Наизусть (BY HEART) | Спектакли
За время спектакля «Наизусть» португальский драматург и актер Тьяго Родригес выучивает с десятью людьми одно стихотворение. Эти 10 человек никогда не видели спектакля и понятия не имеют, какой текст они будут учить на сцене наизусть. В процессе разучивания стихотворения Родригес делится с ними рассказами о своей теряющей зрение бабушке, а также историями о писателях и персонажах из книг, которые каким-то образом связаны со старушкой или с ним самим.
По мере того, как 10 человек выучивают строфы, возникают невероятные связи между лауреатом Нобелевской премии Борисом Пастернаком, поваром с севера Португалии и телевизионной программой голландского телевидения «Красота и утешение». Постепенно раскрывается, почему было выбрано именно это стихотворение для разучивания наизусть.
«Наизусть» – это произведение о важности распространения, о невидимой контрабанде слов и идей, что может произойти только путем выучивания текста наизусть. Это миссия театра, который осознает себя как место распространения того, что не может быть измерено ни в метрах, ни в евро, ни в байтах. Спектакль говорит о таком потаённом уголке в нашем мозгу и в нашем сердце, в котором всегда укрывались запрещённые тексты – залог цивилизации даже в самые варварские и безотрадные времена. Джордж Стайнер в интервью телепрограмме «Красота и утешение» сказал: «Как только стихотворение знают наизусть 10 человек, ни КГБ, ни ЦРУ, ни гестапо уже ничего не могут с ним сделать. Оно выживет». По сути, «Наизусть» – это курс подготовки к сопротивлению, он заканчивается только тогда, когда 10 новых солдат выучат стихотворение наизусть.
Украшение внутреннего
«Последнее, что говорят наши губы перед смертью, вполне может быть стихотворением». Так писал эссеист Иосиф Бродский. Либо так, либо очень похоже. Я цитирую по памяти. Бродский утверждал, что стихотворение рождается как устройство, помогающее нам понять мир, упрощая задачу до постижения самого стихотворения.
Поэтому, не являясь самоцелью, стихотворение есть средство или инструмент для достижения цели – знания мира наизусть. Таким образом, поэзия становится искусством создания мнемоники.
«Словно ему известно о хрупкости и изменчивости человеческих способностей, стихотворение предназначено для памяти человеческой, ибо память, как правило, пропадает последней, даже когда всё существующее рушится вокруг нас, мы как будто пытаемся сохранить в памяти это разрушение». Опять же я цитирую Иосифа Бродского по памяти, наизусть. Я знаю, о чем он говорил, когда утверждал, что наша физиология беспомощна против поэтического вторжения. Поскольку я работаю актером, то некоторые тексты проникли в меня, они поселились там внутри и больше никогда не покидали меня. Они незаметные жители моей памяти, которых можно пробудить в любое время.
Именно потому, что я – тот гордый владелец дома для всех жильцов моей памяти, я и отправился в путешествие, когда моя бабушка, будучи родом из Трас-ош-Монтес, стала слепнуть и попросила меня выбрать для нее книгу, которую она выучит наизусть и будет потом, когда перестанет видеть, читать ее у себя в голове. Это литературное путешествие/лабиринт все еще продолжается. Пока я подбирал ту самую книгу, которую моя бабушка сохранит в памяти, я создал спектакль под названием «Наизусть», где я учу сонет Шекспира с десятью зрителями, которые добровольно вызвались и поднялись на сцену.
В спектакле я также вспоминаю о жене Осипа Мандельштама – Надежде. Когда русского поэта арестовали, а книги его были конфискованы, она начала учить его стихи с группами из десяти человек у себя на кухне. Так её муж продолжал публиковаться в человеческих воспоминаниях. Это я и пытаюсь сделать. На каждом спектакле я выучиваю одно стихотворение с десятью зрителями. Это один из сонетов в той книге, которую я выбрал для бабушки, чтобы она выучила её наизусть.
Хотя я уже и выполнил свою миссию по выбору последней книги, мое путешествие продолжается, ибо таковы пути нашей памяти. За год я показал этот спектакль в Португалии, Испании, Франции, США и Канаде. С ним я поеду в Германию, Швейцарию, Норвегию, Россию и другие страны. Пару сотен зрителей уже выучили со мной на сцене этот сонет на разных языках, и мне уже не верится, что, когда гастроли с этим спектаклем закончатся, завершится и это путешествие. Я знаю, что это путешествие в поисках тех слов, что могут стать последними словами моей бабушки. А, возможно, и моими собственными последними словами…»
Тьяго Родригес
Тьяго Родригес – художественный руководитель Национального театра королевы Марии II в Лиссабоне. Тьяго – актер, драматург и режиссер, провокативные и поэтические работы которого сделали его одним из самых выдающихся художников Португалии наших дней. В возрасте 21 года он бросает театральный институт и идет работать с бельгийским театром tg STAN, в котором выступает как актер и делает несколько совместных работ, которые гастролируют в более чем 15 странах. В 2003 году он вместе с Магдой Бизарро создает компанию Mundo Perfeito, работу которой основывает на принципах художественного сотрудничества и коллективного процесса. Постановки театра продюсируют такие известные фестивали, как фестиваль Алькантар, фестиваль искусств Kunstenfestivaldesarts и Осенний фестиваль в Париже. Театр гастролирует в Португалии, Бельгии, Бразилии, Франции, Германии, Голландии, Ирландии, Италии, Ливане, Норвегии, Румынии, Сингапуре, Словении, Испании, Швеции, Швейцарии, Турции, Великобритании и Соединенных Штатах Америки.
Глубоко укорененный в театральной традиции сотворчества, Тьяго за последние несколько лет создал ряд спектаклей, которые выделяются способом обращения с документами при помощи театральных инструментов. Общественная и частная жизни соединяются таким образом, что ставится под сомнение наше восприятие социальных или исторических явлений.
Автор и исполнитель: Тьяго Родригес
Перевод на английский язык: Тьяго Родригес, правки Джоана Фразайо (Joana Frazão)
Декорации, реквизит и костюмы: Магда Бизарро
Исполнительные продюсеры премьерных показов: Магда Бизарро, Рита Мендес
Производство: Национальный драматический театр королевы Марии II (Португалия)
Оригинальное произведение театральной труппы Mundo Perfeito
В копродукции с O Espaço do Tempo и Муниципальным театром Марии Матиос
Спектакль выпущен при финансовой поддержке Правительства Португалии | DGArtes
Театр Vertumn привезёт в Архангельск литературно-джазовый спектакль о Бродском
Петербургский театр, основанный супругами Еленой и Юрием Бедрак, покажет музыкально-поэтический перформанс «Пилигрим. Иосиф Бродский» на сцене «архдрамы» 16 апреля.
Его литературно-документальную основу составили отрывки из книги Соломона Волкова «Диалоги с Иосифом Бродским», стихотворение «Новый Жюль Верн», поэма-мистерия «Шествие» и другие стихи Бродского, а также выдержки из разных интервью и писем поэта.
Режиссёром спектакля выступила Елена Бедрак, а композитором, что не менее важно в джаз-спектакле, — Юрий Бедрак. Поэтическое слово Иосифа Бродского в постановке звучит под живую джазовую импровизацию, которая дробится на всевозможные музыкальные стили — от хип-хопа до регги, от свинга до би-бопа.
Супруги Бедрак — актриса, режиссёр Елена и продюсер, джазовый музыкант Юрий — основали независимый театр Vertumn в ноябре 2011 года. В его репертуаре есть как спектакли по зарубежной театральной классике — «Стеклянному зверинцу» Теннесси Уильямса и «Фрекен Жюли» Августа Стриндберга, — так и по современной отечественной драматургии — «Прекращение огня» по пьесе Аси Волошиной. Значительную его часть составляют постановки, посвящённые поэтам — Иосифу Бродскому, Анне Ахматовой, Николаю Гумилёву, Марине Цветаевой. Кстати, в «Невидимке, двойнике, пересмешнике…» стихи Цветаевой звучали в сопровождении электронной музыки.
С 2018 года театр стал участником дизайн-резиденции в горах Flacon1170 в Сочи. Vertumn первым из театров России провёл театральный сезон на горнолыжном курорте Красная Поляна (сезон 2018/2019).
С Юрием Бедраком директор архангельского драмтеатра Сергей Самодов познакомился на Вахтанговском фестивале. Слово за слово — так родилась идея привезти спектакль.
— Я считаю важным приглашать частные театры и независимые проекты в регионы, давать им возможность выступать перед новым зрителем, — прокомментировал Самодов. — Это в том числе и возможность для нашей публики познакомиться с новыми подходами к театральному искусству. Если вы находитесь в Москве или Санкт-Петербурге, или в городе, где присутствует театральный институт высшего образования, у вас есть возможность сходить как на спектакли государственных и муниципальных театров, так и на частные, как принято называть «независимые» проекты, многие из которых как раз рождаются в студенческой среде будущих драматургов, режиссёров и актёров. И это формирует богатую разнообразную культурную среду для горожан, что положительно сказывается на развитии общества. В Архангельске есть государственные театры, мы также не первый год серьёзно работаем по гастролям, в том числе обменным с государственными театрами из других городов, с ведущими федеральными театрами в рамках «Больших гастролей».
По словам Сергея Самодова, «Пилигрим…» — это «яркая интеллектуальная смесь джаза и литературы»
— В 2020 году всё внимание в Архангельской области заслуженно сфокусировано на столетии Федора Абрамова, но не стоит забывать, что юбилей в этом году и у Иосифа Бродского, который называл время в Норинской Коношского района самым счастливым в жизни, написал там около 80 стихотворений, — подчеркнул директор «архдрамы».
Нашли ошибку? Выделите текст, нажмите ctrl+enter и отправьте ее нам.
Бродский «Дело №69» | АртГнездо. Официальный сайт
В декабре 2008 года в театре Елены Камбуровой при участии «Акции по поддержке театральных инициатив» Евгения Миронова мы выпустили спектакль «Дело №69. Посвящается Ялте» – по детективной поэме Иосифа Бродского «Посвящается Ялте» и другим стихотворениям 1969 года. Наш друг, актер Александр Чутко, предложил определение жанра спектакля: «Страшно смешная трагедия на слова Иосифа Бродского».
Режиссер-постановщик – Алексей Злобин
Художник-постановщик – Борис Петрушанский
Пластическое решение сложно и образно разработал Леонид Тимцуник.
Артисты:
Ирина Евдокимова (театр Музыки и Поэзии п/р Е.Камбуровой)
Леонид Тимцуник (МХТ)
Александр Тараньжин (МТЮЗ)
Владимир Топцов («Мастерская Петра Фоменко»)
Александр Ливанов («Эрмитаж»)
Работа вызвала горячие и разнообразные отзывы от категорических «проклятий» до безудержных восторгов. Летом, в июне 2011 года мы приступили к работе над моноверсией спектакля «Посвящается Я…»
«Nel mezzo del camin di nostra vita» –
«Свой путь земной пройдя до середины»
Dante Alighieri «La divina comedia»
В 1969 году впервые в мире состыковались два советских пилотируемых космических корабля, наши достигли Венеры, а американцы высадились на Луне.
29 апреля председатель КГБ Ю. В. Андропов направил в ЦК секретное письмо с планом развертывания сети специальных психиатрических лечебниц для инакомыслящих. Испанская власть, спустя 33 года после августа 36-го официально признает, что поэт Федерико Гарсия Лорка был убит. Беккет получил Нобелевку «…за новаторскую прозу и драматургию, обнаруживающие и в моральном падении человека его высокую судьбу», а Веничка Ерофеев написал «Москву-Петушки». Висконти снял «Гибель богов», Феллини – «Сатирикон», Пазолини – «Медею», Мотыль – «Белое солнце пустыни», появились мультики «Ну, погоди!» и «Вини-Пух», страна увидела «Брильянтовую руку», Чехию объединили со Словакией после августа 68-го, а Наталью Горбаневскую арестовали и посадили в Бутырки, в Лондоне опубликовали «Котлован» Платонова, а во Франкфурте-на-Майне – полный текст романа «Мастер и Маргарита», выпущен первый цветной видик, умер Корней Чуковский и первый советский маршал Климент Ворошилов, возникла скинхэд-культура.
В 1969 году – спустя три года после ссылки и за три года до изгнания – двадцативосьмилетний поэт Иосиф Бродский оказался в зимней Ялте. Он пишет такие тексты, как: «Я пробудился весь в поту», «Конец прекрасной эпохи», «Зимним вечером в Ялте», поэма-детектив «Посвящается Ялте», «Из Школьной Антологии», «Дидона и Эней».
Воспоминания о сгинувших сверстниках, обращение к античным героям, ироническая игра в детектив, лирическая перекличка с «Фаустом», горькая оценка окружающей автора действительности – все эти произведения звучат в пронзительной тональности одиночества, проникнуты чувством завершения огромного неосознанного этапа и предощущением нового – неведомого. Через разные культурные вехи и исторические ассоциации Бродский, будто в громадной спирали-воронке движется в одной теме – поиск смысла существования частного, единственного человеческого Я.
Ялта, январь 69го – будто точка возврата, в которой завис поэт во встречном потоке равнодействующих сил, как в безумии вибрирующая между магнитными полюсами стрелка: на севере – юность и Ленинград, на юге – Венеция и смерть через 28 лет в январе 96го…
А сейчас – Ялта – в бликах на воде отражающая прошлое и будущее.
«Дело № 69» – композиция текстов Бродского – монолог лирической ипостаси авторского «Я». Текстовой, музыкальный, пластический и световой объем представления структурируется загадкой, детективной интригой: псевдо-документальное расследование как будто случайного убийства. Поэма составлена из протоколов-монологов. Но главное в поэме не ее детективный ход, а точно и чувственно ухваченное время, парадоксально перекликающееся с сегодняшним. С гибелью человека кончается эпоха, остров Ялта превращается в бездушный географический контур. Раскрытие преступления, казалось бы частного случая, в контексте авторской темы восходит или нисходит до сущностных, основных вопросов бытия: время остановилось, и герои вынуждены снова и снова возвращаться к давнему событию, пока не обнаружится подлинная причина преступления – их преступления.
Неровный и хрупкий ритм спектакля определяет его музыкально-шумовая основа, проявляющая подлинную человеческую природу персонажей, их нерв и страх, их надежду, их растерянность при осознании горького факта: человек ушел из мира и «мир меняется».
ФРАГМЕНТЫ ОТЗЫВОВ НА СПЕКТАКЛЬ «ДЕЛО№69, ПОСВЯЩАЕТСЯ ЯЛТЕ»
в театре п/р Елены Камбуровой сезон 2008-2009 года
Игорь (фотохудожник) и Людмила (журналист, редактор) Гневашевы
Спектакль не отпускает. Вспоминаем до сих пор это захватывающее действо с яркими эмоциями, человеческими страданиями, неумолимостью рока, мы ведь просто бессильны перед судьбой. Актеры великолепны. И очень здорово решен звуковой ряд – голоса актеров сливаются в фантастическую феерию из звука, света и стихов Бродского. Спасибо.
Ольга Егошина, критик, из статьи «Летка-енка» и Бродский
В Театре Камбуровой попытались прочитать стихи известного поэта – хорошие актеры не спасли постановку от неудачи.
Немного странно, что никто не объяснил молодому режиссеру, берущемуся ставить великого поэта, что ритм и логика разворачивания стиха не терпят перерывов и вставок.И уж совсем чудовищно смотрятся введенные режиссером вокальные и танцевальные номера. То Героиня споет романс или «Джамайку», то все вместе сбацают «Летку-енку».
Постановка «Дела № 69: Посвящается Я…» не сложилась, похоже, уже на уровне замысла. Спектакль «Дело № 69. Посвящается Я…» дает прекрасный пример пути, на котором тупик.
И уж совсем чудовищно смотрятся введенные режиссером вокальные и танцевальные номера. То Героиня споет романс или «Джамайку», то все вместе сбацают «Летку-енку».Игорь Минин, ведущий радио «РетроFM»
А я в 68 родился. И летку-енку люблю. И я ж её не могу помнить, ну, как она появилась, как модной была, но такое впечатленье после увиденного спектакля – что помню. Она была и я был. И стихи эти вот были. Только-только появившиеся на свет. И Ялта была такая, и плащи, и пыльники, и шляпы, и вино тётя с дядей пьют, и тётя пьянеет быстро, становится веселой: поет про Ямааааайку.
Я когда уже подрос и стал безраздельно владеть проигрывателем, вовсю гонял эту Ямайку. Она на 78 оборотов еще, до сих пор есть! С обратной стороны там веселая песня про попугэллу – это попугай так будет по итальянски. Но этого ж можно и не знать! Чтоб загадошно было.
И можно детективную историю придумать с участием тёти, дяди, шляп и пыльников. Детективная история – вообще всегда хорошо, особенно, когда бархатный сезон вокруг, и Ялта, и любовь.
С любовью, Гоша.
Марина Зайонц, критик, из статьи «С притопом и прихлопом»
Чего тут только нет – и отрывок из нобелевской лекции, и кусочки стихов, и “Лили Марлен” Бродский поет в своем же переводе. И страшные сомнения душу теснить начинают. В фойе музыка звучит, забытые песни 60-х годов. По мысли режиссера, в спектакле наравне с автором должна быть представлена эпоха. Ну или время. Бродский с временем своим никак не сливался, ломал все рамки, рушил границы, ничего более тошнотворного для него, чем эти ужимки и прыжки под популярную музыку тех лет, и представить нельзя. Но Злобину, видимо, так не кажется. У него, прерывая стихи, то Робертино Лоретти “Ямайку” пропоет, то летку-енку артисты станцуют.
Пять действующих лиц, и пять вполне хороших, симпатичных актеров творили на сцене не пойми что. И Бродский стараниями режиссера и актеров опошлился и как-то поглупел. А уж это, господа, простить никак нельзя.
Марина Бородицкая, поэт и переводчик
Спектакль просто замечательный. Внятно и на редкость естественно (Цветаева
бы сказала: “по голосовой волне”) звучащие стихи, чудесный актерский ансамбль, лаконичная, элегантная сценография, – в общем, сплошное наслаждение.
Спасибо всем!!!
Я совсем не умею спорить с критиками и вообще теоретизировать вокруг поэзии и тем более театра, но просмотрела обе статейки… Плюньте и разотрите, ей-богу! Какие-то расхожие, заезженные обороты, тоскливые, как заученная скороговорка экскурсовода. Убогость их ЯЗЫКА (не Бродский ли ставил язык выше всего?) – вот главный аргумент в Вашу пользу. У обоих критиков (Зайонц и Егошиной) ужасно не хватило простых и как воздух необходимых оборотов вроде “по-моему” и “на мой взгляд”. А по-моему, если критик хватается за безапеляционность, значит, другим оружием он/она вообще не владеет. Уф!
Мне показалось, что спектаклю удалось очертить вокруг всех присутствовавших
некий круг света, выстроить невидимый купол, под которым дышалось по-особому; а какие для этого использовались стройматериалы, да смешивались ли разные стихи разных лет – не всё ли равно? Вы победили – и пусть, кто может, сделает лучше!
Остаюсь Ваша – МБ
Людмила Максакова, актриса
Сегодня требуется огромное мужество, чтобы противостоять тотальному стремлению человечества к самым разнообразным формам уродства. Поэзия сегодня – средство выжить. Спасибо и «Ура!» Злобину Алексею – смело штурмом взял зрителя замечательным Бродским.
С уважением к «безумству храбрых»! – Людмила Максакова.
Светлана Долгополова, хранитель музея-усадьбы Мураново
Режиссер Алексей Злобин, актриса Ирина Евдокимова и четыре актера из разных театров совершили чудо: дали поэтическому слову звучать так, что оно стало полноправным участником действа в той мере театральной условности, которая и делает подмостки одновременно театром и некоей предельной реальностью.
Поэтическое слово Бродского весомо и многозначительно. Осознавая себя последним поэтом, живущим на периферии, в развалинах некогда цельного и осмысленного мира, Иосиф Александрович противостоял всеобщему распаду, создавая свои законы и творя по ним. Каждое его слово самородно держится причиной высказывания. И невозможно предположить, что этому явлению мог быть найден театральный эквивалент. Однако актеры не только дали звучание поэтической речи Бродского, но и выразили корневую, смысловую основу высказывания. В пластике виртуозно разработанных мизансцен, в точном звукоряде и объеме персонажей – в каждой клеточке жил образ и смысл. Несомненно, что этот спектакль – театральный шедевр.
Юрий Оленников, режиссер
«Своей безуспешностью попытки припомнить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни». Из нобелевской речи Бродского.
Да! Я видел это… Всплыло!
Медленно раскручивался моток южного сна, переплетаясь сложной рифмой и неуловимым ритмом гения. Люди, существовавшие на сцене, казались тенями, под клиросные вопли чаек, они столкнулись на узкой набережной Ялты и оставили после себя труп, такой же эфемерный – похожий на заснувшую меж оконных рам бабочку.
Через минуту весь хаос происходящего был подчинён единому стремлению режиссёра не дать понять кто убийца. Но, упрямый опер дёргал и дёргал, и наконец, из фраз случайных собрался сюжет. Сталкиваются люди, воображающие себя кем-то и чем-то, а на самом деле ставшие просто футлярами от человека, упаковками, тарой! Всему свидетелем поэт, он раздувает целую интригу и тщательно распутывает бессмысленное преступление, доходя до высот Агаты Кристи.
Грусть и пустота во всём, в крике Чеховских чаек, в гудке уходящего парохода. Атмосфера уловлена мастерски, тонкая, элегантная режиссура легко справляется с тяжелейшими, многослойными текстами Нобелевского лауреата. Спектакль смотрится на одном дыхании. Замысел грандиозный по простоте. Актёры, как прекрасные охотничьи псы, упрямо идут по следу (не сказал запаху) режиссёрского замысла! Белиссимо! Браво! Настоящее кащеево яйцо от Фаберже.
Татиана Кузовлева, поэт
К постановке А.Злобиным спектакля по стихам Бродского
Театральное действо в зале, где три ряд`а
И где сцена, как коммунальный узка коридор,
И за нею морская стучит в волнорез вода,
И над нею пронзителен чаек голодный ор.
Впрочем, может быть, это отчаянья женский крик
Или плач по любви, или страсти последний стон.
Театральное действо являет соблазна миг,
И кровавый дрожит у страсти в руках пион.
Ну а там, где соблазн и страсть, там судьба – мишень.
Там случайно смерть из случайного бьёт ствола.
И какая разница, ночь это или день,
Если жизнь осталась, а страсть из неё ушла…
И за всеми словами, тревожащими мой слух,
Пантомима ломает и сводит за актом акт.
А над действием этим витает Бродского дух.
Никогда не знала, что Бродский пластичен так.
Роман Индык, актер, журналист
Я думаю, что для меня Бродский – мой личный “гамбургский счет” – и его-то я и не смог проскочить “журналистским бодрячком”. Ходил, думал, крутился, успел записать в блокнот этот текст, и уехал на юг, представляешь – в Ялту. Круг замкнулся.
читать далее
ТРИ СЛОЯ БРОДСКОГО
Сразу признаюсь, что, как зритель, совсем не как актер, никогда не был удовлетворен «чтецким» исполнением Бродского. Памятна незабываемая, парадоксальная авторская интонация. В ней его стихи были невероятно слышны. Бродский вообще поэт, что говорится, «бумажный», его нужно читать тихо, про себя, смакуя кружевное дыхание. Попытки крупных мастеров, да простят мне мое личное мнение, при всем уважении, ну, не устраивали мой «взыскательный вкус». Всегда казалось, что своим прочтением автор сам просто «закрыл тему». И вдруг совершенно неожиданное, не на шутку понравившееся прочтение «вслух».
Вообще, каждый поэт требует своего «ключа».
А как же Бродский, сам гениально читавший свои стихи и презиравший актерский подход к поэзии в принципе?
Бродского нельзя читать «первым слоем» – крупными сюжетными мазками, образами «переднего плана». Не получается прочесть и «вторым». И только в «третьем слое»… Поясню.
Первый слоем я называю то, что мы относим к сюжетной линии. Событийный ряд у Бродского, как правило, перенасыщен и при этом невероятно интимен, в нем полностью отсутствует какой-либо пафос. Внимательно подмеченное действие выражается скорее через трогательные мелочи. И читать Бродского, требовательно проходя перипетии сюжета, на мой взгляд, и есть основная ошибка в подходе большинства современных чтецов. Не соотносим масштаб личности, уровень не дотягивает до чуткости и глубины взгляда гениального поэта. И потому следование «прямому» ходу губительно и фальшиво.
«Второму слою» требуется легкое скольжение. Это подтексты, филологические аллюзии, метафоры, словесная игра, которой сочится кажущаяся интеллектуальной поэзия Бродского. Но актер, как правило, вязнет на подробном «разжевывании» каждой метафоры: снижается ритм, а зритель все равно не успевает, начинается общая пытка непосильным трудом постижения, истребляя главное ощущение от изящества игры автора – послевкусие. «Интеллектуализм», уже ставший атрибутом поэзии Бродского, на мой взгляд, в его поэтике является предметом не сложности, а иронии автора. Это очень важно понимать, так как ирония выражает не содержание, а отношение, уводя барочную структуру текста в «apropos», в «между прочим», в легкую болтовню на равных с собеседником, и только в такой точке независимости, игры и безответственности позволяет ощутить всю гениальную сложность выражаемого содержания.
И только в третьем, с вашего позволения, я назову его – в «библейском» слое – поэзия Бродского открывается своей тишиной. Поражаешься его паузам между словами-«нотами», они завораживают, если достает чуткости прислушаться.
И это прекрасно и внятно прозвучало в спектакле «Дело № 69. Посвящается Я…» в театре Елены Камбуровой. Не знаю, чья заслуга – режиссера ли Алексея Злобина или блестящего актерского ансамбля – каждая роль звучала точно, в игровом диалоге типажности артиста с его личным отношением к своему персонажу и всему действию.
Для примера хочется остановиться на исполнении роли Хора актером МХТ Леонидом Тимцуником. В его образе «ключ к Бродскому» проявился полнее всего в силу парадоксальной причины: Леонид Тимцунник актер пластического театра, его темперамент, близок к клоунскому, он великолепно владеет условной техникой пантомимы и ярким психологическим жестом. Его пластика в существовании персонажа, казалось, имела сакральный смысл. Такая легкая и дурашливая в напряженном детективном сюжете, как бы скользящая в графических цитатах, дразнящих и пародирующих действие, она вдруг замирала в тишине мизансцен, где положение каждого не случайно: и вспыхивал яркий акцент на «третьем слое» поэзии, возможный только благодаря легкости в выражении первых двух.
Случайно ли это открытие? Думаю, что нет. Алексей Злобин – «матерый киношник», его нельзя упрекнуть в недостатке внимания к культурным слоям. Проявляется это в каждой «мелочи» спектакля, в его подробном звукоряде. Вообще, за звуковое оформление спектакля – отдельное спасибо. Оно кинематографически насыщено: крики чаек поддерживают звуки патефона, чувственные ноты романса проникают в рифмы Бродского, словесное бормотание вырастает из накатывающего шума волн… И неожиданно застывшие «крупные планы» тоже пришедшие в спектакль из кино.
И благодаря такому прочтению рождается удивительное ощущение: я снова слышу, как когда-то слышал поразительно точное прочтение Бродского. Да, похоже это было давно, скорее всего еще в советские времена, где-то на юге: вино в бокале, музыка, крики чаек, и голос Бродского, его интонация, такая ясная, прозрачная, незабываемая:
«Приезжай, попьем вина, закусим хлебом/ Или сливами. Раскажешь мне известья/ Постелю тебе в саду под чистым небом/ И скажу, как называются созвездья»
Или это пригрезилось мне на спектакле?
Впрочем – не важно. Спасибо.закрыть
Правильное «открытие» сразу освобождает прежде невидимые силы, может быть неизвестные и самому автору, но столь безусловные в настоящей великой поэзии. «Ключ» – это перекличка эпох, точная актерская интонация и еще некий режиссерский ход. Яркими примерами открытия поэзии Пушкина для меня были прочтения «раннего» Юрского и «позднего» Смоктуновского. Каждый по-своему сумел найти этот «ключик»: попал в эпоху, уловил интонацию; и было еще «нечто», какая-то режиссерская догадка, вскрывающая внутреннее звучание поэзии.
Чтобы конгениально автору прочесть его текст необходима эта ирония, игра, «смещенный фокус» отношения, а не лобовая атака на не терпящий прямоговорения, всегда ускользающий словесный образ.
Все это очень комплиментарно поэзии Бродского, абсолютно не мешает, напротив придает его метафорам дополнительные сочные оттенки.Юрий Норштейн, режиссер
Спектакль Алексея Злобина меня удивил и восхитил полной органичностью поэзии и драматургического действия. Его не назовёшь поэтическим спектаклем. Такой пьесы у Бродского никогда не было. Это не пьеса, это стихи, расписанные по голосам героев. И эти голоса образуют сценическую перекличку. Если замыкать стихи Бродского циклами, то каждый цикл, в сущности, отдельная пьеса. Поведение героев на сцене, звучание стихового ритма настолько естественно, что я бы скорее удивился, если бы они вдруг заговорили прозой. На крошечной сценической площадке возникает ощущение морского простора, далёких огней. И напрасно критика сетует, что «летка-енка» оскорбляет стихи Бродского. Для поэзии нет выбора низкого или высокого. Самый ничтожный герой или событие становится предметом поэзии, если через них открывается бездна жизни.
Людмила (писатель, журналист) и Александр (актёр) Чутко
Что может быть лучше для зрителя, зрителя, который готов к сопереживанию, чем быть втянутым в повествование, а, значит, быть пойманным на крючок слова и действия, и к финалу не чувствовать себя обманутым? Ныне на нашем театре это большая редкость.
Вспоминаешь спектакль – и сразу тебя накрывает марево тумана, и ты один бредешь по песчаному берегу, не задумываясь по привычке, что некий мальчик уже взял отцовский пистолет…
«Всего и надо, что вглядеться…» – как говорил Левитанский.
И тут не до тех, кто вглядываться не хочет – это их личное дело, хотя могли бы отметить, что давно не слышали столь ясного слова на сцене. Давно не находили в режиссере такого умения не подмять под себя материал, не удивить, а вглядеться и суметь передать. Давно не видели такого умелого использования столь малого пространства… Вобщем, кораблик уплывает, не взяв их на борт.
Совсем не хочется препарировать, расчленять и раскладывать по полочкам. Есть цельное действие и точное воздействие, есть главная и очень болезненная точка, названная выше одиночеством, существованием в тумане, когда итог случайного столкновения невозможно предвидеть, но вспышка от этого столкновения, взрыв открываются наблюдателю философской метафорой. Да, мысли, рожденные спектаклем, не красили будущего, но впечатление было и остается настоящим: в этом театральном сочинении театральная часть адекватна высокой поэзии, а все вместе есть момент искусства.
Но не сравнивать, нет, бесполезное занятие, а испытывать счастье оттого, что ты сразу в трех известных временах – прошедшем, настоящем и будущем. И все перемешано в этом объеме – личные воспоминания, крики чаек, сонный приморский город, нетронутое пловцами холодное море, пустынный берег, туман, одиночество личное и одиночество идущего в этом тумане поэта, вечного странника и наблюдателя, одиночество людей, проявившихся в этом тумане. Точный тон одиночества – не плач, не стенания, а отрешенность. Она в том, что и как эти люди говорят. Да, пожалуй, не столкновения, не смерть, а одиночество – главная тема.Роман Екимов, художник-фотограф
Дух места и времени, сотканный из книжек, фильмов, песен, фотографий – оживленный текст Бродского – я увидел со сцены, и с моими представлениями увиденное совпало на все сто.
После спектакля было два чувства – тоски по ушедшему времени моих родителей – и восхищения – от абсолютной соразмерности действия и текста.
Забавно, что по прошествии времени от спектакля осталось ощущение как от хорошего цветного музыкального фильма.
Спектакль замечательно цельный, азартный, ироничный, яркий. Удивительно рационально используется неглубокая и широкая сцена, замечательна работа художника, превосходны актеры…Александр Тимофеевский, поэт
Из статьи «ТРИ РОЖДЕСТВЕНСКИХ ВСТРЕЧИ С БРОДСКИМ»
Стаи чаек ложатся на зимний пляж, как снег, с той только разницей, что снег не кричит. Спектакль одного из московских театров напомнил мне эту картину, а заодно и о встречах с Бродским.
Спектакль оказался для меня машиной времени. Долгий, долгий путь и, наконец, Ялта в огнях. На сцене та же Ялта и все, как тогда: ресторанная музыка, как тогда; люди двигаются, ходят, как тогда; те же горы в сумеречных тучах и крики чаек, и пароходы на рейде. Я вновь испытал сиротское счастье одиночества и вошел в поэму, как после долгого отсутствия возвращаются в свой дом.читать
Произошло нечто для меня небывалое. Я никогда не видел, поставленную на театре поэму. Все, что мне довелось до сих пор посмотреть, это эстрада или полуэстрада с тем нарочитым актерским чтением, которое убивает саму душу поэзии. Казалось переплавить поэму в драматический спектакль невозможно, но вот это происходит на глазах у зрителя.
Действие целостно. Переплавка совершилась. Спектакль должен неизбежно отличаться от поэмы, но при этом оставаться ей эквивалентным. Режиссер спектакля попадает в десятку. С поэтически безупречным слухом он вкрапливает в спектакль фрагменты из других произведений Бродского. Это стихи, писанные в Ялте в то же время или, совершенно совпадающие с поэмой по духу. Звучащее слово подчинено единому ритму, и зритель не отличает текста поэмы от привнесенных в спектакль строк.
Спектакль, безусловно, режиссерский. Злобин скрупулезно выстраивает каждую мизансцену, и следить за его находками истинное наслаждение. Актеры все хороши: Шахматист – А. Ливанов, Капитан – Владимир Топцов, но мне хотелось бы подробнее остановиться на двух центральных персонажах. Актриса и Некто – И. Евдокимова и Л. Тимцуник. Тимцуник гибок и предельно выразителен как мим. Облаченный в светлый плащ и шляпу, это пижон со всеми ужимками, свойственными пижонам шестидесятых. Вместе с тем, пластика артиста позволяет нам разглядеть тонкого ранимого интроверта в чем-то, может быть, похожего на самого Бродского. Таинственной силой наделена героиня Евдокимовой – актриса провинциального театра. Она отнюдь не женщина-вамп, никакая не роковая. Однако обладает убийственной аурой. Страсть к ней странным образом провоцирует мужчин, даже ребенка на преступление. Особенно хороша актриса в сцене, где поет «Джамайку» и заставляет вертеться вокруг себя всех участников спектакля.
У Евдокимовой прекрасный голос, она музыкальный камертон спектакля, она же автор всего музыкального решения. Мне представляется оно очень точно, по всем параметрам соответствует духу поэмы и времени, изображенному в спектакле. Некую критикессу возмутило соединение гениальных стихов Бродского с «летко-енкой». Бедная, она упустила из виду, что низкое и высокое сочетали Шекспир и Пушкин. Не заметила, видимо, у Пастернака: «Я принял снотворного дозу // И плачу, платок теребя, // О Боже, волнение, слезы // Мешают мне видеть тебя…». Слава богу, имеющие уши, понимают, что без «летки-енки» не обойтись. Для персонажей спектакля это убежище, в котором можно укрыться от Бога, от совести, а заодно от оруэловско-советской утренней гимнастики с ее ходьбой на месте.
О чем же все-таки поэма Бродского – смысл ее не сразу разгадывается.закрыть
Ю. Норштейн заметил: «Стихи настолько органичны в драматическом действии, что было бы странно, если бы персонажи спектакля говорили прозой». Я бы добавил, настолько органичны, что мы даже не замечаем, что это стихи.
Поэма сложна и многослойна. Быть может, она об извечной борьбе мужского и женского начала; может, о безысходности любви без любви; или о зашкаливающем сиротском одиночестве и полной некоммуникабельности героев. Не исключено также, что поэт провидел наше время, время безмотивных убийств. Мне представляется, что в поэме есть и то и другое и третье и четвертое. Все это прочитывается и в спектакле. Остается поблагодарить режиссера, подарившего зрителям необыкновенное театральное действие, конгениальное поэме, а мне – третью встречу с Бродским.Григорий Гофман, актер
С огромной радостью я видел как ты «читаешь» Бродского – по-своему, – и смысл, и движения, и ритм затягивали в стихию стиха. “Я слушал и заслушивался”… Очень искренний спектакль!
Михаил Барышников покажет спектакль Алвиса Херманиса «Бродский/Барышников» в Литве
В январе 2019 года Михаил Барышников представит спектакль латышского режиссера Алвиса Херманиса «Бродский/Барышников» в Каунасе и Вильнюсе. Об этом сообщает организатор мероприятия в Ars Magna на своей странице в Facebook.
Моноспектакль «Бродский/Барышников» создан по стихам Иосифа Бродского, с которым Михаил Барышников дружил более 20 лет. Режиссер спектакля Алвис Херманис, хорошо известный российскому зрителю по спектаклю Театра Наций «Рассказы Шукшина».
В интервью порталу Israelculture.info, которое Барышников дал в декабре 2015 года, он рассказывал о спектакле: «Такие режиссеры как Херманис или Уилсон часто уходят в неизвестные ранее области. В спектакле же «Бродский/Барышников» мы в эту область ушли вместе, хотя Алвис был бесспорным хозяином в режиссуре. Но он дал мне некую свободу движения, пластики, оставив за собой выбор текстов, стихов. Это его спектакль, я – инструмент в его руках. Вся концепция этого спектакля его, хотя многое вещи мы находил вместе.
Мы оба хотели уйти от старой традиции, когда актер выходи на авансцену и читает стихи. Мы хотели сделать театральный поход с рюкзаком в прошлое, а точнее вызвать прошлое в настоящее. В рюкзаке – 3-4 книжки и годы дружбы. Декорация спектакля напоминает венскую оранжерею, стеклянный дворец. На Рижском взморье стояли такие стеклянные сооружения – Иосифу бы это понравилось, эта декорация вызывает много ассоциаций. Это спектакль – диалог с ушедшим человеком. Но если говорить о ностальгии, то в нем есть ностальгия по общему для нас с Бродским Нью-Йорку. Этот спектакль – о горечи отсутствия, ушедшего ежедневного общения, о тех местах, где мы бывали вместе. До сих пор, когда я прохожу мимо китайской харчевни или греческой кофейни, где мы сиживали вместе, у меня приостанавливается дыхание. Это были замечательные дни, недели, практически ежедневное общение, и Нью-Йорк остался для меня местом трепетным. Я ведь и познакомился с Бродским в Нью-Йорке. Вся интонационная гамма спектакля – нью-йоркская. В этом спектакле есть Гудзон, Ист-Ривер, Гринич-Вилледж. Дух города присутствует в этом спектакле. Мои взаимоотношения с Иосифом в основном связаны с Нью-Йорком».
Михаил Барышников назвал Алвиса Херманиса «своим» режиссером. О себе сказал, что никогда не был человеком только балета. «Я все ставлю на одну полку, передаю эмоции и чувства через движение и слова, выбирая такие проекты, которые становятся переходным мостиком от танца к фотографии или театру», – отметил он.
Спектакли пройдут 8 января в Каунасе в зале ВДУ и 11, 12 января артист сыграет спектакль в Вильнюсе в концертном зале Compensa. Постановка будет показана на русском языке с литовскими субтитрами. Билеты можно приобрести на сайте Bilietai.lt.
Напомним, что премьера спектакля прошла в 2015 году в Новом Рижском театре.
Михаил Барышников – советский и американский артист балета, балетмейстер, актёр, коллекционер и фотограф. В 1967-1974 годах был ведущим солистом в Ленинградском театре оперы и балета имени Кирова. В 1974 году, во время гастролей в составе труппы Большого театра в Канаде, получив приглашение от своего давнего знакомого Александра Минца в труппу «Американского театра балета», становится невозвращенцем. В 1974-1978 годах – премьер труппы «Американский театр балета» (Нью-Йорк), в 1980-1989 годах был также её руководителем; оказал существенное влияние на американскую и мировую хореографию. В 1978 году дебютировал в кино. В 1985 году сыграл роль танцовщика, убегающего от советской власти, в кассовом фильме «Белые ночи». В 1989 году дебютировал на Бродвее, сыграв в драматическом спектакле «Превращение» по повести Франца Кафки. В 1990 году вместе с танцовщиком и хореографом Марком Моррисом организовал «Проект „Белый дуб» (Флорида), занимавшийся постановками и изысканиями в области современного танца. Возглавлял его до 2002 года. В 2005 открыл Центр искусств Барышникова.
Алвис Херманис – латвийский театральный режиссёр, художественный руководитель Нового Рижского театра. Лауреат высшей театральной награды Европы – премии «Европа – театру» в номинации «Новая театральная реальность»; премии «Золотая маска» (2010, в составе творческой группы за спектакль «Рассказы Шукшина»). Сотрудничал с театрами Вены. Парижа, Москвы, Болоньи, Милана, поставил несколько спектаклей для Зальцбургского фестиваля.
Фотография с сайта colta.ru
.
питерский театр Vertumn выступил в Сухуме
КультураПолучить короткую ссылку
24020
Литературно-джазовый спектакль «Пилигрим. Иосиф Бродский» питерского театра Vertumn состоялся в РУСДРАМе в субботу 13 июля.
Сария Кварацхелия, Sputnik
Сумеречный свет. На экране возникает портрет Бродского. Под живое музыкальное сопровождение выходят актеры Елена Бедрак и Александр Мицкевич. Так начинается спектакль «Пилигрим. Иосиф Бродский», в котором художественные и документальные тексты переплетаются с биографией и письмами поэта.
Спектакль петербургского театра Vertumn – это не примитивная декламация поэзии, и не сухое изложение фактов из жизни Бродского. Это целостное полотно, наполнное драматургией. Шаг за шагом зритель погружается в спектакль, сопереживает свободному поэту и уже иначе смотрит на его творчество.
© Sputnik / Томас Тхайцук
Литературно-джазовый спектакль » Пилигрим. Иосиф Бродский»
Актерское исполнение усиливает музыкальное сопровождение, которое в этом спектакле по значимости не уступает текстам. Музыканты не просто импровизируют на сцене, но и раскрывают перед зрителем всю палитру современной музыки, начиная от би-бопа, завершая хип-хопом. Под такую музыку стихи Бродского звучат совершенно иначе. Каждая строчка нацелена на слушателя. И в какой-то момент даже кажется, что со сцены сам поэт обращается к тебе. Хоть актеры и читают стихи Бродского не так, как это делает в сохранившихся записях сам автор.
© Sputnik / Томас Тхайцук
Музыканты не просто импровизируют на сцене, но и раскрывают перед зрителем всю палитру современной музыки
Эстетическое наслаждение
После спектакля зрители выходили и живо делились эмоциями. Министр культуры Абхазии Эльвира Арсалия призналась, что в восторге от спектакля.
«Бродский такой сложный, такой интересный. Сегодня мы увидели очень интересный театральный жанр: была и литература, и музыка, которая усиливала звучание. На мой взгляд, театр смог передать протестный дух Бродского. Спектакль сделан с очень хорошим вкусом. Большой зачет РУСДРАМу за то, что они осуществляют такие проекты у себя на сцене», – отметила Арсалия.
© Sputnik / Томас Тхайцук
Актеры Елена Бедрак и Александр Мицкевич
Необычное исполнение творчества Бродского не оставило равнодушным постоянную зрительницу РУСДРАМа Асиду из Сухума.
«Большое эстетическое наслаждение испытала на спектакле санкт-петербургского театра в РУСДРАМе, – призналась она. – Поэзия — мой антидепрессант. Когда уж очень тяжело, открываю томик стихов любого автора серебряного века и начинаю читать. И я ни за что бы не упустила возможности побывать на спектакле «Пилигрим. Бродский». В силу некоторых жизненных обстоятельств, пришлось более полугода быть вдали от Абхазии. И стихи Бродского стали как-то по-особенному созвучны моему настроению: разлука с родиной, родственниками и друзьями, и «воротишься на родину, смотри, кому еще ты нужен, кому в друзья ты попадешь».
Кандидаты в президенты позавидовали бы: РУСДРАМ подвел итоги работы>>
Журналист Элеонора Гилоян давно изучает творчество Бродского. Для нее загадка, как актеры смогли запомнить такое огромное количество стихов Бродского и так мастерски соединили их с биографией и письмами поэта.
«Питерский театр как-то сумел все это скомпоновать и сделать биографическую историю. Получился такой хороший де-персонализированный спектакль. Мне кажется, такие эксперименты нужно часто проводить, потому что читать Бродского почему-то считается сложным. Говорят, чтобы понять одно стихотворение Бродского нужно прочесть десять книг. Мне кажется, что Бродского нужно чувствовать. Я сидела в зале, смотрела на людей и мне показалось, что они именно чувствовали поэта. Может, это как раз та форма, которая позволяет понять Бродского», – поделилась своими эмоциями Гилоян.
Спектакль «Бродский / Барышников» в Лондоне
Дебютный показ спектакля «Бродский/Барышников» состоялся ещё в октябре в Новом рижском театре куда билеты достать было невозможно. Для тех, кто не смог попасть есть хорошая новость — с 3 по 7 мая спектакль покажут в лондонском Apollo Theatre.
Михаил Барышников — советский и американский артист балета, балетмейстер, актёр, коллекционер и фотограф, «невозвращенец» в СССР, оставшийся в Канаде во время гастролей в 1974 году. Номинант на премии «Оскар» и «Золотой глобус».
«Бродский/Барышников» — моноспектакль на котором Барышников читает стихотворения Бродского на русском языке. Бродский и Барышников познакомились в Нью-Йорке и дружили до самой смерти поэта.
Режиссером-постановщиком стал латвийский театральный режиссёр Алвис Херманис, которые свёл две очень важные фигуры вместе на одной сцене.
Премьера (UK) состоится при поддержке Norvik Banka и Blavatnik Family Foundation.
Читайте один из отзывов с первого закрытого показа от 2 мая 2017 в Лондоне. Пишет актер театра и кино Олег Хилл:
“Это моноспектакль длиною в полтора часа. И все это время Барышников читает стихотворения Бродского на русском языке (с титрами на английском), читает хорошо, иногда очень тихо. Периодически иногда его сменяет запись с голосом самого Бродского.
Декорация на сцене напоминает заброшенную застекленную веранду или комнату. Оголённая проводка, в щитке, искрит и меняет свет..
Барышников появляется на сцене с чемоданом в руках, внутри него – будильник, сигареты, книга и бутылочка Jameson, потому что Бродский «любил виски, в основном Jameson, но не пил ни пива, ни вина. Рядом стоит катушечный магнитофон – это из него потом будет звучать голос Бродского.
В ходе спектакля Барышников ,снимает пиджак, жилетку и туфли показав зрителю поджарое тело.
Барышников не танцует, но любое его движение на сцене – это хореография. Он то изображает кентавра продолжая линию стула, то изображает агонию на том же стуле, и это всё похоже на танец но им не является.
Наблюдать за движениями очень интересно, баланс, жесты, всё настолько плавно что хочется наблюдать и наблюдать.
Стихотворения подбирал режиссер постановки Алвис Херманис.
Для меня было много неизвестных стихов но часть из них я неоднократно читал или слышал.
К моему сожалению «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» не прозвучало, хотя в данной декорации было бы очень в тему (особенно в сцене с краской)
Под конец звучит «Навсегда расстаемся с тобой, дружок. Нарисуй на бумаге простой кружок. Это буду я: ничего внутри. Посмотри на него и потом сотри» и Барышников уходит закрыв дверь, но вдруг возвращается, садится на скамейку и вытащив блокнот говорит : «Еще одно, тогда ему было 17 лет»
..
Спектакль сильный. Паузы, стихи, движения.. Всё как-то чётко. Да и сам театр создавал атмосферу..
В зале были замечены (кроме наших театральных завсегдатаев ) шоумен Семён Слепаков со своей женой Кариной, актёр Ralph Fienes, оперная певица Мария Гулик и другие известные лица. Барышников и Бродский познакомились в 1974 году в Нью-Йорке и дружили до смерти Бродского, который звонил поздравлять Барышникова с днем рождения за день до своей смерти в 1996-м….”
Последние билеты можно приобрести здесь.
Состоялась венская премьера спектакля «Барышников/Бродский» // Смотрим
Танцора Михаила Барышникова и поэта Иосифа Бродского связывали многолетние дружеские отношения. Барышников говорит, что, когда проходит мимо китайской харчевни или греческой кофейни, в которых они сиживали вместе, у него приостанавливается дыхание.
Танцора Михаила Барышникова и поэта Иосифа Бродского связывали многолетние дружеские отношения. Барышников говорит, что, когда проходит мимо китайской харчевни или греческой кофейни, в которых они сиживали вместе, у него приостанавливается дыхание. Выдающийся танцовщик стал соавтором спектакля о дружбе и о горечи отсутствия друга. «Барышников/Бродский», постановка Алвиса Херманиса, продолжает гастроли по миру. Накануне спектакль смотрела венская публика.
Вена – город встреч. Не только политических, но и встреч в искусстве. Несколько месяцев назад публика со всего мира, и во множестве своем из России, ехала в венский Музей истории искусств на грандиозную выставку Брейгеля. Последние три дня – на «Барышникова/Бродского» – спектакль, в котором легендарный танцовщик встречается со своим другом-поэтом.
Камеру в зал не допускают. Лишь несколько коротких трейлеров можно найти в сети. Известный латвийский режиссер Алвис Херманис осуществил эту постановку в 2015 году в Новом рижском театре, и с тех пор она прошла уже несколькими сериями в разных городах Европы и Америки.
Большой артист на склоне лет пытается насмотреться своею жизнью на жизнь большого поэта, с которым его связывала многолетняя дружба. На сцене Барышников читает стихи Бродского. На соседней скамье стоит старомодный магнитофон, лента которого доносит голос самого Бродского. «Это просто историческое событие. Оно никогда не повторится. Его нельзя посмотреть в записи. Здесь все ощущение от физического присутствия Барышникова. Он телом присутствует и телом проживает стихи. Это редкое качество. Ты понимаешь, что его телесное присутствие сильнее, чем все остальное», — говорит журналист Алексей Мунипов.
Спектакль довольно монотонен и чем-то напоминает медитацию. Когда читается стихотворение «Портрет трагедии», Барышников совершает невероятное движение – что-то такое Бродский некогда назвал «усилие ноги и судорога торса». Артист вдруг замирает, как бы повиснув над стулом, и поэтическая «судорога торса» становится явью.
Лампы на этой террасе-сцене то вспыхивают, то гаснут, а имитируемые пиротехникие искры и треск электрической проводки свидетельствуют о повисшем в воздухе напряжении. После полутора часов спектакля это напряжение разряжается уже овациями стоя с криками «Браво».
«Невероятная благодарность Михаилу Барышникову за эту идею. И не только за идею, но за то, как он это воплотил», — говорит пианистка Елизавета Леонская.
На следующей неделе Михаил Барышников сыграет еще два спектакля со стихами Иосифа Бродского уже в Братиславе.
Новости культуры
Иосиф Бродский | Фонд Поэзии
Иосиф Александрович Бродский подвергался оскорблениям и преследованиям со стороны официальных лиц в его родном Советском Союзе, но западный литературный истеблишмент превозносил его как одного из лучших поэтов этой страны. Стихи его отличались ироническим остроумием и духом огненной независимости. С того момента, как он начал их публиковать — как под своим именем, так и под именем Иосиф Бродский, — он вызвал гнев советских властей.Его также преследовали за то, что он был евреем. Он предстал перед судом за «тунеядство», и тайная запись этого процесса помогла привлечь внимание Запада, поскольку он отвечал своим следователям смелым и ясным идеализмом. Бродский был отправлен в советскую психиатрическую лечебницу, а затем провел пять лет в Архангельске, арктическом лагере. Общественный резонанс со стороны американских и европейских интеллектуалов помог добиться его досрочного освобождения. Вынужденный эмигрировать, он переехал в Мичиган в 1972 году, где с помощью поэта У.Х. Одена, он поселился в Мичиганском университете в Анн-Арборе в качестве постоянного поэта. Затем он преподавал в нескольких университетах, включая Куинс-колледж в Нью-Йорке и Маунт-Холиок-колледж в Массачусетсе. Он продолжал писать стихи, часто писал на русском языке и переводил свои произведения на английский, и в конечном итоге получил Нобелевскую премию за свою работу. Его преобладающими темами были изгнание и потеря, и его широко хвалили за свой навязчиво красноречивый стиль.
Во многом Бродский до отъезда на родину жил в ссылке.Его отец потерял звание в российском флоте, потому что был евреем, а семья жила в бедности. Пытаясь избежать постоянно присутствующих образов Ленина, Бродский бросил школу и начал самостоятельное обучение, читая классику литературы и работая на различных необычных работах, в том числе помогая коронеру и геологу в Средней Азии.
Он выучил английский и польский, чтобы переводить стихи Джона Донна и Чеслава Милоша. Его собственная поэзия выражала его независимый характер с оригинальностью, которой восхищались такие поэты, как Анна Ахматова.
По мнению обозревателя Times Literary Supplement , поэзия Бродского «религиозна, интимна, депрессивна, иногда сбита с толку, иногда мученически осознана, иногда элитарна в своих взглядах, но она не является нападением на советское общество или идеологию, если только не отказаться от нее. и изоляция сознательно истолковываются как нападение: конечно, они могут быть и, очевидно, были ». Согласно рецензенту в Time, изгнание поэта из России было «кульминацией необъяснимой вендетты тайной полиции против него, которая продолжается уже более десяти лет.Бродский сказал: «Меня просто выгнали из моей страны, используя еврейский вопрос как предлог». Впервые вендетта достигла апогея в Ленинградском процессе в 1964 году, когда Бродский был обвинен в написании «тарабарщины» вместо честной работы; он был приговорен к пяти годам каторжных работ. Протесты художников и писателей помогли добиться его освобождения через 18 месяцев, но его стихи по-прежнему были запрещены. Израиль пригласил его иммигрировать, и правительство поощрило его уехать; Бродский, однако, отказался, объяснив это тем, что не идентифицирует себя с еврейским государством.В конце концов, российские чиновники настояли на том, чтобы он покинул страну. Несмотря на давление, Бродский, как сообщается, написал Леониду Брежневу перед отъездом из Москвы с просьбой «дать ему возможность продолжать свое существование в русской литературе и на русской земле».
Поэзия Бродского несет на себе следы его противостояния с российскими властями. «Бродский — это тот, кто пробовал чрезвычайно горький хлеб, — писал Стивен Спендер в« New Statesman, », — и его стихи кажутся стиснутыми в зубах.… Не следует думать, что он либерал или даже социалист. Он имеет дело с неприятными, враждебными истинами и является реалистом наименее утешительного и удобного.
Все хорошее, что вы хотели бы, чтобы он думал, он не думает. Но он предельно правдив, глубоко религиозен, бесстрашен и чист. Любить, а также ненавидеть ».
Хотя можно было ожидать, что поэзия Бродского носит политический характер, это не так. «Повторяющиеся темы Бродского — традиционные, действительно вневременные заботы лирических поэтов: человек и природа, любовь и смерть, неотвратимость страданий, хрупкость человеческих достижений и привязанностей, драгоценность привилегированного момента,« неповторимость ».«Суть его поэзии не столько аполитична, сколько антиполитична, — писал Виктор Эрлих. «Его осажденным грехом было не« инакомыслие »в собственном смысле этого слова, а полное и в целом незаметно демонстративное отчуждение от советского этоса».
Бродский подробно остановился на взаимосвязи между поэзией и политикой в своей Нобелевской лекции «Необычный облик», опубликованной в журнале Poets & Writers . По его словам, искусство учит писателя «приватности человеческого состояния.Будучи самой древней и самой буквальной формой частного предпринимательства, она воспитывает в человеке… чувство своей уникальности, индивидуальности или обособленности, превращая его из социального животного в автономное «я»… Произведение искусства, особенно литературы, и стихотворения, в частности, обращается к человеку тет-а-тет, вступая с ним в прямые — свободные от каких-либо посредников — отношения ».
Кроме того, литература указывает на опыт, выходящий за рамки политических ограничений. Бродский заметил: «Язык и, по-видимому, литература — вещи более древние и неизбежные, более прочные, чем любая форма социальной организации.Отвращение, ирония или безразличие, часто выражаемое в литературе по отношению к государству, по сути является реакцией постоянного — а еще лучше бесконечного — против временного, против конечного. … Реальная опасность для писателя заключается не столько в возможности (а часто и в уверенности) преследований со стороны государства, сколько в возможности оказаться загипнотизированным чертами государства, которые, будь то чудовищные или претерпевающие изменения для лучше, всегда временны ».
Бродский продолжил, что творческое письмо является важным проявлением индивидуальной свободы, так как писатель должен сделать множество эстетических суждений и выборов в процессе композиции.Он указал: «Именно в этом … смысле мы должны понимать замечание Достоевского о том, что красота спасет мир, или веру Мэтью Арнольда в то, что мы будем спасены поэзией. Возможно, для мира уже слишком поздно, но для отдельного человека всегда остается шанс. … Если то, что отличает нас от других представителей животного царства, — это речь, тогда литература — и, в частности, поэзия, являющаяся высшей формой речи — это, грубо говоря, цель нашего вида ».
Еще более убедительными, чем отношения между поэзией и политикой, являются отношения между писателем и его языком, заявил Бродский.Он объяснил, что первое переживание писателя, когда он берет перо, чтобы писать, «это … ощущение немедленного попадания в зависимость от языка, от всего, что уже было сказано, написано и сделано на нем». Но прошлые достижения языка затрагивают писателя не больше, чем ощущение его огромного потенциала. Бродский добавил: «Бывают моменты, когда с помощью единственного слова, единственной рифмы писатель стихотворения находит себя там, где никто никогда не был до него, возможно, дальше, чем он сам хотел бы.… Один раз испытав это ускорение… один попадает в зависимость от этого процесса, так же как другие попадают в зависимость от наркотиков или алкоголя ».
В соответствии с этими взглядами поэзия Бродского известна своей оригинальностью. Артур С. Джейкобс в « Jewish Quarterly » отмечал, что Бродский «совершенно не похож на то, что принято считать основным течением русских стихов». Критик в New Leader писал: «Шумная разглагольствования и установочная риторика по поводу общественных проблем излишни для морального видения Бродского и противоречат его ремеслу.Как и все великие лирики, Бродский обращает внимание на непосредственное, конкретное, на то, что он внутренне знал и чувствовал, на ясность наблюдения, усиленную и определяемую мыслью ».
Хотя многие критики соглашались, что Бродский был одним из лучших современных русских поэтов, некоторые считали, что английские переводы его стихов менее впечатляющие. Комментируя перевод Джорджа Л. Клайна « избранных стихотворений», Джозеф Бродский, Стивен Спендер писал: «Эти стихи впечатляют на английском языке, хотя остается только представить себе техническую виртуозность блестящих рифм в оригиналах.… Никогда нельзя полностью забыть, что он читает подержанную версию ». В A Part of Speech, Бродский собрал работы нескольких переводчиков и внес поправки в некоторые английские версии, пытаясь восстановить характер оригиналов. Личный стиль Бродского остается несколько неуловимым в этой коллекции из-за тонких эффектов, которые он достигает в оригинальном русском языке, как заметил Том Симмонс в Christian Science Monitor. Бродский, сказал он, «поэт драматического, но тонкого видения, человек с чувством все более затемненной высоты человеческой жизни.Но ни при каких обстоятельствах его поэзия не бывает тупо-эфирной. … Он может с такой же ясностью изобразить светлый момент или время, казалось бы, бессмысленных страданий ».
Эрлих также считал, что некоторые из строк в Избранных стихотворениях «натянутые или мутные», но что Бродский в своих лучших проявлениях обладал «оригинальностью, остротой, глубиной и формальным мастерством, присущими крупному поэту». Чеслав Милош чувствовал, что биография Бродского позволяет ему вносить жизненно важный вклад в литературу. В New York Review of Books, Милош писал: «За поэзией Бродского стоит опыт политического террора, опыт унижения человека и роста тоталитарной империи.… Мне интересно читать его стихи как часть его более крупного предприятия, которое является не менее чем попыткой укрепить место человека в угрожающем мире ». Это предприятие связывало Бродского с литературными традициями других времен и культур. Эрлих пришел к выводу, что «богатство и разносторонность его дарований, живость и энергия его интеллекта, а также его все более тесная связь с англо-американской литературной традицией служат хорошим предзнаменованием для его выживания в изгнании, а также для его дальнейшего творческого роста.
Ссылка всегда далась Бродскому тяжело. В одном стихотворении он описал писателя в изгнании как человека, «который выживает, как рыба в песке». Несмотря на эти чувства, Бродского практически не затронули радикальные политические изменения, сопровождавшие распад Советского Союза. Он сказал Дэвиду Ремнику, тогда работавшему в Washington Post , что эти изменения «лишены автобиографического интереса» для него и что он верен своему языку. В Detroit Free Press, Боб МакКелви процитировал заявление Бродского из письма: «Я принадлежу к русской культуре.Я чувствую себя частью этого, его составляющей, и никакая смена места не может повлиять на конечные последствия этого. Язык — вещь гораздо более древняя и неизбежная, чем государство. Я принадлежу к русскому языку ».
Незадолго до своей смерти в 1996 году Бродский завершил So Forth, сборник стихов, которые он написал на английском языке или самостоятельно перевел стихи, которые он написал на русском языке. So Forth был оценен ниже лучших работ Бродского несколькими критиками, в том числе Майклом Гловером, который в New Statesman охарактеризовал сборник как «больше неудач, чем успеха.Гловер чувствовал, что слишком часто Бродский «впадает в своего рода отважный сленг, своего рода грубую мускулатуру, которая, в худшем случае, читается как смущающий собачонок». Третьи сочли So Forth мощным, например обозреватель Publishers Weekly , который назвал его «удивительным сборником писателя, способного смешать интеллектуальное и чувственное, политическое и интимное, элегическое и комическое. … Смерть Бродского — потеря для литературы; его последний сборник стихов — лучшее утешение, о котором мы только могли мечтать.”
Сборник стихов на английском языке, опубликовано посмертно, представляет собой исчерпывающий сборник переведенных произведений Бродского и его оригинальных произведений на английском языке. «Это драматично и иронично, меланхолично и блаженно», — написала Донна Симан в Книжном списке .
Она утверждала, что этот том «станет одним из главных достижений двадцатого века». Сборник стихов на английском языке — это «высококлассная, искусная и увлекательная книга, в которой есть талант к использованию богатства языка и глубокая печаль», по оценке Джуди Кларенс в журнале « Library Journal». Согласно Свену Биркертсу в New York Review of Books, он отражает характерное для Бродского чувство «отойти в сторону и с недоумением всматриваться» в жизнь. Биркертс заключает: «Бродский бросился на мир со всей силой и превратил свое восприятие в линии, которые довольно вибрируют от того, что его просят держать. Нет ни голоса, ни видения, хотя бы отдаленно.
За пределами смысла: Поэзия изгнания Иосифа Бродского | Энн Челлберг
Доминик Набоков
Иосиф Бродский, Нью-Йорк, 1979
Когда Иосиф Бродский вышел из самолета в Анн-Арборе, штат Мичиган, в 1972 году, будучи изгнанным из Советского Союза в возрасте тридцати двух лет, привезен своим другом. , русский профессор и подпольный издатель подвергнутых цензуре писателей Карла Проффера, у него уже была голова, полная поэзии на английском языке, а также американских фильмов и джаза, итальянской живописи и архитектуры, греческой и римской мифологии, и так далее.Постоянная диета советского конформизма и консервированная идеология изгнали Бродского из школы в Ленинграде, когда он был еще подростком, а неприятие уступок заставило его пройти через ряд черных работ и погоней за зарплатой. Эта траектория в конечном итоге привела его к принудительной ссылке в отдаленную фермерскую деревню в субарктическом районе Архангельска. Всюду он имел медленное личное призвание читателя. Его отец сохранил зиккурат из книг и книжных полок и накопленные литературные артефакты, которыми молодой Бродский отгородил себя от остальной части комуналки своей семьи (коммунальная квартира), чтобы читать и писать в ночи, передавая беспорядок в целости и сохранности друзьям.
.После снятия советской цензуры с работ Бродского в девяностых годах эти хранители передали его в различные архивы, где оно хранится и сейчас.
Бродский поделился этим обилием чтения — настолько широко по всему миру и настолько глубоко в прошлом, насколько он мог в рамках ограничений советских издательских систем того времени — со своими сверстниками, поколением молодых российских интеллектуалов, осторожно выглядывающих из-за пределов руины войны, жаждущие искусства, знаний и опыта, которые могли бы оказать давление на «обрезание себя», требуемое государством.Они вручную печатали запрещенные книги с несколькими углами и пристально глядели на них через темное стекло переводов, которые едва успели проникнуть через Польшу. Бродский писал о своем поколении:
Это поколение было одним из самых книжных в истории России, и слава Богу за это… Это началось как обычное накопление знаний, но вскоре стало нашим самым важным занятием, которому можно было пожертвовать всем. . Книги стали первой и единственной реальностью, в то время как сама реальность рассматривалась либо как чушь, либо как неприятность.По сравнению с другими, мы якобы проваливались или фальсифицировали нашу жизнь. Но если задуматься, существование, которое игнорирует стандарты, исповедуемые в литературе, неполноценно и недостойно усилий. Так мы подумали и, думаю, были правы.
В этой суматохе любопытства и стремления, преследуемой в неустанном чтении, в ночных спорах на кухне, со скрытно подружившимися иностранными студентами и путешественниками, а также при свете лампы в сельской местности, для тех, кто читал и разговаривал, фокусировалось одно осознание. ниже официального радара: молодой Бродский был вундеркиндом в стихотворении.По европейским меркам русская поэзия была относительно зеленой; его формы стабилизировались в девятнадцатом веке, когда большая часть русской элиты говорила по-французски. Очарованное поколение русских поэтов, которые соответствовали английским и европейским романтикам — наиболее известный из них — Пушкин, но также и окружающее созвездие, которое Бродский и его друг Алан Майерс составили антологию в кратком справочнике для начинающих, An Age Ago (1988) — были пионерами кто имел преимущество вспахивать свежую землю.
В то время как английские викторианские поэты, такие как Теннисон и Браунинг, звучали устало и застенчиво, их русские коллеги все еще были в поле зрения истоков своей поэзии, и их участие в формальных приемах оставалось свежим.
У русского языка были дополнительные преимущества, подпитывающие жизнеспособность его поэтических средств: русский язык сильно изменчив, поэтому порядок слов варьируется; и его система внутренних ударений намного более гибкая, чем в английском языке, что допускает большее разнообразие рифм и размеров. Когда непосредственные предшественники Бродского — такие поэты, как Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Марина Цветаева — боролись с кровавой жестокостью большевистского режима, они обращались к ресурсам русской просодии как к хранилищу универсальных и цивилизованных ценностей.Композиция в классических мерах была выражением солидарности с непрерывной традицией художественного индивидуализма и неповиновения, а также солидарности с мировыми эстетическими идеалами против навязанного прагматизма советской идеологии. Бродский писал: «Русская поэзия показала пример нравственной чистоты и стойкости, что в немалой степени нашло отражение в сохранении так называемых классических форм», и продолжал:
… метры стихов сами по себе — это виды духовных величин, которые ничем нельзя заменить.Их нельзя заменить даже друг другом, не говоря уже о свободном стихе. Разница в метрах — это разница в дыхании и сердцебиении. Различия в образе рифм связаны с функциями мозга.
Поэма — это нечто большее, чем просто семантическое значение, настаивал он: «Поэзия сводится к расположению слов с наибольшим удельным весом в наиболее эффективной и внешне неизбежной последовательности… это язык, отрицающий собственную массу и законы гравитации; это устремление языка вверх — или в сторону — к тому началу, где было Слово, стремление к своей «высшей форме существования».И, конечно же, для читателей, живущих в условиях цензуры, для которых запоминание стихов было так же необходимо, как и для древних, мнемоническая сила музыкальности стихов способствовала их действенности.
Самовоспитанный, энергичный, импульсивный, непринужденный, Бродский выступил в этом сеттинге как поэтический виртуоз; он делал с русскими стихами вещи, которые никто не считал возможным. Его наставница Анна Ахматова, почитаемая за то, что она отстаивала свою поэтическую автономию даже под угрозой смерти и заключения, немедленно объявила его носителем тлеющих углей русского стиха, что обрекло его на непоколебимое внимание властей.Другие из этой когорты, именно потому, что они были привержены искусству, оказались совершенно неуправляемыми и постоянно находились под прицелом государства.
Бродский взял формальную поэзию — способную к высокой лиричности, отполированную до имперского блеска криво скептически настроенным Пушкиным и его окружением, сформированную агонией войны и угнетения Ахматовой и ее поколения — и привязал его к современной чувствительности. . Его идиома охватывала классическую уравновешенность, библейский авторитет, философское разочарование и уличный сленг.В пределах своего логова, обнесенного книжными стенами, он искал в мире моделей и сверстников, останавливаясь на английском как на необходимом противовесе: тональность, которая была банальной и антиистеричной, могучая традиция, встроенная в мягкий пейзаж.
Он написал ранние стихи, восхваляющие Т.С. Элиот и Джон Донн. Но именно в простом фермерском доме его изгнания в северной провинции Архангельск друг прислал ему новую карманную антологию Оскара Уильямса американского стиха , которую он выковал долгими ночами, читая два своих самых прочных поэтических родства: .Х. Оден и Роберт Фрост. Он ассимилировал их практику, используя поэтическую форму, чтобы смягчить грандиозные эффекты и получить доступ к более сдержанному человечеству с открытыми глазами, в поэтическую позицию на всю жизнь. Позже он писал об Одене: «То, как он держал строчку, говорило, по крайней мере, для меня: что-то вроде« Не плачь, волк », даже если волк стоит у двери. (Хотя, я бы добавил, он выглядит именно так, как вы.
Особенно из-за этого, не плачьте, волк.) »
Когда Бродский покинул Россию в качестве вынужденного изгнания, он сначала опасался этого, оторвавшись от повседневной встречи с говорил по-русски, он не стал бы писать другое стихотворение.В каком-то смысле его траектория была неизбежно интернациональной — он всегда тосковал по Италии, величию ее классических пропорций и фрагментарному наследию, — но история диктовала, что его путь должен быть односторонним. Сразу по прибытии в Мичиганский университет в качестве профессора импровизационной литературы он принял американскую демотику и стал присутствовать в американской поэзии, предлагая ответный отпор антиинтеллектуализму и разговорной речи семидесятых годов и оживляющую уверенность в господстве искусство в обществе, которое слишком часто ассоциировало обучение с элитарностью.Бродский, прибывший в Анн-Арбор в 1972 году с одним чемоданом, был никем.
Бродский столкнулся с ситуацией изгнания как с усилением экзистенциального заряда, оживлявшего его чувствительность. Он был поэтом с открытыми глазами, не терпящим утешений. Быть одиноким, скучать по семье, друзьям, любви, языку, улицам, знакомым ощущениям — значит погрузиться в реальность одиночества, которое является посланием Вселенной. Его изгнание взяло его двойные темы путешествия и времени и соединило их: прошлое — это место, в которое вы не можете вернуться; будущее — это место бесконечной пустоты.Его любовь к Италии, где прошлое повсюду, предлагала проблеск убежища, что наиболее остро выражено во всеобъемлющей элегии «Вертумн», в которой искусство — «некоторая рыхлая / серебряная, иногда богатая бесконечность / осыпающая временное» и в котором «устойчивая к распродаже душа / приобретает на наших глазах статус / классика». Если его задача и его стихи стали более трудными, то это произошло потому, что они были вынуждены обратиться к более трудной истине. Только в самых последних его стихотворениях на горизонте мелькает возможность дома и приезда.
Бродский написал четыре сборника стихов на русском языке, находясь в Америке, в дополнение к изданию в изгнании двух сборников стихов, написанных ранее.
Первая книга на английском языке, которую он смог наблюдать как автор, A Part of Speech (1977), была тщательно продуманной симфонией сотрудничества. Редакторы Farrar, Straus & Giroux обеспечили буквальное исполнение многих стихов и отправили их поэтам, с которыми Бродский чувствовал наибольшую близость — Дереку Уолкотту, Ричарду Уилбуру, Энтони Хехту, Говарду Моссу, — которые переписали их на английский язык, что и Бродский, с его собственная растущая команда, затем пересмотренная.Другие переводы были результатом долгого сотрудничества. К моменту To Urania (1988) Бродский принимал более активное участие в разбирательстве. Его подход к поэзии на английском языке подвергся критике, на которую он отвечал, что его русские рецензенты (часто из враждебно настроенного чиновничества) выдвигали аналогичные жалобы — что он форсировал результат, что он превзошел общепринятые способы использования языка, что он был диссонирующий. Я бы посоветовал читателям рассмотреть эту аналогию и задаться вопросом о силе внутри: английский Бродского может бросить вызов уху читателя таким образом, чтобы вызвать незнакомые силы в поэзии и, таким образом, вознаградить вызов.
В 1983 году Бродский написал эссе «Угодить тени», в котором описал покупку пишущей машинки с латинским шрифтом, чтобы сократить расстояние между собой и своей возлюбленной Оденом. Когда Бродский высадился в Вене на пути из России, Проффер повел его навестить поэта, которого он приехал почитать в этом субарктическом фермерском доме; эта встреча ознаменовала собой внутренний диалог, который длился намного дольше нескольких лет дружбы двух поэтов. Бродский язвительно говорил, что он русский поэт, английский публицист и гражданин Америки.Его английские эссе, опубликованные в двух томах при его жизни под названиями Less Than One и On Grief and Reason , в дополнение к длинному прозаическому размышлению о Венеции под названием Watermark и некоторым разрозненным несобранным произведениям, открывают окно в беспокойные Разум, в котором английский и русский постоянно развиваются, рассматриваемый через атмосферу других языков и сред.
Сейчас мы живем во времена, когда Бродский был передовым разведчиком, — время, когда многие писатели действуют за пределами своих первоначальных границ и за пределами своего родного языка, часто, как Бродский, свидетельствуя о насилии и разрушениях, часто отвечая через искусство к тем переживаниям, которые в языке преломлены, по необходимости, через другой язык.Во времена Бродского существовала группа поэтов, некоторые из которых были на окраинах империи, некоторые, такие как Бродский, оторванные от своих корней — Уолкотт, Хини, Паз, Милош и многие другие — которые принесли с собой командные традиции, а также отпечаток извращений истории. Нам было бы неплохо сейчас послушать их песню, стоя на пороге нашей двери между сломанным прошлым и будущим языка.
Иосиф Бродский: Избранные стихотворения, 1968–1996 годы , отредактированный Энн Чельберг, будет опубликован в этом месяце Фарраром, Штраусом и Жиру.
Иосиф Бродский. Поэт как исторический свидетель — Беседы ICA — Искусство, литература и перформанс | Британская библиотека
Иосиф Бродский. Поэт как исторический свидетель — Беседы ICA — Искусство, литература и перформанс | Британская библиотека — ЗвукиЗвуки Изучите 94800 избранных записей музыки, устной речи, человеческой и естественной среды обитания.
Иосиф Бродский.Поэт как исторический свидетель
- Добавить примечание Войдите, чтобы добавить заметку внизу этой страницы.
- Все примечания
- Мои заметки
- Скрыть заметки
Нажмите, чтобы оставить заметку
Совет Британской библиотеки признает права на интеллектуальную собственность лиц, внесших вклад в эту запись, а также права тех, кто не указан.
Правовые и этические нормы »
Иосиф Бродский. Поэт как исторический свидетель
Скопируйте и вставьте приведенный ниже код для вставки, чтобы включить эту запись в свой блог или на веб-страницу.
Скопировать в буфер обменаТип
звук
Продолжительность
01:38:10
Маркировка полки
C95 / 1
Предметы
Литература
Дата записи
1981-06-10
Является частью (Коллекции)
ICA Talks
Места записи
Институт современного искусства, Лондон, Англия, Великобритания
Авторы
Бродский Иосиф (Бродский, Иосиф) 1940-1996
Регистратор
ICA
Спикеры
Бродский, Иосиф (Brodskiæi, Iosif) 1940–1996 (мужчина), Горовиц, Фрэнсис, 1938–1983 (женщина), Скаммелл, Майкл (мужчина)
Описание
Введение и биографические сведения о русском поэте Бродском, стихи которого читаются в переводе Горовица.Читаются следующие стихотворения: «Натюрморт»; ‘Сезон’; «Стихи зимней кампании 1980 года»; «Платон изощренный»; ‘Нет.
3 из серии «Римских элегий»; «Письма династии Мин». Затем следует обсуждение с аудиторией.Запись метаданных:
Посмотреть полные метаданные для этого элемента
3 из серии «Римских элегий»; «Письма династии Мин». Затем следует обсуждение с аудиторией.Иосиф Бродский.Поэт как исторический свидетель
Пожалуйста, войдите, чтобы обновить свои плейлисты.
Не могли бы вы рассказать нам подробнее о контексте записи? Или вы можете поделиться информацией о его содержании — расписании ключевых разделов или важных деталях? Пожалуйста, добавьте свои заметки. Неинформативные записи не могут быть сохранены.
Пожалуйста, авторизуйтесь, чтобы оставлять заметки.
Сопутствующие товары
- Для этого товара не найдено ни одного ролика
Авторские права © Совет Британской библиотеки
В соответствии с JISC
Вы вышли из системы из-за бездействия.
Пожалуйста, войдите снова.
Михаил Барышников в Бродском / Барышников
Размещено: 14 мая, 2017 | Автор: Николас Миннс | В соответствии с: Производительность | Теги: Алвис Херманис, Бродский / Барышников, Иосиф Бродский, Кристина Юряне, Михаил Барышников | Комментарии к записи Михаил Барышников в Бродском / Барышников отключеныМихаил Барышников, Бродский / Барышников, Театр Аполлон, 7 мая
Михаил Барышников читает стихи Иосифа Бродского (фото: Янис Дейнац)
В предисловии к сборнику стихов Иосифа Бродского 1973 года, У.Х. Оден написал: «От поэмы требуются две вещи.Во-первых, это должен быть хорошо составленный словесный объект, уважающий язык, на котором он написан.
Во-вторых, он должен сказать что-то важное о реальности, общей для всех нас, но воспринимаемой с уникальной точки зрения ».
Для Одена Бродский явно выдержал испытание, даже если читал стихи в английском переводе (Джорджа Клайна). Как он поясняет: «По-настоящему точное суждение о стихотворении как словесном объекте, конечно, может быть сделано только людьми, владеющими тем же родным языком, что и его создатель.Не зная русского языка и поэтому вынужденный основывать свое суждение на английских переводах, я могу лишь догадываться ». Сидя в Театре« Аполлон »и наблюдая за исполнением стихов Бродского Михаила Барышникова с субтитрами в переводе Джейми Гамбрелла, я чувствовал себя очень хорошо. та же позиция, но я ушел из театра, влюбленный в стихи Бродского и желающий заполучить копию его Собрания стихов на английском языке.
Барышников декламирует стихи на языке оригинала, но именно его тело, хранилище русского балетного образования и многолетнего безупречного исполнения, переводит Бродского в такой же степени, как и сама Гамбрелл.«Словесный объект» Одена стал телом танцора, в то время как его «уникальная перспектива» — это артикуляция этого тела в пространстве. Но это не метафизическое тщеславие: у Бродского и Барышникова был как общий язык, так и близкая дружба, подкрепленная их опытом изгнания; это не только является отправной точкой для Бродского / Барышникова , но и окрашивает весь спектакль.
Бродский родился в Ленинграде в 1940 году, начал писать стихи в 17 лет, был осужден властями за «социальный паразитизм», был выслан, а затем вынужден эмигрировать в 1972 году.Барышников, на восемь лет моложе, бежал на Запад в 1974 году во время турне по Канаде и в том же году встретился с Бродским в Нью-Йорке. Как он пишет в программе: «С той ночи наш разговор не утихал более двадцати лет. Говорили если не каждый день, то каждую неделю. Он позвонил вечером 27 января 1996 года, чтобы поздравить меня с днем рождения. Через несколько часов его больше не было ».
Бродский написал девять томов стихов на русском и английском языках, две пьесы и многочисленные эссе, за все из которых он получил Нобелевскую премию по литературе в 1987 году.Двое мужчин инстинктивно понимали искусство друг друга и восхищались им, так что Brodsky / Baryshnikov — это не просто исполнение великим танцором стихов великого поэта (в терминах Одена), но слияние двух их форм искусства в одно целое. другое измерение выражения.
Набор Кристины Юрьяне напоминает деревянный и стеклянный павильон или вестибюль конца века, который французы могли бы назвать « salle des pas perdus » (комната заблудших следов), где встречаются и сходятся тропы Бродского и Барышникова. Пересекать.В ожидании нового слоя краски, его проводки обнажены и периодически вспыхивают искры, сооружение пережило лучшие дни, как прошлое, описанное в стихах Бродского. Парадные двери выходят на узкую полоску сцены со скамейками по обе стороны; именно здесь Барышников становится неотличимым от своего друга, несущего чемодан своего изгнанника, скручивающего сигарету, но неспособного найти свою зажигалку, вынимая очки с мерцанием разочарования по поводу процесса старения, наслаждаясь глотком своего любимого виски Джеймисона и читает, иногда шепчет его стихи, как будто он находится в процессе творчества, или слышит их впервые; вы почти можете почувствовать это по дыханию его голоса.
Сжимая пайку изгнания,
Обнимая замок,
Прибыл на место смерти,
Снова виляю языком… ¹
Как непревзойденный исполнитель, Барышников настолько полно принимает характер, которого он изображает, что мы теряем его. Его вход через павильон — это его переход в жизнь Бродского, а его выход через 90 минут по тому же пути — это его выход из нее (хотя нетрудно представить, что они двое снова собираются вместе после выступления и обмениваются нотами. выпить и выкурить сигарету).
Когда Барышников танцует в павильоне, ни пируэта, ни соте не видно; язык его тела сдержанно сдержан, вдохновлен формами Кабуки, Буто и фламенко, отфильтрованными через мастерство его собственного физического репертуара.
Мы видим, как его тело интерпретирует стихотворение, как мы слышим его, записанное самим Бродским (на что указывает старый катушечный магнитофон, который стоит на одной из скамеек). Два друга находятся в одном пространстве в разное время, создавая ощутимое движение между прошлым и настоящим, между поэтом и танцором, которое постоянно колеблется, создавая живой образ поэзии.Режиссер Алвис Херманис (художественный руководитель Нового Рижского театра в Латвии) соединил воедино эти временные, пространственные и кинетические миры с умением и чувствительностью, которые идеально соответствуют цветовой палитре слов Бродского и физического выражения Барышникова. Эффект — поэзия не одного, а двух.
¹ Из Сжимая пайки изгнания … (дословный перевод Джейми Гамбрелла)
Выражаем благодарность Софи Кайес, исполнительному продюсеру Bird & Carrot, продюсеру тура Бродского / Барышникова, которая очень любезно и невозмутимо предоставила мне билет для прессы на этот последний аншлаговый спектакль.
Вот так:
Нравится Загрузка …
Вспоминая Иосифа Бродского: «целое и почти молекулярное взаимодействие с поэзией»
«Ничего из мыслей этого человека не сдерживалось…»
У Питера Филкинса есть отличная ретроспектива «Слова, сохраненные против дня страха» на русского нобелевского поэта Иосифа Бродского с множеством анекдотов в недавнем выпуске The American Scholar . Впрочем, я фанат этого жанра.Филкинс был студентом Колумбийского университета в начале 1980-х годов. Он описывает класс так:
Там, в том, что можно описать только как мрачную советскую мрачность Додж-холла, Бродский каждый вторник торчал по два часа. Основным тарифом были Hardy, Frost, Cavafy, и Auden , а также Wilfred Owen, Osip Mandelstam, и Марина Цветаева . Бродский был, мягко говоря, не самым элегантным руководителем класса.
Его метод в основном состоял в том, чтобы задавать вопрос, на который у него явно был ответ, а затем спокойно отвечать на любой ответ ученика «Мусор» или «Довольно хорошо».(Однажды я получил оценку «Довольно хорошо — на самом деле, это ужасно хорошо!», И тогда мне показалось, что небеса взорвутся хором.) Описанный таким образом метод Бродского звучит как кошмар, и я уверен, что у некоторых это было так, но для многих из нас выступление было завораживающим.
Не «поэт-неудачник»… и не боксер.
С 15:00 до 17:00. в эти темные осенние дни мы чувствовали, что находимся в присутствии не столько поэта, и уж тем более не академика или ученого, сколько самой поэзии.Ничто из того, что думал этот человек, не сдерживалось, и казалось, что он обращался за поэзией к сферам, а не к комнате, полной аспирантов. Да, он мог быть грубым, и нет, никто из нас никогда не возвращал свои эссе с какими-либо полезными комментариями, если мы вообще их возвращали. И он мог ошибаться (его доводы в пользу чтения «Домашних захоронений» Фроста как трагического изображения любви Пигмалиона к Галатеи казались натяжкой) или даже категорически неверно ( Брехт и Неруда не второсортные поэты — они были просто Марксисты; Набоков — не «поэт-неудачник», а просто собрат-гений другого толка).Но как только вы отошли от этой манеры, вы подошли к сути: полное и почти молекулярное взаимодействие с тем, чем может быть поэзия, почему она важна и почему при серьезном чтении это манна мысли и чувств.
Подобная гравитация остается центральной достопримечательностью стихов Бродского. Он назвал поэзию «высшей формой человеческого языка в любой культуре», представляющей «даже не форму искусства, но нашу антропологическую, генетическую цель, наш лингвистический, эволюционный маяк» (из его эссе «Нескромное предложение»).Хотя эти идеалы могут показаться слишком высокими для маргинализированного поэтического искусства, которое не выдерживает их сегодняшнего дня, они лежали в основе того, что он считал своим учителем.
Согласны с ним или нет в отношении какого-либо конкретного поэта или стихотворения, нельзя было игнорировать то, что он свободно передал своему классу, и то, что он цитирует в другом месте того же эссе, а именно, что поэзия «является единственной доступной страховкой от пошлости людей. человеческое сердце ». Читая стихи, «вы становитесь тем, что читаете, вы становитесь состоянием языка, на котором написано стихотворение, и его прозрение или его откровение принадлежит вам», и то же самое можно сказать о его учении.
Подчеркнутый
Я опубликовал списки для чтения, которые Джозеф Б. дал людям, и тот, который он дал мне, здесь. Но у Филкинса другой. Вот история:
В ту же ночь после его арии на Фросте, когда мы выходили из Додж Холла, у меня хватило наглости спросить, не хочет ли он пойти выпить. «Давай попробуем!» — предложил он, и, прежде чем я это понял, я сидел за столиком в баре через дорогу, ожидая, когда Бродский соберет наши напитки, и гадая, что, черт возьми, я собираюсь сказать сейчас? Я мудро начал с единственного, что мог придумать: «Что мне читать?»
Кивнув в знак одобрения, он попросил ручку и бумагу, и там в небольшом блокноте, который я носил с собой, он нацарапал список: Эдвин Арлингтон Робинсон, Велдон Кис (подчеркнут), Овидий, Гораций, Вергилий, Катулл , второстепенные александрийские поэты, Пол Целан, Питер Хухель, Георг Тракл (подчеркнут), Антонио Мачадо, Умберто Саба, Эудженио Монтале (подчеркнут), Эндрю Марвелл, Айвор Герни, Патрик Кавана, Дуглас Данн, Збигн подчеркнут), Васко Попа, Владимир Холан, Ингеборг Бахманн, «Гильгамеш», Рэндалл Джаррелл, Вачел Линдси, Теодор Ретке, Эдгар Ли Мастерс, Говард Немеров, Макс Джейкоб, Томас Трэхерн , а затем краткий список эссеистов: Ханна Арендт, Уильям Хэзлитт, Джордж Оруэлл, Элиас Канетти (подчеркнуто, Crowds и Power добавлено), ( Temptation to Exist добавлено), и, наконец, поэт Les Murray добавлен моей рукой после того, как он это предложил.
Лист бумаги размером примерно с iPhone, но, как сказал бы Бродский, с гораздо большим объемом информации, хранящимся на нем, до сих пор спрятан в моем экземпляре A Part of Speech .
Прочтите все здесь .
Теги: «Иосиф Бродский», Питер Филькинс
Эта запись была опубликована в понедельник, 7 сентября 2020 г., в 21:37, автор: Синтия Хейвен и находится в рубрике «Без категории».Вы можете следить за любыми ответами на эту запись через канал RSS 2.0. И комментарии и запросы в настоящий момент закрыты.
Парижское обозрение — В «Бродском / Барышникове. Воскрешение мертвого поэта»
Новый «антибалет» Михаила Барышникова.
Изображение из Нового Рижского театра
В Новом Рижском театре перед недавним показом нового персонального спектакля Михаила Барышникова « Бродский / Барышников » женщины причесались и поправили шубу на стенах желтого вестибюля с зеркальными панелями.Некоторые из них ночевали в палатках, чтобы купить билеты, когда они впервые поступили в продажу в сентябре; Места были распроданы почти сразу, и они сразу же начали обращаться на черном рынке за многие сотни евро. Состоятельные россияне прилетели на это мероприятие из Москвы и Санкт-Петербурга — режиссер Алвис Херманис и Барышников — персона нон-грата в России, поэтому полностью русскоязычное представление не остановится в России во время его предстоящего международного турне.
Богатая толпа приветствовала друг друга «Ciao, ciao», прежде чем перейти на их родные языки, театр — треп на латышском, русском, английском и французском языках.Все они были там, чтобы увидеть возвращение «своего» блудного сына, но представление, свидетелями которого они были, было чем-то более похожим на возвращение блудного сына в старину. Михаилу Барышникову ведь шестьдесят семь лет. Он больше не вундеркинд, а заслуженный.
«Те, кто ожидают типичных барышниковских пируэтов и шпагатов… скорее всего, будут разочарованы», — писала латвийский критик Ундине Адамайте в латвийской газете Diena .
Действительно, Brodsky / Baryshnikov , международное турне которого начинается в Тель-Авиве этой зимой перед дебютом в Нью-Йорке весной 2016 года, гораздо ближе к театру, чем к балету, отчасти к размышлениям о старении и смерти.«Это антибалет, это антихореография, — сказал Херманис. «То, что Миша делает с телом … похоже на спонтанное электричество». Херманис и Барышников не наняли для постановки хореографа, который основан на импровизации. «Эти вещи не фиксированы — каждый вечер они немного меняются… Дело не в возможности танцевать, а в невозможности танцевать». Есть даже сценарий, отход от балетов юности Барышникова. Эта целиком составлена на стихи Иосифа Бродского, хорошего друга Барышникова, умершего в 1996 году.Можно сказать, что эти двое вместе снимались в фильме Бродский / Барышников , даже если в театр войдет только один мужчина.
Зрители вздохнули, когда Барышников впервые появился на сцене. Он не похож на спортсмена, которым когда-то был, а на тощего потрепанного путешественника с чемоданом в руке, сидящего на деревянной скамейке под сломанным предохранителем в полуразрушенной квартире в стиле ар-деко с большими пыльными оконными стеклами. Он не говорит. Он заставляет публику ждать, а на заднем плане играет опера Джима Уилсона «Божий хор сверчков».Барышников открывает чемодан, достает будильник, сборники стихов и бутылку «Джеймсон» (любимого Бродского). Он берет книгу, начинает листать, шепчет себе под нос, как будто пытается выбрать одну для чтения вслух. Он находит одну и делает глоток.
*
Бродский не мог вспомнить свою первую встречу с Барышниковым. «У нас было несколько общих довольно близких друзей в Ленинграде, — сказал он в разговоре с Соломоном Волковым в своей квартире на Мортон-стрит в конце семидесятых.Барышников был также близким другом дочери Бродского, танцором; он даже отвез ее домой из ленинградской больницы после того, как она родила. Но они встретились много лет спустя, в Нью-Йорке, после того, как Барышников бежал из СССР в 1974 году.
Для Барышникова слишком ясны воспоминания об их первой встрече: однажды вечером в 1974 году композитор Мстислав Ростропович организовал в Нью-Йорке вечеринку в честь приехавшего в гости советского писателя Александра Галича и взял недавно дезертировавшего Барышникова, который тогда находился в его доме. середина двадцатых годов, вместе.Бродский был там. «Он сидел, курил, очень красный, очень красивый. Он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Михаил, садись, нам есть о чем поговорить», — вспоминал Барышников в октябрьском интервью журналу «Рига» на русском языке. «Он дал мне сигарету, руки у меня дрожали … Для меня он был легендой».
После обеда двое мужчин отправились в долгую прогулку по Вест-Виллидж, нашли греческий ресторан, открытый допоздна, чтобы продолжить разговор. Они обменялись номерами. Вскоре они разговаривали почти каждый день.Бродский дал Барышникову задания по чтению, познакомил его с друзьями — Чеславом Милошем, Стивеном Спендером, Сьюзен Зонтаг. «Он как бы поставил меня на ноги, — вспоминает Барышников. «Это был мой университет».
Бродский посвятил несколько своих стихотворений Барышникову, который носит с собой работы своего друга и воскрешает их диалог на сцене. Херманис, который начал разрабатывать идею постановки пятнадцать лет назад, назвал ее латвийским СМИ «спиритическим сеансом». Он и Херманис оба родились в Риге, и не случайно они выбрали этот город для дебютного показа того, что Барышников назвал «самой личной и важной работой, которую я сделал в своей жизни».”
«Рига становится для русской культуры Гонконгом», — сказал Херманис. За последние несколько лет несколько видных российских журналистов и художников эмигрировали в Прибалтику, чтобы избежать государственной цензуры у себя дома. Когда Барышников приезжает в город, всегда есть ажиотаж — латвийская пресса восхищается «мотивом блудного сына, мотивом возвращения домой, мотивом родовых корней», как выразилась Джоан Акочелла в своем отчете 1998 года о первой поездке Барышникова в город.
его родной город с момента его бегства.Тогда Барышников не питал привязанности к городу. («В ту минуту, когда я снова ступил на латвийскую землю, я понял, что это никогда не мой дом. Мое сердце даже не остановилось ни на секунду», — сказал он Акочелле, назвав своих русских родителей «оккупантами».) За прошедшие годы кое-что похоже, изменилось. Этим летом его личная коллекция произведений искусства была выставлена в рамках культурной программы председательства Латвии в Европейском Союзе, и Барышников назвал себя «русским латышом» в недавнем интервью журналу «Рига».
«Вы вернулись домой — и что? / Посмотри вокруг, кому ты еще нужен? / Кто твои друзья сейчас? » запачканный Барышников читает по-русски в начале выступления, сгорбившись на деревянной скамейке. «Как хорошо, когда ты спешишь домой, осознаешь, что твои слова не правдивы, и как трудно душе измениться». Он листает книгу стихов Бродского, шепчет и смотрит на публику. Барышников читает, иногда раскачиваясь вперёд, словно в молитве, глядя в потолок.На скамейке напротив него по радио начинает проигрываться запись, где Бродский декламирует: «Кто-то бродит по развалинам, шаркая листвой. Или, может быть, ветер вернулся, как блудный сын, и все его письма были доставлены сразу ».
Танцы есть, да, но только в том смысле, что Барышников проявляет свой талант к «чистой метафизике тела», как сказал Бродский Волкову, которым он так восхищался. Барышников воплощает стихи своего друга; его руки трясутся, как в тот день, когда они встретились. И снова Бродский ставит Барышникова на ноги.Он встает, руки трепещут, «кружатся, как шаман, в комнате», когда он созывает сеанс, слова Бродского гремят по театру. Примерно через тридцать минут после начала шоу Барышников уже не довольствуется ченнелингом своего старого друга. Как он декламирует стихотворение Бродского «24 мая 1980 года» — его сорокалетие; «Жизнь была долгой и печальной, но пока я не умру, я буду только благодарен за это», — начинает играть радио на противоположной скамейке.
Голос Бродского наполняет театр, опережая голос Барышникова.Это мрачное воссоединение.
«Поздравляю со старостью!» — декламирует Барышников. Он снимает пиджак, закатывает штаны, расстегивает жилет, обнажая грудь, руки и ноги, которые не похожи на то юное тело, которое у него было, когда он уехал из Риги вундеркиндом. «Изо рта воняет, суставы скрипят; мы еще не говорим о моем саване, но будущие гроб уже у дверей. Изучив свое отражение в стеклянных окнах декорации во время проигрывания стихотворения, Барышников начинает, пожалуй, самый элегантный танец зомби, который когда-либо исполнялся, — его руки напряжены, колени согнуты, глаза закатываются.
«Жизнь — это сумма крошечных движений», — читает он ближе к концу выступления. Смеясь, Барышников нарушает сценарий. «О, да». И как раз перед тем, как уйти со сцены, он делает паузу, чтобы обратиться к публике. «Последнее стихотворение. 1957. Написано, когда Иосифу было семнадцать лет, — говорит Барышников. «Прощай, не суди меня слишком строго. Сожги мои письма, как мост… Будь сильным и сражайся. Я рада за тех, кто может путешествовать с тобой по дороге ».
Публика аплодировала ему стоя, но болтливые дамы, прибывшие так полные ликования, притихли.Когда они встали со своих мест, воцарилась мрачная тишина.
Линда Кинстлер — стипендиат Маршалла в Кембриджском университете.
Paris Review — Искусство поэзии № 28
Иосиф Бродский, ок. 1988. Фотография Анефо / Крус, Р.К.
Иосиф Бродский дал интервью в своей квартире в Гринвич-Виллидж в декабре 1979 года. Он был небрит и выглядел обеспокоенным. Он занимался исправлением корректур для своей книги — A Part of Speech — и сказал, что уже пропустил все мыслимые сроки.Пол в его гостиной был завален бумагами. Было предложено провести интервью в более удобное время, но Бродский и слышать об этом не хотел.
Стены и свободные поверхности его квартиры были почти полностью закрыты книгами, открытками и фотографиями.
Было несколько фотографий молодого Бродского с Оденом и Спендером, с Октавио Пасом, с разными друзьями. Над камином висели две фотографии в рамке: одна с Анной Ахматовой, другая с Бродским с его сыном, который остается в России.
Бродский приготовил две чашки крепкого растворимого кофе. Он сидел в кресле, стоявшем у камина, и сохранял одну и ту же базовую позу в течение трех часов — наклонив голову, скрестив ноги, пальцы его правой руки либо держали сигарету, либо лежали на груди. Камин был завален окурками. Когда ему надоедало курить, он бросал сигарету в том же направлении.
Его ответ на первый вопрос ему не понравился. Несколько раз он сказал: «Давайте начнем сначала.Но примерно через пять минут после начала интервью он, казалось, забыл, что есть магнитофон или, если на то пошло, интервьюер. Он набирал скорость и энтузиазм.
Голос Бродского, который Надежда Мандельштам однажды охарактеризовал как «замечательный инструмент», гнусавый и очень звонкий.
Во время перерыва Бродский спросил, какое пиво хочет интервьюер, и отправился в магазин на углу. Когда он возвращался через задний двор, один из его соседей крикнул: «Как дела, Джозеф? Вы выглядите так, будто худеете.«Не знаю», — ответил голос Бродского. «Конечно, я теряю волосы». Мгновение спустя он добавил: «И мой разум».
Когда интервью закончилось, Бродский выглядел расслабленным, совсем не тем человеком, который открыл дверь четыре часа назад. Казалось, он не хотел прекращать говорить. Но затем бумаги на полу начали привлекать его внимание. «Я ужасно рад, что мы это сделали», — сказал он. Он проводил интервьюера за дверь со своим любимым восклицанием: «Целую!»
ИНТЕРВЬЮЕР
Я хотел начать с цитаты из книги Надежды Мандельштам, Брошенная надежда .Она говорит о тебе: «Он есть. . . замечательный молодой человек, который, я боюсь, плохо кончит.
ИОСИФ БРОДСКИ
В каком-то смысле у меня плохо кончились. Что касается русской литературы — то, что издается в России. Однако я думаю, что она имела в виду нечто худшее, а именно нанесение физического вреда. Тем не менее, для писателя не публиковаться на его родном языке — это так же плохо, как и плохой конец.
ИНТЕРВЬЮЕР
Были ли у Ахматовой прогнозы?
БРОДСКИЙ
Может быть, но они были лучше, я полагаю, и поэтому я их не помню.Потому что вы помните только плохие вещи — вы обращаете на них внимание, потому что они больше связаны с вами, чем с вашей работой. С другой стороны, хорошие вещи возникают в результате своего рода божественного вмешательства. И нет смысла беспокоиться о божественном вмешательстве, потому что оно либо произойдет, либо нет. Эти вещи находятся вне вашего контроля. То, что находится под вашим контролем, — это возможность плохого.
ИНТЕРВЬЮЕР
В какой степени вы используете божественное вмешательство как своего рода психическую метафору?
БРОДСКИЙ
На самом деле в значительной степени.На самом деле я имею в виду вмешательство языка в вас или в вас. Знаменитая фраза Одена о Йейтсе: «Безумная Ирландия навредила тебе в поэзии…» Что «вредит» тебе в поэзии или литературе, так это язык, твое чувство языка. Ни вашей личной философии, ни вашей политики, ни даже творческих побуждений или молодости.
ИНТЕРВЬЮЕР
Итак, если вы создаете космологию, вы ставите язык во главу угла?
БРОДСКИЙ
Что ж, это не мелочь — это довольно здорово.Когда говорят «поэт слышит голос музы», это чушь, если природа музы не указана. Но если присмотреться, то голос музы — это голос языка. Это намного более приземленно, чем я говорю. По сути, это реакция человека на то, что он слышит, что читает.
ИНТЕРВЬЮЕР
Вы используете этот язык — мне кажется, — чтобы описать видение истории, уходящей в тупик.
БРОДСКИЙ
Может быть.По сути, мне сложно оценить себя, трудности вызваны не только нескромностью предприятия, но и тем, что человек не способен оценить себя, не говоря уже о своей работе. Однако, если резюмировать, меня больше всего интересует природа времени. Вот что меня больше всего интересует. Что время может сделать с мужчиной. Это одно из самых близких намеков на природу времени.
ИНТЕРВЬЮЕР
В своей статье о Санкт-Петербурге вы говорите о воде как о «конденсированной форме времени».”
БРОДСКИЙ
Я, это другое время. . . Это было довольно приятно, за исключением того, что мне никогда не приходилось читать корректуры, и закрадывалось довольно много ошибок, орфографических ошибок и тому подобного. Это важно для меня. Не потому, что я перфекционист, а из-за моей любви к английскому языку.
ИНТЕРВЬЮЕР
Как вы думаете, как себя чувствуете как переводчик? Вы переводите или переписываете?
БРОДСКИЙ
Нет, уж точно не переписываю.Я могу переделывать некоторые переводы, что вызывает у переводчиков много плохой крови, потому что я стараюсь восстановить в переводе даже те вещи, которые считаю слабыми. Это само по себе сводит с ума — смотреть на твое старое стихотворение. Переводить это еще более бесит. Итак, перед этим вам нужно сильно остыть, и когда вы начинаете, вы смотрите на свою работу так, как душа смотрит из своей обители на покинутое тело. Единственное, что воспринимает душа, — это медленное дымление разложения.
Итак, у вас действительно нет к нему привязанности. Когда вы переводите, вы пытаетесь сохранить блеск, бледность этих листьев. И вы принимаете то, как некоторые из них выглядят некрасиво, но, возможно, когда вы делали оригинал, это было из-за какой-то стратегии. У слабостей в стихотворении есть определенная функция. . . какая-то стратегия, чтобы проложить читателю путь к влиянию той или иной строки.
ИНТЕРВЬЮЕР
Вы очень щепетильно относитесь к тому, как вас переводят на английский?
БРОДСКИЙ
Мой главный аргумент с переводчиками заключается в том, что я забочусь о точности, а они очень часто неточны, что вполне понятно.