Если бы джеймс пришел ко мне во время я бы передал ему эти деньги: Московский государственный юридический университет имени О.Е Кутафина (МГЮА). Non scholae sed vitae discimus

Мне пришел денежный перевод от незнакомца. В чем развод?

Есть несколько признаков, по которым можно распознать интернет-мошенников. Но самый верный из них — это просьба (а то и требование) перевести кому-то деньги с невнятной мотивировкой. Но что если не вы переводите деньги, а вам внезапно приходит входящий перевод? Звучит вроде бы безопасно — в чем подвох?

Подвох есть, и сейчас мы расскажем о двух вариантах мошеннической схемы, основанной на входящих денежных переводах.

«Привет, сделайте мне логотип»

Еще со времен работы фрилансером у Энди остался персональный сайт-портфолио. Обновления на нем появлялись нечасто, но и закрывать не хотелось. Обладать доменом имени себя любимого все-таки приятно и полезно.

Клиентов сайт давно не приносил, но в один прекрасный день Энди получил письмо следующего содержания:

«Привет, это Дейв, хотел бы узнать, делаете ли вы дизайн логотипов?»

Завязалась переписка, но с конкретикой у Дэйва было так себе.

Зато в сговорчивости новому заказчику было не отказать: без какого-либо обсуждения и вопросов он принял предложенную Энди идею и дал отмашку приступать к работе. Вот только материалы для этого нужно забрать у того самого «консультанта», которому бизнесмен задолжал денег. Небольшую сумму, чуть больше тысячи долларов, и у заказчика она есть, но прямо сейчас по техническим причинам ее перевести невозможно.

Зато возможно заплатить Энди. Кстати, не мог бы он оказать небольшую услугу? Заказчик перечислит ему помимо гонорара еще и долг для консультанта, плюс немного за дополнительные хлопоты. После чего дизайнер перекинет Мистеру К положенную ему часть суммы — и все будут довольны.

Ну кто откажется от такого предложения?

Мошенническая схема с входящим переводом: как это работает

Однако Энди поступил благоразумно и решил сначала поискать в Интернете — а не случалось ли подобное еще с кем-то? Поисковик сразу признал в этой ситуации известную уже как минимум два года мошенническую схему.

• Дейв — (на самом деле его, конечно, не существует) переводит деньги на счет дизайнера. Скажем, 4500 долларов, из которых 3000 — гонорар Энди, 1400 — долг перед Мистером К и 100 — Энди «за беспокойство».
• Энди, как честный человек, отправляет со своего счета или карты деньги Мистеру К. Ровно 1400, как и договаривались.
• Через несколько дней или недель оказывается, что карта, с которой изначально пришли деньги, ворованная. Банк отменяет операцию, Энди теряет все — и свой гонорар, и переплату. А вот перевод Мистеру К уже не отменить: с ним все, по иронии судьбы, законно.

Как делают в России: «ошибочные» входящие переводы

Дизайнеры и другие фрилансеры творческих профессий, как правило, люди подкованные и всякого повидавшие. Поэтому подозрительный стиль общения заказчика и необычная просьба быстро приводят их, как и в случае с Энди, к специализированным веткам Реддита или в блоги, где обсуждают подобные случаи.

Впрочем, судя по комментариям, несколько человек все-таки заглотили наживку и потеряли свои деньги. Это объясняет, почему мошенники до сих пор не отказались от подобного развода.

Хорошая новость для русскоязычной аудитории: в нашей стране конкретно эта схема популярности у мошенников не получила. Можно на нее нарваться, только если вы часто работаете на иностранных заказчиков.

Основная идея схемы: входящий перевод отзовут и деньги с вашего счета исчезнут. А вот то, что перевели вы, вернуть будет очень сложно, а то и невозможно

Зато в России в ходу немного другой обман с входящими переводами. Жертве совершенно внезапно падает на карту некоторая сумма денег — как правило, не очень большая. За этим следует звонок, взволнованный мужчина — а лучше женщина — говорит, что перечислил деньги по ошибке (чаще всего — ошибся в номере телефона), и просит их вернуть.

Дальше вы уже знаете: если жертва поддается, то деньги успешно отправляются мошенникам, а первый перевод через какое-то время аннулируется. Будто его и не было.

Что делать, если деньги уже пришли на карту?

Самый простой и эффективный ответ для большинства таких ситуаций: ничего. Это тот случай, когда бездействие лучше любого действия. Заблокировать подозрительных «заказчиков», отправить авторов ошибочных переводов в банк, в идеале — позвонить в службу безопасности вашего банка.

По российским законам отправитель платежа имеет право вернуть деньги в течение трех лет, поэтому тратить такие подозрительные средства мы тоже не советуем. Но если три года уже прошли, а за деньгами так никто и не обратился ни в банк, ни в суд — скорее всего, вы в безопасности.

Обещанный рай читать онлайн Конни Мейсон (Страница 29)

— Я не могу больше терпеть, любимая. Лети вместе со мной.

Он сделал еще два-три сильных движения, и Гленна взлетела вместе с Кейном к сияющим звездам, непрестанно повторяя его имя.

Уставшие, запыхавшиеся, они долго лежали потом в объятиях друг друга, не в силах пошевельнуть ни ногой, ни рукой, и наконец Кейн прошептал:

— Разве мы не созданы друг для друга, Гленна, любовь моя? Гленна счастливо улыбнулась в ответ и прикрыла глаза.

На следующий день Кейн отправился к Элен с ответным визитом. Побродил немного по элегантно обставленной гостиной Фэйрчайлдов и наконец услышал знакомый голос:

— Кейн! Как мило, что ты зашел! Но если ты к отцу, то его нет дома. Они с мамой буквально час тому назад уехали к морю. Звали меня с собой, но я отказалась. Терпеть не могу курорты, там такая тоска!

— Я пришел не к твоему отцу, Элен, — остановил ее Кейн. — И мне кажется, ты знаешь, зачем я пришел.

— Не имею ни малейшего понятия, — ответила Элен, невинно глядя на Кейна. — Разве что у тебя открылись глаза, и ты наконец понял, что Гленна тебе не пара.

— Такой женщиной, как Гленна, тебе не стать никогда, хоть ты еще триста лет проживи! — холодно оборвал ее Кейн. — И напрасно ты надеялась занять ее место в моей жизни.

— Это она тебе сказала, Кейн? Она тебя обманула.

— Не юли, Элен. Благодари господа за то, что я в тот день успел вернуться домой раньше, чем она успела уйти. Если бы это случилось, я свернул бы тебе шею.

Он сделал шаг вперед, и Элен невольно отпрянула в сторону.

— Кейн, я хотела сделать это ради твоего же блага, — залепетала она. — Гленна замужем за другим. Ты нарушаешь все правила приличия, живя с чужой женой.

— Откуда это стало тебе известно, Элен?

— Я стала невольной свидетельницей вашего разговора.

— То есть подслушивала, — понимающе кивнул головой Кейн. — А затем решила воспользоваться случаем, чтобы прогнать Гленну. Не выйдет, моя дорогая. Ты уже успела поделиться своим открытием с кем-нибудь еще? Отвечай, гадюка!

— Нет, Кейн, нет, — поспешно ответила Элен. — Я никому ничего не говорила.

Разумеется, она сочла за благо не сообщать Кейну про свои телеграммы и уж тем более про полученный ею ответ.

— Тогда тебе крупно повезло. Если будешь молчать и дальше, у тебя появится шанс спасти свою шкуру, — жестко сказал Кейн. — Вскоре Гленна получит развод, затем мы с ней обвенчаемся, и все будет кончено. А пока что держи язык за зубами, и чтоб я не видел тебя у нашего дома. Я все понятно объяснил, Элен?

Она помолчала, с трудом принимая свое поражение. Но Элен знала, каким жестоким и горячим может быть Кейн, когда затронуты его чувства, и потому ответила сквозь зубы:

— Я все поняла, Кейн. Не волнуйся, со мной у тебя больше не будет проблем.

— Смотри же, — напутствовал ее Кейн, выходя из гостиной.

Когда он ушел, Элен какое-то время продолжала стоять неподвижно, чувствуя, как предательски дрожат ее колени.

«Что было бы, узнай Кейн о том, что я списалась с Джаддом Мартином!» — с ужасом подумала она и бросилась собирать свои чемоданы.

Подальше, подальше отсюда! Под крылышко к родителям! На постылый морской курорт, куда угодно, лишь бы оказаться подальше от Морган-Мэнор, когда туда явится законный муж Гленны, мистер Джадд Мартин.

20

Следующие несколько дней Гленна провела в напряженном ожидании. Несмотря на все уверения Кейна, она не думала, что Элен может отступить так легко и просто.

Но шло время, все было тихо, и Гленна понемногу начала успокаиваться.

В один из ближайших дней Перкинс сообщил Гленне о том, что в гостиной ее ожидает посетитель. Ни Кейна, ни остальных членов семьи в это время не было дома, все они должны были появиться позже, к обеду.

Несмотря на то что посетитель стоял к ней спиной, Гленна сразу же узнала Джадда. Разве могла она забыть эту высокую фигуру и эти волосы цвета ржавчины? Джадд повернулся, словно почувствовав приближение Гленны, и широко улыбнулся ей.

— Думала, что я не найду тебя, Гленна? — спросил он, и улыбка на его лице сменилась злобной гримасой. — Ты моя жена и должна вернуться в мой дом и в мою постель. Ты и так слишком долго засиделась в любовницах Кейна Моргана.

Гленна стояла неподвижно, пристально всматриваясь в лицо Мартина.

«Элен все-таки сумела отомстить, — лихорадочно неслись мысли в голове Гленны. — Конечно, кто, кроме нее, мог сообщить Джадду о том, где я нахожусь? Мерзавка!»

При мысли об Элен кровь вскипела в ее жилах, и это вывело Гленну из оцепенения.

— Убирайся вон, Джадд! — закричала она. — Оставь меня в покое! Скоро наш брак будет расторгнут, и мы с Кейном поженимся. А с тобой я больше не хочу иметь дела.

Из глотки Джадда вырвался мерзкий смешок.

— Но если наш брак еще не расторгнут и ты по-прежнему остаешься моей женой, у меня есть на тебя все права, не так ли?

— Нет! — закричала Гленна, испугавшись теперь по-настоящему.

«Я ни за что не отдамся в руки Джадду, — подумала она. — И нашего с Кейном ребенка ему не отдам!»

— Нет, — повторила она несколько тише и добавила: — Кроме того, я теперь не одна. Есть еще сын Кейна.

— А, значит, ты родила ему сына, — оскалился Джадд. — Ну и оставь ему его отродье! А сама собирай чемоданы, и пойдем.

— Я никуда не пойду с тобой, Джадд Мартин! Я принадлежу Кейну.

— Да, этот ублюдок оказался живучим, как кошка. Я надеялся, что он уже сдох.

— Не надейся, он жив, и мы с ним любим друг друга.

Прошу тебя, будь хоть раз в жизни порядочным человеком, оставь нас в покое.

— Собирай чемоданы, дорогая.

— Ты куда-то собираешься, Гленна? А кто этот человек?

Гленна и Джадд одновременно обернулись и увидели стоящую на пороге гостиной Бет, которая завернула сюда, услышав громкие голоса. Джадд выступил вперед, элегантно поклонился и медовым голосом произнес:

— Позвольте представиться, мадам. Меня зовут Джадд Мартин.

— А я — Бет Морган. Вы что, знакомы с моей невесткой?

— С вашей невесткой? — цинично рассмеялся Мартин. — Увы, у Гленны нет свекрови, миссис Морган. Я — муж Гленны, а моя мать уже много лет как в могиле.

Бет недоуменно посмотрела на Гленну, затем на Джадда и покачала головой:

— Вы лжете, сэр! Гленна замужем за моим сыном, Кейном, и меньше месяца тому назад у них родился сын.

Джадд криво усмехнулся, затем вынул из внутреннего кармана сложенный лист плотной бумаги и с поклоном протянул его Бет:

— Извольте прочитать вот это, мадам, а затем мы продолжим наш разговор.

Бет внимательно прочитала документ, на котором рядом с подписью Джадда Мартина стояла подпись Гленны, затем подняла голову и посмотрела Гленне прямо в глаза.

— Этот человек действительно твой муж? — спросила она, чеканя каждое слово.

Больше всего Гленна жалела сейчас о том, что не покинула этот дом две недели тому назад. Уйти в никуда было бы для нее легче, чем сейчас смотреть в глаза Бет, но Гленна выдержала ее взгляд и молча кивнула.

Бет побледнела, подумав прежде всего о невинном младенце, своем внуке. Точнее, о младенце, которого она уже привыкла считать своим внуком. Она пожевала губами и спросила холодно и сухо:

— Скажи, Дэнни — сын Кейна или этого человека?

— По закону, он мой сын, — охотно пояснил Джадд. — Но если говорить по правде, то Дэнни настрогал ваш сын. Понимаю, трудно поверить в то, что женщина может быть такой распущенной, но, видите ли, Гленне всегда было мало одного мужчины. Как вы полагаете, долго ли она останется с Кейном? Бьюсь об заклад, что нет.

— Не верьте ему, Бет! — закричала Гленна. — Это жалкий, недостойный человек! Вы просто не знаете его! Он заставил меня выйти за него замуж, чтобы получить мое наследство. Он причастен к убийству моего отца. Ради своей выгоды он не остановится ни перед чем.

— Что за бредни, моя дорогая? — мягко оборвал ее Джадд и продолжил, обращаясь к Бет: — Кстати говоря, лучшая подруга Гленны — профессиональная проститутка. Надеюсь, это многое скажет вам о характере вашей «невестки».

— За такую подругу, как Сэл, мне не стыдно, — выпалила Гленна и только потом подумала о том, какое впечатление произведут на Бет ее слова.

— Вот видите, — притворно вздохнул Джадд, разводя руками.

— Как ты могла, Гленна? — со слезами в голосе спросила Бет. — Мы приняли тебя в свою семью, полюбили, а ты все время лгала нам!

— Бет, прошу вас, позвольте мне все объяснить, — умоляюще сказала Гленна.

— Что объяснить? — переспросил Джеймс, появляясь в дверях вместе с Винни. Его пронзительные серые глаза быстро изучили Джадда, а затем вопросительно посмотрели на Гленну. — Что все это значит, Гленна? И кто этот человек?

— Я муж Гленны, сэр. Джадд Мартин, к вашим услугам.

— Вы заблуждаетесь, мистер Мартин, — убежденно ответил Джеймс. — Гленна — жена моего брата.

— Джеймс, — слабым голосом перебила его Бет, протягивая лист бумаги. — Взгляни на это.

Джадд криво усмехнулся, а Джеймс тем временем бегло просмотрел документ, передал его Винни, а сам уставился на Гленну.

— Это правда, Гленна? — спросил он, и Гленна обреченно кивнула головой. — А Кейн знает о твоем муже?

— Я все объясню, Джеймс, только, пожалуйста, не перебивайте меня. Мы с Кейном любим друг друга. Он все знает о Джадде, и его адвокаты добиваются сейчас для меня развода. Еще несколько недель, и я стала бы свободной. После этого мы с Кейном должны были немедленно обвенчаться, и все. К сожалению, наша тайна стала известна Элен, и она, как я понимаю, сообщила обо всем Джадду. Прошу вас, не судите меня и Кейна слишком строго.

— Но ты лгала нам, Гленна, все время лгала. Скажи, Кейн отец Дэнни или нет?

— Да, — прошептала Гленна дрожащим от напряжения голосом.

«Ну почему Кейна опять нет рядом со мной в самую трудную минуту?» — подумала она.

— А вы, я полагаю, явились за вашей женой, сэр? — снова спросил Джеймс, обращаясь на этот раз к Джадду.

— Совершенно верно, — подтвердил тот. — И я намерен отвезти ее домой, в Денвер.

— Тогда, я полагаю, тебе следует собрать свои вещи, Гленна, — покачал головой Джеймс. — Но мальчик останется у нас. Вы не будете возражать, мистер Мартин?

— Оставьте ребенка у себя, если вам так хочется, — пожал плечами Джадд.  — Я, слава богу, способен наделать своих детей.

— Только Кейн имеет право отослать меня прочь! — яростно запротестовала Гленна. — Разве не так, Джеймс?

— Я — глава семьи, и я принимаю здесь решения, Гленна. Если ты признала, что этот человек — твой муж, Кейну нечего возразить.

— Ты не вправе решать мою судьбу, Джеймс, — продолжала настаивать Гленна, задыхаясь от гнева. — И почему ты считаешь, что я соглашусь оставить Дэнни? Нет, я не тронусь с места до возвращения Кейна.

— Хорошо, я пойду на эту уступку, — неохотно согласился Джеймс. — Мы все останемся здесь и будем ждать Кейна.

— Кроме меня, — мрачно буркнул Джадд. — Простите, но у меня есть дела поважнее, чем целый день сидеть и ждать, пока вернется любовник моей жены. Я ухожу, но знайте: завтра утром мы с женой должны будем уехать домой. Найдете меня в гостинице «Хайден-Хаус», пятый номер, на первом этаже.

G этими словами он коротко кивнул, повернулся и ушел, не дожидаясь встречи с Кейном; которая явно не входила в его планы.

Как только Джадд покинул гостиную, Джеймс сердито сказал, обращаясь к Гленне:

— В хорошенькое положение ты нас всех поставила, нечего сказать! После того как ты уедешь, мы станем посмешищем для всей Филадельфии.

— Джеймс, — негромко проворчала Бет, — мне кажется, ты слишком жесток с Гленной. Из того, что я поняла, следует, что Кейн прекрасно знал о ее прошлом. Так что если и обвинять кого, так в первую очередь Кейна.

— Не беспокойся, — холодно ответил Джеймс. — Я ему все выскажу, пусть только появится.

— Не заставляйте Гленну уезжать, — впервые за все время подала свой голос Винни. Это был тот редчайший случай, когда она не только не поддержала своего мужа, но даже осмелилась перечить ему. — Мы знаем, как Гленна и Кейн любят друг друга. И потом, как быть с Дэнни? Он наш, мы не можем его потерять. А разлучать мать и дитя невозможно.

— Винни, в этом доме решения принимаю я, — хмуро напомнил Джеймс своей жене.

— Ты знаешь, я всегда одобряла все, что ты делаешь, Джеймс, — кротко произнесла Винни.  — Но сейчас мне кажется; что ты не прав. Нельзя отпускать Гленну с мистером Мартином. Я видела его всего полчаса, но успела понять, что он очень неприятный и даже опасный человек.

Гленна благодарно улыбнулась Винни, затем с мольбой посмотрела на Бет, и та сказала, обращаясь к сыну:

— Мне кажется, что Винни права, Джеймс. Я считаю, что нам прежде всего нужно дождаться Кейна и выслушать его объяснения. Кроме того, не забывай, что Дэнни — его сын.

— Что и кому я должен тут объяснить? — раздался знакомый голос.

Гленна тихонько взвизгнула от радости и поспешила в объятия Кейна, едва не сбив его при этом с ног.

— Что с тобой, дорогая? — спросил Кейн и подозрительно покосился на брата. — Джеймс, что ты наговорил Гленне?

— Спроси лучше Гленну о том, что она нам всем устроила, — сердито ответил тот. — Я полагаю, тебе известно о том, что она — жена человека по имени Джадд Мартин. А ты представил нам Гленну как свою жену! Как это получилось?

— Будь ты проклята, сучка белобрысая, — пробурчал Кейн, адресуя свои слова Элен, а Джеймсу сказал: — По закону, Гленна жена Мартина, но при этом всегда принадлежала только мне. Этот ублюдок заставил ее выйти за себя, чтобы завладеть ее приданым. Между прочим, через несколько недель Гленна получит развод и станет свободной женщиной. Мой адвокат заверил меня, что это только вопрос времени.

— Ты должен был сказать нам все это с самого начала, — сварливо пробурчал Джеймс. — Мы, в конце концов, одна семья, не чужие.

— И такую правду вам было бы легче принять, чем ложь? — сердито спросил Кейн, а Джеймс смутился и покраснел. — Или Гленна должна была родить где угодно, но только не в Морган-Мэнор?

— Нет! — немедленно возразила Бет, становясь тем самым на сторону Кейна и Гленны, которую она успела полюбить как родную дочь, не говоря уже о Дэнни. — Джеймс, послушай Кейна. Если этот человек в самом деле так опасен, то Кейн поступил правильно, увезя Гленну сюда. Мне не нравится, что Кейн и Гленна скрыли от нас правду, но я категорически против того, чтобы отпускать Гленну к этому человеку. Наверное, самым разумным было бы дождаться развода Гленны, затем тихо обвенчать ее с Кейном, и тогда никто ничего не узнает.

— Мама, — спокойно сказал Джеймс, — ты же слышала, что сказал Мартин. Он настаивает на том, чтобы Гленна вернулась вместе с ним в Денвер. Он имеет на это полное право. Или ты считаешь, что такого человека, как он, легко можно переиграть? Помни, закон на его стороне, пока, во всяком случае.

— Я не пойду с ним, — упрямо заявила Гленна.

— Но у тебя нет выбора, — жестко возразил Джеймс. — Если бы вы с самого начала посвятили меня во все свои тайны, я, может быть, и придумал бы что-нибудь. Но теперь слишком поздно.

— Не поздно, — возразил Кейн. — И я сам постараюсь справиться со своими проблемами. Ни Гленна, ни Дэнни не покинут Морган-Мэнор. Я убью Мартина, прежде чем он приблизится к ним еще раз.

— Кейн! — ахнула Бет, потрясенная словами сына. — Не смей так говорить! Никто не вправе распоряжаться жизнью другого человека!

— И все же я сделаю это, — ответил Кейн. — Я не позволю никому отобрать у меня то, что мне дороже жизни.

После этих слов в гостиной надолго установилось молчание. Каждый обдумывал решение Кейна отстоять свое счастье любой ценой. Наконец тишина сделалась непереносимой, и тогда заговорила Гленна:

— Мне очень жаль, что я не сумела вовремя уйти из этого дома. Я собиралась сделать это еще две недели тому назад, сразу после визита Элен, но тогда меня перехватил Кейн.

— Элен Фэйрчайлд? — требовательно переспросил Джеймс. — А она-то какое отношение имеет ко всему этому?

— Элен каким-то образом удалось узнать о прошлом Гленны, и она явилась сюда требовать, чтобы Гленна покинула Морган-Мэнор. В противном случае Элен грозилась рассказать правду всему городу, — сердито пояснил Кейн.

— Но зачем все это Элен? — удивленно спросила Бет.

— Она хочет заполучить Кейна, — ответила Винни, опережая Гленну и Кейна.

— И ради этого она готова на такой невиданный скандал? — поморщилась Бет. — Да, как выясняется, я совсем не знала эту девушку и не представляла себе, на что она способна.

— Я тоже, — заметила Винни. — Подумать только, совсем недавно я еще сочувствовала ей!

— Этот разговор уводит нас в сторону, — нетерпеливо прервал женщин Джеймс.  — Факт остается фактом: Гленна до сих пор является женой Джадда Мартина. Если она откажется ехать с ним, он может обратиться в полицию, и тогда по закону Гленне придется покинуть нас.

Гленна пошатнулась и крепче вцепилась в крепкую, надежную руку Кейна.

«Ах, почему Джадд приехал именно сейчас, а не через две недели, когда я была бы уже свободна?» — горько подумала она.

— Не отчаивайся, дорогая, — сказал Кейн и ласково погладил руку Гленны. — Я пойду и поговорю с Мартином. Предложу ему любые деньги, лишь бы он оставил нас с тобой в покое. Мне кажется, что таких людей, как он, можно прошибить только деньгами.

— Я не хочу, чтобы ты разорился ради меня, Кейн, — печально ответила Гленна, покачав головой.

— А если не будет тебя, зачем мне тогда мои деньги? — тихо ответил Кейн.

— Подкуп? Хм-мм, а что, это может сработать, — заметил Джеймс, задумчиво потирая подбородок. — Ты твердо решился на это, Кейн?

— Да, Джеймс. Гленна — моя жена перед богом. Вскоре мы с ней обвенчаемся по всем правилам. Я готов отдать Мартину столько, сколько он потребует, лишь бы он испарился навсегда.

— Мне, конечно, будет трудно простить твою ложь, но, черт побери, в конце концов, ты мой брат, а Дэнни — мой племянник. И при этом даже дураку понятно, что вы с Гленной в самом деле безумно любите друг друга. Решено, если твоих денег не хватит, чтобы откупиться от Мартина, я добавлю свои, сколько будет нужно.

Глаза Кейна предательски заблестели, и он сказал, благодарно обнимая брата:

— Спасибо тебе, Джеймс. Спасибо, старина.

— Мне думается, что я делаю это не только для тебя, но и для себя, для всех нас. Если бы я не протянул тебе сейчас руку помощи, я бы никогда не смог посмотреть в глаза ни маме, ни Винни. Знаешь, Кейн, мне, честно говоря, не нравится все, что вы натворили, но в то же время в глубине души я понимаю вас и ценю ваши чувства.

— Тогда решено, — улыбнулся Кейн, крепко обнимая Гленну. — Я сегодня же переговорю с Мартином.

Позже, когда они остались вдвоем, Гленна поделилась с Кейном своими сомнениями.

— Боюсь, что из твоей затеи ничего не выйдет, — сказала она. — Денег у Джадда хватает. Не знаю почему, но получить он хочет именно меня. Я столько раз отказывала Джадду, но он не отступился. Он никогда от своего не отступается. Поверь мне, Кейн, я знаю Джадда лучше, чем ты, и я тебя предупреждаю: он будет бороться до конца, лишь бы заполучить меня в свою постель.

«Я просто верил в себя»

11 февраля 1990 года в Токио прошел один из самых сенсационных поединков в истории бокса, в котором считавшийся безнадежным аутсайдером Джеймс «Бастер» Дуглас сумел прыгнуть выше головы и нокаутировал в десятом раунде великого и неуязвимого на тот момент абсолютного чемпиона мира в супертяжелом весе Майка Тайсона. Этот бой многие считают началом заката «Железного Майка»: вскоре он угодил в тюрьму по обвинению в изнасиловании, а после освобождения так и не сумел достичь прежних высот. Карьера Дугласа в дальнейшем также сложилась не слишком удачно: он забросил тренировки и проиграл всем приличным боксерам, с которыми после этого встречался, а единственной выгодой, которую ему удалось извлечь из победы над Тайсоном, стал большой гонорар, полученный за поединок против Эвандера Холифилда.  В большом интервью СЭ Дуглас рассказал некоторые подробности тех времен, а также рассказал о своих нынешних интересах.

– Он спортом уже занимается?
– Нет, рановато еще. Лет до десяти подождем, пусть подрастет. Он боевитый паренек, габаритов будет неплохих, подвижный. И удар – ничего так.

– Ну все, похоже, что бокса ребенку не избежать.
– Мои-то собственные дети в бокс не пошли. Потренировались немного, и оставили. А этот, я думаю, пойдет дальше… Многие боксеры для своих детей такой жизни не хотят, но мне кажется, что ему это на пользу пойдет. Вот сейчас я повожусь с ним, поработаю – он и спит хорошо. Двадцать отжиманий, двадцать приседаний каждый вечер – это обязательно. А иначе всю ночь будет от стенок отскакивать.

– А вы сами как начинали в боксе?
– Папа был профессионалом и чемпионом национального турнира «Золотая перчатка». Он меня и привел в спортзал. С 10 до 15 лет занимался боксом, потом в старших классах перешел на футбол и баскетбол. В баскетбол неплохо получалось. Моя школьная команда была в рейтинге второй по стране. В колледже меня даже в их Зал славы приняли. Только команда была паршивая, и баскетбол мне быстро надоел. В 22 года решил вернуться в бокс.

– И стали там абсолютным чемпионом мира в тяжелом весе. Журнал The Ring назвал вашу победу над Тайсоном «Самой большой сенсацией года». Соответствует действительности?
– Есть известная история, как один журналист, поехавший в Токио освещать бой, проходил проверку документов в аэропорту. Его спросили, что он собирается делать в Японии, он ответил, что приехал работать. «А как долго вы собираетесь тут работать?». Он отвечает: «Где-то полтора часа»… Или пресс-конференция, сразу после того, как мы прилетели. Ребята – журналисты только в затылках чесали, не зная, о чем меня спросить. Один вопрос был: «Ваше настоящее имя – Джеймс, правда?».

– Но вы-то сами верили в то, что можете выиграть?
– Конечно, верил. Как только мы подписали контракт, я только и делал, что готовил себя к бою. Я ведь был тогда вторым в мировом рейтинге претендентов – после Холифилда. Только и ждал, когда придет мой шанс. Вот он и пришел.

– Но в очень плохое для вас время.
– Да, за 23 дня до боя умерла мама. Я тогда еще подумал: «Наверное, я действительно на правильном пути, если что-то так хочет меня остановить». И захотелось победить еще больше.

– Как повлияла на вас смерть матери? Спортсмены иногда используют такие вещи для мотивации.
– Конечно. Это сделало меня только сильнее. Я не мог позволить себе развалиться и потерять концентрацию. И не мог позволить себе проводить ее плохо. Я никогда не хотел разочаровать маму! О-о, это была женщина – пистолет. «Папа – не тот, кого ты должен бояться в этом доме!». Только попробуй ее разочаровать… Она долго болела перед смертью. Приступы случались.

– Тогда же, перед боем, были серьезные проблемы у матери вашего ребенка.
– Да, она очень серьезно болела. С женой еще мы тогда расстались. И с собственным отцом поцапались. Он же был моим тренером, но к тому времени я его отцепил и передал свою карьеру в руки Джона. Папа это плохо воспринял.

– Как вас еще угораздило загрипповать за неделю до боя?
– Все, что только могло случиться плохого, случилось. Джон вроде бы даже хотел бой отменить. Меня накачали антибиотиками. Вечером вышел в коридор отеля, стал перед лифтами и немного размялся. И понял, что готов.

– Соседей не распугали?
– Так нам целый этаж выделили… В общем, я решил, что пришло мое время. Это же просто несусветное что-то – сколько всего на меня вывалилось перед боем! Каждое утро просыпаешься – новая проблема. Скажу вам так: если бы не бокс, я бы тогда развалился к чертям. А так, хоть можно было на груше душу отвести.

– Семья у вас была большая?
– Три младших брата. Старался быть для них начальником, но братишки у меня были настоящие гангстеры.

– Тайсон недавно выпустил автобиографию. Успели уже прочесть?
– Нет. А что, там про меня есть?

– Еще как. Возможно, вам не понравится то, что там написано.
– Ага. У него есть целый комедийный монолог уже: про то, что он не тренировался, а гулял по бабам. Ага! Он был в форме, говнюк этот! Я драл ему задницу с первой минуты боя до последней. Так я его и сделал – потому, что он был побит и устал, а к десятому раунду у него уже не осталось ни хрена. Что за ерунда про растренированность? Растренированным он бы никогда до десятого раунда не дотянул, при таком избиении! Завалился бы в начале.

– А вы ведь действительно владели инициативой с самого начала. Хотя на момент остановки боя по судейским запискам была ничья.
– Судьи были слепые. У одного из них на момент нокаута впереди был Тайсон по очкам!

– Большинство соперников Тайсона проигрывали ему уже в раздевалке. Вас он тоже ожидал увидеть запуганным?
– Понятно, что он был самоуверен. Он, блин, крушил все на своем пути. Думал ли он, что бой будет легким? Конечно, думал, мать его! Но Майк был го-тов. Нет, он дрался. И вес у него был не таким уж большим. И приехал он в Токио с гораздо меньшим антуражем, чем раньше. Жил в маленькой комнате, был сконцентрирован на бое.

– Вы это знали и не испугались?
– Я просто верил в себя. Подготовка прошла идеально. И я понимал, что он думает – что пройдет сквозь меня, не заметив… Так что слушайте Майка побольше. Этот бой его убил. После него он уже ни на что не годился. Всего себя там, той ночью и оставил. Майк дрался хорошо. Я дрался лучше.

– Когда вы поняли, что победите?
– Когда он меня свалил в восьмом раунде.

– После нокдауна? Серьезно?
– Да, я почувствовал уверенность. Это правда! Я к тому времени немного… того, расслабился. В ходе раундов мысли проскальзывали: «Глянь-ка, Тайсон, да я тебя имею, с пристрастием!». А попался – мозги на место встали. Прояснение случилось.

– Тот нокдаун в восьмом раунде стал поводом для грандиозного скандала. Тайсон до сих пор считает, что счет вам вели медленно и он вас нокаутировал раньше, чем вы его.
– Да ну! Ему считали дольше, чем мне. Да вы пересмотрите бой-то! Фигня какая! Майк потом показывал эту видеозапись и отсчитывал: «Раздватричетырепять…». Да что вы хотите? Это Майк… А вот его нокаут – это был нокаут! Видели, как он по полу ползал, капу искал? Будь он в своем уме, сразу же поднялся. Боксер в нокдауне всегда о счете думает, а не о капе.

– В девятом раунде Майк бросился вас добивать…
– О, да. Рванул сразу. Джон сказал в углу: «Он на тебя сейчас прыгнет, как черт». Гонг ударил, и Тайсон попер добивать меня нахрен. Тут мне и объяснять ничего не надо было: в этих глазах все было написано.

– Какой у вас был план на бой? Держать его подальше?
– Да, точно перед собой, на вытянутой руке. И щупать джебом. Джеб у меня жесткий и работал в ту ночь – красота одна. Майк понятия не имел, когда удар придет. Потом уже прыгал и дергался в ответ на любое движение. Не мог войти в ритм моих ударов, не был готов к джебу. Этот джеб, который у меня как полноценный удар правой, не давал ему даже шанса нормально вести бой… Обычно-то праворукие бойцы пользуются джебом, чтобы вывести соперника на коронный удар с правой. А соперник на сам джеб особого внимания не обращает. Этим я многих и удивлял. Мой джеб – сам по себе удар. Майк получал удары вне ритма и понятия не имел, какой руки ему надо больше опасаться. И на лице у него выражение было такое… озабоченное.

– Пару раз в концовке раундов вы били его после гонга. Так всегда поступал со своими противниками сам Тайсон!
– Я бил его, потому что он бил меня. А что мне было делать, прощать ему это? Показывать страх? Да и ему ведь не по себе было. Никто до этого ему зубы не показывал, и он был в бешенстве… Помню, был даже известный комедийный номер братьев Уэйансов, где они изображали типичного соперника Тайсона: стоит, журчит в штаны и трясется.

– Но вернемся к скандалу после боя, когда Дон Кинг и Тайсон пытались доказать, что ваш нокдаун был нокаутом.
– Дон Кинг… Он ведь и моим промоутером был тоже! Но ясно ведь, кого он хотел видеть победителем. Так он созвал заседание с WBA и WBC… IBF мне сразу отдала свой пояс, а эти пошли совещаться. Мы не пришли. Зачем нам участвовать в этой комедии?

– Общественное мнение было на вашей стороне?
– Конечно! Хорошо еще, что этот бой показали в нормальное время в Америке. А то могли бы поверить и Тайсону. Сам по себе факт, что я его нокаутировал, в голове ни у кого не укладывался. А Кинг ведь уже торговался о бое с Холифилдом…

– Можно сказать, что лучший день в вашей жизни вам испортили?
– Да, досадно было. А чем дальше, тем хуже. С Кингом потом судиться пришлось. Обычно-то новый чемпион отправляется отдыхать, отходить от боя, наслаждаться победой, готовиться к новому сопернику. У меня ничего подобного не было. Бой с Тайсоном все никак не заканчивался. Более полугода продолжалась эта комедия. Пару минут понаслаждался тем, что я новый чемпион мира. А только спустился с ринга – кошмар хренов!

– Что, Кинг сильно вас доставал?
– Да сплошное долбанное доставание! Всю мечту испоганили этим дерьмом. Вернулись в Коламбус – и пошли на встречу с адвокатами, е-мое!.. Чертов Дон и его истерики. Это страшно бесило, но еще и больно было тоже. Ты же мой промоутер тоже, Дон! Хоть бы поздравил, что ли. Подошел бы, как человек, сказал бы: «Молодец! Давай теперь реванш устроим». Мы бы без проблем согласились.

– Сама встреча с Доном уже приключение.
– Это человек, после встречи с которым вся твоя жизнь переворачивается с ног на голову. Когда прилетели из Токио в США, сразу поехали в Коламбус. Дон был с нами. Ходил по всему городу, а за ним по пятам следовали телекамеры. И он нес всю эту обычную свою хрень: «Я люблю Коламбус! Я хочу переехать жить в Коламбус! Я – Дон Кинг, американская мечта!». Ну и все такое. Хотя Дону нужно отдать должное, он во многом гениальный человек. И умный. Он мне сразу сказал: «Титул ты выиграл, но ты не сможешь им наслаждаться». Так и произошло.

– Для вас победа над Тайсоном была вершиной карьеры. У вас было два пути: либо вниз, либо прямо – становиться вторым Тайсоном.
– Мы могли сразу дать Майку реванш, – ответил за Дагласа его менеджер. – Но план был иной. Джеймс в своей лучшей форме мог победить любого тяжеловеса в мире. У него отличный рост, прекрасная скорость и достаточно сильный удар. И он неоднократно показывал свои достоинства в ринге – во всяком случае, Тайсон должен был оценить их по достоинству. И теперь представьте: Джеймс побеждает Холифилда, и следующий бой против Тайсона становится чем-то астрономическим. Ты мог бы вынести этот бой на pay-per-view, и он бой побил бы все рекорды сборов в истории бокса.

– Холифилд сказал в интервью нашей газете, что он запугал вас еще до вашего с ним боя в октябре 1990.
– Фигня полная! Я сам был уже развалиной перед боем с Холифилдом, но это было не его рук дело. Это все Кинг. Как тут готовиться, когда суды, протесты, пресс-конференции? Бесконечное что-то! Хожу по торговому центру, а ко мне старушка подходит и говорит: «Зачем вы обижаете Дона?». Понятно, что Дон дал мне этот шанс – выйти на Тайсона, но то, что он сделал потом… И физически, и психологически я уже просто не мог быть готов к Холифилду.

– Эвандер сказал, что вы могли бы подняться после того удара в третьем раунде.
– Я попал под классный удар, черт побери. Будь я готов на сто процентов, получился бы хороший бой. Холифилд был тогда лучшим в мире.

– Неготовность, кстати, была заметна. Ваша попытка апперкота перед самым нокаутом была слишком уж явной…
– И ненужной. Он был слишком далеко от меня. Апперкотом надо бить, когда соперник от тебя не дальше, чем на фут. Все неправильно рассчитал, а потом еще и сам на встречный напоролся. Как в стену с разбегу влетел.

– Почему вы решили уйти из бокса после поражения от Холифилда?
– Взбешен был. До крайности просто. Все надоело, все в гробу видел, полная депрессия. Потому и разжирел – на все наплевать уже было. Была бы мать жива, смогла бы меня остановить, утешить, встряхнуть как-то.

– Пили много?
– Ну да, а как еще? Напивался регулярно. Коньяк «Хеннеси» – такой выбрал себе путь к алкоголизму. А к таким людям, как я, обычно еще и паразиты налипают. Много всякой шушеры вокруг меня тогда было.

– У вас никогда не было проблем с законом?
– Брали пару раз за езду в нетрезвом виде.

– В барах дрались?
– Никогда. Боксеры вообще довольно осторожные в этом смысле люди. Я старался избегать мест, где можно было столкнуться с людьми, которые несли всякую чушь. Ходил туда, где народ друг друга более-менее знал.

– В литроболе удар держали хорошо?
– Я много пил… Прямо садился, основательно так, и напивался. Мохаммед Али, кажется, однажды сказал: «Боксеры плохо понимают, что такое умеренность».

– Сколько у вас занимало времени дойти до кондиции?
– Да часами это продолжалось. Я напивался до совершенно унизительного состояния. Я тогда жил во Флориде, а домой приезжал на лето. Здесь-то все и произошло, в 1996. Добрался до дома на рогах, заснул – проснулся через трое суток. Врачей вызвала жена. Те сначала долго соображали, что со мной делать: заниматься мной или уже не стоит.

– Что это было?
– Диабетическая кома. Диабет у меня был всегда, но пока я держал себя в форме, мог еще как-то держать это под контролем. А как разжирел и пил, не просыхая… В кому я впал уже в больнице. Был на волосок от смерти. Доктора чесали головы, я был в полной ж…, мужики. Просто поднять меня с места, когда я был без сознания, было огромной проблемой.

– А сколько вы весили в то время?
– Где-то 340 фунтов. Очень много, короче.

– Что было дальше?
– Проснулся в больнице и решил: «Ну все, наверное, уже и хватит. Пора сворачиваться нахрен, пока не сдох». Началась жизнь на уколах. Стал постепенно приводить себя в порядок, делать упражнения. Я очень хотел снова боксировать. Бокс был для меня символом нормальной жизни. Ко мне специально приехал друг, чтобы помогать мне тренироваться. Провел один бой, потом еще несколько. Все шло к тому, что у меня получится отличный камбек. Но перед боем с Лу Саварезе принял снотворное. Они меня просто уничтожили, эти таблетки.

– А зачем вы их пили?
– Нас поселили на курящем этаже гостиницы. Я не мог заснуть от запаха сигарет. Там топор можно было вешать. И в бою я действовал, как в замедленном кино. Саварезе в то время был для меня идеальным соперником. Но я не мог нормально двигаться. А он меня ловил.

– Была статья в Sports Illustrated под заголовком «Рокки существует», где проводились параллели между вами и Рокки Бальбоа. Вы сами видите эти параллели?
– У Рокки был плохой послужной список. А я был номер два в мире. У меня был хороший послужной список. Я дрался с Тайсоном на законных основаниях. Может, промоутеры и болельщики думали иначе, но это не меняет сути дела. Я оказался тогда в Токио по праву.

– Когда вы впервые встретились с Тайсоном после боя?
– Два года назад, в Цинциннати.

– Прямо «Мушкетеры двадцать лет спустя».
– Ну да.

– И что Тайсон?
– Да такой же баран, каким и был. У него как раз тогда только вышел фильм. Я подошел к нему, говорю: «Майк, прикольный фильм», все дела. А он «синий» в хлам.

– Один из нас был на церемонии введения Тайсона в Зал славы бокса. Он явно был на кокаине в тот день – двух слов связать не мог.
– Угу…

– Что вы почувствовали, когда узнали, что Тайсон сел в тюрьму?
– Я ничего не почувствовал. Не радовался, это точно. Искренне считал, что все это дело – чушь собачья. Черт, это же был Майк Тайсон! Где бы он ни появился, были сотни баб, метавших в него своими прелестями. Просто ему попалась та, которой что-то не понравилось или я не знаю… Чушь собачья, короче.

– За кого вы болели в бою Тайсона с Холифилдом?
– Да ни за кого. Тот бой с откушенным ухом начинался многообещающе, но потом Тайсон его испортил. Был ли он морально сломлен в том бою? Мне кажется, что после нашего боя в 1990 он уже не сходил с тропы самоуничтожения.

– Вы оба прошли через крайне непростые времена. У Тайсона, такое впечатление, они продолжаются, но вы свою жизнь контролируете.
– Я не могу контролировать диабет. Я постоянно на уколах.

– Вам жаль Тайсона?
– Слушайте, да все с ним нормально…

– Он вам нравится, чисто по-человечески?
– Ну, я бы поговорил с ним. Да, если бы встретились, мы бы поговорили. Это без проблем.

«Я думаю, мы могли бы стать с Майком друзьями, – заверил менеджер Дугласа Джонсон. — Причем, были намного лучше, чем большинство людей, которые окружают его сейчас. Потому они по-прежнему думают только о том, как бы сделать деньги на его имени».

– Принято считать, что золотая эра мирового бокса закончилась в 1990. Вы следите за боксом сейчас?
– В основном за легкими весами. Мейвеэзер и тому подобное. Тяжеловесов тоже смотрю, но сейчас это даже близко не то, что когда-то было. Не то, в чем я принимал участие.

– Мы давно хотели понять: куда подевались все американские тяжеловесы? В ваши времена, возьми десятку рейтинга по любой из версий, восемь из десяти были бы из Америки.
– Да больше, какие восемь… Я не знаю, что произошло. Бокс называется боксом, потому что в нем надо боксировать. А для этого нужна жесткость. Надо уметь контролировать давление, которое рвет тебя на куски. Сейчас, такое ощущение, с этим в состоянии справиться только мексиканцы. Рэй Остин по своим способностям мог побить Кличко. Но я смотрел перед боем в его угол. Там царила атмосфера кораблекрушения. У них не было уверенности, что они вообще могут победить. Вышли, как на расстрел.

– Многие люди называют братьев Кличко бизнесменами в ринге.
– Ну, не зря у них своя промоутерская компания. Они умные, судя по всему, ребята. Старший, слышал, на президента собрался идти?

– Не исключено. У Виталия теперь своя политическая партия с боксерским названием.
– Ох ты, новый Пакьяо.

– Николая Валуева помните? Огромного такого русского?
– Ага, видел один его бой по телевизору. С кем? Не помню уже, но точно не с Холифилдом.

– Что вы можете сказать о нем, как о боксере?
– Да у меня не сформировалось какого-то мнения. Ну, бросилось в глаза, что он слишком большой, медленный и неповоротливый. Пока он делал два шага, можно было поменять стойку и пробить с другой руки. Успех в боксе завязан на механике движения.

– Не знаем, как Валуев, а вы в бою с Холифилдом заработали огромные деньги. Вам удалось их сохранить, когда уходили из бокса? Тайсон ведь полностью разорился.
– Ну, так Тайсон сорил деньгами и платил всем подряд. У меня в этом смысле все в порядке. В моем гараже по 25 «Феррари» никогда не стояло. Самая дорогая вещь, которую я купил для себя, был «Порш». В нем-то я и удирал от копов, которые за мною гнались. Эх, были времена…

Видео размещено в открытом доступе на стороннем ресурсе, редакция сайта не несет ответственности за содержание ролика и его качество и не гарантирует его доступность и возможность просмотра.

Осторожный убийца» — читать онлайн бесплатно, автор Джеймс Хэдли Чейз

Джеймс Хэдли Чейз

Возмездие Немезиды столь неотвратимо, что, несмотря ни на какую предусмотрительность, настигает даже самых осторожных преступников

Дневники Эмерсона

Глава 1

Двадцать два туриста, полные, средних лет женщины и несколько пожилых мужчин, осторожно выбирались из автобуса. Восторженно разинув рты, изумленно озираясь по сторонам, они, словно стадо овец, столпились на площади перед кафедральным собором с его ста тридцатью пятью шпилями и двумя тысячами двумястами сорока пятью статуями.

Я всегда с первого взгляда отличаю англичан от американцев. Англичане очень надменны И это понятно, такие же величественные и старые соборы есть у них на родине, а американцы никогда не обращают внимания на британскую чопорность и всегда суетятся с фотоаппаратами – Это – моя группа, мой Гефсиманский сад, – шепнул Умберто, едва раздвинув уголки рта – Прямо как стадо овец Самое смешное, что, прежде чем они снова сядут в автобус, они уже забудут все, что я им расскажу Да они уже завтра ни вспомнят, как выглядит кафедральный собор – Вы мне симпатичны, Умберто, – сказал я – Мне кажется, человек с вашими талантами не должен тратить свое время на всякий рогатый скот, даже крупный. Чтобы доказать, что я вам хороший друг, я готов взять эту группу.

– Вы? – надменно произнес Умберто.  – Что вы можете знать о кафедральном соборе? Сделайте одолжение, отойдите от меня. Буду рад, если вы вообще унесете ноги. – Он поправил фирменную фуражку с надписью “Гид”, поправил потрепанный галстук и легкой походкой направился к группе туристов, сияя искусственной улыбкой и прикрывая левой рукой большое жирное пятно на куртке.

Еще один автобус подъехал к стоянке, остановился, и вышла новая группа туристов.

– А это – мои, – заявил Филиппо, старательно погасив сигарету и аккуратно заткнув окурок за ленту шляпы. Он ухмыльнулся:

– Какая коллекция тупиц! И я должен им подарить свои полчаса. А если этот дурак Умберто не поторопится и не увезет свою группу дальше, то мы можем столкнуться в соборе, и тогда мне придется говорить во весь голос, чтобы заглушить его хриплую болтовню!

Я схватил его за руку:

– Филиппо, вы сегодня выглядите усталым! Мы с вами всегда были хорошими друзьями: почему бы вам не отдохнуть? Позвольте мне провести этих идиотов по собору вместо вас? Я с удовольствием сделаю это за небольшую сумму, ну, скажем, лир в пятьсот, а чаевые будут, конечно, ваши.

– Идите вы, жулик, знаете куда, – ответил Филиппо, вырывая руку. – Заткнитесь! И завидуйте мне: я неплохо вчера гульнул!

– Почему вы считаете, что я завидую? – спросил я, нахмурясь. – Посмотрите на себя: рубашка грязная, на пальто дыры. Вы выглядите как бомж и при этом всерьез заявляете, что я вам завидую?

– Лучше иметь хотя бы грязную, но рубашку, чем не иметь никакой вообще, – сказал с усмешкой Филиппо, – и гораздо более прилично иметь дыры на пальто, чем на брюках. Посмотрите на себя!

Я задумался, что бы такое похлеще сказать, и украдкой посмотрел на манжеты своей рубашки. Они были чистые, но потертые. А вот ботинки волновали меня больше, чем одежда. Утром я вставил пару новых стелек из крепкого картона, который стянул у своей хозяйки, и, разумеется, в первый же дождливый день они расползутся, а я не смогу выйти на улицу и лишусь этого скудного источника дохода. Новую пару ботинок мне не придется покупать еще очень долго, пока я не заработаю деньги.

Если бы я был итальянцем, а не американцем, то стать официальным гидом мне не составило бы никакого труда. Но я американец и получить так просто необходимое разрешение не мог.

Различие же между частным и официальным гидом весьма существенно. Система такова: любое туристическое агентство имеет своего гида, сопровождающего автобусы с туристами. В обязанности гида входит встреча туристов, поездки с ними по городам, оформление счетов в гостиницах, в ресторанах, кафе и вообще оказание туристам разных мелких услуг, но при этом официальный гид не обязан знать исторические подробности о различных достопримечательностях, представляющих для туристов интерес. Поэтому обычно гид из турагентства договаривается с гидами городов о том, чтобы те встречали автобусы и проводили экскурсию с приехавшими, и платит им за эти услуги. Таким образом, гид города имеет постоянную работу и может рассчитывать на регулярные деньги.

Частный гид, подобно мне, может работать только с туристами, путешествующими самостоятельно, но вследствие таможенных валютных ограничений туристы, вынужденные экономить, обычно обходятся без наемного гида. Чтобы не перебегать дорогу официальным гидам, частный гид не имеет права носить ни повязку, ни кепку гида. Поэтому, когда частный гид предлагает свои услуги, на него всегда смотрят с некоторым подозрением.

С другой стороны, работа гидом, пусть даже частным, дает хоть и небольшой, но честный заработок. Я жил в Милане без вида на жительство, и для меня другой возможности заработать на жизнь не было.

Этот день был из неудачных. Последние два часа я терпеливо, но безуспешно прождал клиентов. Я начал волноваться, поскольку в кармане не было ни лиры, а через полчаса наступало время ленча. Я стал подумывать не найти ли, пока не поздно, Торрчи, одного из лучших карманников, промышлявших в кафедральном соборе, и занять у него сотню лир, пока он не отправился домой. Я всегда мог рассчитывать на небольшую сумму у Торрчи, но, поскольку я уже должен был ему две сотни, обращаться к нему не хотелось.

Пока я решал проблему, остаться голодным или искать Торрчи, мимо, легко и грациозно ступая, прошла и остановилась неподалеку девушка.

Стройная фигурка, короткие вьющиеся волосы цвета старой меди, большие, широко посаженные глаза, крупный алый рот. Она была одета в желто-коричневую плиссированную полотняную юбку и изумрудно-зеленую шелковую блузку, открытую у шеи. На вид ей было около тридцати лет.

Она не была красавицей в общепринятом значении этого слова, но какое-то обаяние, исходившее от ее фигурки, привлекало к себе внимание, подобно одинокому неоновому фонарю, сияющему на неосвещенной улице.

Она открыла сумочку и, достав “Краткий путеводитель по Италии”, сосредоточенно нахмурясь, начала перелистывать страницы.

Я глазел на ее длинные стройные ножки в прозрачных чулках, а два других гида, частники, уже направлялись к ней. Медлить было нельзя. В два прыжка я подлетел к ней. Увидев, что клиента перехватили, гиды, ругаясь, повернули обратно.

– Прошу простить, синьора, – я поклонился, – не нуждаетесь ли вы в услугах гида? В “Краткий путеводитель” не вошли самые интересные достопримечательности города, я был бы счастлив вам их показать.

Она подняла на меня глаза, и наши взгляды встретились. Она конечно же сразу увидела, как подпрыгнуло мое сердце и тут же провалилось в стоптанные ботинки, а я четко ощутил, что под ее изумрудно-зеленой блузкой заключено все безумие рода человеческого.

Она улыбнулась. У нее были крупные ровные зубы, такие же белые, как сердцевинка десертного яблока, фиалковые глаза и длинные черные ресницы.

– А вы настолько компетентны, что можете открыто говорить о недостатках “Краткого путеводителя”? – спросила она.

– Я ведущий специалист по готической архитектуре и эксперт по итальянским соборам вообще, синьора. В течение прошлого года я показал собор не менее чем тысяче ста двадцати трем туристам, и все были в восторге.

Она захлопнула путеводитель:

– Прекрасно! И сколько это будет стоить? Вы официальный гид?

– Думаю, вам вполне достаточно одного взгляда на официальных гидов, чтобы увидеть разницу между ними и мной. Нет, я не из их числа. Вон, посмотрите, у входа как раз стоит один гид, вон тот, с прекрасными фарфоровыми зубами и синими прожилками на носу!

Взглянув на Джузеппе, кстати одного из моих лучших друзей, она рассмеялась. Действительно, взглянув на него, сразу становилось понятно, что он не пишет маслом, но все равно, как непризнанный художник, пьян в стельку каждый вечер.

– Я поняла, что вы имеете в виду. – Она коснулась завитка волос на шее. – Да, мой выбор не в его пользу. Но ваши услуги, наверное, очень дороги?

– Я самый лучший и самый дешевый гид в Милане, синьора!

– Я дам вам тысячу лир, и не больше.

– За тысячу лир, синьора, я покажу вам даже “Тайную вечерю” да Винчи в монастыре Санта-Мария-делла-Грациа. Мы возьмем такси. Счет оплачиваю я!

– Я ее уже видела, – отозвалась она. – Вы американец?

– Хотите сказать – соотечественник? Она быстро взглянула на меня:

– А я до сих пор считала, что мой итальянский безупречен.

– Это так, но у вас вид американки.

– Вот как? – Она улыбнулась. – Ну, раз вы мой гид, не зайти ли нам в собор?

– Я к вашим услугам, синьора.

Мы вошли в полутемный собор. В это время Умберто рассказывал об очередной, заслуживающей, на его взгляд, интереса туристов детали собора и в тщетных потугах привлечь внимание разбредающегося стада размахивал руками.

Когда он углядел меня с девушкой, его заученно-плавная речь внезапно оборвалась. Он вынужден был даже хлопнуть себя по лбу, чтобы вспомнить, о чем он минуту назад говорил.

– Сегодня собор переполнен как никогда, – заметил я, проводя девушку мимо группы Филиппо и толпы зевак. Филиппо вытаращил на девушку глаза, потом зло взглянул на меня. – Предлагаю пойти посмотреть мощи святого Карла Борромео, миланского архиепископа, умершего в 1586 году. Год назад он выглядел вполне пристойно, но в последнее время, к сожалению, у него немного попортилось лицо, и это уже не тот красавец, которого прилично показывать дамам, тем не менее интересно посмотреть на то, как он был упокоен триста шестьдесят лет назад. Потом можно вернуться в собор, и без толпы зевак я вам расскажу все о соборе.

– Я и не знала, что Карл Борромео похоронен здесь. Я видела его колоссальные изваяния на Лаго-Маджоре. Почему они такие огромные?

Я пошутил:

– Его друзья опасались, как бы люди не забыли его слишком быстро, и потому решили, что семидесятипятифутовая статуя останется в памяти потомков. А вы бывали на Лаго-Маджоре, синьора?

– У меня там вилла.

– О, прекрасное место! Я вам завидую. Мы задержались перед ступеньками, ведущими в подземную капеллу, где покоились мощи архиепископа.

– Могу я попросить вас об одном одолжении? – спросил я.

Она взглянула на меня. Мы стояли в полумраке и были одни, совершенно скрытые от посторонних взоров, и я едва сдерживался, чтобы не схватить ее в объятия. Меня, как огнем, охватило непонятное возбуждение. Я испугался. Я давно уже взял себе за правило быть осмотрительным, когда нахожусь наедине с женщиной.

– Что такое?

– Брат, то есть священник, который охраняет место упокоения архиепископа, рассчитывает на небольшую сумму за свои хлопоты, а я, к сожалению, в данный момент не при деньгах. Я был бы очень признателен, если бы вы дали ему сотню лир. Вычтите их из моего вознаграждения.

– Вы хотите сказать, что у вас вообще нет денег? – прямо спросила она.

– Временные затруднения…

Она открыла сумочку и подала двести лир.

– Хороший гид должен зарабатывать много.

– Нет, это не значит, что я плохой гид. Просто сейчас трудные времена.

– Думаю, вы – хороший гид. – Она улыбнулась мне.

. Как раз в этот момент я схватил за руку Торрчи, пытавшегося проскочить между нами. Крепко держа мошенника за руку, я сказал:

– Синьора, позвольте представить вам синьора Торрчи, самого знаменитого карманника, работающего в соборе!

Торрчи, жирный маленький человечек с круглым, веселым лицом, не сразу узнавший меня в полумраке лестницы, засиял и стал шарить в карманах.

– Только ради практики, синьор Дэвид, ничего больше, – затараторил он, отдавая девушке бриллиантовую брошь, наручные часы, портсигар и отделанный кружевами носовой платочек, который только что был в кармашке ее блузки. – Вы же знаете, я никогда не трогаю ваших клиентов.

– Убирайтесь, негодяй, и, если вы попытаетесь еще раз надуть меня, я вырву ваше воровское сердце с мясом!

– Такие слова в кафедральном соборе! – искренне возмутился Торрчи.  – Не забывайте – вы в доме Божьем.

Я угрожающе поднял кулак, и он быстренько ретировался в темноту.

– Прошу прощения за происшествие.

– Он очень ловок. И как только это у него получается? – Девушка убрала вещи в сумочку. Я засмеялся:

– Ну, это еще детские игры. Верх его искусства – снять прямо на улице пояс с подвязками с молодой женщины, которая не обнаружит пропажи до тех пор, пока не спустятся чулки. Каждый день он подвешивает очередной пояс над своей кроватью.

– Ради Бога, не продолжайте! – воскликнула девушка, смутившись.

– Торрчи – великий артист, но не единственный. Собор полон искусных карманников. Они хорошо наживаются на туристах. Счастье еще, что я знаю большинство из них, и у нас своего рода соглашение. Они не трогают моих клиентов. Боюсь, бриллиантовая брошь слишком серьезный соблазн.

– Я не должна была надевать ее. – Повернувшись, она стала всматриваться в сумрак лестницы, ведущей в капеллу. – Можно я возьму вас под руку?

– Как раз я хотел это предложить вам. Когда мы начали спускаться, она слегка оперлась на мою руку, но на полпути оступилась и, если бы я не подхватил ее, упала бы. Испугавшись, я невольно притянул ее к себе.

– Это все высокие каблуки; – сказала она, задохнувшись от неожиданности.

– Да, думаю, дело в них, а ступени здесь совершенно безопасны. – Поддерживая девушку, я случайно коснулся ее груди, испугался и взглянул на нее сверху вниз. Ее лицо было в шести дюймах от моего. В сумеречном свете глаза девушки светились, как у кошки.

Я не мог сдержаться, нагнулся и поцеловал ее. И почувствовал, как на какое-то короткое мгновение она слегка прижалась ко мне. Всего на какое-то мгновение! Потом она осторожно отодвинулась.

– Вы не должны были делать этого, – прошептала она.

– Не должен, – ответил я и, прижав ее к себе чуть крепче, поцеловал еще раз, и она…, ответила на мой поцелуй.

– Пожалуйста, не надо…

Пошатываясь и задыхаясь, я отпустил ее.

– Извините, – сказал я. – Я прошу прощения. Я не знаю, что такое со мной.

Она посмотрела на меня и коснулась кончиками пальцев своих губ.

– Не извиняйтесь – не случилось ничего такого, за что стоило бы просить прощения. Мне это даже понравилось. Может быть, уйдем из этого мрачного места?

Яркий солнечный свет, горячий воздух, шум транспорта и плотная толпа ошеломили нас после тишины и сумрака кафедрального собора. Мгновение мы стояли зажмурившись. Шум волной накрыл нас, а мы чувствовали себя изолированными среди толпы беспорядочно снующих вокруг нас людей.

– Я сунула тысячу лир в ваш карман. А вы не заметили! – сказала девушка. – Мне кажется, что после небольшой практики я могла бы стать такой же ловкой, как и синьор Торрчи!

– Но я их не заработал, – запротестовал я, – я не могу взять эти деньги.

– Пожалуйста, замолчите, терпеть не могу разговоров о деньгах. Замолчите.

– Тогда давайте продолжим экскурсию и поднимемся на крышу, за углом есть лифт. Да и статуи лучше всего смотреть вблизи.

– Пожалуйста, хватит о соборе! Давайте зайдем куда-нибудь, выпьем кофе, просто поговорим.  – Она открыла сумочку и достала темно-зеленые солнцезащитные очки. Когда она их надела, ее глаза скрылись за стеклами, и я испытал легкий шок, поняв, что именно ее глаза оживляли лицо. И теперь, когда глаз не было видно, оно стало, как маска, безжизненным и холодным.

– А о чем бы вы хотели со мной поговорить? – по-идиотски спросил я.

– Вы что, дурак? Или притворяетесь глупым? Вы не хотите разговаривать со мной?

Мысли мои совсем перепутались. Я не мог поверить, что эта девушка говорит серьезно. И действительно, совсем уж глупо, автоматически продолжил экскурсионным тоном:

– Может быть, “Максимум” или, если быть совсем уж точным, – Алла-Белла-Наполи.

– Пойдемте в обычную тратторию, туда, где едят простые люди.

– Вы не шутите, вы хотите пойти в тратторию?

– Ну да, пойдемте в тратторию, где вы обычно обедаете сами.

Я повел ее вниз по Корсо-Витторио-Эммануэле в кабачок к Пьеро.

Обслужить нас вышел сам хозяин. Пьеро – маленький человечек с круглым животом и сморшенным лицом, обрамленным лохматой черной бородой. Когда мы сели за столик, он посмотрел на девушку долгим, оценивающим взглядом, и в его глазах я прочел удивление и восхищение.

– Синьора! Синьора, какое счастье, чем могу служить вам?

Она сняла солнцезащитные очки, и в отсвете красного абажура настольной лампы ее глаза засверкали, как красные рубины.

– Заказывайте вы, – обратилась она ко мне. – Что здесь самое вкусное?

– Ризотто. Это классическое блюдо Милана, и нигде его не готовят лучше, чем у Пьеро.

– Значит, ризотто, – улыбнувшись Пьеро, сказала она.

– И котолетте а-ля миланезе. Она кивнула.

– И бутылочку сасселлы?

– Хорошо.

Когда Пьеро ушел на кухню, она открыла сумочку и протянула мне портсигар. Я взял сигарету, первую за два последних дня, дал прикурить ей, закурил сам – все это было похоже на сон. Сам себе я казался мыльным пузырем, который тут же лопнет, стоит только слегка его задеть.

– Вы, наверное, думаете обо мне черт знает что? – спросила она, глядя мне в глаза.

– Нет. Я просто не могу поверить своему счастью.

Она улыбнулась:

– Вы, наверное, подумали, что я шизофреничка?

– Ничего подобного я не думаю. Мне кажется, что вы действовали импульсивно, а теперь боитесь, как бы вам не пришлось раскаиваться.

– Нет. Что случилось, то случилось. Не в моем характере убегать или устраивать сцены.

– Устраивать сцены, – машинально повторил я. – Мы оба позволили себе некоторую несдержанность. Но, мне кажется, жизнь была бы гораздо привлекательнее, если бы мы шли навстречу своим желаниям, а не сдерживали своих чувств.

– Вы действительно так думаете?

– Да.

– Хорошо. Тогда я буду следовать своим желанием. Как вас зовут?

Я обрадовался, что надел сегодня чистую рубашку и побрился, поскольку далеко не каждое утро я утомлял себя бритьем.

– Дэвид Чизхольм, а ваше?

– Лаура Фанчини.

– Я думал, что у вас американское имя, а Фанчини – знаменитая итальянская фамилия.

– Я – американка, мой муж – итальянец. Я посмотрел на нее в упор:

– Итальянец или был итальянцем?

– Это имеет значение?

– Для меня – да.

– Ни то ни другое.

Вернулся Пьеро и поставил на стол два бокала “кампари” и бутылку минеральной воды.

– Ризотто будет готово через пять минут, а пока выпейте “кампарио, доставьте мне удовольствие, синьора, я угощаю.

Я положил руку на его кулак и слегка подтолкнул.

– Пьеро, у вас, наверное, много дел, – многозначительно сказал я.

Он понял мой намек и с улыбкой вернулся за стойку.

– Что вы имеете в виду – “ни то ни другое”? Он жив или мертв?

– Всего понемногу: он попал в аварию и не может ни говорить, ни двигаться, но пока жив. Вот уже четыре года.

– Извините меня. Это печально.

– Да уж, для меня так даже слишком. – Она налила в бокал немного минеральной воды.

– Если бы я знал, то не посмел бы вас поцеловать, – неловко извинился я. – Очень сожалею.

– Почему вы сделали это? – глядя в сторону, спросила она, тонкими пальцами вращая ножку бокала.

– Сам не знаю. При виде вас меня словно током ударило.

Она продолжала крутить бокал. Мы помолчали. Потом она сказала:

– В вас есть что-то магнетическое. Мое сердце бешено заколотилось.

– Вы сами дали мне повод вести себя неподобающим образом, – продолжала она. – И вы мне понравились в тот же миг, как я вас увидела. Вас не шокируют мои слова?

Я засмеялся:

– Нет.

К нам подошел Пьеро с ризотто и открыл бутылку вина. Мы молчали, пока он не вернулся обратно за стойку.

– Непонятно, почему человек ваших способностей зарабатывает себе на жизнь гидом?

– В Милане для меня нет другой работы, которой я мог бы заняться, я – иностранец. И у меня нет разрешения полиции на проживание в Италии. Это секрет, конечно.

– Это правда?

– Да.

– Почему вы не получите его?

– Не могу получить, пока не докажу, что у меня есть работа, а я не могу получить работу, пока не предъявлю разрешение полиции. Замкнутый круг.

– Почему вы приехали в Италию?

– Я люблю эту страну и пишу книгу о кафедральных соборах Италии.

– О, я скорее подумала бы, что вы были бы последним человеком на свете, который мог бы написать об итальянских соборах.

– Вы ошибаетесь. До войны я жил в Нью-Йорке, я архитектор, не самый знаменитый, но на приличную жизнь хватало. Потом пошел в армию. Потом война. Наша часть одной из первых вошла в Рим, я был потрясен его великолепием и тогда решил, что напишу книгу о его соборах. Демобилизовавшись, я не вернулся в Америку и остался в конце концов в Милане. Связываться с полицейскими формальностями не хотелось, и мне вполне хватает на жизнь тем, что зарабатываю гидом в кафедральном соборе. Вот и вся моя жизненная история.

– Может быть, было бы лучше получить вид на жительство?

– Может быть, но меня пока такая жизнь вполне устраивает.

Пьеро принес котолетте – телячьи котлеты на косточке, смазанные яйцом и обвалянные в панировочных сухарях.

Когда он отошел, она спросила:

– У вас действительно нет денег?

– Теперь есть.

– Нет, до того…, до меня.

– Моя работа не позволяет мне вести роскошную жизнь, – уклончиво ответил я. – Может быть, хватит обо мне, расскажите о себе!

Лаура приподняла брови:

– Ничего особенного. Я работала в американском консульстве у одного из заместителей госсекретаря. Здесь встретила Бруно, он предложил мне выйти за него замуж. Он очень богат. К тому времени мне уже до смерти надоела работа в офисе, а он так искренне полюбил меня, и я согласилась выйти за него замуж. Через год он попал в автомобильную катастрофу, у него серьезная травма позвоночника, а кроме того, он получил и другие не менее тяжелые травмы, как заключили врачи, но выжил. Они не знали Бруно. Нет ничего на свете, чего бы он не сделал, если он того захотел. Он захотел жить и живет. Четыре года он не двигается, не владеет руками и ногами, не говорит. Но живет!

– И нет никакой надежды на улучшение? Она покачала головой:

– Я не знаю, как долго продлится такая жизнь. Врачи теперь осторожны в своих прогнозах: он может умереть завтра, а может жить и сто лет.

От злобы, внезапно вдруг прозвучавшей в ее голосе, у меня по спине поползли мурашки.

– Сочувствую, – только и мог сказать я.

– Да, – рассмеялась она, – как видите, моя жизнь в данный момент не сахарный пирог.

– Что вы делаете в Милане? – спросил я, пытаясь отвлечь ее от столь неприятной темы.

– Я была у своего парикмахера. Атмосфера в доме ужасная. Решила отвлечься и заглянула в собор. Я рада, что пришла сюда, – сказала она и, как мне показалось, с нежностью посмотрела на меня.

Я подумал о ее “живом трупе” – муже и попытался представить себе, что бы чувствовал я, будь на его месте. У него наверняка нет душевного покоя. Он наверняка подозревает Лауру. А когда ее нет дома – ревнует.

– Бруно доверяет мне, – сказала Лаура, словно прочитав мои мысли, – ему и в голову никогда не придет, что я могу дать волю своим чувствам. Он верит в мою верность.

Меня поразило то, что она поняла, о чем я думаю.

– Такое доверие, наверное, тяжело для вас.

– До сегодняшнего дня я не тяготилась этим, – сказала она медленно, не глядя на меня, – но сейчас вдруг подумала, что это глупо. Четыре года! Возможно, вот так и пройдет моя молодость. Я не знаю, как долго это еще будет продолжаться. Кроме того, как он узнает, если я когда-нибудь дам волю своим чувствам?

Я почувствовал, как забурлила моя кровь. Я должен был что-то сказать. Судя по всему, она хотела, чтобы ее убедили, что при подобных обстоятельствах измена мужу не может считаться грехом. Мне это было бы не трудно. На моем месте мог бы оказаться другой. Но я никак не мог выкинуть из головы ее больного мужа. Что бы чувствовал и думал я на его месте?!

– Трудно быть в чем-нибудь уверенным наверняка, особенно в таком случае, – сказал я. – Некоторые люди, особенно больные, очень чувствительны к тому, что происходит рядом. Он очень быстро может догадаться, что происходит. Вы можете выдать себя. Скорее всего, так и будет. И сделаете ему больно, когда он узнает о том, что произошло. Не так ли?

Она задумчиво покачивала свой бокал и вдруг безвольно поставила его на стол. Секунд пять она сидела не шевелясь, не глядя на меня, а потом сказала:

– Вы необыкновенный человек, Дэвид. Большинство мужчин даже не подумали бы о нем.

– Я думаю не столько о нем, сколько о вас. У меня есть некоторый жизненный опыт. И поверьте мне, раскаяние приходит обычно ночью и не дает покоя до утра.

Она улыбнулась. Улыбка была холодной, а лицо оставалось бесстрастным.

– Да, я ошиблась, именно вы тот человек, которому стоит продолжать писать книгу о кафедральных соборах. У вас характер как у святого, и вы, наверное, безгрешны.

Мое лицо залилось краской.

– Я не мог не сказать вам этого. Да, я так чувствую. Не в моем характере бить лежачего. Если бы ваш муж мог позаботиться о себе, постоять за себя, это было бы другое дело. А я, должен признаться, не могу стрелять по сидящим птичкам.

– Мне это нравится в вас, Дэвид. – Ее глаза лучились странным, завораживающим светом. Она как бы отдалилась от меня на тысячу миль. – Я полагаю, вы правы – это была бы стрельба по сидящим птичкам. К сожалению, у меня другое отношение к ценностям такого рода. Если бы мне когда-нибудь пришлось стрелять в птицу, то, наверное, я предпочла бы убить ее, чем ранить и отпустить для долгих страданий.  – Она взглянула на свои часы. – О, я должна бежать. Я не предлагаю вам заплатить за обед. Вам это не понравилось бы, не так ли? – Она поднялась. – По-жа-луйста, не провожайте меня. Я предпочитаю уйти одна.

Она опять угадала. Я как раз хотел сказать, что заплачу за обед.

– Я еще увижу вас?

Она засмеялась, искренне забавляясь ситуацией. – А зачем? Меня не интересуют ваши соборы, а вас – мои трудности.

Она стояла против света, и изящные контуры ее тела отчетливо просматривались сквозь блузку. Мои добрые намерения исчезли. Я понял: сейчас она уйдет навсегда.

– Подождите минутку…

– Прощайте, Дэвид. Спасибо за ленч. Отправляйтесь домой писать вашу книгу. Уверена, она будет иметь большой успех. – Она пошла по проходу между столиками. Пьеро поклонился ей, а она, на несколько секунд остановившись, что-то ему сказала. Ее силуэт обрамлялся солнечным светом, а сквозь складки юбки я видел темноватые контуры ее стройных ног и округлые линии бедер. Не оглянувшись, она вышла на улицу.

А я сидел, ощущая с ее уходом пустоту и злость. Смотрел на то место, где она остановилась, заговорив с Пьеро, и проклинал свою чертовскую глупость, свои никому не нужные принципы, но внутренний голос нашептывал, что я сделал все правильно.

Пьеро подошел к столику:

– Вы довольны, синьор Дэвид?

– Да, спасибо, все было прекрасно. Счет, пожалуйста.

– Какая красивая синьора!

– Счет, Пьеро!

Он ушел, вернулся со счетом и подал его, но без улыбки на своем добродушном лице. Я отдал ему купюру в тысячу лир.

– Оставьте сдачу себе. Пьеро.

– Но этого слишком много! – воскликнул Пьеро. – Я же вижу, вы сами нуждаетесь в деньгах…

– Оставьте сдачу себе и не приставайте ко мне! Он поспешно возвратился за стойку и уселся там, бросая на меня удивленные и соболезнующие взгляды.

Я потянулся за своим окурком.

И тут я увидел брошь.

Возле пепельницы, наполовину прикрытая салфеткой, лежала бриллиантовая брошь. Брошь, должно быть, каким-то образом выскользнула из сумочки, когда она доставала платок. А может, Лаура оставила ее тут, зная, что я найду ее.

У Торрчи была небольшая квартирка на улице недалеко от Пьяцца Лорето. На этой площади была установлена виселица с телом Муссолини. А Торрчи был ярым антимуссолинистом и приложил огромные усилия к поискам квартиры именно в этом месте, чтобы утром, идя на “промысел” к собору, плюнуть на то место, где когда-то тело Муссолини оплевывалось разъяренной орущей толпой.

Квартира находилась на самом верхнем этаже грязного ветхого дома, со времен войны хранившего на своих стенах следы шрапнели. По обе стороны от него до сих пор оставались огромные кучи щебня и кирпича – последствия бомбежек.

Переступая через играющих на лестничных площадках детей и раскланиваясь по пути с мужчинами и женщинами, праздно сидящими в креслах возле открытых дверей, я поднялся наверх.

В полдень Торрчи обычно возвращался домой для небольшого отдыха, и он сейчас должен быть дома. Торрчи был человеком строгих привычек: утром в девять тридцать уходил к собору, возвращался на ленч к двенадцати, отдыхал и отправлялся обратно к четырем, оставаясь в соборе до семи. Он никогда не отступал от этого распорядка дня, за исключением двух выходных дней в неделю, когда он ездил к своим родителям в Неаполь.

Постучав в дверь, я вытер носовым платком лицо и руки. Здесь, наверху, было очень жарко от солнечных лучей, буквально прожигавших железную крышу. Торрчи открыл дверь: босой, в грязной белой футболке и черных шортах, с залитым потом круглым лицом, будто он только что умывался. Торрчи воскликнул:

– Синьор Дэвид! Входите! Уже месяц, как вы не навещали меня!

– Может быть, – согласился я и прошел вслед за ним в большую неопрятную гостиную. На кушетке возле окна, одетая только в легкие розовые брючки, лежала Симона, подружка Торрчи. Это была маленькая, изящная девушка, с черными глазами и короткими черными волосами, так круто вьющимися, что ее голова была похожей на каракулевую шапку.

Она равнодушно взглянула на меня и отвернулась к окну. Сигарета свисала с ее полных губ, и серый пепел падал на ее голую, небольшую грудь. Нагота не причиняла ей никаких неудобств.

– Не обращайте на Симону внимания, – сказал Торрчи. – Она сегодня в плохом настроении. Когда спадет жара, я задам ей небольшую трепку, и она опять станет ласковой!

Симона, не оборачиваясь, выругалась.

Торрчи рассмеялся:

– Не обращайте внимания, синьор Дэвид, я говорю, она сегодня в плохом настроении. Садитесь, у меня есть хорошее виски. Выпьем.

Я сел к столу, наблюдая за тем, как Торрчи доставал два стакана.

– Я еще раз хочу извиниться за тот маленький инцидент, что произошел в соборе сегодня утром, – сказал он, наливая виски. – Соблазн был слишком велик. Вы же знаете, я в первый раз обчистил вашего клиента.

– Знаю, но зачем вы взяли бриллиантовую брошь, ведь вы все равно не смогли бы ее продать.

Торрчи задержал глоток виски во рту, проглотил, просиял и кивнул.

– Хорошее шотландское виски, – заявил он. – Друзья подарили мне. Очень хорошее виски. Попробуйте!

– Вы не смогли бы продать брошь, – повторил я, – так почему вы ее взяли?

– У меня есть друг, который перепродает краденые бриллианты, – он заплатил бы мне очень хорошо.

– И сколько он дал бы за нее? Торрчи пожал плечами:

– Не знаю. В соборе было темно, я не успел рассмотреть ее как следует.

Я достал брошь из кармана и положил на стол.

– Рассмотрите сейчас.

Торрчи выпрямился на стуле, его круглое лицо застыло, а глаза так и впились в брошь.

Симона мгновенно соскочила с кушетки и подошла к столу. Она стояла позади Торрчи, почесывая бедро, и поверх его плеча разглядывала брошь.

– Дай мне лупу, – распорядился Торрчи.

Она отошла, выдвинула ящик комода, достала лупу, похожую на те, которыми пользуются часовщики, и подала ему. Он вставил лупу в глаз.

Пока он рассматривал брошь, мы молчали. Затем он передал и лупу, и брошь Симоне.

Она долго ее рассматривала, потом положила на стол и опять отошла к кушетке. С ленивой грацией кошки растянулась на кушетке и закурила новую сигарету.

– Хотите продать, синьор Дэвид? – спросил Торрчи.

– Какова ее стоимость?

– Я бы дал за нее двести тысяч лир. Симона приподнялась на кушетке и завизжала, оскалив белые зубы.

– Дурак! Она не стоит и ста тысяч! Ты с ума сошел?

Торрчи улыбнулся ей:

– Синьор Дэвид – мой хороший друг. Я не обманываю друзей. Настоящая цена – двести тысяч.

– Глупый баран! – рассердилась Симона. – Кто ее у тебя купит? Дай ему девяносто пять тысяч, если не хочешь разориться из-за своих друзей, и хватит.

– Не обращайте внимания, синьор Дэвид, она так говорит от своего дурного характера, – мягко пояснил Торрчи и, взяв в руки брошь, продолжал ее рассматривать, – на самом деле Симона вас очень любит. Не обращайте внимания. Я куплю брошь за двести тысяч лир.

Это означало, что брошь стоила по меньшей мере триста, может быть, даже четыреста тысяч!

Дрожащей рукой я взял брошь и сжал ее в кулаке.

– Синьора сама отдала вам брошь? – спросил Торрчи, пристально глядя мне в лицо.

– Нет, она забыла ее на столике, где мы обедали.

– Я знаю женщин, синьор Дэвид. Женщины не забывают таких вещей. Она подарила ее вам! У меня будут деньги сегодня в четыре часа.

– Можно купить на эти деньги паспорт? – спросил я.

Торрчи огорченно покачал головой:

– Думаю, нет, – паспорт стоит дороже чем двести тысяч, синьор Дэвид.

– Да. – Я допил виски, поставил стакан и поднялся. – Не можете ли вы одолжить мне пятьсот лир, Торрчи?

– Вы передумали продавать ее?

– Я еще не решил.

– Я даю двести тридцать тысяч. Это мое последнее предложение.

– Я уже сказал, я подумаю на этот счет. А сейчас мне нужно пятьсот лир.

Торрчи достал толстую пачку банкнотов.

– Возьмите больше. Возьмите пять тысяч. Берите.

– Пятисот достаточно.

Он пожал полными плечами и кинул пятисотенную купюру через стол.

– Если кто-нибудь предложил вам за брошь больше, чем я, пожалуйста, дайте мне знать. Предоставьте мне, так сказать, право первого выбора.

– Хорошо, – сказал я, убирая в карман и брошь, и купюру.

– Сумасшедший, дурак, обезьяна, – завизжала Симона, – ты же разоришь нас!

Провожая меня к дверям, Торрчи, перекрывая вопли Симоны, сказал:

– Она бесится потому, что хочет, чтобы я купил ей новую шляпку! У нее уже двадцать шесть шляпок, зачем ей еще одна?

– Вот уж не знаю.  – Я пожал ему руку. – Я не очень-то хорошо разбираюсь в женщинах. Торрчи хитро подмигнул мне:

– Но при этом всегда получаете то, что хотите, а?

– Не всегда. – Я спустился по лестнице и вышел на залитую солнцем площадь.

Четыре мухи бесцельно бродили по потолку, а затем стали летать, с раздраженным жужжанием кружась по комнате. Затем снова устроились на потолке. Я валялся на постели и наблюдал за ними. Моя комната находилась в цокольном этаже огромного дома с меблированными комнатами позади оперного театра “Ла Скала”. В самые жаркие дни в «Ла Скала” открывались все вентиляционные отверстия, и я отчетливо мог слышать музыку и пение. Таким образом бесплатно прослушивал целые оперы. К сожалению, все очень зависело от того, в какую сторону дул ветер. Иногда он менял свое направление прямо после спектакля.

Моя комната – небольшая, но в ней было одно достоинство – она была чистой. Именно поэтому я и снял ее; меблировка скудная и бедная, а обои такого неопределенного цвета, что смотреть на них без раздражения было невозможно.

В комнате находились кровать, кресло, умывальник, лоскутный коврик и на стене, напротив кровати, очень плохая репродукция боттичеллиевской “Весны”.

В нише возле окна стоял стол, и на нем валялись блокнот и кожаная папка с рукописью книги, над которой я работал уже четыре года. Под столом лежали купленные за это время книги по искусству, большая часть которых стоила вполне приличных денег.

На деньги Торрчи я купил пачку сигарет, булку, салями и бутылку розового вина. Я уже поел и теперь курил, изредка делая глоток вина.

Был вечер, двадцать семь минут девятого. После ухода от Торрчи я долго бесцельно бродил по улицам, занятый своими мыслями, но так и не пришел ни к какому решению и вернулся в свою комнату. Меня мучили сомнения: оставить бриллиантовую брошь у себя или вернуть хозяйке. Конечно же то, что она оставила брошь на столике, было всего лишь случайностью, и ничем больше, она же достаточно ясно высказалась. Конечно, если бы мне удалось продать брошь за ту сумму, на которую можно было купить паспорт, я, скорее всего, поддался бы искушению и продал ее Торрчи. Но все равно соблазн велик. Если она и не стоит столько, чтобы я купил паспорт, на двести тридцать тысяч лир я мог бы купить новую одежду и еще полгода жить безбедно, не работая. Что же мне делать?!

Когда я говорил Лауре Фанчини, что меня не волнует получение вида на жительство в Италии, я лгал. Я не обращался в официальные инстанции, потому что меня разыскивала и итальянская и американская полиция из-за убийства, свидетелем которого я оказался, случившегося в самом конце войны, шесть лет назад.

Таким образом, двести тридцать тысяч лир, которые мне предлагал Торрчи, были большим искушением. Они не позволили бы мне купить паспорт, но дали бы душевный покой, комфорт и возможность продолжить работу над книгой. И все же я ничего не мог поделать с собой, меня волновал вопрос: почему Лаура оставила брошь? Пожалела ли она меня, и это была своего рода завуалированная милостыня, и оставила ее, чтобы я ее продал, или она оставила брошь на столе, тем самым давая повод к новой встрече?

Я курил, тупо смотрел в потолок, совершенно изнемогая от трудных размышлений, но так и не решил, как же мне поступить. Зачем мне продавать брошь? Ну, куплю я на вырученные деньги костюм, буду писать книгу, но жил же я до сих пор и не опускался до того, чтобы заниматься воровством или брать деньги у женщин. Моя гордость будет уязвлена! Но хотел ли я увидеть Лауру? Лежа в жаркой, душной комнате, я вызвал в воображении ее образ таким, каким видел в последний раз; в дверном проеме, залитую солнечным светом. И внезапно понял, что я не просто хочу видеть, я хочу эту женщину. Меня больше не сдерживало то, что ее муж искалечен и умирает. Какой же я нес бред в траттории, когда говорил о стрельбе по сидящим птицам! Да, уже тогда у меня “крыша поехала”. Сейчас я думал иначе. Он обладал ею целый год, а теперь и он, и она испытывают одни только мучения, и поэтому я уже не считал, что то, что у него возьму я, будет преступлением против совести. Правда, ее муж мог не согласиться с моими рассуждениями. Но мне было наплевать на его мнение. Я решительно поднялся.

Простейший способ дать ответы на все вопросы – проявить решительность. Пусть решение примет она. Она предоставляла мне благоприятнейший случай поймать ее, а я ушел от этого. Теперь пришла моя очередь дать ей возможность поймать меня, и если она откажется, то и я со спокойной совестью выкину ее из своего сердца. Но право выбора я предоставлю ей! По пути к телефону я, перелистав справочник, нашел номер телефона виллы Лаго-Маджоре, она значилась под именем Бруно Фанчини.

Лаура подняла трубку сразу, словно сидела возле телефона.

– Кто это? – спросила она тихо. Я попытался представить себе комнату, где она сейчас сидит. И где сейчас ее безмолвный муж?

– Это Дэвид, – ответил я так же тихо, словно опасался, что нас подслушивают.

– Вот так сюрприз! Как вы узнали мой номер телефона?

– У меня ваша брошь.

– Что?

– Ваша бриллиантовая брошь у меня.

– Не может быть! Брошь лежит в моей сумочке.

Я немного приоткрыл дверь телефонной кабинки: нечем было дышать!

– Вы забыли ее на столике. Я обнаружил ее только после вашего ухода.

– Это ужасно!

– Что мне делать? Я могу отправить ее по почте, могу доставить вам домой. Как скажете.

Наступила длинная пауза. Я слышал ее дыхание.

– Хэлло, вы куда-то пропали! – позвал я.

– Нет, нет, я немного задумалась. Можете вы кое-что для меня сделать?

– Что?

– Приложите на минутку телефонную трубку к сердцу.

– К сожалению, это единственное, чего я не могу для вас сделать! – Я вовсе не хотел, чтобы она услышала, как бешено колотится мое сердце, хотя прекрасно понимал, что она и так все прекрасно знает.

– Это было бы то, что называется стрельбой по сидящим птичкам?

– Это относится и к говорящим о сидящих птичках. Я изменил свое отношение к этому вопросу. Я хочу быть похожим на вас и собираюсь стрелять в них, сидящих или летящих.

– Вы решили заняться этим видом спорта?

– Нет. Я хочу сказать: я вас не осуждаю.

– Тогда я считаю, что бриллиантовая брошь слишком ценная вещь, чтобы рисковать, отправляя ее по почте, как вы думаете?

– Ваша брошь – ваш риск, вам и решать! – сказал я, стараясь придать голосу твердость.

– Я не думаю, что посылать ценную вещь по почте – лучший выход из создавшегося положения.

– Тогда я сам привезу ее вам.

– О нет, я не хочу доставлять вам столько хлопот. Где вы живете, Дэвид?

– У меня комната на первом этаже, Виа Карнина, двадцать три. Это сразу за театром “Ла Скала”.

– Я сама приду за брошью завтра около семи вечера.

– Должен предупредить, моя комната далеко не лучшее для богатой синьоры, – сказал я хрипло, – но это ваш выбор!

– Завтра вечером в семь! Спокойной ночи, Дэвид.

– Спокойной ночи, – ответил я.

Глава 2

В пятницу я закончил экскурсию в пятом часу. Супружеская пара – пожилые американцы – была искренне благодарна за экскурсию. Я провел их по всему собору. Они заплатили три тысячи лир. Это, конечно, слишком много за то время, которое я был с ними.

Они садились в машину, когда из сумрака собора вынырнул Торрчи и, слегка толкнув меня плечом, сияя улыбкой, сказал:

– Я рад, что ваш бизнес оживился, синьор Дэвид. Фортуна повернулась к вам лицом?!

– Да, похоже. – Я вложил в его ладонь пятисотенную купюру. – Спасибо за то, что выручили. Ваши пятьсот лир принесли мне удачу!

Легким движением убирая деньги в карман, он спросил:

– Вы решили, что делать с брошью?

– Я не продаю ее. Брошь мне не принадлежит. Я должен вернуть ее.

Торрчи скривился:

– Синьор Дэвид, вы же знаете, как я люблю вас, и должны простить меня, но я уверен, нет на свете такой женщины, которая стоила бы двести тридцать тысяч лир. Меня не интересует, кто она такая, но только она не стоит таких денег!

– Почему вы говорите и о броши, и о женщине как о товаре?

– Простите, но мне кажется, вы совершаете ошибку. Я случайно видел то, что произошло между вами и синьорой в соборе, когда вы полагали, что вас никто не видит. Я понимаю вас: такая красивая женщина просто создана для любви. Но если бы вы продали брошь мне, вы могли бы использовать деньги с большей для себя пользой. А если вы вернете брошь синьоре, вы просто получите ее благодарность, ну, может быть, еще что-нибудь приятное, но потеря денег по сравнению с тем, что она может вам предложить, уверяю вас, очень неудачная сделка!

Я засмеялся:

– Убирайтесь, я не продаю брошь.

– Не спешите, синьор Дэвид, – сказал Торрчи озабоченно. – Я предлагаю: двести пятьдесят тысяч лир и Симону. Вот это будет великолепная сделка! Симона образованная, интеллигентная женщина и очень искусна в любви. Правда, она вспыльчива, но там, где страсть, там и огонь. Бейте ее иногда, и она будет вам очень признательна. Ну? Понимаете, какую грандиозную сделку я вам предлагаю?

– Прекрасная сделка, но я не продаю брошь. Она не принадлежит мне. Если бы она была моей, я не колебался бы ни минуты. Так что оставим этот пустой разговор.

Торрчи печально покачал головой:

– Я вижу, что синьора произвела на вас слишком большое впечатление. Это плохо. Слепая любовь к добру не приводит!

– Разговор окончен, Торрчи!

– Думаю, вы еще пожалеете о вашем решении, – сказал он, пожимая жирными плечами. – Человек, который предпочел женщину деньгам, накликает на себя несчастье. Остается только молиться за вас.

– Катитесь к черту! – выругался я, потеряв терпение. Но в душе испугался. В словах Торрчи было что-то тревожное, очень похожее на то, что нашептывал мне мой внутренний голос после того, как я поговорил с Лаурой по телефону.

– Я попрошу Симону помолиться за вас. – И Торрчи с видом исполненного долга, склонив голову над уныло повисшими плечами, пошел через соборную площадь.

Бронзовая ваза с бегониями стояла на столе возле окна, репродукция Боттичелли была спрятана под кроватью. Я позаимствовал яркую красно-синюю скатерть у Филиппо, синее покрывало у Умберто и очень хороший персидский ковер у Джузеппе. Теперь я едва узнавал свою комнату. Беспорядка в комнате стало меньше, но обои все так же раздражали меня.

Я купил две бутылки сасселлы, а Пьеро сделал сандвичи. С видом человека все понимающего он принес два бокала и две тарелки, а в последний момент настоял на том, чтобы я взял полбутылки коньяка, который, как он сказал, дополнит и украсит мой стол.

Мой костюм был вычищен и выглажен, я заложил наручные часы и купил недорогую пару обуви. Все было готово. Я стал ждать! Высунувшись в окно, рискуя свернуть себе шею, я бросил взгляд на часы на церкви в конце улицы. Без пяти семь.

Я закурил сигарету, в очередной раз переставил для пущей красоты бутылки на столе и расправил несуществующие складки на покрывале. Во рту пересохло, сердце учащенно билось, и я слегка задыхался. Последние два дня все мои мысли были заняты Лаурой, и вот я сейчас увижу ее.

Я сел в кресло и попытался закурить сигарету, но, затянувшись, обжегся и загасил сигарету.

Я встал, хотел взять другую сигарету, и тут раздался стук в парадную дверь. На несколько секунд я словно оцепенел: сжимал ладони, дыхание сперло. Наконец я опомнился, открыл дверь комнаты и бросился по коридору к входной двери.

На тротуаре стояла Лаура Фанчини, в синем платье из хлопка, в соломенной широкополой шляпе, закрывающей лицо, и в темно-зеленых солнечных очках. Лицо безжизненно, глаз не видно, в руках сумочка.

– Хэлло, Дэвид! Не правда ли, я пунктуальна?

– Да. – Мой голос охрип. – Не хотите ли войти?

Я посторонился, и она прошла мимо меня.

– Сюда, пожалуйста, – сказал я и толчком распахнул дверь в свою комнату. – Извините, но у меня здесь тесновато.

Она вошла в комнату, огляделась, потом сняла очки и с улыбкой повернулась ко мне:

– Вы очень постарались, чтобы все выглядело так приятно, не так ли?

– У меня отличные друзья. – Я закрыл дверь, и сразу стало понятно, как мала моя комната. – Вы долго искали мой дом?

– О нет, одно время я ходила в “Ла Скала” каждую неделю.

Она сняла шляпу и положила ее вместе с сумочкой на комод, потом подошла к зеркалу, висящему над камином, и, слегка касаясь тонкими бледными пальцами волос, поправила прическу.

Я не мог оторвать глаз от нее, стоял и смотрел, не в силах поверить, что она действительно здесь.

– Когда ветер дует в мою сторону, я могу слушать музыку, – невпопад произнес я. Она, улыбаясь, повернулась ко мне:

– Соборы и музыка! Великолепно! Как подвигается книга?

– С недавних пор я мало пишу. Иногда я не заглядываю в нее неделями.

Я понимал, как я неуклюж и неловок, но ничего не мог с собой поделать. То, что Лаура была здесь и так близко от меня, совершенно смутило меня, я нервничал.

– Это она? – Она подошла к столу. – Можно мне взглянуть?

– Пожалуйста, если хотите.

Она наугад взяла несколько страниц и стала читать.

– У вас очень красивый почерк, такой аккуратный, и я вижу, у вас много написано.

– Я не написал и половины того, что задумал.

– Нет ничего удивительного. Такая работа пишется не сразу.

Повисла длинная пауза. Тишина давила на меня. Я заколебался: навряд ли эта встреча будет успешной. Я запаниковал и даже спросил у себя, зачем эта женщина появилась здесь.

– Может, возьмете сандвич? – сказал я, понимая, как безнадежно хрипло звучит мой голос. – Может быть, вы голодны?

Она закрыла рукопись и повернулась. Я заглянул в ее глаза, и кровь застучала у меня в висках.

– Голодна? – переспросила она. – Да, я голодна последние четыре часа.

Церковные часы пробили девять, когда она пошевелилась и отодвинулась от меня.

– Я должна идти, Дэвид, я должна вернуться в одиннадцать.

– Подожди еще немного. Нельзя ли позвонить?

– К сожалению, нет, я обещала вернуться в одиннадцать.

Лаура встала, и в вечернем сумраке я смотрел, как она одевается. Она очень спешила.

Я хотел подняться, но она торопливо сказала:

– Не вставай, дорогой. Эта комната действительно маловата для двоих.

– Во сколько же ты будешь дома? – спросил я.

– Я оставила машину в парке, так что если поспешу, то смогу добраться за полтора часа.

– Будь осторожна за рулем! Она рассмеялась:

– Неужели я так дорога тебе, Дэвид?

Я почувствовал, как у меня перехватило горло.

– Да, никто мне не был так дорог, никто так стремительно не врывался в мою жизнь.

– О, Дэвид! Ты не жалеешь о том, что случилось?

– Нет, а ты?

– Немного. Когда приходит новая любовь, приходит и тревога, сердечная боль.

– Да, но приходит и счастье! Она поправила платье, подошла к комоду, надела шляпу и взяла сумочку.

– Не вставай, Дэвид, я сама найду выход.

– Как глупо! – Я засмеялся. – Ты ничего и не съела, а я так старался, готовил сандвичи. Она присела на краешек кровати.

– Я уже не голодна, дорогой, – прошептала она, наклонилась, поцеловала, нежно погладив мою голову. – Прощай, Дэвид. – Она снова наклонилась, ее губы прижались к моим, потом она ласково оттолкнула меня и встала.

– Когда ты придешь снова? – спросил я, держа ее за руку. » – А ты хочешь, чтобы я пришла?

– Конечно, и чем чаще, тем лучше.

– Не знаю. Может быть, на следующей неделе приду, если смогу.

– Подожди. – Я сел на кровати. – Ты не можешь уйти вот так просто. Может быть, в понедельник?

– В понедельник у сиделки выходной день.

– Тогда во вторник.

– По вторникам я ему читаю.

– Тогда…

– Я не знаю. Мне и сегодня нелегко было вырваться. Пойми, пожалуйста, Дэвид, я уже четыре года живу как отшельница. Я не могу уйти с виллы просто так, без объяснений. Я не могу уходить из дому на долгое время.

– А что будет со мной? Мы должны встречаться чаще. Может быть, ты могла бы приходить вечерами? У нас тихо между двумя и пятью. Приходи в среду.

– Постараюсь, но ничего не обещаю. Ты забыл, что ты сказал?

– Что я сказал?

– Ты сказал, чтобы я не делала опрометчивых поступков, иначе он может обо всем догадаться. Я помню, как ты сказал: “Некоторые люди очень чувствительны к тому, что происходит радом. Очень быстро он может догадаться, что происходит. Вы можете выдать себя и сделаете ему больно, когда он узнает о том, что произошло. Не так ли?»

– Зачем ты напоминаешь мне об этом? – резко спросил я. – Хочешь подчеркнуть мою подлость?

– Не говори глупости, Дэвид. Нет ничего подлого в поступках двоих людей, если они любят друг друга. Я просто пытаюсь убедить тебя, что мы должны быть очень осторожны, чтобы не причинять ему лишних страданий. Понимаешь?

– Значит, я буду ждать твоего прихода.

– Что же делать? Но запомни, все то время, которое мы не видимся, я думаю о тебе. Может быть, эти два часа, проведенные здесь, с тобой, в этой комнате, дали мне гораздо больше, чем тебе. – Она открыла сумочку и достала листок бумаги. – Скажи мне номер твоего телефона. Я позвоню сама, когда смогу. Но ты, Дэвид, не звони мне, пожалуйста. Это опасно. В его комнате параллельный аппарат, а сиделка очень любопытна. Обещаешь?

– Хорошо. Не буду. Но ты уж постарайся и позвони сама.

– Обязательно. А теперь я должна бежать. Прощай, дорогой.

– Постой! Ты забыла брошь. – Я вскочил с кровати, выдвинул ящик стола. – Было бы глупо, если бы ты опять ее забыла!

Она взяла брошь и небрежно бросила в сумочку.

– Поцелуй меня, Дэвид.

Я схватил Лауру в объятия и прижался к ее губам. Мне казалось, что, пока я обнимал ее, время остановилось. Слегка задохнувшись, она осторожно высвободилась.

– О, дорогой, ты потрясающий любовник, – прошептала она. – Как я хотела бы задержаться подольше. Думай обо мне, Дэвид. – Она, выскользнув из моих объятий, открыла дверь и побежала по коридору.

Потом потянулись дни ожидания.

Я знал, что не получу известия от Лауры раньше понедельника, поэтому в субботу и воскресенье работал. Мне повезло в воскресенье. Несколько групп наняли меня на целый день, чтобы я показал им самые знаменитые достопримечательности Милана. Я заработал пять тысяч лир.

В понедельник, проснувшись’, я сказал себе, что сегодня она позвонит. Ведь она говорила, что постарается прийти в среду или в пятницу!

Потом я вспомнил, что она не сказала, когда позвонит. А вдруг она звонила в мое отсутствие? Моя хозяйка была отвратительной особой, она никогда не записала бы послание, она вообще не любила отвечать на телефонные звонки.

Этого я не учел, поэтому и встревожился. Обдумав все, я решил, что Лауре было удобнее звонить мне или до десяти часов утра, или после десяти часов вечера, когда Бруно будет спать. Значит, днем я могу выйти, принести продукты и потом сидеть и ждать ее звонка. У меня было пять тысяч лир, так что несколько дней я мог не работать. Честно говоря, я предпочел бы всю неделю не выходить из комнаты и ждать ее звонка. Каждая минута была наполнена тревожным ожиданием.

Я встал, побрился, оделся и вышел. Купил хлеб, сыр, колбасу, бутылку “Россо” и две свежие газеты. К тому времени, когда я вернулся, было уже за девять. Я прочел газеты, а потом, открыв один из своих блокнотов, попытался сосредоточиться на плане новой главы для своей книги, но все мои мысли стремились к Лауре, и я отодвинул блокнот в сторону.

Было одиннадцать тридцать, то время, в которое, как я сказал себе, она должна позвонить.

Но Лаура не звонила.

Минуты перетекали в часы. Три раза звонил телефон, но это были звонки другим жильцам. Через три часа я уже готов был лезть на стену.

Я сидел в своей маленькой душной комнате с раннего утра до поздней ночи, и, когда в двадцать минут первого заснул сидя в кресле, она так и не позвонила.

Она не позвонила ни во вторник, ни в среду, а я сидел в своей комнате и ждал.

За это время я возненавидел Бруно Фанчини так, как не ненавидел еще никого в жизни. Теперь я был рад, что он беспомощен и бессловесен. Я обзывал его всеми непристойными словами, какие приходили на ум. Я надеялся, что он умер, и даже молился о его смерти.

В четверг утром я по-прежнему сидел в кресле и ждал. За последние два дня я не брился и почти не спал. Настроение было убийственным, а нервы – на пределе: любой звук отзывался в них мучительной болью.

Примерно в середине дня, когда дневной зной достиг апогея, зазвонил телефон. Я рванул дверь комнаты и как сумасшедший понесся по коридору к телефону.

– Хэлло? – закричал я в телефонную трубку. – Кто это?

Мужской голос сказал:

– Будьте добры, позовите синьора Паччили? Я хлопнул трубкой по рычагу и буквально зарычал. Когда телефон зазвонил снова, я сорвал трубку и снова услышал нервный голос этого же человека. Я швырнул трубку и вернулся в комнату.

У окна стоял Джузеппе, а его испитое лицо было встревоженным.

– Вам чего надо? – заорал я. – Что вы здесь делаете?

– Тише, синьор Дэвид, – сказал он. – Что случилось? Вы, часом, не заболели?

– Убирайтесь! Убирайтесь к черту отсюда!

– Повежливее, мой бедный мальчик, – сказал он. – Что могло с вами случиться, что вы стали совсем не похожи на себя? Расскажите мне. Я не вижу вас в соборе уже несколько дней. Никогда бы не подумал, что найду вас в таком состоянии.

– Я ни с кем не хочу разговаривать, убирайтесь.

– Я не могу оставить вас в таком состоянии. Вам нужны деньги? Что я могу для вас сделать?

– Ничего мне ни от кого не нужно! Уберетесь ли вы, наконец?

Он щелкнул своими белыми, но кривыми зубами, а вены на его багровом носу стали еще темнее.

– Наверняка здесь замешана женщина. – Он покачал головой. – Послушайте меня, синьор Дэвид, никакая женщина не стоит того…

Я подскочил к нему и ухватил за ворот рубашки.

. – Что знаете о женщинах вы, старая, паршивая, вечно пьяная развалина? Не смейте говорить мне о женщинах! Убирайтесь, или я вас вышвырну. – Я так сильно подтолкнул его к двери, что он едва не свалился.

– Но я же ваш друг, Дэвид, – взвыл он, схватившись за косяк, чтобы не упасть. – Я хочу помочь вам.

Я выставил его из комнаты и захлопнул дверь перед его багровым носом, потом схватил бутылку с вином и со всего размаху швырнул ее в камин. Бутылка разбилась вдребезги, стекло разлетелось по всей комнате, а красное вино брызнуло на обои, оставив большие розовые пятна.

Так прошел четверг.

В пятницу Лаура не позвонила. Я ждал. В шесть вечера, не выдержав, я спустился в коридор к телефону и набрал номер виллы.

Я стоял в душной кабинке, слушая длинные гудки, а сердце неистово колотилось о ребра, но вот трубка ожила, и женский голос ответил:

– Вилла синьора Фанчини, сестра Флеминг слушает.

Я молчал, а мои уши напряженно пытались уловить хоть какой-нибудь звук, который дал бы мне знать, что Лаура в комнате, но ничего, кроме легкого дыхания сиделки и слабого шуршания ее накрахмаленного фартука, я не услышал.

– Я слушаю, – сказала она, повысив голос. Медленно и осторожно я повесил трубку. Я возвращался в комнату, едва передвигая ноги. В таком отчаянном состоянии я еще не бывал. Я понял, что Лаура нужна мне больше всего на свете. Она была в моей крови, как вирус, и это ожидание ее звонка или прихода подорвало остатки душевных сил, которые я еще сохранял все эти годы. Теперь на долгое время я буду в тяжелой депрессии. Выйти из этого состояния будет нелегко. Я видел перед глазами свое лопнувшее, как мыльный пузырь, будущее: и все потому, что женщина с медно-красными волосами и хорошей фигуркой заставила меня потерять голову, поднять телефонную трубку и набрать ее номер.

Стоя перед своей дверью, теребя пальцами ручку, я решил поступить так же, как поступают все слабовольные, бесхребетные, бесхарактерные, разочарованные мужчины, когда на их долю выпадают испытания, которые они не в силах перенести. Я решил уйти из дому, хорошенько напиться и взять на ночь проститутку. Решительно толкнув дверь, я переступил порог своей убогой комнатушки.

Лаура сидела на ручке кресла, сложив руки на коленях и скрестив прекрасные, стройные ноги, прикрытые синим хлопчатобумажным платьем.

Внизу в коридоре опять зазвонил телефон. Еще мгновение назад его пронзительный звук заставил бы меня опрометью броситься к аппарату. Но теперь я его едва слышал. Этот тиран, причинявший мне танталовы муки, еще недавно способный остановить сердцебиение и ввергнуть меня в глубокое слабоумие, теперь был не более чем посторонним шумом.

Не в силах сдвинуться с места, прислонившись к двери, я смотрел на нее.

– Прости, Дэвид, – сказала она. – Ничего нельзя было сделать. Я так хотела тебе позвонить, но телефон у нас у всех на виду. Я знаю, что ты хотел бы услышать мой голос. Я также страдала, как и ты. Зато сегодня вечером я твоя. Я сказала, что пойду покатаюсь на катере по Лаго-Маджоре, приехав в Милан, позвонила на виллу и сказала, что катер сел на миль.

Я не был уверен, что не ослышался.

– Ты хочешь сказать, что сегодня вечером тебе не надо возвращаться к Бруно.

– Да, Дэвид, я могу остаться у тебя на всю ночь. Я, пошатываясь, подошел к кровати и сел.

– Если бы ты видела меня сейчас в коридоре, – сказал я, стиснув руками голову. – Я был готов бежать из дому и напиться. Всего пять минут назад я ощущал себя самым потерянным существом, а сейчас ты сидишь здесь и говоришь, что останешься у меня на ночь. Я чувствую себя так, словно свалился с “американских горок”!

– Я не хотела причинять тебе такие страдания, Дэвид. Может быть, ты решил, что я тебя забыла?

– О нет. Я так не думал. Я ждал, что ты позвонишь мне в понедельник. Пока протекали часы, я накручивал сам себя: я был готов биться головой о стенку.

– Я уже здесь, Дэвид.

– Да, правильно, но я не верю своим глазам. У меня такое ощущение, будто я боксер и мне отбили все внутренности. – Я смотрел на камин, на розовые пятна вина на стене. Комната выглядела отвратительно: грязный ковер, забрызганные вином покрывало и скатерть. От предыдущей встречи осталась только бронзовая ваза с бегониями. – Мне так стыдно, что ты вынуждена оставаться в такой паршивой комнате, Лаура. Да ты и сама видишь, какая это конура!

– Ты думаешь, меня это волнует? Я была бы счастлива с тобой и в пещере. Не будь глупым, Дэвид. Я проведу эти часы с тобой.

Я поднялся и подошел к зеркалу. Я поразился своему виду. Отросшая за эти два дня щетина, ввалившиеся от недосыпания глаза, синие круги под ними.

– Мне нужно побриться.

– Я тебе не помешаю? Может быть, ты стесняешься, и я могла бы пойти прогуляться по площади…

– Ты думаешь, я позволю тебе уйти хотя бы на пять минут? Я быстро побреюсь, потому что не могу целовать тебя с такой щетиной.

Я налил воду в тазик и дрожащими руками намылил лицо.

Пока я брился, она сидела тихо, разглядывая меня. Потом, когда я вытер лицо салфеткой, сказала:

– Мы должны что-то сделать, Дэвид, ведь такое может повториться. Это обязательно повторится.

– Нет, такого больше не должно повториться. Ты должна оставить Бруно, Лаура. Разве ты сама этого не понимаешь? Он не может рассчитывать, что ты на всю жизнь останешься с ним. Он не может силой заставить тебя оставаться с ним.

– Я уже думала об этом. Если я уйду от него, значит, я приду к тебе сюда, Дэвид.

Я медленно повернулся и посмотрел на нее. Мои глаза скользнули по ее шелковым чулкам, тяжелым складкам платья, золотому браслету на запястье, бриллиантовым серьгам, глянцевитым волосам, на которые парикмахер потратил столько времени и труда. Я посмотрел на нее, а потом на грязноватую комнату, желтые обои, узкую кровать, лоскутный коврик.

– Сюда? – переспросил я. – Нет, сюда тебе нельзя переехать.

– А куда еще мне идти, Дэвид? У меня нет денег, кроме тех, что Бруно дает мне. Может, я могла бы вместе с тобой работать гидом? Я могла бы стать очень хорошим гидом. Бывают женщины-гиды?

– Пожалуйста, не шути так, – сказал я, почувствовав, как кровь бросилась мне в лицо.

– Ну что ты, дорогой. Я только пытаюсь обсудить с тобой возникшую Проблему. Может быть, ты мог бы найти работу получше. Может быть, ты закончил бы писать свою книгу. Я могла бы помогать тебе, Дэвид. Я не хочу быть бесполезной. Как ты думаешь, я могла бы стать официанткой?

– Прекрати! – рассердился я. – Прекрати так говорить. Я не могу получить лучшую работу. Если я даже закончу книгу и ее опубликуют, это не принесет больших денег, я уж не говорю о том, что должен был бы работать месяцы, даже если бы корпел над ней изо дня в день по двадцать четыре часа в сутки. Как это ты могла вообразить себя официанткой?

– Но ведь мы должны найти какой-то выход, Дэвид.

Я вылил воду.

– Есть у тебя какие-нибудь сбережения?

– Нет. Конечно, я могла бы продать свои драгоценности. Мы могли бы жить на вырученные деньги какое-то время. Это поддержало бы нас, пока ты не станешь больше зарабатывать.

– Почему мы говорим об этом? Ведь оба прекрасно знаем, что не сможем жить подобным образом. Я скорее вообще откажусь от тебя, чем позволю тебе опуститься до моего уровня. Да ты и сама вскоре возненавидела бы меня, Лаура. Вся любовь бы закончилась, когда кончились бы твои деньги. Деньги кончатся, и ты больше не сможешь покупать себе новые платья, у тебя не будет драгоценностей, чтобы выглядеть так, как ты выглядишь сейчас, и ты возненавидишь меня. Она коснулась меня рукой:

– Нет. Я повторяю, я была бы счастлива с тобой и в пещере.

– Прошу тебя, поговорим хотя бы минуту серьезно, – попросил я. – Есть только один выход.

Она смотрела на меня внимательно, настороженными глазами, спрятав в рукава тонкие руки.

– Какой?

– Я должен попытаться найти работу около Лаго. Поговорю со своим приятелем. Джузеппе, у него много друзей. Попытаюсь найти работу на лодочной пристани. Тогда мы сможем встречаться чаще. Тебе не нужно будет тратить столько времени на поездки в город, ведь ты могла бы незаметно исчезать с виллы на часок. Никто бы ничего и не заметил.

Из ее глаз исчезло напряжение, руки расслабились.

– Тебя это устроило бы, Дэвид? – спросила она, открыв сумочку и доставая сигареты. – Тебе бы это понравилось?

– Это все-таки лучше, чем то, что я пережил за последние три дня. Наконец, время от времени я мог бы мельком тебя видеть. Ты могла бы покидать виллу ночью, когда все спят?

– Да, – сказала она ровным, усталым голосом, – это было бы возможно.

– Ты говоришь как-то странно, без радости, – сказал я, внимательно глядя на нее. – Тебе не нравится мое предложение?

– Я думаю, что это будет очень опасно. Ты не знаешь озеро так, как знаю его я. Там так много людей. Наши встречи были бы в секрете недолгое время. Я должна быть осторожной. Бруно разведется, если узнает, что я изменила ему. Когда он умрет, мне достанутся все его деньги. Если я сделаю сейчас неверный шаг, то потеряю все.

– Да… – сказал я и запустил пальцы в волосы. – Я как-то и не подумал о том, что ты его наследница. Это еще увеличивает пропасть между нами, не так ли?

– Это уменьшает ее, Дэвид.

– Ты воображаешь, что я буду жить на твои деньги?

– Нет, я знаю, что на мои деньги ты не стал бы жить. Но ведь это не мои деньги, это деньги Бруно. К тому же допустим такой вариант: ты берешь их у меня в долг, вкладываешь в дело, а потом возвращаешь.

– Ты долго думала об этом? – спросил я. – Но если Бруно прожил четыре года, что заставляет тебя думать, что он не проживет еще много лет? Или ты думаешь, что мы могли бы подождать четыре года, а то и больше?

– Дэвид, мы сейчас поссоримся, – сказала она серьезно. – А в ссоре ты теряешь все свое обаяние…

– Извини, Лаура, но я не хотел, чтобы повторились такие дни, как эти, последние. Знаешь, что я собирался сделать перед тем, как вошел и увидел тебя?

– Да, знаю, ты уже говорил. Должна сказать, что мужчины обычно поступают так, когда что-нибудь причиняет им боль. Не думай, что ты такой единственный! – Она стряхнула пепел с сигареты в камин. – Кстати, ты обещал не звонить мне, помнишь?

– Конечно, помню и искренне прошу прощения. Но ты не представляешь, в каком я был состоянии. Я был на грани сумасшествия.

– Теперь ты понимаешь, какому мы подвергнемся риску, если ты будешь работать на Лаго. Тебе понадобится всякий раз искать новый предлог, чтобы прийти на виллу! Неужели ты не понимаешь, Дэвид, что это не выход?

– Тогда что же нам делать?

Она помолчала и наконец сказала:

– Есть выход, Дэвид.

Неожиданно я подумал, что в ее красивой головке был заготовлен план. Она только ждала, когда я, истощив все свои бредовые идеи, пойму, что иногда выхода, чем тот, который предлагает она, у нас нет.

– Что это?

– Целый день Бруно проводит в специальном кресле-каталке, – сказала она, не поднимая глаз от своих рук, сложенных на коленях. – Вечером его переносят из кресла в кровать. Сестре Флеминг одной с этим не справиться, поэтому у нас нанят для этого специальный человек. Кроме того, он же смотрит за автомобилем и катером. Бруно платит ему семь тысяч лир в неделю и плюс бесплатное питание.

– Почему ты мне это говоришь? При чем тут я?

– В конце недели этот человек увольняется. Меня бросило сначала в жар, потом в холод.

– Ты хочешь, чтобы я занял его место? Лаура не поднимала глаз.

– В нашей ситуации это единственный выход, Дэвид.

– Вижу. – Я с трудом сдерживался. – Ты предлагаешь мне стать сиделкой при твоем муже, да? Утром я буду перетаскивать его из постели в кресло, а вечером забавляться с его женой? За это я буду получать семь тысяч лир в неделю и бесплатное питание. Заманчивое, просто прекрасное предложение!

Ее глаза гневно блеснули.

– Это все, что ты можешь сказать, Дэвид?

– Нет, это далеко не все, что я могу сказать. Большего лицемерия трудно представить: я буду входить каждое утро в комнату и встречаться глазами с человеком, который не двигается, ничего не говорит, с женой которого я только что провел ночь в любовных утехах. Это будет достойное испытание даже для таких шатких жизненных устоев, как мои. Я не только ворую его жену, наслаждаюсь его столом, но за все это еще и получаю деньги! Безусловно, очень заманчивое предложение!

Лаура тряхнула головой, поднялась, подошла к комоду, взяла сумочку и шляпу.

Я вскочил:

– Подожди минутку, Лаура, не уходи, мы должны поговорить.

– Нет, Дэвид, я ухожу, я переночую в отеле.

Прощай.

Я вскочил, загородил дверь спиной и сказал:

– Неужели ты не понимаешь, что твое предложение абсурдно?

– Ну еще бы, разумеется, понимаю. Пропусти меня, пожалуйста.

– Не спеши! Ты приехала, чтобы остаться у меня, и мы собирались найти какой-нибудь выход из создавшегося положения. Давай сядем и подумаем.

Она повернулась ко мне, побледневшая, лицо искажено болью и гневом.

– Нам нечего обсуждать, – заявила Лаура. – Я только высказала предложение. Ты такой гордый. Такой правильный, такой, черт побери, глупый. Я не хочу с тобой разговаривать. Я не собираюсь больше здесь оставаться. Какая я идиотка, что позволила себе влюбиться в тебя. Ты сначала разжег во мне огонь, потом задумался, а теперь тебя гложут твои моральные принципы. – Ее голос поднялся еще на одну ноту. – Думай о чем хочешь, когда я уйду. Я не собираюсь больше обсуждать эту тему.

Я схватил ее за плечи и встряхнул:

– Это ты не хочешь подумать о нас! Ты даже не понимаешь, какое сделала мне позорное предложение! Мы будем заниматься любовью в его доме! Ты считаешь, что он ни о чем не догадается? Как ты себе это представляешь? Он что, слепой?

Сумочка выпала из рук Лауры, она обвила руками мою шею.

– О, Дэвид, я так люблю тебя, что готова отдаться тебе даже в его комнате. Неужели ты не понимаешь: Бруно ничего не значит для меня, абсолютно ничего. Он никогда ничего для меня не значил. Я никогда не любила его. Я могла бы не выходить замуж, но, когда он сделал мне предложение, я была так беззащитна, так одинока, что подумала, он сделает меня счастливой, но я ошиблась. Я страдала все это время. Мне не жаль его. Он не жалел меня, когда был здоров, и относился ко мне как к красивой игрушке; ты не представляешь, как унизительно снисходителен он был ко мне. Я не считаю, что изменяю ему, потому что никогда его не любила. Сделай так, как я тебя прошу, Дэвид. Если не сделаешь, я тебя больше никогда не увижу. Мне будет так же плохо, как было плохо тебе, когда ты решил, что я не позвоню тебе. – Ее голос задрожал. – Я не перенесу дней, подобных тем, что мы пережили. Ты сделаешь, как я тебя прошу, Дэвид, или между нами все кончено!

Я отстранился. Посмотрел на ее лицо, бледное и напряженное.

– Поцелуй меня, Дэвид.

Наши губы соединились, и мое сопротивление было сломлено.

Я вздрогнул и проснулся. Рука Лауры нежно трясла меня.

– Поднимайся, Дэвид. – Лаура склонилась надо мной. – Я сварила кофе. Через несколько минут я должна уходить.

– Как, ты уже одета! Сколько времени?

– Начало седьмого. Ты так сладко спал! Мне было жалко будить тебя. День обещает быть прекрасным. – Она налила мне чашку кофе. – День уже прекрасен, правда, Дэвид?

– Надеюсь, – сказал я, вспомнив о том, что пообещал ей ночью. – Надеюсь, что нам не придется потом раскаиваться, Лаура.

– Мы ничего не сможем сделать другого. – Она присела на кровать и была такой же свежей и прелестной, как и вечером. – Я должна бежать, но, прежде чем уйду, давай договоримся окончательно. Ты приедешь на виллу в воскресенье вечером. Я буду ждать тебя в Стрезе. Перевезу через озеро. Из Милана есть шестичасовой поезд. Сегодня утром ты должен зайти в магазин к Нервини на Виа Боккаччо, скажешь, что будешь работать у синьора Фанчини и что тебе нужно прилично выглядеть. Они знают, как должны выглядеть люди, работающие у синьора Фанчини.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, пожалуйста, дорогой, не упрямься. – Она ласково положила свою руку на мою. – Ты не можешь появиться на вилле в своей одежде. Ты должен быть одетым прилично и с достоинством.

– Какие такие приличные вещи? – спросил я, ставя чашку с кофе на пол.

– Ну, белый плащ, униформа, в которой ты будешь водить машину, комбинезоны…

Я почувствовал, как перехватило горло и краска стыда залила лицо.

– Ах, униформа? Вот оно что…

– Но, дорогой…

– Все, хватит. Мне не нравится твоя идея. Я совсем потерял голову. Я что же, буду лакеем? Она развела руки:

– Ну хорошо, любимый, забудь о том, что я сказала. Если ты не в силах переступить через свои принципы и не хочешь сделать это ради меня, видя, на какой риск я иду, тогда забудем все.

– Хорошо, – через силу сказал я и попытался улыбнуться. – Я все понял. Почему бы, черт возьми, не стать лакеем у богатого человека, чем отличается работа гида-частника возле кафедрального собора? Это очень большое продвижение по социальной лестнице. Это, прямо скажем, карьера.

Она испытующе смотрела на меня.

– Решать тебе, Дэвид. Если ты собираешься и дальше злословить и обижаться на подобные пустяки, то повторяю: мы ничего этого можем не затевать. Лично я не могу придумать ничего лучшего.

– Хорошо! Что будет входить в мои обязанности?

– Ты должен будешь переносить Бруно утром из постели в кресло-качалку, а вечером – из кресла в кровать. Обслуживать машину. Возить меня в Милан или Лавено, когда мне понадобится проехать по магазинам. Следить за катером. Если на виллу приедут гости, а это бывает редко, помогать накрывать стол и подавать выпивку. Большую часть дня ты будешь свободен. У тебя будут две хорошие комнаты над лодочным ангаром, на берегу Лаго. Ты там будешь один. Когда я смогу выйти из дому, я буду приходить к тебе. Думаю, безопаснее всего это делать ночью. Вот и все обязанности, Дэвид. Если тебе не нравится мое предложение, пожалуйста, скажи об этом сейчас, и мы забудем о наших планах.

Я пристально посмотрел на нее. Никогда не встречал женщины, хоть сколько-нибудь похожей на Лауру. Одно только то, как сидела она, сложив руки на коленях, глядя на тебя в упор своими фиалковыми глазами, живыми и горящими, как раскаленные угли, могло свести с ума любого мужчину.

– Я готов сделать все, что угодно, но только ради тебя.

Глава 3

Я спускался от лодочной станции в Стрезе вниз по вымощенной булыжником улице, ведущей к берегу Лаго-Маджоре. Был восьмой час, но солнце все еще очень жгло. Улица заполнена открытыми экипажами, развозившими новоприбывших гостей по отелям.

Я увидел Лауру. Она сидела на пирсе, укрывшись в тени. Глаза ее закрывали темные очки, и опять лицо Лауры поразило меня: лист белой бумаги. Рядом стояли две крестьянки в черных платьях. Пока я переходил улицу, направляясь к ней, женщины сверлили меня взглядами, способными воспламенить даже сырые дрова.

Заметив меня, Лаура встала и начала спускаться к кромке воды. Она не улыбнулась, не помахала рукой, – даже не бросила мимолетного взгляда в мою сторону.

Я шел за ней к месту, где был причален катер длиной футов в двадцать: впечатляющая масса блестящей меди и полированного красного дерева. Она взошла на катер и села на мягкое, как подушка, сиденье возле штурвала.

Женщины подошли к перилам и, облокотившись, открыто разглядывали нас.

Я спустился в катер следом за Лаурой и закинул два чемодана с вещами на заднее сиденье.

– Вы умеете управлять катером? – не поворачиваясь ко мне, спросила Лаура.

– Да. – Я отдал швартовы и, упираясь багром в дно озера, начал отталкивать катер от причала.

– Запуск мотора схож с тем, как заводят машину, – громко сказала Лаура и добавила тихим шепотом:

– Очень рада видеть тебя, дорогой! Ты обратил внимание, что эти две стервы пытались подслушать, о чем мы говорим?

Я нажал кнопку стартера, и мотор ожил. Потом включил скорость, зафиксировал штурвал.

– Здесь все шпионят друг за другом, – продолжала она, вставая за штурвал, – так что теперь ты сам понимаешь, почему я говорила, что слишком опасно было бы работать где-нибудь, кроме виллы.

Я был встревожен и раздражен. Я был зол на неприветливую встречу, за попытки оправдаться за то, что позволил себе разозлиться!

– В какую сторону идти? – спросил я отрывисто.

– Через озеро, направо. Виллу можно увидеть отсюда: вон тот белый дом посередине склона холма.

Я всего один раз был на Лаго-Маджоре – шесть лет назад, когда впервые приехал в Италию, – и уже тогда был очарован и пленен его красотой. Прежнее обаяние этих мест вновь охватило меня, и мое настроение сразу же улучшилось.

Слева от катера – остров Изола-Белла, впечатляющий своими классическими садами, сооруженными архитектором Борромини в XVII веке. Позади Изола-Белла – остров Пескатори. Еще дальше виднелись белые виллы Палланцы, о которой Хемингуэй писал в своем романе “Прощай, оружие”.

Впереди по курсу поднимался ряд покрытых деревьями холмов; внизу холмов – крошечная деревенька Ароло с домами под красными крышами, а рядом Алберго – другая деревенька, немного побольше.

Вилла, на которую показала мне Лаура, стояла отдельно от остальных, посередине склона холма, спускавшегося прямо к кромке воды. Это было прекрасное здание с темно-зелеными ставнями, защищавшими от жгучего солнца, и длинной верандой, затененной навесом. От виллы к самому морю террасами спускался пышный сад, сверкающий многоцветьем оттенков.

– Ну как, Дэвид? – вдруг спросила Лаура.

Я с улыбкой повернулся:

– Прекрасно. Меня просто дрожь пробирает. Прости и забудь. Теперь все хорошо. Великолепный катер.

– Я рада. Кстати, все, что принадлежит Бруно, прекрасно: он любит все лучшее, что можно купить за деньги!

– А тебя сейчас дрожь не пробирает? Не остановить ли мне катер и не поцеловать ли тебя?

Она засмеялась:

– Нам нельзя этого делать, я уверена, за нами с берега или с лодки обязательно кто-нибудь наблюдает в подзорную трубу! Обитатели вилл так развлекаются! Ты получил, что заказывал у Нервини?

– И даже больше! Они настойчиво убеждали меня купить в запас материал!

– Ну, в этом нет необходимости! Дэвид, неужели это не сон, я никак не поверю, что все это происходит с нами?! Я глаз не сомкнула всю прошедшую ночь, все думала о нас с тобой!

– Я тоже не мог спать, – сказал я, но не признался, что причиной моей бессонницы был ее муж. – Расскажи мне о вилле: кто там живет, кроме тебя и… и его?

– Мария, кухарка. С ней будь особенно осторожен. Она служит у Бруно многие годы и работала у него еще до того, как я вышла замуж за Бруно. Она недолюбливает меня и, мне кажется, всегда следит за мной. Не проговорись и постарайся не давать ей никакого повода для подозрений!

– Мария остается на ночь на вилле?

– Нет. Она занимает отдельный коттедж недалеко от виллы. Приходит к семи утрами уходит после девяти.

– Кто еще?

– Сиделка, медицинская сестра Флеминг. Она вообразила, что Бруно собирается оставить ей кое-что по завещанию, и оберегает его так, будто он ее личная собственность. Она к тому же очень любопытна, думаю, если у нее появится шанс, то она с удовольствием поссорит

Читать «Майлз Уоллингфорд» — Купер Джеймс Фенимор — Страница 36

— Не будем больше говорить о деньгах в этом святом месте, — робко проговорила Люси. — Забудь о том, что я, глупая девчонка, сделала тогда, мы ведь были еще детьми, Майлз.

Значило ли это, что Люси не хотела, чтобы я вспоминал о каких-то эпизодах из нашего отрочества? Несомненно, ее нынешние отношения с Эндрю Дрюиттом делали эти воспоминания весьма неуместными, а то и неприятными для нее. Я не знал, что и думать, — это было не похоже на ту Люси, какой она всегда была, Люси, обыкновенно такую простодушную, такую ласковую, такую честную. Но любовь овладевает всем существом человека — это я знал по себе, — ревностно оберегая свою жертву от вторжения иных чувств и поднимая тревогу даже из-за слов столь безобидных и искренних. Вследствие этих размышлений и замечания Люси беседа устремилась в другое русло, и мы долго с грустью говорили о той, которая ушла от нас, из мира сего, навсегда.

— Мы с тобой, быть может, доживем до старости, Майлз, — сказала Люси, — но всегда будем помнить Грейс такой, какой она была, и любить воспоминания о ней, как мы любили ее прекрасную душу при жизни. С тех пор как она умерла, я ежечасно вижу перед собой одну и ту же картину: Грейс сидит рядом со мной и доверчиво, по-сестрински, беседует со мной, как бывало с раннего детства до того дня, как ее не стало!

Сказав это, Люси поднялась, закуталась в шаль и протянула руку на прощание — прежде я говорил о том, что собираюсь покинуть Клобонни рано утром. Она плакала: быть может, ее расстроил наш разговор, а может быть, и я послужил причиной ее слез. Люси, как и Грейс, всегда плакала, расставаясь со мной, а она была не из тех, кто с легкостью оставляет свои привычки, как только задует противный ветер. Однако я не мог расстаться вот так; у меня было чувство, что на сей раз мы расстанемся навсегда, ибо супруга Эндрю Дрюитта не может быть тем, чем была для меня Люси Хардиндж уже почти двадцать лет.

— Я пока еще не прощаюсь, Люси, — заметил я. — Если ты не приедешь в город до того, как я выйду в плавание, я вернусь в Клобонни попрощаться с тобой. Один Бог знает, что станется со мной и куда забросит меня судьба, посему я хотел бы оттянуть прощание до последней минуты. Ты и твой замечательный отец будете последними, к кому я приду прощаться.

Люси пожала мне руку в ответ, поспешно пожелала спокойной ночи и проскользнула в калитку отцовского домика, у которого мы к тому времени оказались. Она, должно быть, подумала, что я тотчас вернулся к себе домой. Отнюдь нет; я провел долгие часы в одиночестве на кладбище, то вспоминая о всех, кто оставил мир, то обратив все свои помышления на живых. Я видел свет в окошке Люси и ушел не раньше, чем она погасила его. Было далеко за полночь.

Я долго сидел под кедрами, и странные чувства владели мною. Дважды я опускался на колени у могилы Грейс и горячо молился. Мне казалось, что молитвы, возносимые в таком месте, обязательно должны доходить до Бога. Я думал о моей матери, о моем отважном, пылком отце, о Грейс и обо всем, что было в моей жизни. Потом я долго стоял под окном Люси, и, хотя перед тем я размышлял об умерших, самым ярким, светлым из всех образов, которые я уносил в своем сердце, был образ живущей.

ГЛАВА X

Шейлок: Три тысячи дукатов? Хорошо.

Бассанио: Да, синьор, на три месяца.

Шейлок: На три месяца? Хорошо.

Бассанио: За меня, как я уже сказал, поручится Антонио.

Шейлок: Антонио поручится по векселю? Хорошо.

Шекспир. Венецианский купецnote 36

Я нашел Джона Уоллингфорда в городе; кузен ждал моего приезда. Он остановился в отеле «Сити» и, дабы мы оказались под одной крышей, снял для меня номер по соседству. Я отобедал с ним, а потом он вместе со мной отправился посмотреть на «Рассвет». Второй помощник сказал мне, что Марбл заглядывал на судно, обещал вернуться через несколько дней и исчез. Сопоставив даты, я удостоверился в том, что он успеет к торгам, и перестал тревожиться по этому поводу.

— Майлз, — проговорил Джон Уоллингфорд невозмутимо, когда мы, возвращаясь в гостиницу, шли по Пайн-стрит, — ты, кажется, говорил, что твой адвокат Ричард Харрисон?

— Да. Меня познакомил с ним мистер Хардиндж, и, насколько я знаю, он один из старейших юристов в стране. Вон его контора, на другой стороне улицы, — вон там, прямо напротив.

— Я заметил ее, потому и заговорил. Хорошо бы зайти и оставить кое-какие указания относительно твоего завещания. Я хотел бы видеть Клобонни в надежных руках. Если бы ты составил дарственную на мое имя, я бы не принял ее от тебя, единственного сына старшего брата, но я просто не переживу, если узнаю, что оно ушло из нашей семьи. Мистер Харрисон также мой старый друг и советчик.

Меня потрясла такая бесцеремонность, но я не рассердился: что-то в манере этого человека импонировало мне.

— Мистер Харрисон в этот час, вероятно, не принимает, но я, пожалуй, зайду в контору и оставлю ему подробную записку, — ответил я и тотчас же приступил к исполнению задуманного, предоставив Джону Уоллингфорду продолжать путь в одиночестве. На следующий день завещание было составлено, соответствующим образом оформлено и отдано в руки моего кузена, единственного душеприказчика. Если бы читатель спросил у меня, почему я поступил так, особенно зачем передал ему завещание, я бы не нашелся, что ответить. Я испытывал необычайное доверие к этому сородичу, чья удивительная откровенность даже более умудренному человеку показалась бы верхом прямодушия либо доведенным до совершенства искусством лицемерия. Как бы то ни было, я не только передал ему свое завещание, но и в течение следующей недели посвятил его во все свои финансовые дела, кроме завещания Грейс в пользу Руперта. Джон Уоллингфорд поддерживал во мне это доверие, утверждая, что с головой окунуться в дела — самое верное средство позабыть обо всех скорбях. Всей душой отдаться чему бы то ни было я тогда не мог, хоть и пытался таким образом заглушить горе.

Прежде всего мне нужно было узнать о судьбе выданной Руперту бумаги. Вексель был выписан на мой банк, и я направился туда, дабы выяснить, предъявлен ли он к оплате. По этому поводу между мной и кассиром произошел следующий разговор.

— Доброе утро, мистер… — приветствовал я этого джентльмена, — я пришел узнать, предъявлен ли к оплате вексель на сумму в двадцать тысяч долларов, выданный мной Руперту Хардинджу, эсквайру, со сроком платежа до десяти дней. Если да, я готов выполнить свои обязательства.

Прежде чем ответить на мой вопрос, кассир улыбнулся особой улыбкой — в ней содержалась благоприятная оценка моего финансового положения.

— Не совсем предъявлен к оплате, капитан Уоллингфорд, ибо если вы соблаговолите в соответствии с надлежащей процедурой найти в городе индоссатораnote 37, мы с превеликим удовольствием отсрочим вексель.

— Значит, мистер Хардиндж предъявил его к оплате, — заметил я огорченно: несмотря на все, что произошло, мне было тяжело принять это неоспоримое свидетельство его совершенной низости.

— Не совсем предъявлен к оплате, сэр, — отвечал кассир, — видите ли, мистер Хардиндж желал получить деньги на несколько дней раньше срока, и, поскольку ему необходимо было уехать из города, мы произвели учет векселяnote 38.

— Получить раньше срока! Вы учли этот вексель, сэр?

— С превеликим удовольствием, зная, что он подлинный. Мистер Хардиндж заметил, что, не имея возможности сразу вернуть ему такую большую сумму, которую вы были должны ему, вы выдали ему этот краткосрочный вексель; такое решение его вполне удовлетворило, и теперь он желал получить деньги наличными немедленно. Мы конечно же без колебаний исполнили его просьбу.

— Вполне удовлетворило! — вырвалось у меня, несмотря на мою твердую решимость сохранять хладнокровие; к счастью, появился следующий клиент, и никто не обратил внимания на мои слова и на то, как они были произнесены. — Хорошо, господин кассир, я выпишу чек и тотчас же акцептую вексельnote 39.

Джеймс Олдридж. «Последний дюйм»

Джеймс Олдридж. «Последний дюйм»

Хорошо, если, налетав за двадцать лет не одну тысячу миль, ты и к сорока годам всё ещё испытываешь удовольствие от полёта; хорошо, если ещё можешь радоваться тому, как артистически точно посадил машину; чуть-чуть отожмёшь ручку, поднимешь лёгкое облачко пыли и плавно отвоюешь последний дюйм над землёй. Особенно когда приземляешься на снег: плотный снег очень удобен для посадки, и хорошо сесть на снег так же приятно, как прогуляться босиком по пушистому ковру в гостинице.

Но с полётами на «ДС-3», когда старенькую машину поднимешь, бывало, в воздух в любую погоду и летишь над лесами где попало, было покончено. Работа в Канаде дала ему хорошую закалку, и не удивительно, что заканчивал он свою лётную жизнь над пустынями Красного моря, летая на «Фейрчайльде» для нефтеэкспортной компании Тексегипто, у которой были права на разведку нефти по всему египетскому побережью. Он водил «Фейрчайльд» над пустыней до тех пор, пока самолет совсем не износился. Посадочных площадок не было. Он сажал машину везде, где хотелось сойти геологам и гидрологам, — на песок, на кустарник, на каменистое дно пересохших ручьёв и на длинные белые отмели Красного моря. Отмели были хуже всего: гладкая с виду поверхность песков всегда бывала усеяна крупными кусками белого коралла с острыми, как бритва, краями, и если бы не низкая центровка «Фейрчайльда», он бы не раз перевернулся из-за прокола камеры.

Но всё это было в прошлом. Компания Тексегипто отказалась от дорогостоящих попыток найти большое нефтяное месторождение, которое давало бы такие же прибыли, какие получало Арамко в Саудовской Аравии, а «Фейрчайльд» превратился в жалкую развалину и стоял в одном из египетских ангаров, покрытый толстым слоем разноцветной пыли, весь иссечённый снизу узкими, длинными надрезами, с потёртыми тросами, с каким-то подобием мотора и приборами, годными разве что на свалку.

Всё было кончено: ему стукнуло сорок три, жена уехала от него домой на Линнен-стрит в городе Кембридж, штата Массачусетс, и зажила как ей нравилось: ездила на трамвае до Гарвард-сквер, покупала продукты в магазине без продавца, гостила у своего старика в приличном деревянном доме — одним словом, вела приличную жизнь, достойную приличной женщины. Он пообещал приехать к ней ещё весной, но знал, что не сделает этого, так же как знал, что не получит в свои годы лётной работы, особенно такой, к какой он привык, не получит её даже в Канаде. В тех краях предложение превышало спрос и когда дело касалось людей опытных; фермеры Саскачевана сами учились летать на своих «Пайперкэбах» и «Остерах». Любительская авиация лишала куска хлеба многих старых лётчиков. Они кончали тем, что нанимались обслуживать рудоуправления или правительство, но такая работа была слишком благопристойной и добропорядочной, чтобы подойти ему на старости лет.

Так он и остался ни с чем, если не считать равнодушной жены, которой он не был нужен, да десятилетнего сына, родившегося слишком поздно и, как понимал в глубине души Бен, чужого им обоим — одинокого, неприкаянного ребёнка, который в десять лет чувствовал, что мать им не интересуется, а отец — посторонний человек, резкий и немногословный, не знающий, о чём с ним говорить в те редкие минуты, когда они бывали вместе.

Вот и сейчас было не лучше, чем всегда. Бен взял с собой мальчика на «Остер», который бешено мотало на высоте в две тысячи футов над побережьем Красного моря, и ждал, что мальчишку вот-вот укачает.

— Если тебя стошнит, — сказал Бен, — пригнись пониже к полу, чтобы не запачкать всю кабину.

— Хорошо. — У мальчика был очень несчастный вид.

— Боишься?

Маленький «Остер» безжалостно швыряло в накалённом воздухе из стороны в сторону, но перепуганный мальчишка всё же не терялся и, с ожесточением посасывая леденец, разглядывал приборы, компас, прыгающий авиагоризонт.

— Немножко, — ответил мальчик тихим и застенчивым голоском, непохожим на грубоватые голоса американских ребят. — А от этих толчков самолет не сломается?

Бен не умел утешать сына, он сказал правду:

— Если за машиной не следить и не проверять её всё время, она непременно сломается.

— А эта… — начал было мальчик, но его сильно тошнило, и он не мог продолжать.

— Эта в порядке, — с раздражением сказал отец. — Вполне годный самолёт.

Мальчик опустил голову и тихонько заплакал.

Бен пожалел, что взял с собой сына. У них в семье великодушные порывы всегда кончались неудачей: оба они были такие — сухая, плаксивая, провинциальная мать и резкий, вспыльчивый отец. Во время одного из редких приступов великодушия Бен как-то попробовал поучить мальчика управлять самолётом, и хотя сын оказался очень понятливым и довольно быстро усвоил основные правила, каждый окрик отца доводил его до слёз…

— Не плачь! — приказал ему теперь Бен. — Нечего тебе плакать! Подыми голову, слышишь, Дэви! Подыми сейчас же!

Но Дэви сидел опустив голову, а Бен всё больше и больше жалел, что взял его с собой, и уныло поглядывал на расстилавшееся под крылом самолёта бесплодное пустынное побережье Красного моря — непрерывную полосу в тысячу миль, отделявшую нежно размытые краски суши от блёклой зелени воды. Всё было недвижимо и мертво. Солнце выжигало здесь всякую жизнь, а весной на тысячах квадратных миль ветры вздымали на воздух массы песка и относили его на ту сторону Индийского океана, где он и оставался навеки на дне морском.

— Сядь прямо, — сказал он Дэви, — если хочешь научиться, как идти на посадку.

Бен знал, что тон у него резкий, и всегда удивлялся сам, почему он не умеет разговаривать с мальчиком. Дэви поднял голову. Он ухватился за доску управления и нагнулся вперёд. Бен убрал газ и, подождав, пока не сбавится скорость, с силой потянул рукоятку триммера, которая была очень неудобно расположена на этих маленьких английских самолетах — наверху слева, почти над головой. Внезапный толчок мотнул голову мальчика вниз, но он её сразу же поднял и стал глядеть поверх опустившегося носа машины на узкую полоску белого песка у залива, похожего на лепёшку, кинутую на этот пустынный берег. Отец вёл самолет прямо туда.

— А почём ты знаешь, откуда дует ветер? — спросил мальчик.

— По волнам, по облачку, чутьём! — крикнул ему Бен.

Но он уже и сам не знал, чем руководствуется, когда управляет самолётом. Не думая, он знал с точностью до одного фута, где посадит машину. Ему приходилось быть точным: голая полоска песка не давала ни одной лишней пяди, и опуститься на неё мог только очень маленький самолёт. Отсюда до ближайшей туземной деревни было сто миль, и вокруг — мёртвая пустыня.

— Все дело в том, чтобы правильно рассчитать, — сказал Бен. — Когда выравниваешь самолёт, надо, чтобы расстояние до земли было шесть дюймов. Не фут и не три, а ровно шесть дюймов! Если взять выше, то стукнешься при посадке и повредишь самолёт. Слишком низко — попадёшь на кочку и перевернёшься. Всё дело в последнем дюйме.

Дэви кивнул. Он уже это знал. Он видел, как в Эль-Бабе, где они брали напрокат машину, однажды перевернулся такой «Остер». Ученик, который на нём летал, был убит.

— Видишь! — закричал отец. — Шесть дюймов. Когда он начинает снижаться, я беру ручку на себя. На себя. Вот! — сказал он, и самолёт коснулся земли мягко, как снежинка.

Последний дюйм! Бен сразу же выключил мотор и нажал на ножные тормоза — нос самолета задрался кверху, и машина остановилась у самой воды — до неё оставалось шесть или семь футов.

Два лётчика воздушной линии, которые открыли эту бухту, назвали её Акульей — не из-за формы, а из-за её населения. В ней постоянно водилось множество крупных акул, которые заплывали из Красного моря, гоняясь за косяками сельди и кефали, искавшими здесь убежища. Бен и прилетел-то сюда из-за акул, а теперь, когда попал в бухту, совсем забыл о мальчике и время от времени только давал ему распоряжения: помочь при разгрузке, закопать мешок с продуктами в мокрый песок, смачивать песок, поливая его морской водой, подавать инструменты и всякие мелочи, необходимые для акваланга и камер.

— А сюда кто-нибудь когда-нибудь заходит? — спросил его Дэви.

Бен был слишком занят, чтобы обращать внимание на то, что говорит мальчик, но всё же, услышав вопрос, покачал головой:

— Никто! Никто не может сюда попасть иначе, как на лёгком самолёте. Принеси мне два зелёных мешка, которые стоят в машине, и прикрывай голову. Не хватало ещё, чтобы ты получил солнечный удар!

Больше вопросов Дэви не задавал. Когда он о чём-нибудь спрашивал отца, голос у него сразу становился угрюмым: он заранее ожидал резкого ответа. Мальчик и не пытался продолжать разговор и молча выполнял, что ему приказывали. Он внимательно наблюдал, как отец готовил акваланги и киноаппарат для подводных съёмок, собираясь снимать в прозрачной воде акул.

— Смотри не подходи к воде! — приказал отец.

Дэви ничего не ответил.

— Акулы непременно постараются отхватить от тебя кусок, особенно если подымутся на поверхность, — не смей даже ступать в воду!

Дэви кивнул головой.

Бену хотелось чем-нибудь порадовать мальчика, но за много лет ему это ни разу не удавалось, а теперь, видно, было поздно. Когда ребёнок родился, начал ходить, а потом становился подростком, Бен почти постоянно бывал в полётах и подолгу не видел сына. Так было в Колорадо, во Флориде, в Канаде, в Иране, в Бахрейне и здесь, в Египте. Это его жене, Джоанне, следовало постараться, чтобы мальчик рос живым и весёлым.

Вначале он пытался привязать к себе мальчика. Но разве добьёшься чего-нибудь за короткую неделю, проведённую дома, и разве можно назвать домом чужеземный поселок в Аравии, который Джоанна ненавидела и всякий раз поминала только для того, чтобы потосковать о росистых летних вечерах, ясных морозных зимах и тихих университетских улочках родной Новой Англии? Её ничто не привлекало, ни глинобитные домишки Бахрейна, при ста десяти градусах по Фаренгейту и ста процентах влажности воздуха, ни оцинкованные поселки нефтепромыслов, ни даже пыльные, беспардонные улицы Каира. Но апатия (которая всё усиливалась и наконец совсем её извела) должна теперь пройти, раз она вернулась домой. Он отвезёт к ней мальчонку, и, раз она живёт, наконец, там, где ей хочется, Джоанне, может быть, удастся хоть немного заинтересоваться ребёнком. Пока что она не проявляла этого интереса, а с тех пор, как она уехала домой, прошло уже три месяца.

— Затяни этот ремень у меня между ногами, — сказал он Дэви.

На спине у него был тяжёлый акваланг. Два баллона со сжатым воздухом весом в двадцать килограммов позволят ему пробыть больше часа на глубине в тридцать футов. Глубже опускаться и незачем. Акулы этого не делают.

— И не кидай в воду камни, — сказал отец, поднимая цилиндрический, водонепроницаемый футляр киноаппарата и стирая песок с рукоятки. — Не то всех рыб поблизости распугаешь. Даже акул. Дай мне маску.

Дэви передал ему маску с защитным стеклом.

— Я пробуду под водой минут двадцать. Потом поднимусь, и мы позавтракаем, потому что солнце уже высоко. Ты пока что обложи камнями оба колеса и посиди под крылом, в тени. Понял?

— Да, — сказал Дэви.

Бен вдруг почувствовал, что разговаривает с мальчиком так, как разговаривал с женой, чьё равнодушие всегда вызывало его на резкий, повелительный тон. Ничего удивительного, что бедный парнишка сторонится их обоих.

— И обо мне не беспокойся! — приказал он мальчику, входя в воду. Взяв в рот трубку, он скрылся под водой, опустив киноаппарат, чтобы груз тянул его на дно.

Дэви смотрел на море, которое поглотило его отца, словно мог что-нибудь разглядеть. Но ничего не было видно — только изредка на поверхности появлялись пузырьки воздуха.

Ничего не было видно ни на море, которое далеко вдали сливалось с горизонтом, ни на бескрайних просторах выжженного солнцем побережья. А когда Дэви вскарабкался на раскалённый песчаный холм у самого высокого края бухты, он не увидел позади себя ничего, кроме пустыни, то ровной, то слегка волнистой. Она уходила, сверкая, вдаль, к таявшим в знойном мареве красноватым холмам, таким же голым, как и всё вокруг.

Под ним был только самолёт, маленький серебряный «Остер», — мотор, остывая, все ещё потрескивал. Дэви чувствовал свободу. Кругом на целых сто миль не было ни души, и он мог посидеть в самолёте и как следует всё разглядеть. Но запах бензина снова вызвал у него дурноту, он вылез и облил водой песок, где лежала еда, а потом уселся у берега и стал глядеть, не покажутся ли акулы, которых снимает отец. Под водой ничего не было видно, и в раскалённой тишине, в одиночестве, о котором он не жалел, хотя вдруг его остро почувствовал, мальчик раздумывал, что же с ним будет, если отец так никогда и не выплывет из морской глубины.

Бен, прижавшись спиной к кораллу, мучился с клапаном, регулирующим подачу воздуха. Он опустился неглубоко, не больше чем на двадцать футов, но клапан работал неравномерно, и ему приходилось с усилием втягивать воздух. А это было изнурительно и небезопасно.

Акул было много, но они держались на расстоянии. Они никогда не приближались настолько, чтобы можно было как следует поймать их в кадр. Придётся приманивать их поближе после обеда. Для этого Бен взял в самолет половину лошадиной ноги; он обернул её в целлофан и закопал в песок.

— На этот раз, — сказал он себе, шумно выпуская пузырьки воздуха, — я уж наснимаю их не меньше чем на три тысячи долларов.

Телевизионная компания платила ему по тысяче долларов за каждые пятьсот метров фильма об акулах и тысячу долларов отдельно за съёмку рыбы-молота. Но здесь рыба-молот не водится. Были тут три безвредные акулы-великаны и довольно крупная пятнистая акула-кошка, она бродила у самого серебристого дна, подальше от кораллового берега. Бен знал, что сейчас он слишком деятелен, чтобы привлечь к себе акул, но его интересовал большой орляк, который жил под выступом кораллового рифа: за него тоже платили пятьсот долларов. Им нужен был кадр с орляком на подходящем фоне. Кишащий тысячами рыб, подводный коралловый мир был хорошим фоном, а сам орляк лежал в своей коралловой пещере.

— Ага, ты ещё здесь! — сказал Бен тихонько.

Длиною рыба была в четыре фута, а весила один бог знает сколько; она поглядывала на него из своего убежища, как и в прошлый раз — неделю назад. Жила она тут, наверно, не меньше ста лет. Шлепнув у неё перед мордой ластами, Бен заставил её попятиться и сделал хороший кадр, когда рассерженная рыба неторопливо пошла вниз, на дно.

Пока что это было всё, чего он добивался. Акулы никуда не денутся и после обеда. Ему надо беречь воздух, потому что здесь, на берегу, баллоны не зарядишь. Повернувшись, Бен почувствовал, как мимо его ног прошелестела плавниками акула. Пока он снимал орляка, акулы зашли к нему в тыл.

— Убирайтесь к чертям! — заорал он, выпуская огромные пузыри воздуха.

Они уплыли: громкое бульканье спугнуло их. Песчаные акулы пошли на дно, а «кошка» поплыла на уровне его глаз, внимательно наблюдая за человеком. Такую криком не запугаешь. Бен прижался спиной к рифу и вдруг почувствовал, как острый выступ коралла впился в руку. Но он не спускал глаз с «кошки», пока не поднялся на поверхность. Даже теперь он держал голову под водой, чтобы следить за «кошкой», которая постепенно к нему приближалась. Бен неуклюже попятился на узкий, поднимавшийся из моря выступ рифа, перевернулся и преодолел последний дюйм до безопасного места.

— Мне эта дрянь совсем не нравится! — сказал он вслух, выплюнув сначала воду.

И только тут заметил, что над ним стоит мальчик. Он совсем забыл о его существовании и не потрудился объяснить, к кому относятся эти слова.

— Доставай из песка завтрак и приготовь его на брезенте под крылом, где тень. Кинь-ка мне большое полотенце.

Дэви дал ему полотенце, и Бену пришлось смириться с жизнью на сухой, горячей земле. Он чувствовал, что сделал большую глупость, взявшись за такую работу. Он был хорошим лётчиком по неразведанным трассам, а не каким-то авантюристом, который рад гоняться за акулами с подводным киноаппаратом. И всё же ему повезло, что он получил хоть такую работу. Два служивших в Каире авиаинженера американской компании Восточных воздушных линий организовали поставку кинофирмам подводных кадров, снятых в Красном море. Обоих инженеров перевели в Париж, и они передали своё дело Бену. Лётчик в своё время помог им, когда они пришли проконсультироваться насчет полётов в пустыне на маленьких самолетах. Уезжая, они отплатили услугой за услугу, сообщив о нём Телевизионной компании в Нью-Йорке; ему дали напрокат аппаратуру, и он нанял маленький «Остер» в египетской лётной школе.

Ему нужно было быстро заработать побольше денег, и появилась такая возможность. Когда компания Тексегипто свернула разведку нефти, он потерял работу. Деньги, которые он бережливо копил два года, летая над раскалённой пустыней, давали возможность жене прилично жить в Кембридже. Того немногого, что у него оставалось, хватало на содержание его самого, сына и француженки из Сирии, которая присматривала за ребёнком. И он мог снимать в Каире маленькую квартирку, где они втроём жили. Но этот полёт был последним. Телевизионная компания сообщила, что запаса отснятой плёнки ей хватит очень надолго. Поэтому его работа подходила к концу, и у него больше не было причин оставаться в Египте. Теперь уже он наверняка отвезёт мальчика к матери, а потом поищет работы в Канаде, — вдруг там что-нибудь да подвернётся, если, конечно, ему повезёт и он сумеет скрыть свой возраст!

Пока они молча ели, Бен перемотал плёнку французского киноаппарата и починил клапан акваланга. Откупоривая бутылку пива, он снова вспомнил о мальчике.

— У тебя есть что-нибудь попить?

— Нет, — неохотно ответил Дэви. — Воды нет…

Бен и тут не подумал о сыне. Как всегда, он прихватил с собой из Каира дюжину бутылок пива: оно было чище и безопаснее для желудка, чем вода. Но надо было взять что-нибудь и для мальчика.

— Придётся тебе выпить пива. Открой бутылку и попробуй, но не пей слишком много.

Ему претила мысль о том, что десятилетний ребёнок будет пить пиво, но делать было нечего. Дэви откупорил бутылку, быстро отпил немножко прохладной горькой жидкости, но проглотил её с трудом. Покачав головой, он вернул бутылку отцу.

— Не хочется пить, — сказал он.

— Открой банку персиков.

Банка персиков не может утолить жажду в полуденный зной, но выбора не было. Поев, Бен аккуратно прикрыл аппаратуру влажным полотенцем и прилёг. Мельком взглянув на Дэви и удостоверившись, что он не болен и сидит в тени, Бен быстро заснул.

— А кто-нибудь знает, что мы здесь? — спросил Дэви вспотевшего во время сна отца, когда тот снова собирался опуститься под воду.

— Почему ты спрашиваешь?

— Не знаю. Просто так.

— Никто не знает, что мы здесь, — сказал Бен. — Мы получили от египтян разрешение лететь в Хургаду; они не знают, что мы залетели так далеко. И не должны знать. Ты это запомни.

— А нас могут найти?

Бен подумал, что мальчик боится, как бы их не изобличили в чём-нибудь недозволительном. Ребятишки всегда боятся, что их поймают с поличным.

— Нет, пограничники нас не найдут. С самолёта они вряд ли заметят нашу машину. А по суше никто сюда попасть не может, даже на «виллисе». — Он показал на море. — И оттуда никто не придёт, там рифы…

— Неужели никто-никто о нас и не знает? — тревожно спросил мальчик.

— Я же говорю, что нет! — с раздражением ответил отец. Но вдруг понял, хотя и поздно, что Дэви беспокоит не возможность попасться, он просто боится остаться один.

— Ты не бойся, — проговорил Бен грубовато. — Ничего с тобой не случится.

— Поднимается ветер, — сказал Дэви как всегда тихо и слишком серьёзно.

— Знаю. Я пробуду под водой всего полчаса. Потом поднимусь, заряжу новую плёнку и опущусь ещё минут на десять. Найди, чем бы тебе покуда заняться. Напрасно ты не взял с собой удочки.

«Надо было мне ему об этом напомнить», — подумал Бен, погружаясь в воду вместе с приманкой из конины. Приманку он положил на хорошо освещённую коралловую ветку, а камеру установил на выступе. Потом он крепко привязал телефонным проводом мясо к кораллу, чтобы акулам было труднее его отодрать.

Покончив с этим, Бен отступил в небольшую выемку, всего в десяти футах от приманки, чтобы обезопасить себя с тыла. Он знал, что ждать акул придётся недолго.

В серебристом пространстве, там, где кораллы сменялись песком, их было уже пятеро. Он был прав. Акулы пришли сразу же, учуяв запах крови. Бен замер, а когда выдыхал воздух, то прижимал клапан к кораллу за своей спиной, чтобы пузырьки воздуха лопались и не спугнули акул.

— Подходите! Поближе! — тихонько подзадоривал он рыб.

Но им и не требовалось приглашения.

Они кинулись прямо на кусок конины. Впереди шла знакомая пятнистая «кошка», а за ней две или три акулы той же породы, но поменьше. Они не плыли и даже не двигали плавниками, они неслись вперёд, как серые струящиеся ракеты. Приблизившись к мясу, акулы слегка свернули в сторону, на ходу отрывая куски.

Он заснял на плёнку всё: приближение акул к цели; какую-то деревянную манеру разевать пасть, словно у них болели зубы; жадный, пакостный укус — самое отвратительное зрелище, какое он видел в жизни.

— Ах вы гады! — сказал он, не разжимая губ.

Как и всякий подводник, он их ненавидел и — очень боялся, но не мог ими не любоваться.

Они пришли снова, хотя плёнка была уже почти вся отснята. Значит, ему придётся подняться на сушу, перезарядить кинокамеру и поскорее вернуться назад. Бен взглянул на камеру и убедился, что плёнка кончилась. Подняв глаза, он увидел, что враждебно настороженная акула-кошка плывёт прямо на него.

— Пошла! Пошла! Пошла! — заорал Бен в трубку.

«Кошка» на ходу слегка повернулась на бок, и Бен понял, что сейчас она бросится в атаку. Только в это мгновение он заметил, что руки и грудь у него измазаны кровью от куска конины. Бен проклял свою глупость. Но ни времени, ни смысла упрекать себя уже не было, и он стал отбиваться от акулы киноаппаратом.

У «кошки» был выигрыш во времени, и камера её едва задела. Боковые резцы с размаху схватили правую руку Бена, чуть было не задели грудь и прошли сквозь другую его руку, как бритва. От страха и боли он стал размахивать руками; кровь его сразу же замутила воду, но он уже ничего не видел и только чувствовал, что акула сейчас нападёт снова. Отбиваясь ногами и пятясь назад, Бен почувствовал, как его резануло по ногам: делая судорожные движения, он запутался в ветвистых коралловых зарослях. Бен держал дыхательную трубку правой рукой, боясь её выронить. И в тот миг, когда он увидел, что на него кинулась одна из акул помельче, он ударил её ногами и перекувырнулся назад.

Бен стукнулся спиной о надводный край рифа, кое-как выкатился из воды и, обливаясь кровью, рухнул на песок.

Когда Бен пришёл в себя, он сразу вспомнил, что с ним случилось, хотя и не понимал, долго ли был без сознания и что произошло потом, — всё теперь, казалось, было уже не в его власти.

— Дэви! — закричал он.

Откуда-то сверху послышался приглушённый голос сына, но глаза Бена застилала мгла — он знал, что шок ещё не прошёл. Но вот он увидел ребёнка, его полное ужаса, склонённое над ним лицо и понял, что был без сознания всего несколько мгновений. Он едва мог шевельнуться.

— Что мне делать? — кричал Дэви. — Видишь, что с тобой случилось!

Бен закрыл глаза, чтобы собраться с мыслями. Он знал, что не сможет больше вести самолёт; руки горели, как в огне, и были тяжёлые, как свинец, ноги не двигались, и всё плыло, как в тумане.

— Дэви, — еле выговорил Бен, не открывая глаз. — Что у меня с ногами?

— У тебя руки… — услышал он невнятный голос Дэви, — руки все изрезаны, просто ужас!

— Знаю, — зло сказал Бен, не разжимая зубов. — А что у меня с ногами?

— Все в крови, изрезаны тоже…

— Сильно?

— Да, но не так, как руки. Что мне делать?

Тогда Бен поглядел на руки и увидел, что правая почти оторвана совсем; он увидел мускулы, сухожилия, крови почти не было. Левая была похожа на кусок жёваного мяса и сильно кровоточила; он согнул её, подтянул кисть к плечу, чтобы остановить кровь, и застонал от боли.

Он знал, что дела его совсем плохи.

Но тут же понял, что надо что-то сделать: если он умрёт, мальчик останется один, а об этом страшно даже подумать. Это ещё хуже, чем его собственное состояние. Мальчика не найдут вовремя в этом выжженном начисто краю, если его вообще найдут.

— Дэви, — сказал он настойчиво, с трудом пытаясь сосредоточиться, — послушай… Возьми мою рубашку, разорви её и перевяжи мне правую руку. Слышишь?

— Да.

— Крепко перевяжи мне левую руку над ранами, чтобы остановить кровь. Потом как-нибудь привяжи кисть к плечу. Так крепко, как сможешь. Понял? Перевяжи мне обе руки.

— Понял.

— Перевяжи крепко-накрепко. Сначала правую руку и закрой рану. Понял? Ты понял…

Бен не слышал ответа, потому что снова потерял сознание; на этот раз беспамятство продолжалось дольше, и он пришёл в себя, когда мальчик возился с его левой рукой; напряжённое, бледное лицо сына было искажено ужасом, но он с мужеством отчаяния старался выполнить свою задачу.

— Это ты, Дэви? — спросил Бен и услышал сам, как неразборчиво произносит слова. — Послушай, мальчик, — продолжал он с усилием. — Я тебе должен сказать, всё сразу, на случай, если опять потеряю сознание. Перебинтуй мне руки, чтобы я не потерял слишком много крови. Приведи в порядок ноги и стащи с меня акваланг. Он меня душит.

— Я старался его стащить, — сказал Дэви упавшим голосом. — Да не могу, не знаю как.

— Надо стащить, ясно? — прикрикнул Бен как обычно, но тут же понял, что единственная надежда спастись и мальчику и ему — это заставить Дэви самостоятельно думать, уверенно делать то, что он должен сделать. Надо как-то внушить это мальчику.

— Я тебе скажу, сынок, а ты постарайся понять. Слышишь? — Бен едва слышал себя сам и на секунду даже забыл о боли. — Тебе, бедняга, придётся всё делать самому, так уж получилось. Не расстраивайся, если я на тебя закричу. Тут уж не до обид. Не надо обращать на это внимание, понял?

— Да. — Дэви перевязывал левую руку и не слушал его.

— Молодчина! — Бену хотелось подбодрить ребёнка, но ему это не слишком-то удалось. Он ещё не знал, как найти подход к мальчику, но понимал, что это необходимо. Десятилетнему ребёнку предстояло выполнить дело нечеловеческой трудности. Если он хочет выжить. Но всё должно идти по порядку…

— Достань у меня из-за пояса нож, — сказал Бен, — и перережь все ремешки акваланга. — Сам он не успел пустить в ход нож. — Пользуйся тонкой пилкой, так будет быстрее. Не порежься.

— Хорошо, — сказал Дэви, вставая. Он поглядел на свои вымазанные в крови руки и позеленел. — Если ты сможешь хоть немножко поднять голову, я стащу один из ремней, я его расстегнул.

— Ладно. Постараюсь.

Бен приподнял голову и удивился, как трудно ему даже шевельнуться. Попытка двинуть шеей снова довела его до обморока; на этот раз он провалился в чёрную бездну мучительной боли, которая, казалось, никогда не кончится. Он медленно пришёл в себя и почувствовал какое-то облегчение.

— Это ты, Дэви?.. — спросил он откуда-то издалека.

— Я снял с тебя акваланг, — услышал он дрожащий голос мальчика. — Но у тебя по ногам все ещё течёт кровь.

— Не обращай внимания на ноги, — сказал Бен, открывая глаза. Он приподнялся, чтобы взглянуть, в каком он виде, но побоялся снова потерять сознание. Он знал, что не сможет сесть, а тем более встать на ноги, и теперь, когда мальчик перевязал ему руки, верхняя часть туловища тоже была скована. Худшее было впереди, и ему надо было всё обдумать.

Единственной надеждой спасти мальчика был самолёт, и Дэви придётся его вести. Не было ни другой надежды, ни другого выхода. Но прежде надо обо всём как следует поразмыслить. Мальчика нельзя пугать. Если Дэви сказать, что ему придётся вести самолёт, он придёт в ужас. Надо хорошенько подумать, как сказать об этом мальчику, как внушить ему эту мысль и убедить всё выполнить, пусть даже безотчётно. Надо было ощупью найти дорогу к объятому страхом, незрелому сознанию ребёнка. Он пристально посмотрел на сына и вспомнил, что уже давно как следует на него не глядел.

«Он, кажется, парень развитой», — подумал Бен, удивляясь странному ходу своих мыслей. Этот мальчик с серьёзным лицом был чем-то похож на него самого: за детскими чертами скрывался, быть может, жёсткий и даже необузданный характер. Но бледное, немного скуластое лицо выглядело сейчас несчастным, а когда Дэви заметил пристальный взгляд отца, он отвернулся и заплакал.

— Ничего, малыш, — произнёс Бен с трудом. — Теперь уже ничего!

— Ты умрёшь? — спросил Дэви.

— Разве я уж так плох? — спросил Бен, не подумав.

— Да, — ответил Дэви сквозь слёзы.

Бен понял, что сделал ошибку, нужно говорить с мальчиком, обдумывая каждое слово.

— Я шучу, — сказал он. — Это ничего, что из меня хлещет кровь. Твой старик не раз бывал в таких переделках. Ты разве не помнишь, как я попал тогда в больницу в Саскатуне?

Дэви кивнул.

— Помню, но тогда ты был в больнице…

— Конечно, конечно. Верно. — Он упорно думал о своём, силясь не потерять снова сознание. — Знаешь, что мы с тобой сделаем? Возьми большое полотенце и расстели его возле меня, я перевалюсь на него, и мы кое-как доберёмся до самолета. Идёт?

— Я не смогу втащить тебя в машину, — сказал мальчик. В голосе его звучало уныние.

— Эх! — сказал Бен, стараясь говорить как можно мягче, хотя это было для него пыткой. — Никогда не знаешь, на что ты способен, пока не попробуешь. Тебе, наверно, пить хочется, а, воды-то и нет, а?

— Нет, я не хочу пить…

Дэви пошёл за полотенцем, a Бен сказал ему всё тем же тоном:

— В следующий раз мы захватим дюжину кока-колы. И лёд.

Дэви расстелил возле него полотенце; Бен дёрнулся на бок, ему показалось, что у него разорвались на части руки, и грудь, и ноги, но ему удалось лечь на полотенце спиной, упершись пятками в песок, и сознания он не потерял.

— Теперь тащи меня к самолёту, — едва слышно проговорил Бен. — Ты тяни, а я буду отталкиваться пятками. На толчки не обращай внимания, главное — поскорее добраться!

— Как же ты поведёшь самолет? — спросил его сверху Дэви.

Бен закрыл глаза: он хотел представить себе, что переживает сейчас сын. «Мальчик не должен знать, что машину придётся вести ему, — он перепугается насмерть».

— Этот маленький «Остер» летает сам, — сказал он. — Стоит только положить его на курс, а это нетрудно.

— Но ты же не можешь двинуть рукой. Да и глаз совсем не открываешь.

— А ты об этом не думай. Я могу лететь вслепую, а управлять коленями. Давай двигаться. Ну, тащи.

Он поглядел на небо и заметил, что становится поздно и поднимается ветер; это поможет самолёту взлететь, если, конечно, они сумеют вырулить против ветра. Но ветер будет встречный до самого Каира, а горючего в обрез. Он надеялся, надеялся всей душой, что не задует хамсин, слепящий песчаный ветер пустыни. Ему следовало быть предусмотрительнее — запастись долговременным прогнозом погоды. Вот что выходит, когда становишься воздушным извозчиком. Либо ты слишком осторожен, либо действуешь без оглядки. На этот раз — что случалось с ним не часто — он был неосторожен с самого начала и до конца.

Долго взбирались они по склону; Дэви тащил, а Бен отталкивался пятками, поминутно теряя сознание и медленно приходя в себя. Два раза он срывался вниз, но наконец они добрались до самолёта; ему даже удалось сесть, прислонившись к хвостовой части машины, и оглядеться. Но сидеть было сущим адом, а обмороки всё учащались. Всё его тело, казалось теперь, раздирали на дыбе.

— Как дела? — спросил он мальчика. Тот задыхался, изнемогая от напряжения. — Ты, видно, совсем измучился.

— Нет! — крикнул Дэви с яростью. — Я не устал.

Тон его удивил Бена: он никогда не слышал в голосе мальчика ни протеста, ни тем более ярости. Оказывается, лицо сына могло скрывать эти чувства. Неужели можно годами жить с сыном и не разглядеть его лица? Но сейчас он не мог позволить себе раздумывать об этом. Сейчас он был в полном сознании, но от приступов боли захватывало дух. Шок проходил. Правда, он совсем ослабел. Он чувствовал, как из левой руки сочится кровь, но не мог шевельнуть ни рукой, ни ногой, ни даже пальцем (если у него ещё остались пальцы). Дэви самому придётся поднять самолет в воздух, вести его и посадить на землю.

— Теперь, — сказал он, с трудом ворочая пересохшим языком, — надо навалить камней у дверцы самолёта. — Передохнув, он продолжал:

— Если навалить их повыше, ты как-нибудь сумеешь втащить меня в кабину. Возьми камни из-под колёс.

Дэви сразу принялся за дело, он стал складывать обломки кораллов у левой дверцы — со стороны сиденья пилота.

— Не у этой дверцы, — осторожно сказал Бен. — У другой. Если я полезу с этой стороны, мне помешает рулевое управление.

Мальчик кинул на него подозрительный взгляд и с ожесточением снова принялся за работу. Когда он пытался поднять слишком тяжёлую глыбу, Бен говорил ему, чтобы он не перенапрягался.

— В жизни можно сделать всё что угодно, Дэви, — произнёс он слабым голосом, — если только не надорвёшься. Не надрывайся…

Он не помнил, чтобы давал раньше сыну такие советы.

— Но ведь скоро стемнеет, — сказал Дэви, кончив складывать камни.

— Стемнеет? — открыл глаза Бен. Было непонятно, то ли он задремал, то ли опять потерял сознание. — Это не сумерки. Это дует хамсин.

— Мы не можем лететь, — сказал мальчик. — Ты не сможешь вести самолет. Лучше и не пытаться.

— Ах! — сказал Бен с той нарочитой мягкостью, от которой ему становилось ещё грустнее. — Ветер сам отнесёт нас домой.

Ветер мог отнести их куда угодно, только не домой, а если он задует слишком сильно, они не увидят под собой ни посадочных знаков, ни аэродромов — ничего.

— Давай, — снова сказал он мальчику, и тот опять принялся тащить его, а Бен стал отталкиваться, пока не очутился на самодельной ступеньке из коралловой глыбы у дверцы. Теперь оставалось самое трудное, но отдыхать времени не было.

— Обвяжи мне грудь полотенцем, лезь в самолет и тащи, а я буду отталкиваться ногами.

Эх, если бы он мог двигать ногами! Верно, что-нибудь случилось с позвоночником; он уже почти не сомневался, что в конце концов всё-таки умрёт. Важно было протянуть до Каира и показать мальчику, как посадить самолёт. Этого будет достаточно. На это он ставил единственную свою ставку, это был самый дальний его прицел.

И эта надежда помогла ему забраться в самолёт; он вполз в машину, согнувшись пополам, теряя сознание. Потом он попытался сказать мальчику, что надо делать, но не смог произнести ни слова. Мальчика охватил страх. Повернув к нему голову, Бен это почувствовал и сделал ещё одно усилие.

— Ты не видел, я вытащил из воды киноаппарат? Или оставил его в море?

— Он внизу, у самой воды.

— Ступай принеси его. И маленькую сумку с плёнкой. — Тут он вспомнил, что спрятал заснятую плёнку в самолёт, чтобы уберечь её от солнца. — Плёнки не надо. Возьми только аппарат.

Просьба звучала буднично и должна была успокоить перепуганного мальчика; Бен почувствовал, как накренился самолёт, когда Дэви, спрыгнув на землю, побежал за аппаратом. Он снова подождал, на этот раз уже дольше, чтобы к нему полностью вернулось сознание. Надо было вникнуть в психологию этого бледного, молчаливого, настороженного и слишком послушного мальчика. Ах, если бы он знал его получше!..

— Застегни покрепче ремни, — сказал он. — Будешь мне помогать. Запоминай. Запоминай всё, что я скажу. Запри свою дверцу…

«Снова обморок», — подумалось Бену. Он погрузился на несколько минут в приятный, лёгкий сон, но старался удержать последнюю нить сознания. Он цеплялся за неё: ведь в ней одной было спасение сына.

Бен не помнил, когда он плакал, но теперь вдруг почувствовал на глазах беспричинные слёзы. Нет, он не намерен сдаваться. Ни за что!..

— Расклеился твой старик, а? — сказал Бен и даже почувствовал лёгкое удовольствие от такой откровенности. Дело шло на лад. Он нащупывал путь к сердцу мальчика. — Теперь слушай…

Он снова ушёл далеко, далеко, а потом вернулся.

— Придётся тебе взяться за дело самому, Дэви. Ничего не поделаешь. Слушай. Колёса свободны?

— Да, я убрал все камни.

Дэви сидел, стиснув зубы.

— Что это нас потряхивает?

— Ветер.

О ветре он совсем забыл.

— Вот что надо сделать, Дэви, — сказал он медленно. — Передвинь рычаг газа на дюйм, не больше. Сразу. Сейчас. Поставь всю ступню на педаль. Хорошо. Молодец! Теперь поверни чёрный выключатель около меня. Отлично. Теперь нажми вон ту кнопку, а когда мотор заработает, подвинь рычаг газа ещё немного. Стой! Поставь ногу на левую педаль. Когда мотор заработает, дай полный газ и развернись против ветра. Слышишь?

— Это я могу, — сказал мальчик, и Бену показалось, что он услышал в голосе сына резкую нотку нетерпения, чем-то напоминавшую его собственный голос.

— Здорово дует ветер, — добавил мальчик. — Слишком сильно, мне это не нравится.

— Когда будешь выруливать против ветра, отдай вперёд ручку. Начинай! Запускай мотор.

Он почувствовал, что Дэви перегнулся через него и включил стартёр, и услышал, как чихнул мотор. Только бы он не слишком резко передвинул ручку, пока мотор не заработает! «Сделал! Ей-богу, сделал!» — подумал Бен, когда мотор заработал. Он кивнул, и от напряжения ему сразу же стало плохо. Бен понял, что мальчик даёт газ и пытается развернуть самолет. А потом его всего словно поглотил какой-то мучительный шум; он почувствовал толчки, попробовал поднять руки, но не смог и пришёл в себя от слишком сильного рёва мотора.

— Сбавь газ! — закричал он как можно громче.

— Ладно! Но ветер не даёт мне развернуться.

— Мы встали против ветра? Ты повернул против ветра?

— Да, но ветер нас опрокинет.

Он чувствовал, как самолёт раскачивается во все стороны, попытался выглянуть, но поле его зрения было так мало, что ему приходилось целиком полагаться на мальчика.

— Отпусти тормоз, — сказал Бен. Об этом он забыл.

— Готово! — откликнулся Дэви. — Я его отпустил.

— Ну да, отпустил! Разве я не вижу? Старый дурак… — выругал себя Бен.

Тут он вспомнил, что из-за шума мотора его не слышно и надо кричать.

— Слушай дальше! Это совсем просто. Тяни ручку на себя и держи её посредине. Если машина будет подскакивать, ничего. Понял? Замедли ход. И держи прямо. Держи её против ветра, не бери ручку на себя, пока я не скажу. Действуй. Не бойся ветра…

Он слышал, как усиливался рёв мотора по мере того, как Дэви давал газ, чувствовал толчки и покачивание машины, прокладывавшей себе дорогу в песке. Потом она стала скользить, подхваченная ветром, но Бен подождал, пока толчки не стали слабее, и снова потерял сознание.

— Не смей! — услышал он издалека.

Он пришёл в себя — они только что оторвались от земли. Мальчик послушно держал ручку и не дергал её к себе; они с трудом перевалили через дюны, и Бен понял, что от мальчика потребовалось немало мужества, чтобы от страха не рвануть ручку. Резкий порыв ветра уверенно подхватил самолёт, но затем он провалился в яму, и Бену стало мучительно плохо.

— Поднимись на три тысячи футов, там будет спокойнее! — крикнул он.

Ему следовало растолковать сыну всё до старта: ведь теперь Дэви будет трудно его услышать. Ещё одна глупость! Нельзя терять рассудок и непрерывно делать глупости!

— Три тысячи футов! — крикнул он. — Три.

— Куда лететь? — спросил Дэви.

— Сперва поднимись повыше. Выше! — кричал Бен, боясь, что болтанка снова напугает мальчика. По звуку мотора можно было догадаться, что он работает с перегрузкой и что нос самолёта слегка задран; но ветер их поддержит, и этого хватит на несколько минут; глядя на спидометр и пытаясь на нём сосредоточиться, он снова погрузился в темноту, полную боли.

Его привели в себя перебои мотора. Было тихо, ветра больше не было, он остался где-то внизу, но Бен слышал, как тяжело дышит и вот-вот сдаст мотор.

— Что-то случилось! — кричал Дэви. — Слушай, очнись! Что случилось?

— Подними рычаг смеси.

Дэви не понял, что нужно сделать, а Бен не сумел ему этого вовремя показать. Он неуклюже повернул голову, поддел щекой и подбородком рукоятку и приподнял её на дюйм. Он услышал, как мотор чихнул, дал выхлоп и снова заработал.

— Куда лететь? — снова спросил Дэви. — Почему ты мне не говоришь, куда лететь?!

При таком неверном ветре не могло быть прямого курса, несмотря на то, что тут, наверху, было относительно спокойно. Оставалось держаться берега до самого Суэца.

— Иди вдоль берега. Держись от него справа. Ты его видишь?

— Вижу. А это верный путь?

— По компасу курс должен быть около трёхсот двадцати! — крикнул он; казалось, голос его был слишком слаб, чтобы Дэви мог услышать, но он услышал.

«Хороший парень! — подумал Бен. — Он всё слышит».

— По компасу триста сорок! — закричал Дэви.

Компас находился наверху, и шкалу его было видно только с сиденья пилота.

— Вот и хорошо! Хорошо! Правильно! Теперь иди вдоль берега и держись его всё время. Только, бога ради, ничего больше не делай, — сказал Бен; он слышал, что уже не говорит, а только неясно бормочет. — Пусть машина сама делает своё дело. Всё будет в порядке, Дэви…

Итак, Дэви всё-таки запомнил, что нужно выровнять самолет, держать нужные обороты мотора и скорость! Он это запомнил. Славный парень! Он долетит. Он справится! Бен видел резко очерченный профиль Дэви, его бледное лицо с тёмными глазами, в которых ему так трудно было что-либо прочитать. Отец снова вгляделся в это лицо. «Никто даже не позаботился сводить его к зубному врачу», — сказал себе Бен, заметив слегка торчащие вперёд зубы Дэви, — тот болезненно оскалился, надрываясь от напряжения. «Но он справится», — устало и примирительно подумал Бен.

Казалось, это был конец, итог всей его жизни. Бен провалился в пропасть, за край которой он ради мальчика так долго цеплялся. И пока он валился всё глубже и глубже, он успел подумать, что на этот раз ему повезёт, если он выберется оттуда вообще. Он падал слишком глубоко. Да и мальчику повезёт, если он вернётся назад. Но, теряя почву под ногами, теряя самого себя, Бен ещё успел подумать, что хамсин крепчает и надвигается мгла, а сажать самолёт уже придётся не ему… Теряя сознание, он повернул голову к дверце.

Оставшись один на высоте в три тысячи футов, Дэви решил, что уже никогда больше не сможет плакать. У него на всю жизнь высохли слёзы.

Только однажды за свои десять лет он похвастался, что отец его лётчик. Но он помнил всё, что отец рассказывал ему об этом самолете, и догадывался о многом, чего отец не говорил.

Здесь, на высоте, было тихо и светло. Море казалось совсем зелёным, а пустыня — грязной; ветер поднял над ней пелену пыли. Впереди горизонт уже не был таким прозрачным; пыль поднималась всё выше, но он всё ещё не терял из виду море. В картах Дэви разбирался. Это было несложно. Он знал, где лежит их карта, вытащил её из сумки на дверце и задумался о том, что он будет делать, когда подлетит к Суэцу. Но, в общем, он знал даже и это. От Суэца вела дорога в Каир, она шла на запад через пустыню. Лететь на запад будет легче. Дорогу нетрудно разглядеть, а Суэц он узнает потому, что там кончается море и начинается канал. Там надо повернуть влево.

Он боялся отца. Правда, не сейчас. Сейчас он просто не мог на него смотреть: тот спал с открытым ртом, полуголый, весь залитый кровью. Он не хотел, чтобы отец умер; он не хотел, чтобы умерла мать, но ничего не поделаешь: это бывает. Люди всегда умирают.

Ему не нравилось, что самолёт летит так высоко. От этого замирало сердце, да и самолёт шёл слишком медленно. Но Дэви боялся снизиться и снова попасть в ветер, когда дойдёт до посадки. Он не знал, как ему быть. Нет, ему не хотелось снижаться в такой ветер, не хотелось, чтобы самолёт опять болтало во все стороны! Самолет не будет тогда его слушаться. Он не сможет вести его по прямой и выровнять у земли.

Может быть, отец уже умер? Он оглянулся и увидел, что тот дышит порывисто и редко. Слёзы, которые, как думал Дэви, все уже высохли, снова наполнили его тёмные глаза, и он почувствовал, как они текут по щекам. Слизнув их языком, он стал следить за морем.

Бену казалось, что от толчков его тело пронзают и разрывают на части ледяные стрелы; во рту пересохло, он медленно приходил в себя. Взглянув вверх, он увидел пыль, а над ней тусклое небо.

— Дэви! Что случилось? Что ты делаешь? — закричал он сердито.

— Мы почти прилетели, — сказал Дэви. — Но ветер поднялся выше и уже темнеет.

Бен закрыл глаза, чтобы осознать, что же произошло, но так ничего и не понял: ему казалось, что он уже приходил в себя, указывал курс мальчику, а потом снова терял сознание. Пытка качкой продолжалась и усиливала боль.

— Что ты видишь? — закричал он.

— Аэродромы и здания Каира. Вон большой аэродром, куда приходят пассажирские самолёты.

Качка и толчки оборвали слова мальчика; казалось, потоком воздуха их поднимает вверх на сотню футов, чтобы затем швырнуть вниз в мучительном падении на добрые две сотни; самолёт судорожно раскачивался из стороны в сторону.

— Не теряй из виду аэродром! — крикнул Бен сквозь приступ боли. — Следи за ним! Не спускай с него глаз. — Ему пришлось крикнуть это дважды, прежде чем мальчик расслышал; Бен тихонько твердил про себя: «Бога ради, Дэви, теперь ты должен слышать всё, что я говорю».

— Самолёт не хочет идти вниз, — сказал Дэви; глаза его расширились и, казалось, занимали теперь всё лицо.

— Выключи мотор.

— Выключал, но ничего не получается. Не могу опустить ручку.

— Потяни рукоятку триммера, — сказал Бен, подняв голову кверху, где была рукоятка. Он вспомнил и о щитках, но мальчику ни за что не удастся их выпустить, придётся обойтись без них.

Дэви пришлось привстать, чтобы дотянуться до рукоятки на колесе и сдвинуть её вперёд. Нос самолета опустился, и машина перешла в пике.

— Выключи мотор! — крикнул Бен.

Дэви убрал газ, и ветер стал с силой подбрасывать планирующий самолет вверх и вниз.

— Следи за аэродромом, делай над ним круг, — сказал Бен и стал собирать все силы для того последнего усилия, которое ему предстояло.

Теперь ему надо сесть, выпрямиться и наблюдать через ветровое стекло за приближением земли. Наступала решающая минута. Поднять самолёт в воздух и вести его не так трудно, посадить же на землю — вот задача!

— Там большие самолёты, — кричал Дэви. — Один, кажется, стартует…

— Берегись, сверни в сторону! — крикнул Бен.

Это был довольно никчемный совет, но зато дюйм за дюймом Бен приподнимался; ему помогало то, что нос самолёта был опущен. Привалившись к дрожащей дверце и упираясь в неё плечом и головой, он упорно, из последних сил, карабкался вверх. Наконец голова его очутилась так высоко, что он смог упереться ею в доску с приборами. Он приподнял насколько смог голову и увидел, как приближается земля.

— Молодец! — закричал он сыну.

Бен дрожал и обливался потом, он чувствовал, что из всего его тела осталась в живых только голова. Рук и ног больше не было.

— Левей! — кричал он. — Дай вперёд ручку! Нагни её влево! Гни больше влево! Гни ещё! Хорошо! Всё в порядке, Дэви. Ты справишься. Влево! Жми ручку вниз…

— Я врежусь в самолёт.

Бену был виден большой самолёт. До самолёта было не больше пятисот футов, и они шли прямо на него. Уже почти стемнело. Пыль висела над землёй, словно жёлтое море, но большой четырёхмоторный самолёт оставлял за собой полосу чистого воздуха, — значит, моторы запущены на полную мощность. Если он стартовал, а не проверял моторы, всё будет в порядке. Нельзя садиться за лётной дорожкой: там грунт слишком неровный.

Бен закрыл глаза.

— Стартует…

Бен с усилием открыл глаза и кинул взгляд поверх носа машины, качавшейся вверх и вниз; до большого «ДК-4» оставалось всего двести футов, он преграждал им путь, но шёл с такой скоростью, что они должны были разминуться. Да, они разминутся. Бен чувствовал, что Дэви в ужасе потянул ручку на себя.

— Нельзя! — крикнул он. — Гни её вниз…

Нос самолета задрался, и они потеряли скорость. Если потерять скорость на такой высоте, да ещё при этом ветре, их разнесёт в щепы.

— Ветер! — кричал мальчик; его личико застыло и превратилось в трагическую маску; Бен знал, что приближается последний дюйм и всё в руках у мальчика…

Оставалась минута до посадки.

— Шесть дюймов! — кричал он Дэви; язык его словно распух от напряжения и боли, а из глаз текли горячие слёзы.

— Шесть дюймов, Дэви!.. Стой! Ещё рано. Ещё рано… — плакал он.

На последнем дюйме, отделявшем их от земли, он всё-таки потерял самообладание; им завладел страх, им завладела смерть, и он не мог больше ни говорить, ни кричать, ни плакать; он привалился к доске; в глазах его был страх за себя, страх перед этим последним головокружительным падением на землю, когда чёрная взлётная дорожка надвигается на тебя в облаке пыли. Он силился крикнуть: «Пора! Пора! Пора!» — но страх был слишком велик; в последний, смертный миг, который снова вернул его в забытьё, он ощутил, как слегка приподнялся нос самолёта, услышал громкий рёв ещё не заглохшего мотора, почувствовал, как, ударившись о землю колёсами, самолёт мягко подскочил в воздух, и настало томительное ожидание. Но вот хвост и колёса коснулись земли — это был последний дюйм. Ветер закружил самолёт, он забуксовал и описал на земле круг, а потом замер, и наступила тишина.

Ах, какая тишина и какой покой! Он слышал их, чувствовал всем своим существом; он вдруг понял, что выживет, — он так боялся умереть и совсем не хотел сдаваться.

В жизни не раз наступают решающие минуты и остаются решающие дюймы, а в истерзанном теле лётчика нашлись решающие всё дело кости и кровеносные сосуды, о которых люди и не подозревали. Когда кажется, что всё уже кончено, они берут своё. Египетские врачи с удивлением обнаружили, что у Бена их неисчерпаемый запас, а способность восстанавливать разорванные ткани, казалось, была дана летчику самой природой.

Всё это потребовало времени, но что значило время для жизни, висевшей на волоске?.. Бен всё равно ничего не сознавал, кроме приливов и отливов боли и редких просветов сознания.

— Всё дело в адреналине, — раскатисто хохотал кудрявый врач-египтянин, — а вы его вырабатываете, как атомную энергию!

Казалось, всё было хорошо, но Бен всё-таки потерял левую руку. («Странно, — думал он, — я бы мог поклясться, что больше досталось правой руке».) Пришлось справиться и с параличом, который курчавый исцелитель упорно называл «небольшим нервным шоком». Потрясение превратило Бена в неподвижный и очень хрупкий обломок — поправка не могла идти быстро. Но всё-таки дело шло на лад. Всё, кроме левой руки Бена, которая отправилась в мусоросжигалку, но и это было бы ничего, если бы вслед за ней не отправилась туда же и его профессия лётчика.

Однако, помимо всего, был ещё мальчик.

— Он жив и здоров, — сказал врач. — Не получил даже шока. — Кудрявый египтянин отпускал весёлые шутки на прекрасном английском языке.

— Он куда подвижней вас.

Значит, и с парнишкой всё в порядке. Даже самолёт уцелел. Всё обстояло как нельзя лучше, но решала дело встреча с мальчиком: тут либо всё начнётся, либо снова кончится. И, может быть, навсегда.

Когда привели Дэви, Бен увидел, что это был тот же самый ребёнок, с тем же самым лицом, которое он так недавно впервые разглядел. Но дело было совсем не в том, что разглядел Бен: важно было узнать, сумел ли мальчик что-нибудь увидеть в своём отце.

— Ну, как, Дэви? — робко сказал он сыну. — Здорово было, а?

Дэви кивнул. Бен знал: мальчуган вовсе не думает, что было здорово, но придёт время, и он поймёт. Когда-нибудь мальчик поймёт, как было здорово. К этому стоило приложить руки.

— Расклеился твой старик, правда? — спросил он.

Дэви кивнул. Лицо его было по-прежнему серьёзно.

Бен улыбнулся. Да что уж греха таить, старик и в самом деле расклеился. Им обоим нужно время. Ему, Бену, теперь понадобится вся жизнь, вся жизнь, которую подарил ему мальчик. Но, глядя в эти тёмные глаза, на слегка выдающиеся вперёд зубы, на это лицо, столь необычное для американца, Бен решил, что игра стоит свеч. Этому стоит отдать время. Он уж доберётся до самого сердца мальчишки! Рано или поздно, но он до него доберётся. Последний дюйм, который разделяет всех и вся, нелегко преодолеть, если не быть мастером своего дела. Но быть мастером своего дела — обязанность лётчика, а ведь Бен был когда-то совсем неплохим лётчиком.

Перевод — Е. Голышева, Б. Изаков.

Джеймс Олдридж. Избранное. Харьков, «Вища школа», 1985.

«Какое мне дело до всех до вас? А вам до меня?..»

Джеймс Олдридж родился 10 июля 1918 года в городке Уайт-Хилс в австралийской провинции Виктория. Учился в мельбурнском коммерческом колледже. В 1938 году переехал в Англию. Во время Второй мировой войны работал журналистом и военным корреспондентом.

Писатель поддерживал хорошие отношения с советским режимом, что, возможно, стало одной из причин его относительно скромной репутации в западном мире. Произведения Олдриджа постоянно переводились на русский и печатались в СССР. В 1973 году в Советском Союзе ему была присуждена Ленинская премия «За укрепление мира между народами» (из Википедии).

В оформлении рассказа использованы кадры из фильма «Последний дюйм» (по рассказу Дж. Олдриджа), поставленного в 1958 году режиссёрами Теодором Вульфовичем и Никитой Курихиным. В главных ролях снялись Слава Муратов и Николай Крюков.

На Всесоюзном кинофестивале 1960 года в Минске фильм получил первую премию за работу оператора (Самуил Рубашкин) и четыре вторых — среди детских фильмов, за работу режиссёра, композитора (Моисей Вайнберг) и мужскую роль (Николай Крюков).

Моисей Вайнберг закончил Белорусскую консерваторию, участвовал в создании фильмов «Летят журавли» и «Укротительница тигров».

Роль Бена Энсли предназначалась Георгию Жжёнову, но досталась Николаю Крюкову, актёру Рижского драматического театра, который даже по возрасту совпадал со своим героем. Крюков сыграл во множестве фильмов, но зрителям он запомнился именно по «Последнему дюйму».

Тяжёлым басом гремит фугас,
Ударил фонтан огня,
А Боб Теннели пустился в пляс.
Какое мне дело
До всех до вас?
А вам до меня!

Трещит земля как пустой орех,
Как щепка трещит броня,
А Боба вновь разбирает смех:
Какое мне дело
До вас до всех?
А вам до меня!

Но пуля-дура вошла меж глаз
Ему на закате дня.
Успел сказать он
И в этот раз:
Какое мне дело до всех до вас?
А вам до меня?

Простите солдатам последний грех,
И в памяти не храня,
Печальных не ставьте над нами вех.
Какое мне дело
До вас до всех?
А вам до меня?

Знаменитую песню Бена (стихи М. Соболя) в фильме исполнил Михаил Рыба, которого называли «советским Полем Робсоном», обладавший редким певческим голосом — бассо-профундо. Послушайте эту запись:

О Михаиле Павловиче Рыбе можно прочитать на посвящённом ему сайте. Песню в его исполнении можно скачать также на этой странице или здесь.

Фильм по рассказу Джеймса Олдриджа любили, любят и, думаю, будут и впредь любить миллионы зрителей.

О непреходящей его популярности свидетельствует, например, то, что Андрей Макаревич, лидер группы «Машина времени», увлёкся подводным плаванием после его просмотра.

Из интервью летчика-космонавта СССР, дважды Героя Советского Союза Георгия Михайловича Гречко:

— В вашей судьбе, я слышал, некую роль сыграл фильм «Последний дюйм»?

— Я никогда не был пай-мальчиком. Меня всегда влекла высота, скорость, порыв. Что касается упомянутого фильма, то, наоборот, он мог прервать мой путь к звёздам. Меня манила авиация, я летал на самолёте и планере, прыгал с парашютом. Поскольку появились книжки о подводном плавании, я сам сделал себе маску и стал плавать под водой. В фильме «Последний дюйм» была и авиация, и подводный мир. Поэтому я смотрел его очень много раз. На катушечный магнитофон мы записали от этого фильма саунд-трек. Знали наизусть весь фильм, все диалоги и реплики. А фильм был детский, и шёл он только утром. Мне приходилось поэтому сбегать с работы. На моё несчастье, когда я сбежал с работы, Королёв собрал тех, кто у него хорошо зарекомендовал себя, для организации первой группы будущих космонавтов-бортинженеров. Они все написали заявления и подали его Главному конструктору. А я уже потом написал заявление и передал его в отдел кадров. Кстати, в прошлом году на моё семидесятипятилетие мне подарили это моё заявление в рамочке. Нашли где-то в отделе кадров. На нём есть надпись карандашом «В списках нет». Потому что я прогулял собрание во время сеанса «Последнего дюйма».

Перечитав заново рассказ, я поймала себя на мысли — до чего же он напоминает настроением Хемингуэя! Взять хотя бы «Старик и море». Кстати, за этот рассказ (1952) Эрнест Хэмингуэй получил Пулитцеровскую премию в 1953 году и Нобелевскую премию по литературе в 1954 году.

А в том же самом 1958 году, что и «Последний дюйм», в США режиссёром-постановщиком Джоном Стерджесом был снят американский фильм «Старик и море».

Увы… Напоминает не мне одной. Чем больше я читала о творчестве Олдриджа, тем чаще в различных отзывах звучало — «хемингуэевское настроение».

Что объединяло поколения 50-х, 60-х, пожалуй, даже 70-х, если говорить о Западе? Портрет Хемингуэя на стене, выученные наизусть «Три товарища» Ремарка и любовь к советскому, но такому «западному» фильму — «Последний дюйм». Не знаю, читают ли сейчас на постсоветском пространстве Ремарка и Хемингуэя, но, как ни странно, фильм любят до сих пор, хотя отношение к Олдриджу претерпело заметную трасформацию.

И всё же — «хемингуэевское настроение»… Два культовых писателя — Хемингуэй и Ремарк — два разных мироощущения. Как ни странно, но герои Ремарка были ментально ближе советским людям, несмотря на западные реалии, и тем менее интересны. Им можно было подражать, их можно было любить, но… преклоняться перед ними невозможно. Слишком понятны мотивы их поведения, образ жизни. Привычный нам коллективизм снижал пафос. Героев-одиночек у Ремарка нет — два друга, три товарища, фронтовое братство… Даже возлюбленные героев, удивительные, неземные женщины, становились частью коллектива. Всё, как у нас? Пожалуй, да.

То ли дело — романы и рассказы Хемингуэя! Всё в них проникнуто индивидуализмом, все действующие лица отделены друг от друга незримыми перегородками. И даже когда в экстремальные условия они попадают не в одиночку, каждый принимает решение самостоятельно, надеясь только на себя, на свои силы, навыки, ум. Вот эта возможность померяться силами с судьбой, бросить ей вызов и победить была недоступна и тем особенно притягательна. Перед героями Хемингуэя можно было преклоняться, в какой-то степени подражать им. С любовью сложнее — они не давали шанса, отгородившись от читателей своим индивидуализмом, этой самой «перегородкой». Ведь даже их собственные женщины очень редко могли её разрушить, и любовное единение героя и его возлюбленной было скорее исключением, чем правилом.

Рассказ Олдриджа, несомненно, пронизан именно этим настроением. Две индивидуальности, связанные кровным родством, но разделённые всё той же незримой перегородкой, и нет гарантии, что в дальнейшем что-то изменится в их отношениях.

Станет ли сын героя сильнее после жестокого приключения? Скорее всего. Добрее? А Бог его знает! Мысль о доброте навеяна, безусловно, другим мальчиком, другим характером из рассказа Хемингуэя «Старик и море». Общность настроения двух писателей продолжает своё магическое воздействие на воображение читателей.

Палома, июнь 2007 года

Читать онлайн «Луддиты» — автор Андрей Колясников

Луддиты

Посвящается моему погибшему другу, Илье Аркадьевичу Шахтарину (26.08.1976 — 11.07.2019).

1 глава. На грани

Джеймс лежал привязанным кожаными ремнями к белоснежной кушетке. Он был напуган, и от страха цеплялся пальцами в простыню. Тело сэра Джеймса Льюиса Шарпа изгибалось в разные стороны, пытаясь вырваться, а руки и ноги его уже были истертые в кровь ремнями. Лоб покрылся потом, лицо стало багровым.

— Чего ты хочешь от меня? — Кричал он, но в комнате никого не было, и слова Шарпа уходили в пустоту. — Я знаю, ты стоишь за дверью. Если хочешь убить меня — убей!

Через некоторое время, устав сопротивляться ремням, Джеймс Льюис опустился всем телом на кушетку, но пальцы его все также сжимали простыню. Теперь он тяжело дышал, и продолжал охрипшим, от крика, голосом:

— Чего ты хочешь от меня? Просто убей… убей и все…

В коридоре, за дверью, отзываясь эхом, послышался звон металла, и вновь тело Шарпа заметалось по кушетке. От ужаса его лицо побледнело и перекосило.

— Нет, нет, нет — я не хочу этого. — Шептал он. — Прости меня. — И вновь закричал: — Прости меня! Слышишь — я исчезну, я не причиню вам вреда!

Деревянная дверь открылась, и из-за нее вошел в комнату робот. Он был похож на человека, с которого содрали кожу, не считая резинового лица. Торс робота скрывал медицинский халат. Он катил впереди себя столик с хирургическими и механическими инструментами.

— Не бойся, — говорил робот — это будет не больно.

Он поднял своей синей рукой скальпель и, почти неслышно, приблизился к кушетке.

— Зачем это все, бобби? — Сквозь слезы говорил Джеймс, отвернувшись от робота. — Я же ваш друг. Давай решим все миром — я поговорю с ними, и они не тронут тебя. Да пойми же ты, что я не машина — я просто умру. Мне казалось ты умный, а ты обычный кусок железа.

— Эту войну начали не мы… — Произнес бобби электронным голосом и Джеймс почувствовал холодное острие скальпеля у виска. Лезвие отправила человека в прошлое, на полтора года назад — в то время, когда все началось.

Шатаясь из стороны в сторону, Николай брел по темным узким улицам Лондона. Он, набравшись в пабе дешевого пива вперемешку со скотчем, кое-как стоял на ногах, Николаю давно хотелось спать, но куда идти он не знал.

По пути в Лондон, из Парижа, Николай познакомился с пожилым сэром Джонатаном Льюисом Шарпом. Разговорившись с беглым русским офицером, сэр Шарп проникся к нему. Быть может манеры Николая, в которых угадывалась благородная кровь, а быть может воспоминания о собственных боевых заслугах, притягивали сэра Джонатана Льюиса Шарпа к этому странному русскому. Так, или иначе, но англичанин пригласил Николая погостить у себя, и дал ему свой адрес в Лондоне. Сейчас Николай просто бродил по улицам — он не хотел появляться перед старым англичанином в пьяном виде, еще и ночью.

За спиной послышались шорохи, будто кто-то догонял Николая, но обернуться беглый русский офицер не успел — что-то тяжелое и холодное упало ему на голову, и Николай потерял сознание.

Затылок обжигало болью. Николай открыл глаза, но картина перед ним расплывалась — были только силуэты и блики яркого света. Послышалась английская речь, голос был знаком:

— Как вы себя чувствуете, Волхов? — Сэр Шарп снял мокрое полотенце со лба Николая, окунул его в тазик с холодной водой, отжал, и аккуратно положил компресс обратно, на лоб русского офицера.

— Бывало и хуже. — Коротко ответил Николай Федорович. — Что со мной произошло?

Теперь Волхов все видел отчетливо, хотя еще тошнило, а в голове все шло кругом. «Сотрясение мозга, — понял Николай — кто-то хорошенько меня вчера приложил».

Волхов лежал на мягкой большой кровати. Спальная комната была отделана темным дубом, ее освещал электрический свет, который резал глаза своей яркостью.

— Вчера меня с поезда встретил мой друг, инспектор Ламберт. — Говорил Сэр Шарп. — Мы разговорились с ним, и я рассказал ему о вас. Около двух часов ночи, он приехал ко мне, чтобы я опознал неизвестного в одежде офицера Российской Империи — не мой ли это новый приятель?! В неизвестном я опознал вас, и забрал к себе. Сегодня вечером Алекс Ламберт зайдет — он хочет взять у вас показания.

— Простите меня — так ни удобно перед вами получилось.

На эти слова старик лишь улыбнулся, и его вид уже не был таким строгим, даже большие бакенбарды предавали ему вид весельчака. «Странно, — думал Николай — как улыбка меняет лицо человека».

— Не стоит беспокоиться, — отмахнулся пожилой сэр, покачиваясь в кресле — вы молоды, а молодость всегда привлекает стариков — нам кажется, что мы молодеем вместе с вами. Сейчас, после вашей революции, по Европе ходит очень много русских. Многие предали свои идеалы, готовые унижаться и лицемерить за монету, но только не вы. Мне нравятся люди такого склада характера и ума как вы. Я очень хотел сына, но моя жена была бесплодна, а после ее смерти, на второй брак я не решился.

— Что вы хотите сказать? — От недоумения, Николай привстал на постели, но почувствовав слабость, снова рухнул головой на подушку.

— Вам нужно отдохнуть, а у нас еще будет время для разговоров.

Волхов был одет в свою одежду, на его удивление она была чистой и свежей. Вещь-мешок у него, по-видимому, украли, а другой одежды он не имел. Николай Федорович был в ожидание вечера, он не мог взять в толк, что будет рассказывать инспектору потому, как вчерашний вечер, начиная с паба, был как в тумане.

Послышался стук в дверь, а затем голос сэра Шарпа:

— Волхов, спускайтесь вниз — время чая. Сейчас прибудет инспектор Ламберт.

После этих слов послышался дверной колокольчик. «Пора! — Подумал Николай. — Будь, что будет».

Николай спустился по широкой лестнице в гостевую комнату, здесь, расположившись в креслах у камина, сидели двое пожилых людей, если с одним Волхов уже был знаком, то второго он видел впервые, хотя лицо второго и казалось ему знакомым.

Незнакомец поднялся из кресла и протянул руку Волхову.

— Инспектор Скотланд-Ярда, Алекс Ламберт. — Представился второй.

— Николай Федорович Волхов. — Пожав руку, представился русский. — Капитан тридцать шестого пехотного полка Российской Империи.

— Присаживайтесь. — Пригласил Ламберт рукой, указывая на кресло напротив себя, что стояло у столика.

В кружке, на блюдечке, уже был налит чай. «Эта кружка для меня. — Догадался Николай, так как пожилые англичане уже пили чай. — Как же этот дом похож на мое имение в Перми, и не скажешь, что за тысячи верст от России».

— Вы хотели меня допросить? — Обратился Николай к инспектору Ламберту.

— Не допросить, а прояснить некоторые обстоятельства. Во время чая у нас в стране молчат — это самое тихое время во всей Англии, а после чая, за скотчем, мы поговорим. Я надеюсь, сегодня будет скотч? — Повернувшись к сэру Шарпу, спросил инспектор, на что получил одобрение, кивком головы.

Чай пили тихо, казалось, что стены разговаривают громче тишины. Но когда время чая подходило к концу, Волхов услышал странный звон металла где-то в глубине дома, от чего сэр Джонатан Льюис Шарп нахмурился и переглянулся с инспектором, но Николай не обратил на это внимание. «Наверное, прислуга, — подумал он и ухмыльнулся — поди, разбили посуду».

Сэр Шарп налил в широкие стаканы английский самогон, цвета спелого апельсина, и раздал гостям, а графин поставил рядом с Волховым, на столике.

— Теперь можно и поговорить. — Сказал инспектор Николаю, сделав глоток скотча. — Как вы попали в Уайтчепел?

— Уайтчепел!? — Воскликнул сэр Шарп, и даже подпрыгнул в кресле.

— Да, его нашли у госпиталя. Без денег, без документов — как вы там оказались.

Николай Федорович лишь пожал плечами.

— Я выпил в пабе пива, а после, пил скотч. Чтобы не смущать своим видом сэра Шарпа, я решил прогуляться по Лондону. Где я блуждал — не знаю. Далее очнулся у сэра Джонатана Льюиса.

— А вы помните название паба, где вы выпивали?

— Первое слово «Черный», но меня привлекло строение дома. Такой же дом есть у нас, в России — в Петербурге.

— Это, что же за форма такая? — Удивился сэр Шарп.

— В виде утюга.

Пожилые англичане нахмурились, непонимающе.

— А-а, — протянул, улыбаясь своей догадке, инспектор Ламберт — это «черный монах». Вы имели в виду дом похожий на кусок пирога?!

— Ну, можно и так сказать. Я сидел в первом зале, у стойки. Там толпилось много разных людей. Знаете, мне раньше говорили, что преступности в Европе очень мало, что это только в книгах Конан Дойла убивают и грабят, а я смотрю здесь так же все, как и в России.

— В России все иначе сейчас, судя по выпускам «Таймса», но преступность есть везде, и скоро, я уверен, мы избавимся от нее. По крайне мере в Лондоне. — Гордо произнес инспектор Ламберт. — Без документов вам никак нельзя, но вы свободно говорите на английском, так что в этом деле я вам помогу. Вы так же хорошо пишите на английском, как говорите?

— Да, конечно. Так же, с детства, я изучал немецкий язык.

— Вот и хорошо. — Улыбаясь, произнес сэр Шарп. — Чтобы нигде не значилось русское происхождение Волхова, пускай он будет моим племянником, только что вернувшимся с войны. Благо Англия всегда с кем-нибудь воюет. Вы, надеюсь, не против стать мне племянником, иначе с русскими сейчас строго — наша корона тоже сделала свой вклад в вашу революцию. Как бы прискорбно это не звучало. — Обратился он к русскому офицеру.

— В чем ваша выгода? — Удивился Николай.

— Мне нужен наследник, а вы хоть и офицер, но еще молоды, и мне бы не хотелось, чтобы война искалечила ваше сознание. Вам не более двадцати пяти лет?

— Так точно! Я попал на войну сразу после кадетского корпуса и дослужился лишь до капитана.

— Вы мне сразу понравились — своим мышлением и умением вести себя в обществе. Я почувствовал в вас что-то близкое — родное.

— Ни хотите говорить — не надо. — Через минуту раздумий, произнес Волхов. — И все же я согласен. Все одно — в Россию теперь дороги нет.

— Кто знает, может еще будет, Джеймс Льюис Шарп. — Раскрасневшись от удовольствия, произнес пожилой сэр. — Так звали моего племянника. Он пропал пять лет назад в Советской России. Говорят, что утопили его нынешние красные хозяева, опять же свидетелей нет, отряд его весь убит, да и вы очень похожи — родная мать не различит. Когда я вас увидел, не поверил своим глазам. Но вы меня не узнавали …и ваша одежда — все говорило, что вы не мой племянник. О жизни Джеймса я все вам расскажу.

— Великолепно! — сказал инспектор и торжественно поднял бокал скотча. — За нового англичанина. О, как же я люблю тайны.

2 глава. Двуликий Янус

Неделю Волхов находился в доме сэра Шарпа, в ожидание новых документов, после которых он должен был стать совершенно иным человеком — принимая новую жизнь, оживив умершего англичанина в себе. Сэр Джонатан Льюис Шарп иногда возил его на прогулки по Лондону, показывая город и рассказывая о жизни своего племянника. Всегда, после прогулки, в доме была чистота и порядок, иногда это происходило, когда Николай находился у себя в комнате.

Из прислуги, в доме, было всего две пожилых женщины: повар Сьюзн и горничная, бельгийка Аннет. Однако чтобы убрать, настолько большой дом, им бы понадобился ни один день. На расспросы Николая, не прячет ли сэр Шарп нелегальных индусов у себя в подвале, в который спускаться Николаю строго воспрещалось, пожилой англичанин умело переводил разговор.

И что это за подвал, в котором сэр Шарп пропадал часами? Как-то украдкой Волхов посетил его, но кроме полок с вином и дубовыми бочками виски, Николай здесь ничего не обнаружил.

«Конспираторы! — Думал Волхов. — Эти старики из всего делают тайну — как дети малые. Неужели они думают, что я позарюсь на их вино?!»

Через неделю Алекс Ламберт вновь появился в районе Соха, в доме сэра Джонатана Льюиса Шарпа. На сей раз, он приехал, как на тот момент показалось Волхову, с хорошими вестями — инспектор Ламберт восстановил документы Джеймса Льюиса Шарпа и привез их Николаю.

— С этого момента, сынок, — говорил Алекс Ламберт Николаю — вы Джеймс Льюис Шарп. В полк я сообщил, что вы получили травму и у вас амнезия — это потеря памяти.

— Что мне делать дальше?

— Начните новую жизнь, но теперь для всех вы станете Джеймсом Льюисом Шарпом.

Инспектор прокашлялся в кулак и обратился к сэру Шарпу-старшему:

— Мы так и будем стоять или уже отпразднуем хороший исход предприятия?

Инспектор стоял, облокотившись о камин, но заметив пристальный взгляд нового сэра Джеймса Льюиса Шарпа, разведя руки в сторону, спросил:

— Чего? Что-то не так?

— Мне кажется, или вы чего-то не договариваете, инспектор?

— Ну, да. Да! — Но инспектор не успел ничего сказать — Джеймс заметил за окном силуэты людей в саду.

— Кто это? — Спросил Шарп-младший.

Пожилые англичане выглянули в окно, но кроме тумана озаренного зарождающей луной, за ним ничего не было.

— Вы… — сэр Джонатан Льюис оборвал себя в начале фраза. — Простите старика. Вы, племянник, что-то там видели?

— Да силуэты людей. Они ходили вокруг кустов, в саду. Какие-то странные — двигались, как не живые, что ли. Каждое их движение, будто затормаживалось на долю секунды.

Пожилые англичане переглянулись.

— Это, наверное, садовники. — Сказал инспектор и взял стакан со скотчем с подноса Аннет.

Прислуга поставила графин скотча с двумя наполненными стаканами на стол и исчезла, с подносом за дверью.

— Да. — Подтвердил сэр Джонатан Льюис. — Это индусы — они раз в неделю приходят ко мне убирать в саду и стричь кусты. Они видимо не все живут здесь легально, вот и приходят вечером, да в туман. Они бояться нашего Алекса, хотя тот обещал их не трогать.

— Ладно, пусть будут индусы, — сказал про себя Джеймс. — Так, что вы недоговариваете, инспектор. — И взяв бокал со стола, сделал маленький глоток скотча.

Лицо Джеймса было напряженно. Он пристально, с прищуром, смотрел на Алекса Ламберта.

— Ладно, ладно. — Отмахнулся инспектор. — Обычная процедура. Через два дня вас ждут в военной комиссии, сэр Джеймс Льюис Шарп. Вам придется ответить на некоторые вопросы.

— В жизнь самого мистера Шарпа-младшего, сэр Шарп меня посвятил…

— Дядя Джо. — Поправил Джеймса, сэр Джонатан Льюис Шарп.

— Простите, дядюшка. О чем это я? Ах, да! …но там могут появиться вопросы о моей службе, тем более на территории России. Что мне отвечать в этом случае?

Лицо инспектора расплылось в улыбке, он подошел к Джеймсу, тот налил инспектору в стакан скотча, и Алекс Ламберт буквально рухнул в кресло напротив Шарпа-младшего.

— Они не могут появиться — они будут. — Инспектор начал рассказ об амнезии Джеймса Льюиса Шарпа…

— …Я очнулся в доме пожилого бородатого мужчины, на Урале. Его звали Семен. Он вытащил меня из реки. Моя голова была разбита, эта рана, скорее всего, повлияла на мою память. Практически я ничего не помнил — ни откуда я, ни даже своего имени. — Рассказывал Джеймс военной комиссии о своем чудесном спасении в глубинках советской России.

Сэр Шарп-младший стоял за трибуной. Напротив него сидело пять военных мужей: трое в военной форме и двое, по бокам, в серых строгих костюмах, но по выправке и лицу, было не сложно определить, что и эти двое тоже имеют очень близкое отношение к военной службе.

Джеймс пришел в военный департамент в назначенное время, но два часа ему пришлось ходить из стороны в сторону, по длинному коридору в ожидание вызова. И вот, уже полтора часа его допрашивают. Люди в серых костюмах рассматривали Шарпа-младшего, почти не подвижно и молча — не задав ему ни одного вопроса и вслушиваясь в каждое его слово. Хотя другие трое, что были в военной форме, постоянно что-то записывали, и только Джеймс отвечал на очередной вопрос, как за ответом следовал новый вопрос.

— Вначале Семен не понимал меня, от незнания нашего языка, и почти полгода мы общались жестами. — Продолжал Джеймс. — Со временем, память ко мне стала возвращаться, но маленькими частичками. Я до сих пор многого не помню. Допустим: зачем и как я уехал в Россию, как я оказался в той реке с разбитой головой. Или: у дяди Джо…

— Кого, младший лейтенант Шарп? — Спросил мужчина в форме Генерал-майора, что сидел в центре пятерки военных мужей.

— Простите. Джонатана Льюиса Шарпа. — Джеймс все это время был вытянут в струну, он чувствовал себя, как на плацу, когда на смотр приезжал сам император.

— Хорошо. С этим я думаю все понятно, нам уже рассказывал инспектор Ламберт о вашем походе на родину. Как вы добрались до Парижа, а там случайно встретились со своим дядей. Но мне все это напоминает какую-то сказку. Не правда ли, господа? — Усмехнулся полковник. Он сидел по правую руку от генерал-майора. — А где ваш старик, этот… Семен. Мне хотелось бы допросить и его.

— Через четыре года, после того как Семен спас меня, он скончался.

— А как же вас не заметили эсэровцы, анархисты, или войска нынешних правителе — красных командиров. — Не унимался полковник. — Может быть, все-таки, они заметили вас, и вы теперь работаете на Советскую Россию?!

— Я никогда не придам свою Родину! — Будто отчеканив, сказал Джеймс.

— А я верю ему. — Неприхотливо, будто находясь в компании своих друзей, сказал человек в сером костюме, сидевший рядом с полковником. — Но, можно и проверить. — С той же простатой произнес второй человек в сером костюме.

— Как? — Спросил генерал-майор.

— Все очень просто. — Начал первый мужчина в сером костюме. — В Петербурге, то есть в Ленинграде, как его сейчас называют в России, у нас остался важный человек. Вам, младший лейтенант Шарп, нужно будет его найти и привезти на родину. Вы же помните, как будучи кадетом в Сандхерсте, вы нашли золотой кулон, украденный у Стива Николса Баттона, а так же нашли преступника совершившего данное деяние?

— Простите, но я мало что помню.

— Это и ни к чему. — Продолжал первый. — Главное чтобы ваша дедукция не пострадала.

— Каким образом я попаду в Россию, со своим прошлым?

— Всем плевать на ваше прошлое, главное не распространяйтесь о нем там. — Перехватил инициативу первого, второй. — У них теперь там НЭП — новая экономическая политика, поэтому нам будет проще отправить вас в Советскую Россию легально. После вашего согласия, мы посвятим вас в детали этой тайной миссии.

— А нам его согласие и не нужно. — Заявил полковник, сидевший по левую руку от генерал-майора. — Ему некуда деваться. Выполнит дело — значит наш человек, а если предал корону, то возмездие его найдет и в России. Как считаете, господа?

Месяц уже сэр Джеймс Льюис Шарп почти не выходил в город из своего комиссионного магазинчика. За продуктами ходили его работники: либо кассир-оценщик Леонид Михайлович Сапожко, либо бухгалтер Семен Яковлевич Иванов. Последний свою фамилию изменил во время революции, но его происхождение от рода Шульманов было на лицо.

Джеймс, как Николай Федорович, хотел бежать на малую родину — в Пермь, но как Шарп-младший, и Волхов в одном лице, не мог предать дядюшку Джо и инспектора Ламберта. Эта Россия была для него чужой, лишь строения, язык и некоторые названия городов оставались ему родными.

Дверь скрипнула, звякнул дверной колокольчик и на пороге появился выпивший мужчина с взъерошенными волосами. Он был одет в черные брюки и белый мятый пиджак поверх майки, на которую пролили чай не менее месяца назад, а может быть, пятно появилось и раньше.

Мужчина прошел к прилавку, вынув часы на цепочку из внутреннего кармана пиджака, и обратился к Леониду:

— Скажите-ка мне товарищ, где я могу видеть вашего хозяина?

— Простите, может я вам смогу чем-то помочь?

— Ты?! Ты блоха, которая продала мне эти часы. Они подвели меня — я опоздал на свидание с такой женщиной! — Мужчина со злобой ударил кулаком по прилавку, рядом с кассой. — Я требую хозяина или вызываю милицию! — Закричал он.

— Но у нас не было подобных часов, я и отсюда вижу.

— Ах ты, блоха, вша собачья… — мужчина тянулся своими мозолистыми руками до Леонида, но достать его не удавалось — Сапожко жался спиной к стеллажам с различным товаром.

— Что здесь за шум? — Спросил Джеймс, он спускался по лестницы, за прилавком-витриной, со второго этажа.

— Верните мне деньги. Ваши часы обманули меня, и я опоздал на свидание. А может она была моей судьбой?! — Тряся часами, не унимался мужчина в белом пиджаке.

— Это не наш товар, мистер Шарп. — Трясущим голосом говорил Леонид.

— Я же тебя все равно достану, блоха…

— Я ничего не понимаю, но попробую решить вашу проблему. Поднимайтесь ко мне в кабинет. Леонид впустите его, а вы товарищ, будьте культурны, иначе для вас мне придется вызывать полицейских. Простите. Милиционеров. — Джеймс говорил с легким английским акцентом.

— Но, мистер Шарп!

— Впустите его, Леонид! Впустите!

Мужчина в пиджаке успокоился и, пройдя за прилавок, поднялся на второй этаж за Джеймсом, в комнату Шарпа.

— Вы неплохо устроились лейтенант Шарп. — Заговорил мужчина на английском языке, лишь вошел в комнату Джеймса. — Халат поверх рубашки, галстук, брюки из английской ткани… Вы, наверное, думаете, что до сих пор в Лондоне, а дело, для которого вы здесь, стоит. Или вы решили морочить всем голову, а на самом деле тянете время?

— Во-первых: младший лейтенант, а во-вторых: если я начал бы гулять по городу с первого дня, то мной бы занялись советские чекисты — ГПУ.

— Во-первых: от двадцатого мая, неделю назад, вы являетесь лейтенантом. Примите мои поздравления. Во-вторых: вы должны взять меня на работу ночным сторожем. Так будет лучше для нас и, в случае чего, я всегда могу оказать вам помощь в поисках Оливера, и с дальнейшим проблемами на границе.

— Я давно ожидаю вас. Как вас зовут?

— Называйте меня Алексеем Афанасьевичем Бедняковым.

— Как скажете. Мне понадобятся советские документы. Вот фото и деньги. — Джеймс протянул Алексею серый конверт, и тот, посмотрев внутрь конверта, убрал его к себе во внутренний карман пиджака.

— У меня есть свой художник — через пару недель все будет готово. Вы должны были встретиться с нашим человеком месяц назад — где он?

— Я прибыл по адресу в назначенный срок, но соседка сказала, что хозяева, нужной нам квартиры, съехали. Когда я уходил, в эту же квартиру наведались чекисты. Встреча с Оливером была несостоятельна.

— Хм. — Алексей нахмурился. — Вы знаете, где нам его искать?

— Есть второй адрес. Для этого мне нужны документы, имя Николай, остальное подберете сами.

— У вас плохо с языком — вы провалите все дело.

— Не хами, мужик, пока я тебе твой тупой кочан ни сломал. — С чистым русским произношением сказал Джеймс и вновь перешел на английский язык. — Это вас удовлетворит?!

Алексей восхищенно захлопал в ладоши.

— Прекрасно! Браво! — Восклицал он.

— Как-никак, я прожил, в этой дикой стране, более пяти лет. У меня был хороший учитель и довольно много времени.

— Я буду сопровождать вас теперь везде. Это все, что вам понадобится?

— Нет.

— Что еще?

— Желательно сойтись с какой-нибудь залетной бандой.

— Но как?

— Поверьте, они скоро сами придут — это дело времени. У меня для них есть подходящая легенда.

— Я вас внимательно слушаю!

3 глава. Налет

Вечер подходил к концу. Комиссионный магазинчик «Sharp’s» заканчивал свою работу. Бедняков, как обычно, расположился в кресле за прилавком-витриной, спиной к окну, но дочитав газету, вышел в боковую дверь, ведущую через коридор на склад. Он приходил на работу всегда с бутылкой мутного самогона, кроме Шарпа, который ругал его за алкоголь на рабочем месте, ни кто не знал, что бутылка эта всегда была неизменной. Ни на работе, ни в свободное время, на самом деле, Бедняков не употреблял самогон, или водку.

Семен Яковлевич, натянув черные налокотники, пересчитывал деньги и записывал их в бухгалтерскую книгу. Так же, в отдельную книгу, он записывал проданный и принятый сегодня товар.

Делая вид работы, Сапожко протирал куском ткани стекло прилавка-витрины, как это часто бывало, он развернул маленькую копию, что стояла у окна, «Венеры Милосской» лицом в торговый зал, и время от времени любовался ей. Ему не хотелось идти домой одному, тем более, что Иванов жил рядом с Сапожко.

Дверной колокольчик звякнул, на что Сапожко, не поднимая головы, строгим голосом произнес:

— Мы закрыты — воротитесь завтра!

На пороге уже было пять вооруженных человек с самодельными балаклавами на головах. Маски были сшиты из черной ткани в крупный красный мак. Один из «пятерки» подошел к Леониду и сунул ему ствол обреза под нос.

— У нас к вам выгодное предложение. — Хриплым голосом произнес мужчина с обрезом.

— Какое? — Побледнев от страха и дрожа, спросил Сапожко.

— Вы купите у нас товар, самый ценный, за небольшие деньги. — Зазвучал женский голос налетчика того, что был ниже всех ростом.

Из-за задней двери, сбоку от налетчиков, неслышно вышел Джеймс, а за ним и Алексей. Оба держали в руках по два револьвера.

— Я думаю, вы хотите нам предложить купить наши жизни — это так? — Ухмыляясь, на ломанном русском языке, произнес Джеймс. Из-за прилавка появился пожилой Иванов, он направлял наган на налетчика с обрезом.

— Что же вы все такие нервные? — Послышался мальчишеский голос из «пятерки налетчиков». — Сказали бы, что мы не вовремя — зачем стволы доставать? Пойдем отсюда!

Джеймс приблизился револьвером к голове налетчика, который ранее говорил женским голосом, и в одно мгновение три нагана и обрез банды были направлены на Шарпа.

— Я не причиню ей вреда, но вы уйдете. Через тридцать минут я выпущу вашу компаньонку, а пока мы попьем с ней чай. — Сказал Джеймс. — Даю вам слово, что не буду обращаться к властям и не причиню ей вреда, если мы все будем благоразумны.

Джеймс посмотрел в большое окно, за спины трех налетчиков и, убрав револьвер за пояс, подбежал к входной двери.

— Что, все-таки решили принять наше предложение? — Посмеиваясь, спросил налетчик с обрезом.

— Быстро за дверь! — Бросил Джеймс, указав на дверь, из-за которой он еще недавно вышел с Алексеем. — Там полиция. То есть, милиция.

Пока Шарп закрывал входную дверь, налетчики с Алексеем скрылись в указанном Джеймсом направлении.

— Спрячьте оружие! — Приказал он работникам. — Делайте вид, что работаете.

Только Джеймс закрыл дверь, как вновь ему пришлось ее открывать снова, на стук милиционеров.

— Excuse me, did you want something? — Спросил молоденьких милиционеров в форме, Джеймс. — I’m sorry! Вы что-то хотели — мы уже закрываемся.

— В городе участились налеты на магазины. — Сказал старший милиционер с сержантскими погонами. — У вас все в порядке?

— Да — все хорошо. Мы уже считаем cash… как это по-русски? Ах, да — наличность.

— Простите за беспокойство. Будьте бдительны, о подозрительном, сообщайте незамедлительно в милицию.

— Хорошо. Good-bye, assholes!

— И вам, всего хорошего!

За закрытой дверью Джеймс слышал разговор удаляющихся милиционеров:

— Вот буржуй — я бы его прямо сейчас к стенке. — Говорил рядовой. — Это они у нас преступность развели.

— Успеем — еще поставим…

Все это время, Леонид Михайлович и Семен Яковлевич, ни разу не повернулись к хозяину, делая вид бурной деятельности — уборки и инвентаризации товара.

— Можете расслабиться — они ушли. — Процедил сквозь зубы Джеймс и вышел в боковую дверь.

Налетчики были без балаклав. На секунду Джеймс оторопел. Перед ним стояла зеленоглазая брюнетка с волнистыми, спускающимися до плеч, волосами — она была прекрасна и молода, даже обшарпанная кирпичная кладка стены коридора склада не портила ее красоту. Свет был слабым, но и при таком свечение, Шарп потерял дар речи от совершенства девы.

— И он хотел, чтобы я оставил свою Маню с ним. — Прохрипел один из налетчиков. Он убрал свой обрез в рукав пиджака и приблизился к лицу Джеймса. — Нам тут за тебя мазу кинули. — Налетчик бросил беглый взгляд на Алексея. — В чем наш интерес с тобой корешиться?

— Значит ты главный?! Сейчас поднимемся ко мне, поговорим за наши дела, а твои люди подождут тебя снаружи.

— Давай посмотрим.

Джеймс предложил налетчику присесть в кресло, за стол, напротив себя. Люстра, светившая под потолком, и свет из окна, хорошо освещали собеседника, и Шарп мог разглядеть лицо старшего налетчика.

Хозяин магазинчика попросил Алексея удалиться из комнаты и предложил собеседнику виски, хотя прекрасно знал, что надо было налить самогона, которого у него было всегда в достатке.

— А водка у тебя есть? — Поинтересовался налетчик.

— Есть самогон.

Налетчик, еле заметно, положительно кивнул головой.

Джеймс вынул на стол из шкафа четвертную бутыль мутного напитка и тарелку с копченым мясом, хлебом и нарезанными огурцами с зеленым луком. Из верхнего шкафчика стола он достал два стакана.

— Твой сторож говорил, мол, ты русский, что просто ксивату сменил? — Ухмылялся недоверчиво налетчик. — Что же ты так плохо по-русски говоришь, а на ихнем базаришь, как на родном?

— Мне пришлось пожить в Европе. — На чистом русском языке заговорил Джеймс. — Успеем по-базарить за это. Тебя как называть, бродяга?

По лицу налетчика, было видно удивление. Джеймс, будучи еще маленьким Колей, часто сбегал из дому и играл с беспризорниками, после чего, отец отдал его в кадеты, но и там Коля умудрялся находить время для уличных мальчишек, и взрослеть вместе с ними. Конечно же, Шарп знал «феню» и повадки блатных — судьба будто готовила его стать шпионом, ведя незримой рукой по всем коридорам лабиринтов жизни. И теперь неизвестно, куда судьба поведет его снова, и когда перед Джеймсом окажется выход.

— Я Морячек — не бродяга. — Ответил налетчик. — Как мне к тебе обращаться?

— Джеймс — так будет правильней.

Шарп налил по полному стакану самогона.

— Откуда ты? — Выпив, спросил Джеймс.

— Одесса. А ты?

— С Урала.

— Лагеря?

— Нет. Родился и вырос там. Много рассказать не могу — может после, когда поближе познакомимся. — Джеймс налил вновь самогон в стаканы.

— Это по-нашему. — Произнес Морячек, и махом выпив огненную воду, закусил ее мясом. — Ладно, давай о деле, пока не напились.

— Мне один человечек нужен. Имя не знаю, да и сменил он ксиву давно. Сейчас этот человечек в Новгороде.

Морячек рассмеялся.

— Ни примет, — начал он, еще задыхаясь от смеха — ни имени. Как в сказке: пойди туда, не зная куда, найди то, не зная что. Ты, хоть, приметы обрисуй.

— Зачем приметы — карточка есть.

Из верхнего шкафчика стола, откуда, еще недавно, Шарп доставал стаканы, Джеймс вынул маленькую фотокарточку.

— Это копия. — Протянул он фото Морячку.

На фотокарточке был кудрявый светловолосый мужчина, в сером строгом костюме «тройка». Мужчина с фото стоял, облокотившись о кресло, в котором, видно по всему, должна была сидеть женщина с темными волнистыми волосами, но фото было обрезано и женское лицо попало на него лишь частично.

Некоторое время задумчиво смотрел Морячек то на фото, то на Джеймса.

— Какая-то оказия получается — я вор и мне скок нужен. Меня люди не поймут, если я фраеров искать буду, как легавый. Я понимаю, если он скрысил чего — тогда по понятиям будет.

— Он денег должен мне. Экс будет, и не один — по хрустам не напарю. Договоримся. Человечка вашего, того, молодого, пошли в Новгород — пока он там знакомца моего искать будет, вы сюда перебирайтесь. У меня три комнаты свободные. Ты сейчас где, со всей бандой, кантуешься?

— Да, в развалинах — с ксиватой беда. У тебя заныкаться — это хорошо, иначе толком ни помыться, ни подмыться. Но у меня две бабы. В розыске я, а дочерей без пригляда оставить не могу. Видал, какие красавицы. Время сейчас такое, что ни углядишь за девками, потом не раскатать будет.

— Паспорта, сторож мой, Алексей выправит. Поставлю вас в штат. Имена свои забудьте. По погремухам, только между собой общаться.

— Это исправиловка какая-то получается — трудоустройство, новая жизнь. Ты куда фалуешь нас? Какие скоки будут?

— Трудоустройство, лишь прикрытие. Мне нужны кое-какие документы. При императоре много изобретателей было, а теперь чертежи на заводах пылятся. Англичане до ума их доведут. Иначе мужичье это, что у власти сидит сейчас, выкинут их, или в печах сожгут. Хрусты, что в бухгалтериях, себе оставите. Делайте все без палева. Зимой в Европу переберетесь — там лохов по более будет.

— Вы, батенька, как я погляжу, из благородных кровей будете?!

— Ты-то сам, за кого бился?

— Анархист я. Дружбан мой Федя, из эсеровцев. Лихо их Азеф кинул, когда буча началась — до сих пор его найти не могут. Был со мной на крытке, один пацанчик, так вот: рассказывал он, что в Перми с ними тоже один благородный мазался, Волхов какой-то. Имя не помню.

— Николай Федорович? — Спросил Джеймс и налил в стаканы самогона. — Так, убили же его, в Европе.

— Знавал, значит, его? Только, жив и здоров он — в ГПУ работает. Он Дубаря и брал, а потом расстреляли пацана. Так что вы, ваше благородие, сейчас разной масти бываете.

— А со мной, что такой откровенный?

Морячек выпил самогон, и откинулся на спинку кресла, расслабившись.

— Ты под англичанина косишь, от мусаров нас выручил — не бывают такими красноперые.

— Так, как — договорились по делам нашим?

— У нас в банде свой коммунизм — всем вместе порешать надо. Ты мне тему обрисовал, а я тебя услышал. Сейчас выпьем — завтра вечером жди в гости, либо с бандой, либо с отрицательным ответом. Ты что, так технику любишь, что за чертежами мотнулся сюда?

— Терпеть не могу. Я, скорее всего приверженец Неда Лудда.

— Кого? — Не понял Морячек.

— Человека, которого ни когда не было — после расскажу. Давай пить.

4 глава. Оливер

Когда Морячок ушел, Джеймс распорядился, чтобы Алексей сделал документы, на что Бедняков недоуменно возразил:

— У меня, по-твоему, что — цех по изготовлению паспортов?! Ты хочешь, чтобы я заказал пять паспортов? Меня художник не поймет. Ты представляешь себе, сколько нелегальных документов будет в одном городе?

— Во-первых: их не пять, а шесть человек. Во-вторых: в этом городе половина живет по поддельным паспортам. Хватит нервничать — когда все кончиться, просто сольем их. Или пускай сами разгребают — в Европу их, и делу конец.

— Когда нужны документы?

— Чем быстрей, тем лучше. Они, пока, не дали свое согласие, но это пока…

На следующий вечер, вся банда, из шести человек, прибыли в магазин «Sharp’s», а через две недели они уже имели новенькие паспорта. Самого молодого, Василия Цветкова, отправили в Новгород.

В поездке Василий ни с кем не общался, изображая из себя немого. Он понимал, что стоит ему выпить и слова Цветкова будут, словно музыка волн, бесконечны. Болтливым Василий был и трезвым, но в своей компании, а своей компанией для него мог оказаться любой человек.

Как только Василий приехал в город, еще до вечера встал на постой в доме у одинокого пожилого мужчины Петровича. Хозяин был тихим человеком, но любил выпить. На новую водку он часто ругался, хотя сам пил исключительно самогон, который сам и варил, оборудовав под аппарат голбец.

Первые два дня, Василий просто прогуливался по улицам города, наслаждаясь теплыми деньками и свежим воздухом. После, он часто стал заглядывать в уличное кафе и пил пива как член профсоюза. Лишь через две недели Цветков выслал первое письмо:

«Наше вам с кисточкой.

Снял комнату на улице Ленина. Старик сдает мне ее за сущие гроши. Денег трачу мало, думаю, еще останутся. Пиво здесь хорошее, но разбавляют, СОБАКИ.

Неделю назад прогуливался по Московской улице и наткнулся на нашего Джеймса. Мы столкнулись лбами, а он меня даже не узнал, только накинулся на меня с кулаками. У него в мешке были харчи и бутылка водки. Когда мы столкнулись, мешок у него выпал из рук и бутыль разбился, замочив весь хавчик.

Я назвал его по имени и спросил, чего он ругается. Но после того как он услышал свое имя, побледнел, схватил мешок и убежал — я ничего ему не смог объяснить.

Поначалу я ничего не понял, а через три дня после, увидел его с нашим человеком, с карточки. Мне пришло в голову, что Джеймс обманул нас. Мы ему для чего-то нужны, а потом он нас всех перебьет.

За фраером и Джеймсом я решил проследить. Вели они себя, как старые приятели, которые видятся каждый день.

Морячек, прошу: будь наготове, присматривай за моей Катюшкой, чтобы этот бес ничего с ней не сделал.

Проследить до хазы, за ними, не смог — в пивной, где они сидели, был Круглый со всей своей кодлой. Но это ничего — они часто бывают на Московской.

Буду следить за ними дальше. Обо всем напишу, а на Круглого постараюсь больше не нарываться.

P. S.

Будьте аккуратны с англичанином.

Передайте привет Катеньке.

Ваш, Малой!»

Прошло три недели пребывания Василия, в Великом Новгороде.

Он только вышел с почтового отделения, после отправки открытки, как в дверях к нему подошло двое крепких мужчин и, надев мешок ему на голову, взяв Василия под руки, забросили его в пролетку.

— Вы кто? — Спросил Василий. — Вы работаете на Джеймса? Да он вас сольет легавым. Ну, ничего — Морячек его на ремни порежет. Вы хоть знаете, кто такой Морячек?

— Знаем, знаем. — Послышался басистый мужской голос справа от Цветкова, и руки Василия стянула крепкая веревка.

— Я Вася-Малой. Да вы все уже жмуры.

Полчаса Василий ехал в пролетке с неизвестными. Все лицо его чесалось от мешковины, спина затекла. Тряска стояла такая, казалось, что он вот-вот выпадет из пролетки. Люди, сидевшие рядом с Цветковым, молчали всю дорогу, и Вася понял, что его сегодня будут бить.

За месяц, банда Морячка ограбила два завода. На грабеж ходили они вчетвером: Илья-Морячек, бывший эсэровец Иван-Кувалда, Володя-Фомка и Джеймс — дочери Морячка, Катя и Маша, всегда оставались в магазинчике «Sharp’s». Девушки занимались уборкой, стиркой и готовкой еды, иногда подшивали вещи.

На ограбление банда больше не одевала дурацкие балаклавы, теперь они клеили бороды, надевали парики, рисовали шрамы на лице, но все-таки прикрывали наполовину лицо платками. По возвращению с ограбления, их всегда встречал Алексей, дежуривший у дверей черного входа комиссионного магазина, чтобы Иванов и Сапожко не знали, что банда отсутствовала.

Возвращаясь с каждого «дела», банда снимала маскировку и тщательно умывалась, лишь позже они появлялись перед служащими магазинчика. Так было и в этот раз.

— Сэр Шарп, вас ожидает человек. — Сказал Сапожко и указал на крупного мужчину, что разглядывал фигурку Венеры Милосской у окна.

— Почему раньше не позвал?

— Я стучал вам в дверь, но Алексей сказал, что вы утром легли спать и поэтому сейчас вас не добудиться.

— Долго ждет?

— С полчаса.

Мужчина развернулся к Джеймсу.

— А чего у нее рук нет? — Спросил неизвестный. Лицо Мужчины украшал шрам, что тянулся от уха, через всю правую щеку.

— За воровство отрубили. — Сухо, на ломанном русском языке, ответил Джеймс, чем вызвал смех у Иванова с Сапожко.

— Жестко.

— Чем обязан?

— Вы мне не нужны. Выйдем на улицу — это касается Морячка.

На лице Джеймса появилась ухмылка, но все же, он вышел с «человеком со шрамом» на улицу.

— Я вас слушаю.

— Передайте Морячку, что Круглый его хочет видеть — у них остались незаконченные терки. Завтра в десять вечера, или как сейчас говорят, в двадцать два часа, он прейдет сюда. Базар будет мирный. Пусть не гасится.

— Вы точно не ошиблись? Я не знаю ни каких моряков. — Нахмурившись, произнес Джеймс.

— Не ошибся. Ты дуру не гони — мы точно знаем, что Морячек у тебя. Смотри, мы можем вернуться и всех вырезать. Думай сам — Круглый хочет решить все миром. Ладно, бывай.

Неизвестный, не дожидаясь ответа, развернулся и ушел.

— Вам корреспонденция. — Сказал Иванов, лишь Джеймс перешагнул порог магазина.

— Где она?

Семен Яковлевич пожал плечами.

— Так ее всегда Илья Астафьевич забирает.

— Ну, да. All right!

Через минуту Джеймс был уже в дверях Ильи. Морячек сидел на диване в окружение своих дочерей. Сестры были очень похожи между собой, но почему-то Джеймс терял дар речи только при виде Маши. Он ухаживал за ней, чем очень злил Илью, только поначалу. После Морячек свыкся с этим, и даже стал находить плюсы, да и Маше нравились застенчивые ухаживания Джеймса.

— Простите леди, ни хочу показаться грубым, но вы бы не могли нас покинуть — мне нужно поговорить с вашим отцом наедине. — Лицо Джеймса было серьезным.

— Папа, мы рядом. Если что — зови. — Сказала Маша и девушки, звонко рассмеявшись, вышли из комнаты.

— Где Кувалда с Фомкой? — Расположившись на стуле, за столом, спросил Джеймс.

— Отсыпаются. Вечером хотят выпить.

Джеймс рассказал Илье о мужчине со шрамом.

— Какого… вот и Малой пишет, что видел Круглого. — Сказал Морячек, и протянул открытку Джеймсу. — Но он пишет, что Круглый в Новгороде. Кто мог знать, что мы здесь?

— Москва два. — Прочитал сообщение на обороте открытке Джеймс. — Это какая-то шифровка?

— А-а, нет. — Опомнился Илья и передал Шарпу письмо. — Там он пишет полный бред. Мол, столкнулся с тобой на улице. Ты со своим знакомцем гуляешь по Новгороду. Но как такое может быть, если ты каждый день на моих глазах. Эх, надо было Кувалде ехать — Малой, походу, там пиво бодяжное с прицепом хлещет.

— Ну, вот — все и встало на свои места.

— Что именно?

— Адрес — это улица Московская, дом второй.

— Ну? Это я и сам понял. А как ты и в Ленинграде и в Новгороде одновременно бываешь?

— Это Николай Федорович Волхов — говорят, мы больно с ним похожи.

— Так он чекист. Ты что нас, под КРД застремать хочешь?

— Ни боись ты — не замажешься. Видно он не только на ГПУ работает. Ты что думаешь решать с Круглым — в чем у вас замут?

Весь следующий день магазин работал как всегда, банда вела себя как обычно, чтобы Иванов и Сапожко не догадывались, что сегодня предстоит волнительная встреча, которая могла привести к непредвиденным событиям. Но все случилось, как после Джеймс выразится, «скучно и вяло». К десяти часам вечера, все было готово — заряженные стволы в каждом углу магазина, спрятанные за прилавком, за тумбами, под столиками и, даже, под подоконниками.

Круглый, со своей шайкой из шести человек, не заставил себя ждать — он подошел к дверям комиссионного магазина «Sharp’s» вовремя, с точностью настоящего джентльмена. Теперь Джеймс понимал, почему этот бандит имел такую кличку — человек, расположившись в кресле, имел довольно упитанные формы. По лицу можно было сказать, как о многих полных людях, что он очень добрый человек, имеет не взрывной характер, а голос его был наивным и принадлежал веселому человеку, хотя, по рассказам Ильи, этот крупный мужчина «завалил ни мало народу голыми руками».

Свита Круглого стояла за спинкой кресла своего главаря и все время молчала. Илья сидел в кресле напротив Круглого, рядом со столиком, под столешницей которого был закреплен наган. Если бы в магазине началась потасовка, то первым бы в ней погиб Круглый — Илье ничего не стоило быстро просунуть руку под стол и нажать на спусковой крючок, тем более что этот момент был отрепетирован им до автоматизма.

При встрече, обе стороны, обыскали друг друга, хотя это было условно, так как Круглый, по воровским понятиям, пришел в логово противника и не имел права приходить туда с оружием, если заранее условился на разговор и мир. Если банда Круглого, по предварительному осмотру, бала безоружна, то люди Ильи, Джеймс и Алексей, расположились рядом с тайниками с оружием. Машу и Катю, Илья оставил на втором этаже, условившись, что они не будут выходить из своей комнаты, но девушки оказались непослушными — они затаились у спуска с лестничного марша, взяв с собой оставшихся два нагана. Их отцу грозила опасность, и девушки не хотели быть безучастными в спасение Ильи.

Кроме Джеймса, который стоял за прилавком-витриной, девушек ни кто не видел. Но лишь Маша показала, чтобы Джеймс молчал об этом, и Шарп повиновался воле своей возлюбленной.

— Морячок, что же ты бегаешь? — Взгляд Круглого был напряжен, но казался по-детски обидчивым. — Хрусты где? И только ни базарь мне за Махно — не поверю.

— А с чего ты решил, что хрусты я увел?

— Ты на казне был.

— Казну, я при твоих архаровцах, отдал Махно. Где моя Люба? Где Малой?

— Мои люди были убиты в ту же ночь. Нестор в Европу свалил. А за хрусты ты имел косяк.

— Слушай, за это мы уже имели базар. Найдешь Махно, найдешь бабло.

— А помню, хорошее было время. Сколько мы твоих покрошили — смотрю, еще у тебя прибавилось людей, даже англичанина к себе переманил. Эй, ангел, давай к нам — у нас все будет в ажуре! — Крикнул Круглый Шарпу, но Джеймс лишь промолчал.

— Он сам по себе. — Пояснил Илья. — Я тоже неплохо помню, как мы твоих резали — вон сколько осталось. Мы решили вопрос? Я не думаю, что ты только за деньгами сюда приехал.

— Решили. Я хотел тебя увидеть — мы же когда-то друзьями были…

— Ага, в одном дворе росли, а потом ты на меня за хрусты наехал, да жену увел.

— Она сама ушла. Умерла в прошлом году. Люба вольная баба была, у тебя вон, две девки от первой остались, а я ее всю жизнь любил и ждал. Извиниться я хотел перед тобой, вот повод и искал для встречи — друг ты мне, и не дело нам за хрусты враждовать. Скоро костлявая за нами придет, а мы так и будем грызться?

— Не будем…

Краем глаза, Джеймс увидел в руках девушек четвертной бутыль самогонки и старинное блюдо с закуской. Понимая все, быстро он поднялся к девушкам, и через минуту был уже у столика главарей некогда враждовавших банд. Шарп пододвинул третье кресло, взял три небольших антикварных кубка из золота, и Быстро разлил по кубкам «огненную воду».

— Значит, за знакомство! — Предложил он тост, не давая договорить Морячку, но Илья положил ладонь, сверху кубка, хотя Круглый поднял свой кубок.

— Ну, что еще? — Удивился Круглый.

— Где Малой. Не поверю, что ты без него нас нашел.

— Без него не обошлось. Только не сдал он тебя.

— Это как?

— Нашли мои его. Только он с почтового отделения выходил, какую-то открытку посылал, наверное марухе своей. Так вот, выходит он с почтового отделения, в Новгороде, мои пацаны его под руки и на хазу ко мне. Я потолковал с ним. Пару раз по голове ему — Малой в отрубе. Пошарили у него в карманах, а там ксива. По регистрации и вычислили тебя — куда Малой без Морячка. Только Богом клянусь, мы его отпустили на все четыре стороны. В чувства Малого привели, напоили, накормили и отпустили.

— Ну, Бога хотя бы не тронь — ты же анархист.

— Скоро конец придет. Ни долго нам жить осталось, с такой властью — быстро к стенке поставят. Здесь не только в Бога уверуешь. Отвечаю тебе — отпустили его.

— Тогда я ничего не понимаю.

— Надо в Новгород ехать. — Предложил Джеймс и выпил. Бандиты выпили следом.

— А ты тоже поедешь? — Спросил Морячек Джеймса.

— Мы все замазаны. Тем более, он по моей теме катался.

— А я смотрю, англичанин лучше русского по-нашему говорит. — Усмехнулся Круглый.

— А он русский и есть. — Рассмеялся в след Морячек.

— В таком случае, и я с вами поеду. — Сказал Круглый. — Вот смеху то будет — такая банда в одном вагоне, и мусарга ни сном ни духом.

— За такого и дочь отдать не жалко. — Произнес Морячек и разлил по кубкам самогон.

— Это ей решать. — Смутился Джеймс.

— Только не надо либеральничать. — Издевался Илья.

— Равноправие в Советской России, разве я не прав?! — Усмехнулся Джеймс и выпил.

Поутру, Алексей съездил на вокзал и купил для всех билеты до Новгорода, всем кроме себя и Маши с Катей. Джеймс попросил Алексея присмотреть за магазинчиком, а сам отправился на встречу с искомым человеком.

Рано утром, следующего дня, бандиты окружили деревянный дом в Великом Новгороде, по улице Московской. Размышляя в поезде, бандиты решили, что Малой продолжил слежку за нужным человеком, и поэтому мог попасть в его сети, а что произошло дальше, должен был знать только он. Поэтому бандиты условились, брать неизвестного только живым.

Когда бандиты окружили дом, из дома началась стрельба, убив сразу пятерых мужчин из банды Круглого и ранив самого главаря в живот. Но Круглый, будто не замечал ранения и кровь, что заливала всю одежду. Он ринулся на пролом. Ударив всем своим весом, Круглый выбил входную дверь. Последний боец из банды Круглого ринулся вперед своего главаря. Не успев пройти сени, он получил в лоб пулю из револьвера невысокого худощавого мужичка. Круглый бросился на мужичка, схватив за горло его руками. Он давил шею неизвестного, когда тот, теряя сознание, продолжал стрелять в грудь своего душителя. Уже раздавались пустые щелчки, патроны кончались, а Круглый продолжал душить мужичка, сам ослабевая от смертельных ран.

За спиной мужичка появился Джеймс, если он был одет в черный костюм, когда приехал в Новгород, то теперь его одежда была обычной и серой. Это не удивило умирающего Круглого, он прохрипел Джеймсу:

— Я сам справлюсь, ищи своего, англичанин.

— Откуда вы все беретесь. — Возмутился Джеймс и выстрелил из нагана в висок Круглому. Затем он выстрелил в лоб Володе-Фомке, что вошел в сени, и скрылся в соседней комнате.

Круглый всем телом упал на мужичка. Если тот не умер от рук Круглого, тот теперь его ждала смерть под неподъемным телом бандита. Было слышно, как хрустнули шейные позвонки мужичка, а после он раздался хрипом.

Перешагивая через трупы, Илья и Джеймс, все еще в своем черном строгом костюме, приближались к комнате, которая была единственной запертой изнутри, в доме. Дом был безлюден, кроме шорохов за последней запертой дверью. Иван-Кувалда оставался снаружи дома.

— Оливер, Николай… кто там еще? — Крикнул Джеймс, стоя у двери. — Я пришел по приказу короны. Слышите меня? Оливер! Я жду ответ. Меня зовут Джеймс Льюис Шарп.

— Это курьер. — Послышался мужской голос за дверью. — Я открываю — не стреляйте! Ответ: Кромвель!

— Ну, конечно же. Какой же я тупой — конечно лорд Оливер Кромвель. Стой! — Послышался второй голос. — Шарпа убили. Я точно знаю.

— Не глупите — откройте! — Продолжал переговоры Джеймс. — Или я буду это расценивать как преступление против короны.

Дверь скрипнула. На пороге стоял человек с фото.

— Меня зовут… — Начал он, но Джеймс перебил его:

— Мне плевать на ваше имя — где пакет?

Из-за двери вышел второй Джеймс, в серых одеждах, он целился в голову своего отражения, но Илья целился в него.

— По-моему, всем следует опустить оружие. Не правда ли, Николай. — Сказал Джеймс в черном.

— Я согласен. — Ответил Николай.

— Уберите оружие, Илья. — Обратился Джеймс к Морячку.

— Не за что — он убил моих близких людей.

— Но мы пришли убить их. Они защищались. Уберите оружие.

— Хорошо, но потом я все равно расправлюсь с ним.

— Пакет! — Властным голосом сказал Джеймс, человеку с фото.

— Он у меня здесь. — Спокойно произнес тот. Он оторвал дверной порог, разделявший двух Джеймсов, и под ним образовалось брешь в полу. Связной достал из этой щели бумажный сверток и протянул его Джеймсу. — Здесь танк и новый их самолет.

— Ему отдай. — Указал Джеймс на Илью.

Как только сверток оказался в руках у Морячка, из черного рукава пиджака Джеймса выскользнул нож в ладонь Шарпа. Сверкающее лезвие, в одно мгновение пронзило шейную артерию человека с фото, а после приблизилось к шее Николая.

— Where’s Vasya? — Спросил Джеймс Николая.

— He’s in the cellar. In a kitchen.

— На кухне. Малой в погребе. — Обратился Джеймс к Морячку, и тот сразу ринулся на кухню.

Илья поднял, коврик у стола. Под ковриком была крышка. Морячек потянул ее и увидел в углу погреба белое пятно на земле — это был Василий Цветков, он стонал.

— Малой здесь! — Крикнул Морячек.

— Вытаскивай его на свежий воздух, и ждите меня на крыльце. Дайте нам один час.

— Максимум полчаса, потом я его буду резать. Скоро здесь будут мусара. Я не понимаю, как они еще не нагрянули сюда.

— We have half an hour. — Сказал Джеймс Николаю и закрыл за собой двери в комнату.

5 глава. Аэлита и любовь

— Ладно, с нашим прошлым мы разобрались, но кое-что, все же я хотел бы узнать. — Говорил Джеймс. — Что за тайна у дядюшки Джо с инспектором Ламбертом?

— Ты об этом. — Усмехнулся Николай.

— Ну, да. А ты о чем подумал?

— К примеру: как я стал Николаем Федоровичем Волховым. Меня вот интересует: как ты стал мной?

— В Ленинграде есть комиссионный магазин «Sharp’s», отправь туда своего человека. Он должен будет сказать моему продавцу, где меня ожидает брат. Встретимся и поговорим.

В сенях был слышен стук каблуков от сапог.

— Твои идут. В доме Дядюшки Джо есть подвал.

— Я был там, но кроме вина и виски, ничего не нашел.

— В подвале есть потайной ход, а в нем четыре железных монстра из параллельного мира.

— Кто? Откуда? Что за чушь?

— После расскажу.

Дверь распахнулась. На пороге стояли Илья и Иван с ножами в руках.

— Стоять! — Крикнул Джеймс. — Мы уходим.

— А он? — Кивнул головой Морячек в сторону Николая.

— Он останется здесь. Когда приедут мусара, он скажет, что банда Круглого пыталась похитить нашего Оливера и была ликвидирована на месте.

— А с какого перепугу, этот Оливер понадобился Круглому? — Вмешался в разговор Иван.

— Может, он работал на правительство Польши?! — Подсказал Николай.

— Ну, вот. — Улыбнулся Джеймс. — Валим отсюда — что-то легавых давно нет.

Приехав в Ленинград, оставшиеся в живых, некоторое время гуляли по городу. Они долго думали, что сказать Кате с Машей, как они позволили убить Фомку и не отомстили за него. Все же решили: будь что будет. Конечно же, когда девушки услышали историю, сразу расплакались. Целый день на них не было лица.

Уже ближе к вечеру, Джеймс пришел в комнату Василия. Цветков лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене. Кроме ран, полученных от пыток, Василия печалила смерть Фомки.

— Так и будешь лежать? — Зайдя в комнату, спросил Джеймс Василия. — В поезде молчал, сейчас носишь траур. Может пора развеяться?! Ты молод — жизнь продолжается. Для всех нас, смерть Владимира, большая утрата.

— И для тебя?

— И для меня. За этот месяц я привык к нему. Мне нравилось свобода и веселость Мари, когда он был рядом с девочками.

— Кого? — Не понял Василий.

— Маши.

Василий повернулся, посмотрел на стоящего перед ним Джеймса, и присел на край кровати.

— Хорошо. Что ты предлагаешь? — Теперь, в глазах Василия, читалось: помоги развеселить Катю, а дальше делай со мной все, что угодно.

— Давайте прогуляемся. Сходим в парк, в кино — девочкам надо отвлечься.

Девушки сначала отказывались идти погулять, но после, все же, согласились. Недалеко от магазина находилось два места для отдыха, парк, с летним кафе, и кинотеатр. Для начала решили пойти в «кино».

В кинотеатре давали первую экранизацию романа А. Н. Толстого, «Аэлита». Перед показом фильма предлагалось потанцевать и послушать музыку, исполняемую музыкантами на сцене, перед белым экраном из ткани. Если Василий с Катей сразу образовали пару, держась за руки, но на небольшом расстоянии друг от друга, они танцевали, то Джеймс испытывал некую неловкость, чтобы пригласить свою возлюбленную. Инициативу пришлось брать в руки Маше:

— Ну что, так и будем сидеть, или уже потанцуем.

Темноволосая красавица протянула свою белоснежную ручку Джеймсу, и тот, прикоснувшись к ней, ощутил опьянение. Сейчас же страх исчез, и Джеймс легкий, будто облачко, слился с мелодичной музыкой всей душой. Он приблизился, своим телом, к Маше, на запрещенное расстояние, но это уже не смущало пару. Маша положила свою прекрасную головку ему на грудь. Они танцевали так, даже когда музыка уже закончилась, лишь Василий отдернул Джеймса за плечо, давая понять, что уже играет очередной гимн Советской России.

Во время просмотра фильма, когда, по сюжету, Эрлиха подселяют в квартиру к инженеру Лосю, Маша взяла за руку Джеймса. Он лишь почувствовал нежную теплую ладонь своей возлюбленной, больше не захотел ее выпускать и фильм перестал быть интересен Джеймсу.

После кинотеатра, молодые люди отправились гулять по парку, и теперь Маша взяла руку Джеймса под локоть, ей тоже не хотелось отпускать его. Она чувствовала душевную близость с этим мужчиной, и рядом с ним Маша ощущала себя совершенно защищенной, и если бы она обманулась в этом, сейчас ей казалось это неважно.

На улице уже смеркалось, но мороженное и «ситро» еще продавали. Мужчины пили напитки из бутылок, а девушки ели шайбы сливочного мороженного, слизывая его по краям. Компания была навеселе, оставаясь под впечатлением от просмотренного кино.

— И все-таки я не понимаю, — сказала Катя — почему Лось уничтожил чертежи своего интерпланетонефа?

— Она даже выучила это слово, я бы его даже не выговорила! — Рассмеялась Катя. — Интерпла… ин… как там?

— Интерпланетонеф. — Повторила Катя.

— Я бы тоже хотел полететь на Марс, — поддержал свою девушку Цветков — почему он думал только о себе?

— Лось же сказал, что у нас еще на Земле остались дела. — Пояснил Джеймс.

— Но одно другому не мешает. — Не унималась Катя. — Одни могут изучать новые цивилизации, а другие продолжать настраивать жизнь на Земле. Получается, что Лось увидел несправедливость на Марсе и по одной планете осудил всю вселенную. Я считаю, что так нельзя.

Мимо проходящий мужчина в форме лейтенанта ОГПУ рассмешил прогуливающуюся компанию — он отдал честь Джеймсу с серьезным видом, будто своему старшему товарищу по оружию, на что Джеймс ответил ему тем же, понимая, с кем его перепутал этот лейтенант.

— Джеймс, да вы полны секретов. — Смеялась Катя, хотя Василий только сейчас догадался о том, что произошло, все-таки не показывал вида.

— Да ты чекист. — Подшучивала Маша над Джеймсом. — Признавайся англичанин, когда и кем был завербован.

— Тобой, в день нашей встречи. — Ответил он и посмотрел в ясные глаза Маши. — Теперь ты моя императрица.

От этих слов, Машу бросило в краску.

— Я императрица Аэлита. — Продолжала смеяться она.

Уже почти стемнело, и молодая шумная компания решила идти домой.

Прощаясь у дверей комнаты, Маша поцеловала Джеймса в губы, но как-то по-детски, и исчезла за дверью.

— У тебя есть что выпить? — Спросил Василий Джеймса, глядя на то, как англичанин не может оторвать взгляд от дверей девочек.

— Есть, но давай выпьем виски.

— Хорошо, я никогда не пробовал виски.

Девушки лежали на разных кроватях, друг напротив друга. Для девочек, Джеймс специально выделил самую большую комнату из имеющихся у него. Свет в комнате давно погасили и теперь просто болтали перед сном.

— Тебе он так нравится? — Спросила Катя Машу.

— Очень нравится.

— Но, он же англичанин?!

— Ты чего не помнишь? Папа говорил, что он русский, только претворяется англичанином.

— Глупая ты, — не унималась Катя — не притворяется, а работает на Британскую разведку. Он тебя бросит.

— Не бросит — я верю ему. А то, что он работает на разведку, так в этом нет ничего плохого. Он же не предатель — его страны больше нет.

— Как нет?! Вот она. Просто власть сменилась.

— Так что ему оставалось делать? Нет, он хороший — я это сердцем чувствую.

— Может быть и хороший, да только все равно он бросит тебя. Вот увидишь.

— Не бросит. Спи давай.

Утром, когда Джеймс проснулся, в кресле, вместо Василия, сидел Илья, он пил виски.

— Что вы в нем нашли? — Спросил Морячек, показывая на графин с напитком цвета утреннего солнца. — Все одно, что самогон, только привкус какой-то.

— Этот привкус он получает от настояния в дубовой бочке, и готовится на солоде.

— Как пиво?

— Примерно. Как ты вошел?

— Ты впустил в дом старого вора, и удивляешься, что он открыл твою дверь?! Ха! Да этот замок вскрыть ногтем можно. Там к тебе человек пришел, говорит: от брата. Ты что, решил с этим чекистом встретиться?

— Надо. Как ты догадался?

— Тоже мне — пароль. — Усмехнулся Илья. — Вы очень похоже — я бы вас не различил. Слушай, а может мы, их ОГПУ выставим? А что, у них знаешь, чем склады забиты?! Ой, да там такие сокровища Али-Бабы…

— Не может. — Перебил мечтания Морячка, Джеймс. Он уже надевал пиджак. — Нам поскорее надо отсюда сваливать. Встречусь с ним, закажу на вас документы и валим из страны.

— Я к этому, конечно, не хорошо отношусь…

— Ты о чем?

— О поздних прогулках с моей Маней. Но все же она сегодня не такая грустная.

— У меня только серьезные намеренья.

— А как по твоей работе — женитьба не скажется отрицательно?

— Все будет хорошо — она для меня стала новым смыслом жизни. Я не дам ее в обиду.

— Это слова мужчины. Вы, ваше благородие, человек чести, и слово свое держите. Посмотрим…

В магазине, разглядывая витрину прилавка, стоял мужчина, больших размеров. Легким жестом головы Сапожко указал на него, как бы говоря: это он спрашивал вас. Две женщины выбирали старинные украшения, консультируясь, и заигрывая с Сапожко. Эти женщины часто заходили сюда. Одна из них была женой второго секретаря, а другая супруга начальника финотдела города Ленинград.

— Вы хотели меня видеть? — Подойдя к большому мужчине, в полголоса спросил Джеймс.

— Вас ждет брат. — Ответил тот, также тихо, чтобы никто их не слышал. — Он просил вас доставить на место.

— Доставить?! — Тихо возмутился Джеймс. — Вы хотите меня арестовать.

— Нет. Встреча неформальная. Это скорее вам надо, а не нам.

— Кому, «не нам»?

— Луддитам.

6 глава. О роботах и параллельных мирах

Явочная квартира находилась вблизи от Московского вокзала, на маленькой улице, на втором этаже трехэтажного желто-коричневого дома. Квартира бала довольно просторной и прибранной, хотя в углу, в коридоре, Джеймс заметил узелок с пустыми водочными бутылками.

Двери на балкон были открыты, и комнату наполнял свежий воздух. Где-то, в соседней квартире, открыли кран с водой, и он обозначил себя жутким гулом во всех трубах отопления. От гула и скрежета воды, перекрыло дыхание Джеймса. Англичанину стало не по себе, его лицо изобразило гримасу, как если бы скребли чем-то мерзким о стекло.

Николай расположился на кожаном диване, а Джеймсу предложил присесть напротив себя на стул со спинкой.

— Выпить вам не предлагаю. — Сказал Николай. — Сам не люблю, и вам не советую. Тем более, насколько я знаю, вы сами не приемлите частое употребление алкоголя.

— Я еще нужен вам? — Обратился большой мужчина к Николаю.

— Петр, подышите свежим воздухом. — Ответил тот. — Мы ненадолго здесь.

— Хорошо. — Ответил Петр и вышел из квартиры.

— Сослуживец? — Спросил Джеймс, когда они с Николаем оставались наедине.

— Нет. — Нахмурившись, ответил чекист. — Нужный человек.

— А-а-а! — Протянул Джеймс, как бы говоря, что догадался о значение человека

— Что, «а»? — Возмутился Николай. — Он не сексот. Ладно — не имею права рассказывать. Всю жизнь я готовился к этой встречи, а сейчас не знаю с чего начать.

— Всю жизнь?! Ха! — Усмехнулся Джеймс, и пересел со стула на диван, поближе к Николаю. — Мы знакомы совсем недавно…

Николай посмотрел на Джеймса и произнес вполне серьезно, отчего англичанину стало не по себе:

— Я тебя не помню таким. Ты не представляешь, как я соскучился. Не пугайся — скоро ты сам все поймешь!

— Что за чушь ты несешь?

— Со временем, разберешься во всем. Мне придется пережить многое — мы не бессмертные фениксы. Время нас не сжигает за ошибки, а убивает.

— Ты меня запутал. Ты чего, кокаин употребляешь?

— К черту кокаин. В подвале Джонатана Льюиса Шарпа находиться портал в иной мир. У него есть железные монстры, которые защищают дядюшку.

— Это те рабочие, которые выходят вечером в туман?

— Да. Они похожи на людей, но без эмоций.

Джеймс уже совсем запутался. Теперь он не понимал: зачем он слушает весь этот бред и вторит сумасшедшему двойнику.

— Их называют роботами. — Продолжал Николай.

— Как? — Не понял Джеймс.

— Роботы. Недавно, здесь, мне попался на глаза перевод пьесы Чапека «россумские универсальные роботы» в «самиздате», но ход книге было запрещено давать. Я думаю, ты не читал ее?

— Нет. Что это за монстры?

— Механические люди. Они невозможны, но это пока. В том мире, где я родился, все иначе.

— В каком мире?

— Ты еще там побываешь. Не перебивай меня.

— Хорошо. — Джеймс обхватил голову ладонями. Ему казалось, что Николай говорит с каким-то утверждением. — Я просто запутался уже.

— Понимаю. Я вырос в приюте Джонатана Льюиса Шарпа, мы про себя его называли, училище Неда Лудда. Про то, кто такие луддиты, тебе объяснять не надо?!

— Я знаю — это люди, бурящиеся с прогрессом в машиностроение.

— Да, но в моем мире, где я родился, это немного иначе. На краю Британии, дядюшка открыл пансион, где растит нас, луддитов, третий десяток лет. Он отправляет выходцев, на войну в параллельный мир. Там мы должны бороться с враждебными роботами, чтобы освободить людей.

— Ты себя слышишь? Я что сюда пришел послушать сказки? Почему же ты, в таком случае, здесь, а не на войне?

— У меня здесь свое задание — своя война.

Англичанину хотелось встать и уйти, чтобы не слушать все эти бредни, но Николай остановил его, взяв за руку и произнеся:

— Сегодня в шесть вечера акции не будет, иначе погибнут все, кроме вас с Мари.

— С кем? — Как бы непонимающе, спросил Джеймс.

— Ты же так вчера назвал свою любимую Машу. Ты не хочешь брать ее на скок, а остальным придется погибнуть. Я не буду препятствовать вам для выезда за кордон. — Николай взял небольшую кожаную сумку и передал ее Джеймсу. — Здесь деньги — фунты, франки и рубли. Вам хватит.

Джеймс открыл сумку до верха набитую упаковками различных денег.

— К чему ты помогаешь мне? — Удивился он.

— Скорее я помогаю себе. На всех заводах сейчас усилили охрану — все сотрудники брошены на взятие вас.

— Куда я их повезу? С Машей я бы вернулся, как с невестой, но что мне делать с остальными.

— Снимите квартиры в Лондоне, а Мари, дядюшка примет с удовольствием — я это точно знаю.

— И все равно я ничего не понимаю…

Николай посмотрел на наручные часы, поднялся, давая понять, что время для разговоров закончилось.

— Пора! Сначала выйдешь ты — я за тобой. Уезжайте в самые кратчайшие сроки.

Разговор с Николаем, не выходил у Джеймса из головы. Он пытался забыть о нем, как о бреднях, или шутки, сумасшедшего. Не помня себя, англичанин дошел до своего комиссионного магазинчика. Джеймс взглянул на витрину — миниатюра «Венеры Милосской», вновь была повернута спиной к улице.

Весь свой гнев Джеймс обрушил на Сапожко, не замечая, как говорит на русском языке, совершенно без акцента:

— Сколько можно, Леонид Михайлович?

— Простите, сэр Шарп, что я сделал не так?

— Хватит вертеть миниатюру, хватит торговать кокаином. Тебя когда-нибудь посадят за это. Вместо покупателей, у нас под окнами по вечерам морфинисты гуляют. Задницей Венера — значит, у тебя сегодня нет, и наоборот.

— А, откуда вы… — Опустив голову, пробубнил себе под нос Сапожко. — Я уволен?

— Нет. Работайте. Скоро всем здесь будет заправлять Алексей. — Уже поднимаясь по лестнице, кинул в зал Джеймс.

— Я?! — Поднявшись из кресла, растерянно спросил Бедняков. Он буквально бросился вслед за Джеймсом и догнал его, уже у самой двери в комнату. — Ты что, с ума сошел — что значит меня в управляющие магазином?

— Сделай моей банде новые документы — мы уезжаем домой. «Sharp’s» еще поработает на корону.

— Кем я их — они же без языка?

— Почему без языка? Морячек с Кувалдой в совершенстве владеют немецким, а Катя с Машей говорят по-французски.

— А Малой?

— Что Малой?

— Цветков же, по-моему, говорит только на испанском. Какой с него каталонец — у него на лице написано: русский Иван.

— Он говорит на греческом языке. — Вмешалась в разговор, только что вышедшая из комнаты, Маша. — У него дед грек. Вы чего ругаетесь?

— Здравствуйте Мари! — Расплывшись в улыбке, произнес Джеймс. При виде своей возлюбленной, вся злость улетучилась и, будто бы, никакого разговора, с чекистом на конспиративной квартире, не было. — Вот, спорим: кем вас оформлять в новых документах. Можете собирать вещи — скоро мы покинем Советскую Россию.

После услышанного, девушка сразу же скрылась за дверью комнаты, только и было слышно от нее:

— Катя, Вася, слышали…

— Значит грек, как тебе? — Вернулся к разговору с Алексеем Джеймс. — У меня будет к тебе одна просьба.

— Какая?

— О моих попутчиках, ни слова в Лондон.

— Что я за это буду иметь? — Хитро улыбаясь, произнес Алексей.

— Не делай так больше.

— Как?

— Не улыбайся так — в тебе сразу просыпается злой англичанин.

— Я Поляк. — Возмутился Бедняков. — В общем, купишь паспорта по двойной цене, и замолвишь за меня словечко, там.

— Кто меня послушает, я обычный лейтенант? — Пожал плечами Джеймс.

— Просто, напомните обо мне. Я очень хочу уехать. Вы не представляете, что это такое, жить с этими дикарями.

— Почему вы постоянно оскорбляете русских. Чего Польша добилась самостоятельно? Ничего. По-моему у вас зависть к России. Я очень люблю Польшу, так же мне нравится Россия. Не надо обжаться на мои слова — я исполню вашу просьбу и, будьте уверены, сделаю все, что в моей власти.

— Вы, тоже, не обижайтесь на меня. Вы же понимаете, чем отличается: работать дома, или на чужой земле. Более двух лет я не выдержу здесь.

— Хорошо — я сделаю все от меня зависящее.

Не успел Джеймс войти в комнату, как к нему, буквально, ворвались Илья с Иваном.

— Ты что нас кинуть хочешь? — Возмутился Морячек.

— Ты, о сегодняшнем эксе?

— Не строй из себя дурака, — вмешался Кувалда — о чем же еще? У нас денег — кот наплакал.

Джеймс был спокоен, он бросил кожаную сумку ворам на стол.

— Вот, — произнес англичанин — здесь вам хватит, а на всех заводах ОГПУ усилило охрану — приказ на уничтожение банды. Живьем брать никого не будут.

— С чего это, чекист помогает тебе — он что, проигрался?!

— Пока сам не знаю, но совет лучше принять. — Сказал Джеймс и стал переодеваться, будто в комнате никого нет.

Последние паспорта, Алексей делал всего три дня, видимо торопясь вернутся домой. За это время, Джеймс успел передать дела по магазину, Беднякову, хотя каждый вечер он ходил с Машей, Василием и Кате в кино, или театр. После культурно-просветительного отдыха, компания молодых людей ходили гулять в парк.

В последний вечер, парк и кино были отменены — Алексей взял две машины и отвез новых европейцев на Финско-Российскую границу.

— Не забудьте о моей просьбе. — Нервно жал руку Джеймса Алексей, постоянно повторяя.

— Да, не забуду. Не забуду! — Вырвал руку Джеймс. — Прощайте Алексей! — Махнул он рукой.

— Правильней сказать: до свидания!

— Как знать, как знать?! — Улыбнулся Джеймс, взял чемоданы и подошел к шлагбауму.

7 глава. Параллели должны сойтись

В Финляндии, новые европейцы сели на поезд, до Берлина, где пересели на «Северный Экспресс» до Лондона, но не успели они проехать земли Германии, как полиция высадила с поезда двух членов банды. Дело было в том, что Морячек с Кувалдой решили развлечься — еще на вокзале, они услышали о сейфе с драгоценностями, и решили его ограбить.

Старые воры добрались до сейфа, переодевшись в форму, «оглушенной» обслуги, они принесли охране чай со снотворным. Сейф без лишнего труда открыли, но незнание о пересмене, подвило их. На выходе из «ценного» вагона их ждал сюрприз, в виде новой смены охраны. Была погоня по вагонам, и крышам, была даже стрельба, но не кто, ни пострадал и Кувалда с Морячком, отправились в тюрьму на следующей станции.

Фарт, на этот раз, подвел воров.

Еще из Берлина, Джеймс отправил дядюшке Джо телефонограмму, где просил встретить его с невестой и еще с четырьмя друзьями. Джонатан Льюис Шарп, будучи примерным джентльменом, был в назначенное время на вокзале. Невесту Джеймса захотел увидеть и Алекс Ламберт, казалось, что он переживал больше своего друга, но так лишь казалось на первый взгляд — когда прозвучал гудок поезда, сэр Шарп побледнел, хотя щеки его налились красным, вот-вот и сердце его остановится.

— Здравствуйте, дядюшка! — Обнялись сэр Шарп с племянником, словно они действительно были родными.

— А как же я — это что, я уже стал чужим!? — Как будто обидевшись, произнес инспектор.

— Здравствуйте Ламберт! Разрешите представить. — Указал на своих попутчиков Джеймс, после крепких объятий инспектора. — Это Андреас Василиадис со своей женой Катрин, и моя невеста, по совместительству сестра Катрин, Мари Барбьер.

— А где еще двое ваших друзей? — Не понимал Джонатан Льюис. — Вы, племянник, сообщили, что вас будет шестеро, или вы разучились считать?!

— Нет, дядюшка — остальным пришлось выйти раньше. Так решил случай.

— Ничего, — вмешался в разговор Андреас, бывший ранее Василием — им не привыкать. Рад знакомству — Джеймс о вас много рассказывал. — Слукавил Андреас, так как узнал о происхождение этих джентльменов, лишь в Финляндии.

— И что интересного? — Улыбался Алекс, с прищуром глядя на молодого человека. У вас странный акцент.

— Я грек, и не очень хорошо говорю по-английски. — Андреас, в действительности, знал немного английский язык и, будучи Василием в армии Нестора Махно, уже ранее встречался с англичанами. Там и происходил их «обмен опытом». — Вы говорите по-французски?

— Да, немного. Но Джонатан, почти в совершенстве.

— Просто моя жена, и ее сестра Мари, француженки.

— Я думаю, мы найдем общий язык. — Сказал Джонатан, не отрывая взгляда от Мари. — Мы поедем в разных кэбах — я с племянником и его невестой, ну и вы втроем.

Всю дорогу, Джонатан Льюис разговаривал по-французски с Мари, почти не обращая внимания на Джеймса. Зная два европейских языка, и поверхностно французский, который учил когда был кадетом, Джеймс понимал разговор старика и Мари, однако не все. Иногда он злился на себя, что плохо учил французский язык, а большее время уделял немецкому и английскому.

— Ламберт, вы женаты? — Спросила Катрин инспектора.

— Да, но моя жена приболела. Эти туманы, понимаете, приносят болезни из воды. Лондон — самое место для графа Дракулы.

— Кого? — Не поняла Катрин.

— Вы не читали Брема Стокера?

— Нет.

— О-о, — протянул инспектор — это прекрасная книга. Там граф вампир, и друзья Ван Хелзинга борются с ним. Я дам вам почитать, хотя переводить ее будет ваш муж. А на каком языке вы общаетесь с мужем?

— На языке любви. — Не растерялась Катрин, однако, когда Джонатан задал этот вопрос Мари, он ее привел в замешательство. После, все же пришлось сказать, что все они говорят по-русски.

Лучший Джеймс Бонд: Дэниел Крейг в «Не время умирать» и «Как он изменился 007 навсегда»

«Джеймс Бонд всего этого», как иногда говорит Крейг, был явно монстром. Он больше участвовал в написании сценария, чем в любом другом своем фильме о Бонде. «Это мой последний фильм, — сказал он мне. «Раньше я держал рот на замке, и я держался подальше от этого, я уважал это и сожалел о том, что сделал». Крейг сыграл важную роль в найме Уоллер-Бридж для работы над сценарием во время съемок. Когда дела шли плохо, он не сдерживался.«Я был очень настойчив на собраниях и часто был слишком прямолинеен и, возможно, совершенно груб», — сказал Крейг. «Но я такой: Мы здесь! Ну давай же! И я всегда извиняюсь».

Уоллер-Бридж был более дипломатичен. «Он невероятно увлечен своей работой, — сказала она мне. «Бонд очень близок его сердцу, и он борется за целостность персонажа на каждом этапе пути».

Фукунага сказал, что Крейг предложил диалоги для целых сцен Нет времени умирать, пытаясь дать голос персонажу, которого многие сценаристы находят откровенно пугающим.«Дэниел очень непреклонен в том, что Бонд — движущая сила во всем», — сказал Фукунага. «Он отбойный молоток». Крейг вгрызся в землю. «Он неутомим, — сказал мне Фукунага. «Он будет работать до тех пор, пока не доползет до дома».

В первый раз, когда мы встретились через несколько недель после окончания съемок, Крейг казался слишком близким ко всему этому. Производство было слишком большим и слишком новым, чтобы в нем можно было что-то понять. «Сколько там Фиби, кто знает?» — сказал Крейг. «Мы все где-то в этом.Фиби в этом, Кэри в этом, сценаристы в этом, но это… Мы боролись с этим, боролись с этим и боролись с этим. Кто знает?» он сказал. «Я сейчас с вами разговариваю. Я видел кусочки этого. Я этого не видел. Кто, черт возьми, знает?

Но правда в том, что после 14 лет, сломанных плеч, сломанных коленей, лучшей части 50 миллионов долларов, места в пантеоне, счастливого дома, Крейг не так сильно чувствовал это на No Time To Die. «На этот раз я подумал: «Нет, этого не произойдет. Этого просто не произойдет.Это не значит, что я не был так взвинчен и не так чертовски безумен», — сказал он. «Потому что внешний мир как бы перестает существовать. Когда ты в нем, ты в нем, и в этом все дело», — сказал он. И теперь Крейг уже не полностью в нем. Он может видеть мир снаружи. «Я не знаю, что это такое, может быть, у меня еще один ребенок, может быть, я просто старше», — сказал он мне. «Но все эти вещи, я был просто, знаете, черт возьми. Есть другие вещи, которые важнее».

В последний раз я видел его в Лондоне несколько недель спустя.Крейг был в большой коричневой кожаной кепке и нес пустой чемодан. Казалось, никто в вестибюле отеля не узнал его. Он был в бодром настроении. Он с нетерпением ждал «Золотого глобуса», где его номинировали как лучшего актера в мюзикле или комедии за « ножей». (Фильм уже заработал около 300 миллионов долларов, и Крейг намерен стать частью запланированного сиквела.) «Успех фильма о Бонде пришелся мне как нельзя кстати», — сказал он. Крейг был в восторге от контрастной игры: многословный, напевающий Сондхейм частный сыщик рядом с его молчаливым, измученным убийцей.«Это не похоже на: «Хорошо, это будет моя карьера после Бонда». У меня нет никакого плана. Это просто как-то сработало». Крейг не собирался стрелять сразу. Большая часть 2020 года будет связана с длительным и медленным выходом из роли агента 007. Но, в отличие от некоторых других актеров, сыгравших Бонда, нет особого смысла беспокоиться о том, что Крейг будет делать дальше, особенно когда он звучит так бесстрашно. «Я почти уверен, что могу сыграть что угодно, — сказал мне Крейг. «Ага. Я почти уверен, что смогу, или, по крайней мере, я могу сделать чертовски хороший кулак.

Настоящая история «Альфа-собаки»

В Лос-Анджелесе эта история вызвала недоумение и недоверие, а теперь вдохновила на создание нового фильма «Альфа-собака». В нем есть провокационные новые роли для некоторых из крупнейших звезд Голливуда, таких как Джастин Тимберлейк и Шэрон Стоун.

На самом деле, это история, действие которой происходит недалеко от самого Голливуда.

В районе Уэст-Хиллз есть дома за миллион долларов. Но среди бассейнов и аккуратных лужаек этого ухоженного района преданная мать получила самые плохие новости.

Сьюзен Марковиц, мать Ника Марковица: Когда я звонила ему, а он не отвечал, я знала, что что-то определенно не так.

Подобно потоку дорогих автомобилей, несущихся по бульвару, под блестящими видами Вест-Хиллз текло темное подводное течение. Группа, казалось бы, милых детей увязла в образе жизни, где сама жизнь была дешевой. Весь город был потрясен, когда этих самых детей обвинили в невыразимом преступлении.

Но обвиняемый главарь банды отсидел шесть лет. Но Сьюзен Марковиц никогда не отказывалась от привлечения его к ответственности.

Крис Хансен, корреспондент Dateline: Во многих смыслах это был поиск матери. Сьюзен Марковиц: Верно. Хансен: Квест закончен? Сьюзан Марковиц: Это никогда не закончится.

Ее поиски справедливости начались в Вест-Хиллз. Но в конце концов власти пришли в холмы Бразилии, за полмира отсюда. В этой истории одиссеи беглеца есть последние повороты и повороты, в том числе рождение ребенка и выпуск скандального нового фильма, основанного на этом деле.Сам беглец даже звучит так, будто его создал сценарист: его зовут «Джесси Джеймс Голливуд».

Джесси Кац, старший автор журнала Los Angeles Magazine: Это похоже на оживление одной из тех ужасных реальных историй о преступлениях.

Старший автор журнала Los Angeles Magazine Джесси Кац написал подробный репортаж о трагедии, которая началась здесь, среди дорогих домов.

Кац: Это было бы почти комично или абсурдно, если бы не было так трагично.Это история об очень зажиточной части Лос-Анджелеса, которая сбилась с пути.

Жизни Сьюзен и Джеффа Марковиц уже никогда не будут прежними. С тех пор они переехали, но в 1990-х жили хорошей жизнью. Семейная компания Джеффа производила авиационные компоненты. Сьюзен была домохозяйкой. Уэст-Хиллз был прекрасным местом для воспитания детей — дочери и сына от первого брака Джеффа, а также собственного 15-летнего сына Ника.

Хансен: Как бы вы описали Ника человеку, который никогда его не видел? Сьюзен Марковиц: Самый смешной человек на земле.У него просто было столько энергии. Я не знаю, что творилось у него в голове, но он сделал бы все, чтобы рассмешить нас.

Его родители говорят, что Ник, который любил спорт и театр, был типичным веселым 15-летним подростком. Но не в случае с его старшим сводным братом Беном.

Хансен: Бен был нарушителем спокойствия. Джефф Марковиц: Нет, не нарушителем спокойствия; но он всегда был там, когда были проблемы. И вещи обострились оттуда много раз. Хансен: Он был трудным ребенком? Сьюзан Марковиц: Определенно, и я думаю, что как родитель я сделала очень плохой выбор.

Марковицы говорят, что сделали все возможное, чтобы помочь Бену. Бен какое-то время работал со своим отцом, но продолжал попадать в неприятности дома и в передряги с законом. Сьюзен боялась, что Ник, боготворивший своего старшего сводного брата, вскоре тоже попадет в беду.

Хансен: И насколько трудно было вам попытаться оградить Ника от всего этого? Сьюзен Марковиц: Это было в два раза быстрее.

В конце концов Джефф поставил Бену ультиматум: подчиняйся правилам или съезжай.Это решение, о котором он сожалеет по сей день.

Джефф Марковиц: Если бы я держался за Бена и держал его в своем доме, его бы не было на улице. Возможно, он не был бы вовлечен в некоторые другие дела, в которые он был вовлечен. Джесси Джеймс Голливуд.

Джесси Джеймс Голливуд: Это его настоящее имя указано в свидетельстве о рождении.Голливуд жил в нескольких кварталах от семьи Марковиц, и вскоре Бен и Джесси подружились.

Несколько лет назад Джесси Джеймс Голливуд и его друзья выглядели как все американские дети. Они выросли, играя вместе в Младшей лиге под руководством отца Джесси, Джека Голливуда, на бейсбольных полях Вест-Хиллз.

Кац: Джек был достаточно сообразителен, чтобы слиться с пригородом Лос-Анджелеса. Он был тренером Малой лиги, хорошо говорил, заботился о своей семье, он не был кричащим парнем, привлекающим к себе внимание.Хансен: Но его давно подозревали в том, что он крупный торговец марихуаной. Кац: Был.

Что бы ни делал его отец, в детстве Джесси Джеймс Голливуд не казался обреченным на неприятности. Он был хорошим спортсменом и учился в средней школе El Camino Real High School, которая считается одной из лучших государственных школ Калифорнии.

Но к 10 ^-му -му классу Голливуд был исключен. Через два года он перешел в ближайшую школу и окончил ее. Но молодая жизнь, которая казалась такой многообещающей, начала идти совсем по другому пути.

В отличие от многих своих одноклассников, Джесси Голливуд не учился в колледже. Вместо этого, как говорят в полиции, в конце концов он занялся собственным бизнесом. У Голливуда был свой дом. Он купил его за год до этого, заплатив большой денежный залог, когда ему было всего 19 лет. 

Как такой молодой человек может позволить себе собственный дом? По данным полиции, бывшая звезда Малой лиги ростом 5 футов 4 дюйма стала торговцем марихуаной и привела в этот бизнес нескольких давних друзей.

В конце концов в группу вошел Бен Марковиц.

Хансен: Какие были отношения между Джесси Джеймсом Голливудом и Беном Марковицем? Кац: Это были действительно сложные отношения. Джесси Джеймс Голливуд, он, наверное, был плохим мальчиком. Бен Марковиц был настоящим плохишом.

В доме Голливуда в Вест-Хиллз Джесси Джеймс Голливуд и его друзья регулярно снимали на видео одну большую вечеринку, когда они пили пиво, курили травку и дурачились вокруг .

Кац: Это была настоящая сцена.Машины, девушки, музыка, выпивка. Я имею в виду, что они жили этими затянувшимися весенними каникулами.

Тем не менее, когда дело дошло до бизнеса, Голливуд, как сообщается, был предельно серьезен.

Хансен: Проведи меня внутрь голливудского отряда Джесси Джеймса. Кац: Он даст им определенное количество травки на продажу. И они использовали все свои связи с соседями, чтобы продать его. И некоторые из них вернут заработанные деньги. И некоторые не оправдали ожиданий. А те, кто потерпел неудачу, стали почти наемными слугами Джесси Джеймса Голливуда.

Со временем, по словам властей, юный Джесси Голливуд, умный, дружелюбный и веселый член Маленькой лиги, превратился в крутого торговца марихуаной.

Голливуд якобы правил железной рукой и приказал должникам убирать за его собаками и подбирать вокруг его дома пустые пивные банки.

Хансен: Это были слуги. Кац: Были. И он был как бы центром вселенной.

На одной из видеозаписей видно, как Голливуд, по-видимому, требует выплаты долга от одного из его друзей детства, который теперь является членом отряда.

Кац: Джесси Джеймс Голливуд был бизнесменом. Он руководил бандой торговцев наркотиками. Люди вокруг него были в основном потерянными душами. Это были дети, которые курили много травы и пили много пива. Джесси Джеймс был своего рода центром их вселенной. И эти детишки курили столько его дури, что почти все влезли ему в долги.

По данным полиции, Бен Марковиц тоже был должен деньги Джесси Джеймсу Голливуду. Около 1200 долларов за один раз.

Но отношения Бена Марковица с Джесси Джеймсом Голливудом были другими. Некоторые наблюдатели говорят, что несмотря на то, что Джесси Джеймс Голливуд якобы был жестким, он на самом деле боялся Бена Марковица и видел в нем угрозу.

Кац: Бен был опасен для Джесси Джеймса Голливуда. Никто из других детей не мог противостоять ему. Никто из них не хотел попасть в немилость Джесси Джеймса Голливуда. Бену Марковицу, похоже, было все равно. И он был, вероятно, единственным членом этой команды, который не тащился за Джесси Джеймсом в Голливуд.Джесси Джеймс Голливуд говорил ему: «Ты должен мне денег». Бен Марковиц говорит: «Да пошел ты».

В то время как Голливуд, как утверждается, злился из-за долга Бена, в Уэст-Хиллз был подросток, который понятия не имел, что он собирается стать пешкой в ​​​​этой вражде.

Для семьи Марковиц их маленький сын Ник вырос так быстро, прямо на глазах. В трехлетнем возрасте он читал детские песенки, а его старшая сводная сестра и сводный брат Ник воспитывались в привилегированном районе Вест-Хиллз в Лос-Анджелесе.

Но к тому времени, когда ему исполнилось 15 лет, летом 2000 года, Ник был вовлечен в череду причудливых событий. Трагедия была бы не за горами.

Известный торговец марихуаной из Вест-Хиллз Джесси Джеймс Голливуд и сводный брат Ника Бен Марковиц, как сообщается, враждовали из-за долга в 1200 долларов. Бен не заплатил, а затем поднял ставку. Сообщается, что Бен разбил окно в доме Джесси Голливуд.

Джесси Кац, старший автор журнала Los Angeles Magazine: Это вызвало такие насмешки между ними двумя, которые могли быть чем-то вроде невинной болтовни, а могли быть очень угрожающе.

Но, по словам полиции, Джесси Джеймс Голливуд был полон решимости преподать Бену Марковицу урок.    Полиция сообщает, что в одно ленивое воскресенье в августе 2000 года Джесси Джеймс Голливуд и его команда отправились в поездку по Вест-Хиллз в фургоне в поисках Бена Марковица, чтобы свести счеты. Они не могли найти Бена. Но они заметили другую возможность — Ника Марковица.

Он не имел никакого отношения к долгу своего сводного брата Бена за наркотики. Тем не менее, он был схвачен прямо из своего района среди бела дня Джесси Джеймсом Голливудом и его отрядом.

Крис Хансен, корреспондент Dateline: А зачем они взяли Ника, если искали Бена? Кац: Я думаю, он был просто удобным… Хансен: Не в том месте и не в то время? Кац: Это был момент, появилась возможность, и они ею воспользовались. Хансен: Как только они схватили Ника Марковица, что они сделали? Кац: В самом начале они ударили его. Они били его кулаками и ногами и бросили в фургон.

Джефф и Сьюзен Марковиц понятия не имели, что Ника похитили.Первые несколько часов они думали, что Ник может быть в доме друга. Но потом они начали волноваться.

Хансен: Куда шел Ник, когда вышел из дома в день своего исчезновения? Сьюзан Марковиц: Хотела бы я спросить его об этом. Это все еще загадка. Мы можем только догадываться. Хансен: Вы дали ему пейджер и сказали: «Если я позвоню на этот пейджер, вам лучше перезвонить». Сьюзан Марковиц: Да… Хансен: Итак, вы знаете, когда он не перезвонил, В воскресенье что-то случилось? Сьюзен Марковиц: Да. Что-то определенно было не так.Он не мог перезвонить мне. Вот что я знал.

Ник не мог перезвонить, потому что Джесси Джеймс Голливуд и его команда держали его в заложниках в фургоне. Из Уэст-Хиллз они направились на север по шоссе 101.

Пункт назначения: Санта-Барбара, примерно в 70 милях отсюда. В какой-то момент Нику сказали, что его держат из-за долга сводного брата.

Кац: Если бы у Бена были неприятности, ты, Ник, не стал бы делать ничего, что могло бы их усугубить. Так что я думаю, что Ник просто согласился с этим.

А потом, как ни странно, со временем похищение Ника приобрело вид увеселительной прогулки.

Кац: Через несколько мгновений после того, как его похитили и бросили в фургон, ему разрешили принять валиум и зажечь косяк. Итак, внезапно Ник становится почти частью вечеринки.

А какая была вечеринка. Время от времени четыре или пять членов отряда и даже небольшая группа девушек входили и выходили из картины.

Ник даже останавливался в трех домах в Санта-Барбаре.А некоторые родители, видевшие группу, так и не поняли, что именно происходит.

Кац: Действительно кажется, что родители бродили вокруг и исчезали почти как призраки, никогда не задавая этих неудобных вопросов. Вы знаете, это почти как… Хансен: «Что, черт возьми, здесь происходит?» Кац: Это почти как будто вы не хотите знать, каков ответ.

Родителям могло показаться, что Ник развлекается, а не удерживается против его воли.На самом деле, похоже, что сам отряд не был так уверен в том, что они делают.

Кац: Думаю, они не знают, что делать с Ником Марковицем. Я имею в виду, что именно поэтому его действительно не держали в плену в традиционном смысле. Хансен: Я имею в виду, что он не был связан, связан, с кляпом во рту или что-то в этом роде. Кац: Был момент, когда он был, но это длилось недолго. По большей части они играют в видеоигры.

Тем временем в Вест-Хиллз мать и отец Ника были в бешенстве.

Джефф Марковиц: Сьюзен сделала таблицу, которая только что перешла от детства к 15 годам для всех и каждого, кого когда-либо встречал Ник.

Первые полтора дня Марковицы отчаянно звонили по телефону и пытались понять, что могло произойти. Примерно через 36 часов они добрались до Бена Марковица, сводного брата Ника.

Джефф Марковиц: И когда мы узнали, что Николас не связался с Беном, я понял: «У нас настоящая проблема.”

Затем Марковицы позвонили в полицию Лос-Анджелеса. К тому времени, конечно, Ник был в 70 милях от нас.

В течение следующих 24 часов отряд перемещался из одного притона в другой. В конце концов, похитители привезли Ника в мотель в районе Санта-Барбары — помимо всего прочего — на вечеринку у бассейна.

Он даже подружился с 17-летней девчонкой, которая тусовалась с командой.

Кац: Знаешь, он в бассейне в мотеле. Было бы так просто подать сигнал о помощи.

Когда Dateline впервые освещала это дело в 2001 году, мы поговорили с тогдашним заместителем шерифа округа Санта-Барбара Брюсом Корреллом.

Хансен: Итак, этот ребенок думает: «Хорошо, у меня здесь проблемы, но как только все это уладится, я буду в порядке. Они меня отпустят». Брюс Коррелл, тогдашний заместитель шерифа: Однажды юный Ник сказал: «Это будет история, которую я смогу рассказать своим внукам».

Ник, казалось, не замечал реальной опасности, с которой он мог столкнуться.Но независимо от того, знал об этом Ник или нет, власти говорят, что Голливуд понял, что похищение 15-летнего подростка может означать большие проблемы.

Кац: Джесси Джеймс Голливуд был достаточно умен и проницателен, чтобы понять, что они сделали что-то очень важное.

После первого дня похищения Ника Голливуд якобы занервничал и сорвался. Согласно показаниям суда, Джесси Джеймс Голливуд оставил Ника Марковица со своими соратниками в Санта-Барбаре.

Затем он вернулся в долину Сан-Фернандо, чтобы встретиться с адвокатом, который был другом семьи.

Кац: Джесси Джеймс Голливуд пришел к адвокату домой и сказал: «Вы знаете, вот такая ситуация. Некоторые дети попали в беду. Они взяли кого-то в заложники». Я не уверен, что он раскрыл все подробности. Вероятно, он спрашивал, в каких больших неприятностях они оказались.

Кац: И Джесси Джеймс Голливуд, казалось, был очень взволнован этой новостью и выбежал из дома адвоката.

Вскоре то, что казалось дилетантским похищением, примет шокирующий оборот.

Август 2000 г.  В идиллическом курортном городе Санта-Барбара, штат Калифорния, 15-летний Ник Марковиц в течение двух дней находился в плену у отряда известного наркоторговца Джесси Джеймса Голливуда.

Вернувшись домой в Уэст-Хиллз, родители Ника были в панике.

Крис Хансен, корреспондент Dateline: Как вы пережили эти ночи? Сьюзан Марковиц: Я спала на диване с открытым окном, надеясь услышать или увидеть его первой.

Тем не менее, Марковицы ждали, пока они не получат известие от сводного брата Ника, Бена, чтобы позвонить в полицию. Это было решение, о котором Джефф Марковиц всегда будет сожалеть.

Джефф Марковиц: Мне вообще не следовало ждать. Я не должен был ждать появления Бена. Хотя это казалось наиболее логичным. Хансен: Ну, ты попробуй не слишком остро реагировать. Джефф Марковиц: Совершенно верно, но я говорю тебе — как родитель, прямо сейчас — слишком остро реагируй. Не ждите ни секунды. Как только вы почувствуете, что в вашем сердце что-то не так, сделайте что-нибудь с этим, проследите за этим.Докопайтесь до сути, сейчас же. Не ждите.

Члены группы заставили Ника поверить, что его скоро освободят.

Джесси Кац, старший автор журнала Los Angeles Magazine: До этого момента Ник считал, что идет домой. Это, наконец, достигло своего конца. Вы знаете: «Я куплю тебе билет на автобус или билет на поезд. Мы вернем вас домой. Я могу даже дать вам немного денег.

Но Ник Марковиц не знал, что у Джесси Джеймса Голливуда якобы совсем другие планы.

Голливуд был потрясен после того, как адвокат сказал ему, что за похищение Ника можно попасть в тюрьму на всю жизнь. Примерно через полтора дня после похищения Голливуд якобы позвонил члену отряда Райану Хойту. Хойт был известен как мальчик для битья из отряда и был в большом долгу перед Голливудом.

Кац: В тот последний день Джесси Джеймс встретился с Райаном Хойтом, и он вручил ему спортивную сумку, в которой был Tech 9. И это похоже на пистолет, который был модифицирован в полностью автоматическую штурмовую винтовку.Хансен: Но сумку отдал Джесси Джеймс Голливуд. Кац: Тот, кто отдал сумку Райану Хойту, сказал: «У нас небольшая ситуация. Ты позаботишься об этом для меня. И так ты погасишь свой долг». И это был шанс для него получить задание. И Райан хотел сделать это правильно.

По данным полиции, план был установлен. Был только один способ гарантировать, что Ник Марковиц никогда не сможет говорить о похищении, — убить его.

Голливуд якобы приказал Райану Хойту провести съемку.

Хансен: У Джесси Джеймса Голливуда действительно была такая свенгали, хватавшая за других детей в этом отряде, что он мог сказать: «Убейте этого ребенка»? Кац: Кажется, да. Вопрос в том, потому что Джесси Джеймс Голливуд был мастером-манипулятором? Или он имел дело с детьми, которые были настолько потеряны, настолько отстранены, настолько не в себе, что любой мог бы дернуть их цепь.

Так или иначе, двое из голливудской команды осмотрели живописные горы над Санта-Барбарой в поисках идеального места для совершения хладнокровного убийства.

Тогдашний заместитель шерифа Брюс Коррелл: Они нашли место, где выкопали могилу… и затем вернулись в отель… где они подобрали Ника и отвезли его туда.

Через два с половиной дня после похищения трое голливудских агентов вместе с Ником Марковицем шли по крутым и коварным темным горным дорогам. Но на этот раз это была не увеселительная прогулка, на этот раз он был связан и с кляпом во рту.

Хансен: Они направляются в лес.Ник Марковиц связан скотчем. Что происходит потом? Кац: Райан Хойт берет лопату и, по сути, бьет Ника по затылку — холодный хуй. Вытаскивает этот Tech 9, одно нажатие на спусковой крючок, вылетает девять пуль. Хансен: Девять пуль. Кац: Бум, бум, бум, бум, бум, бум, бум, бум, бум. Ник падает. Единственная причина, по которой ружье не стреляло, это то, что оно заклинило. Он падает в эту вырытую для него могилу, Нику подсовывают пистолет под колени, а теперь пытаются его похоронить.

Члены отряда думали, что тело Ника никогда не найдут в таком отдаленном месте. Но могила была слишком мелкой. И это было недалеко от популярной пешеходной тропы.

Командир Брюс Коррелл, SBCSD: Через несколько дней несколько молодых людей обнаружили тело.

Местные СМИ сообщили, что тело было найдено. Через несколько дней была положительная идентификация.

Вернувшись в Уэст-Хиллз, после полутора недель страданий родители Ника узнали ужасные новости.

Хансен: Вы помните, что вам сказали детективы? Сьюзен Марковиц: «Извините. Мы нашли вашего сына. Мы нашли его изрешеченное пулями тело». Хансен: Как вы вообще воспринимаете такое? И мне кажется, я думала заплакать, но не позволила себе. Или, может быть, я это сделал, но это было так истерически спонтанно — всего на секунду. И тут я как будто впал в шок.

Бен Марковиц, который помогал искать Ника, был безутешен.Он сразу же обвинил себя в смерти Ника.

Бен Марковиц на KNBC-TV: Это моя вина… что мой 15-летний брат мертв.

На похоронах Ника Марковица присутствовали сотни скорбящих. И всего через несколько дней дело стало широко раскрываться:

Хансен: И как полиция добралась до Джесси Джеймса Голливуда и его отряда? Кац: Ну, той юной леди, которая подружилась с Ником во время его заточения в Санта-Барбаре. — Хансен: Когда все вечеринки продолжаются? Кац: …кому было 17 лет, когда он понял, что Ника держат против его воли.И они действительно обсуждали, вы знаете, возможность побега. И тогда Ник сказал ей: «Не волнуйся, ты знаешь, все получится». Поэтому она считала, что все в порядке. Хансен: Все в порядке. До? Кац: До тех пор, пока — это было примерно через четыре или пять дней после того, как тело Ника было найдено. И вот фотография Ника появилась в местной газете Санта-Барбары. Понимает — Хансен: «О, мой бог». Кац: «Вот этот ребенок. Милый, забавный, неуклюжий парень, с которым я тусовался три дня пару недель назад. Он умер.Они лгали мне».

Девушка отправилась в отдел шерифа округа Санта-Барбара, откуда уже сыпались зацепки. Были названы имена и номера телефонов.

Через несколько часов полиция произвела аресты, в том числе триггер Райан Хойт и еще трое.

Но один подозреваемый исчез: Джесси Джеймс Голливуд. Как предполагаемому главарю, большое жюри предъявило ему обвинение в убийстве и похищении людей. А поскольку его нигде не было, он теперь скрывался от ФБР.

Пять лет назад, всего через несколько месяцев после убийства 15-летнего Ника Марковица, Dateline вышла на след обвиняемого Джесси Джеймса Голливуда.

Брюс Коррелл, отдел шерифа округа Санта-Барбара: Мы считаем, что Голливуд настолько безжалостен и опасен, что любой, кто связан с ним или может быть в его компании, может быть в опасности.

Заместитель шерифа округа Санта-Барбара Брюс Коррелл сказал нам, что это было одно из самых сложных дел.

Крис Хансен, корреспондент Dateline: Он совершенно не заинтересован в возвращении.Ему также грозит, если его признают виновным, пожизненное заключение и, возможно, … коммандер. Брюс Коррелл: …смертная казнь… точно. У него нет стимула возвращаться. Никак нет. Хансен: Куда ведет тропа? Где холодно? Командир Брюс Коррелл: Мы полагаем, что в тот момент

Джесси либо прочитал в Los Angeles Times, что здесь было найдено тело, либо с ним связался кто-то, кто читал газету о том, что тело было найдено, что Джесси пропал. Он немедленно ушел.

Хансен: Как вы думаете, куда он отправился после того, как покинул Калифорнию? Командир Брюс Коррелл: Мы знаем, что он отправился в Колорадо-Спрингс.

В Колорадо-Спрингс, где когда-то жила его семья, Голливуд навестил старого друга семьи. Полиция была предупреждена, допросила друга, но Голливуда не было.

Следователи говорят, что через неделю после того, как тело Ника было найдено, Голливуд также путешествовал со своей девушкой в ​​Лас-Вегас, остановившись в роскошном отеле Bellagio на Стрипе.Затем он направился обратно в долину Сан-Фернандо. После этого след остыл.

Фотография, полученная Dateline и сделанная в фотостудии в Ванкувере, Британская Колумбия, подтверждает, что он некоторое время находился в Канаде.

Хансен: Как вы думаете, где он сейчас? Командир Брюс Коррелл: Не знаю.

Пока Голливуд находится в бегах, четверо других молодых людей, обвиненных в убийстве Ника Марковица, предстали перед судом.

Судя по всему, ни у кого из них не было информации о местонахождении Голливуда.

Почти каждый день Марковицы присутствовали на каждом судебном процессе и видели ужасные фотографии убитого сына с места преступления.

Джефф Марковиц: Он пролежал в земле восемь дней, неглубоко, при 110-градусной погоде, я полагаю. Это было тяжело.

Также было трудно встретиться с обвиняемым триггером Райаном Хойтом.

Джефф Марковиц: Неприятно находиться в зале суда с кем-то, кто убил вашего ребенка.Это плохое предчувствие. Хансен: Выстрелил в него девять раз? Сьюзен Марковиц: Он сказал: «Все, что я сделала, это застрелила его». Хансен: «Все, что я сделала, это застрелила его?» Сьюзен Марковиц: Да.

Хойт был признан виновным в убийстве и приговорен к смертной казни. Еще один член отряда получил пожизненный срок за похищение человека. Двое других получили более мягкие приговоры за участие в преступлении.

Но с первого дня Сьюзен Марковиц сосредоточилась на поиске Джесси Джеймса Голливуд:

Сьюзен Марковиц: Я всегда оглядывалась через плечо или раздавала плакаты или открытки с розыском.Я придумывал карточки. Хансен: На ​​самом деле вы придумывали карточки и раздавали их в сообществе. Сьюзан Марковиц: Повсюду. И я оставил их на лобовом стекле. Хансен: Вы не собирались отпускать эту штуку. Сьюзен Марковиц: №

Через восемь месяцев после бегства Голливуда следователи подозревали, что его родители знали, где он прячется. В то время они считали, что его отец, Джек, был ключом к успеху.

Хансен: Если, как вы предполагаете, родители Голливуда знают, где он. Почему вы не можете их арестовать? Почему вы не можете заставить их сказать вам, где находится этот беглец?Брюс Коррелл: У нас должны быть четкие доказательства того, что они ему помогают и подстрекают, а у нас их нет. Однако разговоры Джека Голливуда, которые были переданы нам, показывают, что весьма вероятно, что он точно знает, где находится его сын.

Дело получило огласку по всей стране. ФБР распространило объявление о розыске Джесси Джеймса Голливуда по всей стране и разместило его в Интернете. И Джесси Джеймс Голливуд начал становиться чем-то вроде легенды.

Награда в размере 50 000 долларов была предложена любому, кто предоставит информацию, ведущую к захвату Голливуда.

Тем временем мать Ника Сьюзен едва держалась.

Сьюзен Марковиц: Я была в больнице, кажется, 12… Хансен: 12 раз? Сьюзен Марковиц: 12… что-то в этом роде. Я не помню. Хансен: Вы собирались покончить с собой? Сьюзен Марковиц: Самоубийство. Ага. Таблетки — с питьем. И я порезал себе запястья.

Но ее личное преследование продолжалось, она оклеивала район Лос-Анджелеса плакатами о розыске и просила всех встречных помочь.

Хансен: Был ли день, когда вы не пытались найти Джесси Джеймса в Голливуде? Сьюзен Марковиц: В те дни, когда я пыталась покончить с собой, я не пыталась найти его. Хансен : Но помимо этого? Сьюзан Марковиц: Да, я в значительной степени сосредоточилась на нем.

Наконец, через два года после убийства, полиция получила информацию о том, что Джесси Джеймс Голливуд направился на юг — в Бразилию, страну с репутацией убежища для международных беглецов, таких как Ронни Биггс.

Биггс участвовал в историческом ограблении поезда в Англии в 1963 году и скрылся с миллионами. Он был арестован, но затем сбежал.

И он оказался в Рио-де-Жанейро. Он стал огромной местной знаменитостью. и хотя властям было известно, где он находится, Биггса не экстрадировали в Великобританию. Местный закон защищал его, потому что он стал отцом ребенка в Бразилии.

Как обнаружил Ронни Биггс, это оживленный международный город, известный солнцем, весельем и… опасностью. Это как раз то место, которое, по мнению американских правоохранительных органов, могло привлечь Джесси Джеймса Голливуда.

И на самом деле, через два года после убийства Марковица, полиция получила наводку, что Джесси Джеймс Голливуд прячется не в одном месте, а в монастыре. Но дальше было нечего делать. И вскоре следователи зашли в тупик.

Но оказалось, что пока Бразилия казалась тупиком — на этой дороге, ведущей из Рио, будут новые подсказки.

Прошло четыре мучительных года с момента убийства их сына, когда однажды в конце 2004 года помощники шерифа округа Санта-Барбара под прикрытием нанесли визит Сьюзан и Джеффу Марковицам:

Джефф Марковиц: Они сказали: «Мы собираемся найти Джесси Голливуд.Крис Хансен, корреспондент Dateline: «Мы собираемся…» Джефф Марковиц: «Мы собираемся». Хансен: Не «пытаться найти…» Джефф Марковиц: Они сказали: «Это не если. Это когда».

А через несколько месяцев выяснилось, что проехав по этим дорогам в 65 милях от Рио, следователи проложили след к новым зацепкам:

ФБР и другие правоохранительные органы получили разведданные, которые возбудили международный розыск Джесси Джеймса. Голливуда в этот продуваемый ветрами пляжный курорт на восточном побережье Бразилии под названием Сакерема.

Это место, где великолепные закаты окутаны соленым туманом ревущих волн. А недалеко от пляжа, за этими высокими деревянными воротами, жил человек, которого местные жители знали как молодого канадца по имени «Майкл Коста Жиру».

Соседи называли его «Майк». Он мало говорил, но, похоже, любил своих двух собак и тренировался с гантелями, которые держал во внутреннем дворике. Эта женщина была соседкой:

Женщина: Он всегда носил кепку и прятался лицом вниз, даже в своем доме.

Но видимо не все время. Была фотография Майка Жиру, которую он разрешил использовать для бразильской туристической брошюры.

А по ночам «Майк» часто мотался из бара в бар. У небольшого водопоя всего в 50 ярдах от его дома толпа знала Майка как парня, который начинал говорить, как только начинал пить.

Посетитель бара: Мы пошутили над ним: «Ты Майк, как Майк Тайсон?» Он пошутил: «Нет, Майк Тайсон использует свои кулаки, чтобы победить своих противников, я использую бейсбольную биту, чтобы победить свою.Сосед: Я всегда упоминал своим соседям, что этому мальчику нужна помощь.

Несколько лет назад в баре для одиноких в Рио-де-Жанейро Майк Гриу познакомился с женщиной по имени Марсия Рейс, которая старше его более чем на десять лет:

Хансен: Что он рассказал вам о себе? Марсия Рейс, (перевод с португальского): Он сказал, что учится, приехал учиться в Бразилию. Когда я встретил его, я подумал, что он очень молод. Я думал, что он немного потерялся. Он много выпил.

Они встречались и в конце концов жили вместе в маленьком домике «Жиру» в Сакереме. Марсия сказала Dateline, что время от времени он ввязывался в драки в барах, но относился к ней очень хорошо.

Рейс: Со мной он был великолепен. Он был очень милым, нежным. Был очень заботлив, внимателен. Все, что я хотел, он получит. Он всегда был со мной, целовал мои ноги, мои руки. Чудесно. Ведет очень достойную жизнь.

Однажды в марте 2005 года, по словам Марсии, человеку, которого она знала как «Майк», позвонил член семьи.

Кузина, которую он не видел много лет, собиралась посетить Бразилию… и пара пришла в это маленькое кафе в Сакереме, чтобы встретиться с ней. Когда они сели пить кофе, «Майк Жиру» понятия не имел, что полиция в Калифорнии тайно отслеживает его передвижения и передает информацию бразильским властям. И тут к его столу подошла женщина.

Келли Бернардо, бразильский агент, (перевод с португальского): Сначала, когда я подошел к нему, он встал, как будто узнал меня.

Но эта женщина не была кузиной «Майка». Она была бразильским федеральным агентом Келли Бернардо:

Бернардо, на португальском: Он был удивлен, когда я подошел к нему, и когда власти сказали ему, что он арестован, он продолжал говорить, что он кто-то другой, Майкл Жиру.

Конечно, его звали не Майкл Жиру. Это был Джесси Джеймс Голливуд. После четырех с половиной лет в бегах он, наконец, был арестован за похищение и убийство Ника Марковица.

Жесткая полиция не будет говорить об этом публично, источники, близкие к делу, говорят, что они вышли на Джесси Джеймса Голливуда, подслушивая телефонные разговоры с его отцом Джеком. Джеку Голливуду не было предъявлено обвинение в связи с этим делом.

Тем временем Марсия Рейс пребывала в ошеломленном недоумении. Заботливый, любящий мужчина, которого, как она думала, знала, был обвинен в убийстве за тысячи миль от нее.

Когда Голливуд уводили из кафе, Марсия умоляла агентов:

Рейс: Я сказала им, нет, это невозможно, у нас общий ребенок! Этого не может быть!»

Оказывается, Рейс была на шестом месяце беременности от Джесси Джеймса Голливуда.

По данным бразильских властей, Голливуд сообщил им после его поимки, что ему посоветовали последовать примеру грабителя поездов Ронни Биггса и стать отцом ребенка, чтобы избежать депортации.

Но если это была уловка, то она не сработала. Закон изменился, въехав в Бразилию по фальшивому канадскому паспорту, Голливуд был немедленно экстрадирован.

Вернувшись в Калифорнию, Сьюзен Марковиц наконец исполнила свое желание. Она упала в слезах.

Марковиц: Я сломался.Я не плакал очень-очень давно. Это было так окончательно. О том, что все кончено. А потом я думаю, почему это должно было произойти в первую очередь? Типа только почему?

В апреле 2005 года Джесси Джеймс Голливуд предстал перед судом в Санта-Барбаре. Он не признал себя виновным по обвинению в похищении человека и убийстве. Но даже если он не был стрелком и даже не присутствовал при убийстве Ника Марковица, ему может грозить смертная казнь.

Джеймс Блатт, адвокат защиты: Понятно, что г.Голливуд не был стрелком, он не присутствовал на месте происшествия, поэтому ключевое значение имеет то, давал ли он инструкции для этого злополучного убийства.

В голливудской саге Джесси Джеймса появились новые повороты. Один ведет на улицу в Рио-де-Жанейро, где в историю вошла еще одна невинная жизнь. Другой ведет в Голливуд, место.

Дело Джесси Джеймса в Голливуде легло в основу скандального нового голливудского фильма. Он называется «Альфа-дог» и включает в себя звездный состав, включая Джастина Тимберлейка и Шэрон Стоун.Фильм был запущен в производство, когда Джесси Джеймс Голливуд все еще был в бегах. Он меняет имена и места, но для Сьюзен и Джеффа Марковиц не может быть никаких сомнений в том, откуда пришло вдохновение.

Крис Хансен, корреспондент Dateline: Вы беспокоитесь о фильме?

Джефф Марковиц: Вы знаете, когда кто-то снимается в кино, он обычно делает из плохого парня сенсацию. И в этом случае это, вероятно, был бы Джесси Голливуд. И я хотел бы посмотреть фильм о нашем сыне.И я не думаю, что мы это увидим.

Но, несмотря на свои опасения, Джефф и Сьюзен Марковиц сотрудничали с режиссером Ником Кассаветтесом и актерским составом «Альфа Дог», включая Шэрон Стоун, которая играет персонажа, основанного на Сьюзен. («Alpha Dog» распространяется подразделением NBC Universal, материнской компании этой сети.)

Джеймс Блатт, адвокат защиты: Для меня это беспрецедентно. Я не знаю ни одного подобного случая раньше.

Адвокат Голливуда Джеймс Блатт говорит, что он был особенно обеспокоен тем, что прокурор также сотрудничал с создателями фильма:

Блатт: Мы глубоко обеспокоены тем, что г.Голливуд получает справедливый суд, и то, что прокурор разрабатывает, продюсирует, создает фильм до суда, ставит нас в положение, когда это конкретное жюри, по всей вероятности, увидит эту версию событий, и мы глубоко обеспокоен этим.

Ранее в декабре Блатт потерпел неудачу в попытке помешать выпуску «Альфа Дога» и сейчас подает апелляцию на это решение.

Но 21 декабря ^st Верховный суд Калифорнии объявил, что рассмотрит другой аспект дела… прокурор. Высокий суд решит, следует ли навсегда отстранить от дела прокурора Рона Зонена или прокуратуру округа Санта-Барбара. Ранее апелляционный суд отстранил Зонена от должности за сотрудничество с создателями фильма «Альфа Дог». Судья написал, что «уголовное преследование по уголовным делам и развлекательные мероприятия лучше держать отдельно».

Zonen отклонил запрос Dateline на интервью на камеру.

Но ранее Зонен сказал, что сотрудничал с создателями фильма, потому что чувствовал, что фильм может помочь в поимке Джесси Джеймса Голливуда, который все еще скрывался от правосудия, когда снимался фильм.

Прокурор говорит, что «Альфа Дог» никак не повлияет на дело, потому что любой потенциальный присяжный, который мог посмотреть фильм, будет освобожден от этого дела.

Зонен отрицает какие-либо нарушения и не получил денег за помощь создателям фильма.

Ожидается, что суд над Джесси Джеймсом в Голливуде начнется в ближайшие несколько месяцев. Но в Бразилии, где задержали Джесси Джеймса Голливуда, в историю была втянута другая жизнь — жизнь невинного ребенка.

Его зовут Джон Пол Голливуд-Рейс.Сейчас ему 17 месяцев. И он сын Джесси Джеймса Голливуда и его подруги Марсии Рейс.

Помните, утверждалось, что Джесси Джеймс Голливуд надеялся избежать возможной экстрадиции, став отцом. Теперь, по словам матери ребенка, молодой Джон Пол стал еще одной жертвой.

Марсия говорит, что назвала его Иоанном Павлом в память о Папе Иоанне Павле втором. Она хотела, чтобы его назвали в честь хорошего человека, сказала она, а не в честь преступника, вроде Джесси Джеймса.

Марсия Рейс: Джон Пол еще ребенок, я не знаю, что скажу ему, когда он вырастет.Он жертва. Хансен: Ты через многое прошел. Ты горький? Марсия Рейс: Я не сержусь, но да, мне больно. Мне очень больно, потому что я осталась одна с ребенком.

Теперь Марсия надеется привезти Джона Пола, который имеет право на получение американского гражданства, поскольку его отец американец, в Соединенные Штаты. Она ждет визу.

Рейс: У меня много проблем с получением визы. Я очень хочу поехать в Америку, потому что никогда не встречал своего сына.

Вернувшись в Калифорнию, ни одна семья никогда не увидит своего сына.

Но в прошлом году они восстановили свои отношения с сыном Джеффа, Беном, у которого теперь есть работа и семья:   

Сьюзан Марковиц: Бен действительно в своем собственном аду. Знаешь, он уже никогда не будет прежним из-за смерти брата. Я знаю это. Я знаю, что он любил его. И если бы у него была возможность все изменить, он бы это сделал. Сначала было немного странно видеть его так часто.Но чем больше я его видел, тем больше понимал, что скучаю по нему.

Теперь Марковицы говорят, что они только надеются, что смерть Ника имеет какое-то значение. Они говорят, что молодых людей следует учить тому, что вечеринки, легкие деньги и образ жизни голливудской банды Джесси Джеймса, подпитываемый наркотиками, которые казались такими заманчивыми… привели к смерти.

Говорят, невероятно грустно, что вовлеченные молодые люди больше беспокоились о сохранении своего образа жизни и выслужении перед Джесси Джеймсом Голливудом, чем о защите Ника.

Джефф Марковиц: Я думаю, что многие дети, причастные к убийству Ника, находились на том распутье, где они могли сделать выбор и прислушаться к своему сердцу, но я не думаю, что они сделали это. Думаю, они думали о своем образе жизни, а не о жизни нашего сына. Сьюзан Марковиц: Образ жизни все время меняется. То, что есть сегодня, может исчезнуть завтра. Причуды приходят и уходят, но жизнь не возвращается, когда ее нет.

Ожидается, что суд над Джесси Джеймсом Голливудом начнется где-то в 2007 году.Семья Марковиц надеется, что грядущий год принесет справедливость.

Полмиллиарда биткойнов, потерянных на свалке

Будучи системным инженером, он знал, как организовать проект, и с годами разработал все более изощренную стратегию поиска жесткого диска. Он встретился с потенциальными инвесторами и в конце концов договорился с двумя европейскими бизнесменами, которые согласились поддержать операцию по восстановлению. Хауэллс получит только около трети выручки.Он надеялся на гораздо большую сумму; в конце концов, деньги были его. Он вспоминает, как ему сказали: «Джеймс, так это не работает». Он также консультировался с компаниями, которые могли бы осуществлять целевую уборку мусора. Он все больше убеждался, что это реальный путь. («Вероятно, за один сезон «Золотой лихорадки: Аляска» они перемещают больше грязи, чем потребуется для этой операции», — сказал он мне.) В январе этого года он получил письмо от Ontrack, свидетельствующее о том, что диск, вероятно, можно восстановить, и , после того как менеджер свалки в Ньюпорте, который объяснил ему архитектуру свалки, ушел на пенсию, Хауэллс завербовал его в качестве эксперта.

Ранее в этом году, когда стоимость каждого биткойна превысила тридцать пять тысяч долларов, а активы Хауэллса превысили двести восемьдесят миллионов долларов, он сделал публичное предложение предоставить Ньюпорту двадцать пять процентов выручки. , который может быть предназначен для фонда помощи COVID -19. Город не принял его предложение. «Отношение совета не имеет значения, оно просто бессмысленно», — пожаловался Хауэллс Guardian . В Интернете комментаторы, как правило, не сочувствовали ситуации Хауэллса.«Ваш неудачник», — гласил плакат на веб-сайте WalesOnline. «Это окончательное определение «неудачника», — написал другой, добавив: «Интересно, как этот парень вообще дожил до взрослой жизни».

Для Хауэллса было особенно жестоко то, что он не смог добиться серьезной встречи с официальными лицами Ньюпорта, несмотря на то, что стал, возможно, самым известным жителем города. Он думал, что наносит удар маленькому парню, добывая биткойны; теперь стало ясно, что, по крайней мере, в Ньюпорте, маленькие парни по-прежнему бессильны.«Меня обманывает моя местная команда!» он сказал мне. «Это не банкиры, это не кто-то издалека — это люди, с которыми я вырос и с которыми жил».

В мае этого года Хауэллсу наконец-то разрешили встречу в Zoom с двумя городскими властями, один из которых отвечал за услуги по утилизации отходов и санитарии в Ньюпорте. Она вежливо выслушала его предложение вернуть биткойны бесплатно для города, но ее не убедили. Как он вспоминает, она сообщила ему: «Знаете, мистер Блэк».Хауэллс, у городского совета Ньюпорта нет абсолютно никакого желания продвигать этот проект». Когда встреча закончилась, она сказала, что позвонит ему, если ситуация изменится. Последовали месяцы молчания. (Представитель городского совета сказал мне, что официальное разрешение на это место не разрешает «раскопки».)

Ранее этой осенью я ездил к Хауэллсу в Ньюпорт. Мы общались и переписывались почти год, в основном в мессенджере Telegram. Он то уклонялся, то оборонялся, часто производя впечатление неуступчивого кибер-либертарианца.Технологии сформировали его мировоззрение. В какой-то момент я спросил его, что он думает о все еще новых вакцинах COVID-19 . Он ответил: «Кое-что, чему я научился в мире ИТ. . . никогда не берите первую версию». В январе этого года, когда онлайн-брокерские компании ограничили торговлю акциями GameStop, чтобы ограничить рост их цен, Хауэллс написал мне: «Это показывает раз и навсегда, на виду у всех, что игра (жизнь) полностью и совершенно настроен против маленького парня». Пока мы приветливо огораживались, стоимость биткойна выросла до шестидесяти трех тысяч долларов в апреле, затем упала до тридцати тысяч долларов в июле, а затем снова выросла.

21 октября, в тот день, когда я прибыл в Ньюпорт, стоимость биткойна только что достигла нового максимума: почти шестьдесят семь тысяч долларов. Хауэллс встретил меня на вокзале в джинсах и толстовке из Лонсдейла. Он водит кабриолет BMW двадцатилетней давности, который купил еще до биткойн-дней. Он маленький и подтянутый, с блеклой стрижкой и светло-каштановой полубородой. Общий эффект заключался в лаконичности и способности.

Через несколько мгновений после того, как мы сели в кафе, он вытащил свой телефон и показал мне приложение, которое он использует для отслеживания своих сбережений.В рубрике «Неизрасходованные монеты» была указана текущая стоимость его биткойнов: 533 963 174 доллара. Накануне, отметил он, он заработал двадцать миллионов долларов. У нас были валлийские блины, и он заплатил наличными. Он объяснил: «Использование кредитных карт помогает оппозиции, если вы понимаете, о чем я».

Затем мы отправились на экскурсию по Ньюпорту, и он рассказал мне об истории города, связанной с поиском потерянных предметов, о теме, в которой он был очень хорошо осведомлен. Когда мы ехали через реку Уск, он упомянул, что в 2002 году, когда город строил на берегу новый центр искусств, рабочие выкопали иберийское парусное судно пятнадцатого века.На следующий день мы посетили местный музей древностей, где он показал мне кастрюлю, вероятно, принадлежавшую римскому солдату, которая была закопана в соседнем поле. Из разбитых останков струилась дорожка из монет. Хауэллс сравнил их со своим зарытым жестким диском, а затем поправился: монеты совсем не были похожи на биткойны. Иногда, объяснил он, курьеры и посредники отрезали кусок драгоценного металла, чтобы расплатиться за хлопоты по обработке сделок. «Люди воровали монеты», — сказал он.Процентное содержание серебра в римских монетах продолжало снижаться, вызывая безудержную инфляцию. «Это похоже на то, что сегодня делают центральные банки», — сказал он. Он заверил меня, что широкое использование биткойнов предотвратит аналогичный экономический коллапс.

Мы отправились на свалку. Это было живописное место между устьем реки и доками, где много лет назад корабли загружали валлийским углем. Вышки стояли без дела. Чтобы попасть на свалку, нам пришлось проехать мимо каких-то городских офисов — «врагов», — пошутил Хауэллс.Ньюпорт чувствовал себя расшатанным: выцветшие вывески мелких предприятий, пустая земля там, где когда-то стояли фабрики. Пока он вел машину, Хауэллс размышлял о том, почему местные чиновники не позволили ему выкопать свой клад. Он предположил, что свалка не соответствовала экологическим нормам, и что обнаружение участка свалки может поставить город в неловкое положение и сделать его уязвимым для судебных исков. «Кто знает, сколько там зарыто грязных детских подгузников?» он спросил.

Он подъехал к тому месту, где, по его расчетам, мог находиться его жесткий диск.Мы прошли через открытые ворота и остановились на мощеной площадке. Это большое пустое пространство выглядело так, как будто город предназначался для промышленного развития, но Хауэллс хотел, чтобы оно в первую очередь служило командным штабом для его проекта раскопок. Мы вышли. — Этот участок земли называется Б-21, — сказал он, — подходящее число. «Сколько существует биткойнов? Двадцать один миллионов!

Светило солнце, необычное явление для Уэльса осенью. Он указал на склон примерно в сотне футов от него: на вершине был хохлатый холм с вставленными в него датчиками для измерения выброса газа.«Общая площадь, которую мы хотим раскопать, составляет двести пятьдесят метров на двести пятьдесят метров на пятнадцать метров в глубину», — сказал он мне с волнением. «Это сорок тысяч тонн отходов. Это не невозможно, не так ли?»

После нашего визита на свалку Хауэллс пригласил меня к себе домой, чтобы я мог посмотреть презентацию в PowerPoint, которую он сделал в Zoom для чиновников Ньюпорта. Он сказал мне, что бюджет его проекта составляет пять миллионов фунтов стерлингов, но «есть возможности для дополнительного финансирования». Он подсчитал, что бригада из двадцати пяти человек может выполнить работу за девять месяцев или год.Пока он говорил, его собака Руби бегала взад и вперед у наших ног. Прежде чем он показал мне слайды, мы пошли по улице, чтобы купить пива и чипсов в ближайшем магазине. Несколько лет назад он оборудовал кассу для приема биткойнов, но это не увенчалось успехом. «Никто не использовал его, кроме меня», — сказал Хауэллс, пожимая плечами. Он дал владельцу два фунта и фунт, который он должен был за предыдущий визит.

Мы вернулись к нему домой. На стене гостиной над его компьютером висели золото-черные биткойн-часы.Его руки были остановлены. Хауэллс проверил свои активы. В тот день он проиграл двадцать два миллиона долларов, но его это не смутило. «Я ожидал этого, — сказал он. «Всякий раз, когда он так быстро растет, вы всегда должны ожидать, что он немного упадет. На самом деле, я ожидаю, что он упадет намного больше».

Он загрузил презентацию PowerPoint и открыл слайд под названием «Члены консорциума». В центре стоял аватар Хауэллса с киркой и мешком золота. На другом слайде была изображена блок-схема процесса, посредством которого ему будет возвращен его жесткий диск: самосвалы будут перевозить предметы из ямы в бункер, который будет подавать их на конвейерную ленту, с которой «материал будет проходить под большим Трехмерная система обнаружения объектов для идентификации всех объектов на жестком диске для ручного поиска.Детектор объекта представлял собой рентгеновский аппарат, оснащенный программным обеспечением искусственного интеллекта. «Он может обнаружить оружие внутри грузовика!» Хауэллс сказал мне. Все обломки будут погружены в сорокатонные грузовики, а затем, по желанию Ньюпорта, перезахоронены, сожжены или отправлены в Китай.

Я сказал, что наверняка есть более простой способ. Вся суть биткойна заключалась в том, что он нематериален. Ему нужны были восемь тысяч биткойнов, и они были продуктом компьютерного алгоритма.Общеизвестно, что кто-то ими владел. Почему бы просто не запустить систему назад, к тому дню, когда Хауэллс добыл свои монеты, и позволить ему добывать их повторно?

«Мы здесь, чтобы стать свидетелями того, как Джейкоб, который этим утром четыре часа кричал на свой Xbox, стал мужчиной». Мультфильм Мэдса Хорвата

Хауэллс отшатнулся. По его словам, мое предложение напомнило ему о худшем моменте в истории криптовалют. В 2016 году менеджеры конкурирующей криптовалютной платформы Ethereum согласились вернуть эквивалент шестидесяти миллионов долларов одному из держателей валюты после того, как деньги были украдены через уязвимость в коде системы.В то время Хауэллс публично не согласился с этим решением — он был очень активен в криптовалютных социальных сетях — и когда держатели Ethereum разделились на два лагеря, он встал на сторону тех, кто отказался признать откат. Хауэллс очень страстно сказал мне: «Просто для протокола: если бы кто-нибудь пришел и сказал: «Мы можем получить ваши пятьсот миллионов, сделав это таким образом», я бы сказал: «Нет, спасибо». Потому что, если бы они могут сделать это таким образом для моих монет, затем они могут сделать это для любых монет.А потом, если бы правительство попросило их конфисковать чьи-то монеты, знаете что? Они могли бы сделать и это».

Почему YouTube демонетизировал Джеймса Чарльза

В марте Variety сообщила, что мистер Чарльз больше не будет вести «Instant Influencer».

1 апреля г-н Чарльз признался, что отправлял сообщения несовершеннолетним в видеоролике на своем канале YouTube под названием «Взять на себя ответственность». В видео г-н Чарльз сказал, что в то время он считал, что получателям его сообщений было 18 лет или больше.Но, по его словам, «этих разговоров никогда не должно было быть, в упор».

— Этому нет оправдания, — добавил он.

16 апреля, когда негативная реакция усилилась, г-н Чарльз опубликовал еще одно заявление в Твиттере. «Многие другие люди выступили с серией вводящих в заблуждение историй и ложных утверждений, о которых сообщали многие люди, создатели и новостные агентства», — написал он. «Моя юридическая команда начала принимать меры против тех, кто распространял дезинформацию и/или создавал полностью фальшивые истории, поскольку это зашло слишком далеко.Мистер Чарльз не ответил на запрос о комментариях для этой статьи.

Что значит быть «демонетизированным» YouTube?

Компания заявила, что «применила нашу политику ответственности авторов и исключила Джеймса Чарльза из партнерской программы YouTube». Когда создатели выходят за рамки того, что YouTube считает приемлемым поведением, YouTube может отключить рекламу, которая воспроизводится в их видео, или запретить рекомендовать их контент.

«Не то чтобы это выглядело как папа, но вы можете сказать, что с большой популярностью приходит большая ответственность», — говорит Мэтт Коваль, представитель компании, в видео, которое объясняет инициативу Creator Responsibility Initiative.

Безрассудное, опасное или неподобающее поведение может привести к корпоративному наказанию, говорит г-н Коваль. И дело не только в том, что вы показываете в своих видео, согласно инициативе. Действия в автономном режиме тоже учитываются; к ним относятся жестокое обращение, насилие, жестокость или мошенничество.

Сколько денег зарабатывает мистер Чарльз?

Cosmetify, компания, которая помогает покупателям сравнивать цены на косметику и направляет их в магазины, оценивает, что г-н Чарльз зарабатывает около 25 500 долларов за каждое видео на YouTube, которое он публикует, исходя из количества подписчиков, среднего количества просмотров его видео и вовлеченности зрителей. и другие показатели.По данным Cosmetify, это делает его самым высокооплачиваемым бьюти-блогером на платформе.

Джеймс Оглторп — Энциклопедия Новой Джорджии

Провидец, социальный реформатор и военачальник Джеймс Оглторп задумал и осуществил свой план по созданию колонии Джорджия. Именно благодаря его инициативам в Англии в 1732 году британское правительство санкционировало создание своей первой новой колонии в Северной Америке за более чем пять десятилетий. Позже в том же году он возглавил экспедицию колонистов, высадившуюся в Саванне в начале 1733 года.Оглторп провел большую часть следующего десятилетия в Джорджии, где он руководил экономическим и политическим развитием новой колонии, защищал ее в военном отношении и продолжал заручаться поддержкой и вербовать поселенцев в Англии и других частях Европы.

Джеймс Эдвард Оглторп родился 22 декабря 1696 года в Лондоне, Англия; он был десятым и последним ребенком Элеоноры и Теофила Оглторпов. Хотя Оглторпы часто бывали в Лондоне, они содержали большое семейное поместье в Годалминге, небольшом городке графства Суррей недалеко от Лондона.Здесь, в поместье Уэстбрук (позднее в доме Мит) вырос молодой Оглторп. Его отец владел другой собственностью в Годалминге и соседнем городе Хаслемер, и рента от них обеспечивала Оглторпам комфортную жизнь. И Теофил, и Элеонора давно интересовались политикой, и в 1698 году избиратели Хаслемера избрали Теофила в палату общин. Все трое его сыновей, включая Оглторпа, позже заняли это место.

Мало что известно о детстве Оглторпа, но в 1714 году он был принят в Колледж Корпус-Кристи Оксфордского университета.Волнение по поводу защиты Европы от наступающих турок заставило его бросить школу и поступить в военную академию во Франции. Впоследствии он отправился в Австрию, где стал помощником принца Евгения Савойского. После победоносной кампании против турок Оглторп вернулся в Англию, где вновь вступил в Корпус-Кристи. Хотя он так и не закончил учебу, в 1731 году колледж присвоил ему специальную степень магистра.

Джеймс Оглторп

Предоставлено Университетом Оглторп

После непродолжительного пребывания среди ученых Оглторп вернулся в Годалминг.В 1722 году он успешно баллотировался в парламент, заняв место в палате общин, ранее принадлежавшее его отцу и двум старшим братьям. Здесь Оглторп посвятил свою энергию национальным и международным интересам Великобритании.

Тюремная реформа

В 1729 году жизнь Джеймса Оглторпа изменилась. В прошлом году один из его друзей, Роберт Кастелл, был заключен в лондонскую тюрьму Флит из-за долгов. В то время заключенные были вынуждены платить тюремному персоналу за достойное проживание и питание.Не имея возможности заплатить, Кастелла бросили в камеру к заключенному, больному оспой. Смерть Кастелла от болезни побудила Оглторпа начать национальную кампанию по реформированию английских тюрем. Назначенный председателем парламентского комитета по расследованию тюрем, Оглторп своими глазами видел ужасные условия, жестокое обращение и вымогательство, с которыми сталкивались заключенные. Он также был встревожен тем, что столь многим британским гражданам грозит тюрьма только за долги.

В результате расследования был предпринят ряд шагов по реформированию лондонских тюрем.Усилия Оглторпа по разоблачению и исправлению тюремных злоупотреблений привлекли к нему внимание всей страны, и он стал широко известен как один из самых активных гуманитарных деятелей Великобритании. Однако тюремная реформа не решила бедственного положения большого числа бедняков в Англии. Оглторп и несколько коллег из комитета по тюрьмам, в частности Джон лорд виконт Персиваль (впоследствии первый граф Эгмонт), начали изучать возможность создания новой колонии в Америке. Они считали, что если бы у них был шанс, «достойные бедняки» Англии могли бы превратиться в фермеров, торговцев и ремесленников.Но потребуются строгие правила, чтобы предотвратить классовые разногласия, от которых страдало английское общество. Таким образом, все поселенцы будут работать на своей земле, при этом рабство и крупные земельные владения будут строго запрещены.

Основание Грузии

Хотя благотворительность была первоначальным мотивом движения Джорджии, к 1732 г. военные и экономические соображения стали главными факторами. В результате убедительных аргументов Оглторпа король Георг II в 1732 году предоставил хартию для создания Джорджии и назначил Оглторпа одним из двадцати одного попечителя для управления новой колонией.

Когда Попечители начали опрашивать потенциальных колонистов, они искали плотников, портных, пекарей, фермеров, торговцев и других людей, обладающих навыками, необходимыми для успеха колонии. К этому времени любые представления о том, что Грузия является убежищем для должников в английских тюрьмах, уже давно исчезли, и ни один из бывших заключенных должников не попал в число первых отобранных колонистов. Основатели Грузии считали, что климат колонии подходит для производства ценного шелка, вина и других товаров средиземноморского типа.Попечители представляли колонию местом, где поселенцы могли бы добиться комфортной жизни, а не огромного личного состояния, которое было связано с плантационной жизнью в других частях Британской Америки.

В ноябре 1732 года 114 мужчин, женщин и детей собрались в Грейвсенде на реке Темзе, чтобы отправиться в новую колонию Джорджию. Оглторп понимал, что хартия Джорджии запрещает ему занимать должности, владеть землей или получать зарплату в новой колонии, тем не менее он отказался от домашнего комфорта, чтобы сопровождать первую лодку с поселенцами из Джорджии.

После нескольких задержек они сели на борт Anne и отправились в двухмесячное путешествие через Атлантику. После краткого визита в Чарльстон колонисты направились в Порт-Ройял, самый южный аванпост Южной Каролины. Пока они отдыхали, Оглторп и группа рейнджеров Каролины отправились на поиски места для поселения. Примерно в семнадцати милях от устья реки Саванна они обнаружили утес Ямакроу, возвышающийся над южным берегом реки. Оглторп сразу же подружился с вождем Ямакроу Томочичи, тем самым положив начало долгим и близким отношениям между ними.

12 февраля 1733 года Оглторп вернулся на Утес Ямакроу с колонистами из Джорджии. С помощью ополченцев и порабощенных афроамериканцев из Южной Каролины сосновый лес был быстро расчищен, и Оглторп разработал план нового города Саванна. Его отличительная схема улиц, десятиэтажных домов и площадей вскоре стала реальностью. Одинаковые дощатые дома, построенные на одинаковых участках, а также ограничения на владение землей и прямой запрет на рабство свидетельствовали о желании попечителей создать бесклассовое общество, в котором каждый глава семьи работал на своей земле.Однако этот эгалитарный идеал не был реализован полностью, поскольку женщинам не разрешалось владеть землей в новой колонии. Попечители основывали эту политику на предположении, что для каждого участка земли требуется рабочий-мужчина (и вооруженный защитник).

Лидерство в новой колонии

Следуя девизу Попечителей Джорджии — Non sibi sed aliis (Не для себя, а для других) — Оглторп неустанно работал от имени колонии в первые месяцы. Иногда, нарушая политику попечителей, Оглторп разрешал евреям, лютеранским зальцбуржцам и другим преследуемым религиозным меньшинствам селиться в Джорджии.Что касается импорта порабощенных африканцев из любого источника, Оглторп никогда не колебался, полностью выступая против рабства в Джорджии. По отношению к индейцам Грузии он вел просвещенную политику, всегда уважая их обычаи, язык и потребности. Земельные уступки всегда согласовывались договором в соответствии с надлежащим индийским обычаем. Также Оглторп активно стремился защитить индейцев от недобросовестных белых торговцев.

Оглторп прибыл в Джорджию без официального титула, кроме Доверительного управляющего.Хотя он не мог занимать должность, Оглторп явно был лидером колонии, подчиняясь инструкциям и правилам, обнародованным Попечителями еще в Лондоне. В знак признания его роли он почти повсеместно считается первым губернатором Грузии.

Несмотря на свое благотворительное происхождение, Джорджия также была военным буфером, предназначенным для защиты британских южных колоний. По мере того как испанское военное присутствие в Сент-Огастине, штат Флорида, росло, мечта Оглторпа о том, что Джорджия станет идеальным аграрным обществом, начала угасать.Угроза вторжения усилилась, и Оглторп сосредоточил свои усилия на защите Джорджии. Поскольку поддержки со стороны попечителей и парламента никогда не было достаточно, Оглторп заложил свои земельные владения еще в Англии, чтобы финансировать нужды колонии. Хотя он надеялся, что парламент погасит его растущие долги, он полностью осознавал, что может потерять все. Оглторп верил в дело Джорджии, и пока у него было что-нибудь, что он мог заложить, чтобы собрать деньги для колонии, он не собирался сдаваться.

Военное руководство

Оглторп несколько раз возвращался в Лондон, чтобы лоббировать у попечителей и парламента финансирование строительства фортов в Джорджии. Во время визита в 1737 году Оглторп убедил короля Георга II назначить его полковником армии и дать ему полк британских солдат, чтобы он вернулся в Джорджию. Интересно, что в то время Оглторп был гражданским лицом с ограниченным военным опытом (в основном в качестве помощника принца Евгения). Тем не менее он получил то, что хотел: чин в регулярной армии и полк.Оглторпу также был присвоен титул «генерал и главнокомандующий всех и отдельных провинций Его Величества Каролины и Джорджии». Это привело к путанице относительно того, был ли Оглторп теперь полковником или генералом. По воинскому званию в британской армии он был полковником. Однако во время предстоящих боевых действий с Испанией Оглторп также имел краткую (или временную) полевую комиссию в качестве генерала, чтобы командовать всеми союзными силами (каролинскими рейнджерами, индийскими союзниками и т. Д.). Однако только в сентябре 1743 года Оглторпу фактически было присвоено звание бригадного генерала британской армии.

После того, как в 1739 году разразилась Война за ухо Дженкинса, Оглторп был готов проявить инициативу. В 1740 году он собрал силы вторжения, состоящие из его полка, индийских союзников, рейнджеров Каролины и нескольких кораблей Королевского флота. Его целью была испанская крепость Св. Августина. К сожалению, осада не удалась, и союзные силы распались, заставив удрученного Оглторпа вернуться на остров Сент-Саймонс, чтобы дождаться контратаки испанцев, которая обязательно последует.

Испанское вторжение в Грузию произошло в июле 1742 года.Корабли с тысячами испанских солдат высадились на южной оконечности острова Сент-Саймонс. Вернувшись в форт Фредерика, который все еще строился, Оглторп собрал свои силы для битвы. В критической стычке, известной как битва при Галли-Хоул-Крик, силы Оглторпа отбросили испанские передовые силы. Пока они преследовали отступающих испанцев по тропе, Оглторп остановил свои силы на краю болота. Здесь он расположил своих людей в ожидании контратаки основной испанской армии. Затем Оглторп временно покинул свои войска, чтобы вернуться в форт Фредерика, который, как он опасался, подвергся нападению с моря.Не обнаружив такого нападения, Оглторп ушел, чтобы присоединиться к своим людям на болоте. Тем временем испанские войска уже прибыли, но после короткого, но ожесточенного боя были отброшены. По иронии судьбы, Оглторп прибыл сразу после завершения того, что впоследствии стало известно как Битва при Кровавом Топе. Эта потеря помогла убедить испанских командиров отойти в Сент-Огастин. Никогда больше испанские войска не предпримут наступление на британские колонии на восточном побережье Америки. В результате Оглторп стал национальным героем Англии, а король Георг II произвел его в бригадные генералы армии Его Величества.

Возвращение в Англию

В 1743 году Оглторп предпринял еще одну неудачную попытку взять испанскую крепость Сент-Огастин. Пока он размышлял о своем будущем, Оглторп внезапно получил известие, что ему нужно вернуться в Лондон. После вторжения во Флориду несчастный офицер в его полку выдвинул несколько серьезных обвинений в неправомерных действиях против Оглторпа, и военное министерство в Лондоне хотело, чтобы генерал ответил на эти обвинения. Кроме того, Оглторп нуждался в том, чтобы парламент выплатил ему значительные личные ссуды от имени Джорджии.

В 1744 г. особая коллегия генеральных офицеров сняла все обвинения, выдвинутые против генерала. В том же году парламент проголосовал за компенсацию Оглторпу, так что его честь и состояние были сохранены.

До этого момента Оглторп прожил свою жизнь почти исключительно для других, но это должно было измениться. В Лондоне популярный герой познакомился с Элизабет Райт, недавней наследницей. Они поженились в сентябре 1744 года и поселились в Крэнэм-холле, унаследованном ею поместье в маленьком городке Крэнхэм в Эссексе, в семнадцати милях к востоку от Лондона.

Большая часть их общественной жизни прошла в Лондоне, где Оглторп подружился с Сэмюэлем Джонсоном, Джеймсом Босуэллом, Оливером Голдсмитом и другими известными мужчинами и женщинами того времени. В 1745 году Оглторп возобновил свою военную карьеру после вторжения сил, пытавшихся посадить на британский престол Стюарта Претендента, Красавчика принца Чарли. Ему было приказано направить войска на север Англии, чтобы вступить в бой с захватчиками, но из-за разногласий, связанных с его стратегией в кампании, Оглторп предстал перед военным трибуналом.В очередной раз он был полностью реабилитирован.

Оглторп продолжал работать в Совете попечителей Джорджии. Однако, несмотря на его сопротивление, попечители постепенно ослабили свои ограничения на владение землей, наследование, ром и рабство. В результате присутствие генерала в правлении сократилось. К 1750 году основатель Джорджии вообще не участвовал в правлении. Грандиозный эксперимент завершился, и немногие оставшиеся попечители проголосовали за возвращение своей хартии на управление Грузией, которая впоследствии стала королевской колонией.

Оглторп оставался в парламенте до 1754 года, когда он потерпел поражение в попытке переизбраться. В конце концов он стал старшим генералом британской армии, но никогда больше не служил на действительной службе (хотя существует популярная легенда о том, что с началом Американской революции [1775-83] Оглторпа попросили командовать британскими войсками— предложение, которое он отклонил). У генерала был последний опыт на поле боя. В 1750-х годах он тихо покинул Англию, чтобы воевать в Европе со своим старым другом фельдмаршалом Джеймсом Китом в Семилетней войне (1756-63).Однако из-за возможных последствий участия британского генерала в войне против Франции Оглторп служил под вымышленными именами.

Дальнейшая жизнь

Оглторп вернулся в Англию в 1760 году, чтобы жить жизнью джентльмена. Он и Элизабет делили свое время между их загородным поместьем и их лондонским городским домом на Нижней Гросвенор-стрит. Хотя у них никогда не было детей, по общему мнению, Джеймс и Элизабет вели активную общественную жизнь, развлекая друзей и многих литературных и художественных деятелей того времени.

Оглторп в конце концов дожил до того, как основанная им колония стала частью Соединенных Штатов Америки. Хотя исторические записи умалчивают о том, как он относился к американской революции, известно, что 4 июня 1785 года Оглторп встретился с Джоном Адамсом, первым послом США в Великобритании, и выразил «большое уважение и уважение к Америке. ”

После непродолжительной болезни Оглторп умер 30 июня 1785 года, всего за шесть месяцев до своего восемьдесят девятого дня рождения. Он был похоронен в склепе под алтарем приходской церкви Всех Святых, которая стоит в непосредственной близости от Крэнхэм-холла.После ее смерти два года спустя Елизавета была предана земле в той же гробнице.

Жители Грузии до сих пор во многом помнят Джеймса Эдварда Оглторпа. Его имя украшает округ Оглторп, два города (включая Оглторп), университет Оглторп и многочисленные школы, улицы, парки и предприятия. Однако, отдавая дань уважения Оглторпу, грузины, возможно, лучше всего чтят его память, вспоминая о нем как о человеке, который не сдавался и жил в соответствии с простой, но глубокой философией, согласно которой жизнь не о себе, а о других.

Прелюбодеяние и извинение Александра Гамильтона | История

Александр Гамильтон, картина Джона Трамбалла, ок. 1806 г. Общественное достояние через Wikimedia Commons

Летом 1791 года Александр Гамильтон принял гостя.

Мария Рейнольдс, 23-летняя блондинка, пришла в резиденцию Гамильтона в Филадельфии, чтобы попросить о помощи. Ее муж, Джеймс Рейнольдс, бросил ее — не то чтобы это была значительная потеря, поскольку Рейнольдс жестоко обращался с ней перед тем, как скрыться.Гамильтон, которому всего 34 года, служил секретарем казначейства Соединенных Штатов и сам был жителем Нью-Йорка; она думала, что он наверняка сможет помочь ей вернуться в тот город, где она сможет поселиться среди друзей и родственников.

Гамильтон очень хотел быть полезным, но, как он рассказывал позже, это было невозможно в момент ее визита, поэтому он договорился навестить ее в тот же вечер с деньгами в руках.

Когда он прибыл в дом Рейнольдсов, Мария провела его в спальню наверху. Последовал разговор, после которого Гамильтон был уверен, что Марии Рейнольдс «приемлемы иные, чем денежные утешения».

Так начался роман, в результате которого Александр Гамильтон оказался во главе длинной очереди американских политиков, вынужденных публично извиняться за свое личное поведение.

Гамильтон (жена и дети которого отдыхали с родственниками в Олбани) и Мария Рейнольдс регулярно виделись летом и осенью 1791 года, пока Джеймс Рейнольдс не вернулся на сцену и сразу не увидел потенциальную прибыль в этой ситуации. 15 декабря Гамильтон получил срочную записку от любовницы:

.

У меня нет времени, чтобы рассказать вам о причине моих нынешних проблем, только то, что г.записал вас сегодня утром, и я не знаю, получили ли вы письмо или нет, и он поклялся, что если вы не ответите на него или если он не увидит или не услышит от вас сегодня, он напишет миссис Гамильтон, он только что ушел Я одинок, и я думаю, что вам лучше прийти сюда в один момент, когда вы можете узнать причину, тогда вы будете лучше знать, как действовать. так что много несчастья не читай ему ни строчки, но приходи скорее сюда не посылай и не оставляй ничего в его власти.

Два дня спустя Гамильтон получил письмо от Джеймса Рейнольдса, в котором он обвинялся в разрушении счастливого дома и предлагал решение:

Это правда, что в твоей власти многое сделать для меня, но не в твоих силах сделать что-либо, что снова вернет мне мое счастье, потому что, если бы ты отдал мне все, что у тебя есть, ты бы этого не сделал. Видит бог, я люблю эту женщину и желаю, чтобы ей сопутствовали все благословения, у вас есть причина завоевать ее любовь, и я не думаю, что смогу примириться, чтобы жить с ней, когда я знаю, что хочу ее любви.Теперь, сэр, я серьезно обдумал этот вопрос. У меня есть это предлог, чтобы сделать вам. дай мне сумму в тысячу долларов, и я уеду из города, возьму с собой мою дочь и пойду туда, где мой друг Шант здесь от меня, и оставь ее Тебе, чтобы ты сделал для нее все, что считаешь нужным. Надеюсь, вы не подумаете, что моя просьба направлена ​​на удовлетворение Меня за причиненный мне вред. ибо ничто из того, что вы можете сделать, не компенсирует это.

Вместо того, чтобы покинуть город (и свою новую метку), Джеймс Рейнольдс позволил продолжить отношения.Была установлена ​​схема, по которой Мария Рейнольдс (к тому времени, вероятно, замешанная в схеме своего мужа) писала Гамильтону, умоляя его навестить, когда ее мужа нет дома:

.

Последние два дня я не спал в постели, но чувствую себя намного лучше в настоящем, хотя все еще в полном расстройстве, и буду спать, пока не увижу, что причиной моей болезни было ваше беспокойство. Я думал, вам сказали держаться подальше от нашего дома, а вчера со слезами на глазах я умолял господина еще раз разрешить вам визиты, и он сказал своей чести, что ничего не сказал вам и что это ваша собственная вина, поверьте мне, я едва знал, как поверить своим чувствам, и если моя установка было невыносимо, прежде чем я услышал это. Теперь это было еще больше, поэтому страх мешает мне сказать больше, только то, что я буду несчастен, пока не увижу тебя, и если мой дорогой друг питает наименьшее уважение к несчастной Марии, чья самая большая вина — это любовь к нему, он придет, как только когда он получит это и до того времени Моя грудь будет вместилищем боли и горя

стр.С. Если вы не можете прийти сегодня вечером, чтобы остаться, просто приходите только на минутку, потому что я буду одиноким мистером, который собирается ужинать с другом из Нью-Йорка.

После того, как происходили такие свидания, Джеймс Рейнольдс отправлял запрос на получение средств — вместо того, чтобы требовать суммы, сопоставимые с его первоначальным запросом в 1000 долларов (которые заплатил Гамильтон), он запрашивал 30 или 40 долларов, никогда прямо не упоминая отношения Гамильтона с Марией, но часто упоминая к обещанию Гамильтона быть ему другом.

Джеймс Рейнольдс, который все чаще был вовлечен в сомнительный план покупки по дешевке пенсий и выплат по долгам солдатам Войны за независимость, в ноябре 1792 года оказался на неправильной стороне закона и был заключен в тюрьму за совершение подлога. Естественно, он обратился к своему старому другу Гамильтону, но тот отказался помочь. Рейнольдс в ярости сообщил соперникам Гамильтона-республиканцам, что у него есть информация, способная свергнуть героя-федералиста.

Джеймс Монро в сопровождении своих коллег-конгрессменов Фредерика Мюленберга и Абрахама Венейбла посетил Рейнольдса в тюрьме и его жену в их доме и услышал историю об Александре Гамильтоне, соблазнителе и разлучнике, подлеце, который фактически приказал Рейнольдсу разделить благосклонность его жены.Более того, как утверждал Рейнольдс, в спекулятивной схеме, в которой он был замешан, также участвовал министр финансов. (Опущены регулярные просьбы Рейнольдса о деньгах к Гамильтону.)

Он мог бы быть политическим врагом, но Гамильтон все еще был уважаемым правительственным чиновником, и поэтому Монро и Мюленберг в декабре 1792 года обратились к нему с историей Рейнольдсов, привезя письма, которые, как утверждала Мария Рейнольдс, он послал ей.

Элизабет Гамильтон, 1787 год. Городской музей Нью-Йорка. Викисклад

Зная о том, что участие в гнусном финансовом заговоре может сделать с его карьерой (и с экономикой молодой страны), Гамильтон признал, что у него был роман с Марией Рейнольдс, и что он был дураком, допустив это (и вымогательство) продолжать.Удовлетворенные тем, что Гамильтон невиновен в каких-либо правонарушениях, кроме прелюбодеяния, Монро и Мюленберг согласились сохранить в тайне то, что они узнали. Вот и все, подумал Гамильтон.

Однако у

Джеймса Монро был свой секрет.

Хотя он скрывал дело Гамильтона от общественности, он сделал копии писем, которые дала ему Мария Рейнольдс, и отправил их Томасу Джефферсону, главному противнику Гамильтона и человеку, чье собственное сексуальное поведение едва ли было безупречным. Секретарь Палаты представителей от республиканцев Джон Бекли, возможно, также тайно скопировал их.

В эссе 1796 года Гамильтон (уступивший пост министра финансов Оливеру Уолкотту в 1795 году и исполнявший обязанности советника политиков-федералистов) подверг сомнению личную жизнь Джефферсона, написав, что «простота и смирение виргинца дают лишь непроницаемую вуаль для внутренних  свидетельств аристократического великолепия, чувственности и эпикуреизма». Он получил возмездие в июне 1797 года, когда была опубликована книга Джеймса Каллендера «История Соединенных Штатов за 1796 ».

Каллендер, республиканец и заядлый сборщик мусора, был осведомлен о содержании писем Гамильтона к Рейнольдсу (Гамильтон обвинил бы Монро и Джефферсона, хотя более вероятно, что источником был Бекли, хотя он и оставил должность клерка). В брошюре Каллендера утверждалось, что Гамильтон был виновен в участии в схеме спекуляций и был более распутным, чем мог себе представить любой нравственный человек. «В секретарском ведре целомудрия, — утверждал Каллендер, — нельзя было заметить ни капли более или менее.

Обвинения Каллендера и его доступ к материалам, связанным с этим делом, поставили Гамильтона в затруднительное положение — отрицание всех обвинений было бы легко доказуемой ложью. Роман с Марией Рейнольдс мог разрушить его брак, не говоря уже о его с трудом завоеванном социальном положении (он женился на Элизабет Шайлер, дочери одной из самых известных семей Нью-Йорка, и брак, который многие считали выгодным для Гамильтона). Но быть замешанным в финансовом скандале для Гамильтона было просто немыслимо.Будучи министром финансов, он был архитектором ранней американской налогово-бюджетной политики. Если его заклеймят как коррумпированного, это не только положит конец его карьере, но и поставит под угрозу будущее Партии федералистов.

Оставшись без других вариантов, Гамильтон решил признаться в своей неосторожности с Марией Рейнольдс и использовать это признание как доказательство того, что на всех других фронтах ему нечего скрывать. Но его признание вины было бы гораздо более показательным, чем кто-либо мог предположить.

Замечания о некоторых документах, 1797 г. Викисклад

Брошюра Гамильтона Наблюдения за некоторыми документами преследовала простую цель: излагая свою точку зрения и предлагая на всеобщее обозрение письма Джеймса и Марии Рейнольдс, он утверждал, что стал жертвой тщательно продуманной аферы и что его единственным настоящим преступлением была «нерегулярная и бестактная любовь».Для этого Гамильтон начал с самого начала, рассказав о своей первоначальной встрече с Марией Рейнольдс и последовавших за ней свиданиях. Брошюра содержала разоблачения, которые наверняка унизят Элизабет Гамильтон, — что он и Мария перенесли свой роман в семейный дом Гамильтонов и что Гамильтон призвал свою жену остаться в Олбани, чтобы он мог видеть Марию без объяснения причин.

Письма Марии к Гамильтону были бездыханными и полны ошибок (« Однажды я берусь за перо, чтобы просить О любезности снова увидеть, о, Коль Гамильтон, что я сделал, что ты так пренебрегаешь мной»). Как отреагирует Элизабет Гамильтон на измену мужа с такой женщиной?

Тем не менее, Гамильтон настаивал на своем памфлете, представив серию писем от обоих Рейнольдсов, в которых Гамильтон, известный своим умом, казался простодушным. 2 мая 1792 года Джеймс Рейнольдс запретил Гамильтону когда-либо снова видеть Марию; 2 июня Мария написала Гамильтону письмо с просьбой вернуться к ней; через неделю после этого Джеймс Рейнольдс попросил одолжить 300 долларов, что более чем вдвое превышает сумму, которую он обычно просил.(Гамильтон обязан.)

Гамильтон, со своей стороны, бросился на милость читающей публики:

Это признание не может быть сделано без румянца. Я не могу быть апологетом какого-либо порока, потому что пыл страсти мог сделать его моим. Я никогда не перестану осуждать себя за ту боль, которую это может причинить сердцу, в высшей степени имеющему право на всю мою благодарность, верность и любовь. Но эта душа одобрит, что даже при таких больших расходах я должен эффективно стереть более серьезное пятно с имени, которое оно лелеет с не меньшей возвышенностью, чем с нежностью.Общественность тоже, я надеюсь, извинит за признание. Только необходимость этого для моей защиты от более гнусного обвинения могла вызвать у меня столь болезненное неприличие.

В то время как показ его грязного белья, безусловно, был унизительным для Гамильтона (и его жены, которая, как утверждала Аврора , республиканская газета, должна была быть столь же безнравственной, чтобы иметь такого мужа), это сработало — шантажирующие письма от Рейнольдса развеял любые предположения о причастности Гамильтона к схеме спекуляций.

Тем не менее, репутация Гамильтона была подорвана. Разговоры о дальнейшей политической должности фактически прекратились. Он обвинил Монро, которую без энтузиазма пытался выманить у него вызов на дуэль. (Монро отказалась.) Эту обиду затаила Элизабет Гамильтон, которая при встрече с Монро перед его смертью в 1825 1831 холодно относилась к нему от имени своего покойного мужа. По общему мнению, она простила своего мужа и проведет следующие пятьдесят лет, пытаясь исправить ущерб, нанесенный Гамильтону последним десятилетием жизни.

Судьба Гамильтона, конечно, хорошо известна, хотя дело Рейнольдса в некотором роде сопровождало его до последнего дня. Незадолго до публикации его памфлета бывшая любовница Гамильтона Мария Рейнольдс подала на мужа в суд на развод. Адвокатом, который руководил ею в этом процессе, был Аарон Берр.

Источники:

Черноу, Рон. Александр Гамильтон , Penguin Books, 2005; Гамильтон, Александр. Замечания по некоторым документам , 1797; Каллендер, Джеймс. История США в 1796 году , 1796 год; Броди, Фаун Маккей. Томас Джефферсон: интимная история , В.В. Нортон и Ко, 1975; Коллинз, Пол. Дуэль с дьяволом: Правдивая история о том, как Александр Гамильтон и Аарон Бёрр объединились, чтобы раскрыть первое в Америке сенсационное тайное убийство , Crown, 2013; Маккроу, Томас К., Основатели и финансы: как Гамильтон, Галлатин и другие иммигранты создали новую экономику, Belknap Press, 2012, Розенфельд, Ричард М.Мартинс Гриффин, 1998.

Политические лидеры

Рекомендуемые видео

Biden, Inc.: как семья Джо из «среднего класса» нажилась на фамилии

Бен Шрекингер — репортер Politico.

День, когда Байдены возглавили Paradigm Global Advisors, был незабываемым.

В конце лета 2006 года фирму купили сын Джо Байдена Хантер и младший брат Джо, Джеймс. По словам присутствовавшего руководителя Paradigm, в первый же рабочий день они пришли с другим сыном Джо, Бо, и двумя крупными мужчинами и приказали начальнику отдела соблюдения нормативных требований хедж-фонда уволить его президента.

После увольнения двое крупных мужчин вывели президента фонда из офиса фирмы в центре Манхэттена, и Джеймс Байден изложил свое видение будущего фонда.«Не беспокойтесь об инвесторах», — сказал он, по словам руководителя, который говорил на условиях анонимности, сославшись на страх возмездия. «У нас есть люди по всему миру, которые хотят инвестировать в Джо Байдена».

В то время сенатору оставалось всего несколько месяцев до того, как он станет председателем сенатского комитета по международным отношениям и выдвинет свою вторую кандидатуру на пост президента. По словам руководителя, Джеймс Байден ясно дал понять, что рассматривает фонд как способ брать деньги у богатых иностранцев, которые не могут по закону давать деньги его старшему брату или его предвыборному счету.«У нас есть инвесторы, выстроившиеся в очередь из 747-х, наполненных наличными деньгами, готовыми инвестировать в эту компанию», — вспоминает исполнительный директор Джеймс Байден.

При этом, как вспоминал исполнительный директор, Бо Байден, баллотировавшийся в то время на пост генерального прокурора штата Делавэр, покраснел. Он сказал дяде: «Это никогда не покинет эту комнату, и если ты еще раз скажешь это, я не буду иметь к этому никакого отношения».

Представитель Джеймса и Хантера Байденов сказал, что такого случая никогда не было. Бо Байден умер в 2015 году в возрасте 46 лет.

Но воспоминание о попытке нажиться на политических связях Джо согласуется с другими отчетами, предоставленными другими бывшими руководителями фонда.

Трое бывших руководителей Paradigm сказали, что Джеймс и Хантер Байден также стремились извлечь выгоду из прочных связей Джо с профсоюзами в надежде получить от них инвестиции; Чарльз Провини, недолгое время занимавший пост президента Paradigm, сказал, что и Джеймс, и Хантер неоднократно ссылались на политические связи Джо, когда вербовали его для работы в фонде.«Из-за его отношений с профсоюзами мне сказали, что они считали, что инвестировать в фонд будет благосклонно, если это хороший фонд», — вспоминает Провини.

Документы, представленные в рамках судебного спора о приобретении Paradigm, показывают, что Джеймс Байден планировал привлечь для этого инвестиции из профсоюзных пенсионных фондов. Представитель Джеймса и Хантера сказал, что в конечном итоге они не продавали фонд профсоюзам.

Поскольку Джо Байден баллотируется в президенты от Демократической партии, аргументируя это тем, что он может сильно апеллировать к сокращающейся базе сторонников партии, кандидат часто заявлял, что он не разбогател за десятилетия своей политической деятельности.Еще в 2009 году его собственный капитал составлял менее 30 000 долларов, хотя в последние годы он заработал миллионы на продаже книг и гонорарах за выступления. Он называет себя «Джо из среднего класса» и представляет себя как средство исправления системы, сфальсифицированной финансистами и объединенной в сеть корпоративной элитой.

Однако имидж Байдена как прямолинейного человека из народа омрачен карьерой его сына и брата, у которых есть длинный послужной список заключения или поиска сделок, которые наживаются на его имени. Нет никаких доказательств того, что Джо Байден ненадлежащим образом использовал свою власть или предпринимал действия в интересах своих родственников в отношении этих предприятий.Однако интервью, судебные протоколы, правительственные документы и новостные сообщения показывают, что некоторые члены семьи Байденов постоянно смешивали бизнес и политику на протяжении почти полувека, переходя от одного бизнеса к другому по мере роста авторитета Джо в Вашингтоне.

Похоже, ни одно из предприятий не имело безудержного успеха, и родственники Байдена не были обвинены в преступных действиях. Но за прошедшие годы нескольким их партнерам и соратникам были предъявлены обвинения или они были осуждены.Сделки привлекли к Джо нежелательное внимание и угрожают отвлечь его внимание от его кандидатуры на пост президента.

Представитель кампании Байдена Эндрю Бейтс отказался комментировать эту историю. Представитель Джеймса и Хантера оспорил несколько конкретных воспоминаний бывших руководителей Paradigm, но не затронул более общие вопросы об их деловых отношениях.

Их предприятия на протяжении почти полувека регулярно поднимали вопросы о конфликте интересов и вовлекали семью Байденов в потенциально компрометирующие ассоциации.Это расследование предлагает наиболее полный на сегодняшний день отчет о политически окрашенной деловой деятельности брата и сына Байдена, и впервые бывшие партнеры Джеймса и Хантера заявили, что пара явно стремилась заработать на политических связях Джо.

Слева: штаб-квартира MBNA в Уилмингтоне, штат Делавэр. Справа: Хантер Байден в 2010 году. | Политическая иллюстрация; АП

***

В течение нескольких недель после встречи с в Paradigm Global Advisors Бо Байден выиграл свою гонку на пост генерального прокурора Делавэра и так и не установил никаких зарегистрированных связей с Paradigm.Его политическая карьера оградила его от деловых начинаний брата и дяди.

Джеймс и Хантер — это отдельная история. Нет никаких признаков того, что Байденам когда-либо удавалось привлечь в фонд новые иностранные деньги, но их участие в Paradigm, охватившее последние два года карьеры Джо в Сенате и первые два года его вице-президентства, было затруднено по другим причинам: и пятилетний срок пребывания Хантера в должности, Paradigm стала ассоциироваться с рядом предполагаемых и подтвержденных мошенничеств, включая многомиллиардную схему Понци Аллена Стэнфорда, стремясь привлечь для финансирования политических союзников своего могущественного родственника.

Схема сомнительных связей и возможных конфликтов интересов продолжилась позже в зарубежных сделках Хантера, что привело его к выгодному назначению в правление украинской нефтяной компании и к сделкам с фирмами, связанными с китайским государством. Но началось это гораздо раньше.

Джеймс Байден, известный в обществе как Джимми, на семь лет моложе Джо и точная копия своего знаменитого старшего брата. Он работал продавцом и был финансовым председателем первой кампании Джо в Сенат в 1972 году, прежде чем начать карьеру серийного предпринимателя.

В 1970-х годах, когда Джо входил в Сенат и занимал место в Банковском комитете, Джеймс получал необычайно щедрые кредиты от кредиторов, которые позже столкнулись с проблемами федерального регулирования. Джо Байден связывался с двумя из этих банков по поводу кредитов своего брата, однажды, чтобы отругать руководителя банка за то, что он упомянул его имя в попытках взыскать просроченные платежи.

В 1990-х годах группа судебных юристов из Миссисипи наняла Джеймса для продвижения своих интересов в Вашингтоне, когда она добивалась поддержки Конгресса для табачного мегапоселения.Десять лет спустя эти контакты из Миссисипи поддержали кандидатуру Джо на пост президента, организовав для него сбор средств и приняв приглашение сопровождать Джо на громкий ужин в Вашингтоне, одновременно готовясь к созданию лоббистской фирмы с Джеймсом и его женой Сарой. Планы фирмы провалились, когда жители Миссисипи были арестованы, а затем заключены в тюрьму за не имеющую отношения к делу схему взяточничества.

В годы правления Обамы, через несколько месяцев после того, как Джеймс присоединился к строительной фирме в качестве исполнительного директора, фирма получила контракт на сумму более миллиарда долларов на строительство домов в Ираке, в то время как Джо руководил строительством домов в США.С. руководил оккупацией этой страны.

По пути Джеймс стал партнером своего племянника Хантера, младшего из двух сыновей Джо. Выпускник Джорджтаунского университета и Йельской школы права, 49-летний Хантер боролся со злоупотреблением психоактивными веществами, чередуя занятия в области права, бизнеса и политики.

Пятничная обложка

Подпишитесь на рассылку лучших новостей недели от журнала POLITICO Magazine, которая будет доставляться на ваш почтовый ящик каждую пятницу утром.

В начале 2000-х, прежде чем работать со своим дядей, Хантер открыл лоббистскую практику, которая привлекала клиентов с интересами, которые пересекались с заданиями Джо в комитете и законодательными приоритетами.В преддверии второго президентского предложения своего отца он вместе с Джеймсом занялся бизнесом хедж-фонда.

Эти затруднения могут создать проблемы для демократов, поскольку они стремятся создать контраст с президентом Дональдом Трампом, которого они обвиняют в коррупции за то, что он смешивает политику с деловыми предприятиями его собственной семьи.

«Джо Байден должен признать, что это проблема», — сказал Ричард Пейнтер, бывший главный юрист Белого дома по вопросам этики в эпоху Джорджа Буша-младшего, который недавно стал демократом. Пейнтер сказал, что Байден должен пообещать, что, если он будет избран президентом, он попросит своих родственников воздерживаться от деловой практики, которая может создать этические затруднения, например, от использования иностранных источников финансирования.

«Ты не можешь контролировать своих братьев. Вы не можете контролировать своего взрослого сына. Но вы можете установить несколько брандмауэров в своем собственном офисе», — сказал Пейнтер.

ХЕДЖ-ФОНД

Paradigm был детищем Джеймса Парка, зятя миллиардера Сан Мён Муна, который утверждал, что он мессия, и основал движение Объединения, религиозную группу, которую часто обвиняют в том, что она является культом, члены которой известны как мунисты. . Основанная Паком в 1989 году, Paradigm была одним из первых участников индустрии хедж-фондов и одним из первых фондов фондов, то есть хедж-фондов, инвестировавших в другие хедж-фонды.
Участие Байдена началось в январе 2006 года. Джеймс Байден позвонил Энтони Лотито, финансовому консультанту из Нью-Йорка, и сказал, что его старший брат Джо хочет, чтобы его сын Хантер нашел работу, не связанную с лоббированием, чтобы не повредить его запланированной президентской кампании. согласно жалобе, которую Лотито позже подал в суд Нью-Йорка после того, как его отношения с Джеймсом и Хантером испортились.

В своем собственном судебном заявлении Джеймс и Хантер отрицали, что такой звонок имел место, как описано, но неоспоримо то, что Лотито, Джеймс и Хантер вскоре вместе изучали возможность покупки Paradigm.

Согласно судебным документам, Джеймс Байден и Лотито были представлены несколькими годами ранее Томом Скотто, бывшим президентом Нью-Йоркской ассоциации благотворительных организаций детективов, примерно в 2002 году. федеральные прокуроры в схеме организованной преступности, которую в то время называли крупнейшим мошенничеством с ценными бумагами в истории США, чтобы подкупить лидеров профсоюзов, чтобы получить доступ к пенсионным фондам профсоюзов. Скотто, который в то время отрицал правонарушения, отказался комментировать свои отношения с Джеймсом Байденом и Лотито.

После их представления фирма, принадлежащая Лотито, Globex Financial Advisors, начала вести дела с фирмой, принадлежащей Джеймсу, Lion Hall Group. Согласно судебным документам, Лотито и Байден позже стали соучредителями частной охранной фирмы Americore International Security. Об Americore известно немногое, хотя Джеймс Байден заявил в судебных документах, что бизнес не удался.

Lotito не ответила на запросы о комментариях.

К 2006 году Лотито, Джеймс и Хантер рассматривали возможность покупки Paradigm.

Джеймс и Хантер привлекли Ларри Раски, лоббиста и давнего советника Байдена, который в какой-то момент, согласно судебным протоколам, собирался предоставить финансирование в размере 1 миллиона долларов. Раски не ответил на запрос о комментарии. Они также получили финансирование в размере 1 млн долларов от SimmonsCooper, юридической фирмы из Сент-Луиса, которая успешно представляет интересы жертв асбеста. Партнеры в фирме подружились с сыновьями Байдена, направляя бизнес в юридическую фирму Бо в Делавэре и делая пожертвования в казну предвыборной кампании Байдена.Интересы СиммонсКупера совпали со взглядами Джо Байдена. Он был видным противником создания трастового фонда по асбесту, меры, которая позволила бы сократить судебные иски, связанные с волокнами, вызывающими рак.

Все быстро запуталось. Потенциальные покупатели обнаружили, что из-за бухгалтерской уловки у фонда под управлением была лишь небольшая часть активов на сумму 1,5 миллиарда долларов, о которых он заявил, согласно судебным документам.

Джеймс и Хантер также обнаружили, что адвокат, которого троица наняла по рекомендации Лотито для расследования покупки, Джон Фашиана, согласно судебным документам, недавно был осужден по 12 пунктам обвинения в мошенничестве.

Fasciana отказалась от комментариев, сославшись на правила конфиденциальности между адвокатом и клиентом. Сообщения, оставленные на номер, указанный на имя Лотито, не возвращались.

Несмотря на проблемы с фондом и ухудшение отношений с Лотито, Джеймс и Хантер приступили к приобретению Paradigm. Они приобрели фонд без него в августе 2006 года, не за наличные, а за вексель на 8,1 миллиона долларов.

Позже Лотито подал в суд на Джеймса и Хантера в суд штата Нью-Йорк, обвинив их в том, что они мошенническим образом приобрели Paradigm за его спиной.Лотито утверждал в своей жалобе, что Хантер заключил трудовое соглашение с Paradigm, которое дает Хантеру право получать годовой оклад в размере 1,2 миллиона долларов.

Джеймс и Хантер подали встречный иск, и Джеймс заявил в письменных показаниях под присягой, что он, Хантер и фирма, которую они создали вместе с Лотито, потеряли 1,3 миллиона долларов в своей первоначальной попытке приобрести Paradigm. В декабре 2008 года все стороны добровольно отказались от своих требований.

Согласно соглашению, заключенному Лотито и Джеймсом с Paradigm в мае 2006 г., которое позже всплыло в ходе их судебного разбирательства, они планировали использовать свои связи с профсоюзными пенсионными фондами, регулируемыми Законом Тафта-Хартли 1947 г., который регулирует деятельность профсоюзов, чтобы направлять новые инвестиции в Paradigm.

Документы подтверждают воспоминания трех руководителей, которые утверждали, что Джеймс и Хантер пытались использовать связи Джо с профсоюзом.

В какой-то момент после того, как Байдены приобрели фонд, вспоминал один из руководителей, группы пожарных начали небольшими группами подходить к офисам Paradigm и оставлять ему чеки на несколько тысяч долларов каждый, всего около 10 в течение нескольких дней. дней.

профсоюза пожарных были одними из ближайших политических союзников Джо Байдена с самого начала его политической карьеры.

Руководитель Paradigm сказал, что чеки так и не были обналичены. Как правило, юридические ограничения и политика фондов означают, что только богатые могут инвестировать напрямую в хедж-фонды, и только в гораздо больших размерах, чем пара тысяч долларов. Представитель Джеймса и Хантера сказал, что такого эпизода не было.

Другой из бывших руководителей напомнил, что Paradigm отказалась от планов создания пенсионных фондов Taft-Hartley из-за перспективы «предполагаемых конфликтов».

Как только Джеймс и Хантер — без Лотито — взяли под свой контроль Paradigm, они приказали уволить президента фонда Стефана Фаруза.Фаруз, у которого был спор об акционерном капитале с предыдущим владельцем фонда, позже подал в суд на Джеймса, Хантера и Лотито в штате Нью-Йорк, обвинив их в участии в «сложной схеме», чтобы лишить его доли в Paradigm. Фаруз утверждал, что Джеймс и Хантер заключили с ним договор о выкупе его доли в фонде, даже не намереваясь его соблюдать, как часть уловки с целью украсть его долю. Дело было прекращено. Фаруз не ответил на запросы о комментариях.

Джеймс и Хантер приступили к реорганизации фонда, назначив Провини его президентом в 2007 году.

Политическая иллюстрация

В первые месяцы пребывания Байденов у руля Paradigm достигла договоренности с Longship Capital Management, нью-йоркской инвестиционной фирмой, в которой Longship будет выступать в качестве инвестиционного консультанта Paradigm, согласно заявлению Комиссии по ценным бумагам и биржам. Благодаря договоренности Джеймс и Хантер вступили в бизнес с партнером по Longship Брайаном Мэтисом, ветераном Министерства финансов Клинтона и упаковщиком демократов, который дружил с Бараком и Мишель Обамой в Гарвардской школе права.В марте 2011 года Матис, который отказался от комментариев, был среди примерно 30 финансистов, приглашенных на скандальную встречу в Белом доме для обсуждения состояния экономики. Встреча была организована Национальным комитетом Демократической партии и не была включена в публичный график Обамы. Нет никаких доказательств того, что Джо Байден был причастен к встрече.

Чтобы вернуть миллион долларов, которые они заняли у SimmonsCooper во время их первой неудачной попытки приобретения, Джеймс и Хантер взяли кредит в WashingtonFirst Bank, соучредителем которого был один из бывших партнеров Хантера по лоббированию.Бывший руководитель WashingtonFirst сказал, что Джеймс и Хантер заложили свои дома по кредиту, и оба выплатили свои долги через несколько лет.

Тем временем этот долг вызывал трения внутри Paradigm.

В какой-то момент, по словам руководителя, Хантер позвонил ему и попросил передать 21 000 долларов из средств компании для выплаты личного ипотечного кредита. Когда руководитель отказался, заявив, что средства необходимы для покрытия операционных расходов, он вспомнил, что Хантер, который недавно сказал The New Yorker, что большую часть своей жизни прожил от зарплаты до зарплаты, ответил, что может потерять свой дом.

«Хантер действительно вывел из компании значительные суммы», — сказал второй бывший руководитель Paradigm, назвав снятие средств «полурегулярным» предметом обсуждения и беспокойства внутри фирмы.

Третий бывший руководитель Paradigm утверждал, что где-то в 2008 или 2009 году Джеймс и Хантер сняли несколько миллионов долларов из казны Paradigm для собственных нужд. К этому моменту «Байдены вообще не имели доступа к повседневной работе Paradigm», — сказал этот руководитель.«Единственное, что могли сделать Байдены, — это получить деньги или попросить вывести деньги из хедж-фонда». Исполнительный директор сказал, что Байдены имели право вывести средства и что сделка была подтверждена через адвоката.

Представитель Джеймса и Хантера сказал, что таких изъятий средств не было.

Независимый аудит фонда, проведенный в 2008 году филадельфийской фирмой Briggs, Bunting & Dougherty, был подан в SEC. Хотя это не детализирует основу для своих выводов, аудит обнаружил недостатки бухгалтерского учета в Paradigm, в том числе «неспособность своевременно подготовить финансовую отчетность» и «неспособность выверить возмещение инвестиционных консультантов расходов фонда».

***

В то время как Джеймс и Хантер Байден пытались преуспеть в мире высоких финансов, Джо Байден стремился выдвинуть кандидатуру демократов на пост президента, в конечном итоге став кандидатом на пост кандидата от Барака Обамы после того, как его собственная заявка провалилась. Этот дуэт одержал победу, отчасти за счет того, что выступил в роли надежных управляющих экономикой, которая катилась вниз из-за неудачной финансовой инженерии.

По мере приближения дня выборов правительство захватило Fannie Mae и Freddie Mac, произошел набег на счета денежного рынка, Федеральный резерв выручил AIG, а некоторые из крупнейших финансовых институтов страны оказались на грани краха.29 сентября промышленный индекс Доу-Джонса упал на 777 пунктов, что на тот момент стало самым большим однодневным падением в истории.

Деннис Танг, в настоящее время преподаватель бакалавриата в Колумбийском университете, тем летом проходил стажировку в Paradigm. Он описал бизнес, который был странно тихим, сказав, что его офисы были «городом-призраком» тем летом, в том числе в сентябрьский день краха Lehman Brothers. «Это были просто пустые столы и пустые терминалы Bloomberg», — сказал Тан.

Paradigm все еще работал и вскоре привлек внимание к своим связям с несколькими преступными мошенничествами.

В сентябре 2008 года, когда финансовая система таяла, руководитель Paradigm зарегистрировал в SEC «Основной альтернативный фонд Paradigm Stanford Capital Management». Фонд хедж-фондов представлял собой партнерство с фирмой, которой руководил Аллен Стэнфорд.

В феврале 2009 года, менее чем через месяц после того, как Джо Байден был приведен к присяге в качестве вице-президента, а Хантер стал почетным сопредседателем инаугурационного комитета, Стэнфорду было предъявлено обвинение в многомиллиардной схеме Понци, одной из крупнейших в США.С. история. Paradigm не обвиняли в участии в схеме. В то время представитель Paradigm сообщил The Wall Street Journal, что компания разорвала отношения со Стэнфордом и предложила передать полученные от него деньги получателю, назначенному судом.

Paradigm также арендовала помещение Франческо Рушано, чей фонд Ponta Negra делил офис и номер телефона с Paradigm. В апреле 2009 года SEC обвинила Рушано в многомиллионном мошенничестве. Он получил год в тюрьме.Нет никаких доказательств участия Paradigm в этой схеме.

Слева: преподобный Мун Сон Мён, основатель Церкви Объединения. В центре: Джим Байден. Справа: Роберт Аллен Стэнфорд в здании Федерального суда Хьюстона имени Боба Кейси в июне 2009 года. | Политическая иллюстрация; Гетти изображения; АП

Были также утверждения, что близость Джеймса и Хантера к политической власти позволяла им плохо обращаться с деловыми партнерами.

В своем иске против Хантера и Джеймса Лотито утверждал, что они ссылались на свои политические связи в споре с Фашианой, адвокатом, которого позже посадили в тюрьму.«Байдены отказались оплачивать счет, неоднократно ссылаясь на свои политические связи и семейный статус в качестве основания для отказа от обязательства», — заявил Лотито в своей жалобе. «Байдены пригрозили использовать свои предполагаемые связи с бывшим сенатором Соединенных Штатов, чтобы отомстить адвокату за то, что он настаивал на оплате его счета, утверждая, что бывший сенатор был готов использовать свое влияние на федерального судью, чтобы поставить адвоката в невыгодное положение в судебном разбирательстве, которое на тот момент находилось на рассмотрении. перед этим судом». Джеймс и Хантер отвергли эти обвинения.

Через месяц после того, как Джо Байден был избран вице-президентом, Министерство юстиции конфисковало здание, в котором размещались офисы Paradigm, по адресу Пятая авеню, 650, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, утверждая, что оно тайно принадлежало тому же иранскому банку, который финансировал национальную ядерную программу. . В 2017 году США выиграли дело, которое дало им право продать здание и использовать вырученные средства в пользу жертв терроризма.

По словам одного из бывших руководителей Paradigm, многие из сотрудников фонда были членами Церкви Объединения, которые получали примерно 30 процентов от преобладающих на рынке зарплат, потому что они рассматривали возможность работы на Пака, с его близостью к покойному преподобному.Луна, чтобы быть компенсацией сама по себе.

Джеймс и Хантер начали раскручивать фонд в 2010 году.

Другой бывший топ-менеджер сказал, что негативная пресса о связях Paradigm с мошенническими фондами заставила Джеймса и Хантера опасаться более тщательного изучения «потенциальных конфликтов интересов или связей с семьей Байденов». В результате руководитель сказал: «Они просто решили ликвидировать хедж-фонд и вернуть деньги инвесторам». Бывший руководитель WashingtonFirst сказал, что Джеймс и Хантер закрыли Paradigm, потому что глобальная рецессия сократила ее доходы.

Они никогда не привлекали новых инвесторов.

Согласно статье New Republic 2013 года о Церкви Объединения, Пак, который не ответил на запросы о комментариях, так и не смог получить от Джеймса и Хантера вексель, который они использовали для приобретения фонда.

НЕОБЫЧНЫЕ КРЕДИТЫ

Paradigm был не первым предприятием семейного бизнеса Байденов, которое потерпело неудачу после привлечения нежелательного внимания.

В 1972 году Джо вместе со своим младшим братом отвечал за финансы, провел беспорядочную кампанию в Сенат.Байдены заработали репутацию сплоченных и преданных друг другу людей. «Люди называли [Джеймса] «Молотом», — объяснил один из его будущих партнеров. — Он бил по столу до тех пор, пока люди не соглашались давать деньги на кампанию Джо».

Как только законодатель-новичок Джо Байден занял место в Банковском комитете Сената, Джеймс стал бенефициаром бизнес-кредитов, которые в новостях того времени описывались как необычайно щедрые из-за относительно большой суммы денег, которую он мог занять с небольшим или отсутствие залога и отсутствие соответствующего предыдущего опыта.

В начале 1973 года, сразу после избрания Джо в Сенат, Джеймс Байден и его деловой партнер решили открыть ночной клуб.

Клуб «Смена сезонов», расположенный в торговом центре недалеко от границы штата Пенсильвания, в конце концов потерпит крах, оставив после себя след долгов и ручеек смущающих разоблачений о его финансировании.

Супруги получили серию кредитов на сумму 80 000, 60 000 и 25 000 долларов в Фермерском банке Уилмингтона. По крайней мере, один из этих кредитов не был обеспечен, то есть он не был обеспечен залогом, который мог быть конфискован, если заемщики перестанут платить.

Когда Джеймс начал пропускать платежи и рисковать дефолтом, его брат Джо разозлился — на банк.

«Что я хотел бы знать, — сказал младший сенатор газете своего родного города в 1977 году, — так это то, как парень, отвечающий за кредиты, позволил этому зайти так далеко».

Газета изучила это: «Ответ, по словам трех бывших сотрудников проблемного Farmers Bank, — это имя Байдена», — сообщил Delaware’s News Journal. Согласно газете, банк думал, что сенаторское имя привлечет любителей клубов.

Он не привлек достаточно денег, чтобы получить прибыль, и к 1975 году у банка возникли проблемы со сбором средств с Джеймса.

В том же году Джо Байден позвонил председателю Farmers А. Эдвардсу Дэнфорту, чтобы пожаловаться на методы сбора платежей в банке. Как позже сообщил News Journal: «После телефонного звонка, как сообщили бывшие банковские служащие, в офис Данфорта был вызван вице-президент П. Гэри Гастингс и сказал, что сенатор пожаловался на притеснение его брата».

Байдены сообщили News Journal, что сенатор сделал звонок только потому, что банк сказал Джеймсу, что дефолт поставит Джо в неловкое положение.Дэнфорт согласился с характеристикой звонка Джо. «Они пытались использовать меня как дубинку», — пожаловался Джо газете.

Другая фигура, связанная с Farmers Bank, финансист с политическими связями Норман Рэйлс, предоставила Джеймсу Байдену необеспеченный кредит.

Рэйлз, который вел обширный бизнес с Farmers, предоставил кредит Джеймсу через бывшую юридическую фирму Джо Байдена, Walsh, Monzack & Owens. Один из партнеров фирмы, Джон Т. Оуэнс, был зятем Байдена и был женат на сестре Джо и политическом доверенном лице Валери.Оуэнс также станет партнером в ночном клубе.

Об этих необычных механизмах стало известно после того, как Farmers Bank чуть не рухнул в 1976 году, что вынудило Федеральную корпорацию страхования депозитов выручить его. Кризис спровоцировал несколько расследований кредитной практики банка и его политических связей. Это также побудило Moody’s понизить кредитный рейтинг штата Делавэр с A1 до A, потому что финансы штата были слишком тесно связаны с финансами банка.

Уполномоченный по банковскому делу штата Делавэр получил ссуду от фермеров, наблюдая за их финансами, что является очевидным нарушением федерального закона.Отдельно министерство юстиции начало расследование того, не обманывал ли Рэйлс банк в своих не связанных с ним отношениях. Министерство юстиции также тщательно изучило необычные ссуды, предоставленные фермерами, в том числе ссуду Байдена. В 1978 году помощник прокурора США Алан Хоффман, который впоследствии стал главным помощником Байдена в Сенате и Белом доме, сообщил газете Philadelphia Daily News, что правительство не находит ничего противозаконного в ссуде фермеров Джеймсу.

Farmers был не единственным банком, предоставившим Джеймсу необычное финансирование.

В 1975 году, в том же году, когда у «Фермерс» возникли трудности с получением первоначального кредита на ночной клуб, Джеймс Байден и его партнеры обратились в филадельфийский банк First Pennsylvania, чтобы получить больше денег для расширения своей деятельности.

Несмотря на свои скудные финансовые возможности и отсутствие опыта работы в ночных клубах, Джеймс и его партнер смогли получить кредит в размере 500 000 долларов США, что сегодня эквивалентно более чем 2 миллионам долларов США.

В том же году, когда компания First Pennsylvania предоставила заем, она была внесена в список наблюдения Федеральной резервной системы в связи с потенциально ненадежной практикой кредитования.

Журнал новостей Делавэра позже сообщил, что офис тогдашнего губернатора Пенсильвании, демократа Милтона Шаппа, рекомендовал Джеймса Байдена для Первого кредита Пенсильвании. Оуэнс ранее работал помощником Шаппа. Отказавшись обсуждать подробности, Оуэнс сказал News Journal, что с «философской» точки зрения в такой рекомендации нет ничего плохого. Оуэнс не ответил на запрос о комментариях, оставленный в его офисе.

Также выяснилось, что после того, как кредит был предоставлен, First Pennsylvania встретилась с Джо Байденом, чтобы обсудить его.

«Единственный мой контакт с First Pennsylvania был с младшим специалистом по кредитам, который хотел поговорить со мной по поводу кредита моего брата. Я сказал ему нет. Это был бизнес моего брата», — сказал Джо Байден газете Philadelphia Daily News в 1978 году, хотя представитель банка, которого он назвал, Уильям Гитенс, на самом деле был старшим вице-президентом.

Сенатор сказал, что он не вмешивался от имени своего брата, а на самом деле управляющий банка просил его помочь разобраться с его братом. «Он попросил меня, — сказал тогда Джо, — ходатайствовать перед моим братом и попросить его сменить руководство.Он хотел, чтобы я использовал свое влияние на своего брата. Я поговорил с ним для них, и они, наконец, сменили руководство».

К началу 1977 года, будучи не в состоянии выплачивать кредиты, Джеймс Байден был вынужден отказаться от клуба, переживающего трудности. Год спустя человек, который принял его от него, Сальваторе Кардиле, боролся в суде с First Pennsylvania, утверждая, что банк подставил его, чтобы забрать обанкротившийся клуб из рук Джеймса Байдена. «Банк не хотел, чтобы брат сенатора был в газете, когда дискотека закрылась», — сказал тогда Кардайл.«Они нуждались в простофиле. Мне.»

Нет никаких указаний на то, что Джо Байден помог своему брату получить какие-либо кредиты.

Джеймс сообщил Daily News, что заключил сделку на нераскрытых условиях, чтобы погасить свой долг перед First Pennsylvania. В 1981 году FDIC подала в суд на Джеймса и его партнеров за невыплаченные кредиты фермерам. В обоих случаях Байдены заявили прессе, что Джо ничего не сделал, чтобы помочь Джеймсу получить кредиты.

КОРРУПЦИОННЫЕ АДВОКАТЫ

К тому времени, когда клуб разорялся, Джо сменил свое место в Банковском комитете на место в Судебном комитете.

Что касается Джеймса, после продажи недвижимости в Сан-Франциско он вернулся на Восточное побережье и основал новую фирму Lion Hall Group.

К середине 1990-х он работал с командой коррумпированных операторов из Миссисипи, как подробно описано в книге журналиста Кертиса Уилки 2010 года « Падение дома Зевса ».

Слева: доктор Чи Пинг Патрик Хо, бывший министр внутренних дел Гонконга. Хо был арестован в 2017 году по обвинению в даче взяток от имени китайского энергетического конгломерата.В центре справа: Пекин. 4 декабря 2013 года вице-президент Джо Байден машет рукой, выходя из самолета Air Force Two со своей внучкой и сыном Хантером. | Политическая иллюстрация; АП; Гетти Изображений

В 1995 году знаменитый адвокат в штате Миссисипи Дикки Скраггс нацелился на гигантское национальное соглашение с Big Tobacco стоимостью в сотни миллиардов долларов. Чтобы такое урегулирование сработало, Конгресс должен был благословить его, оградив табачные компании от будущих судебных исков.

Но у Байдена и многих его коллег-либералов в Конгрессе были сомнения относительно принятия каких-либо мер, освобождающих табачные компании от дальнейшей ответственности.

Согласно книге Уилки, стремясь завоевать расположение Джо и других демократов, Скраггс нанял группу Lion Hall Group Джеймса, чтобы помочь с «законодательной, исполнительной, политической и социальной» кампанией. Ни Джеймс, ни Лайон Холл не фигурируют в раскрытии информации о федеральном лоббировании.

Мера Конгресса, которую отстаивал сенатор от штата Аризона.Джон Маккейн не прошел. Нет никаких доказательств того, что Джеймс повлиял на голосование Джо по законопроекту.

Скраггс входит в число юристов, которые в любом случае достигли мирового соглашения с Big Tobacco на сумму более 360 миллиардов долларов. Скраггс, плодовитый донор-демократ, впоследствии стал самым богатым судебным адвокатом в мире и получил прозвище «Король правонарушений».

Он также будет поддерживать связь с Байденами. Во время табачной борьбы услуги Джеймса Байдена порекомендовал Скраггсу бывший аудитор штата Миссисипи Стив Паттерсон.

До того, как стать аудитором, Паттерсон, демократ, работал региональным директором на первичных президентских выборах Джо Байдена в 1988 году. Паттерсон ушел с поста аудитора в 1996 году после того, как признал себя виновным во лжи в официальных документах, чтобы избежать уплаты налогов на автомобиль.

Спустя десятилетие после табачной борьбы, как раз когда Джо приступил к своей второй президентской кампании, Паттерсон и еще один помощник Скраггса, судебный адвокат Тимоти Бальдуччи, вместе с Джеймсом начали новое деловое предприятие.

План состоял в том, чтобы открыть в Вашингтоне юридическую и лоббистскую практику под именем Паттерсон, Балдуччи и Байден. Джеймс не был поверенным, но его жена, Сара Байден, юрист, получившая образование в Герцогстве, должна была быть партнером, и, согласно книге Уилки, ожидалось, что Хантер Байден будет вовлечен. Сара Байден передала запрос о комментарии кампании Джо Байдена.

Эти планы разгорелись примерно в августе 2007 года, когда Паттерсон, Балдуччи и Скраггс совместно организовали сбор средств на президентскую кампанию Джо Байдена в Оксфорде, штат Миссисипи.Согласно книге, Джеймс посетил это мероприятие и использовал его как возможность поговорить о делах со своими южными коллегами.

В следующем месяце Бальдуччи и Паттерсон были приглашены на официальный ужин с Джо в рамках ежегодного уик-энда Конгресса чернокожих. Согласно книге Уилки, они планировали использовать ужин как возможность завербовать в свою фирму Чарльза Стита, который служил послом в Танзании при администрации Клинтона, чтобы укрепить репутацию фирмы среди потенциальных клиентов в Африке.

В электронном письме Стит описал Джеймса Байдена как давнего знакомого, но сказал, что они никогда не занимались совместным бизнесом и, насколько он мог вспомнить, даже не говорили об этом. «Если такие обсуждения и были, то в них не было такой серьезности, я не припомню такого разговора», — написал он.

Группа также искала партнеров в Швейцарии, Аргентине и Венесуэле, согласно брошюре будущей фирмы, полученной Уилки.

В то же время, когда Джеймс и Сара вместе с Паттерсоном и Бальдуччи планировали открыть магазин влияния, в отношении жителей Миссисипи ФБР расследовало попытку подкупить судью, чтобы тот вынес решение в пользу Скраггса в споре о юридических счетах.В сентябре ФБР перехватило прослушку телефонного разговора между жителями Миссисипи, в котором Бальдуччи сказал Паттерсону: «Нам действительно нужно протолкнуть законопроект Сената». Он также сказал: «Мы собираемся встретиться с Байденами около полудня» и упомянул встречу с «черными фермерами». Неизвестно, состоялась ли встреча. В то время Байден поддерживал закон о выплате компенсаций чернокожим фермерам, столкнувшимся с дискриминацией при получении кредитов и субсидий от Министерства сельского хозяйства.

Месяц спустя, в октябре 2007 года, планы лоббистской фирмы рухнули, когда Бальдуччи был арестован за то, что оставил на столе судьи конверт с наличными во время видеосъемки федералами.

После публичного скандала в разгар президентской кампании Байден вернул пожертвования от двоих мужчин и Скраггса. В 2008 году Скраггс признал себя виновным в своей роли в схеме и был приговорен к пяти годам тюремного заключения. В 2009 году Бальдуччи и Паттерсон были приговорены к двум годам лишения свободы каждый.

Прежде чем опубликовать книгу, Уилки, освещавший карьеру Джо Байдена в Совете графства Нью-Касл в качестве местного репортера в Делавэре в 1970-х годах, сказал, что связался с офисом вице-президента, чтобы предложить ему краткую информацию о ее содержании.Уилки сказал, что так и не получил ответа.

Нет никаких утверждений о том, что Джеймс Байден был соучастником правонарушений своих потенциальных коллег или даже знал о них до их ареста, но Уилки сказал, что, тем не менее, он шокирован тем, что связь Джеймса с командой не привлекла большего внимания. «Я думал, что кто-то в Вашингтоне наверняка заметит это из-за имени Байдена», — сказал он. «Все это было в лучшем случае нескромно».

ЛОББИРОВАНИЕ И ЗАРУБЕЖНЫЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В это время Хантер Байден был занят тем, что зарабатывал на жизнь по следам своего отца.

Он начал работать в банке MBNA, одном из крупнейших работодателей Делавэра, в 1996 году. Он ушел, чтобы стать лоббистом в 2001 году, хотя продолжал получать от банка гонорары за консультационные услуги. В течение многих лет, начиная с конца 90-х, Джо Байден был главным сторонником демократов спорного законопроекта о банкротстве, который помогал эмитентам долга по кредитным картам, таким как MBNA, усложняя для заемщиков поиск защиты от банкротства. Гонорар Хантеру за консультации продолжался до 2005 года, когда, наконец, при поддержке Джо был принят закон о банкротстве.

В своей новой фирме Oldaker, Biden & Belair Хантер также лоббировал службу обмена музыкой Napster, в то время как Юридический комитет, в котором работал Джо, занимался пиратством цифровой музыки и представлял государственные университеты, стремящиеся получить одобрение Конгресса. Байдены сказали, что Хантер избегал лоббирования своего отца. В 2008 году The Washington Post сообщила, что в качестве сенатора Обама запросил более 3,4 миллиона долларов в качестве целевых средств для клиентов Хантера, прежде чем Джо стал его напарником, и что другой лоббист в фирме Хантера успешно лоббировал у Джо выделение средств для Университета Делавэра. .

Пока Джо готовился ко второй президентской гонке, Джеймс и Хантер обратились к Paradigm.

Политическая иллюстрация

После Paradigm Джеймс Байден получил новую работу. Несмотря на отсутствие опыта работы в строительной отрасли, в ноябре 2010 года он был назначен исполнительным вице-президентом HillStone International, дочерней компании строительной компании Hill International из Нью-Джерси.

В июне 2011 года фирма получила контракты на сумму около 1 доллара США.5 миллиардов на строительство домов в Ираке. В то время у HillStone не было большого опыта в строительстве домов. Джо Байден руководил иракской политикой администрации. Фирма отрицала, что должность вице-президента помогла ей заключить сделку, которая была заключена через TRAC Development Group, южнокорейскую фирму, которая получила контракт от правительства Ирака на строительство 500 000 домов в Ираке.

Бывший руководитель HillStone и человек, участвовавший в переговорах по сделке TRAC с правительством Ирака, оба сообщили POLITICO, что Джеймс Байден не играл никакой роли в сделке, но основатель материнской компании HillStone сказал, что имя Байдена было активом.

«Послушайте, его имя помогает ему попасть в дверь, но не помогает ему в бизнесе», — сказал основатель Hill International Ирвин Рихтер в интервью Fox Business Network of James. «Люди с важными именами, как правило, легче входят в дверь, но это не означает успеха. Если бы у него было имя Обама, ему было бы легче войти в дверь».

В итоге договоры не сработали, и HillStone не достроила жилье. «Я думал, что во время спада на этом рынке у нас был хороший шанс стать игроком, и я ошибся, поэтому мы закрыли его», — сказал Рихтер журналу Arabian Business в 2014 году.

Хантер добился большего успеха, занимаясь бизнесом в Азии и Европе. После покупки Paradigm он занялся бизнесом с пасынком бывшего госсекретаря Джона Керри Кристофером Хайнцем и другом Хайнца Девоном Арчером. Они создали множество инвестиционно-ориентированных фирм под названием Rosemont Seneca.

Приступая к поиску сделок, Хантер и Арчер стремились открыть бизнес в Китае.

В конце 2013 года Хантер отправился со своим отцом в Пекин, где вице-президент должен был встретиться с президентом Китая Си Цзиньпином.

Находясь там, Хантер познакомил своего отца с одним из своих деловых партнеров, Джонатаном Ли из пекинской частной инвестиционной компании Bohai Capital, сообщает The New Yorker. Хантер и Арчер только что заключили крупную сделку по недвижимости с Бохай. В мае 2019 года The Intercept сообщил, что китайская инвестиционная компания Хантера, Bohai Harvest RST, была инвестирована в фирму, которая разработала технологию распознавания лиц, используемую в поддерживаемых Китаем усилиях по наблюдению за государством.

В 2014 году, когда Джо Байден руководил реакцией администрации на аннексию Крымского полуострова на юге Украины, Хантер и Арчер получили назначения в совет директоров украинской газовой компании Burisma Holdings.Сообщается, что ежемесячная зарплата Хантера от Burisma в некоторые месяцы достигала 50 000 долларов.

В июне прошлого года Арчер был осужден федеральным судом Нью-Йорка за не связанное с этим мошенничество, направленное против индейского племени и пенсионных фондов. В ноябре судья назначил Арчеру повторное судебное разбирательство.

Представитель Heinz Крис Бастарди заявил, что наследник состояния кетчупа не имеет никакого отношения к зарубежным сделкам Хантера. «Ни г-н Хайнц, ни какой-либо бизнес, в котором он имел интерес, не были связаны с Burisma или Bohai Harvest RST.

С тех пор, как его отец покинул свой пост, Хантер наладил отношения с китайским миллиардером Е Цзяньмином. Хантер сказал The New Yorker, что пара была партнером на предприятии по добыче природного газа в Луизиане и что Йе однажды подарил ему большой бриллиант.

Хантер также имел дело с заместителем Е, Патриком Хо. В ноябре 2017 года федеральные агенты в Нью-Йорке арестовали Хо по подозрению в подкупе государственных чиновников в Чаде и Уганде. Согласно The New York Times, первый звонок Хо был сделан Джеймсу Байдену, который сообщил газете, что Хо пытался связаться с Хантером.

Хо был осужден по семи пунктам в декабре. Е исчез из поля зрения общественности, а его имя всплыло в деле о коррупции в Китае.

ОГРАНИЧЕННЫЙ УСПЕХ

В 2017 году Джо Байден сказал писателю Vanity Fair, что иногда ему хотелось, чтобы один из его детей разбогател, чтобы обеспечить его в старости.

Байден и его жена Джилл начали обеспечивать себя, заработав более 15 миллионов долларов за два года после окончания его вице-президентства в начале 2017 года.

Хантер недавно рассказал The New Yorker, что живет на 4000 долларов в месяц и что он предлагал своей бывшей жене платить 37 000 долларов в месяц в качестве алиментов и алиментов в течение 10 лет.

В 2012 году Fox Business оценил состояние Джеймса Байдена в 7 миллионов долларов. В 2013 году Джеймс и Сара Байден купили загородный дом на острове Кивайдин во Флориде за 2,5 миллиона долларов. Хотя дом несколько лет служил семейным убежищем среди красивых окрестностей, он не окупился как вложение. После того, как Джеймс и Сара выставили его на рынок в начале 2016 года по первоначальной запрашиваемой цене в 5 долларов.9 миллионов; в 2018 году он был продан всего за 1,35 миллиона долларов.

Эта статья отмечена тегами:

.