Лесной дом Корнея Чуковского – Православный журнал «Фома»
Приблизительное время чтения: 10 мин.
Это случилось зимой 1973 года — меня, только что ставшего первоклассником, понадобилось срочно вывозить из Москвы: обнаружилось легочное заболевание, аллергия на городскую пыль. Добрейшая участковая врачиха посоветовала маме взять для меня путевку в подмосковный детский санаторий, который находился в писательском городке Переделкино. Там, мол, и процедуры, и лечебные прогулки под соснами, и учеба, как в школе.
И я поехал в санаторий — старинную двухэтажную усадьбу с колоннами и запущенным парком.
Слово «Переделкино» было мне знакомо. «Я живу на даче в Переделкине. Это недалеко от Москвы. Вместе со мною живет крохотный лилипут, мальчик с пальчик, которого зовут Бибигон…»
Довольно скоро, кажется, на второй или третьей неделе моей новой жизни, воспитательница повела нас на эту самую дачу, где и находился самодеятельный, нелегальный в ту пору мемориальный музей Корнея Чуковского.
А дальше — огромная комната с книгами и фотографиями, просто море книг. А перья вождя индейцев? А крокодил, сам собою вылезающий из середины книжки? А говорящий плюшевый лев!
Потом мы сели на корточки и по команде закрыли глаза. Когда открыли, нашим взглядам предстал механический паровозик, который сам собою бегал по полу, натыкаясь на наши ноги, сдавал назад, объезжал препятствия и гудел. Из трубы у него шел настоящий дым!
Когда я одевался, кто-то сунул мне в руку печенье. Спускаясь с крыльца, я почувствовал, что мои детские страхи по поводу привыкания к новым сверстникам и глухая тоска по дому немножко смягчились.
1967 г.…Мне уже надо было уезжать из усадьбы с колоннами, но путевку продлили — и через некоторое время нас снова повели в тот удивительный лесной дом-музей, где, оказывается, еще недавно жил поэт, стихи которого мне читали вслух в далеком младенчестве.
А потом выходим на лестницу и видим, как, звеня и пощелкивая, сверкая и переливаясь, сама собою спускается по ступенькам — под наш восторженный гомон — ловкая железная пружина, привезенная Корнею Ивановичу из Америки.
Когда меня, уже с другими ребятами, повели в музей в третий раз, я не выдержал и рассказал идущим рядом со мной соседям по санаторной палате, что их ожидает волшебная пружина, которая сама шагает по лестнице. Рассказал, что их ждут зеленые камни со дна океана, которые можно потрогать и загадать желание, Чудо-дерево на столе и бесконечные крокодилы. Слушали меня с сомнениями, которые, впрочем, скоро развеивались. Я чувствовал себя кем-то вроде старожила.
* * *
Через три года я вылечился и вернулся в Москву. Сразу после окончания десятого класса решил съездить в Переделкино: посмотреть, жив ли мой санаторий, жив ли музей. Был закат брежневской эпохи.
И тогда я попал на экскурсию для взрослых: Клара Израилевна, секретарь Корнея Ивановича, показывала дом какой-то семейной паре. Я пристроился к ним. Звучали имена Чехова, Некрасова, Блока, Репина, Уолта Уитмена. У окна на двери обнаружилась Оксфордская мантия, в соседней комнате — портрет молодого Корнея Чуковского, нарисованный приезжавшим к будущему детскому писателю молодым Маяковским… Оказалось, что у Чуковского был свой дом в Финляндии, рядом с домом Репина. И что он прославился еще до всяких сказок.
Понемногу с полок снимались книги, перед глазами плыли автографы Анны Ахматовой, Василия Розанова, Александра Твардовского.
Как теперь я понимаю, рассказывала и показывала та же самая пожилая женщина из моего санаторного детства — и теперь я мог ее разглядеть, как следует. Из каких-то ее реплик стало понятно, что она была хорошо знакома с хозяином переделкинской дачи.
Через пять лет она подарит мне свои «Записки секретаря» (в сборнике воспоминаний о Чуковском), а я начну приезжать чуть ли не каждое воскресенье.
И все равно я не сразу пойму, что заставляет людей неоднократно посещать этот самодельный музей. Не сразу осознаю и то, что этот дом круто изменил мою судьбу и отношение ко многим важным вещам.
* * *
Общественное положение в родном отечестве стало стремительно меняться, и неожиданно, летом 1987 года, я написал в газету небольшую заметку о сложной жизни народного музея Чуковского, который посетили уже десятки тысяч его читателей. (Тогда еще был в силе судебный иск от Союза писателей — о немедленном освобождении незаконно занимаемой литфондовской дачи; существование музея, властями, разумеется, не признавалось).
В зачине того моего старинного текста я вспомнил, как и сейчас, свое санаторное детство и назвал свой заступнический рассказ о музее точно так же, как эти заметки, — «Лесной дом». Тут же, как само собою разумеющееся, я упомянул, что старшая дочь Корнея Ивановича, писательница Лидия Чуковская, решила сохранить комнаты, где жил Чуковский, в том виде, в каком он их оставил.
К тому времени ее имя не упоминалось уже более пятнадцати лет. Этого я еще не знал. Не знал, что она заступалась за Сахарова и в трудное время позвала в этот дом Александра Солженицына. Это станет известно потом.
По стране шагала перестройка, и статью напечатали, а мне, обыкновенному заводскому рабочему пареньку, передали добрые слова чуть ли не от академика Лихачева.
Года через три мне доверят провести первую экскурсию в нашем музее, и я узнаю, кто такая Лидия Корнеевна Чуковская и почему в книге воспоминаний о великом литераторе-труженике нет упоминания ее имени. Я даже с ней познакомлюсь.
…Перевалило уже за два десятка лет, как я сам провожу экскурсии — детям и взрослым, понемногу занимаюсь биографией своих героев, двух удивительных писателей — Корнея и Лидии Чуковских, пишу о них и их книгах, участвую в каких-то телефильмах и конференциях, готовлю выставки, выступаю на вечерах памяти. Дожил до того, что стал секретарем литературной премии имени Чуковского и снял жилье в Переделкине.
Все это немного странно.
Недавно на вопрос журналиста «Кто принимал участие в вашем воспитании?» — я ответил, не задумываясь: «Дом Чуковского».
* * *
Не так-то просто осознать, не срываясь в гордость и самовосхваление, что — по заповеданной ли традиции, по внутреннему ли движению души, в память ли о дорогих тебе людях (или по всем причинам вместе) — ты продолжаешь его, Корнея Ивановича Чуковского, заветное дело.
Ты участвуешь — вместе с горсткой соратников — в действе, которое пока что лучше чем «служение» и не назовешь.
Ты помнишь, что твой сегодняшний герой и кормилец выстроил рядом со своим домом библиотеку для детей, где сам поначалу выдавал книги. Ты знаешь, что он организовал кружки и наладил сотрудничество библиотеки с писателями, а потом с огромным трудом подарил эту библиотеку государству.
Он вложил в этот труд годы, выделив под описание «библиотечных битв» специальный раздел в своем дневнике.
А еще с середины 1950-х он начал дважды в год организовывать детские праздники-костры «Здравствуй, лето!» и «Прощай, лето!».
Ты стараешься всего этого не забывать.
Экскурсия в Доме Чуковского — это всегда разговор: эмоциональный и увлекательный. Бесконечное общение с посетителями — вот, наверное, самый главный «экспонат» музея. Фото Виталия Каплана
* * *
…Знаете ли вы, что мои героические коллеги продолжают водить экскурсии спустя полтора часа после окончания рабочего дня: люди пришли — не выгонять же. Они же из другого города, ну как их отправишь?
Вот один из них — ныне заведующий музеем и обретающийся здесь уже четвертый десяток лет — принимает вечером по телефону заказ от какой-то учительницы и терпеливо объясняет, что очередь из школьных классов, растянувшаяся на полтора года, — это нормальное явление и надо набраться терпения. Свободной рукой он качает коляску с новорожденным сыном.
Вот над отчетными бумагами сидит другая — она приезжает из Клина, поднимаясь в пять часа утра, и параллельно работает в детском образовательном центре.
А вон тот засядет до полуночи монтировать на компьютере видеоролик о Фестивале Чуковского: в музей должны приехать детские писатели, и им надо вручить по компакт-диску на память.
* * *
Весной этого года мы пережили очередной костер «Здравствуй, лето!». На участке, казалось, скакали, кричали, читали вместе с поэтами стихи и подпевали детским бардам больше тысячи человек — для нас это непостижимо. Вечером того же дня мне рассказали, что автомобили стояли по обеим сторонам шоссе в таких количествах, каких никогда и не было. Я вяло защищался: мол, Ново-Переделкино разрослось, столица мощно и быстро вдвигается в наш маленький поселок, число семей увеличивается, да и интернет не спит, а там о нас много всего понаписано…
Рабочий стол Корнея ЧуковскогоКстати, в этот раз мне очень хотелось посмотреть «изнутри», попробовать понять, зачем люди тратят время на подобные события, зачем начинают звонить за два-три месяца до того, как этот самый костер будет разожжен.
Я бродил за соснами и вглядывался в эти веселые разновозрастные семьи, пока чуть было не наткнулся на молодую маму, присевшую на пенек, чтобы покормить младенца. Конечно, я поспешил ретироваться, но она меня окликнула: «Вы меня помните? Я была у вас на экскурсии, когда еще училась в школе».
Если бы это был первый такой случай! Она еще приведет ко мне этого малыша — лет этак через пять.
Рабочий стол Корнея Ивановича, место его долгих поисков, сомнений, выматывающего, но счастливого труда — отправная точка путешествия по музею и судьбе Чуковского.
* * *
В книге Лидии Корнеевны Чуковской «Процесс исключения» («Очерке литературных нравов») есть эпизод с запиской, найденной в середине 1970-х на могиле Корнея Ивановича. Вот он.
«В декабре 1975 года шел и шел снег. Когда я поднялась на могилу Корнея Ивановича, она была вся засыпана снегом. Я целую подушку столкнула со скамьи, прежде чем сесть. В кустах можжевельника что-то темнело.
Я взяла в руки мокрый конверт и вынула промокшую бумажку. Буквы текли по страницам, как слезы. Подпись размыта совсем, нечитаема, числа не видно, прочитывается только месяц и год: XII, 75. Но слова, хоть и текут, а ясны.
Я прочитала:
“Спасибо Вам, Лидия Корнеевна, за то, что Вы, человек и писатель, одна из немногих настоящих писателей, оставшихся в России”».
Далее Л. К. напоминает, что записка эта написана и получена в стране, где имя адресата запрещено, изъято из обращения за «инакомыслие». И самое главное: «Удивительно ли, что какую бы живую благодарность ни испытывала я к моим западным переводчикам, рецензентам, издателям — русским и нерусским, — ничто не сравнится с тем благоговением, с каким несла я домой этот заплаканный орден. Орден братства».
Я вспомнил этот случай потому, что однажды испытал похожие чувства — ни в коем случае не сравнимые по масштабу, но, кажется, близкие душевно.
…Мы вывели из дома, закончив экскурсии, очередной ученический класс — это были младшие школьники.
Моя группа, с которой мы успели за час общения даже немного подружиться, вышла первой и двинулась к воротам. Я присел на крыльцо перевести дух.
Вдруг от группы уходящих детей, что-то выкрикивая, отделился мальчик и подлетел ко мне: «Вот, нашел наконец. Дядя, возьмите, возьмите!»
Мальчик протянул мне теплый леденец «Чупа-чупс». И убежал.
Это, пожалуй, мой орден. Похвалы, конечно, были — но выше этой не знаю.
* * *
Может быть, дело еще и в том, что этот музей действительно поначалу создавал народ, а не государственные структуры? Ведь все началось с того, что кто-то просто подошел к крыльцу — с робкой просьбой посмотреть кабинет.
В течение четверти века здесь водили бесплатные экскурсии. Когда дом оказался под угрозой уничтожения, десятки семей писали в газеты письма. Когда, уже в перестроечные времена, он начал разрушаться — собирали деньги на ремонт…
Ну а сегодня, — спрашиваю я себя, — сегодня-то, когда нет «железного занавеса», когда в мобильный телефон закачаны десятки игр, а в рюкзаке за спиной остывает раскаленный айпод или плэйстешн… — почему подросток приходит сюда с родителями и на время отключается от бесконечных плодов потребительского рынка? Почему через пару лет мы видим их здесь снова и снова?
…Я все еще верю, что этот дом своими экскурсиями, праздниками, выставками и просто разговорами у крыльца участвует в какой-то очень важной подспудной работе, каком-то важном, почти секретном действе.
Один из ключей к его пониманию, возможно, и есть тот теплый, тающий леденец, доверчиво протянутый мне на детской ладони. Но эту конфету надо еще отработать.
Фото на заставке: Екатерины Стуловой
Переделкино/Peredelkino
Музей Чуковского сохраняет необычный для Переделкина желтый цвет, в который его красили еще при хозяине
Дом-музей К.И. Чуковского
Официальная информация
(предоставлена отделом по связям с общественностью Гослитмузея 15.02.2017)
Адрес: г. Москва, пос. Внуковское, пос. ДСК «Мичуринец», ул. Серафимовича, д. 3
Телефон: 8 495 593-26-70
График работы:
Вт, Ср, Чт, Пт, Сб, Вс — с 10:00 до 17:00 (касса до 16:30)
Пн — выходной день
Последний день месяца — санитарный день
Официальная страница на сайте Государственного литературного музея: http://goslitmuz.ru/museums/dom-muzey-k-i-chukovskogo/
Facebook.
Дом-музей
К.И. Чуковского в: https://www.facebook.com/ChukovskyHouse/
Электронная почта: [email protected]
Вышестоящая организация: Государственный литературный музей
Адрес: 121069, г. Москва, Трубниковский пер., д. 17
ОПИСАНИЕ
Интерьер дома полностью воссоздан таким, каким он был в последние годы жизни писателя. Фотографии, графика, живопись, собрание книг напоминают нам о связях К. И. Чуковского с крупнейшими представителями русской культуры первой четверти ХХ века – Репиным, Блоком, Маяковским, Андреевым, Куприным, Коровиным и многими другими.
Представлено около 6 тыс. единиц хранения, в том числе уникальная библиотека, в которой насчитывается около 5 тыс. книг.
Усадьба и усадебные постройки сохранены такими, какими они были во время проживания там Чуковского.
Заведующий: С. В. Агапов, тел. (495) 593–26–70
Единиц хранения: около 6000
Площадь организации: экспозиционно-выставочная 100 м2, парковая 1,8 га
Количество сотрудников: 11, из них научных: 4
Вышестоящая организация: Государственный Литературный музей
(127051, город Москва, ул.
Петровка, 28, (495) 625–12–26, 621–38–57,)
Виртуальные ресурсы: http://www.museum.ru/M489, www.peredelkino-land.ru, http://www.chukfamily.ru
Наиболее ценные (уникальные) коллекции:
Уникальная библиотека русской литературы – около 5000 книг
* * *
* * *
Биографическая справка
Чуковский Корней Иванович(имя при рождении – Николай Васильевич Корнейчуков; 1882–1969)
Литературный критик, историк литературы, поэт, переводчик, детский писатель, мемуарист.
Книги критики и литературно-критические статьи о русских писателях; «Искусство перевода», книга о языке «Живой как жизнь»; мемуарно-художественные книги; рукописный альманах «Чукоккала»; произведения для детей; книги о детской речи «От двух до пяти»; переводы; «Дневник».
В Переделкине Чуковский жил на даче № 3 по ул.
Серафимовича с 1938 по 1969.
Источник: Лобов Л., Васильева К. Переделкино. Сказание о писательском городке. М., 2010, С. 565.
(В этой книге имя К.И.Чуковского упоминается на стр. 13, 24, 25, 27, 29, 31, 47, 48, 54, 65–68, 70, 73, 76–81, 83, 84, 89–91, 113, 115, 116, 120, 125, 127, 129–131, 136, 138, 139, 142, 143, 145–157, 160, 168, 171, 185, 186, 192, 200, 211, 212, 219, 220, 232, 233, 235, 240, 247, 248, 261, 272, 282, 283, 285, 304, 310, 314, 315, 317, 340, 341, 359, 369, 370, 373, 375, 377, 378, 381, 383, 387, 389–395, 399, 401, 414, 421, 423, 430, 438, 449, 454–457)
Переделкинская писательница Алла Рахманина и автор сайта Кира Васильева во флигеле музея Чуковского. Фото Льва Лобова, апрель 2008
Во флигеле музея Чуковского, слева направо: Алла Рахманина, Кира Васильева, неизвестный, писатель Владимир Личутин, писатель и литературовед Олег Михайлов (он готовится рассказывать о своей переписке с Борисом Зайцевым, который умер в 1972 году в Париже, не дожив двух недель до своего девяносто первого дня рождения), сотрудник музея Чуковского, писатель и директор издательства «Звонница-МГ» Георгий Зайцев (однофамилец Бориса Зайцева).
Фото Льва Лобова, апрель 2008
Видеоресурсы
Дополнительная информация
* * *
АКЦИЯ! Финальная суперраспродажа книги «Переделкино. Сказание о писательском городке». Последние 30 экземпляров с 65 %-ной скидкой по специальной цене 2350 руб, включающей доставку по Москве в пределах МКАД, а также в Переделкине, Солнцеве, Ново-Переделкино, Одинцове. Ждем ваших заказов на почту [email protected].
Из рецензии: «Как нет
Пушкина без Болдинской осени, так нет русской литературы ХХ века без Переделкина.
Старожилы легендарного поселка, даже тот же Корней Чуковский, были уверены:
однажды появится роман, в котором будет вся история Переделкина. Такого романа
еще нет. Но исследование, которое связало литературный ХХ век с Переделкином,
появилось — и читается лучше любого романа. Книга “Переделкино. Сказание о
писательском городке” жителей поселка, журналистов и литераторов Киры
Васильевой и Льва Лобова — невыдуманный роман, по которому можно изучать наше
недавнее прошлое».
МК, 17.02.2011.
Из рецензии: «Уникальный труд Льва Лобова и Киры Васильевой — удачный симбиоз богато иллюстрированной двуязычной краеведческой энциклопедии, подробнейшего путеводителя и историко-литературного исследования. Читается книга увлекательнее любого романа». Журнал «Профиль», № 13, 11 апреля 2011
Книга Льва Лобова и Киры Васильевой о Переделкине была удостоена диплома Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям, была представлена от России на Лондонской книжной выставке-ярмарке 2011 года.
Из письма авторам: Уважаемый Лев Александрович! Книгу Вашу получила! Восторгу нет предела! Не книга - сокровище: невероятный объём материала, уникальные фотографии, любимые знакомые лица… Спасибо за ИСТОРИЮ из историй, собранных так любовно! Самая искренняя благодарность Вашему соавтору, Кире Владимировне! Будьте, пожалуйста, здоровы и благополучны! С уважением, Крутова Лола
Оставить комментарий
«Павел Крючков | Чуковский дом» Корней Чуковский
«Живите в доме, и не рухнет дом…» — эта строка поэта Арсения Тарковского была особенно дорога писательнице Лидии Чуковской, которая сохранила для потомков и отстояла в трудные времена перед властями мемориальный музей своего знаменитого отца — Корнея Ивановича Чуковского. Сегодня в журнальных и газетных статьях, посвященных этому дому, иногда встречается определение «музей последнего дня», — оно означает, что в мемориальном доме Корнея Чуковского не существует какой-то специально созданной экспозиции. За исключением одной, «выставочной» комнаты, вся обстановка сохранена здесь в том виде, какой она была осенью 1969 года, когда машина «скорой помощи» увезла Чуковского в больницу, откуда он уже не вернулся.
Без хозяина жилье опустело, но очень скоро здесь стали появляться благодарные читатели Корнея Ивановича, и его дочь решилась открыть им то, что поначалу сохраняла только как свою личную память. Немаловажно знать, что официальным этот уникальный музей стал недавно: десять лет назад, после тщательной научной реставрации, он получил статус одного из филиалов Государственного литературного музея.
В наши дни наследие Корнея Чуковского — в полном, свободном от цензурного произвола объеме — становится все более и более доступным: переизданы его главные книги, опубликованы дневники и легендарный альманах «Чукоккала», из печати выходит 15-томное собрание его сочинений.
Миф о Чуковском как исключительно «детском» литераторе понемногу рассеивается, и, возможно, его грустная шутка о том, что прогуливающиеся по поселку люди перепутают его с Маршаком — потеряет свою невеселую актуальность. Вместе с тем, будем помнить, что большая часть посетителей его музея — это те, кто приходят в гости именно к народному писателю, быть может самому первому в нашей жизни поэту. Тому самому, чьи стихотворные сказки читают нам вслух в раннем детстве.
Переделкинский дом Чуковского — это музей-событие, музей-приключение, музей-театр. Конечно, здесь всё скреплено духом и судьбой хозяина. «Счастьем труда», как он сам сказал по другому поводу.
В истории отечественной культуры мемориальные музеи занимают своё особое место, многие посетители бывают в них по несколько раз, открывая для себя новые и новые черты в жизни и судьбе человека, который им интересен и близок. В последнее время, в особенности после минувшего четыре года назад 120-летия Корнея Чуковского, интерес к нему в читающей России возрос необычайно.
«Как печатают Чуковского сейчас, не печатали никогда прежде», — сообщала газета «Известия». Все, что он сделал за свою почти семидесятилетнюю жизнь в литературе, отмечено ярким талантом и несомненной новизной, которую сегодняшние почитатели и исследователи его творчества только начинают осознавать. Чуковский оставил нам уникальный метод достижения творческой свободы: он интуитивно уходил в «неподцензурные» жанровые ниши, неколебимо сохраняя свое мировидение, взгляды и вкусы, оставаясь проводником «серебряного века в веке советского железа».
Как это ни парадоксально, первые «посетители» Дома Чуковского появились здесь еще при жизни Корнея Ивановича. Это были дети. На одном из традиционных первоапрельских собраний в честь дня рождения Чуковского, — знаменитый звукоархивист Лев Шилов демонстрировал редкую запись: Корней Чуковский ведет экскурсию… по своему кабинету, показывает свои сокровища. Все и сейчас на местах: и говорящий лев, и подарки иноземцев, и Чудо-дерево на краю стола, сделанное руками московских школьников ко дню рождения любимого сказочника.
Сохранились и редкие кинокадры: Корней Иванович примеряет перед детьми оксфордскую мантию и шапочку, объясняя попутно, как называют по-английски аксессуары Почетного доктора литературы.
После ухода Чуковского из жизни первыми в его дом пришли взрослые: обитатели местных санаториев и литераторы. Однажды внучка и наследница Корнея Ивановича — Елена Цезаревна передала музею фрагмент дневниковой записи своей матери, Лидии Корнеевны Чуковской, которая четверть века строго следила за тем, чтобы ни одна вещь, ни одна книга не меняли своего «узаконенного» при Чуковском места.
«…В этот мой приезд я испытала новое чувство, и тяжкое и радостное. В тот миг, когда я приехала, едва вошла, постучали четверо. Из кардиолог<ического> санатория, осмотреть дом. Я сказала: завтра. Завтра пришли 17 и все с пакетами, а в пакетах тапочки! Очень трогательно. Я повела их наверх. В голове ни единой мысли. А говорила час и они были заинтересованы, я чувствовала. Уж очень кабинет хорош в своей глубокой уютной рабочей выразительности <…> А вчера туда поднялись Вен<иамин> Ал<ександрович> <Каверин> и Бор<ис> Абр<амович> <Слуцкий> — впервые после смерти КИ.
— Совсем так, все так, как при нем! — сказал Вен Ал<ександрович>, и я видела, что он был тронут, и С<луцкий> тоже, и была этим вознаграждена за свои <…> распри со всеми родными».
«Берегла я все это для себя, для одиноких свиданий с ним, а случилось иначе…» — писала позднее Лидия Корнеевна в книге «Процесс исключения». — «Дом Чуковского в Переделкине» на улице Серафимовича, 3 возник не по плану, не по моей воле, а по воле читателей и почитателей, которой мы не посмели противиться. Посетители являлись словно из-под земли. Многие, придя один раз, приходили снова — с родными или знакомыми. И столь же нежданно-негаданно, словно с неба упали, явились на помощь бескорыстно преданные памяти Корнея Ивановича добровольцы-экскурсоводы…»
Существует дополнительный секрет единственности, непохожести дома Чуковского на другие мемориальные музеи. Это его собственная, «музейная» судьба, уже не известная самому писателю: история многолетнего сражения за это памятное место, где вещи, книги и стены словно бы продолжили самого Чуковского.
Близкие Корнея Ивановича выполнили свой долг перед его памятью, а Министерство культуры поначалу предприняло необходимые шаги по охране его мемориального дома. Однако в 1982 году этот дом, кабинет, библиотека — весь этот мир Чуковского оказался перед угрозой уничтожения. По решению секретариата Союза писателей СССР было начато судебное дело по выселению семьи Чуковского (а значит и музея) из переделкинского дома.
Несмотря на первоначальное сочувствие местной судебной власти (судья Ольга Широкова отказала Литфонду в иске), после целого ряда махинаций аппарата Союза писателей, Дом Чуковского был исключен из числа охраняемых государством памятников культуры. Предстояло выселение и даже снос дома.
Все эти действия представляли собой злостное неуважение к труду — к литературной работе самого Корнея Ивановича, к труду его семьи по сохранению и пропаганде его литературного наследия, к труду десятков самоотверженных людей, которые возродили дом из разрухи в ходе народной стройки — летом 1982/83 года.
И наконец — к воле десятков тысяч людей, приезжающих в Переделкино, «к Чуковскому».
В защиту музея выступали писатели, артисты, ученые. Последнее в жизни письмо, подписанное академиком Петром Леонидовичем Капицей, было о Доме Чуковского. К сожалению, этих усилий, а также заступничества таких людей, как академик Дмитрий Лихачев, Сергей Образцов, Валентин Берестов, Вениамин Каверин и многих-многих других, оказалось недостаточно.
Защитники музея Чуковского не знали о секретной партийной директиве председателя КГБ Андропова, в которой решительно предлагалось «отказать <Л.К.> Чуковской в создании музея в поселке Переделкино». Кто мог предположить тогда, что об исключенной за «антиобщественное поведение» из Союза писателей Лидии Корнеевне — менее чем через двадцать лет будут писать в газетах, что этим своим поведением она помогла спасти честь русской литературы?..
Остановить неотвратимое разрушение музея удалось только в годы перестройки. Дмитрий Сергеевич Лихачев — председатель Советского фонда культуры — добился отмены позорных судебных решений.
Дом Чуковского был признан памятником истории и культуры. Позднее осуществилась передача переделкинского дома Корнея Чуковского Государственному Литературному музею. Но, повторимся, только после двухлетней, кропотливой реставрационно-строительной работы, проведенной специалистами этого старейшего культурного учреждения страны — дом открылся для посетителей.
…Опять, как и прежде, книжные полки и шкафы заполнены книгами. На своих местах развешены картины, рисунки, фотографии — мемориальная обстановка восстановлена исключительно точно. Словно и не было печальных лет изматывающей борьбы за спасение памяти, за сохранение истории. Радости и гордости многочисленных друзей дома не было предела, ведь именно благодаря их помощи и состоялся этот праздник. А перед сотрудниками дома-музея Корнея Чуковского встали новые и очень непростые задачи. Важно не только обеспечить цельность экспозиции и сохранить существовавшие в этих стенах традиции, но и развивать их, учитывая те изменения, которые произошли за последнее время в стране.
И, конечно, необходимо сохрани память о человеке, роль которого в борьбе за этот дом была решающей — Лидии Корнеевне Чуковской. Именно ее вера в силу правды, ее подтвержденный нелегкими испытаниями авторитет помогли выстоять и победить.
В последний год жизни Лидии Корнеевны из печати вышел коллективный сборник «Русское подвижничество». В этой книге была напечатана последняя работа Лидии Чуковской «Куоккала — Переделкино».
Почти вся она посвящена Дому отца.
«Ощущение, что вот сейчас, сию минуту, Корней Иванович войдет в эту комнату, было мне чуждо. Комната и без него была им. Запечатленный образ его труда, отдыха, веселья, любви к детям, неутолимой любви к чтению. Комната была образом и подобием его бессонниц, разбросанной, на всё откликающейся и притом собранной в единство личности.
Запечатлена бессознательно.
Оксфордская мантия на белой двери балкона. Наискосок о торжественной мантии — нечто противоречащее любой церемонии: поперек книжных полок праздничный наряд калифорнийских индейцев.
(Цветные перья с бубенчиками…) Огромный письменный стол, за которым столько создано им и проредактировано рукописей своих и чужих. Вот дощечка — он, бывало, на дощечке в Куоккале, сидя в густой траве или на песке прислонившись к стволу или к пню, или к камню, а потом в Переделкине, лёжа на тахте в этой комнате или в шезлонге в саду в смешной широкополой войлочной шляпе. Вот шкаф, старинный, XVIII века, с выдвижными ящиками для архива, именуемый Корнеем Ивановичем попросту «штуковиной» — а на верхней доске «штуковины», над всеми архивными рукописями — волшебный японский паровоз: сам, скользя по полу, паровоз огибает ножки столов и стульев или даже ногу, поставленную ним. Нос к носу с паровозом — говорящий по-английски рыжий лев… На стенах этой комнаты книжные полки, полки, полки (еще Куоккальские!) — и чего тут только нет! И русская классическая и современная проза, и книги по-английски. Английские книги во множестве. Смолоду влюбившись в английскую литературу, он настойчиво обучал английскому всех вокруг: собственных детей и внуков, да и соседских.
Сам он с годами стал специалистом по англо-американской литературе. Незадолго до смерти просил, чтобы ему читали вслух «Vanity Fair»- «Ярмарку тщеславия» Теккерея… Поэзия, поэзия, поэзия (ведь всю свою жизнь был он стиховедом, стихолюбом, страдал стихоманией — как иные страдают балетоманией или меломанией). Вот Некрасов; вот многотомный Чехов — и в каждом томе прозы или писем пометки карандашом. (На основе этих беглых пометок, выросли книги о Чехове, — «самом скрытном из великих русских писателей», тайнопись которого всю жизнь Корней Чуковский пытался расшифровать.) Вот и Уитмен, вот и впервые в России переведенные им «Короли и капуста» О’Генри… А под потолком подарок от доброй художницы: веселая люстра с картинками к сказкам Чуковского. Никакого Уитмена или Чехова: сказки!.. Вот на письменном столе справа деловитый телефон, а слева — дерево, где на ветках висят башмаки — «Чудо-дерево «, подарок искусных школьников; вот на стене большая фотография — это Екатерина Осиповна Корнейчукова, мать Чуковского, а вот и сыновья (один погиб на войне в 1941 году, другой умер мгновенно от сердечного приступа в 1965-м).
Вот, на письменном столе, фотография жены — а на стене репродукция с портрета Корнея Ивановича, исполненного Репиным в 1910-м с собственноручною дарственной надписью… Вот, свесив ноги, уселся на книгах Humty-Dumpty… Но я бросаю, иначе не кончу никогда. («Вы неисчерпаемы», писал когда-то Корнею Ивановичу Репин.)…»
Полного осуществления своей мечты — открытия уже не «домашнего», но государственного музея — самой Лидии Корнеевне Чуковской увидеть не довелось. Печальным февралем 1996 года ее друзья и читатели навсегда прощались с ней в отремонтированном, но пока еще совершенно пустом доме. Теперь комната, где работала Лидия Корнеевна в последние годы жизни над книгами «Памяти детства», «Записки об Анне Ахматовой», «Прочерк» — обрела свой прежний вид.
…И дом не рухнул, живет. Как и прежде, металлическая пружинка под дружные аплодисменты детей спускается со второго этажа по деревянной лестнице, музыкальная шкатулка играет свою сказочную мелодию, и продолжается — начатая более тридцати лет назад — увлекательная беседа об одном из самых знаменитых и самых загадочных русских литераторов.
Его бессмертие оказалось долгим, непрерывным узнаванием, открытием, которому помогает и его переделкинский дом-музей. Путешествие по этому дому, как и наше приближение к постепенно проявляющемуся контуру судьбы Корнея Чуковского — бесконечно.
Павел Крючков
Переделкино. Дом-музей Корнея Чуковского — Как прекрасен этот мир! — ЖЖ
Из рассказа «Розы и шипы» К.И.Чуковского. Дом-музей в Переделкино»Переделкино всегда было особым миром, творческой галактикой.
И продолжает быть.
Не знаю, как точно сформулировать, но поднимая голову на высоченные переделкинские сосны, подпирающие верхушками небо, почему-то начинаешь верить в то, что даже ветер, штормящий ветки, здесь какой-то не такой как везде. А несет в себе энергию творческого созидания.
Переделкино – уникальное место.
Даже сейчас, когда город (район Ново-Переделкино) подошел к этому зеленому островку совсем близко, Переделкино сохранило интеллигентную отстраненность от суеты. Даже сейчас его новоприбывших гостей охватывает некая робость от соприкосновения с невидимо очерченным, но точно существующим другим миром.
Сейчас в дом-музей попасть архисложно. Интернет полнится слухами о «двухгодичной» очереди на запись для посещения. Но мы слухам не верим.
Звонок в сентябре позволил нам записаться на посещение музея в один из удобных для нас дней школьных зимних каникул.
Дачи писателей в Переделкино
В 1934 году началась вторая пятилетка, была спасена экспедиция с затертого льдами парохода «Челюскин» в Беринговом проливе, запущена в воздух уникальная разработка советских ученых стратосферный аэростат «Осоавиахим-1», и … построено Переделкино.
Пишут, что идея создания сосново-дачного рая для писателей принадлежала Горькому. Принадлежать она, может, и принадлежала, но мы же знаем, кто одобрял/или не одобрял подобные проекты… Идея в принципе вписывалась в задачи новой пятилетки «превращение всего трудящегося населения страны в активных и сознательных строителей социалистического общества» и «решительное улучшение всего жилищного дела в СССР». Да и вообще пролетарскому государству не помешало бы причесаться и умыться, и разделить культ крестьянского серпа и рабочего молота с творческим пером.
Довольно быстро в соснах Переделкино как грибы выросли дачи, двухэтажные, деревянные, построенные по немецкому проекту в количестве 50 штук. Распределял их, наверное, булгаковский МАССОЛИТ… Извините, шутка неуместна.
Дачи, получили, действительно талантливые люди, хотя за чистоту совести некоторых поручиться сложно… – Пастернак, Кассиль, Ильф и Петров (по раздельности)), Бабель, Эренбург, Пильняк и др. Это первые «поселенцы», вернее их арендаторы – Литфонд разрешал лишь прижизненную аренду.
Потом в Переделкино приедут Александр Фадеев, Лиля Брик, Александр Довженко, Булат Окуджава, Белла Ахмадуллина, Ираклий Андроников, Евгений Евтушенко и др. (Не знаю, можно ли дополнить список именами Церетели, Юдашкина и Юрия Антонова ?).
Чуковский поселится здесь на даче в 50-х годах. В 1969 году «арендовать» дачу уже перестанет… По идее дачу у семьи должны отнять… Но из-за того, что его дочь Лидия состоит в Союзе Писателей, до 1974 года дом останется принадлежать Чуковским. После (а тогда произойдет её исключение из данной организации за «антисоветские настроения»), вплоть до 1996 года за этот дом будет битва.
Будут суды, унижения, отказы, но – справедливость восторжествует. Иначе и быть не может.
И Чудо-дерево «расцветет» всевозможной детской обувкой.
В 1996 году двери дома-музея Корнея Чуковского распахнутся перед посетителями…
Дом-музей Чуковского. Как попасть
Сейчас в дом-музей попасть архисложно. Интернет полнится слухами о «двухгодичной» очереди на запись для посещения. Но мы слухам не верим.
Звонок в сентябре позволил нам (группе родителей с детьми) записаться на посещение музея в один из удобных для нас дней школьных зимних каникул.
Волшебный телефон (по которому отвечает не Слон, а очень вежливый голос) – (495) 593 26 70
Адрес: Московская область, Переделкино, ул. Серафимовича, д.3
Режим работы: вторник, птн.-вскр. с 11 до 18, среда-чтв. с 12.45 до 21
Понедельник и последний день месяца – нерабочие.
Стоимость билета: с 45-ти минутной экскурсией – 150р., без экскурсии: взрослый – 100р., студенческий – 70р., школьный – 50р.
, для пенсионеров – 50р., часть льготных категорий посетителей – бесплатно.
Поразила-потрясла вот эта странная расценка: «Один кадр фотосъемки материалов экспозиции музея – 500р.». Что тут сказать – нечего. В воздухе зависли просто два вопроса: «Почему?» и «За что?»…)((… Не зная об этом, я сделала всего один кадр в кабинете, потом нас предупредили, разрешив сделать, правда, несколько фотоснимков с детьми…
Сайт о Переделкино: peredelkino-land.ru
Сайт о семье Чуковских: chukfamily.ru
Сообщество в жж: chukovskie.livejournal
Дом-музей Чуковского. Внутри
Ощущения, когда отворяешь деревянную калитку и заходишь на территорию, щекочущие.
Сразу рядом с домом видим смешное дерево, то самое, «А у наших у ворот чудо-дерево растет! Чудо, чудо, чудо, чудо расчудесное!» :). Нас ещё заранее предупредили, чтобы мы по возможности прихватили с собой какие-нибудь старенькие сандалетки для пополнения истрепавшихся «цветочков». Но мы забыли и это было обидно.
Сам дом желтый, двухэтажный, с застекленной верандой в сад, красивыми оконными переплетами.
Рядом с домом ещё два домика, один похож на сарай, во втором живет сторож. Участок выглядит необъятным и условно делится на меньшую часть с садиком и бОльшую с лесом, в котором можно заблудиться :).
К нам выходят экскурсоводы, мужчина и женщина. Приглашают заходить в дом. Вваливаемся разновозрастной толпой человек в тридцать, разрумяненных морозцем, и жмясь друг к другу, снимаем верхнюю одежду в довольно узкой и тесной прихожей. Нас делят на две группы. Для одной половины экскурсия начнется со второго этажа, для нас – с первого.
Заходим в комнату с красивым окном-эркером с расчудесным видом на зимний лес.
Взрослые чинно усаживаются на скамью, дети – на большого плюшевого крокодила на пол.
Экскурсовод (мужчина) мастерски захватывает внимание аудитории, к слову сказать, прилично шкодливой и вертящейся. Он рассказывает нам о Чуковском по-актерски играя тембром и тональностью голоса, по-детски доверительная интонация располагает, подкупает и обезоруживает некоторых хулиганов. Минут 10 вербальная информация подкрепляется визуальной – нам ставят диск со стареньким (40-х годов) черно-белым мультфильмом по стиху о телефоне, одним из рисованных персонажей которого является сам Чуковский. Он и озвучивает, а мы с замиранием слушаем его голос, немного шероховатый от давности кинопленки.
Ещё нам показывают уникальное издание первой стихотворной детской сказки Чуковского «Крокодила» нач.20в. с черно-белыми иллюстрациями известного в те времена художника-карикатуриста Ре-Ми (Ремизова Н.В.).
Потом «добро пожаловать» в Зал с сочно-синими обоями. Из запомнившегося там – хрустальная пара кувшин с чашей, подаренная Агнией Барто и называемая «Мойдодыром», и стол со стульями из пестрой карельской березы с забавными резными ножками. На них так искусно выточены головы львов, что если сесть на корточки и смотреть на них снизу, то увидишь львиную улыбку, если стоя сверху, то грозный рык. ). Здесь есть дверь на летнюю террасу, но сейчас она закрыта, а наше воображение красочно рисует чудесные домашние чаепития со смехом, спорами и разговорами, вишневым вареньем и вкусным пышным пирогом, которые конечно же проходили на ней :).
Потом меняемся с первой группой этажами. По узкой и поскрипывающей деревянной лестнице поднимаемся наверх, здесь посещаем две комнаты – кабинет и библиотеку (комната его жены тоже закрыта). Видим массу интересного.
В Библиотеке вдоль стен стоят стеллажи с книгами (озвучивается информация об их количестве 5 тысяч экземпляров), чуть ли не половина – на иностранном языке. Из рук в руки переходит японская музыкальная шкатулка с небольшим зеркальцем на внутренней стороне крышки. Нам говорят, что, если посмотреться в него один раз, то на всю жизнь сохранить свою красоту/загадать желание (два раза смотреться в него уже нельзя!)). А дверью стоит сучковатая дубинка, которая, оказывается, была и тростью Корнея Ивановича, и инструментом жонглера – он мог держать её на пальце и не давал упасть какое-то время.
Откуда-то извлекается большая и длинная металлическая пружина, похожая, а большую неуклюжую гусеницу, которую экскурсовод, выстроив детей вдоль стенки на лестнице, запускает вниз. Оказывается неуклюжесть мнимая, и что пружина ловко, как заправский акробат, делает чпоки-чпоки и спускается с самой верхней ступеньки до нижней. Её подарили американские физики, изучавшие колебания волн, под действием которых, оказывается, она умеет проделывать такие спуски.
Пружинка на верхней ступеньке
Уже внизу. Быстрая какая
В Кабинете снова книги. Узкая кровать. Картины и фотографии. Письменный стол. Мантия и шапочка из Оксфордского университета. Индейский головной убор из птичьих перьев (изрядно заношенный :)). Комод. Игрушки. Смешной ослик, на которого детям дают слегка дунуть и он смешно заваливается набок (есть рычажок). Много чего.
Потом мы довольные-предовольные спускаемся и набиваемся в маленькую комнатку-пенал с т.н. сувенирами. Здесь можно купить «примерно такую же» волшебную пружинку (покупаем), почти такого же послушного ослика/обезьянку (заверните) и книги. Чуковского и о Чуковском. Выбираем воспоминания дочери Лидии.
Потом был костер. Территория участка огроменная – 2 гектара (лично уточнила размер у экскурсовода :)).
Протаптываем тропинку по сугробам, нам приносят подготовленные полешки и жидкость для розжига.
Наш экскурсовод по музею
Мгновение и дети уже веселятся, поджаривая хлеб на веточках (мы были в пост, поэтому колбасным радостям не предавались).
Достаются термоса с горячим чаем, пакеты со сладким, и вот уже активные родители выстроились в хоровод вокруг костра и мы играем во что-то классное и веселое. Ловим неловких, салим, догоняем, хохочем. Здесь ещё есть специальная летняя сцена и ряды заснеженных сейчас скамеек — именно тут проходят веселые летние Костры, которые придумал и так любил Корней Иванович.
Но всё хорошее когда-нибудь заканчивается.
Благодарим экскурсоводов от всего сердца.
Очень. Очень довольны своим знакомством с Переделкино и домом (музеем) Корнея Чуковского.
Теперь на этом я хочу остановиться.
Это сладкая часть экскурсии.
Давайте вернемся к Корнею Ивановичу.
О другом…. Настоящий Чуковский это –
прежде всего Переводчик
«Ехали медведи на велосипеде, а за ними крот задом наперед, а за ним комарики на воздушном шарике…»
«Вдруг из подворотни страшный великан, рыжий и усатый та-ра-кан! Таракан, Таракан, Тараканище!…»
«А слониха вся дрожа, так и села на ежа…»
«Рыбы по полю гуляют, жабы по небу летают…»
«Утюги за сапогами, сапоги за пирогами, пироги за утюгом, кочерга за кушаком…»
«И сел на орла Айболит, и одно только слово твердит «Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо…»
«Маленькие дети ни за что на свете не ходите в Африку, в Африку гулять!… Потому что Бармалей любит маленьких детей…»
Я думаю, что на вопрос, кто написал эти строки, вы полностью и не ответите… или ответите так: «детский поэт-сказочник Корней Чуковский».
А это неверно!
Никакой Чуковский не поэт, не сказочник, и не детский! А серьезнейший писатель-исследователь и великолепный переводчик! Прежде всего, а потом уже и детский поэт.
Из 15 томов его литературного наследия, всего лишь два тома занимают произведения «для» и «о» детской аудитории, и это не считая его знаменитых переводов.
Корней Иванович Чуковский многолик как венецианский карнавал :).
Чуковский это Марк Твен (Приключения Тома Сойера и Гекельберри Финна, «Принц и нищий» и др.)!
Чуковский это Роберт Льюис Стивенсон («Остров сокровищ»)!
Чуковский это Рудольф Эрих Распэ («Приключения барона Мюнхгаузена»)!
Чуковский это Шекспир, Оскар Уайльд, Уолт Уитмен, Редъярд Киплинг, Артур Конан Дойль, О’Генри и многие другие!
Из подчас тяжелых и занудных оригиналов (камень сейчас летит в сторону Стивенсона), отягощенных излишними подробностями и кровавыми деталями, Чуковский сделал бриллиантовые переводы. Целой том «Историй доктора Дулитла» англичанина Хью Лофтинга Чуковский превратил своим переводом в блистательную сказку (причем и в стихах, и в прозе), которую наизусть (если спросить) помнят все наши взрослые и дети…
Вы только вдумайтесь в это! Возьмите сейчас любимую книжку детства, посмотрите кто переводчик…
Чуковский (Коля Корнейчуков) — незаконнорожденный мальчик из небогатой семьи, сам, самостоятельно, без чьей либо помощи выучил английский.
«Он использовал метод каждодневно выучивать десятки слов». Расклеивал газеты – и учил, зубрил, учил. «Я бесконечно учу слова…». Позже, занимаясь со своими собственными детьми, он заставлял и их учить английский язык. «Выученным английское слово он считал лишь в том случае, если дети его знали во всякую минуту, в любом контексте, во всех видах и форме». Вносил элемент игры, составляя различного рода ахинейские тексты детям для перевода, как, например, следующий: «Старая дева, объевшись замазкой, упала в пруд. Бурный южный ветер гнал её прямо на скалы. Но в эту минуту прилетела ласточка и клювом вцепилась в её волосы». Зато после перевода подобной галиматьи, дети легко могли читать даже сложносочиненные тексты Диккенса»… (Из «Воспоминаний детства» Л.Чуковской)
И ещё про тонкости перевода.
Вот посмотрите и сравните КАК переведена фраза из Марка Твена. ! …
«They tramped gaily along, over decaying logs, through tangled underbrush, among solemn monarchs of the forest, hung from their crowns to the ground with a drooping regalia of grapevines.
» / «Они весело шагали через гниющий валежник, пробираясь сквозь заросли, между стволами могучих лесных королей, с венценосных вершин которых свисали до самой земли длинные виноградные плети, как знаки их царственной власти».
Поэтому ещё раз, и ещё много-много раз самая искренняя и сердечная благодарность тому невидимому Чуковскому, который скромно спрятал за авторами оригиналов своё имя, труд и блестящий перевод, а иногда и заново написанный текст. Спасибо Корнею Ивановичу за счастливые часы моего детства, проведенные за чтением этих книг.
и только потом Детский Поэт
Детские стихи Чуковского… Вы думаете они простые как калоши?
Вы не правы!
Они – гениальны. А все гениальное просто. На первый взгляд.
«И кастрюля на бегу, закричала утюгу: «Я бегу, бегу, бегу, удержаться не могу!»
Чуковский обладал изумительным внутренним слухом и чувствовал, буквально видел музыкальную ритмику слов. Об этом четырехстишии он говорит так: «Шесть ГУ на четыре строки призваны передать фонетически стремительность и легкость полета.
Бойкая и легковесная кастрюля пронеслась лихим четырехстопным хореем мимо отставшего от нее утюга…»
«Утюги бегут покрякивают, через лужи, через лужи перескакивают». Здесь Чуковский пишет: «Так как утюги увесистее юрких кастрюль, я оснастил свои строки о них тягучими сверхдактилическими рифмами. По-кря-ки-ва-ют, пе-ре-ска-ки-ва-ют — неторопливые протяжные слова с ударением на четвертом слоге от конца. Этим ритмическим рисунком попытался я выразить чугунную тугонодвижность утюгов…»
«Вот и чайник за кофейником бежит, тараторит, тараторит, дребезжит». — Чуковский: «У чайника другая «походка»- шумная, суетливая и дробная. В ней мне послышался шестистопный хорей…»
«А за ними блюдца, блюдца — дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля! Вдоль по улице несутся — дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля! На стаканы — дзынь!- натыкаются, и стаканы — дзынь!- разбиваются». — Чуковский: «Эти стеклянные, тонко звенящие звуки, вновь вернули сказке ее первоначальный напев…»
«А за нею вилки, рюмки да бутылки, чашки да ложки скачут по дорожке».
– Чуковский: «Чуть только передо мною пронеслась разная кухонная мелочь, четырехстопный хорей мгновенно преобразился в трехстопный…»
Вот вам и «простые» «примитивные» детские «стишки».
Он слагает стихи, как композиторы пишут музыку. У него буквы – ноты.
Он слышит буквы.
…
Главное – что и сейчас к литературному наследию Чуковского огромен. Настолько огромен, что даже в условиях жесткой книжной конкуренции издательства выпускают его 15-ти томное собрание сочинений!
И хочу закончить свой рассказ о нем вот этой цитатой из «Памяти детства» Лидии Чуковской:
— Нẻчего, нẻчего! – прикрикнул он. (Терпеть не мог углубляться в плохое). – Промокли, размокли… Долго ещё вы будете тратить время на разговоры об этой чепухенции? Живы? Здоровы? Радуйтесь!
Рассказ «Розы и шипы» К.И.Чуковского. Дом-музей в Переделкино»
Посты по тэгу «я/Киндер-сюрприз»:
Молочная ферма «Рыжово». А сколько корова даёт молока?
Апрель.
Лапландия. Полярный круг. Санта Клаус
Письмо счастливого человека и Рассказ про волшебного палтуса
В Клину родилась «Елочка». Поездка на фабрику ёлочных игрушек
Подмосковные приключения. Водопад «Радужный»
В гостях у зубров. Приокско-террасный заповедник
Подмосковье. Страусиная ферма
Как я покупала dvd с фильмом «Чук и Гек»
Аз-Буки России нач.20в. Азбука Бенуа
Нестинары или Обожженное сердце (Экскурсия «Болгарское село»)
Солнечный Берег/Слынчев бряг. Главные составляющие вашего отдыха. Море и пляж
Содертелье (Södertälje). Парк Экспериментов Тома Тита
Отзыв о музее Корнея Чуковского в Переделкино
В Переделкино расположено сразу несколько музеев различных писателей, ведь в советское время им выделяли здесь дачи. Разочарованные музеем Б. Пастернака мы отправились в дом К. И. Чуковского, который находится в десяти минутах ходьбы. Видим интересный деревянный особняк.
Около дорожки из одного дерева сделали настоящее «чудо-дерево».
Сразу вспоминаются великие детские произведения Корнея Ивановича. Я действительно считаю их великими, потому что заметила на примере своего маленького сына, что ни одни другие сти-хи не завладевают так вниманием малыша как «Муха-Цокотуха», «Айболит» и другие хорошо известные нам сказки. Как я узнала позже на экскурсии, этому есть научное объяснение. Но вер-немся к дому. Так как было уже довольно поздно, мы особо и не рассчитывали на экскурсию, но надежда в нас все же теплилась. И, о чудо, нам повезло. Сотрудники сказали, что надо немного подождать еще других туристов и нам проведут экскурсию. Мы были безмерно рады, что хоть где-то сегодня нам расскажут что-нибудь интересное. В свободное время обошли вокруг дома. Небольшой деревянный особняк представляет собой типичную писательскую дачу 1930-х гг.
Построен он был по проекту немецкого архитектора и не был приспособлен для жизни в зим-ние месяцы. По этой причине писатель сначала жил на этой даче только летом, но в 1950 г.
дом оснастили системой отопления, и Корней Чуковский переехал в него насовсем. Этот дом упоми-нается в книге о приключениях Бибигона.Наконец начинается экскурсия. Нам ее провела Наталья, за что ей отдельная благодарность, так как я не часто встречала музейных сотрудников, которые так интересно подают информацию. Сначала нас разместили в небольшой комнате на первом этаже. Здесь мы многое узнали о жиз-ни и творчестве Корнея Ивановича. Прежде всего, что это имя – его псевдоним, а настоящее имя писателя Николай Корнейчуков. Он был незаконнорожденным сыном крестьянки и ее хозяина. Какое-то время мать с отцом жили вместе, но позже он их оставил. У Чуковского была еще стар-шая сестра Мария, и мать с детьми вынуждена была переехать из Санкт-Петербурга в Одессу. Там и прошло детство писателя. Мать старалась дать Корнею Ивановичу хорошее образование, однако из пятого класса гимназии его отчислили из-за низкого происхождения. Незаконнорож-денные дети в то время не имели отчества в документах, и им не разрешалось учиться.
Корней Иванович перешел на самообучение. Даже самостоятельно выучил английский по самоучителю. Позже эти знания позволили ему поехать в Лондон в качестве корреспондента одесской газеты. Чуковский занимался переводами, литературной критикой, помог восстановить и напечатать произведения многих известных поэтов, таких как Н. Некрасов например.Многим из нас Корней Иванович известен прежде всего как автор «Мойдодыра» и «Айболита», однако из пятнадцати томов его сочинений детские произведения занимают только часть перво-го тома.
У Чуковского была большая и дружная семья. В молодом возрасте он женился на соседке Марии Борисовне Гольдфельд и прожил с ней более пятидесяти лет. У них было четверо детей, к сожа-лению, младшая Мария, которую отец звал Мурочка и просветил ей многие свои произведения, умерла в одиннадцать лет от костного туберкулеза. Один сын погиб на войне. Корней Иванович очень любил детей, проводил с ними много времени.
Однажды, пытаясь развлечь своего сына в какой-то поездке, он сочинил стихотворение про Кро-кодила.
Это положило начало его творчеству в качестве детского писателя. К тому же, в совет-ское время с критическими очерками можно было попасть в нехорошую историю, а детская ли-тература довольно таки нейтральная тема. Чуковский считал, что стихи для детей должны быть ничем не хуже взрослых. Наблюдая за детьми, он заметил некоторые особенности формирова-ния речи. На основе своих выводов он написал книгу «От двух до пяти», где рассказал, как дети образуют некоторые смешные фразы и слова.Его стихи увлекают даже самых маленьких, потому что в них преобладает действие, Чуковский использует в основном глаголы. В его произведениях всегда есть обидчик и обиженные, повест-вование не затягивается длинным описанием, а воображаемая картинка быстро меняется.
В этом доме семья Чуковских жила много лет, в 80-е гг. было принято решение о выселении по-томков писателя из Переделкино. Однако с помощью поклонников творчества Корнея Иванови-ча удалось добиться того, что в доме открыли музей Чуковского.
Первыми экскурсоводами здесь были его дочь Лидия Корнеевна и внучка Елена Цезаревна.Мы прошли в гостиную, где собирались гости семьи Чуковских. Мебель из карельской березы, портрет жены Корнея Ивановича на стене, все осталось таким, каким было при жизни писателя.
Портрет Марии Борисовны выполнен Ильей Ефимовичем Репиным, с которым Чуковский, не-смотря на почти сорокалетнюю разницу в возрасте, был очень дружен. Познакомились они, ко-гда оба жили под Петербургом в местечке Куоккале. Репин рисовал и молодого Чуковского, об-раз которого на портрете сильно отличается от привычного нам дедушки Корнея. Небольшую копию этого портрета можно увидеть в кабинете писателя на втором этаже.
Здесь Чуковский отдыхал и работал.
Во время экскурсий для детей здесь показывают различные необычные и интересные предме-ты. Нам рассказывали о работе писателя. Тем не менее, и мы обратили внимание на милые де-тали интерьера, например на чудесную подушку с крокодилом.
Корней Иванович много читал, на столе лежали книги, с которыми он работал, после прочтения он убирал их в шкаф. Его произведения известны во многих странах, даже в далекой Японии. Ви-сит в этом кабинете мантия доктора литературы, это звание Чуковский получил в 1962 г. в Окс-форде.
Затем мы прошли в библиотеку.
Здесь хранится несколько тысяч книг, принадлежавших писателю. Чуковский очень любил А.П. Чехова и считал, что они близки друг другу по духу. На стене много семейных фотографий и са-модельные стенгазеты, которые домочадцы делали Корнею Ивановичу на его юбилеи.
На одной из них Чуковский изображен курящим и пьющим водку. На самом деле писатель рано стал взрослым, и еще в юном возрасте дал себе обещание не приобщаться к этим вредным при-вычкам. Он отдавал себе отчет, что из-за своего низкого происхождения ему и так придется с большим трудом добиваться успехов в жизни, а пагубные привычки могут только навредить ему на жизненном пути.
Эта удивительная экскурсия позволила мне по-другому взглянуть на известного автора детских произведений, открыла другие стороны его творчества. Кроме того, жизненный путь Чуковского не может не восхищать: незаконнорожденный мальчик получил прекрасное образование, со-здал крепкую и дружную семью и стал известен во всем мире. В настоящее время это самых пе-чатаемый автор детских сказок в нашей стране. А музей К. И. Чуковского – это просто восторг.
У дома Корнея Чуковского в Переделкино «поехала крыша»
+ A —
А на кладбище великих русских писателей можно снимать ужастик
Некогда славное Переделкино, где до сих пор располагается Дом творчества писателей и расположены дома, принадлежавшие Корнею Чуковскому и Борису Пастернаку, способно стать съемочной площадкой для триллера.
Это яркое свидетельство «блеска» и нищеты российской жизни, смещения понятий о добре и зле.
Сияющее красотой Патриаршее подворье, а рядом прямо-таки сиротское кладбище, где только методом коллективного чёса можно найти могилы Бориса Пастернака, Корнея Чуковского и Арсения Тарковского. Люди так и делают, причем чужие — договариваются идти разными тропинками, чтобы прийти и поклониться тем, кто до сих пор составляет славу русской культуры.
Стоит пройти чуть дальше, как увидишь захиревшие постройки писательских дач, непонятно как выживающие дома, где жили Чуковский и Пастернак. Их право на жизнь с невероятными усилиями отстояли несколько лет назад, благодаря энтузиазму родственников и подвижников российской культуры. И это мы говорим о доме, где Борис Пастернак жил с семьей с 1939 года и написал свои поздние стихи и роман «Доктор Живаго», перевел «Гамлета». И там же умер 30 мая 1960 года. О варварстве напоминает рояль со «шрамом». В 1984-ом его хотели вытащить, но он не поддавался, за что и был «казнен». Напротив музея — впечатляющие постройки сильных мира сего, напоминающие инопланетные бункеры и, должно быть, удовлетворяющие их амбиции (все-таки вид на легендарный дом Пастернака).
Через дорогу за ядовито-желтым забором расположен музей Корнея Чуковского, находящийся в ведении Министерства культуры, которое на старинной табличке у входа именуется Министерством культуры РСФСР. Если верить ей, а не своим глазам, то это памятник истории. Корней Иванович Чуковский жил и работал здесь с февраля 1938 года по октябрь 1969-го. На табличке написано: «Памятник подлежит охране как всенародное достояние». Но об этом, скорее всего, забыли те, кто призван заботиться. Крыша некогда изумительного строения оседает, а на веранде можно провалиться. Низкий забор лежит вдоль пешеходной тропинки. А ведь какой чудесный дом, какие знающие и увлеченные сотрудники в нем трудятся.
Забор на территории дома Корнея Чуковского Фото: Светлана ХохряковаНе так давно, накануне юбилея Анны Ахматовой, «МК» писал о том, как держит оборону писатель Валерий Попов, отстаивая «честь и достоинство» будки Ахматовой — дачи 1950-х, где жила Анна Андреевна.
Но это уже под Петербургом, в поселке Комарово. С давних пор никто не ремонтировал ахматовский забор, так что главным достижением к ее 130-летию стало его восстановление. Тот забор тоже лежал на земле, как и у дома Чуковского.
«Дело о Доме». Павел Крючков о Доме-музее Корнея Чуковского в Переделкине. «Вопросы литературы» №3: philologist — LiveJournal
Корней Иванович Чуковский в мантии доктора филологии Оксфордского университета (удостоен этой почетной степени в 1962 году за литературоведческие труды).
О перипетиях драматической истории Дома-музея К. Чуковского в Переделкино, о литературных нравах советской эпохи периода развитого социализма читайте в материале Павла Крючкова «Дело о Доме» в третьем номере журнала «Вопросы литературы», который выйдет в свет на следующей неделе.
(Павел Крючков.
Фото Андрея Василевского)
Павел Крючков
ДЕЛО О ДОМЕ
Арсений Тарковский
Эти стихи поэта, и – особенно – строчку из них, вынесенную в эпиграф, Лидия Корнеевна Чуковская очень любила. Собственно, по ней и существовала, создав, вместе с посетителями переделкинской дачи Корнея Чуковского, вместе с его читателями – его народный мемориальный музей. Дом Чуковского сразу стал легендарным, люди ехали туда со всего света. В течение двадцати пяти лет через эту дачу почти непрерывно шел поток паломников, но музей не числился ни в одном отечественном музейном справочнике. За вход там не брали денег, а слава Дома, в котором все осталось, «как было», который, как никакой другой, отразил в себе личность человека − известного всем и не известного никому – ширилась.
Легендарной стала и мучительная борьба за этот музей, эхо которой рассеяно сегодня по воспоминаниям, дневникам и письмам. Чаще всего о ней вспоминают, пожалуй, в этом же самом Доме, на сегодняшних экскурсиях, уже не самодеятельных, но – официальных, поскольку Дом обрел и «статус и штат» .
Однако, пятнадцать лет уже, как нет с нами создательницы музея (Лидия Чуковская скончалась в 1996 году), один за другим уходят свидетели и непосредственные участники тех многозначных событий, а в архиве лежат несколько внушительных папок с лаконичной надписью «Дом». В настоящей публикации мы представим читателю некоторые исторические документы (изрядная часть которых никогда не публиковалась) и свидетельства той, казалось бы, сугубо «локальной» драматичной истории борьбы за музей. Нам и сейчас кажется, что в этом, отдельно взятом, растянутом на несколько лет событии, как в зеркале, отразилась и недавняя, неостывшая эпоха, и – шире – человеческие нравы и репутации.
Это же, смеем думать, и важная страница в истории отечественной культуры.
И еще несколько сугубо личных соображений перед тем, как читателю откроется часть документальной хроники, посвященной переделкинскому Дому-музею Корнея Чуковского. Советской власти как будто бы давным-давно нет. И вместе с тем она, по нашему твердому мнению, вполне себе жива и здорова.
Но – конечно, в обновленном, модифицированном, «постмодернистском», если угодно, изводе. Разложившись почти до костей, труп канувшего в историю режима на наших глазах ежедневно «растворяется» в атмосфере, становясь ее органической частью. Сегодня это хорошо заметно по работе средств массовой информации, начиная, например, с цинично распродаваемого сталинско-брежневского бренда/тренда (процесс нередко идет даже с использованием таких терминов, как «толерантность» и «свобода слова») и кончая современной культурой, беспечно жонглирующей тем, что она именует «советскими архетипами». Мы теперь все чаще слышим о том, что все было «не так просто» или «не так страшно». Все-де было гораздо интереснее, «художественнее». Слава Богу, еще звучат то там, то здесь отдельные голоса, еще находятся люди, трезво напоминающие нам о том, что очевидное зло действительно ушло, но только ушло оно не туда, куда бы ему и следовало – через общественное покаяние или хотя бы благотворное молчание – в небытие.
Оно теперь, к сожалению, везде и нигде. Но прислушиваться к этим голосам некогда. А историческая память как выветривалась, так и продолжает понемногу выветривается, заменяясь эклектичным целлулоидным экстрактом. И самое примечательное, что нынче она еще и продается, стала товаром, ею уже давным-давно начал заниматься рынок. Что же до свободного слова, то вот, к примеру – многотиражное газетное издание, имеющее в своем названии слово «литература», вроде бы неожиданно публикует сентиментально-восторженную статью о покойном (и справедливо забытом) советском литчиновнике, приложившем руку ко многим писательским судьбам и книгам. Судьбы были надломаны, книги не допущены до читателя. В статье, конечно, об этом ни слова: замечательный был-де человек, любил писателей, книги, сам кое-что понаписал, коллекционировал зайчиков…
(Далее читайте в в №3 (май-июнь) 2011 г. журнала «Вопросы литературы»)
</
Биография Корнея Чуковского | Русская поэзия
Корней Иванович Чуковский (1882–1969) (настоящее имя — Николай Васильевич Корнейчуков) — известный писатель детских книг, публицист, критик, переводчик.
Он родился в Санкт-Петербурге, вне брака с Эммануилом Левинсоном и Екатериной Корнейчуковой. Его родители разошлись вскоре после рождения Николая. Детство Николай провел в Одессе. Он изучал английский и французский самостоятельно и читал в оригинале Эдгара Аллана По и Уолта Уитмена, Томаса Мейна Рида, Александра Дюма, Роберта Стивенсона и Вальтера Скотта.Диплом об окончании школы он получил заочно.
В 1901 году он начал писать статьи и фельетоны, брать интервью у писателей, посещавших Одессу, таких как Иван Бунин, Александр Куприн и других для еженедельной газеты «Одесские новости». Позже он провел два года в Лондоне, работая репортером Odessa News.
В 1904–1906 поселился в Санкт-Петербурге, работал литературным критиком в журнале «Масштаб », «» — символистском журнале по литературе, библиографии и критике.Тогда он принял псевдоним Корней Иванович Чуковский. В 1906 году Корней Чуковский переехал в дачный поселок Куоккола, в часе езды от Санкт-Петербурга, где прожил с семьей круглый год до революции 1917 года.
Когда он вернулся в Лондон в 1916 году в качестве представителя журнала « Нива », он наблюдал за отношением Великобритании и Великобритании к России. Его критические произведения всегда играли роль в формировании британского восприятия русской литературы.Опыт Лондона вдохновил его интерес к массовой культуре, которая стала определяющей темой его литературного критика в его дореволюционных произведениях (Ванинская, 2011).
С тех пор Чуковский переводил англоязычные стихи и прозу — Уолта Уитмена, Оскара Уайльда, Г.К. Честертон, О. Генри, Конан Дойл, а также детские стихи — на русский язык. Сразу после революции, в 1918 году, Чуковский участвовал в проекте переводов World Literature , учрежденном Максимом Горьким.Целью проекта было сделать хорошие переводы лучшей мировой литературы доступными для широкой советской читательской аудитории. С 1920-х годов он был культурным дипломатом от имени Великобритании в СССР и способствовал общению между западными писателями и учеными и их советскими коллегами.
Корней Чуковский заинтересовался детской литературой и психологией только тогда, когда был уже состоявшимся литературным критиком и переводчиком. Его любовь к британской народной поэзии, бессмысленной детской литературе и детских стихотворениях изменила его собственный стиль письма, достигнув высшей точки в оригинальной бессмысленной поэзии, полной юмора, игры слов и ритмических узоров (Leighton, 1972).Его стихотворные сказки Крокодил (1916-17), Гигантский таракан (1921, издано Raduga Publishers в 1923), Wash ‘Em Clean (1923), Buzzy-Wuzzy Busy Fly (1924) и другие детские Стихи быстро стали популярными и до сих пор читаются российским детям. Чуковский считается одним из первых писателей, начавших писать для совсем маленьких детей. Его стихи представили язык, который подчеркивал звуковые модели над рациональным повествованием. Причудливые образы и бессмысленные стихи были тщательно продуманы и очень нравятся детям младшего возраста.
Его стихи имеют положительные качества для детей, в том числе укрепляют их языковые навыки и развивают творческие инстинкты, особенно в том, что касается необычного использования слов и решения проблем в обучении. Среди психологов и лингвистов он был известен своей работой От двух до пяти (1928), посвященной языку и развитию детей.
Однако в 1930-е гг. Ценность детских стихов Чуковского была источником споров, и многие критики отвергали их причудливые элементы как просто «тарабарщину», содержащую странные или сюрреалистические идеи.Рассказы детей Чуковского подверглись тщательному анализу Надежды Крупской, жены основателя СССР Владимира Ленина. Она высмеивала детские стишки Чуковского и утверждала, что его формат и содержание не полностью соответствуют целям советской педагогики. Чуковский был глубоко потрясен и впоследствии долго не мог писать.
С 1938 года Корней Чуковский с семьей больше времени проводил на даче в писательском колонии в Переделкино под Москвой.
Его загородный дом примыкал к построенной им специальной детской библиотеке.Дом также был местом сбора московской интеллигенции и западных гостей.
Его непрерывные исследования в области теории перевода составляют том Искусство перевода , над которым он работал с 1919 года до его публикации в 1964 году. Большинство переводов Чуковского — это проза. Книги Редьярда Киплинга «Книга джунглей » и « Just So Stories » выдержали сотни изданий. Его переводы «Робинзона Крузо » Даниэля Дефо, «Удивительные приключения барона Мюнхгаузена» Рудольфа Эрика Распе, «Приключения Тома Сойера» и «Принц и нищий » Марка Твена стали бестселлерами детских классических произведений.
К 1960-м годам на английский было переведено больше детских стихов Чуковского, чем его критики. Между тем его прижизненная работа «Некрасов, Мастерство Некрасова » была отмечена Ленинской премией. Его книга Live as Life (впервые опубликована в 1962 году) выступала за сохранение живого, яркого русского языка.
Учитывая его репутацию в Советском Союзе, западные литературоведы признали роль Чуковского в восприятии русской литературы широкой британской публикой.В 1962 году Чуковский получил почетную докторскую степень в Оксфордском университете.
Источники
Голоперов, В. «Корней Чуковский: известный и неизвестный одесский писатель» 2016.
Лейтон, Л. «Посвящение Корнею Чуковскому», Русское обозрение, 31 (1972), 38–48
Ванинская, А. «Корней Чуковский в Британии», Перевод и литература, т. 20 (2011), нет. 3. С. 373-392. Https://doi.org/10.3366/tal.2011.0037
.Корней Чуковский писатель, поэт, переводчик и критик :: люди :: Россия-Инфоцентр
Николай Васильевич Корнейчуков родился в г.31 марта 1882 года в Петербурге. Писатель работал под псевдонимом Корней Чуковский с самого начала своей литературной деятельности. Позже он добавил к своему псевдониму искусственное отчество Иванович. В 1901 году Чуковский занялся журналистикой и через два года стал корреспондентом в Лондоне. Чуковский вернулся домой в 1905 году. Под впечатлением революционных событий он начал издавать сатирический журнал «Сигнал». Но вышло всего четыре номера — вскоре Чуковский был арестован. Благодаря адвокату Грузенбергу он оправдался.
С 1906 года Чуковский провел десять лет в селе Куоккала. Здесь он подружился с художником Ильей Репиным и поэтом Владимиром Маяковским. Корней Чуковский постепенно становился все более известным и влиятельным. Он критиковал статьи и защищал футуристов.
В 1916 году он уехал в Англию. После революции талант критика у Чуковского все больше и больше расцветал. Но постепенно, если рассматривать краткую биографию Корнея Чуковского, он отошел от этого рода деятельности.С 1917 по 1926 год он работал над книгой о поэте Некрасове, а также писал о других выдающихся литературных деятелях.
Корней Иванович Чуковский много внимания уделял детским книгам, в основном он известен как детский писатель.
Его первая сказка вышла в 1916 году. За ней последовали «Ваш’эм’члин» и «Гигантский таракан». Чуковский также работал переводчиком книг и пересказывал детям Библию.
Стихи Чуковского для детей подверглись жестоким гонениям при Сталине, хотя известно, что сам Сталин неоднократно цитировал свою сатирическую версию «Тараканище».Инициатором преследования была Надежда Крупская, неадекватной критике поспособствовала и детская поэтесса Агния Барто. Среди критиков и редакторов КПРФ даже появился специальный термин — «чуковщина». Чуковский взял на себя обязательство написать православно-советское произведение для детей «Веселое колхозное хозяйство», но не справился.
1930-е годы ознаменовались двумя личными трагедиями Чуковского: в 1931 году его дочь Мурочка скончалась после тяжелой болезни, а в 1938 году муж его дочери Лидии — физик Матвей Петрович Бронштейн был расстрелян как враг народа (писатель узнал о своем сыне: смерть свекрови только после двух лет усилий в инстанциях).
Чуковский много занимался теорией художественного перевода и переводами на русский язык (Марк Твен, Оскар Уайльд, Редьярд Киплинг и др., В том числе переводы в виде «пересказов» для детей).
Корней Иванович умер от вирусного гепатита 28 октября 1969 года. Писатель был похоронен на кладбище в Переделкино. Сейчас его музей работает на даче в Переделкино, где писатель провел большую часть своей жизни.
Увидеть 114 мест, где можно остановиться рядом с домом-музеем Корнея Чуковского
лучших достопримечательностей поблизости Дом-музей Корнея Чуковского, RU
RentByOwner предлагает большой выбор лучших достопримечательностей возле Дома-музея Корнея Чуковского.
Прежде чем посетить Дом-музей Корнея Чуковского, узнайте, чем можно заняться в отпуске.
Всего 114 Дом-музей Корнея Чуковского, RU Аренда на время отпуска
- Стоимость дома для отдыха в доме-музее Корнея Чуковского от 371 ₽.
- Дом-музей Корнея Чуковского с самым высоким рейтингом — Апартаменты «Хочу здесь жит»
- Самая популярная краткосрочная аренда в Дом-музее Корнея Чуковского — Юннн Отель Внуково
- Самое дешевое место для проживания в доме-музее Корнея Чуковского — Валдай Хостел
- Самая дорогая аренда на время отпуска в Дом-музее Корнея Чуковского — Баковка
Недавно забронированные дома для отдыха возле дома-музея Корнея Чуковского
Корней Чуковский
БиографияКорней Иванович Чуковский (русский: ?????? ???????? ?????????, 31 марта NS 1882 — 28 октября 1969), вероятно, самый популярный поэт для детей.
на русском языке.Его стихи Доктор Айболит (???????), Гигантский Плотва (??????????), Крокодил (????????) и Wash’em’clean (??????????) ?????) были любимцами многих поколений русскоязычных детей. Ранняя жизнь Его настоящее имя было Николай Васильевич Корнейчуков (русский язык: ??????? ?????????? ???????????), которое он с юмором переработал в свое имя. ныне знакомый псевдоним во время работы журналистом в «Одесских новостях» в 1901 году. Он родился в Санкт-Петербурге, внебрачный сын Екатерины Осиповны Корнейчуковой (крестьянской девушки из Полтавской области на Украине) от Эммануила Соломоновича Левинсона, из богатого Еврейская семья (дед математика Владимира Абрамовича Рохлина).Семья Левинсона не разрешила их брак, и в конце концов они расстались. Корнейчукова переехала в Одессу с Николаем и его братом. Левинсон какое-то время поддерживал их финансово. Николай учился в одесской гимназии, с одноклассником Владимир Зеев Жаботинский. Позже Николай был исключен из гимназии за «низкое происхождение».
Дипломы об окончании средней школы и вуза ему приходилось получать заочно.Он выучил английский язык, а в 1903–1905 годах работал корреспондентом одесской газеты в Лондоне, где, по общему признанию, проводил все свое время в Британской библиотеке, а не в галерее для прессы в парламенте.Вернувшись в Россию, Чуковский начал переводить с английского и опубликовал несколько анализов современных европейских авторов, которые познакомили его с ведущими деятелями русской литературы и укрепили дружбу с Александром Блоком. Его влияние на русское литературное общество 1890-х годов увековечено сатирическими стихами Саши Черного Корнея Белинского (намек на известного критика Виссариона Белинского). Позже публикации того времени были опубликованы в книгах «От Чехова до наших дней» (1908), «Критические рассказы» (1911), «Лица и маски» (1914).Он также издавал сатирический журнал «Сигнал» (1905–1906) и был арестован за «оскорбление правящего дома», но через шесть месяцев был оправдан.
[править] Дальнейшая жизнь и творчество
Карикатура Маяковского на Корнея Чуковского Именно тогда у Чуковского появились первые детские фантазии.
Как сказано в Encyclopdia Britannica 2004 года, «их заводные ритмы и озорство и легкость, по сути, развеяли тяжеловесность, присущую дореволюционной детской поэзии».Впоследствии они были адаптированы для театра и мультипликационных фильмов с Чуковским в качестве одного из соавторов. Сергей Прокофьев и другие композиторы даже адаптировали некоторые его стихи для оперы и балета. Его произведения пользовались популярностью и у детей-эмигрантов, о чем свидетельствует приветственное письмо Владимира Набокова Чуковскому.
Борис Пастернак (слева) и Корней Чуковский на первом съезде Союза советских писателей в 1934 г. В советское время Чуковский отредактировал полное собрание сочинений Николая Некрасова и опубликовал популярный путеводитель «От двух до пяти» (1933). язык детей.Как свидетельствуют его бесценные дневники, Чуковский использовал свою популярность, чтобы помочь преследуемым режимом авторам, в том числе Анне Ахматовой, Михаилу Зощенко, Александру Галичу и Александру Солженицыну.
Он был единственным советским писателем, который официально поздравил Бориса Пастернака с присуждением Нобелевской премии. Его дочь Лидию Чуковскую помнят как спутницу жизни и секретаршу поэта Анны Ахматовой.
С 1930-х годов Чуковский жил в подмосковном писательском поселке Переделкино, где и похоронен.Одно время его сочинения для детей подвергались резкой критике. Надежда Крупская была инициатором этой кампании, но неадекватная критика исходила и от детской писательницы Агнии Барто. За прижизненные работы о Некрасове он получил степень доктора филологических наук, Ленинскую премию (1962 г., за книгу «Мастерство Некрасова») и звание почетного доктора Оксфордского университета в 1962 г.
[править] Внешние ссылки
(рус.) Сайт, посвященный Чуковскому
(русский) Корней Чуковский Live as Life
(русский) Биография
(русский) Сайт, посвященный Чуковскому
(русский) Валентин Берестов «Он отдал свою жизнь искусству без изменений
(русский) Дмитрий Быков о Чуковском
Получено с «http: // en.
wikipedia.org/wiki/Korney_Chukovsky «
Также был влиятельным литературным критиком и публицистом.
— Русские писатели
Федор Достоевский Николай Гоголь Антон ЧеховЧингхиз Айтматов …
— Виктор Ерофеев
Виктор Ерофеев (русский: ?????? ???????; р. 1947) — русский писатель, сын высокого- высокопоставленный советский дипломат (тесно сотрудничавший со Сталиным). Часть своего детства он провел в Париже, поэтому большая часть его работ была переведена…
— Саша Черный
Саша Черный (русский: ???? ??????), настоящее имя Александр Михайлович Гликберг, (русский: ????????? ????? ????? ????????) (13 октября 1880 NS? 1932) был русским поэтом, сатириком и детским писателем. Ранние годы Александр Михайлович Гликберг …
— Николай Чернышевский
Николай Гаврилович Чернышевский (русский: ???????? ??????????? ????????? ????) (12 июля 1828-17 октября 1889) был русским революционным демократом, философом-материалистом, критиком и социалистом (которого некоторые считали социалистом-утопистом).
Он был …
— Виссарион Белинский
Жизнь и идеи Несмотря на то, что Виссарион Белинский родился в Свеаборге, он жил в Санкт-Петербурге, Россия, где он был уважаемым критиком и редактором двух крупных литературных журналов: ??? ?????????? ??????? (Отечественные записки) и Современник (также …
Приступайте к культуре, господа!
Бегите к культуре, господа!
На первый взгляд может показаться, что история жизни Корнея Чуковского — одна из ошеломляющих: мальчик из Одессы, рожденный вне брака с девушкой из прачечной, стал самым широко публикуемым российским писателем и заслуженным доктором литературы Оксфордского университета.Начав в полуподвале, к концу жизненного пути у него было все, о чем могли только подумать его скромные соотечественники: дача в Переделкино, квартира на Тверской, машина и много денег на повторные издания его книг, которые стали классикой и бестселлерами. Он купался в народной любви и получал письма читателей мешками.
Но был ли он счастлив?
Как вы читаете на страницах его дневника, давно знакомый портрет седого господина с лукавой улыбкой на лице обнаруживает прежде незаметные черты: горькие складки у рта и нечеловеческую задумчивость в глазах.Дневник Чуковского могут читать только сильные духом, потому что тяжело пролистывать страницы, полные мутного и черного отчаяния. Действительно, за свою долгую жизнь он понес столько потерь, что непостижимо, как он смог вынести все это горе. Он пережил троих из четырех своих детей, жену и многих близких друзей. Его неоднократно увольняли, публично опозорили, исключили из литературных кругов и, казалось, навсегда отлучили от печатного станка. Но каждый раз он поправлялся и боролся дальше.
Начало
Он был крещен как Николай, и его отчество было внесено в церковные записи по имени священника, совершившего обряд — Васильевич, хотя следовало написать Эммануилович. Его отец Эммануил Левинсон, сын врача из Одессы, учился в Санкт-Петербурге, куда он взял с собой свою горничную Екатерину Корнейчукову.
За несколько лет у этой пары родилось двое детей — Маруся и Коля. Позже их отец покинул их, после того как его семья нашла ему богатую невесту.Его мать вернулась в свой родной город со своими детьми, где она зарабатывала на жизнь стиркой. Дети целый день черпали для нее воду. Соседи не приветствовали его мать Екатерину на улице, а у Коли было клеймо мерзавца. Даже когда он вырос и писал статьи для местной газеты, он не знал, как отвечать на вопросы об отце и отчестве.
В остальном у него было обычное детство одесского мальчика, который бегал по дворам, ловил рыбу, играл, собирал почтовые марки и ходил в утомительную гимназию.Он очень хорошо разбирался в гуманитарных науках и довольно плохо разбирался в математике и физике.
Николай был вспыльчивым и взрывным — он часто набрасывался на своих обидчиков кулаками, а дома сплетничал и бредил. Его исключили из гимназии — видимо, с седьмого класса, а не с пятого, как он сам везде писал — и не из-за своего «низкого происхождения», а за издание рукописного журнала, что было категорически запрещено ученикам гимназии.
В подростковом возрасте он бодался с мамой, сбегал из дома, снимал жилье, работал маляром и выучил английский язык с помощью пособия по саморазвитию, записывая английские слова на крышах кистью.Он много читал — не только стихов, но и книги по философии и экономике. Он читал страстно и наугад, формируя собственное мировоззрение на основе прочитанного, как и многие другие думающие молодые люди его времени. Этот подход позже помог ему сформировать взгляды на роль искусства и литературы в жизни человека, которые он не изменил в дальнейшем. Эти взгляды кристаллизовались в простой постулат: искусство создано ради искусства, красоты и гармонии. Литература — категория абсолютная, она не может и не должна служить какой-то особой цели.
Позже он переработал свою «крестьянскую» фамилию Корнейчуков в знакомый псевдоним Чуковский для своих первых публикаций. Прижизненное кредо Чуковского заключалось в том, что эстетика — единственный надежный критерий оценки любого произведения искусства.
Коля Корнейчуков показал свой трактат своему другу Владимиру (Зеву) Жаботинскому, тогда еще молодому корреспонденту «Одесских новостей» (потом их пути разошлись — оба бросили журналистику, но один ради литературы, а другой — воевать. для израильской государственности).Жаботинский отнес работу своего друга в редакцию, где она просидела какое-то время, а затем, в конце концов, увидела свет — автору даже заплатили гонорар. Когда возник вопрос, кого можно отправить в Лондон в качестве корреспондента газеты, Жаботинский рекомендовал Чуковского, так как последний говорил по-английски. Чуковский сразу женился на своей девушке Маше, которая происходила из хорошей еврейской семьи, но сбежала из дома и крестилась ради этого супружества. Затем молодая пара отправилась в Соединенное Королевство.Бюджет у них был ограничен, и им приходилось переезжать из одного пансионата в другой, и все это были убогие места. Вместо работы корреспондентом молодой Чуковский ежедневно посещал библиотеку Британского музея, и в конце концов ему предложили работу составителя славянских каталогов.
Revolution
Он вернулся в Россию, когда газета перестала платить ему, полный ярких впечатлений и нового опыта. После Лондона Одесса казалась слишком тесной и убогой — его тянуло к Санкт-Петербургу.В Петербурге, где он пытался устроиться корреспондентом, но безуспешно. Дома ждал его сынишка, тоже Коля. Ему приходилось зарабатывать на жизнь, будучи еще молодым парнем лет двадцати с небольшим; и, честно говоря, он умел в очень немногих вещах. Тем не менее уроки Лондона отточили его перо и научили быть более кратким и резким, чем раньше — его ранние отчеты были подавляюще многословными и громоздкими. Новый Чуковский отличался лаконичной манерой письма, но никто не спешил предлагать ему работу.
Затем началась революция 1905 года, в Одесском порту пришвартовался мятежный броненосец «Потемкин», и город взбудоражился. Чуковский побывал на линкоре с группой молодых ребят, перевозбужденных неслыханными событиями — они просто принесли мятежным матросам выпить кваса и забрали их письма родным и близким.
Затем он наблюдал ночной пожар в гавани и покорение мятежников. Он видел, как трупы матросов были застрелены и сожжены в унесенном костре.С тех пор он горел энтузиазмом по поводу революции и не мог думать или говорить ни о чем другом, кроме жестокого акта жестокости, совершенного в его глазах. Он хотел участвовать в революционных событиях, но не знал, на что способен…
Осенью он снова отправился в Петербург, где начал издавать сатирический журнал «Сигнал», воспользовавшись царским манифестом о свободе печати. Вскоре в отношении редактора журнала было возбуждено уголовное дело за издевательства над властями.Ему инкриминировали несколько преступлений — от оскорбления членов королевской семьи до призывов к свержению режима. Это уголовное дело длилось до 1907 года, и после этого Чуковский не захотел вмешиваться в политику.
Критика
К тому времени он уже переехал в финскую Куоккалу недалеко от Петербурга, где можно было снимать недорогие дачи. Там не было столичной суеты, и у него был свой кабинет посреди леса и моря.
Страдая с юных лет бессонницей, Чуковский чувствовал себя там вполне комфортно. В его семье родился второй ребенок. Его работа для множества мелких периодических изданий наконец принесла плоды: юная звезда русской литературной критики получила признание и была приглашена работать в газету «Речь», издаваемую партией кадетов. Здесь Чуковский опубликовал свои лучшие современные литературные критики.
Читал много лекций по литературе. Он был прирожденным лектором, очень упорно проводил обмен мнениями со своей аудиторией, ошеломляя их своими внезапными сравнениями и поворотами сюжета.Читатели и слушатели задавались вопросом, действительно ли возможно смотреть на писателя через призму его текстов, а он заверил их, что текст раскрывает все секреты любого писателя, даже некоторые из которых он сам не знает.
Спасательная литература
Его быстро растущие дети заставили его задуматься о развитии детской психики, развитии языковых навыков, детском творчестве и работах для детей.
Он читал книги своим детям и не мог не сетовать на посредственность большинства из них.И сам начал сочинять детские сказки. Он вышел со своим «Крокодилом», может быть, для Коли, а может, для Бобы, своего третьего ребенка. Это знаменитое стихотворение впервые увидело свет в 1916 году.
В годы Первой мировой войны Чуковский ездил в Англию в компании Алексея Толстого, Владимира Набокова и еще нескольких человек, чтобы посмотреть, как союзники вели эту войну. Оттуда он написал несколько крупных корреспонденций для журнала «Нива».
По возвращении из Англии Чуковский занял деньги и выкупил дачу, в которой жил.Вскоре разразилась революция, и его «дача» осталась в теперь уже независимой Финляндии по ту сторону границы, а Чуковские, уехавшие в город, где их дети должны были ходить в школу, там застряли.
Революция принесла голод и безработицу. Чуковский даже продавал газеты вместе со старшим сыном. Корни также обменял свои лекции на продукты и дополнительные продовольственные пайки для своей семьи.
Типографии замерли: бумаги не было, писатели и поэты голодали.Чуковский задумал спасти русскую литературу от гибели, собрав литераторов в жилых помещениях, где они могли согреться, перекусить, поговорить друг с другом, прочитать лекции на литературные темы и услышать новости о том, кто что пишет… Максим Горький помог ему получить и здание, и деньги на это предприятие. Дом искусств сыграл важную роль в спасении многих писателей, поэтов и художников той голодной зимой.
Сказки
Он был деятелем культуры по призванию, и его родина тогда как никогда нуждалась в культурной работе.И он согласился заниматься этим ежедневно неблагодарным, временами скучным, а временами вдохновляющим делом: обучать читателя. До середины 1920-х он мог писать то, что думал, и публиковать свои работы. Но вскоре стали закручивать гайки, и очень скоро ему пришлось отказаться от литературной критики, которая выдерживала постоянное идеологическое давление. По своему обыкновению, на стыке эпох Корни изменил свое стремление к чему-то новому.
Затем он сосредоточился на воспитании своей дочери Марии, четвертого, самого младшего и, возможно, самого любимого ребенка в семье.Она была счастлива извлекать пользу из его зрелого и зрелого отцовства — игр, бесед, стихов … Он рассказал ей свои любимые сказки — так доктор Дулиттл и другие переведенные стихи увидели свет, в дополнение к его собственным, который надвигался наводнением.
К концу 1920-х годов над его головой начали сгущаться тучи. Сначала его дочь Лида была привлечена к ответственности за принадлежность к политическому кружку и выслана из Ленинграда. Через некоторое время началась коллективизация — не только среди сельчан, загнанных в колхозы, но и среди писателей.Сказки объявлялись ядовитым пережитком прошлого, а с Чуковским обращались чуть ли не как с саботажником. Он был вынужден отказаться от своих сказок, признать свою глупость и пообещать верное служение делу социализма. Раздираемый социалистической критикой, которая требовала, чтобы книги Чуковского были исключены из всех библиотек, отлучены от писательства, Чуковский согласился.
Он пообещал написать для советских детей сборник новых песен и частушек о колхозах «Веселая страна колхозов» — и при этом раскололся.Он не мог простить себе этого шага до конца своей жизни и считал страшную болезнь дочери наказанием за свое трусливое сердце.
Ужасная печаль
Мария заболела туберкулезом костей. Они не знали, как вылечить этот ужасный недуг — пациентку просто поместили в мягкий климат и прописали питательную диету в надежде, что ее здоровье улучшится, а иммунная система сможет лучше бороться с болезнью. Но еды было мало, надвигался голод начала тридцатых годов, а умеренный климат был единственной надеждой.Мария, ослепшая на один глаз, с гипсом на обеих ногах, была доставлена в санаторий Алупка в Крыму, где пытались лечить таких детей. Санаторий отличался дикой дисциплиной: ребенка забирали у родителей, которым не разрешали видеться с ними. Чтобы добраться до дочери, отцу пришлось придумывать несуществующие журналистские задания и писать сочинения об этом санатории для Нового Мира, или детским писателем ездить к детям .
.. Крымский климат не помог, и в 1931 году его дочь умер.Чуковский сильно постарел и вернулся в Москву с седыми волосами и с «ампутированной половиной души».
Между тем в Москве появились признаки перемен. Власти изменили свое отношение к писателям, которые больше не подвергались клевете, клевете и нападкам. Партия осудила эксцессы и начала проявлять уважение к писателям, издавать их книги, выплачивать им зарплату и переселять в новые квартиры. Постепенно обессиленный горем Чуковский обрел новую жизнь.В те дни Чуковский видел лучший способ справиться со своей депрессией и унынием: помогать другим людям. «Тебе нужно усилить свое сердце, — писал он однажды, — впускать других людей в их беды и помогать им».
Он уже не мог писать сказки, так как неоднократно заявлял, что детский писатель должен быть счастливым человеком. Литературная критика также была для него под запретом. Он погрузился в изучение Некрасова и переводов. Он также серьезно задумался о создании библиотек и преподавании литературы в школе, написав множество блестящих статей на эту тему.
Когда начались годы репрессий, он помогал детям осужденных, говорил добрые слова людям, сидящим в тюрьме, и тем, кто ушел в безвестность. Его зять, муж его дочери Лидии и талантливый врач Матвей Бронштейн, был одним из них. Его семья постепенно сжималась мертвой хваткой. Уговорить Лидию уехать из Ленинграда ему не удалось — уже выдан ордер на арест; тайная полиция собиралась обвинить его сына Колю в шпионской деятельности … По неизвестной причине репрессии были приостановлены до того, как они причинили вред семье Чуковского — мы, наверное, никогда не узнаем почему.Но оставаться в Ленинграде было опасно, поэтому в 1938 году Корней вместе с женой и сыном Бобой переехал в Москву. Вскоре им предоставили дачу в новом писательском поселке Переделкино, где Чуковский провел следующие 30 лет.
Изгой
Здесь он мог спокойно и спокойно работать. Но продолжалось это недолго: как только дом в Переделкино был обжит, началась война. Оба его сына воевали на передовой — его возлюбленный Боба погиб осенью 1941 года под Москвой, а его старший сын Николай стал свидетелем ужасной гибели в блокадном Ленинграде.
Корней сам писал статьи для Совинформбюро, а затем, эвакуированный в Ташкент, помогал эвакуированным детям найти их семьи и написал «Дети и война», в которых рассказал, как умно дети воюющей нации помогали взрослым в их работе. Он придумал почти невыполнимую идею: рассказать малышам, что такое война, и объяснить им на языке, который они понимали, за что борются взрослые. Он устроился на вешалке, снова и снова переписывая свою книгу, читая ее детям в больницах и школах и проверяя, как они воспринимают сказку «Победа над злодеем».
Наконец, он опубликовал ее в Ташкенте и попытался издать в Москве. Но сказку, в которой доблестные звери разъезжали на танках и охраняли наступление от гиен, многие восприняли как остроумное остроумие по поводу горя и подвига советских людей … В послевоенные годы Чуковский предпринял еще одну попытку написать сказку. В его Бибигоне была дача и мирное лето. Карлик Бибигон в треуголке храбро сражался с индюшачьим петухом и спас свою сестру Цинцинеллу от дракона.
Дети были в восторге от новой сказки по радио. Они отправили Чуковскому кучу писем, в которых наперебой приглашали Бибигона к себе домой, присылали ему свои рисунки и подарки … Он даже хотел устроить экспозицию этих трогательных писем, присланных ребятами, только что пережившими страшную войну. Но Бибигон тоже был заклеймен как вульгарный, аполитичный и злобный персонаж. На радиостанции уничтожили много мешков с письмами, выставки не было.
Следующие несколько лет, вплоть до смерти Сталина и «оттепели», Корней жил как изгой.Писал статьи в честь юбилеев великих писателей — Чехова, Некрасова, Шевченко и других. Он приложил все усилия, чтобы сохранить наследие Некрасова, восстановил в своих стихах те фразы, которые были удалены советской цензурой, и подготовил свои произведения к печати.
В последние десятилетия своей жизни, когда знойная атмосфера позднего сталинизма уступила место энтузиазму «оттепели», он был занят распространением культуры и объяснением грамотных способов написания стихов для детей, обучением их литературе, литературным творчеством. переводы, говорящие по-русски и пишущие по-русски, избегая банальностей и двухпенсовых стандартных фраз.Он бурно радовался новому таланту, защищая его от преследований, защищая Василия Аксенова и Иосифа Бродского. Солженицын долгое время жил на даче…
Дом Чуковского в Переделкино, как и его дача в Куоккале, превратился в центр притяжения советской интеллигенции. Его посещали поэты, писатели, переводчики, педагоги и иностранные делегации. В их глазах он был не просто детским поэтом, критиком, литературоведом и теоретиком перевода — он был живым воплощением русской культуры, несколько урезанной в советские годы, но при этом живым и непобедимым.
На счастье
Как так получилось, что этот гимназист в рваных штанах в конце жизни стал неоспоримым авторитетом в русской литературе? Наверное, секрет в его огромной силе воли и непрекращающемся самообразовании. «Каждое утро я поднимаю над собой бич», — писал он в самом конце своей жизни. Непрерывное чтение на английском и русском языках, постоянный ежедневный труд, независимо от погодных условий или состояния его разума и души, независимо от политического климата в стране.
Работа была его способом бегства, его радостью и его проклятием. Он систематически работал на протяжении всей своей жизни, превратившись в настоящего русского интеллектуала. Чехов всегда был его моральным компасом; у него он научился быть нежным и добрым с людьми и, следуя примеру Чехова, построил детскую библиотеку в Переделкино. Всю свою жизнь он бескорыстно служил русской литературе, о чем еще в 1906 году сказал: «Литература абсолютна».
Был ли этот седой патриарх русского искусства, хитрый дедушка в окружении малышей и одинокий литературный волк по-настоящему счастлив в своей долгой и тяжелой жизни? В его дневниках мы находим не только бездну безнадежности, но и ослепительные восхождения радости, когда весь мир как бы танцевал вокруг: солнце в небе кружилось в танце, летучие мыши на крыше колыхались своими платки и танцы, на березках горели слезы радости, созревали апельсины.Депрессивный человек с переменчивым характером, он мог разделить эту радость, как никто другой — в своих сказках, где добро, побеждающее зло, толкает лодку, и в своей критике, где он не только упрекал посредственность, но и уважал гения Толстого, Чехова.
и Блок. На протяжении всей своей жизни он различал красоту языка, стиля, человеческой души, окружающего мира и мог поделиться этой красотой с читателем. Возможно, именно поэтому он выдержал все удары беспощадной судьбы.
Автор: Ирина Лукьянова
ДУХ — ЭТО ВСЕ — The New York Times
Ни книга, ни искусство не были гладкими.Даже в 60-х годах в последних изданиях Чуковский не мог упомянуть, что соавтор брошюры, поэт-акмеист Николай Гумилев, был казнен властью в 1921 году. Однако он рассказывает удивительную историю Татьяны Гнедич. Гнедич был «арестован в 1944 году и, как пишут в газетах, разделил трагическую судьбу многих людей в период культа личности». Но приговоренная к одиночному заключению и лишенная всех книг и письменных принадлежностей, она перевела в уме почти три песни Байрона «Дон Жуан»; она заранее запомнила их на английском языке, а затем выполнила перевод по памяти.
Изучите Книжное обозрение New York Times
Хотите быть в курсе последних и лучших книг? Это хорошее место для старта.
Возможно, менее драматично, но более характерно история Бориса Пастернака, который в опасную сталинскую четверть века выбрал перевод как жизнеспособный поджанр того, что один из его коллег-писателей назвал «жанром молчания». свои собственные работы он обратился к Шекспиру, Гете, Шиллеру, Рильке и Верлену, к трем восточноевропейским поэтам XIX века, Шандору Петефи из Венгрии, Юлиушу Словацкому из Польши и украинцу Тарасу Шевченко, а также к ряду современных грузинских поэтов. .Их работы дали ему голос, который был относительно безопасным, но благородным. Чуковский уделяет много внимания тому факту, что крупные писатели советского периода отдавали переводам творческую энергию, но, безусловно, такие смягчающие обстоятельства, как эти, нуждаются в огласке.
Еще одно обстоятельство, которое ослабляет претензии Чуковского к советскому переводу, — это повсеместная угроза цензуры. Та же самая цензура, конечно, не позволяет Чуковскому заняться этим вопросом напрямую, но в отрывке о тенденциозном переводе «Кориолана», поставленном в Comedie Fran, caise в 30-х годах, он обращается к нему путем умозаключений.
Цензоры не только категорически отвергают определенные произведения, но и имеют прерогативу вмешиваться в те произведения, которые они принимают. Например, персонаж Теннесси Уильямса, вероятно, будет иметь меньше греховных мыслей на русском языке, чем на английском, и (следовательно, возможно) придет к менее трагическому концу. Будь то из соображений ханжества или из политических соображений, переводы западной литературы пронизаны неотмеченными сокращениями.
При этом нельзя отрицать утверждение Чуковского о том, что работа современной советской переводческой школы находится на завидно высоком стилистическом уровне.Большая часть радости «Высокого искусства» связана с его описанием техник, обеспечивающих его высокий уровень.
Как он красноречиво демонстрирует, Чуковский хорошо понимает, что теория и практика перевода развиваются со временем, что как средневековая литература отличается от литературы эпохи Возрождения, а классическая — от романтической, так средневековый перевод отличается от перевода эпохи Возрождения, классический от романтического.
В основном, однако, маятник колеблется между буквальной школой и бесплатной школой.Нынешняя советская школа во многом придерживается последнего убеждения, и она достигла гегемонии только путем вытеснения фракции буквалистов — сторонников строчки, слово в слово — в 30-х годах. Как и многое другое в Советском Союзе, полемика имела идеологическую подоплеку. Буквалисты потребовали научного одобрения своего метода, тем самым согласовав его с господствовавшим в то время монолитным научным мировоззрением. Нелералисты не могли предложить определенных готовых решений проблем и были вынуждены прибегнуть к таким старомодным, не поддающимся количественной оценке человеческим концепциям, как талант, вкус, такт и культурные стандарты переводчика.
Аудиокнига недоступна | Audible.com
Evvie Drake: более чем
- Роман
- К: Линда Холмс
- Рассказывает: Джулия Уилан, Линда Холмс
- Продолжительность: 9 часов 6 минут
- Несокращенный
В сонном приморском городке в штате Мэн недавно овдовевшая Эвелет «Эвви» Дрейк редко покидает свой большой, мучительно пустой дом почти через год после гибели ее мужа в автокатастрофе.
Все в городе, даже ее лучший друг Энди, думают, что горе держит ее внутри, а Эвви не поправляет их. Тем временем в Нью-Йорке Дин Тенни, бывший питчер Высшей лиги и лучший друг детства Энди, борется с тем, что несчастные спортсмены, живущие в своих худших кошмарах, называют «ура»: он больше не может бросать прямо, и, что еще хуже, он не может понять почему.
- 3 из 5 звезд
Что-то заставляло меня слушать….
- К Каролина Девушка на 10-12-19
