распадались; на закрытии биеннале Цай уничтожил те, что ещё оставались целы. Биеннальные функционеры дали Цаю «Золотого льва» якобы за деконструкцию соцреалистического агитпропа, закрывая глаза на то, что идею этой деконструкции Цай почерпнул из маоистского принципа беспощадной критики прошлого: «Мао — наиболее влиятельная личность в последней половине ХХ века. Он как идол, как божество. Его художественный талант, каллиграфия, поэзия, военная стратегия, философия глубоко повлияли на моё поколение, особенно тезис, что „восставать — это всегда оправдано“. Всё, что подрывает привычный и принятый всеми порядок или закон, приветствуется», — и: «Мои произведения вырастают из той культурной традиции, к которой я принадлежу, из всех явлений и событий, что составляют китайскую историю: Великая Китайская стена, терракотовая армия; маленький красный цитатник Председателя, портретные рельефы Мао, высеченные на скалах, — всё это я усвоил задолго до знакомства с современным западным искусством».

Цай Гоцян. Несвоевременное: сцена первая, 2004

Девять автомобилей и светящиеся трубы. Размеры варьируются. Вид инсталляции в музее Соломона Гуггенхайма, Нью-Йорк (США) в 2008 году

Фотография: (c) Дэвид Хелд. Права на изображение принадлежат музею Соломона Гуггенхайма, Нью-Йорк (США). Изображение предоставлено Cai Studio

Цай Гоцян. Несвоевременное: сцена вторая, 2004

Девять фигур тигров в натуральную величину, стрелы и опоры. Тигры: папье-маше, гипс, стекловолокно, резина, окрашенные шкуры. Стрелы: латунь, стебли бамбука, акриловые краски. Размеры варьируются. Вид инсталляции в музее Крёллер-Мюллер, Оттерло (Нидерланды)

Фотография: (c) Кевин Кеннефик. Права на изображение принадлежат Национальной галерее Канады. Изображение предоставлено Cai Studio

После переезда в Нью-Йорк в 1991 году Цай начинает делать масштабные инсталляции — сказывается пристрастие к синтетическому искусству бывшего хунвейбина и выпускника-сценографа. В тотальности инсталляций Цай с лёгкостью совмещает несовмещаемое: насилие и возвышенное, локальное и глобальное, жестокость и человечность. В декабре 2004 года, в ответ на панику перед терактами, Цай создаёт в Массачусетском музее современного искусства двухсерийную инсталляцию «Несвоевременное: сцена первая» и «Несвоевременное: сцена вторая», в которой умудряется показать насилие и террор как абстрактную красоту, не впадая при этом в их прямую эстетизацию. В «сцене первой» Цай по-кинематографически аранжирует девять реальных автомобилей в пространстве — воссоздавая «покадровую» траекторию подброшенного взрывом автомобиля; посетитель совершает своеобразный rite de passage сквозь инсталляцию, собранную из реальных объектов, как автомобили в «сцене первой», или буквальными репликами, вроде муляжей в натуралную величину в «сцене второй», где девять тигров, пронзённые стрелами невидимого лучника, застыли в пароксизме боли, пытаясь совершить спасительный прыжок (образ заимствован из народной легенды XII века о герое У Суне, спасшем деревню от тигра-людоеда — Цай следует понятию «шии» («поэтичный характер живописи») классической эстетики, о чём говорится в трактате «О живописи» сунского теоретика Го Си: «Поэзия — это лишённая формы живопись; живопись — это обретшая форму поэзия»). Пространство Цай решает динамически, разворачивая инсталляцию по горизонтали и вовлекая в неё зрителей, — точно как строится «нарратив» классического китайского свитка (зритель «прокручивает» свиток, рассматривая его «покадрово» — в том числе и, например, «Сто тигров» Цай Жуйциня, свиток, выполненный отцом художника и включённый в инсталляцию «Длинный свиток» для Национальной галереи Квебека в 2006 году).

iskusstvo-info.ru

Художник Гоцян создал для ГМИИ пороховую картину по бабушкиной технологии

10.00. Стеклянный, оттого пронизанный дневным светом павильон, где когда-то выращивали картофель, заполняет молодежь в белых футболках с красными иероглифами. Надписи гласят: «Цай Гоцян. Октябрь». Это название выставки, намекающее на 100-летие русской революции. Появляется и сам Цай Гоцян в морковного цвета водолазке и рассказывает об идее проекта:

— Он — о революции и ее причинах. Я приглашаю зрителей задаться вопросом: почему у людей есть идеалы и как они появляются? История создается отдельными людьми, которые должны брать на себя ответственность и отвечать за последствия. Неслучайно я исследую историческую перспективу не только России, но и Китая, откуда я родом. В моем детстве (родился в 1957-м. — «МК») он был зависим от СССР. Как и все китайские дети, я рос с изображениями Ленина и Сталина — они висели в школе. Будучи молодым, я многому учился у русских реалистов. Через их картины изучал Россию: ее природу с бескрайними полями и березовыми рощами, болотами, петляющими дорогами… Эта земля, люди и культура следовали за мной всю жизнь. Я никогда не переставал размышлять о России и ее взаимоотношениях с миром…

11.00. Волонтеры с набитыми мусорными пакетами распределяются вокруг холста размером 20х3 метра. Пока на нем ничего нет, а то, что появится чуть позже, высыпают из мешков: тысячи деталей, из которых складывается сотня картонных трафаретов. Их сделали на основе такого же количества фотографий, что Гоцян отбирал в течение года, изучая советскую периодику. Собрал солидный фотоархив, из которого выбрал самые выразительные и важные снимки. Трафареты вытравливаются лазерами для достижения максимальной точности, а теперь — вырезаются волонтерами. Добровольцев около 90, большинство — студенты факультетов истории искусств. Второкурсница РГГУ Алла не раздумывая решила участвовать в проекте, «чтобы прикоснуться к созданию великого произведения. Сейчас учебы немного, преподаватели отпустили с занятий, когда узнали, какому художнику нужна помощь».

12.00. Вырезанные трафареты 14 ассистентов Гоцяна распределяют по холсту в виде протяженной реки. Одноименное название и у самой работы, которая запечатлевает основные поворотные события ХХ века в виде бурного потока с чередой образов из повседневной жизни. «Река» — вторая пороховая картина, которую Гоцян творит в Москве. С нашей стороны процессом руководит Александра Данилова (куратор).

фото: Наталия Губернаторова

Ассистенты Цая Гоцяна.

— Александра, как Цай решился привлечь к работе посторонних?

— Он всегда работает с местными жителями. Считает, что только через прямой контакт с людьми его искусство становится понятным, и им можно заинтересовать. Куда бы он ни приезжал, первым делом общается с местным населением. Ездит в самые бедные страны, чтобы привезти детям материалы и сделать с ними игрушки. В 2011 году он поехал в Донецк и в течение недели спускался с шахтерами в шахту, чтобы понять, чем они живут, чем дышат, чтобы потом сделать их портреты. В том же году он предложил продать одну из своих работ, а вырученные деньги передать на нужды жителей города Иваки, в котором долго жил Гацян и который пострадал от атомной аварии на Фукусиме. В этом смысле он художник удивительный, открытый и демократичный.

За последние пять лет он сделал выставки в Метрополитен-музее, музеях Гуггенхайма в Нью-Йорке и Бильбао, МоМА в Нью-Йорке. Но более показательно то, что вслед за выставкой в Москве откроется его проект в музее Прадо. Гоцян станет первым из ныне живущих художников, которые допущены туда.

13.00. Художник, двигаясь по мосткам над холстом, сыплет на него разные виды пороха, различающиеся по объему гранул. Поэтому куда-то Гацян сыплет больше вещества, куда-то меньше — зависит от эффекта, которого хочет добиться. Вот сейчас порох только черный — к цветному он прибегнет в следующей, третьей картине. Если черный порох Гоцян использует больше 24 лет, то цветной — только два года. Он взрывается негромко (звук «ш-ш-ш»), оставляя эффектный дым и цветные разводы на холсте.

— Порох — китайское изобретение, — говорит Данилова. — Существует двоякость в его восприятии. В Европе его считают грозным оружием, которое несет разрушение, а в Китае — прежде всего связывают с праздником, фейерверком. Гоцян пошел дальше и сделал это вещество произведением искусства. Он пишет порохом, используя его вместо красок…

14.00. Основные приготовления — позади. Вокруг панно становится безлюдно, и можно рассмотреть проступающие, еще пока нечеткие изображения. А тут — вехи истории России за столетие: от революции до современности. Умиротворенная царская семья. Бойкий Ленин. Орудующие красноармейцы. Знамя над рейхстагом. Матросы, штурмующие Зимний. Изможденные крестьяне. Воодушевленные пионеры. Советский народ с десятком лозунгов типа: «Смерти нет!» или «Лучше ходить голым, чем носить меха!» Стиляги. Колоритные бандиты. Помешавшиеся на технике подростки.

Образы — собирательные. Каждый может найти черты, созвучные собственным бабушкам и дедушкам. Никаких политиков или узнаваемых персон современности. Разве что сам Цай Гоцян. Когда он попал в Москву в 1990-е, посетил Третьяковку. И как большой любитель русской живописи не преминул включить свой портрет на фоне «Неизвестной» Крамского.

фото: Наталия Губернаторова

Директор ГМИИ им. Пушкина Марина Лошак.

15.30. Директор Пушкинского Марина Лошак проверяет подготовку и восторженно осматривает панно.

— Марина Девовна, боязно было соглашаться на работу художника, результат которой неизвестен заранее?

— Конечно, так как мы не знали до конца, что это будет. Но репутация художника настолько высока, что мы понимали: процесс может завершиться только успехом. Еще проект — очень волнующий, потому что он масштабен даже для Москвы с ее огромными выставочными возможностями.

К слову, музей Прадо разрешил производить пороховые картины прямо в здании. У нас же это сделать не получилось, но не потому, что музей не доверяет художнику. Исходя из слов г-жи Лошак, очень даже доверяет, но, к сожалению, у ГМИИ пока недостаточно места для подобного рода экспериментов (привет всем, от кого зависит строительство музейного городка). К тому же любые работы с порохом опасны, и под них должны быть выделены специально оснащенные помещения. Когда в конце 1980-х годов Гоцян начинал работать с порохом, не все эксперименты закончились удачно. Тогда он комбинировал масло и порох, и картины сгорали дотла. Но однажды, когда очередная масляная картина с порохом была готова погибнуть от огня, бабушка художника потушила пожар мокрым полотенцем. Этой бабушкиной технологией Гоцян пользуется по сей день.

16.15. Гоцян поджигает порох. Взрыв, шум, дым… Несколько секунд — и на холсте, как на пленке, проявляются черно-белые образы людей и судьбоносные события ХХ века. Художник Ирина Нахова и куратор Иосиф Бакштейн одобрительно кивают головами. Волонтеры аккуратно тушат разгоревшийся порох мокрыми льняными мешочками. А Гоцян мудро восклицает: «Главное — научиться не поджигать, а контролировать этот процесс». И не поспоришь ведь.

Смотрите фоторепортаж по теме: Художник Цай Гоцян показал создание картины для выставки в Москве

www.mk.ru

Октябрь одного мальчика | Артгид

Текст: Цай Гоцян27.10.2017   7771

В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина проходит выставка китайского художника Цая Гоцяна. Он — мастер «пороховой» живописи — техники, при которой на холст или бумагу наносится специальный состав из цветного пороха, который затем поджигается. И вот в ходе горения взрывчатых веществ на плоскости холста или бумаги возникает пейзаж, не уступающий лучшим образцам китайской классической живописи тушью. Не менее известны и масштабные инсталляции художника. В канун 100-летнего юбилея русской революции Цай Гоцян преобразил главные выставочные пространства Пушкинского музея, превратив их в единое произведение искусства. «Октябрь» — это размышления художника о прошлом и настоящем, о человеке и истории, о коллективных идеалах и маленькой мечте. Понять контекст, в котором создавался этот проект, читателям «Артгида» поможет автобиографическое эссе Цая Гоцяна «Октябрь одного мальчика». Также мы публикуем сценарий пиротехнического спектакля (его можно прочитать, перейдя по ссылке в конце этого материала), который художник предполагал провести на Красной площади.

Цай Гоцян. Сад. Фрагмент. 2017. Холст, порох. Courtesy Цай Гоцян и его студия

Мальчик и искусство 

Русским людям сложно представить, — а мне сложно объяснить, — насколько велико было влияние русской культуры на меня в детстве, когда я жил в маленьком городке на юго-восточном побережье Китая. От романов и поэзии до музыки и баллад — русское влияние было значительным и разнообразным. Для начала остановлюсь на русском изобразительном искусстве.

Я провел бесчисленные часы, сидя перед гипсовыми моделями, исследуя пошаговую систему зарисовок, разработанную Павлом Петровичем Чистяковым, и пытаясь вникнуть в его метод комплексного наблюдения и постепенного построения форм. Изучая низкокачественные репродукции в журналах, я копировал горделивую девушку с картины «Неизвестная» Ивана Крамского. Когда я дарил эти копии своим друзьям или родственникам, они всегда принимали их с большим восторгом. Я побывал на бесконечном количестве деревенских прудов, надеясь найти место, подобное тому, что написал Исаак Левитан в картине «У омута». Я изображал на холстах рябь на водной поверхности в сумерках. Мое сердце наполнялось ужасом и одиночеством, когда я представлял себе, что кто-то мог утопиться в этом пруду. Еще меня очень занимали решительные мазки Бориса Иогансона и его смелое использование серой и «грязной» палитры, хотя я очень старался не обращать внимания на то, что его произведения были о Революции. В своей работе «Портрет невесты» я попытался изобразить свою будущую жену Хун Хун-у в стиле Евсея Моисеенко, подражая его тонкой кубистической манере и умению утрировать подсветку на заднем и нижнем плане… как же прелестна его работа «Черешня». Позднее я часто думал о том, как люди с огромным талантом, попавшие в круговерть беспокойных времен, достигали немногим большего, нежели создание поверхностных вариаций на тему модернизма. Как должно было быть сложно вести такую посредственную и угодническую жизнь!

Цай Гоцян в своей студии. На стене — вырезка из журнала с изображением картины Исаака Левитана «У омута». Цюаньчжоу, 1979. Courtesy Цай Гоцян и его студия

В картине Аркадия Пластова «Фашист пролетел», репродукцию которой часто публиковали в китайских журналах, пейзаж с небольшим лесом и широкими долинами написан с восхитительным мастерством, а рядом с телом молодого пастушка видна маленькая собачка, яростно лающая на исчезающий вдали самолет.

В то же время Александр Лактионов в работе «Письмо с фронта» продемонстрировал импрессионистский подход, создав почти ослепляющую подсветку заднего плана, а также проявив, можно сказать, живописный пыл в изображении детей, читающих вести от отца.

Это были картины из маленькой книжки, по которой Мальчик учился рисовать. Каждая картина была домом, в который Мальчик снова и снова приходил в своих мечтаниях. В то же время вне мира живописи судьбы советских художников стали для Мальчика ранним прозрением.

Какой неохватной казалась тогда русская культура нам, китайцам! Настолько обширной, что для нас она была истинным выражением иностранной культуры, истинным выражением Запада для Востока. Вне категории китайской живописи западная живопись равнялась русской живописи. И хотя после ухудшения отношений между СССР и Китаем слово «Россия» внезапно исчезло из культурной жизни китайского народа, русская культура оставалась прочной основой, питавшей умы «культурной молодежи». Длительное время Мальчик ожидал прихода нового Запада.

Наконец в Китае начались реформы, и страна стала более открытой миру. Внезапно все — от импрессионизма до новейшего искусства — хлынуло в Китай. В мыслях Мальчика западные мастера внезапно подчинили себе всю мировую историю искусства. Моне, Сезанн, Пикассо, Дюшан, Уорхол, Бойс… все они одновременно начали давать Мальчику уроки мастерства! Илья Репин, Василий Суриков и Исаак Левитан быстро превратились в подобия учителей начальной школы: они были так близки и дороги сердцу, но существовали где-то далеко на задворках памяти.

Цай Гоцян. Закат на берегу реки. Ок. 1970. Картон, масло. Courtesy Цай Гоцян и его студия

В то же время у Мальчика родилось смутное интуитивное ощущение, что мир — мир Запада — в какой-то степени несправедлив по отношению к его бывшим учителям. Они также были великими художниками, они также стремились показать свет и цвет и рано разожгли в нем страсть к абстракции, не говоря уже о супрематизме…

Так что же все-таки случилось с учителями Мальчика, этими невероятно талантливыми революционными героями-наставниками, попавшими в жернова жестокой истории? Говорят, что сложности и испытания рождают искусство, живущее в веках. Если это так и даже в царские времена рождались художники, чье живущее в веках искусство оказало влияние на весь мир, то что насчет художников последующих эпох? Все эти творческие умы в конце концов сочинили «мотив судьбы», не оставив в истории искусства ни одной работы, живущей в веках. Этот мотив звучит несмолкающим реквиемом в сердце Мальчика.

Я всегда находил авангардные эксперименты Казимира Малевича волнующими: это похоже на дух, свергающий прошлое и конструирующий оригинальное, утонченное искусство, скрывая, однако, глубоко внутри образы русского православия. Мое сердце было также наполнено болью за него — человека, через силу заставлявшего себя строить отношения с новым обществом, занимавшегося непрерывными изменениями ради слияния со средой и с эпохой «акклиматизации». «Скачет красная конница», «Урожай»… его уязвимость и непостоянство, рожденные из столкновений с собственной судьбой, — это реальность нашей земной жизни, также являющейся реальностью искусства и художника. Благодаря этому его работы становятся еще более сильными и поразительными.

В классе средней школы. Китай. Courtesy Цай Гоцян и его студия

Мальчик и революция

1. Цюаньчжоу

Входя в класс в первый день учебы в начальной школе, я увидел портрет «отца нации», Председателя Мао, висящий по центру стены. С одной стороны от него висели портреты Маркса и Энгельса с длинными бородами, а с другой — Ленина с короткой и Сталина с усами. Эти западные персонажи впоследствии будут сопровождать меня на протяжении всех лет моего обучения. Начался урок. В класс вошла учительница — одетая в юбку молодая девушка с очень светлой кожей и с волосами, завитыми перманентной завивкой.

Она написала на доске свое имя: Цай Мэйчжу. Я сразу почувствовал, что нас многое связывает. Я учился в школе при местном педагогическом колледже, студенты которого, хорошо зарекомендовавшие себя во время учебы, могли затем стать преподавателями этой школы. У нее была такая же фамилия как у меня^{, и более того, она была хорошенькой. У Мальчика появился еще более мощный стимул к учебе.}

Еще один день, еще одно утро.

Она зашла в класс. Обычно я выкрикивал: «Всем встать!» — и все вставали, и она говорила: «Доброе утро, класс!», — на что мы хором отвечали: «Доброе утро, госпожа Цай». Но в тот день мы все сговорились не вставать и не приветствовать ее. Она посмотрела на нас и, не говоря ни слова, повернулась к доске и взяла кусочек мела. «Тема нашего урока сегодня…»

Мы начали стучать по партам, шум становился все сильнее и сильнее. Госпожа Цай повернулась к нам. Ее лицо смертельно побледнело. Она взмолилась: «Класс, эти парты — собственность государства. Мы должны обращаться с ними осторожно!» Я был старостой, встал и прокричал: «Что? Вы сказали, что эти парты принадлежат вашей семье?»^{. Она быстро исправилась: «Я сказала, они принадлежат “стране”». Но мы с одноклассниками продолжали кричать: «Она сказала, это парты ее семьи!», — скандируя во весь голос: «Долой Цай Мэйчжу!» Я помню выражение ее лица, когда она пыталась сдержать слезы, ее охрипший голос… Мы подговорили старших учеников и сговорились устроить ей «урок борьбы» на следующий день, но она больше не вернулась в школу. Мы хотели найти ее домашний адрес и узнали, что она была из семьи военного, но нам так и не удалось разузнать, в каком именно из районов для семей военных она проживала. После того дня госпожу Цай мы так никогда и не видели.}

Как и я, другие дети, возможно, осознавали, что она не сказала ничего предосудительного, а просто показалась нам самым подходящим человеком, чтобы «восстать» против него. Мальчик ранил свою учительницу и навсегда оттолкнул ее. И хотя это поселило тревогу и непростые чувства в его сердце, он быстро забыл обо всем, оказавшись в вихре и хаосе «культурной революции». Много лет спустя, он вдруг осознал, что в конце концов на самом деле так никогда и не смог забыть этот случай и даже отчетливо помнил удаляющийся силуэт госпожи Цай, когда она покидала класс… На сердце Мальчика есть шрамы.

После этого мы разбили все окна в школьных зданиях и приклеили знаки «Не входить» на двери библиотеки. Школа временно закрылась из-за разгоревшейся «культурной революции», и мы сформировали организацию «маленьких красногвардейцев». Я даже был лидером группы пикетчиков и «Команды пропаганды идей Мао Цзэдуна». Я рисовал пропагандистские плакаты, выполнял поступавшие указания бить в кастрюли и барабаны во время уличных демонстраций и упивался восторгом, когда мы шагали посреди улицы, как повелители мира. В это время мы с одноклассниками посменно охраняли школьные здания, которые до этого повредили, — мы опасались, что наши классовые враги испортят «плоды» нашей «революции».

Некоторое время спустя я начал скучать по чтению. Я пролез через ставни над дверями библиотеки, на которых все еще висел знак «Не входить», и украл книги из своей школы.

В то время, когда из-за революции были закрыты школы, дети свободно бегали по улицам, как одичалые. Прерывание образовательного процесса привело к появлению непослушного поколения. «Культурная революция» вселила в меня недоверие к власти и установленному порядку. Постулат «цао фань ю ли» ^{и жестокая борьба сохраняли некоторое влияние на мою последующую работу. Поскольку мне не надо было ходить в школу, у меня было огромное количество свободного времени, и я мог делать все, что мне вздумается: рыбачить, купаться, заниматься боксом, писать стихи, читать запрещенные книги, спрятанные у нас дома. В этом молодом возрасте из туманных описаний «Сна в красном тереме» я черпал знания о женщинах и сексе, а из «Ши Цзи» — о том, что время огромно, а я лишь мельчайшая песчинка в бесконечности истории.}

Коллекция каллиграфии Яня Чжэньцина с каллиграфией отца Цая Гоцяна — Цая Жуйциня из поэмы Мао Цзэдуна, на оборотной стороне. Courtesy Цай Гоцян и его студия

Мой отец когда-то был управляющим антикварным книжным магазином. Он никогда не приносил домой зарплату, а тратил деньги на книги. Мы даже не могли представить, что революция доведет нас до того, что в какой-то момент я буду помогать ему эти книги сжигать. Он был осмотрительным человеком и, опасаясь, что кто— нибудь увидит дым над нашим двором среди бела дня, действовал только в ночное время. Мы жгли наши книги три ночи подряд, отрывая по несколько страниц зараз.

После «культурной революции» я узнал, что отец все-таки спрятал несколько редких классических китайских изданий в деревне, включая фолиант времен империи Сун с зарисовками надписи на стеле пагоды Дуобао, которые выполнил Янь Чжэньцин^{. Загнутые страницы с зарисовками были сплошь исписаны отцовским почерком. Он переписал туда стихи Мао Цзэдуна, чтобы красногвардейцы (хунвейбины) не осмелились уничтожить книги, даже если бы нашли их.}

Отец состоял в рядах Коммунистической партии. Сталкиваясь с бедностью и нестабильностью в обществе, люди часто начинают испытывать сомнения. Эти сомнения бывают двух типов: либо в социалистических идеалах и в самой социалистической системе, либо — в правомерности действий правительства и в проводимой им политике. Отец до самой смерти не сомневался, что идеал коммунизма состоял в стремлении человечества к лучшему общественному строю. После проведения реформ и начала осуществления более открытой миру политики мы стали свидетелями приватизации земли, притока иностранных инвестиций и растущего неравенства между богатыми и бедными. Глядя на все эти изменения, отец видел лишь отрицательные стороны, выражая праведное негодование.

Мальчик отличался от своего отца. С большим энтузиазмом участвуя в революции, он также сопровождал бабушку и мать, когда они тайком посещали местные храмы, молились там и жгли благовония. В дни религиозных праздников чиновники из Комитета жителей устраивали обходы с инспекциями, а я помогал прятать плетеные корзины с подношениями богам, спускать их в колодец и накрывать его крышкой. Я также ходил с бабушкой и матерью в предрассветные походы к горному храму, несмотря на то что сам храм был давно разрушен до основания. Нам также приходилось скрывать от отца, что блюда, которыми мы питались, до этого были использованы в качестве подношений богам — он бы не прикоснулся к ним, если бы узнал.

Вообще-то, будучи Мальчиком Революции, я делал и более секретные вещи: часто прятался под одеялом с маленьким радио и тайком ловил сигналы вражеских станций в ночной тишине. Я жил в местечке у городского рва, а сразу за рвом было поле с десятками радиоантенн, каждая высотой более 20 метров.

Мы называли их «станциями помех» — они служили для создания помех сигналам вражеских станций, в особенности находящимся через пролив тайваньских и цзиньмэньских. Мне всегда хватало терпения обнаружить эти голоса с противоположного берега и из далекого мира в бесконечном статическом потрескивании.

Наше вещание для Тайваня вел диктор со строгим и грозным голосом: «Вы слушаете главную фуцзяньскую станцию Освободительной армии Китайской Народной Республики, в эфире вещание для наших тайваньских соотечественников!..»

В то же время, когда я слышал мягкий женский голос на радиостанции противника: «Добрый вечер, наши дорогие соотечественники с материковой части Китая», — меня постоянно наполняло приятное чувство, будто я набрал полные легкие свежего воздуха. Я не могу забыть звучание советской радиостанции: спокойную мелодию «Подмосковных вечеров», играющую где-то на заднем плане, и голос диктора, говорящего на идеальном мандаринском китайском: «Это международный эфир Радио Москвы для наших китайских слушателей!..» В этот окрашенный в красный цвет период без букетов и женщин советский эстрадный певец пел: «Что ж ты, милая, смотришь искоса, Низко голову наклоня…» — социалистическая мелодия стала единственной песней о любви, доступной для китайской молодежи.

Учитель Цая Чжоу Баньи в классе рисования с натуры в Академии художеств имени И. Е. Репина. Ок. 1955–1960. Courtesy Цай Гоцян и его студия

2. Шанхай

Настало время учебы в колледже. Моим наставником был Чжоу Бэньи, заведующий кафедрой сценографии в Шанхайской театральной академии. Еще до того как я поступил к нему учиться, я знал, что он был выпускником Академии художеств имени Репина. В первый день занятий рукава его белой рубашки были абсолютно чистыми — даже один этот факт указывал на то, что он получил абсолютно другое культурное воспитание. В то время, в 1980-х китайцы в основном одевались очень неряшливо, меняли рубашки раз в несколько дней и обычно носили темное, чтобы грязь было не так видно. Когда он пригласил нас в свой дом, я был настолько же полон восторга, увидев его картины, написанные маслом в советских учебных мастерских, насколько я бы восторгался, увидев подлинные полотна Серова или Репина. Когда он рассказал нам, что однажды провел целое лето, делая зарисовки на берегах Волги, у меня закружилась голова от рождающихся в воображении сцен с бурлаками. Я представил себе профессора Чжоу пишущим картину у реки, совсем как Репин. К наступлению его второго лета в СССР государственные чиновники приказали профессору вернуться домой, взволновавшись по поводу его отношений с советской девушкой. Эти чиновники организовали бал и пригласили туда медсестер из Военно-морского флота, велев одной из девушек станцевать с профессором, а позднее даже устроив его свадьбу с одной из медсестер. Они все еще женаты. Когда мы говорили о его прошлом, нас всех накрыло волной воспоминаний.

В Шанхае 1980-х годов профессор Чжоу был единственным художником, которого государство отправило на учебу в СССР. Но к тому моменту, как мы с ним познакомились, он уже нечасто рассказывал о проведенном там времени. Он обучил нас работать гуашью, создавая пейзажи «в стиле Чжоу» — более прозрачные на участках темного цвета и более плотные на участках светлого — с использованием квадратных кистей, формируя объемы зданий и лодок, океанов и облаков с помощью мазков. Он обучил нас приему рисования на ярко-белых ДСП: смешение на белом фоне зеленого цвета лайма с лимонно- желтым делало эти цвета необычайно яркими и сочными, будто пропускающими свет. Добавив светлый слой серого поверх желтого, можно было сделать цвет еще более ослепляющим — так что приходилось прищуривать глаза, чтобы на него посмотреть! Я не знаю, насколько этот прием был его собственным изобретением и насколько — уроком, вынесенным из Репинской академии, но он точно оказал влияние на большое количество китайских пейзажистов или сценографов.

Цай Гоцян. Бухта. 1983. Бумага, гуашь. Courtesy Цай Гоцян и его студия

В том, что касается творческих инноваций в сценографии, казалось, что Чжоу устал от советской эстетики. Это, вероятно, происходило около 1980 года? Он уехал в путешествие по Америке, и мне повезло быть одним из первых учеников, с которыми он экспериментировал в области преподавания современного искусства. Он просил нас искать концептуальное вдохновение, слушая музыкальные произведения, смотря фильмы, читая книги или стихи; он называл это «образом мышления», «качеством пространства», «метафорой материального» и так далее. Такое обучение требовало субъективного подхода, что означало, что мы могли начать споры в мастерской. Если сравнивать с «советским стилем», известным в Китае, то в то время он предполагал крепкое реалистическое основание для формальной репрезентации, что, в свою очередь, предполагало более консервативный и менее гибкий подход.

Константин Максимов демонстрирует студентам живописную технику. Китай. Около 1955–1957. Courtesy Цай Гоцян и его студия

3. Старый Макс

К тому времени, как Мальчик начал серьезно учиться живописи, газеты и журналы перестали упоминать советских учителей. Но в процессе работы было невозможно не упомянуть Константина Максимова и его влияние на искусство Китая. Максимов приехал в Китай в 1955-м и уехал в 1957-м, в год моего рождения.

Он преподавал живопись в мастерской в Пекине группе из 24 человек, выбранных среди самых успешных молодых преподавателей масляной живописи в стране. Эти занятия стали известны как «Ма Сюнь бань» («Учебный класс Максимова»).

Председатель Союза художников Китая, У Цожэнь сказал о Максимове: «Собрать вместе и обучить самых лучших и самых одаренных — одна из самых больших радостей в жизни!» Роль Максимова не была ограничена обучением лишь нескольких художников, физически присутствовавших на его занятиях. Старшие мастера из моего родного города, я сам, последующие поколения художников — все мы попали под его влияние, все мы его ученики.

Примерно в то время, когда Максимов вернулся домой, в отношениях между Китаем и СССР наступило охлаждение. Студенты «Учебного класса Максимова» построили успешные карьеры в различных художественных академиях, некоторые даже были председателями Союза художников Китая. Однажды, ближе к концу 1999 года, на одной из улиц в Амстердаме я наткнулся на написанный маслом портрет и сразу понял, что это работа именно Старого Макса! Я собрал около 260 его произведений; кроме того, его семья подарила мне несколько принадлежавших ему палитр, коробок с красками и мольбертов, а также архивные материалы — фотографии из поездки в Китай, которые он хранил.

Выставка работ К.М. Максимова из собрания Цая Гоцяна «Максимов: мастер в китайской истории искусства». Китайский художественный музей. 2002. Courtesy Цай Гоцян и его студия

В 2002 году я привез эту коллекцию в Центральную академию изящных искусств в Пекине (CAFA), где преподавал Максимов, чтобы выставить ее в Музее Академии искусств, где прошла его прощальная выставка. Поначалу его бывшие ученики, которые в то время преподавали в CAFA, волновались, что я просто использую эти материалы как концептуальное произведение искусства, но, когда они тайком приходили посмотреть на монтаж выставки, они были очень тронуты. Я воспользовался возможностью и пригласил участников «Учебного класса Максимова» со всей страны посетить симпозиум. Эти люди, которым было уже около 60 лет, пережившие политические потрясения и с тех пор создавшие себе имя, впервые со дня выпуска из класса вновь собрались вместе. Когда я видел, как они скорбят по своему ушедшему учителю и храбро восхваляют достижения и наследия Старого Макса, мои глаза наполнялись слезами. Сколько поколений китайских и советских художников были пленниками своего времени! Какое смешение горечи и благодарности они, должно быть, чувствовали в отношении политики. Такова их судьба!

В 2009 году вместе с женой и детьми я посетил одно из кладбищ Москвы в надежде найти могилу Максимова. Смотритель кладбища перелистал несколько томов книги записей, но так и не смог ничего найти. Я хотел попытать удачи, — может быть, какая-то невиданная сила привела бы меня к Старому Максу. Кладбище было поистине огромным! Повсюду были люди, оплакивающие потерю близких. В какой-то момент мы увидели старика, прикурившего три сигареты, — две из них он поставил на могилы сыновей, а третью выкурил сам. В тот вечер мы всей семьей простудились, и у обоих детей был жар — Вэньхао было только шесть лет. Это кладбище было слишком холодным местом, и живым не стоило там задерживаться.

В период, когда Максимов был в Китае, многих китайских студентов, как Чжоу Бэньи, отправляли на учебу в Академию художеств имени Репина. В прошлом июне в Санкт-Петербурге я познакомился с Верой, молодым куратором, внучкой профессора репинской Академии. Она рассказала мне, что, когда навещает могилу дедушки и видит на ней свежие цветы, то знает — к нему приезжал один из его китайских учеников.

Мальчик и «Октябрь»

Рассеивается ли прошлое, подобно дыму?

Мальчик сидел на большом заднем сиденье велосипеда, на котором его отец ездил, продавая книги; его тело ныло от езды по ухабистой дороге. Отец отъехал на три километра от города, чтобы показать Мальчику, как солдаты Освободительной армии высекают портрет Председателя Мао в массивной скале. Чтобы точно воспроизвести портрет такого размера, кто-то должен был находиться на расстоянии и издалека координировать всю операцию по рации. Поговаривали, что при создании портрета три солдата упали и разбились насмерть — это были почетные жертвы. Мальчику было около десяти лет, это была его первая встреча с ленд-артом. Портрет Мао так никогда и не был завершен — вскоре выяснилось, что дикие животные гадили на портрет, что было оскорблением вождю. Кроме того, существовали опасения, что портрет станет мишенью для базирующейся через пролив тайваньской армии.

Когда я выбрал в качестве темы моей персональной выставки в ГМИИ им. А.С. Пушкина размышления о 100-летнем юбилее Октябрьской революции, этот портрет Мао всплыл в моей памяти. Используя возможности, открывшиеся передо мной в связи с юбилеем, я решил вновь посетить давно заброшенный портрет, высеченный в камне, и сохранить изображение, используя традиционную технику притирания тушью, в то же время пробудить свои воспоминания о коммунистическом детстве. Нашей команде пришлось идти через темный лес, обрубая шипы растений и спасаясь от змей. Мы спустились со скалы по веревкам и, промокнув отрезы холста тканью, пропитанной черной тушью, сумели создать отпечаток профиля Мао Цзэдуна размером примерно 32 на 50 метров.

Век, прошедший после Октябрьской революции, был также веком следования за мечтой для миллиардов обычных людей, включая Мальчика и его семью. Поэтому, помня это время, в рамках выставки я возвращаюсь и к собственным переживаниям и эмоциональному пути. Я говорю об этом периоде истории не как сторонний наблюдатель. На протяжении всего процесса создания этой выставки я работал над совершенствованием познания себя, понимания Китая, России и всего человечества.

Сто лет назад эта революция зародилась с идеалами борьбы за лучший общественный строй и лучшую жизнь. Являются ли в конечном итоге эти идеалы ничем иным, как обречением на вечный путь страдания, ведущим в никуда, лишь к утопическому посмешищу, о котором будут сожалеть последующие поколения?

Или же сегодня мы все еще ведем борьбу за эти идеалы? Взлеты и падения, которые мы переживаем на пути к глобализации, наши разочарования в стремлении к демократии и свободе…

Цай Гоцян. Пять Олимпийских колец. Проект фейерверков для церемонии открытия летних Олимпийских игр. Пекин, 8 августа 2008. Courtesy Цай Гоцян и его студия

Масштабная инсталляция «Осень» у входа в Музей создана из сотен старых детских колыбелей, люлек и колясок, переданных в дар жителями Москвы. Из них прорастают тонкие березы, превращаясь в лес на склоне горы. Вместе со сменой сезонов, происходящей за время проведения выставки, золотые листья на березах увядают и падают с ветвей, повествуя о превратностях человеческих судеб. «Осень» напоминает могилу утопической мечты и символизирует истоки индивидуальных мечтаний. Подобно произведениям конструктивизма, эта работа — памятник мечте человечества о лучшем обществе.

Я пригласил около сотни жителей Москвы выступить в качестве волонтеров и помочь мне создать три большие пороховые композиции в каллиграфическом и живописном стиле. «Звук»: шелковое полотно, на котором мы порохом вывели цитату из «Интернационала»: «Никто не даст нам избавленья: ни бог, ни царь и не герой». Пороховая композиция черного цвета под названием «Река»: многочисленные изображения повседневной жизни русских людей в прошлом столетии. Они созданы при помощи пороховых взрывов, которые делают их похожими на негативы. Вместе они составляют длинную реку ушедших воспоминаний. Цветная пороховая композиция «Сад»: цветные маки и гвоздики расположены рядом с советскими пропагандистскими плакатами, воплощающими идеалы прошлого, молодости, народной преданности Родине, героизма… вместе эти изображения, подобные галлюцинациям, составляют утопический сад.

Однажды Мальчику приснилось, как над безлюдной площадью Тяньаньмэнь взрываются фейерверки. На этот раз Мальчик знает, что толпы людей, которые могли бы собраться смотреть фейерверки на Красной площади в сентябре 2017 года, предпочли бы радостные фейерверки в честь празднования 870-летия Москвы тем, что посвящены размышлениям об Октябрьской революции. Красная площадь была свидетельницей слишком многих военных взрывов, виновниками которых в разное время были и Наполеон, и Гитлер. Слишком много военных истребителей с залпами проносилось над ней каждый год во время парадов. Людям не нужны напоминания о таких тяжелых событиях, ни о таком могуществе и силе. Они не желают, чтобы им напоминали о страдании, им не хочется воспоминаний… Мальчик знает.

Мальчик говорит всем: фейерверки будут проходить под аккомпанемент романтических «Подмосковных вечеров». Вместо этого из громкоговорителей оглушительно громко зазвучит «Октябрь. Осенняя песнь» Чайковского, а затем — взрывы, достаточно громогласные, чтобы свернуть горы и взволновать моря… Мальчик объясняет, что во всем виновата какая-то поломка в компьютере… У Мальчика остаются свои секреты, у него все еще есть свои мечты в этот ясный октябрьский день…

artguide.com

Что нужно знать о Цай Гоцяне — The Village

Двор ГМИИ имени А. С. Пушкина не узнать — на входе появилась гора из детских колясок, через которые прорастают березы. Причина: с 13 сентября в ГМИИ открывается первая в России выставка Цай Гоцяна, соединившая гигантскую инсталляцию «Октябрь», вдохновленную 100-летием революции 1917 года, и ключевую для художника пороховую живопись. По случаю инсталляции The Village собрал важную информацию о Гоцяне и его ключевых акциях.

Цай Гоцян — пожалуй, второй после провокатора Ай Вэйвэя художник, ставший иконой китайского современного искусства на Западе. Он прославился гигантскими пороховыми картинами, рожденными в момент взрыва, эффектными пиротехническими шоу, за которыми можно наблюдать из космоса, и инсталляциями на остросоциальные темы. Отец Цай Гоцяна был каллиграфом и работал в книжном магазине. Сам художник изучал искусство сценографии в Шанхайской театральной академии, освоив там азы работы с пространством и разнообразными материалами, из которых и выросло его искусство. В 1986 году он уехал из Китая в Японию, откуда позже перебрался в США.

Первое пороховое произведение Цай Гоцян создал в 1984 году, запустив фейерверк в чистый холст: прожженные дыры, оставшиеся после взрыва, сложились в замысловатый орнамент, напоминающий то ли рисунок тушью, то ли следы природных катаклизмов. Порох, изобретенный в Древнем Китае, соединил в себе интерес художника к традиционной китайской культуре и событиям, потрясшим мир в XX веке.

Пороховые картины — это живопись случайности, возведенной в метод. Спонтанность, непредсказуемость результата для Цай Гоцяна важнее финального отпечатка, полученного в результате взрыва. Его интересует смешение страха перед огненной стихией и народного ликования — еще одной магистральной эмоцией, которая ассоциируется у нас с фейерверками. Маленькие рукотворные катастрофы, созданные при помощи пороха, отменяют растущую из травматического опыта идею, что взрыв — это обязательно разрушение: все-таки фейерверк — сначала праздник, а уже потом — война.

Оттолкнувшись от пороховой живописи, в 1990 году Цай Гоцян начинает конструировать грандиозные «взрывные события», самым впечатляющим среди которых стал цикл «Искусство для инопланетян» — серия пиротехнических инсталляций, которые, как мечтал художник, можно было бы увидеть из космоса. Наверное, наиболее известной из них до сих пор остается «удлинение» Великой китайской стены на десять километров в сторону пустыни Гоби: возведенная с помощью фейерверков стена огня, похожая на драконий хвост, горела где-то 15 минут, вновь отсылая зрителей к китайской мифологии и современным геополитическим проблемам одновременно. Перенос произведения с земли на небо помог Цай Гоцяну обыграть излюбленный им сюжет целостного мира, в котором отменено вечное противостояние Востока и Запада, социализма и капитализма, земного и божественного. Проект стал своего рода манифестом художника, в котором он призывал подумать о мире без границ, в котором порох и связанные с ним взрывы становятся только лишь источником красоты и радости. Логичным продолжением проекта в 1991 году стало восстановление с помощью огня Берлинской стены в качестве грозного напоминания, что шрамы на теле истории так просто не исчезают.

К проекту «расширения» пространства в планетарном масштабе, а также к врачеванию ран на теле Земли, Цай Гоцян вновь обратился в 1994 году по приглашению Музея современного искусства Хиросимы. К этому моменту атомная энергия и связанные с ней общественные и политические фобии стали еще одним сквозным сюжетом в творчестве художника. Его инсталляция «В Земле

тоже есть черные дыры» разместилась в центральном парке Хиросимы рядом с Мемориалом мира и исследовала проблему разрушения и возрождения города после ядерного взрыва. К образу уничтожающего все живое взрыва Цай Гоцян вернется в 2005 году, когда задумает запустить в небо «ядерный гриб» из фейерверков во всех странах, у которых есть ядерное оружие. Правда, реализовать проект удалось лишь в США. После него художник неоднократно открещивался от любых попыток навязать его работам политическое измерение и потому прослыл буддой от арт-мира: он указывал на исторические травмы, но избегал критики времен и нравов.

В 1999 году для Китайского павильона на Венецианской биеннале Цай Гоцян воссоздал соцреалистическую скульптурную композицию «Двор сборщика податей» (1965) — грандиозный образец монументальной пропаганды времен культурной революции, скульптуры для которого были созданы по заказу партии. Она изображает феодала, отбирающего у крестьян последние огрызки. Однако работая над инсталляцией, художник вновь решил снизить уровень социального пафоса: вместо банальной (особенно для Китая) темы угнетения и тоталитарного государства, Гоцян сфокусировал внимание западного зрителя на процессе создания скульптуры и личности творцов, вынужденных реализовывать творческие идеи правительства. За этот проект Цай Гоцян получил «Золотого льва», главную награду биеннале, а Сычуаньская академия художеств подала на него в суд, обвинив в нарушении авторских прав за копирование.

В 2008 в Музее Гуггенхайма в Нью-Йорке состоялась ретроспектива Цай Гоцяна. Выставка называлась «Я хочу верить» и вбирала в себя ряд его самых масштабных инсталляций, среди которых была и знаменитая Head Оn: стая волков из текстиля и резины, которая взмывает в воздух и разбивается о стеклянную стену.Работа создавалась

как комментарий художника к падению Берлинской стены, но позже приобрела более универсальное значение. В одном из интервью художник, например, объяснял, что «хотел изобразить общечеловеческую трагедию, слепое стремление вперед, охватывающее нас, когда мы пытаемся достичь своих целей, не думая о компромиссах». Продолжением этой работы стал проект Heritage, который представлял собой своего рода Ноев ковчег в музее: здесь сотня животных со всех континентов окружила озеро, символизирующее образ мира и созерцания.

Один из самых заметных проектов Цай Гоцяна последних лет — 500-метровая горящая веревочная лестница, улетающая ввысь вместе с воздушным шаром. Идея этой работы пришла Цай Гоцяну больше 20 лет назад: в 1994 году ее хотели зажечь в Великобритании — тогда художник впервые заговорил о том, что хочет соединить Землю и космос. В 2001-м лестница должна была сгореть во время саммита АТЭС в Шанхае, но вновь помешала погода. Лос-Анджелес, 2012 год — опять неудача. Реализовать проект удалось лишь в июне 2015 года в Японии, причем тайно. Когда видео просочилось в интернет, оно моментально стало хитом. Лестница, представляющая собой конструкцию из проволоки высотой в полкилометра, поджигалась на земле и воспламенялась ступень за ступенью. Это во многом трансцендентальное переживание легло в основу документального фильма о работе Цай Гоцяна («Лестница в небо. Искусство Цай Гоцяна», режиссер Кевин Макдональд).

Московский проект Цай Гоцяна не в пример менее активно заряжен на экзистенциальные и политические переживания по сравнению с его классическими работами, но оттого выглядит не менее остроумным. Оммаж русской революции

он решил соорудить из сотни детских колясок, сваленных в гору у входа в Пушкинский музей, сквозь которые в скором времени должны прорасти живые березы: коляски — воспоминание о плачущем младенце, мелькнувшем в знаменитой сцене фильма «Броненосец „Потемкин“» Сергея Эйзенштейна, березы — равнодушная природа, пробивающаяся сквозь все революции и прочие исторические катаклизмы, чтобы, как все мы знаем, красою вечную сиять.

Для Гоцяна любое такое множество, с трудом осознаваемое и поддающееся исчислению, связано с проблемой памяти — коллективной (провоцирующей споры) и личной (оберегаемой и священной). Ведь коляски для проекта жертвовали жители Москвы, добавляя к проекту частичку собственной истории. На данный момент это, пожалуй, пока самый яркий проект, посвященный юбилею русской революции. Инсталляции и знаменитую пороховую живопись, которые Цай Гоцян создавал в Москве вместе с волонтерами, можно увидеть в музее до 12 ноября.

---

Фотограйии: обложка, 1, 2, 3, — Cai Studio, 4 — Hiro Ihara/courtesy Cai Studio

www.the-village.ru

10 причин сходить на выставку Цая Гоцяна в Пушкинском

13 сентября в Пушкинском музее при поддержке генерального партнера выставки Сбербанка открылась выставка «Цай Гоцян. Октябрь». «Афиша Daily» попросила куратора проекта Александру Данилову объяснить, чем эта выставка уникальна и почему вам действительно стоит на нее пойти.

партнерский материал

партнерский материал

Александра Данилова

Куратор выставки «Цай Гоцян. Октябрь», заместитель заведующего Отделом искусства стран Европы и Америки XIX–XX веков Государственного музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина

Выставки такого масштаба в Москве еще не было

Цай Гоцян — один из самых знаменитых художников современности, чьи заслуги слишком долго перечислять, — достаточно сказать, что он продлил Великую Китайскую стену на 10 километров, получил «Золотого льва» Венецианской биеннале и делал проект, посвященный годовщине 11 сентября, в Метрополитен-музее в Нью-Йорке (это был пороховой взрыв в виде черного облака).

Выставку «Октябрь» невозможно повторить

Выставка была придумана как единое художественное пространство, которое начинается с инсталляции из детских кроваток перед фасадом и продолжается внутри музея: над главной лестницей смонтирована работа «Звук», в Белом зале висят пороховые картины по 20 метров в длину — «Река» и «Сад», в центре зала — инсталляция «Земля». Цай Гоцян придумал этот проект специально под размеры Пушкинского музея — высота и ширина портика музея диктовали ему, какой высоты должна быть инсталляция, которая встречает посетителей, и те работы, которые находятся внутри музея.

Картины и инсталляции были созданы специально для Пушкинского музея и ранее не выставлялись

Почти все произведения готовились специально для Пушкинского музея — на выставке будет всего 7 старых работ, которые нужны, чтобы рассказать, кто такой Цай Гоцян. Все остальные произведения были сделаны за 2 недели до открытия выставки. Для Пушкинского музея Гоцян специально создал 20-метровые пороховые полотна, огромную инсталляцию из детских колясок, кроваток и люлек во дворе и множество других произведений.

Цай Гоцян научился писать по-русски

И это не просто каллиграфия, а каллиграфия русскими буквами. Для того чтобы создать надписи на русском, Гоцяну пришлось специально учить русский алфавит. Оказалось, что русский язык для каллиграфии очень сложен: в отличие от Китая, где существуют твердые правила написания иероглифов, буквы А и Д в русском алфавите можно писать разными способами, каждый из которых будет правильным.

Цай Гоцян создал самую большую картину в технике цветной пороховой живописи

Цветная пороховая живопись — новая техника для Цая, с которой он работает всего два года. До московской выставки самые большие его работы были пятиметровыми. 20-метровая картина «Река», которую можно увидеть в Пушкинском музее, — его абсолютный рекорд. Он создал ее за два дня, так как работа в такой технике требует оперативности — оставлять рассыпанный порох в павильоне даже на одну ночь небезопасно. Раскладывать трафареты можно сколько угодно, но сам процесс нанесения пороха должен уместиться в световой день.

Над выставкой работала огромная команда

В Москве 100 человек работали с художником как одна команда: волонтеры выкладывали полотно из исторических фотографий, учили Цая кириллице, вырезали трафареты и гасили искорки, которые тлели на холсте. Эти люди тоже стали частью произведения — совсем как десять приглашенных скульпторов в проекте Венецианской биеннале 1999 года, за который художник получил «Золотого льва». В Венеции люди воспроизводили 108 работ из соцреалистической скульптурной композиции «Двор сборщика податей». Из других проектов Цая можно вспомнить, как дети в Египте и Рио вместе с художником мастерили воздушных змеев, а в Иваки (город в районе Фукусимы) жители по его просьбе одновременно выключали свет в своих домах.

Зрители впервые могут увидеть «черновики» работ Гоцяна

Впервые Цай Гоцян допускает зрителей на кухню своего художественного процесса. Он показывает и пробные пороховые тесты, и скетчи, которые делал специально для этого проекта. Никогда в жизни Цай Гоцян не выставлял трафареты, а на выставке в Пушкинском музее можно увидеть трафареты картины «Река» со следами пороха, которые остались от взрыва.

Часть этого проекта должна была быть на Красной площади

Цай Гоцян единственный, кто умеет делать цветные и красочные фейерверки днем. Эти фейерверки он называет своеобразными спектаклями — мечтой Цая был фейерверк на Красной площади. Он хотел собрать на площади все образы выставки: белые березы, музыку Чайковского, триптих Малевича.

Этот проект — очень личный для художника

Проект Цая посвящен не столько Октябрьской революции, сколько революции вообще и ощущениям человека, который ее переживает. Неслучайно в экспозицию Цай включает огромное количество произведений — воспоминаний о своем детстве. Этот жест — доверие нашей публике, в которой Цай надеется найти собеседника. Русские, прошедшие через аналогичные события, понимают происходящее в нюансах — почему учителя, которых дразнил Цай, таинственно исчезали, почему в церковь приходилось ходить втайне от всех, а по вечерам вместе с отцом уничтожать книги.

Выставка в Москве — давняя мечта Цая

Выставку в России Цай Гоцян считает подарком на свой юбилей — в этом году художнику исполняется 60 лет. В отличие от многих современных художников Цай Гоцян живет чистым искусством и не соотносит себя с рынком (у него даже нет собственной галереи). Несмотря на то что его работы стоят немало, ради большой идеи он готов идти на уступки — над выставкой в Москве Цай Гоцян два года работал бесплатно.

: Отрезаем лишнее, оставляя суть: в этом сообщении меньше 280 символов — так же, как и в нашем твиттере

daily.afisha.ru

Цай Гоцян. Октябрь в Пушкинском

В этом году мы все вольно или невольно пытаемся осмыслить трагедию русской революции и те сто лет, что прожила наша страна после этого колоссального слома своей истории. Как невозможно представить себе искусство, существующее без исторического контекста, так же невозможно не отразить в художественной жизни России такую дату, провоцирующую размышления о самом событии, его последствиях для страны и всего мира и итогах прошедших ста лет. Многие музеи, галереи и другие художественные институции представили свои проекты, приуроченные к столетию русской революции. Завтра в ГМИИ имени Пушкина открывается, возможно, самая провокационная, но, без сомнения, самая яркая экспозиция, связанная с этой темой, — «Октябрь» знаменитого китайского художника и пиротехника Цая Гоцяна.

Почему же один из главных музеев нашей страны с такой темой обратился к современному автору, пусть и именитому, многократно награжденному, востребованному в ведущих мировых музеях, но все же иностранцу? Подобные вопросы вполне объяснимы, но они исчезают, когда видишь, что привез этот автор в Москву и как он показал нам нашу историю со стороны — так, будто прожил ее вместе с нами.

Октябрь одного мальчика

Цай Гоцян родился в 1957 году в Китае в семье историка и художника. В детские годы ему довелось увидеть эпоху больших перемен в Китае и почувствовать последствия русской революции в своей стране, поэтому тема детства и тема переворота остались для него единым воспоминанием.

На мировоззрение художника и его формирование как автора произвело сильнейшее воздействие русское искусство, с которым он был знаком с детства благодаря тесным связам Китая с Советским Союзом. Восторг и почтение перед полотнами Левитана, Крамского, Малевича, Пластова, Моисеенко, Лактионова мастер сохранил по сей день. В своем эссе «Октябрь одного мальчика» Цай Гоцян пишет:

«Какой неохватной казалась тогда русская культура нам, китайцам! Настолько обширной, что для нас она была истинным выражением иностранной культуры, истинным выражением Запада для Востока. <…> И хотя после ухудшения отношений между СССР и Китаем слово «Россия» внезапно исчезло из культурной жизни китайского народа, русская культура оставалась прочной основой, питавшей умы «культурной молодежи».

Константин Максимов. Портрет китайского матроса. 1956. Холст, масло.

Почти трепет испытывал Цай Гоцян перед своим преподавателем в Шанхайской театральной академии Чжоу Бэньи, который в свое время занимался в Академии художеств имени Репина в Ленинграде. А особенно сказалась на пристрастиях мастера история русского живописца Константина Максимова, посетившего Китай в 1955-1957 годах. Советский художник не только обучил лучших китайских студентов приемам масляной живописи, но и серьезно повлиял на несколько поколений мастеров Поднебесной, в том числе и на Цая Гоцяна, который впоследствии собрал впечатляющую коллекцию работ Максимова и совсем недавно исполнил свою мечту, посетил могилу художника в России. Несколько картин Максимова и спичечных коробков с рисунками своего отца господин Цай привез на выставку в Москву.

Цай Жуйцинь. Рисунки на спичечных коробках. Спичечные коробки, перо, чернила.

Понюхать пороху

Изучение сценического дизайна обусловило обращение Цая Гоцяна к различным медиатехнологиям, инсталляции, видео, перформансу и новой для художественного мира технике — пороховой живописи. Живя в Японии с 1986 до 1995 год, мастер начал использовать этот исконно китайский материал неожиданным способом — в создании своих пиротехнических инсталляций.

На выставке в Пушкинском музее показаны несколько масштабных панно, выполненных художником с помощью монохромного или подкрашенного пороха, а также детали подготовительных работ для этих удивительных произведений. Автор задумал их специально для московского проекта и изготовил в присутствии публики в одном из павильонов ВДНХ, официально предоставленном для этого действа. Сам процесс творения впечатляет своей красотой и мощью, когда художник взрывает тщательно подготовленную конструкцию на холсте или шелке, и на глазах у зрителей рождается неповторимая и в большой степени непредсказуемая композиция, по своей силе и выразительности не имеющая аналогов. Наблюдая рождение нового шедевра, не устаешь восхищаться гениальностью мастера, сохранившего в зрелом возрасте детский восторг перед красотой мира и увлеченность своим спонтанным и опасным искусством. Цай Гоцян сам называет себя большим ребенком и считает позитивный и радостный взгляд на жизнь главной движущей силой своего творчества.

Главный экспонат выставки в Белом зале музея представляет собой единую композицию из нескольких элементов, наполненную аллегориями и смыслами. Центр зала занимает двадцатиметровая инсталляция «Земля» из колосьев, на которые нанесен узор в виде серпа и молота, отраженная в таком же огромном зеркале, подвешенном к потолку.

Земля. 2017. Фанера, растения, полимерная зеркальная пленка.

На левой стене простирается пороховая композиция «Река» — извилистый поток образов, тающих в зареве взрывов и потрясений. Повествование начинается как будто с негативов старых дореволюционных фотографий, когда жизнь была спокойной и размеренной. Дальше ритм и интенсивность взрывов учащается, образы смазываются, теряются в пороховом дыму. За коллективизацией и индустриализацией следует почти беспросветно темная полоса — Великая Отечественная война. Следуя дальше, река времени вливается в сегодняшний день, в свете которого можно различить селфи самого Цая Гоцяна в Третьяковской галерее на фоне работы так почитаемого им Крамского.

Река. 2017. Холст, порох.

Жизнь жительствует

Языки пламени, быстрые линии, прочерченные взрывами, и тающие в мерцающей темной массе образы людей волнуют воображение, вызывают бесчисленное множество ассоциаций и эмоций, столь же сложных и многоплановых, как и история нашей страны в XX столетии. Здесь новаторская техника китайского автора как нельзя лучше отражает и трагизм века, и глубину переживания народом тех катастроф и потрясений, с которыми ему пришлось столкнуться. Однако, возможно, в силу своего немного стороннего взгляда, возможно, в традициях китайской философии, очень близкой художнику, при всем многообразии и глубине эмоций он сумел сохранить удивительно мирный и светлый настрой работы. Ближе к концу «реки» отчетливо читается надпись на русском языке «Смерти нет». В контексте этой композиции, да и общей темы выставки эта фраза поражает своей христианской надмирностью и неземным покоем. Пожалуй, именно покой — как кульминация и разрешение всех потрясений — и является на самом деле главной темой этой выставки.

Река. 2017. Холст, порох. Фрагмент.

На правой стене зала размещена двадцатиметровая композиция «Сад», в которой на фоне цветущих растений и многоцветных всполохов проступают изображения детей, старых советских открыток, всего того, что, как цветы сквозь асфальт, прорастало в самые трудные и тяжелые годы. Дети играли на пепелище, деревья расцветали каждую весну, люди любили друг друга и свою многострадальную Родину. Взрывы цвета, где-то совсем прозрачные, нежные, где-то густые и напряженные, как будто составляют эту неуловимую материю памяти, которой и написано это удивительное полотно. По словам художника, изображение сада символизирует также радужные надежды, с которыми порой народ встречал революцию и которые растаяли в жестокой действительности.

Сад. 2017. Холст, порох. Фрагмент.

Центральная композиция «Земля» в таком соседстве звучит особенно пронзительно и до трагичного покорно. Придавленные серпом и молотом колосья олицетворяют русский народ, который вынес все бедствия XX века, а огромное зеркало, как бесконечное небо, отразило с высоты времен его страдания и труд.

Композиции «Земля» и «Сад».

Заключительный штрих картине века придает развевающийся вдали воздушный змей, в котором нетрудно увидеть тонкую аллюзию на образ художника, а через него и каждого человека с его индивидуальностью и душевными стремлениями. И здесь приходит на ум ассоциация с евангельскими строками «Дух веет, где хочет». Среди трагедий и войн рождается красота, любовь и оживотворяющее вдохновение художника.

На колоннаде на большом экране транслируется воссозданная на компьютере модель большого фейерверка, запланированного Цаем Гоцяном на Красной площади в память о революции. По ряду причин это пиротехническое действо не состоялось, но на выставке оно будет демонстрироваться в виде фильма. Под музыку «Октября» П.И. Чайковского мы увидим пронзительные и до глубины души трогающие образы, созданные с помощью цветных фейерверков. Исследуя выразительность новых для искусства технологий, китайский мастер создал удивительно эмоционально насыщенное и выразительное искусство, эфемерное, как дым, но мощное, как порох.

Осень. 2017. Коляски. Детские кроватки, березы.

Последние две недели перед открытием выставки в социальных сетях кипят нешуточные споры, ведь фасад Пушкинского постепенно утонул в масштабной инсталляции «Осень». Действительно, стройный портик почти полностью закрыт 15-метровой горой из советских детских колыбелей и колясок, в которые поместили сотни молодых березок. И этот лес тихо шуршит, желтеет и будет медленно облетать все два месяца работы выставки.

Первое впечатление от этой композиции — какое-то безотчетное детское счастье, смутно волнующее душу своей неуловимостью, неконкретностью и ностальгией по беззаботным и радостным годам. А еще мне сразу пришла в голову цитата из научных трудов одного из первых русских садоводов XVIII столетия, А.Т. Болотова, — «воспитание молодых яблонь». (В ГМИИ «воспитанием молодых березок» занимались два года, а после выставки высадят в уже отведенное для них место.) Трогательные и тоненькие деревья, так нежно расставленные по своим кроваткам, собраны в молодой, но очень величественный лес на склоне горы.

И в этом главная метафора, заключенная в идее Цая Гоцяна: жизнь торжествует всегда, из воспоминаний детства прорастает новая жизнь, своей витальной силой продолжая вечный процесс обновления земли. А наши воспоминания уходят все дальше, обрастая новыми ростками чужих историй. И в этой необратимости и неизбежности жизни с ее радостями и печалями, надеждами и катастрофами — потрясающая сила и умиротворяющий покой. Я счастлива, что у нас есть возможность прикоснуться к этому целительному искусству и, может быть, найти в нем ответы на вопросы нашей истории и нашей жизни.

На обложке — Цай Гоцян на фоне своей работы «Река». ГМИИ. 11 сентября 2017. 

www.matrony.ru