Театр табакерка юбилей: Юбилей театрального ювелира | Пресса

Драма об основании Америки

«Граждане Америки, — писал генерал Вашингтон в циркулярном письме штатам в июне 1783 года, — с этого периода должны считаться актерами самого заметного театра. » ¹ Основатели Америки написали сценарий — для нации и для того, как будущие граждане этой страны будут смотреть на них. Их реальные драмы были написаны для более широкой аудитории на мировой арене. Многие из Основателей имели чувство драмы и на самом деле они не писали и не ставили пьес, как один британский генерал, «Джентльмен Джонни» Бургойн, который представил «Блокаду Бостона», когда он разместил в этом городе гарнизон в 1775 году. исключением из этого правила; она буквально написала сценарий для своих политических драм, хотя «пьесы», которые она написала, предназначались для чтения, а не для просмотра; драма была юридически запрещена в штате залива в эпоху Войны за независимость.«Уоррен никогда в жизни не видела постановок. Но она восхищалась сатирой французского драматурга Мольера, которого читала», — писала Линда Грант де Пау в «Матерях-основательницах». «За Adulateur последовали The Defeat, The Group, The Blockheads и The Motley Assembly. Во всех этих легко узнаваемых местных лоялистах фигурируют такие имена, как Patio, Judge Meagre, Sir Spendall и Humbug». ² Эти архетипы были среди мишеней в арсенале колониального патриотизма.

В 1765 году друг Уоррена Джон Адамс писал, что Америка «была создана Провидением для Театра, на котором Человек должен был создать свой истинный образ, на котором наука, Добродетель, Свобода, Счастье и Слава должны были существовать в Мире». ³ Ведущие Основатели, особенно Бенджамин Франклин и Джордж Вашингтон, научились играть свои героические роли очень близко к совершенству. Они даже одевались для своих ролей. Историк Гордон С. Вуд писал, что Франклин «был превосходным человеком восемнадцатого века, носившим маски, как это научило людей делать в том веке.Поэтому он всегда появлялся в образе джентльмена». ⁴ Вуд писал, что «никто в Америке восемнадцатого века не принимал больше обличий и не играл больше ролей, чем он». Он хотел изобразить сознательный разрыв с двумя президентами, которые предшествовали ему. Стюарт Олсоп, выдающийся журналист 20-го века, отметил, что Томас «Джефферсон принял аристократа [британского посла], одетого в «чулки из пряжи и тапочки на каблуках» для по сути, по той же причине, по которой Никита Хрущев отказался надеть вечернее платье, когда его принимали в Белом доме Дуайта Эйзенхауэра. Смокинг для набожного коммуниста старой закалки является символом капитализма; а туфли с низким каблуком и небрежные манеры Джефферсона также были символом антиаристократической и революционной демократии». ⁶ Историк Ричард Брукхайзер писал: этикет и внешний вид — езда верхом, а не в карете, в вельветовых бриджах; позволяя своим гостям за ужином в Белом доме сидеть где угодно, вместо того, чтобы рассаживать их формально.Так же красноречиво, как любая инаугурационная речь, эти жесты несли в себе смысл; помпезность федерализма исчезла; была восстановлена ​​республиканская простота». ⁷

«Величайшим мастером драматического жеста был Джордж Вашингтон, ехал ли он в бой, чтобы вдохновить храбрость, или посылал винный холодильник, чтобы показать уверенность», — продолжал Брукхайзер. ⁸ Историк Питер Р. Энрикес отмечал: «Политика — это театр, а Вашингтон был первым великим актером-президентом Америки, человеком, который очень видел себя фигурой на сцене и часто использовал театральные образы для передачи своих мыслей. ⁹ Историк Ричард Нортон Смит писал: «Задолго до того, как стать президентом… Вашингтон умел помещать себя в обстановку, предназначенную для использования его уникального положения, демонстрируя личный магнетизм, который проецировался на второй балкон». ¹⁰

Вашингтон понимал необходимость того, чтобы американцы были одеты соответственно своим частям. Как командир полка Вирджиния в 1754 году, Вашингтон приказал: «Каждый офицер полка Вирджиния должен как можно скорее обеспечить себя форменной одеждой, которая должен быть из прекрасного широкого сукна: синее пальто с алыми лицевой стороной и манжетами и серебряной отделкой; алый жилет с простым серебряным кружевом, если он есть; бриджи должны быть синими, и каждый должен обеспечить себя сам. с Шляпой с серебряным галуном Модного размера. ¹¹ Когда собрался второй Континентальный конгресс, «Вашингтон на этих заседаниях носил форму полка Вирджинии, ту, которую он надевал, когда сидел для своего портрета три года назад. Это был не слишком тонкий намек на его амбиции», — писал биограф Джон Ферлинг. Как первый президент он столкнулся с обстоятельствами, с которыми не сталкивался ни один другой президент, и он был единственным человеком в стране, который мог с ними справиться. ¹³ Это была роль, для которой Вашингтон, возможно, не был рожден, но к которой он усердно готовился. И он продолжал играть до конца своей жизни. Историк Джей Виник заметил, что в доме Вашингтона «всегда своего рода ритуальное развертывание дня, от первых серых мгновений рассвета до длинных оливковых сумерек, настоящее частное зрелище для президента. Обычно он просыпался в пять часов с восходом солнца, приводил волосы в порядок, надевал одежду и ел легкий завтрак из мягких кукурузных лепешек, намазанных маслом и покрытых медом.С этого момента он стал драматургом, продюсером, режиссером, режиссером и, конечно же, героем спектакля». ¹⁴

Подросток Джордж Вашингтон начал читать пьесы за десятилетия до американской революции. писал: «Свою первую известную театральную постановку он увидел в возрасте девятнадцати лет во время поездки со своим старшим братом на Барбадос». Джентльменский журнал. ¹⁶ Будучи молодым плантатором, он посещал спектакли в Александрии, Вильямсбурге и Балтиморе. По словам биографа Уилларда Стерна Рэндалла, «его выбор пьес в значительной степени опирался на драму, которая преподала моральные уроки и содержала сильный политический посыл». Генерал Войны за независимость Джордж Вашингтон видел несколько театральных постановок и ставил некоторые из них для своих офицеров, несмотря на постановление Конгресса о том, что такие представления должны быть запрещены ¹⁷ Чувствительность американцев к театральным постановкам возросла из-за того, что британские офицеры, оккупировавшие такие города, как Филадельфия, наслаждались их.Избранный главой исполнительной власти страны в 1788 году, отмечает биограф Ричард Брукхайзер, Вашингтон стал «самым театральным и театральным из президентов Америки». ¹⁸

Театр вызывал споры в годы американской революции. Историк Гордон С. Вуд писал: «Повсюду в 1780-х и 1790-х годах — в Нью-Йорке, Филадельфии, Олбани, Чарльстоне, Портсмуте, Провиденсе, Бостоне и других местах — вспыхивали споры по поводу основания театров. состоятельная элита, которая наслаждалась театром и не имела никаких проблем с такими проявлениями роскоши, как чаепития и театральные постановки.Но им приходилось бороться с растущим числом людей… которые боялись влияния театра и возмущались теми богатыми торговцами и любящими роскошь профессионалами, которые поддерживали его». посещала театр до тех пор, пока она и ее муж Джон не были отправлены в Европу в начале 1780-х гг.. В 1750 г. законодательный орган Массачусетса принял закон: «За предотвращение и предотвращение многих и больших бед, возникающих в результате публичных театральных постановок и т. д.которые не только влекут за собой большие и ненужные расходы и препятствуют трудолюбию и бережливости, но также имеют тенденцию в целом увеличивать безнравственность, нечестие и презрение к религии», они постановили следующее: или лица, которые могут для его или их выгоды или за любую цену или ценное вознаграждение сдать или позволить использовать или улучшить какой-либо дом, комнату или какое-либо место для постановки или проведения каких-либо театральных постановок, интерлюдий, или другие театральные представления, под страхом конфискации и оплаты за каждый день или время, такой дом, комната или место должны быть сданы в аренду, использоваться или улучшаться, вопреки этому акту, на двадцать фунтов. И если в любое время или в любое время, начиная с и после публикации этого акта, какое-либо лицо или лица будут присутствовать в качестве актера или зрителя в любой постановке и т. д. в любом доме и т. д. если вместе собирается больше двадцати человек, каждый такой человек должен каждый раз лишаться пяти фунтов стерлингов. Половина его величеству, а половина доносчику». взяв с собой [сына] Джона Куинси.Адамс брал с собой текст пьесы, чтобы они могли следить за словами». ²¹ Томас Джефферсон также стал поклонником театра, когда его отправили в Париж в 1783 году. Историк Уильям Говард Адамс писал: «Джефферсон ведущих парижских театров, где он видел пьесы Расина, Мольера, Ласажа и Данкура. Но самой заметной постановкой, которую он посетил, была «Свадьба Фиагро, или Безумная поездка» Бомарше, в которой дворянство и установленный порядок были пронзены насквозь, а неплатежеспособный слуга Фигаро изображался как олицетворение добродетели.Пьеса была признана королевским двором подрывной. Историк Хизер С. Натанс отмечала: Она писала: «Для членов религиозных сект, таких как пуритане Новой Англии, квакеры Пенсильвании и пресвитериане Нью-Йорка, театр угрожал подорвать их планы по созданию идеальных обществ. Для членов довоенной элиты Бостона, Нью-Йорка и Филадельфии театральные развлечения были необходимым символом статуса, показывающим их важность не только внутри колонии, но и как часть более крупного атлантического мира.В 1774 и 1778 годах Континентальный конгресс запретил театр как «нарушение колониальных политических целей». Война за независимость закончилась, оппозиция театру не исчезла.Историк Джозеф Эллис писал, что «устранение правовых ограничений вызвало усиление критики противников сцены в конце 1780-х и 90-х годах. ²⁴

Театр был жив в Нью-Йорке в 1789 году, когда Джордж Вашингтон прибыл, чтобы взять на себя обязанности президента, а Джон Адамс взял на себя гораздо менее обременительные обязанности вице-президента. ²⁵ Президент Вашингтон редко пропускал театральные представления в Нью-Йорке. в первых столицах страны — сначала в Нью-Йорке, а затем в Филадельфии. нравы и привычки общества. ²⁶ Историки Стэнли Элкинс и Эрик МакКитрик писали: «Нью-йоркский театр сам по себе был объектом серьезной социальной оппозиции… Театральные постановки продолжали осуждаться духовенством и многими другими, и ряд петиций в Общество Совет и законодательный орган штата призвали запретить такие зрелища… Вашингтон любил театр; он устраивал театральные вечеринки в течение сезона 1789 года и брал с собой различных высокопоставленных лиц и членов Конгресса». «Королевский театр», когда британские солдаты разыгрывали драму во время оккупации. ²⁸ Историк Ричард Э. Лабунски отметил: «В 1789 году театр предлагал семьдесят четыре комедии, фарса, комических опер, трагедий и других развлечений, которые многие члены Конгресса не могли смотреть дома». ²⁹

Во время дипломатической службы в Лондоне и Париже и государственной службы в Нью-Йорке и Филадельфии первый председатель Верховного суда США Джон Джей регулярно посещал театр. Посетив лондонский театр Друри-Лейн, Джей написал жене, что он «аккуратный и хорошо освещенный, но не такой великолепный, как в Париже». ³⁰ Биограф Джея Фрэнк Монаган прокомментировал: «Театр не получил его поддержки, ибо он считал излишним прибегать туда для наблюдения за трагедией: мир был наполнен ею. Тем не менее, он прочитал много драм и никогда не стремился сдерживать свою жену в ее увлечении театром». ³¹ Джейс получили и приняли приглашение в театр от президента Вашингтона в ноябре 1789 года. Вашингтон писал, что «любое нежелание посетить театр» было бы приемлемым оправданием.В более позднем возрасте Джей стал более строгим в своих религиозных взглядах и менее терпимым к легкомыслию, написав в 1813 году, что «от меня [театр] не получал и не получит поощрения». нераскаявшиеся любители театра. Будучи юристом средних лет в Нью-Йорке, друг Джея Александр Гамильтон посещал театр так же регулярно, как и его наставник Джордж Вашингтон. Увлечение Гамильтона театром началось, когда он был студентом колледжа, как отметил биограф Уиллард Стерн Рэндалл, когда он «несомненно, видел [Бурю] в Театре на Джон Стрит. ³³ Невестка и зять Гамильтона были друзьями британского драматурга Ричарда Шеридана и постоянными покровителями театра Друри-Лейн в Лондоне.

Драматическим центром Нью-Йорка была Old American Company на John Street В котором были представлены «пьесы Шекспира, Шеридана, Голдсмита, Гаррика и некоторые другие, не менее достойные», писал биограф Джефферсона Клод Бауэрс. «Здесь состоялась первая постановка «Отца» Уильяма Данлэпа, историка американского театра. заметное событие, поскольку Вашингтон, зритель, был замечен смеющимся над комедией. ³⁴ Вашингтон присутствовал на постановке Данлэпа «Возвращение Дарби», пьесе, в которой делались прямые отсылки к Вашингтону. переход на него был одновременной работой всех ». ³⁶ Вашингтон выдержал потенциальное общественное неодобрение, регулярно посещая спектакли с женой и гостями. их прибытие было встречено «Президентским маршем» и бурными овациями.» ³⁷ Вашингтон был достаточно предан театру, чтобы выдержать критику, посетив «Школу злословия». Сварливый сенатор от Пенсильвании, присутствовавший в качестве гостя Вашингтона, назвал пьесу «непристойным представлением перед дамами с характером и добродетелью». ³⁸ Тем не менее, Пол Боллер писал: «Большинство гостей Вашингтона были польщены тем, что делили сценическую ложу с ним и Мартой, и им нравились дружеские упоминания президента, которые фигурировали в некоторых новых постановках.Огромное удовольствие Вашингтона от просмотра спектаклей было омрачено только суетой, которую люди подняли вокруг него, когда он появлялся в театре». , Среди общественных лидеров усилий 1789 года был Уильям Темпл Франклин, внук Бенджамина Франклина.Посещение театра было прервано эпидемией желтой лихорадки летом 1793 года, но Джордж и Марта Вашингтон продолжали посещать театр, когда это было возможно.После того, как эпидемия желтой лихорадки прошла, Новый театр открылся недалеко от резиденции Вашингтона в Филадельфии. Брейди отметил, что «театр рекламировал некоторые спектакли как« по заказу »президента и его семьи». Патрисия Брейди отметила: «Имея талантливую профессиональную труппу с новыми декорациями и костюмами, театр рекламировал некоторые спектакли как «по заказу» президента и его семьи». ⁴⁰ В Филадельфии Основатели впервые посетили South Street или Southwark Theater, где, по словам Клода Г.Бауэрс, «лучшие пьесы были представлены хорошими, если не блестящими игроками, а аристократия флиртовала и резвилась, равнодушная к возмущенным взглядам более бедных классов на менее привилегированных местах». ⁴¹ Брэди писал, что когда в Филадельфии исполнялась «Школа злословия», «Вашингтон купил на вечер одиннадцать билетов». Вашингтоны также посещали Театр на Честнат-Стрит. Театр был бы менее успешным в сельских окрестностях новой столицы в Вашингтоне, когда туда переехало правительство в 1800 году.Летом 1800 года театр открывался и закрывался всего за месяц. ⁴²

Вашингтон нашел в драме «добродетель» и «честь». Бесспорно, любимой пьесой Вашингтона была «Трагедия Катона» англичанина Джозефа Аддисона. Биографы Вашингтона часто ссылаются на влияние Катона на мысли и действия Вашингтона. Историк Уильям Стерн Рэндалл назвал Катона «рассказом о бескомпромиссном, неподкупном генерале, который бросил вызов тирании и все же мог сострадать тем, кто был ему верен. ⁴³ По словам историка Пола К. Лонгмора, «трагедия Аддисона воплотила идеалы, выдвинутые [Джоном] Тренчардом и [Томасом] Гордоном и другими писателями-радикалами-вигами на протяжении восемнадцатого века. Эта довольно жесткая пьеса представляет своего героя почти как схематический набросок вигского идеала публичного поведения. Катон безупречно демонстрирует патриотическую добродетель, особенно в его готовности пожертвовать собой и своими сыновьями по призыву своей страны. «Твоя жизнь не принадлежит тебе, когда этого требует Рим», — провозглашает он. ⁴⁴ Как писал историк Джон Ферлинг: «Катон Аддисона не только связывал успех со служением и преданностью своей стране, но и учил, что успех должен быть заслужен». Президент

Написанная в 1712 году пьеса описывает последние дни жизни Марка Порция Катона Утиценсиса в 45 г. до н.э., когда Катон Младший вел безуспешную битву, защищая Римскую республику от монархических замыслов Юлия Цезаря.Его широко интерпретировали как расширенное эссе о республиканской добродетели. Влияние Катона на поведение Вашингтона очаровало историков. Историки Стэнли Элкинс и Эрик МакКитрик писали, что в подростковом возрасте Вашингтон «прочитал « Катона» Аддисона с Салли Фэрфакс; годы спустя он поставил пьесу для своих войск в Вэлли-Фордж; к тому времени люди говорили, что он был Катоном». ⁴⁶ Историк Генри Винсек писал: «Когда Вашингтон хотел воздать высшую похвалу офицеру за победу (по иронии судьбы, это был Бенедикт Арнольд), он отправил сообщение, перефразируя Катона: «Это не в силах ни одного человека». добиться успеха, но вы сделали больше — вы это заслужили. ⁴⁷ Историк Гарри Уиллс отметил, что «Джордж Вашингтон, никогда не изучавший латынь (или какой-либо другой иностранный язык), приобрел свое чувство древних идеалов из более популярных каналов, главным образом из театра». ⁴⁸ Историк Форрест Макдональд писал: «Что он идентифицировал себя с одним из ее персонажей в юношеском письме, что он неоднократно цитировал из пьесы (без указания авторства) в своей зрелой переписке и что он использовал одну из ее строк в своем прощальном обращении, все это документально подтверждено.То, что она предлагала образец для подражания, который был поразительно похож на то, как Вашингтон построил свою жизнь, подтверждается тщательным чтением пьесы». опирались на суровый и самоотверженный характер самого Катона. Неприступная суровость героя и его неумолимое самоубийство во имя свободы представляли собой поведение, которому не легко подражала процветающая и цивилизованная публика восемнадцатого века.Более привлекательным был молодой Джуба, принц Нумидии [в северной Африке] и предполагаемый зять Катона. Его послание было посланием Просвещения». Его также можно назвать мантрой Джорджа Вашингтона:

Душа римлянина стремится к возвышенным взглядам:
Чтобы цивилизовать грубый неотесанный мир, И положить его под сдержанность законов;
Сделать Человека мягким и общительным с Человеком;
Выращивать дикого развратного дикаря
с мудростью, дисциплиной и гуманитарными науками
Украшение жизни: добродетели, подобные этим,
Заставь человеческую природу сиять, исправь душу
И разбить наших свирепых варваров на людей. ⁵⁰

Характер Джубы повлиял на понимание Вашингтоном добродетели. В основе пьесы была речь Джубы, в которой резюмировалась собственная позиция Вашингтона и его приверженность делу чести. Джуба говорит:

Честь — священная связь, закон королей,
Отличительное совершенство Благородного ума,
Это помогает и укрепляет добродетель там, где она встречается с ней,
И имитирует ее действия там, где ее нет.

Историк Форрест Макдональд писал: «Слова Джубы, правильно понятые, дают ключ к пониманию Вашингтона … Как это случилось, Аддисон впоследствии написал небольшое эссе в Guardian, объясняя, что имел в виду Джуба. Аддисон начинает с различения двух видов мотивов. к добрым поступкам: «То, к чему одних людей побуждает совесть, долг или религия, что является всего лишь разными названиями одного и того же, других побуждает честь». Используя Аддисона, Макдональд добавил: «Честь в этих стихах Это тот принцип человеческого действия, который действует из стремления к «уважению со стороны мудрых и хороших людей». «Добродетель, напротив, является стоической добродетелью, «которая регулирует себя просто чувством честности или, другими словами, чувством собственного достоинства». : «Не в силах человека добиться успеха, но вы сделали больше — вы это заслужили». Это мнение исходило от Катона.

Вашингтон действовал в соответствии с этими чувствами. Биограф Джеймс Томас Флекснер писал, что молодой «Вашингтон был глубоко впечатлен стоической философией в том виде, в каком она интерпретировалась в Англии восемнадцатого века прежде всего через Катона Аддисона.Поначалу эти представления, казалось, оставались бесплодными — Вашингтон был кем угодно, только не Катоном во время франко-индейской войны, — но после выхода на пенсию, когда он оставил экзотические амбиции стать профессионалом в британской армии, стоические принципы возвысились до занимают центральное место в его сознании. Он принял в качестве ориентира «римские добродетели» возвышенного патриотизма, любви к свободе, бескорыстного служения государству и самообладания, которое исключало все, кроме самых великодушных эмоций». Полин Майер: «Столкнувшись с проблемами, перед которыми любой здравомыслящий человек опасался бы провала, Вашингтон утешал себя мыслью, почерпнутой из «Катона» Аддисона, что победа, какой ее видел мир, была в лучшем случае ошибочным признаком человеческого успеха.Важнее было, чтобы мужчина воплощал в себе «целостность и твердость», заслуживающие победы; действительно, достижение столь высокого личного стандарта означало успех». Катон] или видел его, или и то, и другое, несомненно, и то, что оно запечатлелось в их памяти, совершенно очевидно». Катон: «Здесь я буду держаться.Если над нами есть сила (А что есть, вся природа громко взывает через все свои творения), Он должен наслаждаться добродетелью; И то, чем Он наслаждается, должно быть счастливым». ⁵⁵ Политолог Уоллер Р. Ньюэлл писал, что «ряд самых известных речей американской революции был тесно связан с пьесой. Например, громкий ультиматум Патрика Генри: «Дайте мне свободу или дайте мне смерть!» параллелен сцене из второго акта Катона: «Сейчас не время говорить ни о чем / но о цепях завоевания, свободы или смерти». Еще более поразительно, что строчка из четвертого акта «Как жаль, что мы можем умереть только один раз, чтобы служить нашей стране», кажется, предвосхищает бессмертный крик Натана Хейла: «Я только сожалею, что у меня есть только одна жизнь, чтобы отдать за нее». моя страна ». Вашингтон намеревался, чтобы Катон вдохновил Континентальную армию. Ньюэлл писал, что американский командующий «предназначал, чтобы его люди рассматривали свои предстоящие сражения как имитацию добродетельной борьбы Катона, хотя, предположительно, с другим исходом. Но он мог также иметь в виду, что, даже если они проиграют, они должны сохранить свою честь в неприкосновенности и никогда не подчиняться британской тирании, даже ценой своей жизни.» ⁵⁶

Вашингтону было предоставлено сыграть величайшую роль на американской сцене. Вашингтон не только ценил хорошую роль на сцене. С ранних лет он понимал, как играть роль в реальной жизни. Историк Пол К. Лонгмор писал: «Вашингтон намеренно выставил себя гражданином-солдатом. Он ежедневно появлялся на заседаниях Конгресса в военной форме. Эта униформа, созданная им самим, напомнила ему о его прежней защите колониальных прав и о его готовности снова бороться за них….сам наряд выражает англо-американскую веру в то, что гражданская добродетель наиболее полно проявляется, когда свободный человек становится воином». ⁵⁷ Вашингтон изменился в ходе американской революции, но его чувство драмы только углубилось. Уолтер А. МакДугалл писал: «Пятидесятисемилетний джентльмен из Вирджинии … проявил свое характерное сценическое присутствие и поставил его на службу своему новому офису и стране. «Характерный» — правильное слово, потому что Вашингтон знал, что любой эффективный лидер должен быть актером, достаточно выдержанным, чтобы не выйти «из образа». ⁵⁸

Вашингтонский биограф Пол Джонсон писал: «Это правда, что он был немного актером. Он любил разыгрывать карту Старика, когда это было необходимо». ⁵⁹ Мастерство Вашингтона в театре и преуменьшение лучше всего проявилось 4 декабря 1783 года, когда он дал отпуск своим офицерам в таверне Fraunces. Историк Роберт Э. Джонс вспоминал язык Вашингтона: « «С сердцем, полным любви и благодарности, я прощаюсь с вами. Я искренне желаю, чтобы ваши последние дни были такими же благополучными и счастливыми, как ваши прежние были славными и почетными.Затем: «Я не могу подойти к каждому из вас, но буду чувствовать себя обязанным, если каждый из вас возьмет меня за руку». Случилось так, что Генри Нокс стоял рядом с Вашингтоном, который порывисто обнял его; после этого все должны были быть и были приняты. Ничего не было сказано, когда генерал подошел к двери и поднял руку в молчаливом прощании, и не было никаких аплодисментов, когда он шел к паромной переправе. Тишина говорила о многом». ⁶⁰ Вашингтон был мастером бессловесного жеста и стоической внешности. Фергюс М.Бордевич заметил: «Под его тогой общественного благородства скрывалось существо весьма двусмысленное, загадочное по замыслу. но предал мои чувства». ⁶¹ Об Основателях ходили легенды, и они знали это — Вашингтон гораздо больше, чем большинство. Историк Диксон Вектер писал о Вашингтоне: «Две лошади были убиты под ним, и четыре пули пробили его пальто.Фольклор говорит, что индейцы решили, что он находится под опекой Великого Духа; определенно Вашингтон начал верить в свое руководящее провидение, твердо придерживаясь этой веры в самые мрачные дни революции. В это же время в жизнь Вашингтона вошли преувеличения мифов; тут же ему пришлось написать домой, чтобы опровергнуть «косвенный акт». моей смерти и предсмертной речи. Вокруг него уже играл отблеск театра». ⁶² Вашингтон умел удерживать публику. Один молодой житель Филадельфии, видевший генерала Вашингтона входящим в Индепенденс-холл, вспоминал: «Он стоял во всем своем гражданском достоинстве и нравственном величии, прямостоячий, безмятежный. , величественный.Царила глубокая тишина. Не было слышно ни слова, ни вздоха». виртуально создать роль. Он сформировал многое из того, что стало нашими ожиданиями от роли «президента». ⁶⁴ Джон Адамс сказал о Джордже Вашингтоне в 1811 году: «Если он не был величайшим президентом, он был лучшим актером президентства, которое у нас когда-либо было. ⁶⁵ Адамс, сын пуритан, глубоко ценил драму. Он писал однокурснику из Гарварда: «Действительно, в обычных театрах аплодисменты публики важнее для актеров, чем их собственное одобрение. Но на сцене жизни, пока хлопает совесть, пусть шипит мир? Наоборот, если совесть не одобряет, самые громкие аплодисменты мира не имеют большого значения». то, что Джон Адамс назвал «драматическими выставками». ⁶⁷

Герои Революции выиграли от ролей, сыгранных явно менее героическими типами. Драма Революции и Ранней Республики была поддержана некоторыми добрыми демонами — сумасшедшим Георгом III, жадным генералом Бенедиктом Арнольдом, предавшим колониальную армия британцам, и еще более жадный и коварный Аарон Берр, который убил Александра Гамильтона на дуэли, прежде чем участвовать в заговоре с целью отделения западной территории страны.Когда в сентябре 1799 года была раскрыта шпионская драма, затеянная генералом Арнольдом, Генерал Вашингтон действовал решительно и драматично, чтобы задержать Арнольда. «Удивительно трезвый под обстрелом, Вашингтон был единственным в Вест-Пойнте в тот день, кто действовал спокойно», — писал Уиллард Стерн Рэндалл. «Он немедленно приказал Александру Гамильтону и Джеймсу МакГенри отправиться за Арнольдом. Лафайет вошел в раздевалку, где сидел Вашингтон, опустив голову, дрожащими руками с грузом предательских бумаг, и бормотал Генри Ноксу: «Арнольд предал меня. Кто может Теперь я верю?» ⁶⁸ Это был момент, наполненный драматическими возможностями — жена Арнольда Пегги Шиппен и британский шпион Джон Андре использовали их в своих интересах.

Историк Дэвид Маккалоу описал встречу Вашингтона с британским военным эмиссаром летом 1776 года: «Вашингтон в совершенстве исполнил свою роль. самообладание и точность». ⁶⁹ Вашингтон не был рожден для своей роли. Но он определенно вырос в нем. «Некоторые из самых невероятных историй также оказались правдой», — писал историк Джозеф Эллис. «В Йорктауне в 1781 году он настоял на том, чтобы стоять на парапете полных пятнадцать минут во время артиллерийского обстрела, пули и осколки летали вокруг него, бросая вызов помощникам, которые пытались стащить его вниз, прежде чем он должным образом осмотрел поле боя. ⁷⁰ (Авраам Линкольн сделал нечто подобное, столкнувшись с войсками Конфедерации с крепостных валов вашингтонского форта Стивенс в июле 1864 года.)

Важной патриотической метафорой эпохи Революции был побег Моисея с израильтянами из Египта. Историк Барри Шварц писал : «Роль Вашингтона в этой «легенде о провиденциальном вмешательстве» понималась с точки зрения важного аспекта господствующей теологии завета. В частности, история исхода израильтян из земли Египта предоставила американцам модель их собственного опыта общения с Англией, позволив им преобразовать сложную геополитическую борьбу в знакомые религиозные термины.Эта парадигма, изображающая Америку как землю, обещанную и дарованную Богом, глубоко укоренилась в коллективном сознании с самого начала заселения». Шварц отмечал: «Когда появился Вашингтон, он был самым правдоподобным Моисеем. Через несколько дней после того, как британская армия эвакуировала Бостон в марте 1776 года, преподобный Леонард на службе, на которой присутствовал Вашингтон, произнес проповедь, «хорошо приспособленную к интересному [важному] событию дня» из Исхода XIV: 25: « И Он заблокировал колеса их колесниц, и заставил их ехать тяжело; и сказали египтяне: побежим от лица Израиля, ибо Господь сражается за них с египтянами. …» ⁷¹

Как и Моисей, Вашингтон оказался мастером большого жеста. Вашингтон также исполнил еще одну классическую роль — упрямого героического лидера по образцу римского генерала-земледельца, который защищал Рим, а затем вернулся в свою По словам историка Джозефа Дж. Эллиса, «…убежденность в том, что, взяв на себя роль американского Цинцинната, он не сможет изменить сценарий». Война.«Он поедет в Аннаполис, штат Мэриленд, последнее место проведения Континентального конгресса, и подаст в отставку с поста главнокомандующего, передав всю свою власть слабому правительству Конфедерации. опустите занавес его общественной жизни. Мало кто из живущих в то время был готов к такому смелому поступку». ⁷³ Вашингтон прибыл в пятницу и предложил подать заявление об отставке в письменной форме или лично.Командующий армией спросил, хочет ли Конгресс, чтобы он подал заявление об отставке лично или в письменной форме. Во вторник он сделал это лично. Историк Гордон С. Вуд писал в Аннаполисе: «Вашингтон, непревзойденный актер, сделал свой самый театральный жест, свой самый моральный след, и результаты были монументальными. Величайший поступок в его жизни, тот, который сделал его всемирно известным, была его отставка с поста главнокомандующего американскими войсками». ⁷⁴ В самом деле, Вашингтон завершил свои замечания в Аннаполисе 23 декабря 1783 года «драматической» ссылкой: «Завершив порученную мне работу, я удаляюсь с великого театра действий и нежно прощаюсь с этим августовским телом под чьи приказы я так долго исполнял, я предлагаю свое поручение и прощаюсь со всеми занятиями общественной жизни.» ⁷⁵ Затем генерал Вашингтон передал свое поручение президенту Конгресса. Этот момент вдохновил на создание двух крупных картин, в том числе одной работы Джона Трамбалла, которая находится в ротонде Капитолия США. Нью-Йорк, когда неоплачиваемые американские офицеры взбунтовались.Вашингтон призвали возглавить восстание против революции или, возможно, его оттеснили.Вашингтон предстал перед группой офицеров, чтобы успокоить их недовольство.Делал он это с трудом — и драматично. Замечания Вашингтона были неубедительны, отмечает биограф Джеймс Томас Флекснер, пока он не наткнулся на удивительно эффективную военную хитрость. Мятежная группа потеряла самообладание после того, как Вашингтон сунул руку в свое пальто и сказал: «Господа, вы позволите мне надеть очки, потому что я не только поседел, но и почти ослеп на службе своей стране». Флекснер писал: «Это домашнее и простое заявление сделало то, чего не смогли сделать все аргументы Вашингтона. Закаленные солдаты плакали.Вашингтон спас Соединенные Штаты от тирании и междоусобиц». ⁷⁶ Историк Гарри Уиллс заметил: «Вашингтон умело воспринял призыв к мятежу как прекрасную возможность для людей показать в драматических выражениях свою общественную добродетель. (Зал собраний, в котором он выступал, был прозван в армии «Храмом добродетели»). закрыто, как и большинство других, подрывом той свободы, которую оно должно было установить. ⁷⁸ Историк Маккубин Оуэнс писал: «Военная угроза Республике растворилась перед моральным авторитетом и смирением их лидера».79

Историк Пол К. драматические позы, Джордж Вашингтон был непревзойденным актером. Его мастерство тем более примечательно, что он никогда не был позером. Он никогда не впадал в театральность. Другие, особенно те, кто обладал большими ораторскими способностями, могли бы переиграть свои роли.Он сохранил свое выступление сдержанным и тонким. Это был главный элемент его привлекательности. Это показало, что он внимательно читал свою аудиторию». ⁸⁰ Будучи прирожденным аристократом, Вашингтон научился играть для более широкой публики, обеспокоенной монархами и диктаторами. Он стал Катоном, а не Цезарем. Он был Моисеем, а не фараоном. Восприимчивая аудитория, — писала историк Полин Майер, — и американцы середины 1770-х годов отчаянно нуждались в героях, которые объединили бы их новую нацию и послужили бы образцом тех добродетелей, которым должны подражать граждане республики.Эту роль сыграл Вашингтон81. В своем письме к мятежным офицерам в марте 1783 года Вашингтон использовал такие выражения, как «опустить занавес» и «способ, которым был представлен этот спектакль». Война: «Теперь актерам этой могущественной Сцены не остается ничего, кроме как сохранять совершенную, неизменную последовательность характера в самом последнем акте; закрыть драму аплодисментами; и уйти с военного театра с тем же одобрением ангелов и людей, которое венчает все их благочестивые действия. ⁸³ Вашингтон любил использовать театральные термины, чтобы описать свое поведение и дилеммы. «Поскольку занавес моей политической жизни вот-вот опустится, я, как вы можете предположить, очень тороплюсь в ее заключительных сценах, — написал он приемному внуку Джорджа Вашингтона Парку Кастису в конце своего президентского срока. жизнь и поместите нас в более спокойный театр. ⁸⁵

После ухода с поста президента Вашингтон столкнулся с Джоном Бернардом, английским актером, на месте дорожно-транспортного происшествия в Вирджинии. После того, как они помогли жертвам аварии, Вашингтон повернулся к Бернарду и сказал: Бернар, я полагаю? … Я имел удовольствие видеть ваше выступление прошлой зимой в Филадельфии». Затем он пригласил Бернарда, который не узнал генерала, проводить его домой. Бернар, однако, узнал Маунт-Вернон и спросил, он имел «честь обращаться к генералу Вашингтону.Вашингтон ответил: «Странное представление, мистер Бернард, но я рад узнать, что вы можете играть такую ​​активную роль наедине и без суфлера». ⁸⁶

провела время в Европе во время и после революции, полюбила театр и по-новому оценила драму. Будучи первой леди, Эбигейл писала, что театр «называют пульсом народа». Он не чувствовал общественного пульса, и Адамс лично не разделял драматические моменты, которыми наслаждались его товарищи-основатели.Адамса раздражало то, что он не получил ролей или лести, которых он, хотя и заслуживал. Вершиной политической карьеры Адама, вероятно, была его защита перед Континентальным конгрессом Декларации независимости в июле 1776 года, автором которой был Томас Джефферсон. Поскольку дебаты проходили за закрытыми дверями, большинство американцев упустили момент Адамса на небольшой сцене Континентального конгресса. Историк Джозеф Т. Эллис отметил: «Адамс фактически руководил дебатами на Конгрессе, которые привели к его принятию, поскольку Джефферсон молча и угрюмо сидел, пока делегаты пересматривали его формулировки.То, что на самом деле было лишь «театральным представлением», теперь запечатлелось в памяти как определяющий момент революционной драмы. «Джефферсон сбежал со сценическим эффектом, — сокрушался Адамс, — и со всей его славой». Адамс назвал это «театральным переворотом». ⁸⁸ В 1777 году энергичный для сбора средств на Революцию и обеспечения мира остались незамеченными

За границей Адамс завидовал тому, как Вашингтон и Франклин привлекли внимание публики во время Революции.Сам Адамс был чем-то вроде ботаника-основателя — завидовал своим более опытным и учтивым современникам, таким как Франклин и Александр Гамильтон. Франклин и Гамильтон стремились играть на большей сцене и боролись, пока не нашли того, кого хотели. Адамсу не нравилось развитие американской мифологии, и в 1790 году он написал коллеге, подписавшему Декларацию независимости: «История нашей революции будет сплошным щелоком от одного конца до другого… Сущность всего будет будь то Др. Электрический стержень Франклина ударил по земле, и из него выскочил генерал Вашингтон. Что Франклин наэлектризовал его своим жезлом — и с тех пор эти двое вели всю политику, переговоры, законодательные органы и войну». Некоторые из них были правдой, некоторые приукрашены.Адамса еще больше раздражало то, что в Париже в начале 1780-х годов Франклин соответствовал французскому образу его как простого западного философа.Адамс, который сам стремился быть в центре внимания общественности, завидовал тем, кто был в центре внимания. Франклин был звездой. Он писал о Франклине, что «едва ли найдется крестьянин или горожанин, камердинер, кучер или лакей, горничная дамы или повар на кухне, которые не были бы знакомы с [ним] и не считали бы его друг рода человеческого». ⁹⁰ Биограф Франклина Карл Ван Дорен пришел к выводу, что «вероятно, ни один человек до Франклина не имел своего подобия, столь широко распространенного в таком множестве форм.Ван Дорен писал о «картинах и бюстах, миниатюрах, медальонах, статуэтках, рисунках и гравюрах, бесконечно воспроизводимых сначала на табакерках и кольцах, а со временем на часах, часах, вазах, посуде, носовых платках и перочинных ножах». 91 Франклин обнаружил, что Франция является более восприимчивой сценой для его талантов, чем Англия десятью годами ранее или Америка была бы, если бы Франклин остался в Филадельфии во время Войны за независимость. максимизировать свое влияние на мир.В 16 лет Франклин бросил обучение у своего брата-печатника в Бостоне и никогда не оглядывался назад, когда переехал на юг, в Филадельфию. Точно так же в возрасте 17 лет Александр Гамильтон получил возможность уехать из Вест-Индии в Бостон, а затем в Нью-Йорк. Позже Гамильтон писал: «Люди, как правило, слишком привязаны к своим родным странам, чтобы покинуть их и разорвать все свои связи, если только их не влечет к ней необходимость». ⁹² Франклин и Гамильтон понимали необходимость выступать в подходящем месте.Историк Бернард Бейлин писал, что Франклин «всегда осознавал свой образ и его значение и сознательно формировал его — не цинично, не для того, чтобы обманывать, а спонтанно, чтобы выразить свое собственное мнение о себе по мере развития его ролей и расширения его деятельности. Как и большинство людей, которые сделали себя сами, он осознавал себя и знал, какой эффект он производит — и никогда больше, чем тогда, когда он с возрастающей уверенностью продвигался в парижское ядро ​​просвещенного мира». ⁹³ Собственная автобиография Франклина уверяла, что будущие поколения увидят драматические возможности его ранней жизни.Годы за границей в качестве американского дипломата в Англии в середине века подготовили его к выступлениям на более сложных сценах.

Как и Вашингтон, Франклин понимал, что нужно смотреть со своей стороны. Биограф Франклина Стейси Шифф писала: «Франклин 1776 года с таким же удовольствием сопротивлялся тирании моды, в основном из практических соображений. грязные пальцы или неприятный запах изо рта неряшливого парикмахера.Голова его была покрыта неприглядным загривком, лучше скрытым меховой шапкой, которую Франклин надвинул низко, до самых бровей. Поскольку он носил шляпу в помещении, он, возможно, хотел, чтобы она отклоняла его царапающие руки. А в Париже было холодно, не то что ни один уважающий себя француз не соизволил прикрыть волосы. Влияние его портняжной ереси никоим образом не ускользнуло от Франклина, более радикального в одежде, чем в поведении».Когда в 1778 году Бенджамин Франклин встретил умирающего Вольтера в Париже, они сначала обменялись рукопожатием, но толпа хотела самого символического жеста. Как записал драматическую сцену Джон Адамс: «Был общий крик о том, что месье Вольтер и месье Франклин должны быть представлены друг другу. Они, однако, взяли друг друга за руки, но этого было недостаточно, шум продолжался до тех пор, пока не прозвучало объяснение: il faul s’embrasser à française.Два престарелых актера на этом великом театре философии и легкомыслия обнялись, обняв друг друга и поцеловав друг друга в щеки, и тогда шумиха утихла. И крик немедленно разнесся по королевству и, полагаю, по всей Европе: Qu’il es charmant de voir embrasser Solon e Sophocles». жизнь, как пьеса, должна заканчиваться волнующим последним актом. И так стараясь изо всех сил подражать скромному обывателю, что ни в том, ни в другом случае он им не был, он согласился взять на себя эту миссию с глубоким вздохом беззаботности. «Я стар и ни на что не годен; но, как говорят лавочники о своих остатках ткани: «Я всего лишь пидор, и вы можете использовать меня для чего угодно», — пожал он плечами…» Шифф отметил, что парижская миссия Франклина также соответствует самым подлинный из американских драм, включающий три знакомых элемента: заимствованную личность, бегство и мошенничество. ⁹⁶ Франклин, как и Вашингтон, был американским оригиналом.

Наверняка немногие из Основателей лучше чувствовали драматический момент, чем Александр Гамильтон. драма, жил на более высоком уровне, чем у его современников, — писал историк Ричард Нортон Смит. — Присоединившись к революционной семье Вашингтона, Гамильтон быстро завоевал расположение командующего, побудив обычно сдержанный Вашингтон назвать своего юного помощника: «мой мальчик».Возможно, Гамильтон, никогда не имевший настоящего отца, не знал, что ответить. Возможно, он боялся эмоциональных последствий зависимости. Или, возможно, его воинственный, склонный к оскорблениям характер должен был наброситься на него при первой же возможности. Какой бы ни была причина, Гамильтон намеренно спровоцировал инцидент, заставив генерала ждать, а затем отвергнув его извинения за сказанные им резкие слова».

«За последние три года я не чувствовал к нему дружбы и не выказывал ее», — признался Гамильтон тому, к кому у него действительно были такие чувства.«Правда в том, что наши характеры противоположны друг другу, и гордость моего нрава не позволила бы мне заявить о том, чего я не чувствую». Биограф Форрест Макдональд писал: «Гамильтон недооценил Вашингтон: генерал хотел его не только из личных интересов, но и из-за искренней привязанности. Вашингтон искренне сожалел об отставке, тем более что понимал свою вину. ⁹⁸ По словам биографа Гамильтона Джона С. Миллера, «хотя Гамильтону было очень противно изображать преклонение перед любым человеком, он был готов приветствовать главнокомандующего как военачальника непревзойденного мастерства и мудрости, и осудить своих соперников как некомпетентных или как «что-то гораздо худшее».

Гамильтона раздражала его роль помощника звезды Войны за независимость, и он жаждал собственной звездной роли на сцене. Биограф Форрест Макдональд писал: «Гамильтон так и не смог преодолеть свою неприязнь к личной зависимости от должности помощника, и, хотя он знал, что его работа важна, он давно возмущался тем, что его лишили возможности продвижения по службе (а также славы), которые служба в линии дала бы ему.Кроме того, с Вашингтоном было особенно трудно жить. Хотя поведение генерала на публике всегда было осмотрительным, наедине он мог взорваться в приступе ярости и был «самым ужасным сквернословом и богохульником». при окончательной осаде Йорктауна в 1781 году. «У нас это есть! У нас это есть!» — крикнул Гамильтон после того, как Вашингтон дал свое согласие на то, чтобы Гамильтон возглавил решающую атаку на редут номер десять, в то время как французские войска взяли соседний редут.Биограф Уиллард Стерн Рэндалл описал, как Гамильтон, «не дожидаясь, пока топорщики расчистят путь через баррикаду из остроконечных деревьев, возглавил атаку, пробиваясь через неровную путаницу. вал, затем взобравшись на плечи более крупного человека, крича, размахивая шпагой, он перескакал через парапет, затем спрыгнул вниз». ¹⁰¹ Гамильтон понимал потребность американской революции в героях. Именно этот драматический момент символизировал восхождение Гамильтона от бедности к власти.«От его незаконного рождения на Невисе до его кровавого падения в Уихокене жизнь Гамильтона была настолько бурной, что только дерзкий писатель мог придумать это», — писал биограф Гамильтона Рон Черноу. «Он воплотил устойчивый архетип: безвестный иммигрант, который приезжает в Америку, воссоздает себя и добивается успеха, несмотря на отсутствие надлежащего рождения и воспитания. Сага о его метаморфозах от страдающего клерка на острове Санта-Крус Кабинет Вашингтона предлагает как захватывающую личную историю, так и панорамный вид на годы становления республики.«Восхождение Гамильтона на вершину американского общества и правительства должно оцениваться по этим трагическим началам. Черноу перечислил «катастрофы, постигшие [Гамильтона и его брата] между 1765 и 1769 годами; их отец исчез, их мать умерла, их кузен и предполагаемый защитник совершили кровавое самоубийство, а их тетя, дядя и бабушка умерли. Шестнадцатилетний Джеймс и четырнадцатилетний Александр теперь остались одни, почти без друзей и без гроша в кармане». вице-президент США.

Но для драмы «Основание» требовался актерский ансамбль. «Что сделало восхождение Гамильтона на свет больше, чем эпизод или деталь драматической жизни, так это то, что он думал о способах пролить свет на таланты других людей, а также на себя самого: взаимосвязанная система права, финансов, и работа, которая позволила бы его соотечественникам осознать свои ресурсы», — писал биограф Гамильтона Ричард Брукхайзер. ¹⁰³ К естественной драме своей жизни Гамильтон добавил характерную драматическую вспышку.Это была драматическая вспышка, которой не хватало Джону Адамсу и которая так раздражала других. Вашингтон наедине был гораздо очаровательнее, чем можно было предположить по его суровому публичному имиджу. Адамс не был таким социальным животным, как Вашингтон, Гамильтон и Франклин. Все они видели силу хорошей истории — даже застенчивый, уединенный Джеймс Мэдисон считался одаренным рассказчиком в интимной компании. Один делегат Конституционного конвента заметил о Бенджамине Франклине, что «он не спикер и, кажется, не позволяет политике завладеть его вниманием.Тем не менее, он самый необыкновенный Человек и рассказывает историю в более увлекательном стиле, чем все, что я когда-либо слышал». Томаса Джефферсона Историк Джозеф Дж. Эллис писал, что Основатели «начали позировать для потомков, писать письма нам так же, как и друг другу, особенно ближе к концу своей карьеры. Если они иногда выглядят как мраморные статуи, то именно так они и хотели выглядеть…. Если они иногда ведут себя как актеры в исторической драме, то часто именно так они и считали себя». Эллис отметил, что одним из самых драматических эпизодов Основания было прекращение холодного молчания между Адамсом и Джефферсоном в 1811 году. Эллис писал: «Примирение и последовавшая за этим переписка позволили Адамсу присоединиться к Джефферсону в качестве одной из главных ролей в искусно устроенном финальном акте революционной драмы. Адамс провел большую часть своих пенсионных лет, осуждая такие изобретения как грубые искажения истории. Но он также провел те же годы, восхищаясь преимуществами, которые получал каждый, кто желал позировать для потомков в мифическом образе». две движущие силы Декларации независимости погибли с разницей в несколько часов в 50-ю годовщину принятия Декларации 4 июля 1826 года.

Это был финал, который два бывших президента лично организовали благодаря силе воли.Их медицинские показания предполагали, что Адамс и Джефферсон должны были умереть днями или неделями ранее. Но они медлили, пока не узнали, что дата годовщины наступила, полусознавая, что другой все еще жив. Томас Джефферсон был достаточно проницателен, чтобы понять, что другие хотят быть связанными с этой драмой. Всего за несколько недель до своей смерти Джефферсон отправил Адамсу рекомендательное письмо через своего внука Томаса Джефферсона Рэндольфа. «Как и другие молодые люди, он хочет иметь возможность зимними ночами старости рассказать окружающим, что он узнал о Героической эпохе, предшествовавшей его рождению, и о том, кого именно из аргонавтов он успел пережить. видели», — написал Джефферсон Адамсу. ¹⁰⁶ Драма требует конфликта, и Основатели предусмотрели и его. Один из самых известных конфликтов произошел между министром финансов Гамильтоном и государственным секретарем Джефферсоном во время двух администраций Джорджа Вашингтона. Их аргументы требовали, чтобы Отец-основатель стал его Посредником-основателем. Стюарт Олсоп писал в «Центре», что «драма Вашингтона чаще заключается в конфликте, чем в церемониях. Именно конфликт порождает драму, а конфликт — это материал, из которого сделан Вашингтон — и всегда был, начиная с того времени, когда Два старших помощника Джорджа Вашингтона становятся заклятыми врагами.Когда конфликт затрагивает жизненно важные национальные проблемы, как в случае с Джефферсоном и Гамильтоном, драма приобретает грандиозность». стойкий защитник администрации и политики генерала Вашингтона, который был назначен третьим главным судьей страны в последние дни правления Джона Адамса.Будучи молодым юристом в Ричмонде, будущий главный судья Маршалл ходил в театр с будущим президентом Джеймсом Монро. После войны за независимость дом Маршалла располагался недалеко от Ричмондского театра. Когда 26 декабря 1811 года театр сгорел дотла, главный судья Маршалл помог потушить пожар. К счастью, его не было на спектакле «Раймонд и Агнес: заблудшие путники, или Истекающая кровью монахиня». Его жена-инвалид сначала боялась, что он заболел, так как он часто ходил в театр. Из тех 600, кто был в аудитории, 72 погибли в огне, включая губернатора Джорджа Буша-младшего.Смит. Плохое отношение к катастрофе задержало строительство нового театра до 1819 года. Историк Кэмерон Аддис отметил, что «пресвитериане Вирджинии извлекли выгоду из» «пожара 1811 года, чтобы подчеркнуть пороки актерской профессии». ¹⁰⁸ По словам Гордона С. Вуда, критики видели в пожаре «свидетельство Божьего справедливого наказания за пороки игры, защитникам всегда было трудно оправдать присутствие сцены в своих общинах». ¹⁰⁹

Маршалл и Монро поднялись в юридических и политических кругах Ричмонда после мужественной и безупречной службы в качестве молодых офицеров Войны за независимость. Как и его друг Патрик Генри, Маршалл культивировал популярный образ, в отличие от более патрицианских образов других основателей Вирджинии. Биограф Маршалла Джин Эдвард Смит писал, что: «Маршалл разработал легкий, непринужденный стиль, в котором командование казалось естественным. В последующие годы солдаты, служившие с ним в Вэлли-Фордж, описывали будущего главного судью как самого веселого и оптимистичного человека. Он никогда не жаловался, и когда его товарищи-офицеры выказывали свое разочарование, Маршалл делал все возможное, чтобы подбодрить их. ¹¹⁰ У Маршалла было собственное чувство драмы, но он был гораздо более социальным существом, чем Джефферсон. Историк экономики Чарльз Селлерс писал: «В то время как Маршалл терпеливо ждал политического климата, в котором основные конституционные вопросы могли быть сдержанность и то, что Джефферсон назвал своими «распущенными, бездельными манерами», превратили Верховный суд в сплоченную группу братьев, которые жили вместе «в полной гармонии» в вашингтонском пансионе во время заседаний и улаживали свои разногласия «в веселой и откровенной манере». разговор», часто позволяя Маршаллу говорить от имени единодушного суда.«Прирожденный дипломат» и «прирожденный политик», Верховный судья описывался как восхитительный собеседник… беглый и непринужденный в разговоре… полный лукавого, шутливого юмора, добродушный и компанейский… его терпение почти неисчерпаемо, и его суждения холодные, осторожные и расчетливые». ¹¹¹ Общительный персонаж Маршала, казалось, был создан для того, чтобы играть против более отстраненной и легко ранимой личности президента Джефферсона, который притворялся человеком из народа, но вел более аристократический образ жизни..

Будучи председателем Верховного суда в течение двух сроков президентства Джефферсона, который ненавидел его, Маршалл сумел уладить несколько столкновений. Самый драматический момент наступил в 1807 году в ходе судебного процесса над вице-президентом Аароном Берром по делу об измене, на котором председательствовал Маршалл и по которому президент Джефферсон фактически уже заранее вынес приговор. Президент Джефферсон отчаянно хотел, чтобы Берр был осужден, и неправильно и публично предвосхитил его вину. Историк Джин Эдвард Смит писал: «Маршалл был встревожен драмой Берра.Поскольку правительство могло привлечь к ответственности и, возможно, осудить Берра за организацию военной экспедиции против Испании, он не мог понять, почему Джефферсон настаивал на обвинении в государственной измене. Помимо отсутствия четких и убедительных доказательств, главный судья был обеспокоен последствиями иска о государственной измене … Как член Конгресса Маршалл боролся со своими товарищами-федералистами из-за действий пришельцев и подстрекательства к мятежу. Теперь уравнение изменилось на противоположное, и именно республиканская администрация воспользовалась своим положением, чтобы применить силу принуждения государства против своих противников. ¹¹²

Драматическая конфронтация между тремя высшими должностными лицами американского правительства произошла на родине Джефферсона и Маршалла в Ричмонде, штат Вирджиния. Адвокат Лютер Мартин по разным причинам ненавидел Берра меньше, чем Джефферсона. Молодой журналист по имени Вашингтон Ирвинг был рад украсить их театральность в зале суда. Джефферсон вел себя не лучше: издавал pronunciamentos, подтверждающие вину Берра, слил документы в прессу и предлагал сообщникам неприкосновенность.Но Маршалл, который в какой-то момент судебного процесса преломил хлеб с Мартином и Берром, истолковал измену настолько узко, что у присяжных не было другого выбора, кроме как оправдать. Все, что Джефферсон выиграл от этого дела, помимо мигрени, — это право президента игнорировать повестку в суд». гнев историков, которые встали на сторону Джефферсона и Мэдисона против Маршалла и которые считали, что Джон Маршал неправильно играл свою судебную роль.Главный судья постановил, что, если обвинение не сможет доказать физическое присутствие Берра в заговоре, должен последовать оправдательный приговор. Суд над Берром завершил разрушение отношений между Джефферсоном и Маршаллом. «Джефферсон был возмущен оправдательным приговором. Вместо того чтобы признать, что доводы обвинения шатки, президент обвинил Маршалла во вмешательстве», — написал Смит. ¹¹⁴ Маршалл вместе с Берром были демонизированы Джефферсоном. Тем не менее, то, как Маршалл вел судебный процесс — и то, как он выстраивал своих коллег-судей для принятия решений Верховным судом, — эффективно разрядило то, что могло бы стать разрушительным противостоянием с исполнительной властью.

Любовь к драматическому искусству и театру не угасла вместе с Основателями. Действительно, это было качество, которое разделяли Первый и Шестнадцатый президенты Америки и которое прославляли последующие поколения. Во времена Вашингтона театр вызывал больше споров, чем во времена Линкольна. Однако походы Авраама Линкольна в театр во время войны не остались без критики. Даже после смерти его решение посетить комедию «Наш американский кузен» в Страстную пятницу 1865 года подверглось критике.Как заметил биограф Карл Сандберг: «Значительное меньшинство протестантских служителей упомянуло о том, что президент встретил смерть в театре, и прямо или косвенно выразили сожаление по этому поводу. и сердце….» ¹¹⁵

Поскольку они понимали силу драмы в американской политике, и Вашингтон, и Линкольн использовали в своих интересах сценические драмы других. В творческих руках Ричарда Оглсби на республиканском государственном съезде 1860 года жизнь Линкольна была мифологизирована задолго до того, как он стал президентом.Оглсби нанял родственника Линкольна Джона Хэнкса в сложной театральной постановке, которой мог бы позавидовать изобретательный биограф Вашингтона Парсон Уимс; Оглсби заставил Хэнкса идти на съезд с перилами, которые двое мужчин предположительно раскололи, работая вместе в Иллинойсе несколько десятилетий назад. Так началась легенда о кандидате в «Рельсплиттер». Ричард «Инициатива Оглсби была блестяще успешной, заложив основу для мифического Линкольна, который сделал гораздо больше того, где он начал жизнь, чем того, где он закончил», — писал исследователь Линкольна Ричард Дж.Карвардин. ¹¹⁶ В ходе последующей кампании республиканцы прославляли Линкольна тем, что фактически представляло собой смесь рассказа о тяжелом труде Бенджамина-Франклина и честности Джорджа Вашингтона, который не может солгать. Хотя демократы в 1860 году пытались высмеять эти черты, они нашли отклик у американцев, особенно у северян, которые могли идентифицировать себя с этими доморощенными качествами. Даже грубый физический образ Линкольна помог американцам идентифицировать себя с Линкольном, что было бы намного сложнее для современников Джорджа Вашингтона.Американцы смотрели на Вашингтон. Они отождествляли себя с Линкольном.

В качестве президентов Вашингтон и Линкольн хорошо сыграли свои роли, хотя и не без значительной критики. Вашингтон не только сыграл персонажа; он играл персонажа, центральным атрибутом которого был характер. Историк Форрест Макдональд писал: «Вашингтону удалось добиться успеха отчасти благодаря природной серьезности и достоинству в сочетании с простотой вкусов и манер, но, что более важно, потому, что он был непревзойденным актером, сознательно отыгрывавшим роли на протяжении всей своей взрослой жизни. .…Вашингтон отличался от обычных смертных тем, что в течение своей жизни выбирал персонажей, каждый из которых был благороднее и величественнее предыдущего, и играл каждого настолько хорошо, что в конечном итоге превратился в человека сверхчеловеческой добродетели». Вашингтон был единственным американцем, готовым сыграть ту роль, в которой нуждалась страна.Историк Гордон С. Вуд заметил: «Будучи первым президентом, он столкнулся с обстоятельствами, с которыми не сталкивался ни один другой президент, и он был единственным человеком в стране, который мог с ними.Вуд писал: «Несмотря на свою внешнюю скромность, Вашингтон осознавал, что он необыкновенный человек, и не стыдился этого. Он жил в эпоху, когда различия в социальном статусе еще были приняты. Он считал само собой разумеющимся различие между ним и более обычными людьми. Когда он не мог принять эти различия как должное, он культивировал их. Он использовал свою природную сдержанность, чтобы укрепить образ сурового и неприступного классического героя. Его отчужденность была печально известна, и он работал над этим».Черты лица Вашингтона застыли на месте из-за проблем с зубами, оставив его лицо простой маской. Напротив, большинство современников соглашались с тем, что Линкольн красноречиво и невербально говорил своим лицом. Друг Генри Клэй Уитни писал: «Его лицо было таким подвижным, какое я когда-либо видел. вооруженный самым жестоко-насмешливым выражением, а в периоды посещения этой ужасной, таинственной меланхолии, с лицом столь же невыразимо печальным — гораздо более печальным, чем у Данте или св.Франциск Ассизский». ¹¹⁹

Роль Линкольна отличалась от роли Вашингтона, но он тоже сыграл ее в совершенстве. Биограф Линкольна Карл Сэндберг писал, что Линкольн был «опытным актером и индивидуальным художником в использовании своего лица». Другой биограф , Джеймс Г. Рэндалл отметил, что Линкольн «мог бы стать сильным трагическим актером». театральность. ¹²¹ Историк Гарри Джаффа писал: «Линкольн был великим актером, и он не выходил из образа. Тем не менее отсутствие интереса, который он проявлял к истории своей жизни, не пострадало. Великая игра также рождается из убежденности, и Линкольн верил в роль, которую он играл. Трудность заключается в определении этой роли. Линкольн не был безразличен к себе, о чем свидетельствует крайняя застенчивость, которую он иногда проявлял, и, конечно же, он не недооценивал себя. Но Линкольн не видел в обычных событиях записи жизни, которую он так сознавал. ¹²²

Подобно отставке Вашингтона в 1783 году, у Линкольна был драматический момент «прощания». Друг Линкольна Роберт Х. Браун вспоминал встречу с избранным президентом Линкольном незадолго до его собственного знаменитого «прощания» из Спрингфилда 11 февраля 1861 года. Линкольн писал о нарастающем кризисе отделения: «…вставал и ходил взад и вперед во время разговора, с решимостью, написанной в каждой черте лица, его глаза горели силой и духом, его сильная рука была протянута, время от времени сжимая руку, которая был чудом силы, но таким же нежным, как и сильным, он продолжал: «Тяжесть и серьезность положения для меня непосильны, и я чувствую, что бремя, которое немногие люди когда-либо видели или несли, лежит на меня.Мне кажется, что это больше, чем задача, возложенная на Вашингтон, и я не хочу сравнивать себя с ним; но соперничество кажется определенно натянутым, а связанные с ним проблемы, в их отношении к площади, власти и людям, в целых десять раз больше. В одиночку я был бы совершенно бессилен, но, поддерживаемый добрыми людьми, любящими нашу страну, я буду идти вперед самым простым и прямым путем долга, с твердым убеждением в моем уме, что Бог спасет и увековечит нацию, если мы но выполняем свой долг.Это его нация, и это его дело, за которое мы боремся. В его руках судьбы народов, а также жизни маленьких птичек, трепещущих на дереве; и он делает с ними все, что хочет. Борьба может быть и, если рабовладельческая сила разовьет все свои силы, она будет отчаянной. Мое сердце невыразимо опечален, когда я думаю о том, что это может быть». и его великая нежность сердца, которая казалась нежной, как у ребенка.Он как будто правильно рассчитал и предвидел, что должно было произойти и что произойдет. Его задумчивость казалась всем быстрой и живой, настолько осторожной, что говорила тому, кто, казалось, забыл, что пора его поезду. ¹²⁴ Избранный президент Линкольн произнес свое короткое, но яркое прощание с жителями Спрингфилда с заднего сиденья железнодорожного вагона. Исследователь Линкольна Джошуа Вольф Шенк писал: «Его прощание было сутью эмоциональной ясности. Откровенно признавая свою печаль, Линкольн не задерживался на сентиментальных подробностях и не уходил в сентиментальность, а стоял на якоре в своей истории, осознавая ужасную работу своего будущего. ¹²⁵ По словам друга Линкольна Нормана Бейтмана, «Его бледное лицо было буквально мокрым от слез, когда он снова сел в вагон, и поезд выкатился из города, в который Авраам Линкольн больше не должен был входить — до тех пор, пока его великий закончив работу, он вернется с войны победителем и завоевателем, хотя и с печатью смерти на лице». ¹²⁶

драматургии многих политических современников.Он не помещал себя открыто в героический контекст, как это делали генералы Джордж Б. Макклеллан или Джозеф Хукер. Он также не делал грандиозных и витиеватых публичных заявлений, как это делали современные политики, такие как Чарльз Самнер или Уильям Х. Сьюард. Психобиограф Чарльз Б. Строзье писал: «Во время войны Линкольн стал своего рода шекспировской фигурой, трагическим и символическим героем, как своими действиями, так и словами. И, кроме того, как предполагает [Рой П.] Баслер, Линкольн вполне сознательно создал свой образ, формируя его по мере возможности, «с мысленным взором, устремленным на высший смысл предельного действия.То, что Линкольн тоже казался ветхозаветным пророком, никоим образом не противоречит этому пункту». Историк Франсуа Фюрстенберг отметил, что для читателей Колумбийского оратора работа Катона предлагала дихотомию: «рабство с одной стороны; свобода (и возможная смерть) с другой.«Добродетельная свобода Катона» присоединилась к республиканским и протестантским течениям, связывающим добродетель со свободой, а рабство с отсутствием добродетели — и вечным проклятием». Аддисона и применил ее к движению «Молодая Америка», связанному с его соперником Стивеном А. Дугласом: «Линкольн игриво заметил: «Как Платон говорил о бессмертии души, так и у «Молодой Америки» есть «приятная надежда — страстное желание — тоска по тер[р]итория. «Молодая Америка также страстно желала политических должностей (в случае Дугласа, президентских постов): «Он питает огромную страсть — совершенную ярость — к «новому»; особенно к новым людям на должность». ¹²⁹

, Авраам Линкольн любил поэзию. Линкольн особенно любил Роберта Бернса и Шекспира. Историк Дорис Кирнс Гудвин писала: «Через «Уроки красноречия» Скотта он впервые столкнулся с отрывками из пьес Шекспира, пробудив любовь к произведениям великого драматурга задолго до того, как он увидел пьесу. ¹³⁰ Историк Ричард Дж. Карвардин писал: «Скорее опыт этих шекспировских глав государств, чьи амбиции принесли им «пустую корону», говорил о состоянии человека, чье неустанное стремление занять высший пост в Союзе исполнил страшную, утомительную обязанность. Его особое увлечение монологом Клавдия, начинающимся со слов «О, мое преступление — чин», в котором кровожадный король честно и отчаянно борется со своей совестью и который Линкольн считал «одним из лучших прикосновений природы в мире», вполне мог имело отношение к собственному (иногда сокрушительному) чувству ответственности, если не вины, за начало войны. ¹³¹

«Возможно, ни один президент не обращался к английской поэзии, находясь у власти, с такой частотой, как это делал Линкольн, — писал исследователь Линкольна Дуглас Уилсон. Быть гордым?’ или «Последний лист» Холмса, их меланхолия и задумчивая забота о человеческой смертности стали еще более уместными в мрачных обстоятельствах гражданской войны. И он читал таких поэтов, как Томас Гуд, чтобы вызвать светлую сторону. Но он неоднократно возвращался к Шекспиру.«Некоторые пьесы Шекспира я никогда не читал, — писал он шекспировскому актеру Джеймсу Хакетту, — тогда как другие я просматривал, пожалуй, так же часто, как и любой непрофессиональный читатель. Среди последних — «Лир», «Ричард Третий», «Генрих Восьмой», «Гамлет» и особенно «Макбет». Я думаю, ничто не сравнится с Макбетом». ¹³² По словам помощника Джона Хэя, Линкольн «читал Шекспира больше, чем все другие писатели вместе взятые». Разделенная» речь: «С помощью своего лингвистического шаблона, заимствованного из таких моделей, как Генрих V, сплачивающий свои войска в Азенкуре, Линкольн подражал характерной интенсивности шекспировского языка. Выделение отдельных слов курсивом придает отрывку ощущение монолога, лучшего литературного английского языка от шекспировской речи до «Улисса» Теннисона». тяжелые часы его президентства как источники силы и утешения. Дон Э. Ференбахер связал эту близость к Шекспиру с острым чувством Линкольна своей роли и высшей ответственности в бойне Гражданской войны.«В какой-то неопределенной степени и каким-то интуитивным образом Линкольн, кажется, ассимилировал суть пьес в соответствии со своим собственным опытом и углубляя чувством трагедии». Монолог Гамлета: «Первый — просто философское размышление о вопросе жизни и смерти, не относящееся к будущему суду; в то время как последний является торжественным признанием неизбежного наказания в будущем за нарушение божественного закона.Пусть кто-нибудь поразмыслит над моральным тоном двух монологов, и не может быть никакой ошибки в силе и величии урока, преподанного одним, и просто умозрительном рассмотрении в другом альтернативы бедам, которым наследует плоть, » — писал Линкольн. Внимание Линкольна привлекли следующие строки:

В испорченных течениях этого мира,
Золотая рука обиды может толкнуть справедливость;
И часто видно, сам злой приз
Выкупает закон.Но наверху все не так;
Там нет перетасовки; там действие лежит
В его истинной природе; и мы сами вынуждены,
Даже до зубов и лба наших пороков,
Дать показания. ¹³⁶

На обратном пути с фронта войны в Вирджинии менее чем за неделю до смерти президент Линкольн развлекал своих товарищей по кораблю чтением Шекспира. Французский гость на борту написал: «В воскресенье, 9 апреля, мы плыли вверх по Потомаку.Весь день разговор шел на литературные темы. Мистер Линкольн несколько часов читал нам вслух отрывки из Шекспира. Большинство отрывков, которые он выбрал, были из Шекспира, особенно из Макбета. Драматически выделены строки после убийства Дункана, когда новый король становится жертвой моральных мучений. Время от времени он останавливался, чтобы подробно рассказать о том, насколько точно Шекспир рисует здесь разум убийцы, когда, совершив темное дело, его виновник уже завидует спокойному сну своей жертвы. Он прочитал эту сцену дважды». ¹³⁷

Сенатор от штата Массачусетс Чарльз Самнер, находившийся на борту парохода, вспоминал, что это чтение предсказало собственную судьбу мистеру Линкольну: «Впечатленный его красотой или чем-то еще, он прочитал его во второй раз. . Когда друзья, которые тогда окружали его, слушали его чтение, они мало думали о том, как через несколько дней то, что было сказано об убитом Дункане, будет сказано о нем. Ничто не может коснуться его дальше. Он спасен от испытаний, которые собирались вокруг него.Он сражался в доброй битве за освобождение. Он вынес основную тяжесть войны с сражающимися против него войсками и победил. Он сделал имя Республики триумфом и радостью в чужих землях». ¹³⁸

1. Гленн А. Фелпс, Джордж Вашингтон и американский конституционализм, с. 66.
2. Линда Грант Де Пау, Матери-основательницы: женщины в революционную эпоху, с. 167.
3. Гордон С. Вуд, Создание Американской Республики, с.549.
4. Гордон С. Вуд, Революционные персонажи: что отличало основателей, с. 214.
5. Гордон С. Вуд, Революционные персонажи: что отличало основателей, с. 67.
6. Стюарт Олсоп, Центр: люди и власть в политическом Вашингтоне, с. 68.
7. Ричард Брукхайзер, Александр Гамильтон: Американец, с. 155.
8. Ричард Брукхайзер, Александр Гамильтон: Американец, с. 155.
9. Питер Р.Энрикес, Реалистичный визионер: портрет Джорджа Вашингтона, с. 53.
10. Ричард Нортон Смит, Патриарх, с. 19.
11. Джозеф Дж. Эллис, Его Превосходительство Джордж Вашингтон, с. 25.
12. Джон Ферлинг, Установка мира: Вашингтон, Адамс, Джефферсон и американская революция, с. 97.
13. Гордон С. Вуд, Революционные персонажи: что отличало основателей, стр. 53, 47-48.
14. Джей Виник, Великий переворот: Америка и рождение современного мира, 1788-1800 гг., с.491.
15. Дэвид Г. Маккалоу, 1776, с. 47.
16. Уиллард Стерн Рэндалл, Джордж Вашингтон: жизнь, с. 42.
17. Форрест Макдональд, Novus Ordo Seclorum: Интеллектуальные истоки конституции, с. 69.
18. Ричард Брукхайзер, Отец-основатель: заново открывая Джорджа Вашингтона, с. 186.
19. Гордон С. Вуд, Империя свободы: история ранней республики, 1789–1815 гг., с. 561.
20. Уильям Данлэп, История американского театра, с.243.
21. Дэвид Г. Маккалоу, Джон Адамс, с. 194.
22. Уильям Ховард Адамс, Парижские годы Томаса Джефферсона, с. 68.
23. Хизер С. Натанс, Ранний американский театр от революции до Томаса Джефферсона, стр. 13–14, 37.
24. Джозеф Дж. Эллис, После революции, с. 129.
25. Патрисия Брэди, Марта Вашингтон: Американская жизнь, с. 210.
26. Гордон С. Вуд, Империя свободы: история ранней республики, 1789–1815 гг., с.561.
27. Стэнли Элкинс и Эрик МакКитрик, Эпоха федерализма: ранняя Американская республика, 1788–1800 гг., с. 190.
28. Уильям Данлэп, История американского театра, с. 95.
29. Ричард Э. Лабунски, Джеймс Мэдисон и борьба за Билль о правах, с. 181.
30. Уолтер Стар, Джон Джей, отец-основатель, с. 188.
31. Фрэнк Монаган, Джон Джей, с. 219.
32. Уолтер Стар, Джон Джей, отец-основатель, с.226, 372.
33. Уиллард Стерн Рэндалл, Александр Гамильтон: Жизнь, с. 73.
34. Клод Г. Бауэрс, Джефферсон и Гамильтон: борьба за демократию в Америке, с. 10.
35. Мэри Каролина Кроуфорд, Романтика американского театра, с. 95.
36. Уильям Данлэп, История американского театра, том I, с. 160.
37. Патрисия Брэди, Марта Вашингтон: Американская жизнь, с. 173.
38. Клод Г. Бауэрс, Джефферсон и Гамильтон: борьба за демократию в Америке, с.11.
39. Пол Боллер, Президентские диверсии, с. 8.
40. Патрисия Брэди, Марта Вашингтон: Американская жизнь, стр. 189, 210.
41. Клод Г. Бауэрс, Джефферсон и Гамильтон: борьба за демократию в Америке, с. 137.
42. Клифф Слоан и Дэвид МакКин, Великое решение: Джефферсон, Адамс, Маршалл и битва за Верховный суд, с.
43. Уиллард Стерн Рэндалл, Джордж Вашингтон: жизнь, с. 43.
44. Пол К.Лонгмор, Изобретение Джорджа Вашингтона, с. 173.
45. Джон Ферлинг, Восхождение Джорджа Вашингтона: скрытый политический гений американской иконы, с. 11-12.
46. Стэнли Элкинс и Эрик МакКитрик, Эпоха федерализма: ранняя Американская республика, 1788–1800 гг., с. 48.
47. Генри Винсек, Несовершенный: Джордж Вашингтон, его рабы и создание Америки, с. 36.
48. Гарри Уиллс, Цинциннат: Джордж Вашингтон и Просвещение, с.133.
49. Форрест Макдональд, Novus Ordo Seclorum: Интеллектуальные истоки конституции, с. 195.
50. Гордон С. Вуд, Радикализм американской революции, стр. 216–217.
51. Форрест Макдональд, Novus Ordo Seclorum: Интеллектуальные истоки Конституции, стр. 197–198.
52. Джеймс Томас Флекснер, Джордж Вашингтон: Страдание и прощание (1793–1799), стр. 498–499.
53. Полин Майер, «Хорошее шоу: Джордж Вашингтон играет Джорджа Вашингтона», Reviews in American History, июнь 1889 г. , с.195.
54. Джозеф Аддисон, Катон: Трагедия и избранные очерки, с. VIII.
55. Бенджамин Франклин, Автобиография Бенджамина Франклина, с. 153.
56. Уоллер Р. Ньюэлл, Душа лидера, характер, убеждение и десять уроков политического величия, с. 156.
57. Пол Лонгмор, Изобретение Джорджа Вашингтона, с. 178.
58. Уолтер А. МакДугалл, Свобода не за горами: новая американская история, 1585-1828, с.304.
59. Пол Джонсон, Джордж Вашингтон: Отец-основатель, с. 97.
60. Роберт Э. Джонс, Джордж Вашингтон: обычный человек, выдающийся лидер, с. 89.
61. Фергус М. Бордевич, Вашингтон: Создание американской столицы, с. 57.
62. Джеймс Мортон Смит, Вашингтон: Профиль, с. 2.
63. Фергус М. Бордевич, Вашингтон: Создание американской столицы, с. 56.
64. Гэри Л. Грегг II и Мэтью Сполдинг, Мудрец-патриот: Джордж Вашингтон и американская политическая традиция, с.189 (Гэри Л. Грегг II, «Символические аспекты Первого Президентства»).
65. Клинтон Лоуренс Росситер, Американское президентство, с. 92.
66. Дэвид Маккалоу, Джон Адамс, с. 38.
67. Джозеф Т. Элис, Братья-основатели, с. 217.
68. Уиллард Стерн Рэндалл, Джордж Вашингтон: жизнь, с. 381.
69. Дэвид Маккалоу, 1776, с. 146.
70. Джозеф Дж. Эллис, Братья-основатели: революционное поколение, с.120.
71. Барри Шварц, Джордж Вашингтон: Создание американского символа, стр. 28-29.
72. Джозеф Дж. Эллис, Его Превосходительство Джордж Вашингтон, с. 173.
73. Уиллард Стерн Рэндалл, Джордж Вашингтон: жизнь, с. 402.
74. Гордон С. Вуд, Революционные персонажи: что отличало основателей, с. 41.
75. Уильям Роско Тайер, Джордж Вашингтон, с. 139 (23 декабря 1783 г.).
76. Джеймс Томас Флекснер, Вашингтон: незаменимый человек, с.178.
77. Гарри Уиллс, Цинциннат: Джордж Вашингтон и Просвещение, с. 7.
78. Джеймс Томас Флекснер, Вашингтон: незаменимый человек, стр. 174–175.
79. Гэри Л. Грегг II и Мэтью Сполдинг, Мудрец-патриот: Джордж Вашингтон и американская политическая традиция, с. 94 (Макубин Оуэнс, «Генерал Вашингтон и военная стратегия революции»).
80. Пол К. Лонгмор, Изобретение Джорджа Вашингтона, с. 183.
81. Пол Майер, «Хорошее шоу: Джордж Вашингтон играет Джорджа Вашингтона», Reviews in American History, июнь 1989 г., с.193.
82. Фрэнк Э. Гриззард-младший, Джордж! Вашингтон: Путеводитель по всем вещам, стр. 379 (Письмо Джорджа Вашингтона армейским офицерам, 15 марта 1783 г.).
83. Пол Залл, редактор, Washington on Washington, стр. 70-71.
84. Джеймс Томас Флекснер, Джордж Вашингтон: Страдания и прощание (1793-1799), с. 330.
85. Карл Сферрацца Энтони, Первые леди, с. 59.
86. Пол Боллер Президентские диверсии, с. 11.
87. Дэвид Маккалоу, Джон Адамс, стр.306, 500.
88. Джозеф Дж. Элис, Братья-основатели: революционное поколение, с. 213, 212.
89. Джозеф Дж. Эллис, Братья-основатели: революционное поколение, с. 167.
90. Джон Ферлинг, Джон Адамс: Жизнь, с. 194.
91. Карл Ван Дорен, Бенджамин Франклин, стр. 632.
92. Рон Черноу, Александр Гамильтон, стр. 39-40.
93. Бернард Бейлин, Чтобы начать мир заново: гений и двусмысленность американских основателей, с.68.
94. Стейси Шифф, Великая импровизация: Франклин, Франция и рождение Америки, с. 39.
95. Уолтер Айзексон, Бенджамин Франклин, с. 355.
96. Стейси Шифф, Великая импровизация: Франклин, Франция и рождение Америки, стр. 29, 5.
97. Ричард Нортон Смит, Патриарх, с. 51.
98. Форрест Макдональд Александр Гамильтон: биография, с. 24.
99. Джон К. Миллер, Александр Гамильтон: Портрет в парадоксе, с.35.
100. Форрест Макдональд Александр Гамильтон: биография, с. 24.
101. Уиллард Стерн Рэндалл, Александр Гамильтон, с. 243.
102. Рон Черноу, Александр Гамильтон, стр. 4,26.
103. Ричард Брукхайзер, Александр Гамильтон: Американец, с. 3.
104. Ричард Брукхайзер, отец-основатель, с. 59.
105. Джозеф Дж. Эллис, Братья-основатели: революционное поколение, с. 18, 224.
106. Джозеф Дж.Эллис, Братья-основатели: революционное поколение, с. 245.
107. Стюарт Олсоп, Центр, с. 6.
108. Кэмерон Аддис, Видение Джефферсона в отношении образования, 1760-1845 гг., с. 131.
109. Гордон С. Вуд, Империя свободы: история ранней республики, 1789–1815 гг., с. 563.
110. Джин Эдвард Смит, Джон Маршалл: определитель нации, с. 44.
111. Чарльз Селлерс, Рыночная революция: Джексоновская Америка, 1815-1846 гг., с.56.
112. Джин Эдвард Смит, Джон Маршалл: определитель нации, с. 359.
113. Уолтер А. МакДугалл, Свобода не за горами: новая американская история, 1585-1828, с. 398.
114. Джин Эдвард Смит, Джон Маршалл: определитель нации, с. 372.
115. Карл Сандберг, Авраам Линкольн: годы войны, том IV, стр. 357-358.
116. Ричард Дж. Карвардин, Lincoln Profiles in Power, p. 101.
117. Форрест Макдональд, Президентство США: интеллектуальная история, с.117.
118. Гордон С. Вуд, Революционные персонажи: что отличало основателей, стр. 47–48, 42.
119. Генри Клэй Уитни, Жизнь на трассе с Линкольном, с. 135.
120. Джеймс Г. Рэндалл, Линкольн, президент: последняя полная мера, с. 378.
121. Дэвид С. Мирнс, В основном Линкольн, с. 116.
122. Гарри В. Яффо, Кризис в разделенном доме, с. 189.
123. Роберт Х. Браун, Авраам Линкольн и люди его времени, том I, с.409.
124. Роберт Х. Браун, Авраам Линкольн и люди его времени, стр. 409–411.
125. Джошуа Вольф Шенк, Меланхолия Линкольна, с. 172.
126. Ньютон Бейтман, Авраам Линкольн: обращение, стр. 36-37.
127. Чарльз Б. Строзиер, Линкольн в поисках союза: общественное и личное значение, с. 231.
128. Франсуа Фюрстенберг, Во имя отца: наследие Вашингтона, рабство и создание нации, стр. 200–201.
129. Майкл Берлингейм, Авраам Линкольн: Жизнь, том I, с. 444.
130. Дорис Кернс Гудвин, Команда соперников: политический гений Авраама Линкольна, с. 51.
131. Ричард Дж. Карвардин, Линкольн: Профили во власти, с. 307.
132. Дуглас Л. Уилсон, Линкольн до Вашингтона, с. 10.
133. Майкл Берлингейм, редактор, «На стороне Линкольна: переписка Джона Хэя о гражданской войне и избранные сочинения», с. 137.
134. Фред Каплан, Линкольн: Биография писателя, с. 274.
135. Дуглас Л.Уилсон, Линкольн до Вашингтона, с. 10.
136. Осборн Х. Олдройд, редактор, The Lincoln Memorial: Album-Immortelles, p. 348.
137. Осборн Х. Олдройд, редактор, The Lincoln Memorial: Album-Immortelles, p. 348.
138. Маркиз де Шамбрун, Впечатления от Линкольна и гражданской войны, стр. 83–84.
139. Чарльз Самнер, Похвальная речь Авраама Линкольна: обещания Декларации независимости, с. 44.